С глубокой древности Северный Кавказ, лежащий на стыке Европы и Азии и представляющий между ними естественный рубеж, отличался этнокультурной пест­ротой и мозаичностью. Об этом свидетельствуют до­шедшие до нас скромные и явно неполные сведения о племенах Кавказа древнегреческих писателей — «отца истории» Геродота и «отца географии» Страбона. Этни­ческая мозаичность Кавказа II-I тыс. до н. э. поэтому не поддается учету и осмыслению, но ясно, что гене­ральной, осевой линией исторического развития кав­казской этнокультурной мозаики была тысячелетняя интеграция разновидных элементов, их инкорпорация более крупными и сильными, а тенденции консолида­ции преобладали. В условиях сильно пересеченной и расчлененной естественно-географической среды, отсут­ствия сколько-нибудь развитых коммуникаций, этноп — леменной разобщенности и архаичного быта и обще­ственных отношений указанные процессы должны были протекать чрезвычайно медленно. Северный Кавказ всегда оставался пестрым и этнически раздробленным. Видный советский кавказовед Е. И. Крупнов предлагал иную картину развития древнего кавказского мира: в I тыс. до н. э. последний представлял собой однород­ную кавказскую этническую среду, обогащаемую вклю­чением в нее степных кочевников киммерийцев, ски­фов и сарматов (1, с. 398). Здесь все наоборот — от былого общекавказского единства к множественности.

Современное кавказоведение — комплексная гума­нитарная наука, основанием которой являются данные истории, археологии, этнографии, антропологии, языкоз­нания, фольклористики, народного искусства, т. е. об­ширного круга источников, который может дать нам

объективные и строго научные сведения о прошлом и настоящем любого народа Северного Кавказа. Тс очень сжатые данные, которые были изложены выше, нагляд­ано демонстрируют и сегодняшнюю этнокультурную пе­строту региона, но казалось бы такие разные народы объединяются в несколько внутренне родственных групп. Это ли нс свидетельство постепенной интегра­ции и развития от первобытной раздробленности к со­временной консолидации!

Народы Северного Кавказа прошли огромный исто­рический путь, отмеченный множеством достижений и ярких событий, традиционная культура каждого наро­да самобытна и неповторима при сходстве многих об­щих черт, что позволяет говорить и об общей кавказс­кой культуре, сближающей народы Кавказа. И это не­смотря на разный исторический «возраст»: самыми древ­ними и коренными аборигенами Северного Кавказа в свете существующих научных данных представляют­ся адыгские народы Северо-Западного Кавказа и нахо- дагестанские народы Северо-Восточного Кавказа. Бо­лее молодыми, но, тем нс менее, древними жителями Центрального Кавказа являются осетины. Наконец, наиболее молодые тюркоязычные коренные народы региона — балкарцы, карачаевцы, кумыки, ногайцы. Самый поздний пласт современного населения Север­ного Кавказа славянский, представители русского и украинского народов, появившиеся на севере Кавказа ;в XVI. в лице казачества. Это старожильческий пласт, сыгравший огромную роль в истории региона. Таким образом, хронологически можно выделить четыре пос­ледовательных пласта: древнейший и аборигенный ибе­ро-кавказский, индоевропейский ссвсроиранский, тюр­кский, славянский. Все они находились и находятся на разных уровнях контаминации и взаимодействия в зависимости от исторически сложившихся обстоя­тельств.

Кроме того, на Северном Кавказе существуют до­вольно многочисленные национальные диаспоры ар­

мян, азербайджанцев, понтийских греков, турок-мссхе — тинцев. Наиболее многочисленной является армянс­кая диаспора, на Ставрополье занимающая второе ме­сто после русских. В периодической печати прошли сведения примерно о полумиллионе армян на Черно­морском побережье. Подобные неконтролируемые и нерегулируемые миграции из зарубежья на Северный Кавказ, и без того представляющий настоящий этни­ческий котел, содействуют нарастанию конфликтоген — ности в регионе.

В данной работе не случайно на первый план выд­винуты проблемы этнической истории в прошлом и не­которые аспекты межнациональных отношений в на­стоящем, в очевидный ущерб более обстоятельным эт­нографическим и культурологическим аспектам. Это объясняется практическими задачами работы — введе­ние в кавказоведение в нынешних условиях межна­циональной (по некоторым авторам и межцивилизаци — онной) напряженности на Северном Кавказе. В этих условиях значение научного и далекого от околонауч­ных мифов и политических спекуляций кавказоведе­ния возрастает, ибо знание есть путь к доверию и вза­имному уважению. Кавказоведение — средство такого познания и доверия, в этом его огромное гуманистичес­кое значение. Поэтому развитие и пропаганда научно­го кавказоведения должна стать частью государствен­ных программ для Северного Кавказа, в том числе об­разовательных и научно-исследовательских. Здесь бу­дет уместно вспомнить идеи, высказанные президен­том Республики Северная Осетия — Алания А. С. Дза­соховым и сформулированные им так: «Кавказоведе­ние необходимо возвести в ранг не просто науки, а прикладной науки. Я знаю, я чувствую — плохо у нас со специалистами по этнополитичсской истории, по зна­нию традиций и современных реалий каждого народа. Кто, например, сейчас глубоко и системно изучает и анализирует этноконфсссиональные процессы в реги­оне? Где выводы, рекомендации?» (2, с. 114 — 115). И. далее: «К сожалению, у нас так и нс был создан инсти­тут Кавказа, нет даже такого научного центра, в сте­нах которого исследовались бы исторические, социаль­но-философские, правовые и иные аспекты сложных проблем уникального региона…» (2, с. ИЗ). Следует признать, что эта актуальная проблема остается по су­ществу нерешенной по сей день. Те же идеи и бесспор­ный вывод о том, что «в последние годы отечественная история оккупирована большим числом книг, которые излагают прошлое недостоверно», А. С. Дзасохов выс­казал в своем выступлении на общественному форуме народов Кавказа и юга России в Сочи 26 марта 2004 г. (3, с.2). Все верно, но формулировка о «недостовер­ном» изложении истории Кавказа представляется слиш­ком мягкой и расплывчатой. В действительности речь должна идти об опасности наступления паранауки, при­чем лженаука стала не только нашим, но и мировым общественным явлением (4, с. 884).

Кавказ является регионом особого геополитическо­го значения и лимитрофной зоной на стыке не только государств, но и разных цивилизаций. В научной лите­ратуре справедливо сказано о возможности «катастро­фогенных процессов» на Кавказе, способных обвалить российскую государственность (5, с. 315). В этих ус­ловиях еще раз подчеркнем конструктивную, мирот­ворческую роль научного кавказоведения как инстру­мента познания и сближения.

Какими противоречиями нс полна наша жизнь, ка­кие деструктивные и экстремистские силы нс действу­ют в регионе, исторический опыт показывает необхо­димость сохранения, совершенствования и в изменив­шихся условиях единства и целостности Российской Федерации — нашего общего родного дома. Иной путь для народов Северного Кавказа бесперспективен. При этом необходимо указать на особо важную интегриру­ющую роль русского населения Северного Кавказа. Руководство Российской Федерации должно вырабо­тать обоснованную и взвешенную государственную концепцию национальных отношений и национально­го строительства в нашем многонациональном и много — конфессиональном государстве, и в первую очередь на Северном Кавказе. «Мы не вправе забывать, — говорил Президент Российской Федерации В. Путии на расши­ренном заседании Правительства страны 13 сентября 2004 года, — что в своих далекоидущих планах вдох­новители, организаторы и исполнители терактов стре­мятся к тому, чтобы дезинтегрировать страну, стремят­ся к распаду государства, к развалу России». Этого нельзя допустить. Будем работать с надеждой о на­ступлении того времени, коща «народы, распри позабыв, в единую семью соединятся».

[1] Не исключена возможность серьёзного омоложения ка­бардинских курганов и сдвига их хронологии в пределах при­мерно двух столетий, т. е. с XV в. и позже Л. Люлье располагал сведениями о том, что кабардинцы к горе Бештау (т. е. в Пяти — горье) переселились с р. Схагуаше в XV в., расселились по р. Баксану и местность эту называют Кабертай-Туадж (36, с. 187). Если эта хронология будет подтверждена, процесс миг­рации адыгов на Центральный Кавказ будет логично связы­вать с падением Золотой Орды и сё власти на указанной терри­тории — освоение опустевших плодородных земель. Необхо­дима тщательная разработка хронологии кабардинских курга­нов и проверка существующей хронологии.

[2] В то же время Л. Люлье свидетельствует, что с реки Схагу — аше (вар. Шагваша. — В. К.) кабардинцы переселились к горе Бештау в XV в. и эту гору называют “Ногайкусха” — Ногайс­кая гора (36, с. 180, 197). Это название указывает на обита­ние здесь ногайцев до появления кабардинцев, т. е. на позднюю миграцию кабардинцев в Центральное Предкавказье.

Менталитет северокавказских народов всегда был тесно связан с особым интересом к истории. Возмож­но, это объяснимо традиционным для кавказцев почи­танием предков и уважением к старшим — прекрасным нормам, достойным подражания. В то же время харак­терно, что современные события и явления часто оце­ниваются сквозь призму мифологизированных пред­ставлений о прошлом. Это делает актуальным наше обращение к истории и современной историографии. Нет такого народа в мире, который не хотел бы знать свое прошлое, свою биографию, и оценивая это про­шлое, лучше осознавать свое настоящее и предугады­вать будущее. Подобное желание свойственно и кав­казцам, тем более что народы Северного Кавказа отно­сительно малочисленны, но сплочены и воспринимают себя и свое место в мире с обостренным вниманием. Поэтому исследования историков и этнологов привле­кают к себе общественный интерес и способны оказы­вать формирующее воздействие на этнопсихологию и национальное самосознание. Примером такого влия­ния может быть добавление к названию Республики Северная Осетия средневековой номинации Алания (хотя исторически то и другое далеко не идентично). Пожалуй, наиболее активным спросом в последние пол­тора — два десятилетия стали пользоваться проблемы происхождения и древнего расселения предков совре­менных народов, на волне демократизации, плюрализ­ма и гласности вокруг этих проблем сложилась целая литература, полная острых противоречий. Между пред — ставитслями различных национально-государственных образований развернулась настоящая идеологическая борьба: кто древнее, чьи предки были цивилизованы и престижны и занимали огромные территории и т. д. Смысл и подоплека подобных идей не вызывает со­мнений — она имеет политическую направленность и в конечном итоге выход на перераспределение земли и ресурсов в свою пользу, ссылаясь на владение данной территорией в древности и требуя восстановления «ис­торической справедливости». Надо ли говорить о том, что подобного рода разработки и «исследования» под­держиваются некоторыми местными политическими и экономическими элитами и национальными группами радикалов. Один из современных политологов по это­му поводу пишет: «Важнейшим фактором в обсуждае­мых конфликтах является использование истории в интересах той или иной разновидности национализма» (1,с. 12) .

В этой небольшой главе мы рассмотрим современ­ное состояние кавказоведения. В формировании этого состояния в разной мере участвуют научные центры Северного Кавказа и интеллигенция национальных республик. Обратимся к конкретным фактам, излагая их в кратком виде, достаточном для понимания. Нами выделены несколько главных тенденций в современ­ном кавказоведении Северного Кавказа (2). Почти то же самое сформулировал В. Д. Дзидзоев: проблемами наиболее острой полемики на Кавказе являются этно­генез народов и историческая территория их обитания, межнациональные и межгосударственные отношения, Кавказская война XIX в. и т. д. (3, с. 12, 211). С этим трудно не согласиться.

Мифы о великих предках. Одним из типичных создателей исторических мифов о великих предках был кандидат исторических наук и заслуженный деятель науки Кабардино-Балкарской Республики (следователь­но, официально признанный ученый) И. М. Мизисв. В 1980-1990-х годах им было издано несколько моно­графий и немало статей в периодической печати КБР, посвященных далекому прошлому балкарцев и кара­чаевцев. Идейная основа этих публикаций — ничем не сдерживаемая идеализация ранней истории тюркоязыч­ных народов (выше уже говорилось, что балкарцы и карачаевцы тюркоязычны). И. М. Мизисв пытался обо­сновать грандиозную по внешним эффектам концеп­цию о том, что тюркоязычными были уже такие наро­ды IV — III тыс. до н. э., как шумеры и касситы Ближ­него Востока, а затем и многие другие известные древ­ние народы, например скифы (ираноязычие коих можно считать установленным наукой). Таким образом, пря­мые тюркоязычные предки современных балкарцев и карачаевцев во времени занимали 6 тысяч лет, а тер­риториально — от Алтая до Дуная, от Урала до Ин­дии. Впоследствии и этого показалось мало, и И. М. Ми — зиев в соавторстве с К. Т. Лайпановым стали утверж­дать, что «этноним тюрк появился, во всяком случае, не позже неолитического периода развития человеческо­го общества» (4, стр. 114). В этой формулировке обра­тим внимание на слова «не позже неолитического пе­риода» — следовательно, этноним «тюрк», а отсюда и сами тюрки, по логике ученых Мизиева и Лайпанова, могли возникнуть в позднем палеолите, т. е. на позднем этапе древнего каменного века. Хронологически это 20-15 тыс. лет до н. э. Но кто и как это установил при полном отсутствии каких-либо следов древнейших па — лсоязыков, дошедших до нас из позднего палеолита? Какое отношение подобные фантазии имеют к под­линной истории карачаевцев и балкарцев, сложивших­ся как современные народы в XIV-XV вв. нашей эры и на глазах истории? Правда, в более поздней статье И. М. Мизнсв несколько омолодил начало истории своего народа, отнеся это событие ко времени более 5000 лет, но конечный вывод однозначен — «балкарцы и карача­евцы древнейший народ Кавказа» (5, с. 99 — 100). В этом же журнале, изданном на семи языках мира, Ми — зисв назван «ученым с мировым именем» (5, с. 1). Любопытно, что одну из своих публикаций в местной прессе И. М. Мизисв назвал «Извращать историю амо­рально» (6).

Предаваясь безудержным и недоказуемым «патрио­тическим» фантазиям, И. М. Мизиев в то же время пы­тался убедить неопытного читателя в том, что совре­менная наука о народах Северного Кавказа находится почти на уровне XIX в., что в кавказоведении царят схоластика и догматизм, застой, а сам он новатор, пред­лагающий «новое, более соответствующее исторической действительности толкование конкретных источников».

С более скромными в отношении древностей кара­чаевцев и балкарцев претензиями выступил А. И. Бай — рамкулов, издавший несколько больших книг. В одной из них он пытается доказать двухтысячслетний воз­раст названных народов (7). В любом случае это пре­тензии на большую древность. В книге издания 1998 г. Байрамкулов утверждает, что аланы были тюркоя­зычны, и где бы они не находились — на Кавказе или в Западной Европе — это были, разумеется, карачаевцы и балкарцы (8). Здесь нетрудно заметить претензии на огромные «исторические» территории. Дилетантские фантазии А. М. Байрамкулова к науке также не име­ют отношения, но от местных ученых они получили положительную оценку.

Говоря об истории тюркоязычных народов Север­ного Кавказа, нельзя не упомянуть имя кумыкского писателя М. Аджиева. Его идейные принципы тс же: идеализация истории тюрок, гипертрофированные кар­тины их былого могущества и величия, особенно кип­чаков. Оказывается, с IV до XVIII в. на юге России и Украине существовала Великая Степная Страна, кото­рая «стараниями московских историков вычеркнута из истории России, из своей собственной истории». Но это не все: половцы забыли свой язык и теперь называют­ся иначе — казаки, русские, украинцы, гагаузы, кумыки, карачаевцы, болгары, сербы, чехи…. На Алтае кипчаки 2500 лет назад «одними из первых в мире познали образ Бога, создателя мира сего». Кипчаки, естественно, занимали огромную территорию от Дуная до Байкала, от Москвы до Босфора (9, с. 20-21). Почему забыли Великую Степную Страну? — спрашивает М. Аджиев. Ответ прост — она существует только в воображении самого Аджиева, что и было справедливо продемонст­рировано в рецензии В. Каджая: статьи М. Аджиева «могли смело претендовать на первый приз за лучшую мистификацию на научную тему или пародию на пссв — доученость, которая ну просто захлестнула нашу, став­шую такой плюралистической, прессу…, это чистейшей воды ахинея и галиматья», что ранее убедительно дока­зали А. Новосельцев и А. Кузьмин (10, с. 38).

Наукообразное мифотворчество получило распрос­транение и в историографии абхазо-адыгских народов. Эти коренные народы Кавказа, подобно тюркам, име­ют богатое и яркое прошлое, не нуждающееся в кра­сивых, но фантастических декорациях, якобы возвели­чивающих народ. Указанное прошлое адыгов требует постоянного сбора, обработки и изучения огромного эмпирического материала раньше выработки новых концепций, идущих вразрез с современной парадигмой (концептуальной схемой, господствующей в фундамен­тальной науке) истории адыгских народов. Но «нова­торы» от кавказоведения не могут ждать. И вот в местной печати появляется статья К. Уженева о том, что «адыш-черкесы не одно столетие занимали огром­ное пространство от моря до моря и что они являются носителями майкопской культуры, проживавшими от Хата до Кабарды», и утверждения К. Кагермазова, что бжедуги происходят от киммерийцев, шапсуги от эт­русков, камергойцы от спартанцев, кабардинцы от ски­фов…

Здесь нельзя обойти и большую статью А. Бакиева, помещенную в официальной республиканской газете «Кабардино-Балкарская правда» в 1992 г. Видимо, эта статья звучала в унисон с настроениями тогдашнего руководства КБР. Что же нового поведал читателям

А. Бакиев? Прежде всего он заявляет о несостоятель­ности бывшей советской науки и о «замалчивании и от­кровенной лжи>> в изучении истории адыгов и других народов Кавказа и приходит к выводу, что адыгский этнос один из «самых древних на земле» (выше мы познакомились с аналогичными утверждениями о тюр­ках). По Бакиеву древнейшее прошлое адыгов отно­сится к XIII-XII тыс. до н. э., когда в Средиземноморье процветала атлантическая працивилизация. Адыгский язык «происходит» от языка атлантов и, следователь­но, по логике автора, современные адыги потомки ат­лантов (11, стр. 3).

В мир увлекательных открытий в сфере древней истории активно вошел экономист А. Ж. Кафоев. Не останавливаясь на всех его публикациях, отмстим его устойчивый интерес к известному каменному извая­нию «Дука-бек», стоявшему на р. Этоко недалеко от Пятигорска. Упомянутый памятник датируется первой половиной XVII в. и является поздним, его происхож­дение остается неясным (12, с. 96). А. Кафоев одно­значно считает его кабардинским воином и датирует без доказательств и аргументов 375 г., т. е. IV в., иначе «пришлось бы вести речь о слишком запоздалом перио­де появления предков кабардинского народа на ны­нешней территории» (13). Итак, «слишком запоздалый период», а не объективная научная истина, не зависи­мая от чьих либо эмоций или политических целей. Справедливости ради заметим, что далеко не все исто­рики и археологи Кабардино-Балкарии болеют такими болезнями, и А. Ж. Кафосву противостоят объектив­ные и серьезные исследования памятников расселения кабардинцев на современной территории с XV по XVII — XVIII вв. — например, монография А. Х. Нагосва (14, с. 73-74).

В процесс современного исторического мифотвор­чества включились и историки Чечни и Ингушетии. Суть концепций нам уже знакома: глубочайшая древность

своих народов, их некогда обширные территории, мо­гущество, приобщенность к древним цивилизациям. Так, по утверждению А. Измайлова, современные вайнахс — кис народы (чеченцы и ингуши) являются потомками древних египтян, они «древние выходцы из Египта», по­клонявшиеся древнеегипетским богам Осирису и Тоту (15). Автор не разъясняет, как древние египтяне ока­зались на Северном Кавказе, когда это произошло и какими источниками документировано. Согласно дру­гой версии (автор Ю. Хаджиев), вайнахи — потомки этрусков, т. с. древних племен, живших в пределах Аппенинского полуострова в I тыс. до н. э. и создав­ших развитую цивилизацию, оказавшую влияние на цивилизацию Рима (16). Безусловно, быть родствен­никами этрусков престижно. Но не реально. Ингушс­кий историк Н. Кодзоев «установил», что древние пле­мена Колхиды (Западной Грузии) говорили на древне — ингушском языке, но затем были вытеснены грузинами на Северный Кавказ. Наконец, приведем примеры ста­рания некоторых авторов «создать» раннюю государ­ственность у вайнахов. Так, И. М. Сигаури в своей мо­нографии 1997 г. пишет, что, поскольку вайнахи входи­ли в раннефеодальную Аланию, «Алания — нахское го­сударство». В коллективном труде «Чеченцы: история и современность» говорится об общсчеченском ранне­феодальном государстве XIV в. Симсир, которое исто­рической науке почему-то неизвестно (17, с. 4; 18).

В Северной Осетии некоторыми учеными постули­руются идеи о том, что носители блестящей кобанской культуры I тыс. до н. э. были ираноязычны, и что в горах Центрального Кавказа и среди кобанцев прожи­вали «значительные группы скифских племен» (Б. В. Тсхов, 19, с. 5-6); поэтому никакой проблемы местного кавказского субстрата нет, и этногенез осетин чисто иранский или арийский. Концепция двуприродности осетин, т. с. интеграции этнического кавказского суб­страта и ираноязычного скифо— сармато—аланского суперстрата, наиболее адекватная существующим строго научным данным и обоснованная великим осетинским ученым В. И. Абаевым — игнорируется. Вершиной ис­торического мифотворчества в Осетии представляется брошюра B. JI. Хамицсва и А. Ч. Балаева «Давид Со­слан, Фридрих Барбаросса. Алания от Палестины до Британии» (20). «Только национальные историки мо­гут написать историю осетин». Оказывается, древняя история осетин «закодирована в Библии», Иисус Хрис­тос и его мать Мария — скифы, населявшие во време­на Христа Палестину, из 12 св. апостолов 11 были ски­фами (в понимании Хамицсва и Балаева осетинами), и лишь предатель Иуда был иудеем. Осетины оказались далее уже не скифами — северными иранцами, а вос­точными германцами, хранителями древнегерманских традиций, языка и культуры. Более того, по Хамицеву и Балаеву «осетинский язык лежит в основе германс­ких языков», а германский император XII в. из динас­тии Гогенштауфенов Фридрих I Барбаросса преобра­зился в осетина из рода Алгузонов и выходца из Ниж — не-Архызского городища на р. Большой Зеленчук. Надо ли говорить о том, что все эти измышления есть плод буйной фантазии, также не имеющей никакого отно­шения к науке? Зато «вся история осетинского народа сама по себе должна быть напоминанием, как нашим врагам, так и друзьям» (20, с. 10). До науки ли тут?

Споры об аланском наследии. Эпоха раннего средневековья на Северном Кавказе, особенно в его цен­тральной части тесно связана с аланами. Аланы в сво­ей основе — это сарматский племенной мир на позднем этапе истории, крупное политическое объединение раз­ных ираноязычных групп сарматского происхождения, покрытых общим именем «аланы». Аланы были рас­пространены на значительной территории Восточной Европы и Средней Азии, отдельные их группы в разнос время продвинулись на территорию нынешней Венг­рии и в Западную Европу. Это реальные исторические факты. Интересная история и культура алан относи — тельно хорошо изучены и популярны НС только в отс — чсствснной, но и в зарубежной историографии. Все это способствует развитию «творческой» активности ряда историков и филологов, направленной на формирова­ние в общественном сознании народов Северного Кав­каза устойчивого комплекса престижных предков в лице алан (речь здесь не идет об осетинах, родство которых с аланами давно установлено). Очевидное гетерогенное происхождение алан, вхождение ряда сс — всрокавказских народов в состав аланского племенно­го союза и раннефеодальной государственности дало возможность радикальным историкам настаивать на приоритетном положении своих народов в контексте аланской истории. Московский ученый В. А. Шнирсль — ман справедливо заметил в специальной статье, что борьба за аланское наследие приобрела политический оттенок. Идет перетягивание аланского «одеяла» на себя (21, с. 101; см. также о явлении — 22, с. 55-61).

Особенно отмеченный процесс заметен в Карачае и Балкарии. Выше уже было сказано о «трудах» по ала — новедению карачаевского историка А. М. Байрамкуло — ва, всех алан, где и когда бы они не находились, объя­вившего изначальными тюрками. В аннотации к одной из книг Байрамкулова сказано, что ее автор «сделал намного больше в деле установления исторической прав­ды о происхождении карачаево-балкарского народа, чем все остальные авторы вместе взятые» (8, с. 4).

На аланское наследие претендуют и ученые Чеч­ни. Лингвист Я. С. Вагапов ряд аланских надписей читает по-вайнахски. В связи с изучением аланской проблемы Я. С. Вагапов обвиняет алановедов в тен­денциозности, которая «служила цели вытравить с Се­верного Кавказа саму память о карачаевцах, балкар­цах, ингушах, чеченцах», а читателю будто бы внушает­ся «мысль о том, что к местным ссвсрокавказским на­родам история алан не имеет никакого отношения» (23). Но это не так: в этногенезе карачаевцев и бал­карцев аланы сыграли роль субстрата — основы (что признано большинством специалистов), а этнокультур­ные контакты алан и средневековых вайнахов не раз рассматривались, хотя, конечно, сделано в этом отноше­нии еще недостаточно.

Борьба за письменность. Важным критерием принадлежности к цивилизации является наличие пись­менности, письменной культуры. Поэтому претенденты на причастность к древним цивилизациям должны до­казывать наличие у их предков своей письменной тра­диции. Это ставит перед претендентами серьезные про­блемы.

Некоторые из них «успешно» преодолеваются. При­менительно к вайнахам Р. С. Плиев нашел выход в том, что чеченцы и ингуши признаны родственниками эт­рускам Италии I тыс. до н. э., имевшим высокую циви­лизацию с собственным письмом. Согласно А. Измай­лову, вайнахи потомки древних египтян, также создав­ших письменную цивилизацию. Автор из Кабардино — Балкарии А. Алишев предложил свой вариант балка­ро-карачаевского алфавита, основанного на этрусской письменности. Так чьи же предки древние этруски — вайнахов или балкаро-карачаевцев?

Примерно то же утверждается относительно пись­менности у древних предков адыгов. Вслед за Г. Ф. Турчаниновым адыгский ученый М. Аутлев отметил, что предкам абхазо-адыгской группы народов «уже в эпоху бронзы не чужда была письменная культура» (2, с. 75). К сожалению, подтверждающих эти выводы сколько — нибудь обоснованных данных нет. То же можно ска­зать и относительно попыток X. Шахмирзова связать линейное письмо Крита первой половины II тыс. до н. э. с адыгскими языками; чешский ученый Ч. Лоукотка в 1946 г. так выразился о попытках некоторых иссле­дователей дешифровать критское письмо: «…однако большинство из них оказалось дилетантами или фан­тазерами». Эта выразительная оценка полностью при­ложима к творениям X. Шахмирзова.

Парадоксальная ситуация сложилась вокруг извес­тной в научной литературе Зслснчукской надписи, най­денной в 1888 г. в верховьях р. Большой Зеленчук. Уникальный памятник был изучен В. Ф. Миллером, при­шедшим к заключению о том, что греческими буквами были написаны алано-осстинские слова. Выводы В. Ф. Миллера получили признание в науке. Но с 60-х го­дов XX в. начались настойчивые попытки ревизии Зе — лснчукской надписи XI-XII вв. — ее сумели прочитать по-кабардински, по-балкарски, по-вайнахски (чеченс­ки). Таким образом, один текст читается с позиций четырех языков, принадлежащих разным языковым группам: иранской, адыго-абхазской, тюркской, нахо — дагестанской.

В качестве третейского судьи выступил американ­ский лингвист JI. Згуста, далекий от кавказских при­страстий. В 1987 г. вышла его монография, содержа­щая глубокий и тщательный анализ Зсленчукской над­писи (24). JI. Згуста отверг все упомянутые выше дилетантские фантазии касательно чтения надписи и убедительно подтвердил алано-осетинский вариант

В. Ф. Миллера. Теперь желающие предложить иное чтение надписи обязаны доказать несостоятельность чтения В. Ф. Миллера — JI. Згусты, но таких опро­вержений нет.

Мы познакомились с некоторыми далеко не полно показанными здесь тенденциями в современном кавка­зоведении. Но можно ли в этом контексте говорить о кавказоведении как о науке? Даже на изложенных выше фактах видно, что в историю и культуру (как составную часть истории) народов Северного Кавказа хлынули любители-дилетанты, не подготовленные про­фессионально. История, как, очевидно, все гуманитар­ные дисциплины, внешне кажется легко доступной любому образованному человеку и поэтому она не толь­ко демократична, но и проницаема. Поэтому мы не дол­жны удивляться нашествию дилетантов. Суть в том, что претензии дилетантов на «открытия» и сенсации, на создание бутафорских концепций открыто одобряются и поддерживаются некоторыми местными дипломиро­ванными учеными, которых можно считать професси­оналами (да и сами они активно участвуют в мифот­ворчестве). В каждом национальном образовании Се­верного Кавказа сложился и функционирует свой на­учный центр, своя школа, стремящаяся выработать соб­ственную версию истории и культуры своего народа и подобрать комфортную и престижную нишу для него в мировой истории. Этим занимаются некоторые упомя­нутые профессионалы, продвигающие произведения дилетантов и фантастов. Как правило, местные власти поддерживают «свои» кавказоведческие школы, кон­цепции которых приобретают вид идеологии и опреде­ленно влияют на этнопсихологию читателей (25, с. 97; 26, с. 26 — 29 и др.).

Разумеется, не все ученые из республиканских на­учных центров подвержены приспособлению к изме­нившейся конъюнктуре и конформизму. Но они часто оказываются в изоляции и даже подавляются. Так, в Азербайджане статус предателя азербайджанской на­ции приобрел крупный историк-кавказовед И. Г. Алиев, выступавший много лет против этнонационализма в науке (27). К чему это все в конце концов привело, известно всем: к войне между Азербайджаном и Арме­нией за Нагорный Карабах.

Поэтому историческое мифотворчество, проявивше­еся на Северном Кавказе, нельзя игнорировать, его сле­дует рассматривать как часть современного кавказо­ведения, но как знание околонаучное и деструктивное по социальным последствиям. Более того, как проявле­ние этнонационализма оно опасно. Участие дипломи­рованных ученых в создании и пропаганде историчес­ких мифов свидетельствует о недостаточной цивили­зационной и профессиональной культуре, политическом конформизме и явном непонимании социальной сущ­ности науки как инструмента объективного познания действительности.

Не следует думать, что подобные явления свойствен­ны только народам Северного Кавказа и сегодняшнему кавказоведению. Это явления широко распространен­ные и присущие определенному этапу экономического и социального развития, движения общественной мыс­ли и национального самосознания. В качестве примера относительно истории России и русского народа приве­дем труды советского академика Н. С. Державина, воз­родившего корни русских в палеолитической культуре Среднего Приднепровья, а она, по мнению академика, была самой развитой из всех одновременных культур Европы. Державин пытался доказать, что во второй половине I тыс. до н. э. славянские колонии на западе Европы распространились до Рейна, а Гамбург был древ­ним славянским городом, среди предков славян он ви­дел скифов, сарматов, этрусков. Какие знакомые кар­тины! И те же основные идеологические цели — глубо­чайшая древность предков и собственная укорененность, владение громадными территориями, причастность к этрускам…. Серьезная наука давно отвергла эти и по­добные измышления.

Мы рассмотрели некоторые околонаучные тенден­ции современного кавказоведения и причины, породив­шие эти тенденции исторической некрофилии. Это как бы верхний пласт кавказоведения, один из его этажей. Но есть и другой пласт кавказоведения, который мож­но условно назвать кавказоведением фундаментальным и не подверженным политической, идеологической и эт — нонациональной конъюнктуре. Его истоки уходят в XVIII в., когда появились первые русские этнографи­ческие описания народов Кавказа. Подробно этот воп­рос освещен советским ученым-этнографом М. О. Кос — веном (28), причем только на этнографическом мате­риале (хотя историческое и археологическое изучение и накопление материалов шло почти параллельно). Российская и советская наука заложила прочные ос­новы научного кавказоведения, выдвинув ряд выдаю­щихся ученых. Если говорить о кавказоведении исто — ричсском, его позитивные достижения суммарно изло­жены в обширном коллективном труде «История наро­дов Северного Кавказа» в двух томах (29). Следует заметить, что российское и советское кавказоведение играло роль инструмента сближения народов Кавказа и интеграционных процессов. Бесспорно, прав кабар­динский историк Х. Г. Тхагапсосв, когда он пишет: «Одна из главных задач кавказоведения — научно обосно­ванные методы, позволяющие противостоять разруши­тельным процессам» (30, с. 133).

Проблема Кавказской войны XIX в. Кратко рас­смотрим еще одну спорную и актуальную проблему — Кавказскую войну 1817-1864 гг. и се последствия. Ар­хивными документами и в дореволюционной историог­рафии история кавказской войны освещается подроб­но, но, по-видимому, неадекватно: доминирующим был акцент на действия российских властей при недоста­точном понимании и учете менталитета горцев и их рефлексии на эти действия. Сказывалось (и сказыва­ется) отсутствие у горцев своих документальных ар­хивов и письменной исторической традиции в XIX в.; русские документы и свидетельства очевидцев не все­гда беспристрастны. Данное обстоятельство не благо­приятствует объективному исследованию и создает условия для различных спекуляций. Что мы имеем в виду?

Социолог B. C. Полянский в недавней статье об ис­торической памяти верно заметил: «Члены локальных этнических групп обычно бывают особенно чувстви­тельны и мнительны. В исторической памяти они обра­щают внимание больше всего на негативные факторы, на причиненные им в прошлом лишения, унижения» (31). Далее B. C. Полянский отмечает возросший сре­ди горских народов интерес к Кавказской войне и фик­сирует неприязненное отношение к русским, идею об «исторической вине» и ответственности русского наро­да за Кавказскую войну. Действительно, в газете «Кав-

казский дом» в октябре 1992 г. была опубликована статья «Историко-правовая оценка насильственного включения ссверокавказских народов в состав Рос­сийской Империи и его последствий», где история Рос­сии вообще преподносится как сплошная цепь агрес­сий, жестокости и вероломства. Число подобных выс­туплений можно увеличить.

Известно, что не все народы Северного Кавказа были присоединены к России насильственно: кабардинцы, ин­гуши и осетины вошли в состав Российской Империи добровольно и сами об этом ходатайствовали. В Кав­казской войне они, подобно балкарцам, карачаевцам и ногайцам, не участвовали. Войной и сопротивлением были охвачены Северо-Западный Кавказ (адыгские племена) и Северо-Восточный Кавказ (Дагестан и Чеч­ня ). Причины возникновения Кавказской войны в ли­тературе трактуются по-разному. В монографии М. М. Блиева и В. В. Дегосва «Кавказская война» (32) в ка­честве такой причины называется действие так назы­ваемой набеговой системы, т. е. военно-грабительских набегов на соседей, в том числе на русские поселения и казачьи станицы на Терекс, появившиеся в XVI в. Набеговая система была по существу формой присваи­вающей экономики, а ее действие было исторически обусловлено уровнем развития производительных сил и социальных отношений. Не все историки (особенно Дагестана (33; 34, с. 27-32)) принимают версию Бли — сва и Дсгоева, но нельзя с нею не считаться. Второй причиной, вызвавшей упорное сопротивление горских «демократических» обществ, было неприятие админис­тративно-правовой системы и нормативных актов, при­несенных Россией на Северный Кавказ. Кавказские народы веками жили независимо от чужой власти и воли, создали свою систему самоуправления на основе обычного права и пс могли принять чуждые и непонят­ные российские законы и порядки. Горец был слишком независим, горд и свободолюбив. Видимо, А. С. Пушкин это понимал лучше некоторых историков, когда писал:

Так буйную вольность законы теснят,

Так дикое племя под властью тоскует,

Так ныне безмолвный Кавказ негодует,

Так чуждые силы его тяготят.

Россия завоевывала горный Дагестан, Чечню и Се — веро-Западный Кавказ, а борьбу обществ Дагестана и Чечни против завоевателей в 1834 — 1859 гг. воз­главил выдающийся вождь горцев, имам Чечни и Да­гестана Шамиль. Им было создано воснно-тсократи — ческос государство — имамат. Война закончилась по­бедой России и насильственным включением Чечни и Дагестана, несколько позже адыгских племен Севе­ро-Западного Кавказа в состав Империи. Но, несмот­ря на установленный здесь колониальный режим (впрочем, учитывающий местные традиции и особен­ности ), присоединение Северного Кавказа к России имело бесспорно прогрессивное значение, ибо спо­собствовало социально-экономическому, политичес­кому и культурному развитию народов региона, их включению в экономическое и культурное простран­ство России и при посредстве России и СССР выходу северокавказских народов на уровень международ­ных контактов и связей. Трудно возразить одиозно­му в глазах некоторых дагестанских историков В. В. Дегоеву, когда он утверждает, что «имперский пери­од» с середины XIX в. до конца XX в. в истории народов Северного Кавказа, «имманентно неспокой­ного», оказался самым спокойным. Появилась устой­чивая динамика развития, появилась «блистательная горская интеллигенция…», произошло раскрепоще­ние творческих сил народов (35, с. 123). Традици­онному изоляционизму горских народов и их отста­ванию был положен конец — по В. В. Бартольду ос­новным содержанием истории какой-нибудь страны является степень се участия в мировом культурном общении (36, с. 653), что также нельзя не признать справедливым.

Независимо от причин, приведших к Кавказской войне XIX в. (что может быть предметом дальнейших дискуссий, подогреваемых национальными эмоциями и амбициями), ее основной результат — вхождение в Российское государство как акт прогрессивный по своим последствиям для горских народов — не вызывает со­мнений.

Здесь не рассматриваются даже бегло многие дру­гие актуальные и спорные проблемы истории народов Северного Кавказа и кавказоведения. Но и то, что из­ложено выше, свидетельствует о необходимости раз­вития тех традиций научной объективности и гуманиз­ма, которые изначально составляли основу российского кавказоведения. Северный Кавказ — живой историко­этнографический и культурный музей, достояние совре­менной цивилизации, и оно должно тщательно изучать­ся и приумножаться.

«Перестройка* и распад СССР. Кавказ и уг­роза распада Российской Федерации. Этнокуль­турная мозаика Северного Кавказа, сложившаяся и устоявшаяся исторически из различных по языку и происхояодению компонентов, представляет уникаль­ное явление. В регионе живут народы трех разных языковых семей. Многонациональность дополняется многоконфсссиональностью — христианские и мусуль­манские народы живут чсрссполосно, на стыке северо- кавказских степей и Нижнего Поволжья они граничат с буддистами-калмыками. В то же время нельзя не учитывать и разный уровень социально-экономическо­го культурного развития народов Северного Кавказа, их продвинутости по пути современной цивилизации. На передовых позициях находятся адыги и осетины, наиболее заметные консерватизмом и архаикой соци­альной структуры, быта, психологии отличаются вайна — хи, некоторые высокогорные этнографические группы Дагестана. Это, безусловно, создаст объективные труд­ности при определении государственной национальной политики в регионе, необходимость ее особой гибкости и толерантности.

Несмотря на разлитая в исторических судьбах, языке, культуре, социальной психологии, народы Северного Кав­каза создали свой самобытный и неповторимый мир, при­несший кавказским народам мировую известность. Но кавказский дом в последние годы «революционных» ре­форм дал глубокие трещины, угрожающие обвалом. Не допустить этого, сохранить в регионе мир и спокой­ствие, сотрудничество и сближение, а не разъединение и противопоставление народов, превратить Северный Кавказ из зоны конфликтов в зону безопасности и ус­тойчивого развития — выбор без альтернатив. Любой иной путь кажется бесперспективным (37 — 0 ситуа­ции в целом).

Упомянутые глубокие трещины в общем для всех кавказском доме в 90-е годы ушедшего XX в. прониза­ли фундамент, коснувшись жизненных интересов всех народов и этнических групп. Над Северным Кавказом, как единым экономическим, политическим и культур­ным пространством, нависла реальная угроза распада. Угроза подрыва и даже ликвидации совместной жизни и сотрудничества северокавказских народов с Россией и русским народом, насчитывающих не менее двух сто­летий. Нет сомнений в том, что в этот исторический период главным его содержанием стало единство на­ших народов, совместное развитие в составе Российс­кой Империи и Советского Союза, и именно это един­ство стало основой устойчивости в регионе.

Распад и деформации единого политического про­странства последних лет на Кавказе отразились на разобщении нашей культуры и функционировании на­уки в регионе. Утрачивались научные связи, распада­лись научные школы. Сказанное в первую очередь от­носится к кавказоведению. «Наука едина и нераздель­на», — указывал выдающийся русский ученый и мысли­тель В. И. Вернадский и среди первоочередных задач российской науки называл чрезвычайное разнообразие как сстсствснноисторичсского, так и этнического со­става русского государства. Данное положение было сформулировано в 1917 г., но оно исключительно зло­бодневно и сегодня. Тем более, что В. И. Вернадский далее говорит: «Огромная сплошная территория, добы­тая кровью и страданиями нашей истории, должна нами охраняться, как общечеловеческое достижение, делаю­щее более доступным, более исполнимым наступление единой мировой организации человечества… задача со­хранения единства Российского государства — умень­шение центробежных сил в ее организации — являет­ся одной из наиболее важных задач государственной политики… насильственная политика в решении на­циональных вопросов в значительной мере поддержи­валась недостаточным знанием и недостаточной осве­домленностью русского общества и правительства о местной жизни, местных особенностях и национальной жизни составляющих Россию народностей. Именно здесь лучшим спаивающим средством и лучшим источ­ником единения являются возможно широкое и воз­можно полное знание и связанное с ним понимание… должна оказываться широкая государственная помощь изучению истории, языка, этнографии, литературы на­селяющих Россию народностей» (38, с. 7 — 10).

Можно ли утверждать, что за прошедшие с тех пор почти 100 лет положение радикально изменилось, и российское общество, правительство и органы управле­ния на местах хорошо осведомлены о народах Север­ного Кавказа и особенностях их национальной жизни, национального самосознания? Вряд ли, хотя справед­ливости ради необходимо подчеркнуть, что в годы Со­ветской власти во всех национальных республиках и областях региона были открыты свои научно-исслсдо — ватсльскис институты, высшие и средние учебные за­ведения, созданы издательства и начат широкий вы­пуск печатной продукции на национальных языках. В совокупности с массовым образованием и подъемом национальных культур это был гигантский шаг вперед, и отрицать или замалчивать такие факты невозможно. И тем не менее слабое знание Кавказа и особенностей его народов в срсдс государственного аппарата и поли­тического руководства Российской Федерации сохра­нилось. Кратко остановимся на некоторых процессах, протекавших на Северном Кавказе в последние 10 — 15 лет, раздиравших этот прекрасный край и представ­лявших реальную угрозу для всей Российской Федера­ции.

В задачи настоящего издания, разумеется, не вхо­дит специальное и детальное рассмотрение такого геопо­литического события, как крах СССР в декабре 1991 г., и всех вытекающих отсюда последствий. Но Северный Кавказ был составной частью советской политической системы от начала и до конца ее существования, и последствия бесславного распада этой системы, успеш­но выстоявшей и победившей во второй мировой войне, пожалуй, глубже всех коснулись именно Северный Кавказ. Поэтому очень бегло коснемся одного из круп­нейших событий мировой истории XX в. — катастрофы СССР, одной из ведущих держав мира.

Вспомним времена «развитого социализма», факти­чески объявленного после отстранения от высшей вла­сти одиозного Н. С. Хрущева в октябре 1964 г., когда на высший пост первого секретаря ЦК КПСС пришел Л. И Брежнев. Со второй половины 70-х годов советс­кая экономика стала входить в глубокий кризис. По­ставленная в конце 50-х годов Хрущевым грандиоз­ная задача догнать и перегнать экономику США оказа­лась плановой экономике СССР не по плечу. В 70-х годах началось падение темпов роста как в промыш­ленности, так и в сельском хозяйстве (особенно в пос­леднем, со второй половины 70-х годов начался массо­вый ввоз зерновых, до 40 млн. тонн в год). Экономи­ческий кризис приобрел системный характер, обострив­шийся в начале 80-х годов.

В марте 1985 г. на пост Генерального секретаря ЦК КПСС был избран М. С. Горбачев, осознавший глу­бину кризиса советской экономической и политической системы и необходимость не косметических, а ради­кальных реформ. В СССР была объявлена «перестрой­ка», призванная реконструировать государство и обще­ство. Были объявлены и разрешены демократизация, гласность и плюрализм, что освободило общество от идеологических оков. В стране начались совершенно новые для СССР процессы, в том числе в проявлениях быстро нараставших центробежных сил. Так же быс­тро и во весь рост встали многочисленные и острые, ранее латентные национальные проблемы. Активную форму они приобрели между Арменией и Азербайджа­ном за Нагорный Карабах (населенный армянами, но входивший в Азербайджан), за ним последовали войны Грузии с южными осетинами и абхазцами. Централь­ные власти и Горбачев, занявший позицию лавирова­ния, справиться с катастрофической ситуацией не смогли, в 1990 г. последовал выход прибалтийских республик из СССР. В сфере экономики ситуация также была катастрофической, производство продолжало падать, ни одна из начатых горбачевских реформ не дала ожида­емых результатов. Распад СССР в этих условиях стал неизбежен, тем более что в политической сфере сфор­мировалась «демократическая» оппозиция Горбачеву и открылось резкое противостояние между Горбачевым как президентом СССР и Ельциным как президентом РСФСР. Распад был ускорен консервативным путчем в августе 1991 г., потерпевшим неудачу. После прова­ла путча 8 республик заявили о своем суверенитете и независимости, деятельность КПСС была запрещена.

В начале декабря 1991 г. президенты России, Укра­ины и Белоруссии, собравшись в Беловежской пуще, объявили о ликвидации СССР, а М. С. Горбачев заявил о прекращении им функций президента СССР.

После развала СССР как единой и объединяющей государственной организации на Кавказе усилилось обо­стрение этнополитических проблем. По данным совре­менных политологов (А. Г. Плисв), до 20 народов Кав­каза имеют взаимные территориальные претензии. Аб­хазия, Южная Осетия и Нагорный Карабах претенду­ют на политическую самостоятельность, новый харак­тер приобрела проблема так называемых разделенных народов — осетин, лезгин, чеченцев (около 200 тыс. чеченцев — аккинцев живет в пределах Дагестана). Если раньше они жили и свободно передвигались в рам­ках одного государства СССР, то теперь они оказались в разных государствах со всеми вытекающими отсюда последствиями. На Северном Кавказе наблюдается бурный рост национального самосознания, связанный в политической практике с государственно-нацио­нальным строительством, в области идеологии зачастую с этническими принципами вообще, с обращением к своему великому историческому прошлому в частно­сти (с этим интересным явлением общественной жизни мы познакомились выше). Перемены в государствен­но-национальном устройстве в начале 90-х годов со­провождались принятием новых республиканских кон­ституций, выявивших тенденцию к изменению своего статуса: большая часть бывших ссверокавказских рес­публик, имевших статус АССР, объявила о своем суве­ренитете в составе РФ (хотя базовое понятие сувере­нитета подразумевает независимость государства не только во внутренней, но и во внешней политике; в данном случае понятие суверенитета имеет «усечен­ную» форму). Самоопределение в рамках одного госу­дарственного образования — возможная форма нацио­нально-территориального устройства, обеспечивающая народам оптимальные варианты национального разви­тия, и признание федеральным центром суверенитета северокавказских республик и расширение их прав и полномочий было единственно верным в той ситуации решением. Рассматриваемый процесс не нес в себе прямой угрозы распада РФ, хотя в конституции Дагес­тана предусматривалось право Республики Дагестан «на изменение своего государственно-правового статуса». Можно не сомневаться в том, что в обозримом будущем

Дагестан на выход из РФ не пойдет (39): его эконо­мика, как и некоторых других республик Северного Кавказа, является дотационной из федерального бюд­жета.

Наряду с указанными позитивными принципами ак­тивизировались силы, объединяющиеся в этнополити — ческис движения и открыто стремившиеся к сепара­тизму, отделению Северного Кавказа от Российской Федерации и противоборству с Россией, как извечным врагом кавказских народов. Стали с этой целью вына­шиваться планы воссоздания несостоявшсйся в 1920- 1924 гг. Горской республики, развалившейся вследствие внутренних центробежных тенденций, причем по пла­нам идеологов ГР и Конфедерации горских народов Кавказа Горская республика выйдет из состава Рос­сии. В мае 1998 г. 80-лстие Горской республики широ­ко праздновалось на «нейтральной почве» в г. Сухуми с приглашением представителей Северного Кавказа.

Одновременно антироссийские — антирусские тен­денции активизировались в идеологической и конфес­сиональной сфере с опорой на самыс агрессивные и непримиримые формы ислама. В глазах новоявлен­ных мюридов и фанатиков все немусульманс и в пер­вую очередь христиане, — «гяуры», т. е. неверные, под­лежащие уничтожению или покорению в результате священной войны «джихада». Разумеется, в первую очередь русские. Все эти идеи нашли концентрирован­ное выражение в книге дагестанского автора Магоме­да Тагасва (40), изданной в 1997 г. при помощи «Цен­тра международных и стратегических исследований и планирования» Конфедерации народов Кавказа. Та­ким образом, книга Тагасва отражает не только его личные взгляды и убеждения. Очевидно, в значитель­ной степени это и есть «стратегическое планирование» Конфедерации народов Кавказа. К чему же призыва­ет народы Северного Кавказа М. Тагасв?

В предисловии сказано, что книга учит, как добить­ся освобождения Дагестана и всего Северного Кавказа, зовст к национально-освободительной борьбе против «русского ига», которое в другом месте своей книги на­зывает игом «русско-фашистским». Освобождение же Северного Кавказа, согласно Тагаеву, возможно только через изгнание русских путем вооруженной борьбы, «война с Москвой должна быть превращена нами из обыкновенной национально-освободительной в тоталь­ную». Для войны с Россией Тагаев предлагает сфор­мировать Повстанческую Армию Имама численностью 80 тысяч солдат и корпус офицеров. Книга М. Тага — ева поражает патологической ненавистью к России и русским.

В Дагестане нашла пристанище мусульманская сек­та ваххабитов. Течение ваххабитов возникло в Аравии в XVIII в. (последователи Муххамеда ад Ваххаба; 41, с. 48 — 65). Ваххабиты требуют возврата к патриар­хальной простоте жизни первых веков ислама, строго­го исполнения обрядов и запретов, воюют с европейс­ким культурным влиянием и т. д. В Саудовской Аравии ваххабизм стал господствующей религией, отсюда про­исходит «международный террорист № 1» Бен Ладен, подозреваемый в организации беспрецедентных терак­тов 11 сентября 2001 г. в США. Из Дагестана вахха­биты распространяются в Чечню и Карачай, становив­шиеся на Северном Кавказе очагом терроризма (серия взрывов не только здесь, но и в центральной части Рос­сии). Но необходимо подчеркнуть, что в дагестанском обществе, как и во всех республиках Северного Кавка­за, существуют не только деструктивные националис — тические и экстремистские силы, нацеленные на отрыв региона от РФ. Есть и иные силы, противостоящие национал-экстремистам и хорошо сознающие трагичес­кую пагубность подобной политики для своих народов. Выше говорилось о том, что Дагестан на выход из РФ не пойдет, это авторитетное мнение дагестанских уче­ных. В частности, оно подтверждается тем, что во вре­мя вторжения чеченских боевиков в Дагестан летом 1999 г. дагестанцы не поддержали их и дали им отпор.

Социальная база ваххабизма в Дагестане незначитель­на (по данным прессы, несколько десятков тысяч чело­век), но она имеет тенденцию роста, и ваххабизм по­степенно формирует еще один очаг противостояния на Северном Кавказе. Весьма показателен тот факт, что Верховный суд Дагестана вышеупомянутого «яст­реба» М. Тагаева привлек к уголовной ответственности и за разжигание межнациональной вражды в июле 2004 г. осудил к 10 годам заключения строгого режима (42). В республике есть здравомыслящие силы, и можно не сомневаться в их успехе. Такие же силы существуют во всех республиках Северного Кавказа.

Социальная ситуация в Дагестане сложная и доста­точно напряженная, как и везде на Кавказе: здесь обо­стрены национально-этнические чувства и эмоции, ре­альное влияние в республике принадлежит крупным этническим группам — аварцам, кумыкам, даргинцам. Это создаст дополнительные факторы напряженнос­ти. Руководство Дагестана проводит взвешенную на­циональную политику не только у себя в республике, но и относительно соседей по Северному Кавказу — в свое время председатель Госсовета Дагестана М. Ма­гомедов вместе с президентом Ингушетии Р. Аушевым не подписал обращение лидеров ссвсрокавказских рес­публик, одобрявших ввод федеральных войск в Чеч­ню. В то же время Дагестан не заявлял о государ­ственном суверенитете и в своей конституции провозг­ласил себя неотъемлемой частью Российской Федера­ции. Это вопреки стратегическим целям некоторых руководителей Чечни об объединении Чсчни-Ичкерии и Дагестана в единое независимое государство, контро­лирующее Прикаспийский регион и учреждение в Чеч­не летом 1997 г. движения «Исламская нация», целью которого стало воссоздание имамата Шамиля в его «исторических границах».

Сепаратизм и агрессивный национал-экстремизм в наиболее открытых формах проявился в последнее вре­мя именно на Северном Кавказе. Какие бы глубокие исторические и идеологические корни нс имели эти явления, объективно они представляют угрозу распада Российской Федерации, следовательно, новой катастро­фы глобального масштаба.

Конфликт между Северной Осетией и Ингу­шетией. Основой для вооруженного столкновения между соседними народами и республиками стал тер­риториальный спор за Пригородный район Республики Северная Осетия — Алания и город Владикавказ. Из­вестная напряженность и даже неприязнь в межнаци­ональных отношениях осетин и ингушей спонтанно существовала и раньше, но, тем не менее, более 40 ты­сяч ингушей жили в селах Пригородного района, 17 тысяч во Владикавказе. До столкновений дело нс до­ходило, и необходимо признать толерантность осетинс­кого народа, как и ингушей.

Исторически ингуши на предгорной равнине в рай­оне Владикавказа фиксируются по крайней мерс с

XVIII в. (аул Ангушт в Тарской долине, откуда рус­ское название народа). В целом же, согласно русским документам (43, с. 133) ингуши получили разрешение русского правительства на расселение в предгорной равнине, ранее кабардинской, в конце XVIII — начале

XIX вв. Заселение района Назрани ингушами относит­ся к 1810 — 1811 гг. (44, с. 92). После Октябрьской революции 1917 г. большая часть правобережья Тере­ка при его выходе из ущелья на равнину была заселе­на ингушами, а Советская власть в 20-е годы временно определила Владикавказ столицей и Северной Осетии, и Ингушетии. Через некоторое время центр Ингуше­тии был переведен в Назрань. Но ингушское населе­ние в Северной Осетии осталось.

После депортации ингушей в 1944 г. территория Пригородного района была передана Северной Осетии и заселена осетинами. Реабилитация и возвращение ингушского народа из ссылки в 1957 г. нс привели к возвращению Пригородного района, но в виде компсн — сации за него восстановленная Чечсно-Ингушская АССР получила три района Ставропольского края с русским (казачьим) населением. Эти районы на левобережье Терека, лежащие в отдалении от Ингушетии и рядом с Чечней, стали осваиваться чеченцами. Ингуши данную территориальную компенсацию за счет русских земель не приняли и желали возвращения в Пригородный район Ингушетии, а не Осетии. Это создало острую проблему в отношениях двух народов, до поры не актуализиро­ванную.

С наступлением «перестройки» и гласности, глубо­кого системного кризиса СССР, ранее дремавшие в глу­бине проблемы стали выходить на поверхность поли­тической жизни. В Ингушетии возникло и стало попу­лярно движение за возвращение Пригородного района в состав Республики Ингушетия (причем этот район пропагандистами реванша считался исторической «ро­диной» ингушского народа, что неверно). Одновремен­но ставился вопрос о том, что столицей Ингушетии дол­жен быть г. Владикавказ. Все это обострило межна­циональные отношения с осетинами. Особой остроты противостояние достигло в мае 1990 г., когда на I съезде народных депутатов РСФСР один из лидеров ингушс­ких радикалов Б. Богатырев выступил с агрессивной речью и заявил, что ингуши «построили Владикавказ три тысячи лет тому назад» — следовательно, это ин­гушский город. В Назрани и Владикавказе состоялись массовые митинги. Началось приобретение оружия и формирование военизированных подразделений с обе­их сторон.

Вооруженное столкновение состоялось 31 октября 1992 г., когда отряды ингушских боевиков вторглись в Пригородный район и двинулись к Владикавказу. В течение пяти дней шли бои. В результате ингушские отряды недалеко от Владикавказа были остановлены, а затем отброшены на исходную территорию. Очеред­ной «блиц-криг» в очередной раз провалился, дав с обе­их сторон сотни убитых и раненых, а ингушское насе — лсние Северной Осетии се покинуло и, потеряв свое имущество, разделило горькую участь беженцев. Со­бытия октября — ноября 1992 г. были преступлением, как против осетинского, так и против ингушского на­рода. Преступлением, оставшимся безнаказанным.

В настоящее время осетино-ингушское противосто­яние преодолевается, по словам президента Северной Осетии А. С. Дзасохова, проблема ингушских беженцев исчерпана, поскольку их основная часть вернулась в Осетию (45, с. 216). Эти факты могут стать примера­ми государственной и человеческой мудрости со сторо­ны осетинского руководства и населения. Однако про­цесс примирения был сложен, особенно до прихода к власти А. С. Дзасохова.

Новое обострение ситуации произошло в июле 1997 г., когда президент Республики Ингушетия Р. Аушсв вы­ступил с обращением к руководству РФ и всем между­народным организациям с требованием введения на тер­ритории Пригородного района федеральной формы прав­ления. «Ингушский народ никогда не смирится с фак­тами отторжения у него Родины», — говорится в обра­щении. В ответ на это президент Северной Осетии А. Х Галазов выступил с угрозой выхода республики из Российской Федерации в случае введения в Пригород­ном районе федерального правления. Федеральное правление в Республике Северная Осетия — Алания не было введено, но конца противостоянию двух со­седних республик и народов не было видно, ибо Север­ная Осетия принципиально требовала сохранения тер­риториальной целостности республики, а Ингушетия не менее принципиально требовала восстановить терри­ториальную целостность республики. Камень преткно­вения — Пригородный район, который в ингушских документах именуется «исторической Родиной». В этих формулировках нетрудно видеть новые попытки ис­пользовать историю в политических целях.

Острый конфликт между Северной Осетией и Ин­гушетией стал ударом по государственному строю РФ и поставил сс перед угрозой развала: в вооруженную борьбу вступили два субъекта федерации. В условиях этого чрезвычайного положения федеральные власти России оказались нс на высоте положения и нс заняли изначально беспристрастную и жесткую позицию. Фе­деральный центр нс дал принципиальной политической и правовой оценки событиям и нс назвал виновников пятидневной войны, не говоря уж об их привлечении к уголовной ответственности, и тем самым продемонстри­ровал свою слабость и склонность к лавированию. Вновь приходится говорить о незнании и непонимании руко­водством РФ народов Северного Кавказа, их истории, традиций, менталитета, этнопсихологии, и это нередко приводит к тяжелым ошибкам и последствиям.

Война в Чечне. Самой тяжелой и драматичной ошибкой высшего руководства страны стала война в Чечне, развязанная президентом РФ Б. Н. Ельциным и его окружением. Чечня никогда добровольно нс вхо­дила в состав Российской Империи и была одним из главных очагов сопротивления в годы Кавказской вой­ны (независимо от вызвавших сс причин). Выше уже говорилось о склонности кавказцев к исторической памяти, и чеченцы это завоевание Россией всегда по­мнили. И не только помнили, но и действовали: опуб­ликованы данные о том, что в период с октября 1937 г. по февраль 1939 г. на территории Чечено-Ингушетии бесчинствовали 80 вооруженных группировок числен­ностью 400 боевиков (46, с. 16). В период Великой Отечественной войны руководитель чеченского сопро­тивления Тсрлоев назначил на 10 января 1942 г. вос­стание против Советской власти (46, с. 19), кроме того, в той же публикации содержатся документы о полити­ческом бандитизме в Чечне, о связях с германскими фашистами, о конкретных налетах бандгрупп и т. п. Активность их особенно возросла, коща осенью 1942 г. германская армия вступила в Чечено-Ингушетию и при­близилась к Грозному. В итоге советское командова — нис было вынуждено перебросить в Чечню две сибир­ские стрелковые дивизии, дабы прикрыть тыл сражав­шихся войск.

После распада СССР и начала «парада суверените­тов», когда Б. Н. Ельцин заявил: «Берите суверенитета столько, сколько проглотите», Чечня «проглотила» по максимуму: на I съезде чеченского народа осенью 1990 г. была принята Декларация о суверенитете Чеченской Республики, на сессии Верховного Совета Чечено-Ин­гушетии она была подтверждена. Однако национал — радикалов, рвавшихся к власти в республике, одно за­явление о суверенитете не устраивало. Стал усиленно пропагандироваться идеологический тезис о «колони­альном порабощении» чеченского народа Россией, на­чалась подготовка II съезда чеченского народа. Он состоялся в июне 1991 г. Национал-радикалы, к кото­рым примкнул Д. Дудаев, на нем оказались в большин­стве и одержали верх. Национал-радикалы заявили, что Чечня остается колониальным придатком России, по­этому необходимо выйти из состава РСФСР и СССР, для чего сохранявшуюся местную властную верхушку необходимо свергнуть путем вооруженного восстания. Не будем останавливаться на действиях чеченской оп­позиции, резко выступавшей против явного авантюризма радикалов и национал-экстремистов. Здесь важно под­черкнуть, что такая оппозиция в Чечне была изначаль­но, но она проиграла и постепенно эмигрировала в Рос­сию. В октябре 1991 г. были одновременно проведены президентские и парламентские выборы. Д. Дудаев был объявлен «всенародно избранным», т. с. легитимным президентом Чеченской Республики Ичкерия. Выше об этом уже говорилось.

Итак, использовалась идея о том, что порабощенная Чечня является колониальным придатком России. Одна­ко известно, что в этой «колонии» накануне II ми­ровой войны чеченцев было 387,8 тыс. человек (46, с. 16), сейчас их более миллиона — рост в три раза! Чечено-Ингушетия всегда была республикой РСФСР дотационной и до 80% доходной части сс бюджета по­крывалось из бюджета Федерации (47, с. 23). Факти­чески Чечня жила за счет России, и когда это «порабо­щение» окончилось, началась невиданная криминали­зация: в начале 90-х годов по фальшивым кредитным авизо и чекам «Россия» было украдено около 4 трилли­онов рублей. Возродилась своего рода «набеговая сис­тема» — налеты местных жителей на товарные поезда: за 8 месяцев 1994 г. разграблено около 1,7 тыс. ваго­нов и контейнеров (47, с. 25). По данным историка Д. А. Напсо, в Чечне в 90-е годы ежегодно происходило 500-550 умышленных убийств, за 1991-1994 гг. из России в Грозный было перекачано около 20-30 млн. тонн нефти на переработку, и половина этой нефти ушла за рубеж, откуда Д. Дудаев получал доллары (48, с. 180). Нет необходимости перечислять здесь все — об­щая картина достаточна ясна.

Запоздалая реакция Москвы свелась к предложе­нию Верховному Совету РФ в ноябре 1991 г. объя­вить о введении в Чечне режима чрезвычайного поло­жения. Верховный Совет это предложение отверг. Тогда Б. Н. Ельцин, взяв ответственность на себя, издал Указ о введении чрезвычайного положения в Чечне. В последней эта силовая акция была воспринята одно­значно как имперское вмешательство во внутренние дела суверенного государства (хотя и не признанного ни на российском, ни на мировом уровне). Д. Дудаев призвал народ к сопротивлению и стал на этой волне национальным героем. В ближайшие дни он издал Указ, согласно которому Чеченская Республика объявлялась самостоятельным государством, вышедшим из Российс­кой Федерации. Указ был утвержден парламентом ЧР и вступил в силу. Начали формироваться свои государ­ственные структуры. Начался распад Российской Фе­дерации. Этннзация всех органов власти и хозяйствен­ных организаций, обострившаяся криминогенное^ и нескрываемая неприязнь к «колонизаторам» вызвали массовый отток русского населения Чечни, занятого

преимущественно в промышленности, транспорте, куль­туре. Экономика, социальная сфера, культура пришли в упадок, жизненный уровень основной массы населе­ния тоже резко упал. Возросла роль мафиозных струк­тур. Демократические силы Чечни, пытавшиеся бороться за правовое государство, фактически оказались разог­наны Дудаевым при полном безучастии так называемо­го «простого» народа, боровшегося за выживание. Пре­зидент Чечни установил по существу диктаторский режим.

• Оппозиция режиму Д. Дудаева сохранилась в ок­раинном Надтеречном районе во главе с У. Автурха — новым. При поддержке Москвы силы оппозиции, имея на своей стороне российские танки, 26 ноября 1994 г. предприняли штурм Грозного. Штурм был отібит, боль­шая часть танков сожжена на городских улицах, оп­позиция и военные понесли большие потери. Это было поражение. В Москвс окончательно осознали глуби­ну опасности, исходящей из мятежной Чеченской рес­публики. Мятежники оказались хорошо подготовле­ны и вооружены современным оружием и боеприпаса­ми, либо брошенными на складах уходившими рос­сийскими воинскими частями, либо проданными рос­сийскими военными. Эту первую чеченскую военную кампанию Э. Пайн и А. Попов назвали «стратегией безумия» (47, с. 32).

В этой обстановке Б. Н. Ельцин издал обращение к жителям Чеченской Республики и потребовал до 15 де­кабря 1994 г. добровольно сдать все оружие и нс про­тиводействовать федеральным властям и силам право­порядка, а Д. Дудаеву предложил сесть за стол перего­воров без предварительных условий. Оружие сдано нс было, срок ультиматума Ельцина был продлен на 2 суток, но вновь безрезультатно. Дудаев от переговоров не отказался, и они должны были начаться 12 декабря. Но 11 декабря федеральные войска были двинуты на Чечню. В предновогоднюю ночь был предпринят тан­ковый штурм Грозного, снова провалившийся: десятки

6 Заказ № 1610
танков на улицах города были сожжены, сотни солдат погибли. Операция по «наведению конституционного порядка» превратилась в войну федерального центра против одного из субъектов федерации, вышедшего из повиновения, т. с. в войну гражданскую.

Мы не будем здесь подробно рассматривать ход че­ченской войны. Это не входит в наши задачи. Отмс­тим только, что в 1995 г. федеральные силы полностью взяли под свой контроль Грозный и предгорно-равнин­ную часть Чечни — уже 22 января министр обороны РФ П. С. Грачев заявил о завершении общевойсковой операции, а руководство дальнейшими действиями было передано МВД РФ. Но в середине июня 1995 г. Ша­миль Басаев со своим отрядом боевиков совершает нашумевший рейд на Буденновск и захватывает в нем районную больницу вместе с ее персоналом в качестве заложников. Возникает вопрос: как чеченский бата­льон численностью более 200 человек прошел через «зачищенную» территорию до Буденновска и не был остановлен до трагических событий в больнице? От­вет дал сам Ш. Басаев на встрече с группой журнали­стов в Буденновской больнице 15 июня — боевики про­пускались за крупные взятки работникам ГАИ и воен­ным (49).

С тех пор прошло около 10 лет, перманентная вой­на в Чечне продолжалась, но в иных формах. Феде­ральным силам не противостоит какая-либо армия, и «правильной» войны — фронт и тыл — нет. Силы че­ченского сопротивления разделены на отдельные фор­мирования под командованием опытных полевых ко­мандиров, хорошо вооружены и материально поддер­живаются мусульманскими странами Ближнего Восто­ка (прежде всего Саудовской Аравией), откуда прихо­дят и иностранные добровольцы, наемники и инструк­торы. Есть сведения о том, что чеченский контингент формирований подбирается по тейповому признаку, и это, безусловно, обеспечивает дисциплину и спаянность членов формирования, повышая боеспособность. Естс — ственной базой для укрытия и действий чеченских фор­мирований стали горные территории — ущелья, прекрас­но известные боевикам. Горная война приобрела ма­невренный характер, когда боевики организуют заса­ды, внезапные налеты, минирование и т. д., а федераль­ные части пытаются эти группы боевиков блокировать и уничтожить (напр., группу с захватом Салмана Раду­ева). Мирное чеченское население поддсрясиваст и нс выдаст боевиков (и это понятно в силу вековых тра­диций и горского менталитета), поэтому, нанеся удар, они могут тут же раствориться среди мирных жите­лей. Это вызывает со стороны федеральных сил так называемые «зачистки» крупных населенных пунктов и целых районов, где предполагается присутствие бое­виков, с проверкой всех людей, построек и документов. Со стороны чеченского населения следуют постоян­ные жалобы на насилия и нарушения прав человека, мародерство российских военных во время «зачисток» (напр., в стан. Ассиновской в июле 2001 г.), а затем снова следуют налеты и взрывы, новые жертвы. Заме­тим, что в ведении такого рода борьбы в Чечне накоп­лен опыт.

Политологи JI. Дзугаев и А. Цуцисв в одной из не­давних статей писали: «Чеченская национальная идея — это идея свободы и ее обретения в вековечном про­тивостоянии русской колонизации. Ингушская нацио­нальная идея на наших глазах возникла и укрепилась как идея «возвращения» отторгнутых территорий, весь дух ингушской государственности вращается вокруг этой национальной задачи» (50, с. 23). И та, и другая наци­ональная идея иллюзорны и глубоко ошибочны, что, очевидно, объяснимо невысокой политической культу­рой и глубоко архаизирующим традиционализмом мен­талитета вайнахов. На преодоление этих тенденции в этнопсихологии народов понадобится время и огром­ные усилия прежде всего собственной социальной эли­ты и интеллигенции вайнахских народов. А такие силы у вайнахов сеть.

Сейчас партизанская война в Чечне затухает. Как уже говорилось, она сопровождалась распространени­ем агрессивного ваххабизма, перекинувшегося в Кара­чай, и терроризмом в форме неожиданных взрывов в ряде российских городов, сопровождавшихся больши­ми жертвами среди мирного населения. Чудовищные террористические акты, совершенные 11 сентября 2001 г. в США и во многом изменившие лицо современного мира, бесспорно стоят в одном ряду с террористичес­ким акциями в России и демонстрируют нам связи и взаимодействие чеченских боевиков и ваххабитов Се­верного Кавказа с международными террористически­ми силами, действующими под зеленым знаменем исла­ма. Подобные методы борьбы свидетельствуют не толь­ко о действительно существующем «цивилизационном разломе» в нашем мире, но и о слабости и пароксизме лидеров и идеологов непримиримой террористической борьбы не только с Россией, но и с Соединенными Штатами Америки.

Нельзя не сказать и о другой противоборствующей стороне — правительстве и высшей политической элите Российской Федерации, в условиях реального и начав­шегося в 90-е годы распада РФ сделавших ставку на силовые методы (при шуме о демократизации). Рос­сийская общественность видела нарастание конфрон­тации с Чечней и возможность военного столкновения и выступала против (так, в ноябре 1991 г. Верховный Совет РСФСР отверг предложение Ельцина о введе­нии в Чечне чрезвычайного положения, понимая, что оно приведет к вооруженному конфликту). В ходе уже начавшейся войны протесты общественности воз­росли. В январе 1996 г. к президенту РФ Б. Н. Ельци­ну с призывом остановить чеченскую войну обрати­лись 100 представителей интеллигенции России «Че­ченская война представляется диким анахронизмом в глазах россиян и мирового сообщества», — говорилось в этом обращении. Число подобных выступлений мож­но увеличить — например, позиция КНК (Конфедера­

ция народов Кавказа), обращение руководителей ссвс — рокавказских республик и краев к Б. Н. Ельцину от 8 декабря 1994 г. — за три дня до начала войны. Но эти призывы и протесты во внимание приняты нс были.

Высшее политическое руководство РФ в своих от­ношениях с Чечней допустило грубые ошибки, демон­стрирующие не только незнание и непонимание Кав­каза и его специфики, но и общую политическую несо­стоятельность.

В Москве возобладали круги, явно ориентирован­ные на применение силы в Чечне; один из близких тогда к Б. Н. Ельцину людей, считавшийся «специалис­том» по Кавказу, С. М. Шахрай заявил, что встреча пре­зидентов России и Чечни — позор России. Но действи­тельный позор России начался 11 декабря 1994 г., ког­да войска вошли в Чечню и завязалась война, в которой российская армия фактически потерпела поражение, несмотря на численное и техническое превосходство.

Вооруженное насилие декабря 1994 г. логически связано с вооруженным насилием октября 1993 г. в Москве и представляет звенья одной цепи событий, ха­рактеризующих происходящий процесс «демократиза­ции». Поэтому кавказскую политику правительства Ельцина следует рассматривать в контексте общего­сударственной политики последнего десятилетия XX века. В результате кавказская политика президента и правительства РФ и война в Чечне стали дестабилизи­рующим фактором для всей Российской Федерации. Война в Чечне свидетельствовала о кризисе власти в РФ, об отсутствии в ее правящих кругах взвешенной и научно обоснованной национальной политики, отража­ющейся на взаимоотношениях субъектов Федерации с центром и на прочности всей государственной системы в целом. Горький опыт войны в Чечне показывает, как нельзя в конце XX — начале XXI в. разрешать спор­ные вопросы и конфликтные ситуации, оставаясь при этом действительно демократическим обществом и пра­вовым государством. С другой стороны, политический сепаратизм и этнонационализм, возобладавшие в Чечне под зеленым знаменем ислама («Чечня — субъект Ал­лаха!» и проч.), бесперспективны и разрушительны для судеб самого чеченского народа. Общий же итог — процесс саморазрушения с угрозой распада Российс­кой Федерации. Совершенно очевидно, что все это от­носится в первую очередь к Северному Кавказу, как наиболее сложному региону РФ. Отсюда вытекает не­обходимость знания, понимания и внимательного отно­шения ко всем народам Северного Кавказа, т. е. знания хотя бы общих основ современного научного кавказо­ведения.

Заканчивая рассмотрение чеченской трагедии, сле­дует отметить, что именно Чечня в 90-е годы стала лидером сил сепаратизма в России. И это не случай­ность. В 1994 г., до начала войны, московский анали­тический фонд «Геоцентр» совместно с аналитически­ми службами при Президенте РФ провел специальное исследование так называемых факторов первичного риска для большинства субъектов Федерации. Про­анализированы 12 исходных параметров, их общая сумма выявила очаги потенциального сепаратизма. На первом месте оказался кавказский регион с ядром в Чечне и Ингушетии. «Примечательно, что Чечня и Ин­гушетия остаются главными очагами при всех трех сценариях дезинтеграции — этническом, геополитичес­ком и экономическом», — говорится в публикации (51). Безусловно, в последнее время в Чечне происходят позитивные перемены. Практика мирного строитель­ства Чечни последних лет свидетельствует, что рес­публика избрала правильный вариант приобщения к современной цивилизации при помощи России.

Положение русского населения. История сла­вяно-русского населения Северного Кавказа начина­ется с похода князя Владимира на Корсунь в 988 — 989 гг., когда устанавливается русское влияние в При­азовье и появляется русское княжество Тмутаракань на кавказском берегу Керченского пролива (55, с. 177 — 182). Здесь был найден знаменитый камень с над­писью Глеба Святославича, печать «от Ратибора», древ­нерусские иконки и т. д., и, согласно А. В. Гадло, «с кон­ца X в. русский этнический компонент влился в со­став разноязычных этнических общностей Северного Кавказа и, установив с ними тесные и разносторонние связи, стал активным участником экономической и по­литической истории ссвсрокавказского региона XI — XIII вв. и одним из создателей общей средневековой культуры населявших его народностей» (56, с. 208 — 209). В эпоху господства Золотой Орды присутствие славян на севере Кавказа прерывается, и после паде­ния Орды вскоре продолжается — с XVI в. начинает­ся движение русских и украинцев в лице казаков в долине Дона, Кубани и Терека, формируются казачьи войска, затем идет уже массовая крестьянская коло­низация крал (57). Один за другим появляются рус­ские города, прокладываются дороги, благодаря чему контакты с кавказцами становятся все более активны­ми. Мы уже кратко касались этих вопросов выше. Сейчас заметим, что общего и цельного объективного исследования актуальной проблемы освоения Северно­го Кавказа русскими, исследования на современном уровне состояния источников и свободного от полити­ческих пристрастий, нет. Это долг отечественного кав­казоведения перед обществом.

На многонациональном Северном Кавказе со всей сложностью его внутренних проблем 6-милионное рус­ское население является не только самой многочис­ленной и государствообразующсй нацией, но и безус­ловно стабилизирующим фактором. Известный дагес­танский ученый и политик Р. Г. Абдулатипов по этому поводу свидетельствует: «Призывы к Кавказу отделить­ся от России, как призывы к России уйти с Кавказа — это провокационное невежество, которое строится на недопонимании взаимосохраняющсго и взаиморазви — вающего потенциального влияния Кавказа и России.

Всякие иные региональные державы (напр., Турция или Иран. — В. К.) в сотни раз в меньшей степени спо­собны играть на Кавказе роль стабилизатора и арбит­ра… исторически особую роль в этнокультурном диа­логе в данном пространстве играет Россия» (58, с. 57). С этим нельзя не согласиться.

Надо ли доказывать, что стабильное положение и устойчивое социально-экономическое, культурное и на­циональное развитие Северного Кавказа в значитель­ной степени зависит от положения и самочувствия русского населения. Если этот вопрос не столь актуа­лен в пределах Ставропольского и Краснодарского края и Ростовской области, то в национальных республиках Северного Кавказа он существует, хотя и в разной сте­пени. Каково это положение? Затронем данный воп­рос в самом общем и сжатом виде.

Общую ситуацию с русскими на Северном Кавказе уже обрисовал А. В. Авксентьев: «У русского этноса есть свои проблемы на Северном Кавказе. Трагедия Чечни это не только трагедия чеченского народа, севе­рокавказского региона и всей России. Это и этническая трагедия того русского населения, для которого Чечня была родиной нескольких поколений. Большинство русских покинуло Чечню, но оставшиеся оказались в совершенно бесправном положении…, но дело не толь­ко в Чечне, хотя в этой республике проблемы русских оказались гораздо более острыми…, русские покидают Дагестан, Северную Осетию, Кабардино-Балкарию, Ка­рачаево-Черкесию» (59, с. 12). А. В. Авксентьев пола­гает, что основные причины оттока русских имеют не политический, а экономический характер — русское население было занято в основном в промышленном производстве, а оно почти остановилось — работы нет. С этим следует согласиться. В этой связи А. В. Авксен­тьев приходит к выводу о том, что «только политичес­ки слепой может не видеть, что сейчас идет активное выдавливание России с Кавказа. Это удалось сделать антироссийским силам в Азербайджане и Грузии. Сей­час стремления этих сил направлены на Северный Кавказ». Если это так, выдавливание русских можно расценивать как следствие широкомасштабной анти — российской политики, а нс только безработицы.

В наиболее тяжелом положении оказалось русское население Чечни, начавшее покидать эту республику с 1991 г. — контуры надвигающихся событий уже обо­значились, дискриминация русских «колонизаторов» на­растала, поддержка со стороны федерального центра отсутствовала. С началом войны в Чечне в конце 1994

г. началась и массовая миграция русских. Статистика показывает пик этой миграции в январе 1995 г. — только в Ставропольский край за 10 дней прибыло бо­лее 10 тысяч человек, всего более 60 тыс. вынужден­ных переселенцев, из которых в пределах края оста­лось 40 тыс. человек (60, с. 160).

Одновременно начались нападения чеченской сторо­ны на близлежащие районы Ставропольского края, в пер­вую очередь на Курской район. Зафиксировано много случаев нападения на людей с целью похищения и вы­купа, угонов скота, транспортного бандитизма, о чем со­общалось в местной прессе. Губернатор Ставропольско­го края обращался к правительству РФ с просьбой при­дать краю статус пограничной территории, а границу с Чечней усиленно охранять от бандитизма. В 1994 — 1995 гг. краевая Дума семь раз обращалась в органы федерального центра по вопросам безопасности от Чеч­ни, но безрезультатно. Стоит ли удивляться внезапному появлению отряда Басаева в Буденновске?

Массовая миграция русских из Чечни была связана с оставлением там домов, квартир и иного рода имущества, приобретавшихся целыми поколениями русских людей при их отсутствии на новых местах жительства. Траге­дия этих людей мало популярна в правительственных кругах и в российских СМИ. Крупное столкновение с русскими произошло летом 1991 г. в Ингушетии — в ре­зультате чисто бытовой ссоры ингуши окружили станицу Троицкую и организовали массовое избиение казаков, нс ожидавших нападения. Этот факт оглашался на I Съезде народных депутатов РСФСР и был доведен до прави­тельства, но никакой реакции не последовало.

Казачья проблема заслуживает особого внимания. Уже говорилось, что казачество является субэтносом русского народа, перед Российским государством каза­чество имеет заслуги, отмеченные царскими властями особым статусом казаков. В дореволюционной России казачество, организованное в казачьи войска, было со­словием, располагавшим огромным земельным фондом наряду с другими льготами. Ликвидация казачьего зем­левладения и привилегий Советской властью привела казачество к восстаниям и активному участию в граж­данской войне на стороне белых. После окончания вой­ны Советская власть провела так называемое расказа­чивание (напоминающее раскулачивание) и массовые репрессии казаков. Казачьи земли были отобраны и пе­рераспределены. В условиях земельной тесноты на Северном Кавказе казачьи земли были переданы мало­земельным народам и — соответственно — вошли в тер­ритории ссвсрокавказских республик. Так были пере­распределены земли терского казачьего войска.

В последнее время в России началось движение за возрождение казачества и его традиций, восстанавли­ваются атрибуты старой казачьей самоорганизации — войсковые круги, должности, звания, награды и знаки отличия и пр. Раздавались голоса о восстановлении казачьих войск и казачьего землепользования, т. с. воз­врата к дореволюционному положению казачества. Но реальны ли подобные претензии? В 1991 г. Верховный Совет РСФСР принял федеральный Закон о реабили­тации репрессированных народов, где пункт 6 предус­матривает и территориальную реабилитацию (усиленно проталкивавшуюся Ингушской республикой в борьбе за Пригородный район Северной Осетии). В таком слу­чае казачество является одним из первых репрессиро­ванных еще в 20-е годы народов и имеет право на территориальную реабилитацию, в том числе и на тср- ритории Пригородного района. Однако вопрос так нс стоит и стоять нс может, ибо новый передел земель на густо заселенном и многонациональном Северном Кав­казе может привести к самым тяжелым последствиям, пагубным нс только для заинтересованных сторон, но и для государственных интересов РФ. Необходимо при­знать, что идеи о возрождении прежних казачьих войск с земельными фондами и социальными привилегиями в наше время несостоятельны, а руководителям каза­чьего движения следует сублимировать социальную энергию казачества на иные и реальные в нынешних условиях цели и задачи, не наносящие ущерба межна­циональным отношениям на Северном Кавказе.

Война в Чечне и стремление федерального центра к применению силовых методов, естественно, вызвали у народов Северного Кавказа настороженность и нега­тивную реакцию, что рикошетом ударило по отноше­нию к русским в национальных республиках. Активи­зировалось такое понятие, как русофобия. Происхо­дит отток русского населения из Карачаево-Черкесии (61, с. 45 — 47), изменяется демографическая картина в казачьих станицах, наиболее благополучным и спо­койным представляется положение русского населения в Северной Осетии и Кабардино-Балкарии. В свою оче­редь та же чеченская война с ее жестокостями, изгна­нием русских, бандитизмом, террористическими актами против невинного населения в разных российских го­родах, заложничество с продажей заложников форми­рует ответную кавказофобию в России. Внешним ее выражением стало пренебрежительное словоупотреб­ление «лицо кавказской национальности» — оскорби­тельное и недопустимое, но допускаемое иногда даже на нс бытовом уровне в средствах массовой информа­ции. Подобные проявления еще раз показывают не­знание Кавказа и его народов, их истории и культуры, особенностей их менталитета и этнопсихологии. В от­меченном незнании и непонимании во многом можно упрекнуть наше отечественное кавказоведение.

Судя по имеющейся информации, положение русско­го населения в других районах распавшегося СССР не лучше. Необходимо подчеркнуть, что в литературе отме­чался происходящий процесс денационализации русских, подавление их национального самосознания и очернение русской истории, успехи советской национальной полити­ки в отношении народов в значительной мерс за счет русского народа (по-видимому, имеется в виду дотацион — ность многих республик из федерального или союзного бюджета (62, с. 378; 63, с. 18). Таким образом, в совре­менной российской действительности острые проблемы существуют не только в национальных республиках РФ, но и внутри самой России, и касаются также и русских. Нет особых сомнений в том, что стабильность и благопо­лучие толерантного русского народа, как основной госу — дарспюобразующей нации страны, являются гарантом ста­бильности и благополучия для всех народов Российской Федерации, для Российского государства.

Рассслспис народов Ссвсрпого Кавказа в первой половипе XIX в. по «Истории пародов Северного Кавказа», 1988 г.

В ссверокавказском регионе живет много народов разного происхождения, с разной исторической судь­бой, хозяйственным укладом, традициями и обычаями. Эти народы говорят на разных языках, достаточно да­леких друг от друга. Но в то же время в обществен­ном быте, традициях и обычаях народов Северного Кавказа сложилось много общих черт, объединяющих их в единый историко-культурный мир. Указанное един­ство простирается на весь Кавказ, включая Закавказье, хотя, безусловно, комбинации этноязыковых и культур­ных схождений варьируют и не везде равнозначны. Народы Закавказья в социально-экономическом раз­витии всегда были более продвинуты ^ нежели горцы Большого Кавказа. Горские народы, в свою очередь, находились на разных уровнях исторической эволю­ции. Наиболее социально развитыми представляются кабардинцы, после реформы 1861 г. активно прогрес­сируют осетины, тогда как чеченцы отстают в своем экономическом и общественном развитии вследствие изоляции в глухом высокогорье и отстраненности Чеч­ни от крупных путей с севера Кавказа на юг — Чечня была географически как бы отодвинута на обочину истории. Эти долго действующие факторы сказывают­ся до сих пор.

Характеризуемый определенным единством кавказ­ский историко-культурный мир дал основание некото­рым авторам последнего времени заявлять о существо­вании единой кавказской цивилизации. Есть заявления

и о единой северокавказской цивилизации. Подобные утверждения продиктованы политической конъюнкту­рой и серьезной научной основы не имеют, а само поня­тие цивилизации трактуется слишком вольно. О какой цивилизации может идти речь в догосударствсниых, догородских и дописьмснных обществах? Поэтому, го­воря о чертах единства в материальной и духовной культуре, традициях и обычаях кавказских народов, не следует эту общность преувеличивать — расчленен­ность естественно-географической среды, слабое разви­тие коммуникаций, частос противостояние соседних обществ, неравномерность историко-культурной эволю­ции отнюдь не способствовали возникновению единой северокавказской цивилизации. В языковой сфере, со­гласно крупному языковеду Г. А. Климову, тс же при­чины всегда препятствовали конвергенции (т. е. сбли­жению) кавказских языков (1, с. 77).

Кратко остановимся на основных чертах обществен­ного устройства, некоторых наиболее приметных тра­дициях и обычаях народов Северного Кавказа, общих если не для всех, то для многих. Что черты и локаль­ные особенности культуры народов севсрокавказского региона еще недостаточны изучены, что справедливо отмечено в предисловии к первому тому новой «Исто­рии народов Северного Кавказа», изданному в 1988 году (2, с. 19). Эта проблема, как и множество других про­блем истории Северного Кавказа, ждет своего исследо­вания.

Сельская община. Сельская территориальная об­щина повсеместно представляла основу социальной структуры общества и регулировала хозяйственную и общественную жизнь горского села. Повседневно власть на местах осуществляли сельские старшины обычно из богатых и сильных фамилий. Последние играли все возраставшую роль в общественной жизни. По особо важным вопросам периодически созывались общие со­брания всех совершеннолетних мужчин села, кроме рабов. В Дагестане и у некоторых других народов та­кие сельские сходы назывались «джамаат», у осетин — «ныхас». Старшие по возрасту пользовались преиму­щественным правом на выступление. Сельские сходы представляли архаичную, но наиболее в данных усло­виях рациональную и демократичную форму обществен­ного самоуправления. О том, какие права имел сельс­кий сход, руководивший вековыми неписаными закона­ми, говорят следующие факты: без согласия схода никто в селе не мог начать строительство дома, а за тяжкие преступления сход выносил смертный приговор или изгонял из села, что фактически равнялось смерти. Если спорный вопрос затрагивал интересы соседних селе­ний, создавались посреднические суды из представите­лей этих селений. Мудрость этих эмпирических уста­новлений и норм поражает.

Но в ходе процесса феодализации сельские собра­ния постепенно подпадают под контроль феодальных влиятельных фамилий. В адыгском обществе XVIII — XIX вв. господствовали князья («пши»), опиравшиеся на дворян — узденей; княжеское звание передавалось только по рождению, а личность князя — пши была неприкосновенна (4, с. 156-194). В. К. Гарданов отме­чает, что в общественной жизни адыгов (и не только адыгов. — В. К.) огромную роль играли набеги на сосе­дей, и это свидетельствует, что феодальные отношения находились на ранней и примитивной стадии развития (4, с. 177). В Дагестане известны случаи назначения сельских старшин не «джамаатом», а феодальными вла­детелями. Внешне по-прежнему демократический орган общественного самоуправления становится орудием в руках феодалов, былые выборные должности стано­вятся наследственными.

Адаты. Как уже говорилось, адат — это так назы­ваемое обычное право, установленное обычаем, и сово­купность традиционных норм ссвсрокавказских гор­цев, передаваемая из поколения в поколение. Адаты —

неписаные законы, их исполнение было абсолютно обя­зательным, а неисполнение сурово наказывалось обще­ственным сельским сходом. По мерс исламизации на­родов Северного Кавказа (с XVI-XVII в.) к адатам стали добавлять нормы мусульманского теологическо­го права — шариата.

Наиболее яркой нормой обычного права на Север­ном Кавказе представляется повсеместно распростра­ненная кровная месть. Поводом для кровной мести были убийство, ранение, похищение девушки, захват земли, оскорбление гостя, чести, домашнего очага, почи­тавшегося у горцев, и т. д. (5, с. 3 — 53). Будучи обыча­ем родового строя, кровная месть сохранилась у неко­торых народов до сих пор — в частности, у дагестанцев и вайнахов. В Дагестане, по сведениям А. В. Комарова, адаты в конце XIX — начале XX вв. позволяли убить своего кровного врага, нападающего грабителя, пойман­ного на месте преступления вора, похитителя женщи­ны. Кровомщсние допускалось между лицами одного сословия, за убийство раба виновный платил только штраф. Право и обязанность преследовать убийцу или примириться с ним, как правило, принадлежали бли­жайшему родственнику убитого. Примирение могло совершиться не раньше, чем через год после преступле­ния, и все это время убийца должен был находиться в изгнании и скрываться от мщения. Кровная месть была долгом и делом чести для всех членов рода пострадав­шего, бывали случаи, когда она прекращалась — в слу­чае непримирения — лишь после полного уничтоже­ния одного из враждующих родов. В дореволюцион­ной литературе приводится парадоксальный пример, когда в соответствии с адатами в одном из дагестанс­ких селений кровомщсние между двумя родами — то — хумами длилось более 200 лет, а началось оно… в ссо­ре за курицу. Этнограф — кавказовед Л. И. Лавров опубликовал рассказ чеченского писателя Х. Д. Ошае — ва о том, как он со своими родственниками прошел через процедуру примирения кровников. Дело проис-

ходило при Советской власти, и Чечено-Ингушская рес­публиканская комиссия по примирению кровников предварительно опросила всех Ошасвых. После согла­сия Ошаевых (мстителей) на определенный день были вызваны все мужчины враждующих фамилий, вклю­чая военнослужащих. В присутствии членов комиссии, прокурора республики, почетных стариков селения и тысяч собравшихся зрителей обе враждующие сторо­ны выстроились в шеренги друг против друга. После обращения председательствующего рукопожатиями обменялись сначала старейшие из враждующих фа­милий, затем остальные мужчины по старшинству. Если хотя бы один мальчик не подал руку врагам, примире­ние не могло состояться. Но все обошлось — примире­ние состоялось, после чего получившие прощение кров­ники Ошасвых устроили угощение для них и гостей (6, с. 192 — 193).

Это не романтическая экзотика. Это нормы выра­ботанного веками саморегулирующего обычного права, основанного на мудрости народа и дающего возмож­ность достойного примирения даже кровных врагов. Вряд ли мы преувеличим, если скажем, что эффектив­ность обычного права горцев была для них несомнен­но выше современных часто изменяемых государствен­ных законов.

Путешествовавший по Северному Кавказу в 1781- 1783 гг. квартирмейстер на русской службе Штсдер писал о кровной мести у осетин: «Кровавая месть и самовольные действия были обязательны среди семей; позор и презрение продолжались до тех пор, пока эта обязанность не была выполнена. Мщение, грабеж и убийство считались добродетелью, вследствие чего по­гибать считалось славным» (7, с. 30-31).

Обычай кровомщения универсален для обществ, на­ходящихся на стадии родового строя или сохранения его остаточных явлений, о чем писал крупный этног — раф-кавказовед М. О. Косвен: «Забота о самосохране­нии заставляет весь род вставать на защиту, хотя бы обиженным был лишь один из членов рода. Месть ста­новится долгом, делом чести, священной обязанностью» (8, с. 193). Существование этого обычая на Кавказе, хотя и в видоизмененных формах, говорит об архаич­ности и стойкости традиционной общественной яшзни у некоторых горских народов Северного Кавказа. Ска­занное объективно подтверждается у чеченцев наших дней бытованием явления, тем же М. О. Косвеном ква­лифицированного как «война — грабеж»: погоня за чужим добром, жажда обогащения. Формой ее вопло­щения является набег на ближних и дальних соседей, для чего из воинственных мужчин создается дружина во главе с военным вождем (у чеченцев «бячча»). Факты подобных грабительских набегов, особенно на Ставро­полье, хорошо известны. По Косвсну это явление ха­рактерно для строя военной демократии, т. е. для пери­ода постепенного упадка родового строя.

Ярким материальным выражением некоторых черт родового строя и опасностей, с ним связанных, в том числе кровной мести, могут быть высокие боевые баш­ни в горных ущельях Балкарии, Осетии, Чечсно-Ингу — шетии, Дагестана. Видная издалека башня на скале — характерная черта горного пейзажа, и это было подме­чено М. Ю. Лермонтовым:

В глубокой теснине Дарьяла,

Где роется Терек во мгле,

Старинная башня стояла,

Чернея на черной скале.

В случае опасности в башне укрывались, деревян­ную лестницу с первого этажа поднимали, и башня делалась неприступной. Особенно совершенными фор­мами отличались башни ингушей — высокие, стройные, с пирамидально-ступенчатыми перекрытиями, они ук­рашают горные селения и образуют в них целые ан­самбли (например, Таргим, где был и христианский храм). Жили в массивных жилых башнях, тоже свое­го рода каменных крепостях (9, с. 228-232, рис. 140- 142). Встречаются в горах и каменные замки, напри­мер, Вовнушки в Ингушетии и Цамад в Осетии (9, с. 242, рис. 146; с. 286, рис. 172 и др.), в горных тесни­нах вырабатывается своя специфическая и рациональ­ная народная архитектура. Следует заметить, что ады­ги своей каменной архитектуры не выработали, един­ственным исключением может быть башня XVI-VII вв. Адиюх на берегу р. Б. Зеленчук в Карачаево-Черке — сии (хотя черкесское ее происхождение не доказано). Экологические и социальные условия, в которых на прсдкавказской равнине пребывали черкесы и кабар­динцы, были иными.

Аталычсство. Этот термин обозначает передачу детей на воспитание в другие семьи. Обычай аталыче — ства (тюрк, «аталык» — названный отец, форма искус­ственного родства) существовал у адыгов, абазин, бал­карцев, карачаевцев, ногайцев, осетин. Он не зафикси­рован у вайнахских народов, что объясняется (по Я. С. Смирновой) неразвитостью у них феодальных отно­шений, — аталычсство свойственно больше феодальной среде, хотя были случаи аталычества между феодалами и крестьянами. Адыгские князья отдавали детей на вос­питание своим вассалам, у кумыков феодалы отдавали своих детей первостепенным узденям, осетинские фео­далы отдавали цх кабардинским, последние — кумыкс­ким и т. д. Срок пребывания ребенка в доме аталыка устанавливался для мальчика до 8-13 лет (иногда до 17-18), для девочки до 12-13 лет. Аталык учил своего питомца правилам поведения и физическим упражне­ниям, стрельбе, обращению с оружием, верховой езде и т. п. — всему, что необходимо аристократу и воину. Девочку воспитывала жена аталыка, обучая ее рукоде­лию и другим хозяйственным работам, этикету. После окончания срока воспитания выросший питомец воз­вращался торжественно в семью с подарками (конь, оружие, одежда). Семья также одаривала аталыка.

У многих народов Кавказа существовала иная фор­ма аталычества, когда с целью прекращения кровной мести из рода убитого род убийцы похищал ребенка и воспитывал его. Штедер писал: «Кровная месть пре­кращается, если убийца похищает сына убитого, стано­виться его приемным отцом и воспитывает его. С по­мощью такого средства примиряются самые мститель­ные семьи» (7, с. 31; 8, с. 193). Возвращение ребенка через несколько лет с подарками означало прекраще­ние вражды, между семьями и родами устанавливались родственные отношения.

Аталычество укрепляло устои и связи феодального класса, одновременно расширяя их до рамок феодаль­ных союзов тогда, когда аталыческис отношения уста­навливались между семьями соседних народов. Обы­чай аталычества в XX в. сошел на нет и сейчас не существует.

Гостеприимство и куначество. Народы Северно­го Кавказа всегда отличались особым гостеприимством. Конечно, в наше время в связи с огромными сдвигами в жизни горских обществ и глубоким проникновением товарно-денежных отношений обычаи былого гостеп­риимства трансформировались, потеряв свою привле­кательность и экзотичность. Гость везде пользовался всеобщим уважением, оскорбление гостя вызывало кров­ную месть. Обеспечение безопасности гостя, его удоб­ства были общепринятыми нормами.

Обычай гостеприимства породил такое интересное явление, как куначество. В отличие от случайных, эпи­зодических гостей, кунаки постоянно находились в дру­жеских отношениях с хозяином дома. Кунаков связы­вали взаимопомощь и участие в делах друг друга. От­ношения куначества существовали не только между кавказцами, но и между кавказцами и русскими. Л. Н. Толстой писал о своем кунакс-чеченце: «Часто он мне доказывал свою преданность, подвергая себя разным опасностям ради меня…». Замечательно об обычае вер­ного кавказского куначества сказал Расул Гамзатов:

Если ты кунак, то мой порог Ждет тебя, сдувая облака.

Если ты от жажды изнемог,

То моя река — твоя река.

Если даже на дворе черно,

Встречу сам, подай лишь знак.

Вот мой хлеб, вот розы, вот вино,

Все, чем я богат — твое, кунак.

Прекрасные обычаи куначества и гостеприимства, встречающиеся на всем Кавказе, взаимообогащали быт и культуру горских народов.

Народные игры. Отличались многими сходными чертами, в то же время были наделены этническими и локальными особенностями. Общим было стремление к молодечеству, физической силс и ловкости — каче­ствам, столь нужным мужчине — воину и джигиту. То же содержание и направление мы видим в играх нар — тов — героев нартского эпоса народов Северного Кав­каза, хронологически уходящего в глубокую древность. У всех горцев бытовали виды народного спорта: бег, прыжки, фехтование, поднимание и метание камней, стрельба, метание копья, владение холодным оружием, борьба, акробатика, скачки, джигитовка, плавание, пре­одоление горных круч. Из них наибольшей популяр­ностью пользовались скачки и джигитовка, сопровож­давшие народные праздники, большие семейные тор­жества, а также поминки. Расскажем о нескольких на­родных играх.

У адыгов была популярна игра «диор». Разделив­шись на две равные группы, мужчины под горящим факелом и с криком «диор» нападали друг на друга. Побеждала та группа, которая брала больше пленных. Когда кабардинский аталык возвращал своего воспи­танника в родительский дом, молодежь, вооружившись жердями, выходила навстречу гостям. Начинался «бой»- игра, заканчивавшийся победой одной из сторон. У осе­

тин бытовала распространенная игра «джиритс»: всад­ник на полном скаку должен был поразить дротиком подвешенный шар и быстро умчаться. В Дагестане на свадьбах можно было наблюдать игру «борьба за пла­ток»: дружки жениха должны были доставить в его дом платок, но парни из аула невесты старались платок отобрать. Завязывалась борьба, было позором не доста­вить платок по назначению. У чеченцев была попу­лярна конная игра во время праздника «марх». В яму прятали барана так, чтобы наружу выглядывала только голова. Всадник на полном скаку должен был схва­тить барана и вытащить из ямы. У осетин свадьба сопровождалась борьбой за специально изготовленный флаг «тырыса скъафан», когда флаг надо было доста­вить с невестой в дом жениха, а молодежь села пыта­лась его отобрать. Разгоралась скачка-преследование, сопровождавшаяся борьбой (10, с. 212). Аналогичная свадебная игра известна у кабардинцев.

Одежда. Общскавказские культурные традиции хо­рошо выражены в одежде северокавказских народов. Одежда, наряду с этническими и локальными особен­ностями, характеризовалась и многими общими черта­ми, сложившимися за длительное время (генезис тра­диционных форм одежды полностью еще не раскрыт). Особенно черты общности присущи мужской одежде, что, возможно, объясняется ее хорошей приспособлен­ностью к военным и всадническим функциям. После­днее обстоятельство повлияло и на одежду терских и кубанских казаков, многое перенявших у местных гор­цев (папахи, черкески с газырями, бурки, оружие на поясе как непременный атрибут костюма и т. д.). В то же время в одежде ярко выражались социальные раз­личия и социальная престижность.

К XVIII в. окончательно сформировался общий для Северного Кавказа мужской костюм, состоявший из беш­мета, черкески, бурки, башлыка, папахи (И, с. 117). К концу XVIII — началу XIX вв. специалисты относят появление и очень широкое распространение черкески с нагрудными патронташами (газырями) для зарядов — эта одежда для кавказских горцев характерна. Па­радные черкески (судя по названию, они были изобре­тены в адыгской среде), украшенные костяными или золочеными газырями, распространились по Кавказу к середине XIX в.

Женская одежда была наделена большим нацио­нальным и местным своеобразием, но в XIX — начале XX вв. чаще шилась из фабричных тканей. По по­крою женское платье было сходно с мужским костю­мом: длинное платье с открытым на груди разрезом шилось по покрою черкески, стеганая ватой куртка походила на бешмет. Подмечено сходство в обуви и в иных элементах мужской и женской одежды. Яркое описание внешнего вида кавказских горцев оставил побывавший на севере Кавказа французский рома­нист XIX в. Александр Дюма: «…кавказские народы почти все без исключения отличаются храбростью, до­ходящей до безрассудства; в этой вечной борьбе един­ственные расходы горца идут на оружие. Черкес, лез­гин или чеченец, который одет почти в лохмотья, име­ет ружье, шашку, кинжал и пистолет, стоящие две или три тысячи рублей…». «Самое ценное богатство горца, для которого он ничего и никогда не пожалеет — это его конь. Действительно, конь горца самое важное его оружие — оборонительное и наступательное. Кос­тюм же горца, как бы ни был изодран, всегда если не изящен, то по крайней мере живописен. Он состоит из черной или белой папахи, черкески с двойным ря­дом патронов на груди, из широких шаровар, стяну­тых узкими двухцветными штиблетами, из красных или желтых сапог с папушами тех же цветов, и из бурки» (12, с. 60).

Общие черты в одежде народов Северного Кавказа говорят о близком общении народов и передаче ими культурных достижений друг другу, выработке общих черт в материальной культуре.

Нартский эпос. Героический нартский эпос быту­ет у осетин, адыгов, карачаевцев, балкарцев, вайнахов. Некоторые нартскис сюжеты выявлены в Дагестане, в горной Раче и у сванов, где они представляют заим­ствование от соседей. Развитый нартский эпос суще­ствует у абхазов. Советские ученые выдвинули вер­сию о наличии на Кавказе трех центров формирова­ния нартского эпоса: осетинского, адыгского и абхазс­кого (13, с. 34-35). Последние два, ввиду этнической и культурной близости адыгов и абхазов, возможно, гене­тически связаны и восходят к древнему ядру эпоса. Осетинский в таком случае самостоятелен, хотя и свя­зан взаимовлияниями с адыгским и абхазским. Извес­тные сейчас материалы свидетельствуют о том, что нартские сказания были наиболее широко распростра­нены у осетин и адыгов (14, с. 71).

Нартский эпос представляет наиболее значитель­ный памятник духовной культуры народов Северно­го Кавказа, их творческого гения. В научно-истори­ческом и идейно-художественном отношениях он имеет мировое значение. «Нарты — это образ чудес­ного легендарного мира, воссозданный с такой могу­чей простотой и пластической силой, что он становит­ся нам близок и понятен и мы отдаем невольную дань поэтическому гению создавшего его народа. Нарты — это миф, насыщенный жизнью и историей», — пи­шет выдающийся осетинский ученый В. И. Абаев (15, с. 231).

Эпос воспевает жизнь и подвиги славного народа нартов, нартских воинов-героев. Весьма примечатель­но представление творцов эпоса в осетинском его ва­рианте о лучших человеческих качествах, воплотив­шихся в образе Батраза. Как указывает В. И. Абаев, таких качеств три: доблесть в бою, воздержанность в пище, уважение к женщине.

В нартском эпосе отразились общественные отно­шения самих создателей эпоса от родового строя до раннего феодализма. Но дело, конечно, не только в об­щественных отношениях и воспевании военной доб­лести, героизма и презрения к смерти. Нартский эпос раскрывает перед нами многие пласты и глубины давно минувшей народной жизни, ее основы — мате­риальные и духовные, народную этику и эстетику, пси­хологию, саму душу народов, творивших себе вели­чественный памятник. Нарты на Кавказе стали эта­лоном чести. «Повсюду наивысшсй похвалой челове­ку было сравнение его с Мартом», — засвидетель­ствовал французский ученый Жорж Дюмсзиль (16, с. 19). Мифические нарты осетин жили на склоне горы в селении из трёх кварталов. Каждый квартал занят одним из трех основных родов Нартов. На­верху живут Ахсартагката, внизу Бората, посереди — — не Ал агата. Функции каждого рода чётко определе­ны: Ахсартагката храбры и сильны, Бората богаты, Алагата крепки умом (17, с. 373). Нельзя не упомя­нуть столь популярные и сегодня мифологические образы небожителей Уацилла и Уастырджи, «нося­щие имена византийских святых Ильи и Георгия с одной и той же приставкой уац» (16, с 12 — 13). Особенно популярен святой Уастырджи — покрови­тель мужчин, путников. Идеальная женщина нарте — кого эпоса — мудрая Сатана у осетин, Сатаней у ка­бардинцев, Сатай-нан у чеченцев.

В целом нартский эпос является типичным герои­ческим эпосом, сохранившим архаические черты мифо­логической фантастики. Структура нартского эпоса от­личается своей архаичностью, например, от русского, которому присущ ярко выраженный исторический ха­рактер, связанный с государственностью. Древнейшие части нартского эпоса типологически близки мифоло­гическим песням «Эдды», рунам «Калсвалы» и даже ва­вилонскому эпосу о Гильгамеше — так считал крупный специалист по эпосу Е. М. Мелстинский (14, с. 41). Культурная близость народов Северного Кавказа ярко отразилась в сфере духовной в ссвсрокавказском геро­ическом нартском эпосе.

Религиозные представления. Низкий уровень развития производительных сил, беспомощность чело­века перед грозными силами природы в условиях вы­сокогорья обуславливали устойчивость архаичных ре­лигиозных верований у горцев Северного Кавказа. Без преувеличений можно сказать, что традиционные язы­ческие верования сохранились в том или ином виде (иногда стёртом) у всех северокавказских народов. Даже утвердившийся в Дагестане ислам не смог пол­ностью вытеснить языческий политеизм. Особое место в этих культах повсеместно занимало поклонение сол­нцу, горам, камням, деревьям. Испокон веков функци­онировали культы солнца, огня, железа, а также разви­тый культ предков, которые якобы незримо сопровож­дали живых и могли влиять на них. Археологическим отражением культа мертвых являются своеобразные наземные каменные склепы — вместилища многих поколений; целые «города мертвых» известны в Чечне (Цой-Педс) и Северной Осетии (Даргавс). Все они позднссреднсвековыс (18, с. 256-270; 19, с. 137-157). Древние языческие верования выражались также в об­рядах вызывания или прекращения дождя, обрядах с жертвоприношением животных для избавления посе­вов от засухи и градобития, с началом пахоты, сеноко­са, уборки урожая и других событий хозяйственной и семейно-бытовой жизни.

В общинном ведении находились культовые пост­ройки — крупные святилища, связанные с отправлени­ем традиционных языческих культов; они принадле­жали всей общине и обслуживались специальными жрецами из мужчин старшего поколения. Таковы, на­пример, популярные осетинские святилища — «дзуары» Реком в Цсйском ущелье (20, с. 5 — 49) (сложен из бревен) и Дзивгисы — дзуар в Куртатинском ущелье Северной Осетии (последний представляет грузинскую христианскую церковь XII — XIII вв., трансформиро­вавшуюся в дзуар имени Уастырджи — св. Георгия Победоносца (21, с. 111-112). У адыгов это были свя — щснныс рощи и деревья, в которых и у которых совер­шались торжественные общественные акты, молебны и жертвоприношения. Вместе с тем бытовали святили­ща родовые и даже семейные, преимущественно в го­рах Центрального и Северо-Восточного Кавказа. Со­ответственно пантеон языческих божеств горцев был разветвленным: от общих до фамильных и семейных. В честь традиционных языческих божеств в установ­ленные дни приносили жертвы крупным и мелким ро­гатым скотом, устраивали коллективные моления и пир­шества. Главные, «верховные» боги — у адыгов Тхашхо, у карачаевцев и балкарцев Тсйри, у абазин Ячва, у осетин Хцау, у вайнахов Дела.

Вместе с тем существовали «отраслевые» язычес­кие боги, например, бог охоты Афсати у осетин, балкар­цев и карачаевцев, Мэзытха у адыгов, Абдал у дагес­танцев. У осетин был бог — кузнец Курдалагон, у ады­гов бог — кузнец Тлспш; у адыгов бог воинов Зекиэтхе и т. д. Все эти данные хорошо известны по наблюдени­ям современных этнографов, и можно с уверенностью сказать, что языческие культы северокавказских наро­дов уходят в далёкую древность (22, с. 496 — 497).

Интересно, что из всех народов Северного Кавказа древние культы лучше сохранились у осетин и ингу­шей. Некоторые исследователи объясняют это поздним и более слабым, чем у других народов, распространени­ем и влиянием ислама. Перейдем к двум «мировым» религиям — христианству и исламу.

Северный Кавказ находится на стыке двух миров — христианского и мусульманского, и не удивительно, что обе эти религии довольно рано проникли в регион. Сперва появляется христианство в Армении и Грузии (IV в.), почти одновременно оно распространяется в Кавказской Албании — нынешний Азербайджан. От­сюда происходит проникновение христианства в при­морский Дагестан. На западе Кавказа христианство в IV в. фиксируется на территории Абхазии. В VI в. при византийском императоре Юстиниане I христианство появляется у адыгских племен Северо-Западного Кав­каза, в источниках VIII-IX вв. упоминается епархия Зихия с центром в Херсонесе. Глубина приобщения адыгов к христианству византийско-православного тол­ка подтверждается адыгским фольклором, сообщенным нам Ш. Б. Ногмовым: многие дворянские фамилии кабардинцев происходят от «шогеней» — священников из Гирге или Рум (т. е. греков; 23, с. 90-91). Плита с греческой надписью 1557 г. из станицы Курджипской свидетельствует о сохранении христианства на земле адыгов ещё в XVI в. В VII-IX вв. следы христианства археологически фиксируются на территории Централь­ного Предкавказья, входящего тогда в состав Хазар­ского каганата. В частности, христианские каменные надгробья VIII-IX вв. недавно выявлены у подошвы горы Бештау (24, с. 324, рис. 1-2).

Аланское население Центрального Кавказа впер­вые соприкасается с христианской религией в V в. на земле Армении; в 662 г. в Аланию был сослан один из столпов православия Максим Исповедник. Но широ­кое проникновение и распространение христианства здесь разворачивается с начала X в., когда по свиде­тельству арабского писателя ал — Масуди «при Аббаси — дах цари Алана приняли христианство, тогда как до этого они были язычниками». В X в. Константинополь­ской патриархией на севере Кавказа была учреждена Аланская епархия, службу в которой несли греко-ви — зантийские священники. Центр этой епархии был по­мещен в живописном ущелье р. Большой Зеленчук, на крупном городище Х-ХІІ вв. у современного пос. Ниж­ний Архыз. Для обслуживания епархии здесь были по­строены три монументальных храма, сохранивших до XIX в. остатки фресковых росписей. Еще два круп­ных и неплохо сохранившихся храма Х-ХІ вв. стоят на крутых скалах по левому берегу рек Тебсрды и Кубани (25; 26, с. 29-63). В 1999 г. в Нижнем Архызе на левом берегу Большого Зеленчука на скалах выя­вилось ранее неизвестное красочное изображение —

икона Христа Спасителя, единственное на Северном Кав­казе. Тем самым вновь подчеркивается значение Ннж — нс-Архызского городища как крупного христианского центра. Наряду с христианской религией греко-визан- тийские миссионеры в X-XII вв. несли в Западную Ала­нию письменность: в 1886 г. художник и археолог Д. М. Струков обнаружил в самых верховьях Большого Зе­ленчука каменную надгробную плиту с надписью на дигорском диалекте осетинского языка. Об этом свиде­тельствовали В. Ф. Миллер, В. И. Абаев, но окончательно установил чешский ученый Ладислав Згуста (27, с. 22).

Христианство связало некоторые народы Северно­го Кавказа с высокой цивилизацией Византии и оказа­ло явно положительное влияние на их культурное раз — — витие, хотя ортодоксальными христианами ни адыги, ни аланы не стали.

Археологами выявлено множество других, менее значительных и разрушенных церквей, плит с изоб­ражениями крестов и греческих надписей, христианс­ких кладбищ, отдельных предметов христианского культа. Наиболее плотно это наследие былой христи­анской культуры концентрируется в бассейне верхней Кубани примерно до долины р. Большая Лаба. Види­мо, это и есть территория Аланской епархии, пришед­шей в упадок и прекратившей свое существование в эпоху Золотой Орды во второй половине XIV в. Одно­временно началась деградация христианства у наро­дов Северо-Западного и Центрального Кавказа, хотя следует подчеркнуть, что христианское вероучение и его догматика никогда не проникало глубоко в созна­ние и психологию северокавказских народов и легло на него тонким поверхностным слоем. Привычные на­роду традиционные языческие культы и обычаи не были подавлены и выжили. Но приобщение к христиан­ству, которое в эпоху средневековья было носителем культуры и идеологией, объединившей многие народы и государства, сыграло, безусловно, положительную роль в истории Северного Кавказа.

Ислам или мусульманство является самой поздней по времени возникновения «мировой» религией, заро­дившейся в VI в. и. э. в Аравии (основоположником ислама являлся пророк Мухаммед, живший в Мекке). Откровения божьи Мухаммед, по мусульманской тра­диции, записал в священную книгу Коран и передал её людям. У христиан подобной книгой является Еванге­лие, у иудеев — Пятикнижие Моисеево. Догматике ис­лама присущи фанатизм и нетерпимость к иноверцам, а одно из предписаний провозглашает священную войну за веру — джихад против неверных «гяуров». В после­дующем арабы под зеленым знаменем ислама объеди­нились и завоевали огромные территории от Индии до Испании, всюду насаждая свою веру. На Северном Кавказе первое проявление ислама связано с арабс­ким вторжением в Дагестан в VIII в., когда опорным пунктом ислама в Дагестане сделался Дербент с его крупнейшей на Северном Кавказе мусульманской ме­четью «джума-мечеть» и несколькими квартальными мечетями (28, с. 143-152). Отсюда мусульманская вера постепенно распространяется на прилегающие районы Дагестана, который в течение веков был исламизиро — ван.

В XI-XII вв. ислам впервые появляется, хотя и спо­радически, в глубине Северного Кавказа. На уже упо­минавшемся аланском городище в Нижнем Архызе (ущелье Большого Зеленчука) в ходе археологичес­ких исследований найдены обломки трех плит с араб­скими мусульманскими надписями XI-XII вв. Они го­ворят о том, что в этом раннссредневсковом городе Алании, и притом в ее христианском центре, наряду с христианами присутствовали и мусульмане. Возможно, это были мусульманские купцы из стран Ближнего Востока, осевшие в одном из аланских городов и со­здавшие здесь свою общину. Об обращении алан в мусульманство в это время никаких данных нет.

С установлением политического господства Золотой Орды с середины XIII в. начинается более активная исламизация Северного Кавказа, особенно в XIV в. при хане Узбеке (1312-1342 гг.). Столицей Золотой Орды был город Сарай на Нижней Волге, но татаро- монголы, принявшие мусульманство, построили на Се­верном Кавказе города Маджары на р. Куме (совр. Буденновск), Нижний Джулат (около г. Майский в Кабардино-Балкарии) и Верхний Джулат (около с. Эльхотово Северной Осетии). Из письменных источ­ников мы знаем о мечети Маджар, а руины крупных кирпичных мечетей XIV в. открыты археологами на городищах Нижний Джулат и Верхний Джулат (29, с. 201-210; 30, с. 72-80, рис. 12-14). Несомненно, Зо­лотая Орда сыграла большую роль в продвижении мусульманства на Северный Кавказ вплоть до конца XIV — начала XV вв.

К XVI в. — времени появления первых русских селений и казачьих станиц на Терекс — горцы Дагеста­на, ногайцы и часть чеченцев исповедовали ислам. Боль­шинство горных обществ Чечено-Ингушетии приняло мусульманство позже, в XVII-XVIII вв. В Осетии ис­лам внедрился преимущественно в среду феодалов, глав­ным образом дигорских, где он фиксируется с 1741 г. В Балкарцю и Карачай ислам проникает и получает популярность, очевидно, с конца XVII — начала XVIII вв. (самый ранний мусульманский памятник Балкарии датируется 1734 г.). В адыгские общества Северо-За­падного Кавказа мусульманство проникает с XVI в. и позже насаждается насильно крымскими ханами, в XVII

в. большая часть кабардинцев стала мусульманами (22, с. 495). С этих пор феодальная Кабарда стала рас­пространителем ислама среди осетин-дигорцсв (боль­шая часть осетин осталась верной православию), бал­карцев и карачаевцев. Царское правительство России и местные власти не вели целенаправленной антиму — сульманской политики (несмотря на то, что исламский фактор сыграл далеко не последнюю роль в Кавказс­кой войне 1817-1864 гг.), но предпринимали усилия по «восстановлению» христианства, в первую очередь срс — ди осетин. Центром христианской пропаганды стал Моз­док (31, с. 73 — 74).

Вновь подчёркнем, что ни христианство, ни ислам не смогли в течение веков подавить традиционные языческие верования горцев Северного Кавказа, ко­торые в той или иной форме в зависимости от мест­ных условий сохранялись и продолжают функциони­ровать до сих пор, демонстрируя зачастую весьма ин­тересный и еще плохо изученный идеологический син­кретизм. Эта феноменальная устойчивость культов, обрядов, обычаев, очевидно, может быть характерной чертой этнопсихологии народов Кавказа. Такой же чертой может быть и глубокий интерес к истории сво­его народа.

Это в известной мере гипотетическая языковая се­мья, объединяющая три языковые группы: тюркскую, монгольскую и тунгусо-манчжурскую. Некоторые язы­коведы относят к алтайским языкам также языки ко­рейский и японский. Однако общность указанных язы­ковых групп не доказана, и они могут рассматриваться как отдельные языковые семьи. Название «алтайские языки» применяют иногда и для обозначения языков народов, живущих на Алтае — хакасов, алтайцев, ту­винцев и других.

Народы алтайской языковой семьи на Северном Кав­казе представлены тюрками. На монгольском языке говорят калмыки (самоназвание «хальмг» — числен­ность более 150 тыс. человек), генетически восходя­щие к монголам — ойратам, выселившимся из Джунга­рии в Россию в XVII в. Но калмыки географически тяготеют не к Северному Кавказу, а к Нижнему По­волжью, и мы их не рассматриваем.

Народы тюркской группы

В бывшем Советском Союзе тюрки составляли са­мую разветвленную группу, в которую входило около 25 языков и наречий с общей численностью до 25 млн. человек. Основная их масса проживала в Средней Азии (узбеки, казахи, туркмены, киргизы, уйгуры, каракалпа­ки), Сибири (якугы, тувинцы, хакасы, алтайцы), Повол — жско-Уральском регионе (татары, башкиры, чуваши) и на Кавказе (азербайджанцы, кумыки, карачаевцы, бал­карцы). После распада СССР в конце 1991 г. пять крупных тюркских народов образовали самостоятель­ные государства (Узбекистан, Казахстан, Туркмения, Киргизия, Азербайджан). В число народов Северного Кавказа входят кумыки, карачаевцы, балкарцы и но­гайцы.

Кумыки. Обитают в равнинно-предгорной части Дагестана, входя в основное население 7 его районов. Небольшие группы кумыков живут также в Чеченс­кой республике и в Северной Осетии. Численность ку­мыков составляет приблизительно 150 тыс. человек, более точных данных в нашем распоряжении нет. Са­моназвание народа «къумукъ». Южная часть кумыков именовала себя по названиям селений — башлинец (сел. Башлы), утамышец (сел. Утамыш) и т. д. Кумыкский язык относится к кипчакской группе тюркских языков и распадается на три диалекта: северный (хасавюр­товский), средний (буйнакский) и южный (кайтагский).

Литературным является хасавюртовский диалект. Раз­личия между диалектами постепенно стираются (62, с. 421).

Этногенез кумыков представляется в настоящее вре­мя как процесс этнической миксации, т. е. смешения древнего аборигенного населения предгорного Дагес­тана с пришлыми тюркоязычными кочевниками эпохи раннего средневековья, просачивавшимися сюда из сс- всрокавказских степей. По мнению исследователя этой проблемы Я. А.Федорова, первой волной таких кочев — ников-тюрок были савиры, появившиеся в Дагестане в V в.; савиры — народ гуннского происхождения. В V — VII вв. эта часть Дагестана в некоторых источниках называлась «страной гуннов». Так началась языковая тюркизация предгорных аборигенов Дагестана, растя­нувшаяся на несколько столетий (108, с. 114-117).

Вторую волну тюркизации Я. А. Федоров связыва­ет с тюркоязычным народом хазар, создавшим обшир­ный и могущественный Хазарский каганат, существо­вавший в VII-X вв. на территории Нижнего Поволжья — Северо-Восточного Кавказа. Завершающий этап тюркизации и ассимиляции приходится на период XI — XIII вв., когда в степях Предкавказья появились мас­сы новых воинственных кочевников-тюрок, носивших общее наименование «кипчаки» (в русских летописях «половцы»). Кочевья кипчаков достигали Северного Дагестана, но после разгрома их и алан татаро-монго­лами около середины XIII в. часть кипчаков мигриро­вала в Дагестан, осела в предгорьях среди уже сильно отюреченных аборигенов и смешалась с ними, поло­жив начало кумыкскому языку и кумыкскому народу. Принадлежность кумыкского языка к кипчакской груп­пе тюркских языков подтверждает именно данную версию. В антропологическом отношении кумыки пред­ставляют типичный кавказский народ.

В XVI-XIX вв. значительное развитие у кумыков получили феодальные отношения, основанные на круп­ной земельной собственности. Класс феодалов, возглав — лившийся Шамхалом Тарковским, включал в себя бе­ков, чайков, узденей и мусульманское духовенство: ку­мыки мусульмане-сунниты. На несколько категорий делились и крестьяне. Наиболее зависимой была кате­гория чагаров-крспостных, не говоря о рабах-кулах. Судопроизводство основывалось на адатах и шариате. Феодальные отношения господствовали до революции 1917 г., переплетаясь с патриархально-родовыми пере­житками и элементами капиталистических отношений. Распространена была и кровная месть (62, с. 432 — 434).

В годы Советской власти у кумыков была ликвиди­рована неграмотность (составляющая до революции свыше 90 %), на кумыкском языке издавались журна­лы и газеты, сформировалась интеллигенция. В 1930 г. основан Кумыкский драматический театр в Махач­кале.

Карачаевцы. Территория древнего расселения ка­рачаевцев до начала XX в. ограничивалась бассейном верховьев Кубани, подразделяясь на Большой Карачай (истоки р. Кубань с аулами Карт-Джурт, Учкулан, Хур — зук) и Малый Карачай (ущелье р. Тебсрды с притока­ми и аулами Теберда, Сенты). Восточнее г. Кумбаши и по р. Подкумку карачаевцы до советского времени не жили, как и в верховьях Большого Зеленчука (аул Архыз основан в 1923 г. и принял около 150 семей переселенцев). Горное малоземелье и одновременный рост населения побуждали карачаевцев переселяться в предгорные районы, продвигаясь вниз по Подкумку. Обживались казачьи станицы Зеленчукская, Кардоник — ская, Сторожевая, Прсградная. Таким образом, терри­тория расселения карачаевцев за годы Советской влас­ти претерпела существенные изменения, расширилась и стала основой возрождения этого небольшого наро­да: в начале XX в. карачаевцев, по некоторым данным, насчитывалось 15 тыс. человек (сейчас более 150 тыс.; 107, с. 131).

Самоназвание карачаевцев «карачайлы». Язык их, как и кумыкский, относится к кипчакской группе тюр­кских языков, но в отличие от кумыкского имеет ряд схождений с осетинским языком. Последнее обстоя­тельство вряд ли может объясняться языковыми свя­зями и заимствованиями позднего средневековья — ка­рачаевцы территориально не имеют контактов с осе­тинами. Это явление находит наиболее вероятное объяснение в особенностях формирования карачаевс­кого народа, сходных в основных чертах с этногене­зом кумыков — языковая тюркизация и этническая ассимиляция местного дотюркского населения, т. е. вер — хнскубанских алан, какой-то группой средневековых тюрок. Различные тюркские группы (болгары, хаза­ры) проникали в верховья Кубани и Пятигорьс с VII — VIII вв., но серьезно демографическую ситуацию здесь не изменили. Приблизительно с середины XI в. из степей Предкавказья в предгорья продвигается наибо­лее мощное тюркское племенное объединение полов­цев, или кипчаков. Их расселение в верховьях Кубани радикально изменило демографию региона и привело к постепенной ассимиляции местной группы ираноя­зычных алан кипчаками, к окончательной языковой тюркизации этих алан, смешавшихся с кипчаками. Этноним «аланы», которым мегрелы Западной Грузии называют карачаевцев и сохранение этого этнонима в исторической памяти карачаевцев подтверждают ве­роятность охарактеризованного процесса сложения карачаевского народа (108, с. 100 — 104). Таким об­разом, карачаевский этногенез можно отнести к XI-XIII вв. и считать этот народ, как и родственных балкарцев, самым молодым народом Северного Кавказа.

Под современным названием «карачаи» интересую^ щий нас народ стал известен с первой половины XVII в., когда через их земли прошли в Мегрелию московские послы Ф. Елчин и П. Захарьев (109, с. 7 — 8). В это время в Карачас существовали уже феодальные отно­шения и феодалы, в русских источниках именуемые

мурзами, тогда как крестьяне назывались в тех же до­кументах «мужиками». В 1828 г. Карачай был присо­единен к России. Основным хозяйственным замятием карачаевцев до революции 1917 г. было отгонное ско­товодство с преобладанием мелкого рогатого скота, карачаевская порода овец традиционно считалась од­ной из лучших пород.

Для этнографического быта карачаевцев характер­ны некоторые специфические черты. Прежде всего это домостроительство: тогда как у большинства народов Северного Кавказа жилье и хозяйственные постройки возводились из камня, традиционным жилищем кара­чаевцев был сруб из толстых бревен с двускатной зем­ляной крышей и пристенным очагом (62, с. 250 — 253). В Карачас нет боевых и жилых башен, столь широко представленных в более восточных районах Северно­го Кавказа. Почти нет склсповых сооружений и свя­тилищ, также широко бытовавших восточнее. Причи­ны подобного своеобразия строительной культуры ка­рачаевцев пока не раскрыты.

С XVII в. в Карачае начинает распространять­ся ислам. В настоящее время карачаевцы мусуль­мане-сунниты. В 1926 г. было начато строитель­ство г. Карачаевск как центра экономической и куль­турной жизни карачаевского народа. Сейчас этот жи­вописный город, окруженный невысокими горами, разросся и действительно стал таким центром. Вели­колепными горными курортами, превосходящими по природно-климатическим характеристикам курорты Швейцарии, стали горные долины Тсберды, Домбая и Архыза. Их ждет большое будущее. В Нижнем Ар­хызе (ущелье Большого Зеленчука) находится Спе­циальная астрофизическая обсерватория Российской Академии наук с самым большим в Европе телеско­пом (диаметр зеркала 6 м).

В годы второй мировой войны карачаевский народ был репрессирован и полностью депортирован в Сред­нюю Азию. Карачаевская автономная область, сущс — ствовавшая с 1926 г., была ликвидирована, территория Карачая в основном отошла к Грузии в качестве Клу — хорского района ГССР. Карачаевская государственность была восстановлена в 1957 г. в рамках Карачаево — Черкесской АО в составе Ставропольского края, и ка­рачаевцы возвратились в родные места. В 1991 г. ста­тус государственности был повышен и создана Карача­ево-Черкесская республика со столицей в г. Черкесск. Характерной чертой общественно-политической жизни Карачаево-Черкесской республики в последующие годы была относительная стабильность и уравновешенность межнациональных отношений, несмотря на полиэтнич — ность ее населения. Этот положительный баланс ока­зался нарушен в мае-июне 1999 г. в связи с выборами первого президента республики: наиболее реальными претендентами на высший пост оказались карачаевец В. Семенов и черкес С. Дерев. Это обстоятельство про­вело черту этнического раскола между двумя «титуль­ными» народами Карачаево-Черкесии и привело к про­тивостоянию и небывалому ранее росту напряженнос­ти, что лишний раз обозначило всю сложность и остро­ту ситуации на Северном Кавказе. В результате выбо­ров победу одержал В. Семенов, но «черкесская партия» с поражением своего кандидата не смирилась, и скры­тое противостояние продолжалось.

Балкарцы. Живут в Баксанском, Чегемском, Че — рекском, Хуламо-Безенгийском ущельях и в некоторых равнинных населенных пунктах Кабардино-Балкарии. Численность балкарского народа — около 90 тыс. чело­век (107, с. 132). Самоназвание балкарцев «таулу» — горцы, но существуют более частные наименования по названию горных ущелий и, соответственно, обществ: малкъарлыла, бызынгылыла, холамлыла, чегемлслыла. В письменных документах название балкарцев впер­вые встречается в первой половине XVII в. (108, с. 104), но это не значит, что история балкарского народа началась в XVII в. Происхождение балкарцев, как и

их тюркский язык кипчакской группы, по существу одинаковы с этногенезом и языком карачаевцев, о чем выше уже говорилось. Это народы-братья, вероятно, происходившие из одних общих корней и, возможно, некогда составлявшие одну этническую общность, поз­же разделившуюся на две обособленные части. Сход­ную картину мы уже видели у адыгов, образовавших три близкородственных, но отдельных народа. Терри­ториальное и культурное обособление в условиях очень труднодоступного высокогорья и бездорожья привели и к небольшим диалектным отличиям между карачаев­цами и балкарцами. В языке балкарцев, в частности, выявлены так называемые «дигоризмы» — дигорцы являются ближайшими восточными соседями балкар­цев и имели с ними традиционные связи. Кроме того, есть основания думать, что формирование балкарцев происходило на дигорской этнической основе путем смешения и ассимиляции алано-дигорского древнего пласта с пришлой группой кипчаков после татаро-мон­гольского нашествия XIII в. Если это так, балкарцы подобно карачаевцам и кумыкам представляют наибо­лее молодые народы Северного Кавказа.

Письменность на балкарском языке создана в 1924 г., а в основу литературного языка положен баксано-че — гемский диалект. Наиболее крупным и известным бал­карским поэтом является Кайсын Кулиев.

Основой хозяйства балкарцев традиционно было жи­вотноводство с преобладанием мелкого рогатого скота, в первую очередь овец грубошерстной карачаевской по­роды. Значительная часть скота и лучшие пастбища и сенокосы находились в руках местных феодалов-тау- бисв. В годы Советской власти в горах Балкарии по­явились промышленные предприятия. Наиболее круп­ным стал вольфрамо-молпбденовый комбинат в горо­де Тырны-Ауз (Баксанскос ущелье).

В отличие от Карачая, в Балкарии преобладали ка­менные жилые дома с плоскими перекрытиями и от­крытыми очагами (62, с. 280-281). Еще одно отличие

4 Заказ №1610 Q7 состоит в том, что в Балкарии возводились каменные боевые башни и сооружались каменные погребальные склепы, бытовавшие до XVIII-XIX вв. В XVIII в. в Балкарию проник ислам, и сейчас балкарцы мусульма — не-сунниты.

В 1944 г. балкарский народ был подвергнут нео­боснованным репрессиям и полностью депортирован в Среднюю Азию, где пробыл до 1957 г. После разобла­чения культа личности Сталина все репрессированные народы Северного Кавказа вернулись на свою истори­ческую родину и пережили бурный период возрожде­ния. Была восстановлена Кабардино-Балкарская АССР со столицей в г. Нальчик. В январе 1991 г. Кабарди­но-Балкария была провозглашена республикой в со­ставе Российской Федерации с президентской формой правления. Вскоре после этого в Балкарии появилась политическая тенденция, ориентированная на создание отдельной Балкарской республики и, следовательно, на раскол единой и оправдавшей себя государственности кабардинцев и балкарцев. После острых дискуссий не­возможность подобного размежевания и земельного передела была осознана и осуждена, балкарский народ проявил трезвость и дальновидность, не поддержав идеи сепаратизма.

Ногайцы. Между Тереком и Курой простирается Ногайская степь, представляющая засушливую зону, ад­министративно входящую в Караногайский район Да­гестана и Ачикулакский район Ставропольского края. Это территория кочевания ногайцев до XX в., причем кочевья были разбросаны на огромном и плоском, иног­да полупустынном (Ачикулак) пространстве. Загонов для скота ногайцы не делали, корм впрок не заготавли­вали. Типичным явлением для этой суровой природной среды был недостаток воды: колодцев-копаней в степи было очень мало. При кочевой системе скотоводства постоянной угрозой массового падежа скота летом была жара и отсутствие воды, зимой — снежный покров, ког­да скот не мог добыть ссбс корм из-под снега. Поэто­му ногайцы занимали в Предкавказье территорию, в хозяйственном отношении всегда представляющую зону повышенного риска и наименее выгодную для жизне­обеспечения.

Часть ногайцев расселилась в более благоприятных условиях в Кизлярском, Бабаюртовском и Хасавюртов­ском районах Дагестана, частично в притеречных рай­онах Чечни, в Кочубеевском и Минсраловодском райо­нах (аул Канглы) Ставрополья. Живут ногайцы так­же в Карачаево-Черкесии, составляя население 7 аулов. Общая численность ногайцев более 75 тыс. человек, но точных данных мы не имеем. Ногайский язык отно­сится к кипчакской группе тюркских языков и вклю­чает в себя три диалекта: караногайский, ачикулакс — кий и акногайский (в Карачаево-Черкесии). Диалекты отражают соответственно три этнографические груп­пы ногайского народа (108, с. 117).

Происхождение ногайцев связано с монгольскими племенами мангытов и других, вошедших в улус золо­тоордынского темника XIII в. Ногая и смешавшихся с тюркоязычными кипчаками-половцами (110, с. 5 — 6). В процессе этой миксации и ассимиляции язык кипча­ков победил и стал языком этнического новообразова­ния ногайцев. Долгое время считалось, что самоназва­ние народа «ногай» происходит от имени упомянутого темника Ногая, достигшего значительного военно-по­литического могущества. В настоящее время высказа­но иное объяснение: этноним «ногай» происходит от социального термина «кочевник» («нагай»; Ю. А. Ев­стигнеев, 111, с. 80-81). Ногайская орда выделилась из Золотой Орды в конце XIV в., а в XVI в. распалась на Большую и Малую Орды. В XVII в. под натиском пе­реселившихся в Поволжье калмыков ногайцы Боль­шой Орды откочевали на запад и юг, осваивая и степи Северного Кавказа.

Как у многих народов Северного Кавказа, у ногай­цев господствовали феодально-патриархальные отно — шсння. Феодальный класс состоял из мурз и султанов (последние были равны с мурзами), кайбаши — мелкой знати, дворян, подобных адыгским уоркам, и мусуль­манского духовенства. Зависимое население состояло из асланбийке-свободных крестьян и йоллы кул-крс — постных. Постоянный голод и болезни без оказания медицинской помощи вели к систематическому сниже­нию численности народа. Ногайцев называли вымира­ющим народом. Как и другие народы Северного Кав­каза, ногайцы жестоко страдали от эпидемий. Так, в 30-х годах XIX в. бушевала холера, от которой почти вымерло население Канглов.

Огромные сдвиги в жизни и культуре ногайцев про­изошли в годы Советской власти. В 1928 г. создана ногайская письменность на латинской графической ос­нове, в 1938 г. она переведена на алфавит с русской основой. Начато издание учебников и ногайской ли­тературы на родном языке, процент грамотности вы­рос до 90. Происходит процесс формирования но­гайской интеллигенции, появляются кадры своих уче­ных. Центром изучения ногайского народа и его куль­туры стал Карачаево-Черкесский научно-исследова­тельский институт в г. Черкесске. Своего националь­но-государственного образования ногайцы не имеют вследствие как немногочисленности народа, так и рас­пыленности его в разных районах Северного Кавказа и отсутствия территории компактного проживания. Тем не менее, ногайская проблема существует, ногай­ские лидеры ставят вопрос о территориальной авто­номии, что кажется нереальным. Болес реальным пред­ставляются два варианта решения ногайской пробле­мы, предложенные А. В. Авксентьевым: создание на — ционально-культурной автономии и ногайское пред­ставительство в региональных и федеральных орга­нах власти (107, с. 134).

Мы в самом сжатом виде познакомились с многими народами Северного Кавказа и убедились в том, что этот наиболее южный регион Российской Федерации является и наиболее пестрым и сложным регионом рос­сийского государства. Нарисованная выше картина историко-этнологической действительности Северного Кавказа не является статичной. Она по-разному в раз­ных частях региона изменяется, находясь в постоян­ном движении. За последние 10 лет Северный Кавказ стал зоной самых активных массовых миграций в Рос­сийской Федерации, после вооруженных конфликтов в Закавказье и в результате нарастающих экономичес­ких проблем в суверенных закавказских государствах на Северный Кавказ переселились сотни тысяч армян, грузин и азербайджанцев. Нельзя не заметить, что ос­новные потоки этих мигрантов (а они для России ино­странцы) направляются не в национальные республи­ки Северного Кавказа, а в Ставропольский и Красно­дарский края. Тем самым постепенно демографичес­кая ситуация в этих краях изменяется, этническая структура населения и сложившийся демографический баланс претерпевает качественные перемены. Опас­ность неконтролируемых и неуправляемых массовых миграций, на наш взгляд, в местных условиях заклю­чается в латентном накоплении отрицательной соци­альной энергии, могущей привести к напряжению меж­национальных отношений в ранее стабильных райо­нах Северного Кавказа. Если учесть, что после распада СССР именно Северный Кавказ, по А. В. Авксентьеву, «оказался эпицентром этнических конфликтов в Рос­сии», подобное развитие демографической (следователь­но, и политической) ситуации в регионе может повес­ти к крайне негативным последствиям.

На Северном Кавказе живут многочисленные диаспоры, усиливающие картину этнической пестроты и чересполосицы населения. Не имея возможности гово­рить обо всех, кратко остановимся на двух наиболее значительных диаспорах — армянской и греческой. Языки этих народов относятся к индоевропейской язы­ковой семье, поэтому их размещение в данном разделе закономерно.

Армяне. Самоназвание армян «гай». Армянский язык представляет отдельную ветвь индоевропейской языковой семьи и имеет собственную письменность, созданную в начале V в. монахом Мссропом Машто- цем на основе форм североарамейского письма. Куль­турный подвиг Маштоца сделал армянскую письмен­ность наиболее древней у народов Кавказа. Прароди­ной армян является Армянское нагорье — с Араратской долиной. Общая численность армян в мире около 8 млн. человек, в Армении — около 2 млн. 800 тысяч человек. Таким образом, большая часть армянского на-

рода живет за пределами своей исторической родины и рассеяна в виде диаспор по многим странам мира. На Северном Кавказе армянская диаспора насчитывает более 600 тыс. человек, являясь наиболее крупной.

Армянские поселения на севере Кавказа достовер­но появляются в XVIII в. по мере продвижения Рос­сии на Кавказ и роста городов как торгово-экономи­ческих центров. После основания в 1736 г. крепости Кизляр и формирования города Кизляр армяне в нем становятся преобладающим населением. То же самое происходит с Моздоком, основанным в 1762 г. В 1749 г. возникает город Ростов-на-Дону, и в 1778 г. пересе­лившиеся из Крыма армяне населяют пригород Рос­това Нахичевань. В самом конце XVIII в. армяне ос­новывают город Святой Крест на р. Куме — совре­менный Буденновск, в 1839 г. на Кубани возникает армянский аул Армавир, первыми жителями которого были так называемые черкесо-гаи (армяне, поселив­шиеся сначала на землях черкесов и очеркесившиеся (102, с. 177-178)). С 60 — 70-х годов XIX в. началось массовое движение армян на Черноморское побере­жье и на Кубань. Новая волна армянских мигрантов на Северо-Западный Кавказ устремилась после турец­кого геноцида 1915 г., только в Майкопском отделе возникло около 70 армянских населенных пунктов (103, с. 28).На этой этнической основе в 1926 г. в составе Майкопского округа был выделен Армянский район. Другой национальный армянский район был тоща же создан на Дону с центром в Нахичевани.

Говоря о менталитете армян Северного Кавказа, Н. А. Аветисян и Б. Т. Ованесов подчеркивают, что «в наци­ональном самосознании армян Россия выступает как самообразующая ценность их национального мента­литета. Для них Россия — это духовно-культурное пространство во всех исторических проявлениях — в литературе, языке, архитектуре, в быту, обрядах». К этому надо добавить принадлежность русских и армян к хри­стианству и факт их единоверия как сближающего

начала. Национальный менталитет армянской диаспо­ры тяготеет к занятиям предпринимательством, тор­говлей и ремеслом, военной и государственной службе. Другой важной чертой армянского менталитета можно считать способность адаптации к изменившимся жиз­ненным условиям, что очевидно восходит к традици­онной практике массовых миграций армян на террито­рии других этносов. Последним подобным фактом яв­ляется поток армянских мигрантов на Северный Кав­каз в ходе армяно-азербайджанской войны за Нагор­ный Карабах.

Грузины. Самоназвание «картвели». Основное на­селение ныне суверенного грузинского государства, чис­ленность грузин в Грузинской ССР в 1970 г. составля­ла около 3200 тыс. человек, на настоящее время в на­шем распоряжении статистических данных нет, в том числе и для грузинской диаспоры на Северном Кавка­зе. Можно отметить лишь, что грузинская диаспора здесь относительно (и сравнительно с армянской) немного­численная и рассеяна. Грузинский язык относится к картвельской группе иберо-кавказской языковой семьи, имеет свое письмо, генетически связанное с разновид­ностью восточно-армянского письма. Наиболее ранние памятники грузинского письма датируются V в. н. э. и одновременны образованию автокефальной грузинской церкви, ставшей самостоятельной с 484 г. Отсюда по­пытки христианизации соседних горцев Северного Кав­каза с IX-X вв., сопровождавшиеся строительством грузинских храмов (Тхаба-Ерды, Таргим и др.) и по­явлением грузинских священников и проповедников. Заключаются династические браки между правителя­ми правящей феодальной верхушки Грузии и Осетии, что способствует их сближению. Но грузинская диас­пора формируется на Северном Кавказе только с объе­динением с Россией и появлением городов Владикавказ, Грозный, Пятигорск, Ставрополь, Моздок и др.; мно­гие представители грузинской диаспоры добиваются

выдающихся успехов в экономической, военной, куль­турной сферах общественной жизни (напр, режиссер Евгений Вахтангов, граф М. Т.Лорис-Меликов и др.).

Греки. Греческая диаспора Северного Кавказа яв­ляется наиболее многочисленной (около 90 тыс. чело­век) диаспорой греков в Российской Федерации. Греки — создатели великой цивилизации древности, сыгравшей огромную роль в сложении современной европейской и мировой цивилизации. Самоназвание греков «эллинес». Они не представляют коренного аборигенного населе­ния Восточной Европы и Северного Кавказа, но, безус­ловно, могут быть отнесены к числу самых старожиль­ческих этнических элементов указанной территории. Греческая колонизация Северного Причерноморья и Азово-Черноморского побережья началась в VII в. до н. э., когда греческие города Ольвия, Херсонес, Боспор, Фанагория, Гермонасса, Диоскуриада и другие выросли йа берегах моря (104), началась оживленная торговля с племенами скифов и сарматов, а к III в. до н. э. гре­ческие торговые фактории и другие археологические памятники с античной культурой появились в глубине Предкавказья (напр., Грушевское городище у Ставро­поля (105, с. 317). Возможно, что группы греков уже тогда образовали древнюю греческую диаспору в реги­оне, тяготеющую к торговым путям. С возникновением Восточной Римской Империи — Византии, основным этносом коей были греки-ромеи, связи с Северным Кав­казом особенно активизировались: византийцы исполь­зовали племена Северного Кавказа в качестве своих военных союзников, а в начале X в. обратили в хрис­тианство алан. Присутствие греческого элемента на Северном Кавказе вплоть до XV — XVI вв. не вызыва­ет сомнений и подтверждается археологически.

Наиболее массовая миграция понтийских греков, живших в Турции и подвергавшихся постоянной этни — : ческой и религиозной дискриминации, имела место в XVIII — XIX вв. (106, с. 6 — 23; 107, с. 128 — 129).

Исследователи этой проблемы (Г. С. Рудянов) выделя­ют четыре волны греческой эмиграции: после русско — турецкой войны 1768 — 1774 гг. и заключения Кучук — Кайнарджийского мира; переселение греков из Крыма в Приазовье в 1779 г.; после подписания Адриано — польского трактата 1829 г. поток в Грузию; переселе­ние греков в 1862 г. и позже, на основании закона о переселении турецких христиан в Россию. Расселяв­шиеся на Северном Кавказе греки наделялись теми же правами и привилегиями, что и переселенцы из внут­ренних губерний России. К началу XX в. на Северном Кавказе существовало 25 греческих селений с числом жителей более 30 тыс. человек.

Подобно представителям армянской диаспоры про­фессиональная ориентация греков направлена на тор­говлю, предпринимательство, интенсивное растениевод­ство (табаководство, виноградарство), услуги. Им так­же присущ высокий уровень возможностей адаптации к иноэтничному окружению, миролюбие и толерант­ность в отношениях с соседями при сохранении четко­го этнического самосознания. В годы Великой Отече­ственной войны, тем не менее, греки оказались в числе депортированных с Кавказа народов. Сейчас они пол­ностью реабилитированы и возвращены на места про­живания.

Славяне являются крупнейшей в Европе группой родственных по происхождению народов, говорящих на славянских языках. Общая их численность более 270 млн. человек, из них на территории бывшего Со­ветского Союза проживает около 190 млн. человек. Славяне делятся на три большие общности: восточные славяне (русские, украинцы, белорусы), западные сла­вяне (поляки, чехи, словаки, лужичане), южные славя­не (болгары, сербы, хорваты, словенцы, боснийцы, маке­донцы). Русские, украинцы и белорусы генетически восходят к некогда единой древнерусской народности, образовавшейся в X-XII вв. и составившей население Киевской Руси. После ее падения и татаро-монгольс — кого нашествия XIII в. древнерусская народность рас­падается на три современных народа со своими терри­ториями и языками: русским, украинским и белорус­ским.

Русский народ сформировался в XIV-XY вв. в цен­трально-русских землях ссвсро-запада, имея центром притяжения и консолидации выгодно расположенную Москву. Особую роль при этом сыграло русское цент­рализованное государство, включившее в свои расши­рившиеся пределы многие неславянские народы, что и придало Российскому государству столь для него ха­рактерную многонациональность. Отсюда такая черта русского менталитета, как склонность к мирному доб­рососедству и взаимоуважительным отношениям с дру­гими народами. Вырабатыванию указанной этнопсихо­логии способствовала и динамичность русских, в срав­нительно короткие исторические сроки расселившихся на огромной территории Евразии вплоть до Кавказско­го хребта и побережья Тихого океана. Движение рус­ских на юг и восток, активно шедшее уже в XV-XVI вв., большого размаха достигло в XVIII-XIX вв. Все это приводило к новым контактам с новыми народами, а самих русских — к известному территориальному обо­соблению и сложению этнографических групп со сво­ими локальными отличиями в говоре, быте, культуре. Так постепенно оформились группы поморов на Севе­ре и казаки на юге и востоке страны (донские, кубанс­кие, терские, оренбургские, сибирские и др.), представ­ляющие, говоря научным языком, субэтносы русского народа. Они сохранились до настоящего времени, в том числе и на Северном Кавказе. Ниже они рассматрива­ются именно в качестве таких субэтносов русских, но не отдельных народов (хотя мнения о том, что казаки представляют отдельные народы, и звучали, под подоб­ными явно конъюнктурными «патриотическими» заяв­лениями нет никаких оснований).

Терские казаки. История Терского казачьего вой­ска тесно связана с казачьим Доном, освоенным рус­скими в первую очередь (территориальная близость) в XV-XYI вв. Донское казачество, несмотря на прави­тельственные запреты, рекрутировалось преимуществен­но из беглых от крепостной неволи крестьян, а также посадских людей и «гулящих», уходивших в неподвла­стные государству земли на его дальние степные рубе­жи. «Вольный Дон» быстро стал центром казачества. Отсюда часть казаков стала переселяться на Яик и Терек, еще более удаленные от царских властей и по­тому более вольные. К середине XVI в. донские степи до Волги полностью контролировались донскими каза­ками. Это сделало положение их, как и казаков тер­ских и яицких, весьма выгодным для государства. Цар­ское правительство стало стремиться использовать ка­заков для охраны границ и использовать их в войсках — отменные боевые качества казачьей конницы стали широко известны. В XVIII в. казачество государством было подчинено, но превращено в своеобразное приви­легированное военное сословие. Казачьи войска стали элитными частями русской армии и неоднократно от­личались в войнах России (92). К 1916 г. казачье население насчитывало всего по России свыше 4,4 млн. человек, владевших более 63 млн. десятин зем­ли. В I мировой войне участвовало 300 тысяч каза­ков; батальные сцены этой войны можно найти на стра­ницах романа М. Шолохова «Тихий Дон» и рассказов Н. Гумилева. В 1920 г. все казачьи войска, в том числе и Терское, были расказачены и ликвидированы как со­словие самодержавного строя, но сейчас все они вос­становлены и внесены в государственный реестр.

Время появления первых русских поселенцев на Тереке точно не установлено. Раннее их название — гребенцы, потому что они поселились в первой полови­не XVI в. на гребнях Терского хребта (93, с. 24-25). Официально Терское казачье войско существует с 1577 г., а в 1860 г. оно было выделено из Кавказского линей­ного казачьего войска, центром его был определен и остается до сих пор г. Владикавказ. К началу I миро­вой войны терское казачество («терцы») насчитывало около 260 тыс. человек, владевших 2,1 млн. десятин земли. Следует подчеркнуть, что терское казачество было полиэтничным и кроме русских включало в себя немало представителей местных горских народов, пре­имущественно вайнахов и осетин. Терское казачество защищало границы Русского государства от набегов крымских татар и кочевников, участвовало в Чигирин­ском, Крымском и Хивинском походах XVII-XVIII вв.

В 70-х годах ХУІІІ в. правительством Екатерины II была создана Кавказская кордонная линия от Моз­дока до Азовд и поставлены 10 крепостей, в том числе Ставрополь и Георгиевск на р. Подкумке. Для заселе­ния крепостей были переселены казаки Волжского ка­зачьего войска, затем три полка донских казаков. В 1825 г. образована станица Кисловодская, затем ста­ницы Бургустанская, Ессентукская, Горячеводская. Так было положено начало городам Кавказских Минераль­ных Вод.

Внутренняя социально-экономическая жизнь про­текала и регулировалась в рамках казачьих общин с собственным самоуправлением. Основой самоуправле­ния был станичный сход или войсковой круг, в котором участвовали только лица войскового сословия. Испол­нительную власть в станице осуществлял атаман, на­значаемый на 3 года. Община обладала и судебной вла­стью — ее осуществлял станичный суд, состоявший из избираемых сходом казаков (94).

Интересна и своеобразна этнографическая, бытовая характеристика терских казаков. Близкое соседство и общение с кавказскими горцами, принятие групп гор­цев в состав казачьего войска и смешанные браки сти­мулировали усвоение многих элементов кавказской культуры терскими казаками. Наиболее заметное за­имствование от горцев — одежда и вооружение тер­цев: тс же черкески с газырями, бешметы, папахи и т. д., кавказские кинжалы на поясе. Жизнь терского казака на беспокойном порубежье была постоянно на­пряженной и опасной. Набеги горцев, особенно с раз­витием так называемой набеговой системы, упоминав­шейся выше, были частыми. Все это вырабатывало в казачьих поколениях специфический воинский стиль поведения и молодецкую отвагу, хорошо показанные Л. Н. Толстым в повести «Казаки». Так, он пишет: «Еще до сих пор казацкие роды считаются родством с чечен­скими и любовь к свободе, праздности, грабежу и войне составляет главные черты их характера… Щегольство в одежде состоит в подражании черкесу. Лучшее ору­жие добывается от горца, лучшие лошади покупаются и крадутся у них же. Молодец казак щеголяет знани­ем татарского языка и разгулявшись, даже с своим бра­том говорит по-татарски».

Знаменитый французский романист А. Дюма в своей книге «Кавказ» пишет: «Линейные казаки — бесподоб­ные солдаты» и рассказывает о схватке казачьего сек­рета во главе с Баженюком с чеченцами, захвативши­ми в плен казачку с маленьким ребенком на реке Ак — сай. Подобные схватки были постоянным и привычным для терцев делом. Осмысливая вражду горцев и каза­ков, М. Ю. Лермонтов писал:

Жалкий человек.

Чего он хочет? Небо ясно,

Под небом места много всем,

Но беспрестанно и напрасно Один враждует он — зачем?

Как было сказано выше, сейчас казачьи войска вос­становлены официально и занимаются самовозрожде — нием. Это непростой путь, требующий государственной мудрости в решении казачьих проблем. В совершенно изменившихся новых исторических условиях полное восстановление былых дореволюционных привилегий и социально-экономического положения казачества не­реально. Прежде всего это касается землевладения и землепользования — мы уже отмстили выше количе­ство земель, находившихся в руках казаков. На Кав­казе земельный вопрос всегда был наиболее острым, здесь никогда не было «под небом места много всем» — земли не хватало. После расказачивания терцев их земля была перераспределена и теперь находится в других руках. Совершенно очевидно, что попытки но­вого передела земли и ее возвращения терским каза­кам в прежних объемах чреваты новыми столкновени­ями и тяжелыми конфликтами, новым обострением меж­национальных отношений на Северном Кавказе. В интересах государства и самих северокавказских на­родов (в том числе и казаков) не доводить возрожде­ние казачества до опасной черты, за которой начинает­ся абсурд самоуничтожения. Думается, что в новых условиях необходим поиск новых форм возрождения и функционирования казачества.

Кубанские казаки. История кубанского казаче­ства (кубанцев) не менее сложна и насыщена яркими событиями и фактами, нежели история терцев (95). Укажем только некоторые, наиболее существенные для понимания общего процесса.

После русско-турецкой войны 1768-1774 гг. и побе­ды в ней России был заключен уже упоминавшийся Кучук-Каинарджийский мирный договор. Границей Рос­сии на Северо-Западном Кавказе стала река Кубань. С 1777 г. развернулось строительство Кавказской укреп­ленной линии от Азова до Моздока, но наличных сил для защиты линии от набегов закубанских горцев не хватало. Учитывая это и зная о свободных землях на правобережье Кубани, казаки Черноморского войска (бывшая Запорожская Сечь, упраздненная в 1775 г.) обратились к правительству с прошением об их пересе­лении с Буга на Кубань. Черноморскому войску 2 июля 1792 г. была дана правительством Екатерины II жало­ванная грамота и возложена задача охраны границы России по р. Кубани «от набегов народов закубанских». В 1792-1793 гг. состоялось массовое переселение укра­инских казаков на новые земли. Так было создано но­вое Черноморское войско, во многом сохранившее тра­диции славной Запорожской Сечи: ее знамена и регалии, форму одежды, деление на курени и т. д., но утратившее прежнее самоуправление.

В дальнейшем войско пополнялось за счет пересе­ления как украинского, так и русского населения из глубин России. Восточнее р. Большой Лабы, на так называемой Старой линии, были поселены донские ка­заки.

В 1860 г. было образовано Кубанское казачье вой­ско. В него вошли как «черноморды» — потомки запо­рожцев — так и «линейные» казаки из донцов. Объеди­ненные единой военной организацией, черноморцы и ли­нейны образовали ядро кубанского казачества, продол­жавшего пополняться переселенцами из России и Ук­раины. Приток населения на Кубань усилился после окончания Кавказской войны в 1864 г. и массовой миг­рации адыгских племен в Турцию, освободивших боль­шие земельные площади в плодородном Закубанье. Многие переселенцы зачислялись тогда в казачье со­словие, но к началу XX в. эта практика была прекра­щена. Казачество превратилось в замкнутое сословие со своими особенностями в быте и традициях. Смеше­ние русских и украинцев породило своеобразный ку­банский говор и фольклор, ще элементы русские обога­щены и расцвечены множеством украинизмов. В то же время, подобно Тереку, в этнографический быт кубан­цев вошли и упрочились элементы кавказской культу­ры — в первую очередь те же одежда и оружие во главе с неизменным кинжалом на поясе:

Наезднику в горах служил он много лет,

Не знал платы за услугу:

Не по одной груди провел он страшный след И не одну прорвал кольчугу.

(М. Лермонтов).

Историк кубанского казачества И. Я. Попко в сере­дине XIX в. засвидетельствовал то же, что мы видели у терцев: «Черкесская одежда и сбруя, черкесское ору­жие, черкесский конь составляют предмет военного щегольства для урядника и офицера. Вообще все чер — кссскос пользуется уважением и предпочтением между казаками» (96, с. 199).

Центром Кубанского казачьего войска стал г. Ека- теринодар, ныне Краснодар, заложенный как крепость в 1793 г. К 1916 г. Кубанское войско насчитывало 1,37 млн. человек, владело 6,8 млн. десятин земли. В I мировую войну кубанцы поставили фронту 37 кон­ных полков, более 50 сотен, 6 батарей. В годы граж­данской войны кубанское казачество, дорожившее сво­ими сословными привилегиями, в основном ориентиро­валось на поддержку старого режима и Белой Армии, как и остальные казачьи войска. Кубанское войско было упразднено в 1920 г., кубанцы подверглись расказачи­ванию и репрессиям. Но в годы Великой Отечествен­ной войны казачьи воинские формирования — кубанс­кие, донские и терские — были восстановлены и в каче­стве кавалерии (в том числе гвардейский Кубанский кавалерийский корпус) участвовали в боях с немецко- фашистскими войсками. В наши дни идет возрожде­ние кубанского казачества.

Русские. Крестьянская колонизация Предкав­казья. Вслед за казаками на освоение Предкавказья двинулось русское крестьянство. В 1782 г. был издан указ Екатерины II о разрешении заселения края граж­данским населением. Уже через два года в Предкавка­зье появилось 14 казенных поселений, а после созда­ния Кавказского наместничества в 1785 г. основано 36 сел. Первыми переселенцами были крестьяне из Курской, Орловской, Воронежской, Харьковской, Там­бовской, Екатсринославской, Полтавской губерний. Ос­ваивались как восточные районы Предкавказья вдоль р. Кумы, так и западные районы нынешнего Ставро­польского края (97, 98). Несколько русских сел было основано вдоль Черкасского тракта, соединявшего центр России с Кавказом. В 1777 г. в центре равнинного Предкавказья заложен г. Ставрополь, сыгравший важ­ную роль в русской колонизации края (99).

В 1833 г. 31 село было переведено из гражданского ведомства в казачество, что объяснялось условиями Кав­казской войны и набегами горцев. Но число казенных крестьян возрастало, и в 1845 г. их насчитывалось 162549 человек. В меньших размерах проходила по- мещичье-крспостническая колонизация Предкавказья: царское правительство раздавало земли Предкавказья помещикам, в начале XIX в. было роздано более 400 тыс. десятин. На новые земли помещики переселяли своих крепостных крестьян. Так возникли крупные помещичьи села Владимировка, Бургун-Маджары, Мас­лов Кут, Воронцово-Александровское. К отмене крепо­стного права в 1861 г. крепостные крестьяне состав­ляли 2 % от всего населения. Расселение русского крестьянства сопровождалось огромными лишениями и жертвами. Обычным явлением в новых местах с непривычным климатом были эпидемии. В 1812 г. в казачьих станицах и казенных селениях свирепство­вала занесенная из-за Кубани чума. Только в 1847 г. от эпидемии холеры умерло до 9 тысяч казаков. На­казной атаман Кавказского линейного войска в 1843 г. отмечал, что из 6 тысяч человек, прибывших в 1836 г. с Украины, многие были «в такой крайности, что не имели ни пищи, ни одежды и оттого в течение года умерла их по крайней мерс четвертая часть». Часто смертность превышала рождаемость.

Так, в самых общих чертах, шла русская крестьян­ская колонизация степного Предкавказья, основатель­но изменившая этническую и политическую картину региона. Новый прилив переселенцев вплоть до Чер­номорского побережья был стимулирован окончанием Кавказской войны в 1864 г. и так называемым (в ста­рой литературе) «замирением» кавказских народов.

Одновременно для освоения Предкавказья русское правительство привлекло иностранных колонистов. В основном это были немцы, меньше англичане и шот­ландцы. В 1802 г. шотландские миссионеры посели­лись «в районе Бештовых гор в Султанском ауле», те­перь это бывшая колония Каррас — поселок Иноземце — во. С 1809 г. к шотландцам стали подселяться немец­кие переселенцы из Саратовской губернии, и Каррас стал колонией смешанного населения. Хозяйство ко­лонии было ориентировано на продовольственное снаб­жение развивающихся городов-курортов Кавказских Минеральных Вод, в первую очередь Пятигорска.

История городов Кавминвод начинается со строи­тельства русских крепостей Константиногорск (1780 г., 100, с. 7) у Подножья горы Машук, у источника Нар­зан (1803 г.) и редута при впадении р. Ессентук в р. Подкумок (1798 г.). Это будущие города Пятигорск, Кисловодск и Ессентуки. Начало же преобразованию района КМВ в курортную зону России было положено рескриптом Александра I инспектору Кавказской ли­нии князю П. Д. Цицианову от 24 апреля 1803 г. о признании государственного значения Кавказских Минеральных Вод и необходимости их устройства (101, с. 5). «Между тем от медицинской коллегии вслед за сим определен будет туда один из искуснейших вра­чей и помощник», — говорилось в документе. Возник­новение государственной курортной зоны КМВ, ее уни­кальные лечебные возможности привлекли сюда ак­тивный приток переселенцев из России. Несомненно, район Кавказских Минеральных Вод сыграл большую роль в русской колонизации Предкавказья XIX в.

Общая численность русского населения Северного Кавказа составляет более 6 млн. человек (по данным 1997 г. население Ставропольского края составляет 2638 тыс. человек, из них русских — 85,5 %; населе­ние Краснодарского края — 4984 тыс. человек, из них русских и украинцев — более 90 %). Можно уверенно говорить о том, что расселение русских на Северном Кавказе имело большое позитивное историческое зна­чение для коренных народов региона, особенно для запертых в горных теснинах горцев. Большая часть этих народов переселилась на плодородную равнину и коренным образом изменила свои экономику, быт и культуру, включившись в общероссийское экономичес­кое и культурное пространство. Это факты очевидные. Тем не менее, в ряде республик Северного Кавказа в последнее время наблюдается явление русофобии (под­час связанной с провалами в национальной политике федеральных органов власти), в результате чего рус­ское и так называемое русскоязычное население этих республик проявляет тенденцию выезда и миграции в российские регионы. Впрочем, открытая и скрытая дис­криминация русских наблюдается не только на Кав­казе, но и в других республиках бывшего Советского Союза. Наиболее массовый отток русского населения произошел в 90-х годах из Чечни, как результат необъявленной войны федерального центра со своим субъектом.

Это самая крупная языковая семья мира. Около 20 лет назад в ней насчитывалось почти 1,5 миллиар­да человек из трех миллиардов 69 миллионов населе­ния Земли. Таким образом, к индоевропейской семье принадлежит каждый второй житель нашей планеты. Лингвист X. Петерсен выдвинул гипотезу о генети­ческой связи нескольких языковых семей, считавших­ся неродственными, и назвал эти языки «ностратичсс — кими» («ностра» — лат. «семья»). В их число входили и языки индоевропейской семьи. Исследования талант­ливого советского ученого В. М. Иллич-Свитыча пока­зали обоснованность объединения индоевропейских, семито-хамитских, уральских, алтайских и некоторых других языков в большую ностратическую языковую макросемыо (81). Допустимо, что эта макросемья мог­ла оформиться в эпоху позднего палеолита, т. е. древ­него каменного века приблизительно в ХИ-Х тыс. до н. э. Наиболее крупная индоевропейская общность сфор­мировалась, как считают специалисты, в Юго-Запад­ной Азии, а в III тыс. до н. э. индоевропейцы рассели­лись уже в Северном Причерноморье. В настоящее время народы индоевропейской семьи живут на ог­ромной территории от Балтики до Берингова пролива.

На бывшей территории СССР представлены семь групп индоевропейской языковой семьи: славянская, иранская, романская, балтийская, германская, индийс­кая, и отдельную группу составляет армянский язык. Из них на Северном Кавказе живут носители иранс­ких и славянских языков, а также армянского языка. По отношению к народам иберо-кавказской семьи, как исконным автохтонам Кавказа, индоевропейские наро­ды представляют более поздних насельников региона. Первыми здесь появились народы иранской группы, сначала занявшие степи и равнины Северного Причер­номорья и Предкавказья, а затем начавшие продвигаться в горные ущелья Центрального Кавказа.

Народы иранской группы

Понятие «иранские языки» включает в себя род­ственные языки, происходящие от общсиранского язы­ка — основы. Это не означает, что данные языки обра­зовались, как и народы, на территории современного Ирана — название последнего, как и название всей этноязыковой группы, восходит к этнониму <<арий>> — самоназванию древних индоиранских (арийских) пле­мен. Предполагается, что первоначальное ядро индо­иранской общности сложилось в III-II тыс. до н. э. в южнорусских степях, а к началу I тыс. до н. э. арий­ская общность распалась на две ветви — индоарийс­кую и иранскую. В начале I тыс. до н. э. иранская ветвь, в свою очередь, распалась на киммеро-скиф — скую и протоперсидскую. Древние арии не имеют ни­какого реального отношения к расовой теории пре­восходства арийских народов над «низшими» народа­ми, теории, культивировавшейся в нацистской Герма­нии и принятой на идеологическое вооружение фа­шизмом (82, с. 43).

Среди древних иранских языков укажем скифские языки (диалекты), принадлежащие скифским племе­нам, к середине I тыс. до н. э. расселившимся на ог­ромной территории от Черного моря до Алтая и вед­шим подвижный кочевой образ жизни. Понятие «скиф­ский язык» в науке применяется к северозападной груп­пировке древних иранцев, обитавших в Северном При­черноморье, Приазовье и в степях Северного Кавказа. Именно эта группировка древних иранцев и их язык связаны с современным ираноязычным народом Север­ного Кавказа — осетинами.

Осетины. На Северном Кавказе живут два ира­ноязычных народа: осетины и таты. Последние немно­гочисленны (более 20 тыс. человек) и в основном оби­тают в Азербайджане, лишь небольшая их группа на­ходится в окрестностях Дербента и Кайтаго-Табаса — ранском районе Дагестана. На них мы не останавли­ваемся.

Численность осетин — более 600 тыс. человек (в РСО-А 335 тыс. чел.) с учетом многочисленной осе­тинской диаспоры, живущей за пределами своей этни­ческой территории. Особенностью истории этого наро­да является то, что он в течение многих веков разде­лен на две части: северную и южную (83). Северная часть осетин составляет основное население Респуб­лики Северная Осстия-Алания с центром в г. Влади­кавказе и входит в состав Российской Федерации. Южная часть осетинского народа живет на южных склонах Кавказского хребта (около 80 тыс. человек), центр Южной Осетии в г. Цхинвали (84). Админист­ративно-политически Южная Осетия входит в состав Грузии, но в значительной степени формально: после объявления Южной Осетией о своем статусе республи­ки в 1991 г. началась война между Грузией и южными осетинами. Война закончилась с помощью миротвор­ческих сил России, но установившийся мир хрупок, ибо конфликтующие стороны его результатами не удовлет­ворены. В частности, Южная Осетия как республика с самостоятельной президентской исполнительной влас­тью стремится к воссоединению с Северной Осетией в рамках единого осетинского государства в составе РФ. Эта политическая тенденция имеет латентную форму и иллюзорна, поскольку правительство России вряд ли пойдет на подобную акцию из-за незаинтересованнос­ти в остром конфликте с Грузией — принцип недели­мости и территориальной целостности государства весьма актуален для самой России.

Таким образом, современный осетинский народ, еди­ный по своим генетическим корням и самосознанию, исторически и географически оказался разделенным на две части, постепенно обособившиеся и обретшие язы­ковую и культурную (вплоть до менталитета) специ­фику. Нет сомнения в том, что на севере эта специфи­ка определялась вхождением Северной Осетии в 1774 г. в Россию и глубоким влиянием се на осетин севера, в то время как южане издревле (не позже XIII в.) рас­селились в Грузии и испытывали устойчивое грузинс­кое влияние. Определились диалектные различия в языке. Поэтому некоторые осетинские ученые выска­зывают осторожную мысль о том, что ссвсрянс и южа­не в настоящее время превратились в два родствен­ных, но разных народа, подобно трем адыгским наро­дам: адыгейцам, черкесам и кабардинцам. Таким обра­зом, проблема разделенных народов на Северном Кав­казе реально существует.

В отличие от глубоко аборигенных народов иберо — кавказской семьи, развивавшихся на своей территории в течение тысячелетий в условиях достаточно стабиль­ного континуитета (непрерывности), осетинский народ прошел более сложный путь этнического развития. Основная сложность данного пути видится в том, что в формировании современного осетинского этноса и его культуры приняли активное участие два ведущих эт- нообразующих компонента: пришлый степной ираноя­зычный (скифы, сарматы и аланы) и аборигенный гор — но-кавказский, понимаемый как носители яркой кобан — ской археологической культуры I тыс. до н. э. Встреча, взаимодействие, а затем взаимопроникновение тех и других в рамках ограниченной территории привели к смешению и длительному периоду языкового и куль­турного синтеза. В результате в сфере языка победу одержал язык иранского (аланского) суперстрата, обо­гатившийся за счет влияний кавказских языков, в сфере генетико-антропологической и материальной культуры победил кавказский субстрат, т. с. местная основа (85, с. 11; 86, с. 18-19). По своему языку современные осетины продолжают языковую традицию древних северных иранцсв-скифов, сарматов, алан; антрополо­гический (физический) тип осетин в то же время ха­рактеризуется антропологами как типичный для кав — касионской группы популяций. Кавкасионский антро­пологический тип антропологом В. П. Алексеевым рас­сматривался как реликтовая форма антропологичес­кого пласта эпохи неолита и даже позднего палеолита, сохранившаяся почти без изменений до современности в условиях высокогорной изоляции (87, с. 154, 169; 80, с. 197-200). В этом сочетании развитых языков ски — фо-сарматского степного мира, контактировавшего с древними цивилизациями Ближнего Востока и Среди­земноморья, с древнейшими кавказскими этнокультур­ными пластами и их архаикой, заключается особый интерес изучения осетин. Таким образом, осетины — народ ираноязычный и индоевропейский по языку и кавказский по физическому облику и многим элемен­там культуры. Представления о том, что осетины есть дожившие до нашего времени скифы или аланы (тем более арии!), притом в «чистом» виде и без инородных примесей, не имеют под собой научной основы, хотя и существуют в самоидентификации части осетинской интеллигенции. Наглядным доказательством тому слу­жит переименование в октябре 1994 г. Северной Осе­тии в Аланию (хотя эти понятия далеко не идентич­ны). Раздавались голоса о переименовании осетинс­кого языка в аланский язык (но они так же не иден­тичны).

Северные осетины состоят из двух подразделений — дигорцев и иронцев. У каждого из них свой диалект, очевидно восходящий к тем временам, когда дигорцы и иронцы были отдельными племенами в составе аланс­кого союза племен, затем (с X в.) раннефеодальной государственности Алания. Численно преобладают иронцы, иронский диалект положен в основу осетинс­кого литературного языка, на нем творил великий осе­тинский поэт-демократ К. Л. Хстагуров (1859-1906). Обращает на себя внимание широта миропонимания поэта, писавшего:

Весь мир — мой храм,

Любовь — мол святыня,

Вселенная — Отечество мое.

Северная Осетия добровольно вошла в состав Рос­сийской Империи в 1774 г. и не принимала участия в Кавказской войне на стороне Шамиля. Как это, так и прорусская ориентация в целом, были обусловлены, с одной стороны, христианской верой осетин (у алан с начала X в.; 53, с. 39-44), хотя и сильно стертой и перекрытой возродившимся традиционным язычеством, с другой стороны, — физическим вымиранием осетин в бесплодных горных теснинах и безземельем. Для вы­живания народа был необходим выход на предгорную плодородную равнину, и обеспечить этот выход в XVIII в. могла только Россия, особенно после победоносной войны с Османской Турецкой империей и подписания Кучук — Кайнарджийского мирного договора 1774 г. — Боль­шая и Малая Кабарда окончательно присоединились к России, и осетины получили возможность переселения на равнину под прикрытием русской крепости Влади­кавказ (основана в 1784 г.). Переселение на равнину в конце XVIII — начале XIX в., по словам историка этого процесса Б. П. Березова, стало «новым возрожде­нием» (прежде всего демографическим) осетинского народа (88, с. 4). Понятно, что расселение на равнине, коренным образом изменившее жизнь осетин, непос­редственное соседство с русскими селениями усилили доверие к России и открыли осетинам дорогу к образо­ванию, русской культуре, государственной службе. В самом начале XIX в. академик Ю. Клапрот писал: «Осетины являются, вероятно, наиболее поддающимся цивилизации народом Кавказа, и путешественнику сле­дует изучить их и с этой точки зрения; необходимо установить, что до сих пор задерживало их развитие и что надо сделать для ускорения приобщения их к ци­вилизации» (89, с. 105). Сотни осетин влились в офи­церский корпус Российской армии, выдвинув плеяду заслуженных генералов. После завершения строитель­ства железной дороги Ростов-Владикавказ в 1875 г. Северная Осетия активно включается в общероссийс­кий капиталистический рынок, формируется нацио­нальная интеллигенция — носитель либеральной обще­ственно-политической мысли. Экономическим, админи­стративным и культурным центром Северной Осетии и всей Терской области становится город Владикавказ. Северная Осетия прочно входит в государственную систему Российской Империи, играя в этой системе ключевую геополитическую роль на Кавказе: три луч­ших перевальных пути в Закавказье находятся в го­рах Северной Осетии (перевалы Крестовый, Рокский и Мамисонский). Без преувеличения можно сказать, что указанная ключевая роль Осетии в самом центре Кав­каза на трассах Военно-Грузинской и Воєнно-Осетин­ской дорог сохраняется и сейчас.

После Октябрьской революции 1917 г. в составе Горской республики был образован Осетинский округ (январь 1921 г.), 7 июля 1924 г. он был преобразо­ван в Автономную область в составе РСФСР, а в де­кабре 1936 г. была создана Северо-Осетинская АССР, в начале 1990-х годов преобразованная в Республи­ку Северная Осетия — Алания с президентским прав­лением и разграничением полномочий между респуб­ликой и федеральным центром. В последние 10 лет осетинскому народу выпали наиболее серьезные ис­пытания в связи с территориальным спором с сосед­ней Ингушетией из-за Пригородного района. После выселения из гор на предгорную равнину в XVII-XVIII вв. ингуши жили на территории Пригородного района, в районе с. Тарского находился их аул Ангушт, откуда и пошло современное название ингушей. В результа­те массовой депортации ингушей в феврале 1944 г. Пригородный район опустел и был заселен осетина­ми. По возвращении из Средней Азии в 1957 г. ингу­ши вновь расселились в Пригородном районе (поряд­ка 40 тыс. человек) и в г. Орджоникидзе-Владикав — казе (17 тыс. человек), столкновений на почве меж­национальных отношений не было. Перспектива доб­рососедских отношений между осетинами и ингушами казалась прочной.

Но к концу 80-х годов в Ингушетии сложились экстремистские силы, настроенные на территориаль­ный реванш и передел сложившихся границ в пользу Ингушетии, т. е. возвращения Пригородного района вместе с частью г. Владикавказа. Политический кон­сенсус найден не был, и вскоре после принятия Вер­ховным Советом РСФСР закона о реабилитации реп­рессированных народов (в том числе и территориаль­ной, что было ошибкой) в конце октября 1992 г. ин­гушские вооруженные формирования вторглись в При­городный район. Несколько дней боев закончились вытеснением ингушей за пределы Пригородного райо­на, восстановлением статус-кво. Но большая часть ин­гушей была вынуждена покинуть территорию Север­ной Осетии и превратилась в массу бедствующих бе­женцев и горючий материал для новых столкновений. За прошедшие годы ни местные политики, ни феде­ральные власти, несмотря на усилия, не смогли найти полного и взаимоприемлемого решения этой острей­шей проблемы, фактически представляющей борьбу за землю и жизненное пространство. На Кавказе борьба за землю всегда носила ожесточенные и бескомпро­миссные формы, ни одна из конфликтующих сторон не собирается отступать и имеет свои аргументы. По­этому очаг конфронтации с ингушами для осетин не погашен по сей день и постоянно напоминает о себе. Отношения Осетии и Ингушетии после событий 1992 г. стали одной из наиболее болевых точек в межнацио­нальных отношениях внутри Российской Федерации и чреваты крупными неприятностями для государства, не занявшего в вооруженном конфликте двух своих субъектов принципиальной политической и правовой позиции.

Как уже говорилось, в религиозном отношении осе­тины в основном считаются православными христиа­нами, и лишь несколько селений приняли ислам, оче­видно, в XVIII в. проникший из Кабарды. Но в дей­ствительности в верованиях осетин преобладают тра­диционные языческие культы, уходящие своими кор­нями в глубь веков и демонстрирующие огромную живучесть и устойчивость (90, с. 32-85). Наиболее популярным в Осетин божеством является бог мужчин, воинов и путников, патрон Осетии бог-всадник Уас — тырджи, представляющий своеобразный слепок с хрис­тианского св. Георгия Победоносца — также воина — всадника. Существует множество дзуаров (святилищ), посвященных Уастырджи. Главный и наиболее импо­зантный среди них — деревянное святилище Реком в Цейскомущелье (91, с. 5-49).

Осетинский народ выдвинул из своей среды выдаю­щихся деятелей литературы, науки, искусства, техники, военного дела и т. д. Не только на Кавказе и в России, но и в мире известны имена великого осетинского по­эта Коста Хетагурова, писателя Г. Газданова, ученого — филолога В. Абаева, народного артиста СССР В. Тхап — саева, выдающихся дирижеров В. Гергиева и В. Дуда­ровой, капитана атомохода «Арктика» Ю. Кучиева, дваж­ды Героя Советского Союза генерала армии И. Плиева. Многие другие осетины также прославили осетинский народ и Россию.

а) Вайнахи. Два родственных народа — ингуши и чеченцы — объединены общим названием «вайнах» — «наш народ» (13, с. 164). В письменных исторических источниках это название не встречается и является современным. Здесь мы имеем один из примеров смены этнонимов в ходе исторического развития народов и изменения конкретных политических демографических условий. Наименование «вайнахи» в литературе часто встречается в усеченной форме «нахи», оба названия эквивалентны.

К сожалению, сведения о вайнахах в древних источниках почти отсутствуют, что объясняется удаленностью их страны от черноморских портов, посещавшихся античными писателями и путешественниками, а также обитанием вайнахов в изолированном от внеш­него мира высокогорье, весьма труднодоступном. Без особых преувеличений можно сказать, что проблема происхождения и наиболее раннего этапа истории вай­нахов остается окончательно не выясненной и дискус­сионной, хотя их глубокая автохтонность на Северо- Восточном Кавказе и более обширная территория рас­селения в древности (в том числе в восточном Закав­казье, особенно в горногрузинских районах Хевсуре — тии, Пшавии и Тушетии) представляются вполне оче­видными. Не исключено массовое передвижение про — товайнахских племен из Закавказья на север Кавказа, но время, причины и обстоятельства этой миграции, признаваемой рядом ученых, остаются на уровне пред­положений и гипотез. Пропагандируемые рядом вай — нахских авторов престижные версии о происхождении указанных народов от древних египтян, этрусков, урар — тов, их связи с сарматами, некогда громадных «искон­ных» территориях и т. п. научной основы не имеют и не могут приниматься во внимание. В свете имею­щихся в нашем распоряжении данных вайнахи пред­ставляются одним из древнейших автохтонных кав­казских этносов, подобно адыгам.

Наиболее раннее и достаточно достоверное упоми­нание вайнахских народов содержится в «Армянской географии» VII в., приписываемой Ананию Ширака — ци. Последний свидетельствует, что в Азиатской Сар — матии (территории восточнее р. Дон, в том числе Се­верный Кавказ) среди множества других племен оби­тают нахчаматьяны и кусты. В первых определенно узнаются чеченцы (самоназвание «нохчо», «нохчи»), во вторых — ингуши («кисты», «кншты» грузинских ис­точников). Отсюда можно сделать вывод, что уже в VII в. вайиахский этнический массив был дифферен­цирован на две отдельные части, соответственно с от­дельными названиями и территориями. Однако в гру­зинских средневековых источниках (а Грузия непос­редственно соседила со средневековыми вайнахами и была о них осведомлена) наряду с отдельным нахским племенем кистов встречаем общее для ингушей, чечен­цев и горногрузинских бацбийцев название дзурдзуки (13, с. 135).

В эпоху раннего средневековья, до татаро-монголь — ского нашествия XIII в., вайнахскис племена занима­ли горные ущелья к востоку от верховьев Терека вплоть до территории Дагестана. Возможно, какая-то часть вай — нахов находилась и на предгорной равнине, но после­дняя была обжита и контролировалась ираноязычны­ми пришельцами сарматами, с IV в. аланами. История отношений вайнахов с сармато-аланами изучена очень слабо, и здесь многое находится в области предположе­ний и обсуждений. В частности, до сих пор не изучен с достаточной основательностью и спорен вопрос о воз­можном обитании населения вайнахского происхожде­ния к западу от верховьев Терека (носители горной кобанской культуры I тыс. до н. э.)

В VIII-IX вв. дзурдзуки-вайнахи принимали актив­ное участие в борьбе против арабов, захвативших зна­чительную часть Закавказья и стремившихся прорваться на Северный Кавказ. По этим причинам арабский пол­ководец Мерван, предав мечу Азербайджан, Армению и Грузию, «вступил в Дзурдзукетию, опустошил Дзурдзу — кетию (т. е. страну вайнахов) и Чартали», согласно гру­зинской летописи «Картлис Цховреба». В этой борьбе с арабами вайнахи выступали как союзники хазар и алан, что указывает на мирный характер их взаимоотношений.

С XI в. грузинские миссионеры насаждают в стране вайнахов христианство, охватившее современную горную Ингушетию. Но христианство здесь не привилось и не подавило традиционные языческие верования, ос­новы которых сохранились до нашего времени. В ма­териальной культуре они отразились, в частности, в по­гребальном обряде и сооружении надземных и полу — подземных склепов разных типов, которые в сочета­нии с высокими и стройными боевыми башнями со­ставляют «каменную летопись страны вайнахов>>. В этих сооружениях вайнахские народные зодчие и строители проявили и запечатлели незаурядное мастерство. У адыгов на северо-западе Кавказа подобной строительной культуры нет, и в этом — специфика развития разных регионов Северного Кавказа.

В ходе длительных и сложных отношений с Россией вайнахские народы в конечном итоге, по отдельности вошли в состав Российской Империи: в 1810 г. рус­ское подданство приняли ингуши, в 1859 г. — после окончания Кавказской войны на северо-восточном Кав­казе — чеченцы. В конфессиональном отношении вай — нахи мусульмане — сунниты. В Чечню ислам пришел из Дагестана и стал распространяться с XVI в.

Ингуши. С глубокой древности занимали западную часть страны вайнахов, прилегающую к современной Военно-Грузинской дороге с востока. Скалистые уще­лья горной Ингушетии заключают в себе реки Кистин — ка, Армхи, Асса, Фортанга. Страна ингушей невелика, как и численность народа: по последним данным около 250 тыс. человек. Исторической колыбелью ингушс­кого народа считается Ассинская горная котловина в верховьях р. Ассы с ее селами Таргим, Эгикал, Мецхал, Хамхи, Фалхан, также Джерахское ущелье со старин­ными аулами Гоуст, Фуртоуг, Эрзи и др. Джерахское ущелье выходит своим устьем на Военно-Грузинскую дорогу, всегда имевшую важное значение как наиболее удобный и освоенный путь через Крестовый перевал в Грузию, и древние ингуши могли контролировать учас­ток дороги севернее Дарьяльского ущелья. Это обстоя­тельство сыграло свою роль в тесных связях ингушей с Грузией, не только культурных, но и генетических. Известный кавказовед Е. И.Крупнов считал даже, что далекие предки ингушей и грузин находились в куль­турном единстве и языковом родстве. Он же приводит материалы, указывающие на переселение ингушей с южных склонов Кавказского хребта на северные скло­ны, причем указывает время появления ингушей на севере — XI-XII вв. (хотя в «Армянской географии» VII в., как уже говорилось, «кусты» или» «кисты» за­фиксированы в Азиатской Сарматии, следовательно, значительно раньше). Но главный вывод Е. И.Крупно­ва о сугубо местном происхождении и развитии этни­ческого ядра ингушей остается нспоколебленным (52, с. 42).

Связи с Грузией и заинтересованность последней в привлечении ингушей на свою сторону отразились в распространении христианской религии грузинскими миссионерами с XI в. Очагом христианства и грузинс­кой церковной архитектуры стала Ассинская котлови­на (52, с. 106-107; с. 112-119). Но, как и в других регионах горного Кавказа, христианство здесь не пус­тило глубоких корней и не перекрыло традиционных языческих верований. Главное языческое божество ингушей — бог неба, молнии и грома Сели. Существова­ли бог подземного царства Дела-Эштр и обитавшее в реках женское божество Хинана (мать воды), бог охо­ты и охотников Елта. «Подобно всем народам мира, не достигшим подлинных ступеней цивилизации, ингуши верили в существование разных ведьм, колдуний, обо­ротней и прочей нечисти», — писал Е. И. Крупнов (52, с. 183). Из животных особо почитались олень и волк. В конце XVIII — начале XIX вв. ингуши приняли му­сульманство суннитского толка, в современной идеоло­гии ингушского общества эти верования преобладают.

В русских документах ингуши известны с XVI в. и называются галгаевцы (галгай), джераховцы (кисти — ны), галашевцы, цоринцы, назрановцы. Это территори — ально-родовыс группы или «общества» (тейпы) ингуш­ского народа. Самоназвание народа в целом «галгай» — от имени галгаевцев, живших в верховьях Ассы. Со­временное название «ингуши» появилось в XVIII в. и происходит от названия села Онгушт — крупного на-

селенного пункта начала XVIII века в Тарской котло­вине, когда ингуши начали переселяться на предгор­ную равнину. Онгушт или Ангушт было одним из пер­вых селений на равнине, и кабардинцы, раньше других познакомившиеся с его жителями, передали это наи­менование русским.

В 1817 г. в связи с организацией Сунженской ли­нии и расселением здесь казаков ингуши были пересе­лены в Назрань. Сюда же была переселена часть ингу­шей, оставшихся в горах. Назрань, таким образом, ис­торически превратилась в центр Ингушетии. Особенно интенсивное переселение ингушей на равнину проис­ходило в первой половине XIX в., был создан Назра — новский округ Терской области. Переселение на рав — ~ нину и соседство с казачьими станицами и городом Владикавказом повлекло большие изменения в повсед­невной жизни ингушей, в частности, в домостроитель­стве. Очевидно и влияние кабардинцев, в зависимости от которых ингуши находились до XVIII в.

Присоединение ингушей и чеченцев к России не было одноактным явлением. В 1769 г. представители ин­гушского народа обратились к кизлярскому комендан­ту с просьбой принять их в русское подданство, а в 1771 г. ингушские старшины принесли присягу Рос­сии. «Народ ингуши, известный также под именем кис — тов или киштинцев, обитающий между рек Терека и Сунжи, будучи трудолюбив и покоен, искал освободить­ся от притеснения кумыков (Аксаевских) и кабардин­цев. Они взошли с просьбою о том к кизлярскому комен­данту и по собственному их желанию приняты в 1769 году в российское подданство и дали аманатов», — писал об этих событиях известный кавказовед XIX в. П. Г. Бутков. Однако окончательной датой добровольного при­соединения Ингушетии к России считается 1810 г., когда во Владикавказе был подписан официальный акт с представителями ингушского народа (54, с. 92).

В ходе Кавказской войны 1817-1864 гг. ингуши про­явили лояльность по отношению к России и в войне НС

участвовали, в дальнейшем немало ингушей служило в Российской армии и принимало участие в боевых дей­ствиях, в частности, в русско-японской войне 1905 г.

Письменности ингуши до 1917 г. не имели, и уро­вень грамотности у них составлял лишь 0,5 % населе­ния. По словам учителя М. Ч. Котиева, ингуши народ, «который веками живет в беспросветном мраке неве­жества». Письменность у ингушей появилась лишь в 1923 г., тоща же стала выходить ингушская газета «Сердало», а в 1925 г. вышла в свет первая граммати­ка ингушского языка З. К. Мальсагова. Без преувели­чений можно сказать, что в годы Советской власти об­разование и культура в Ингушетии сделали большие успехи, во многом изменив лицо еще недавно отсталого народа. Но здесь следует сделать оговорку об «отста­лости» горских народов, веками находившихся в состо­янии естественной изоляции: в эпоху позднего средне­вековья (после XIV в.) ингуши выработали свой само­бытный стиль в народном зодчестве, украсив горные аулы высокими и стройными башнями (52, с. 58-80; 203-249 и др.).

При Советской власти ингуши впервые в своей истории создали государственность, прошедшую несколь­ко этапов развития. После распада Горской республи­ки, где Ингушетия была округом, в 1924 г. создается Ингушская автономная область с центром в г. Влади­кавказе (где одновременно находился административ­ный центр Северной Осетии). В 1936 году Ингушская АО объединилась с Чечней в Чечено-Ингушскую АССР с общим административным центром в г. Грозном.

Великая Отечественная война подвергла ингуш­ский народ тяжелым испытаниям. В числе ряда других народов СССР ингуши были в феврале 1944 г. выселе­ны в Среднюю Азию, ще находились в условиях особо­го режима 13 лет. Чечено-Ингушская АССР была лик­видирована. После разоблачения культа личности Ста­лина в 1956 г. Чечено-Ингушская АССР была восста­новлена (1957 г.), ингуши возвратились на свою роди­ну. Распад СССР и «парад суверенитетов» в 1991-1992 гг. привел к отделению Ингушетии от Чечни и к созда­нию суверенной Республики Ингушетия с исполнитель­ной президентской властью и собственным парламен­том, что, безусловно, стало крупным событием в истории ингушского народа.

Чеченцы. Этот нахский народ с древности (первое его упоминание в «Армянской географии», как уже го­ворилось, относится к VII в.) живет в горных ущель­ях к востоку от ингушей в бассейнах рек Сунжа, Ар­гун и Аксай, на равнине занимая территорию до сред­него течения Терека. Часть чеченцев — аккинцев жи­вет в пределах Дагестана на границе с Чечней. Колы­бель чеченского народа — Нохчимохк, с начала XIX в. Ичкерия или «Дальняя Чечня», т. е. восточная часть Чечни. До XVI в. чеченцы жили в горах, будучи издав­на разделены на родовые группы — тейпы, такие как тейпы Беной, Центорой, Курчалой, Зандак, Аллерой, Эр — саной и другие. Нельзя понять историю чеченского народа и его менталитет без учёта активного действия тейповой (родовой) системы социальной организации общества, как в прошлом, так и в настоящем. Исследо­ватель чеченского тейпа М. А. Мамакаев отмечает его устойчивость и сохранение принципов тейповой общи­ны до нашего времени, что позволяет чеченцу гордо заявить: «…я свободный чеченец» (56, с. 7). В середи­не XIX в. чеченское общество состояло из 135 тейпов (57, с. 186). Тейпы были объединены в 9 фратрий или племенных союзов — тукхумов, каждый тукхум воз­главлялся советом старейшин. Высшим органом управ­ления чеченским обществом был совет страны «мех — кан кхел». Глубокий архаизм подобной социальной структуры очевиден, хотя Мамакаев и считает тейпо­вую систему Чечни находящейся в стадии разложения и перехода к новым социально-экономическим отно­шениям. Вся жизнь тейпов регламентировалась обыч­ным правом — адатами. Согласно нормам чеченских адатов, тейп мог объявить кровную месть другому тей­пу за убийство и общественное оскорбление членов данного тейпа. Женщины в решении правовых вопро­сов не участвовали. В настоящее время в горах нахо­дится около 100 тейпов, на равнине живет около 70 тейпов, более урбанизированных, нежели горные.

Таким образом, как отмечает М. А. Мамакаев, че­ченцы «создали законы, обычаи и уклад жизни, которые развили у них сильное чувство национальной индиви­дуальности и целеустремленности» (56, с. 40).

В чем причина столь длительного сохранения арха­ичных социальных структур в Чечне? М. А. Мамакаев справедливо связывает это явление с застойностью феодальных отношений в чеченском обществе, в кото­ром долго и прочно господствовали натуральное хозяй­ство и вековая замкнутость в высокогорной изоляции (56, с. 82).

С XVI в. начинается переселение чеченских тей­пов на предгорную равнину до правого берега Терека, на левом его берегу тогда же возникают казачьи ста­ницы. Но массовое переселение чеченцев с гор на рав­нину, на плодородные земли, начинается с XVIII в., когда возникает аул Чечен (давший название народу в русских источниках). К концу XVIII в. равнина между Сунжей и реками Гехи и Хулхулау уже плотно заселена чеченцами, которые осваивают также сред­нее течение рек Аксай, Яман-су, Ярык-су, Акташ. Эта часть чеченцев получила название ауховцев. В целом же XVIII в. прошел под знаком переселения и освое­ния чеченцами предгорной равнины, что способствова­ло росту их хозяйства (в первую очередь земледелия), но не привело к ликвидации архаичной общественной структуры в лице тейпов. Последние существуют и сейчас, во многом определяя социальные ориентиры и поведение членов тейпов.

Письменных источников по истории чеченцев до XVI в. очень мало, и частично мы уже затрагивали их. В русских документах XVI-XVII вв. они упоминаются еще не как монолитный этнос, а по обществам: Мич — кизы, Шубут, Мсрсджой, Мулкой, Шатой и т. д. Харак­терно, что чеченцы не имели своих князей или беков, ханов, что указывает на слабость развития феодаль­ных отношений у них и на сохранение устоев родового строя. «Существенные перемены в социальном облике Чечни произойдут позже, под влиянием Кавказской войны, а затем — капиталистической экономики Рос­сии», — пишут современные историки М. М. Б лиев и В. В. Дегоев и далее отмечают устойчивость и консер­вативность тейповой системы: «наличие в Чечне тей­повых колхозов и даже райкомов партии — весьма эк­зотическое свидетельство прочности тейпового обще­ственного уклада» (43, с. 85). Указанная устойчивость и консервативность архаических социальных институ­тов в Чечне и активное воздействие идеологии мусуль­манства на этнопсихологию народа являются важны­ми составляющими в понимании современной Ичке­рии.

В ходе Кавказской войны Чечня активно участво­вала в борьбе против Российской Империи, вместе с Дагестаном составляя этносоциальную среду этой борьбы на Северо-Восточном Кавказе и основу фанатичного мусульманского движения мюридизма (мюрид — пос­ледователь суфизма и сторонник «джихада», т. е. свя­щенной войны против неверных) (58, с. 41-111). Пред­течей сопротивления русским властям и распростране­нию на чеченцев русских законов и административ­ных порядков послужило начавшееся в 1785 г. дви­жение под водительством шейха Мансура (Ушурмы). Шейх Мансур призывал мусульман Кавказа поднять­ся на «священную войну» и имел вначале успех: наря­ду с чеченцами к движению примкнули группы кумы­ков, кабардинцев, осетинский князь А. Дударов. Воин­ство шейха потерпело ряд поражений, движение стало рассыпаться, а сам вождь вынужден был бежать из Чечни в Закубанье, где в 1791 г. был взят в плен при штурме Анапы и умер в Шлисссльбургской крепости.

Установленная наместником Кавказского края А. П. Ермоловым военно-экономическая блокада горских об­ществ Северо-Восточного Кавказа с целью пресечения постоянных набегов горцев на земледельческие райо­ны Северного Кавказа и Грузии (уже вошедшей в со­став Российской Империи) в 1817 г. привела к круп­ному военному столкновению с дагестанским обще­ством Акуша-Дарго. Разросшийся конфликт охватил большую часть Дагестана, а затем и Чечню. Генерал Ермолов характеризовал чеченцев как народ «дерзкий и опасный» и неоднократно направлял в глубь Чечни карательные экспедиции, громившие непокорные аулы. Особого накала война достигла с выходом на авансце­ну легендарного вождя горцев, имама Чечни и Дагеста­на Шамиля (1798-1871 гг.). При нем был провозгла­шен «газават» — «священная война» против «невер­ных» христиан, а Шамиль, будучи талантливым органи­затором и политиком, создал свое военно-теократичес­кое государство — имамат.

В 1840 г. восстание охватило всю Чечню. В июле этого года состоялось кровопролитное сражение чечен­цев с русскими войсками при речке Валерик, в котором участвовал М. Ю.Лермонтов, писавший:

Бой длился. Резались жестоко,

Как звери, молча, с грудью грудь,

Ручей телами запрудили…

Чеченцы проиграли сражение при Валерике, но про­должали сопротивление. Под общим командованием Шамиля в 1841 — 1843 гг. они совместно с дагестанца­ми одержали ряд военных побед. В результате почти весь Дагестан и Чечня оказались под властью Шами­ля. Это было время его наибольших успехов в ходе войны. Но с 1847 г. движение под руководством Ша­миля пошло на убыль: русские войска планомерно продвигались в глубь Чечни и Дагестана, суживая кольцо вокруг Шамиля, а понявшие бесполезность сопротив­ления горцы стали переходить на сторону русских. Пе­решла и Малая Чечня. Дни имамата были сочтены. Загнанный в горы Дагестана Шамиль был взят в плен в ауле Гуниб 25 августа 1859 г. после ожесточенного штурма. Кавказская война на Северо-Восточном Кав­казе закончилась.

Выше уже говорилось о массовом переселении в Турцию адыгов по окончании войны. В переселение включилась часть чеченцев, 22 тысячи человек вли­лись в миграционный поток, но к 70-м годам 5857 че­ченцев вернулись на Кавказ после мучительных ли­шений в Турции.

Присоединение вайнахских народов к России объек­тивно следует оценивать как положительное событие в их истории. Во второй половине XIX в., и особенно после реформы 1861 г. и отмены крепостного права, в России начались процессы быстрого развития капита­листической экономики, формирования общероссийс­кого рынка, подъем культуры. Народы Северного Кав­каза неизбежно вовлекались в эти процессы. Извест­ный историк-кавказовед В. В. Дегоев так оценивает их действие в целом: «Именно в составе России горцы начали быстро выходить из своего «естественного» со­стояния. Появилась устойчивая динамика развития (подч. В. В. Дегоевым). Народная энергия получила новое, небывало широкое поприще для работы — соци­альное, экономическое, духовное… Имперская цивили­зационная плацента взрастила (во второй половине XIX — начале XX в.) первые поколения блистательной гор­ской интеллигенции, представлявшей беспрецедентный феномен духовной истории Кавказа, ярчайший символ пробуждения или, если угодно, раскрепощения творчес­ких сил народов» (61, с. 123). Указанные возможнос­ти и перспективы открылись и для чеченского народа. Сами за себя говорят демографические показатели: в 1867 г. численность чеченцев и ингушей вместе со­ставляла 132449 человек, а по переписи 1897 г. дошла до 270533 человек, т. с. удвоилась за 30 лет. Отмстим, что численный рост чеченцев продолжался, и сейчас

это самый большой народ Северного Кавказа. По пере­писи 1979 г. их было 756 тысяч человек, за 9 лет, прошедших после переписи 1970 г., численность че­ченцев выросла на 143 тыс. человек. В настоящее время численность чеченцев находится в пределах 1 млн. че­ловек (57, с. 231).

В конфессиональном отношении чеченцы являются мусульманами-суннитами, принявшими мусульманство в XVIII в. и частично в XIX в. — во время существо­вания имамата Шамиля. Тоща же в горах Чечни и І. Дагестана возникло упоминавшееся движение мюри — » дизма (или тариката), ориентировавшего правоверных на священную войну «газават» против «неверных», т. е. русских. Эта идеология непримиримой религиозной войны была как нельзя кстати для имамата Шамиля, идеологическим оформлением сопротивления. «Один день войны более ценится богом, чем целый месяц по­ста», — сказано пророком Мухаммедом. В своем призы­ве к чеченцам не покоряться русским, «пока будет су­ществовать небесная твердь», Шамиль исходил из этих идей. Ненависть к русским как к «неверным» мюри­дизмом была возведена в ранг религиозно-политичес­кого догмата (59, с. 177 — 178).

Во второй половине XIX в. у чеченцев и ингушей появилась исламская секта зикристов — сторонников аскетического учения зикр («воспоминание о боге»). Основателем этой секты, существующей до сих пор, был шейх Кунта-хаджи из аула Элисхан-юрт Гудермесского района. Последователи Кунты проводили групповые сборы с исступленными плясками и песнопениями, в том числе воинственным круговым танцем.

Главным очагом и штаб-квартирой зикристов стало с. Шали (59, с. 159). В районе Шали Кунта-хаджи был схвачен 3 января 1864 г. и отправлен в ссылку в Новгородскую губернию. После поражения движение зикристов надолго ушло в подполье, став легальным при режиме генерала Джохара Дудаева.

После окончания Кавказской войны царские влас-

ти установили в Чечне и Ингушетии режим, официаль­но именуемый военно-народным правлением. Образо­вались три параллельных суда: административный (ус­тановленный русскими властями), словесный горский и суд по адатам (обычаям). Решение административно­го суда не освобождало виновного, в случае тяжелого преступления, от кровной мести по адатам (62, с. 366). Глубоко архаичный обычай кровной мести, не преодо­ленный мерами «сверху», продолжает существовать в несколько стертых формах и сейчас одновременно с тейповой системой. В условиях активной криминали­зации современного чеченского общества сохранение обычая кровной мести, способной вызвать столкнове­ние целых тейпов, является едва ли не главным сдер — — живающим фактором.

Здесь будет уместно вспомнить о башенной архи­тектуре чеченцев. Боевые башни «воу», отличавшиеся стройностью и элегантностью форм, достигали в высо­ту 20 м и имели до 4-х этажей, соединявшихся дере­вянными лестницами. Нижний этаж делался глухим, и, подняв входную лестницу на второй этаж, защитники башни оказывались в безопасности. Башни — харак­терная и неотъемлемая черта как чеченского, так и ингушского ландшафта. В них укрывались в случае любой опасности, и часто при кровной мести. Некото­рые башни с окружающими их пристройками и стена­ми составляют подлинные средневековые замки (Па — коч, Алдам-Гези, Аршауг, замок Евлоевых в Ингушетии и др.). Интересны иные виды вайнахского народного зодчества — каменные языческие святилища и склспо — выс некрополи, иногда составляющие целые «города мертвых» (Малхиста, Майсты и т. д.). Вайнахские стро­ители башен получили известность на Кавказе, и их приглашали строить боевые башни на территории Ту- шетии, Хсвсурстии, на Военно-Грузинской дороге (Ана — нури). Характерная черта вайнахских построек — пи­рамидально-ступенчатые перекрытия (52, с. 59-80; 55, с. 236-253).

После Октябрьской революции 1917 г. Чечня вош­ла в состав провозглашенной 20 января 1921 г. Горс­кой республики, но 1 декабря 1922 г. вышла из Горс­кой республики и образовала Чеченскую автономную область. В декабре 1936 г. Чечня и Ингушетия были объединены в Чечено-Ингушскую АССР, ликвидирован­ную в 1944 г. в связи с массовой депортацией вайна­хов в Среднюю Азию. Вопрос о причинах депортации вайнахов, а также балкарцев, карачаевцев и калмыков в разгар Великой Отечественной войны, до сих пор объективного освещения и адекватной оценки в исто­риографии не получил. Существующие в местных пуб­ликациях выводы о геноциде этих народов представ­ляются односторонними и не показывающими подлин­ной картины событий: в печати прошли данные о том, что ещё в 20 — 30-х годах в Чечне и Ингушетии при­ходилось проводить полномасштабные военные опера­ции против формирований боевиков. В ходе битвы за Сталинград в 1942 г. несколько дивизий (очень нуж­ных на фронте) приходилось держать в Чечне (63, с. 17). Проблема устойчивой чеченской оппозиции по от­ношению к России сложна и неоднозначна и требует специального комплексного, строгого исследования, ко­торого в историографии до сих пор нет. Возвращение чеченцев на родину и восстановление республики со­стоялись в 1957 г. Без преувеличений можно сказать, что с этого времени началось наиболее интенсивное развитие Чечни — как экономическое, так и культур­ное. На высоком уровне находились добыча высокока­чественной нефти и производство нефтепродуктов, уже в 1958 г. общий объем промышленной продукции Че­чено-Ингушетии по сравнению с 1940 г. увеличился в 2,5 раза. Быстрыми темпами отстраивалась и перестра­ивалась столица республики г. Грозный, ставший не только экономическим, но и культурным центром с национальным университетом, театром, издательствами, творческими и научными организациями и т. д. Сфор­мировалась чеченская интеллигенция, ликвидирована массовая неграмотность (в 1920 г. грамотных в Чечне было 0,9%) (62, с. 371).

Качественно новый этап в истории Чечни начался летом 1991 г., когда на фоне «парада суверенитетов», приближающегося распада СССР в условиях тяжело­го системного кризиса, на общенациональном съезде (конгрессе) чеченского народа было объявлено о вы­ходе Чечни из СССР и Российской Федерации. Выс­шим органом власти стал исполнительный комитет ОКЧН во главе с его председателем отставным генера­лом Джохаром Дудаевым. В начале сентября воору­женные гвардейцы Дудаева захватили здания Совета Министров, радио и телецентра, а 6 сентября силой ра­зогнали Верховный Совет республики. Фактически это был государственный переворот, вскоре узаконенный поспешно проведенными выборами парламента и пре­зидента Чечни в условиях военного положения. Пре­зидентом стал Д. Дудаев. Решение съезда народных де­путатов РСФСР о непризнании этих выборов уже не имело для Чечни никаких последствий: режим Дудае­ва, не признанный «де юре», стал независимым от Мос­квы «де факто». Президент РСФСР издал указ о вве­дении на территории Чечни с 7 ноября 1991 г. чрезвы­чайного положения. Понимая, что реализация данного указа поведет к войне, Верховный Совет РСФСР указ отверг. Война не началась. Но она была лишь отсро­чена.

В 1992 г. Чечня находилась в тисках жесточайше­го экономического кризиса: добыча нефти по сравне­нию с 1980 г. сократилась вдвое, а общий объем произ­водства за год упал почти на 60 %. Из республики выехало много русских, в основном занятых в про­мышленности. Резко возросла и без того высокая без­работица среди чеченского населения, не находившего себе применение. Отсутствие легальных источников существования для массы населения, и в первую оче­редь молодежи, обусловила резкий рост криминальных явлений в чеченском обществе. Они вышли за админи — стративныс границы «суверенной» Чечни, переимено­ванной в Ичкерию. Чечня превратилась в своего рода отстойник для криминального мира всей Российской Федерации, где можно было укрыться от уголовного преследования: законы РФ на территории Ичкерии не признавались и не действовали. Чечня стала опасней­шей болевой точкой РФ, угрожающей се политической и экономической стабильности. Попытки центральных властей вступить в переговоры с дудаевским режимом были провалены.

В декабре 1994 г. Б. Н. Ельцин издал указ о «наве­дении конституционного порядка» в Чечне. Навести «по­рядок» предусматривалось с помощью федеральных войск, вступивших в Чечню. Война началась. В Рос­сии она была непонятной и крайне непопулярной, в Чечне вызывала волну национал-патриотического подъема, укрепившего режим Дудаева и его лично, как непримиримого вождя чеченского сопротивления. Ре­зультаты двухлетней войны 1994-1996 гг. известны: федеральные войска были выбиты из Грозного и по­терпели поражение (57, с. 13), опыт затяжной и бес­славной войны в горах Афганистана российских поли­тиков и генералов ничему не научил, тяжелые жертвы оказались напрасными. Россия получила на своем юге мятежную территорию и целый узел политических и экономических проблем, мирное решение которых в близком будущем не просматривалось. От имени пра­вительства РФ А. Лебедь подписал документ об «от­ложенном» до 2003 г. суверенитете Чечни, что явилось полупризнанием чеченского режима. После гибели в ходе войны Д. Дудаева президентом Чечни стал А. Мас- хадов. Не вызывало особых сомнений стремление но­вого президента к обузданию преступности, установле­нию государственного порядка и созданию более при­влекательного облика Чечни для международного со­общества и инвесторов (особый удар по их восприя­тию Чечни был нанесен в 1998 г. зверским убийством четырех англичан, осуществлявших в Чечне гумани-

тарную помощь (64), и взятием в заложники француза Коштеля). Но режим Д. Дудаева и два года войны пре­образили Чечню и вывели на поверхность такие силы, преодолеть которые даже легитимной власти оказалось чрезвычайно сложно.

В плане политическом — это проблема так называ­емых полевых командиров, имеющих свои хорошо во­оруженные, обладающие боевым опытом формирова­ния. Это реальная сила, с которой приходилось счи­таться А. Масхадову, и она не была склонна подчи­няться президенту, а президент и правительство были не в состоянии овладеть ситуацией в своем государ­стве. Ярким примером сказанному может быть небе­зызвестный С. Радуев. Другой неразрешимой полити­ческой проблемой Чечни-Ичкерии является ее неприз­нание мировым сообществом.

В плане экономическом положение еще более слож­ное. Хозяйственная разруха не преодолена и не мо­жет быт преодолена без мощных инвестиций Моск­вы, но последняя предоставить их была не в состоя­нии. Незанятость населения дала новые импульсы росту криминальности, к чему следует добавить мас­су оружия на руках свободных после войны боеви­ков, привыкших воевать. В печати есть сведения о том, что в мае 1992 г. министр обороны Российской Федерации П. С. Грачев приказал командующему Се­веро-Кавказским военным округом выделить 50% ору­жия, имеющегося в Чечне, в распоряжение Д. Дудае­ва. На деле же в руках Дудаева оказалось 90% ору­жия российских войск. Так Москва собственными руками произвела милитаризацию Чечни, хотя было нетрудно предвидеть, что милитаризация и создание в Чечне своей армии будут направлены против россий­ских интересов (57, с. 16). Но, как известно, за эти антигосударственные акции ответственности никто не понёс: новому московскому режиму была нужна ма­ленькая победоносная война. Но она не получилась, и получиться не могла.

Государственные законы в Чечне не действовали, а восстановленный шариатский суд, существовавший еще во времена Шамиля, неконституционен и несет в себе идеи шариата, в том числе священной войны против «неверных». В начале февраля 1999 г. под давлением полевых командиров «бячча» и лидеров тейпов «тай — пан хьалханча» А. Масхадов ввел в Чечне шариатское правление, отменив этим парламент и конституцию, при­нятую при Д. Дудаеве. Таким образом, продолжался отход от принципов строительства светского государ­ства, и движение Чечни к принципам военно-теократи­ческого государства, основанного на архаичных сред­невековых нормах права и общественной жизни. Это — движение вспять.

В связи со сказанным в современном чеченском об­ществе произошла феноменальная реанимация обыча­ев и традиций. Ранее существовавшая в более или ме­нее латентной (скрытой) форме тейповая система орга­низации внутренней жизни и обычай кровной мести об­рели «второе дыхание». Возродилась так называемая «набеговая система» как своеобразная форма эконо­мики — набеги на поезда, соседей с целью грабежа и угона скота и т. д. — система, в свое время породившая военно-экономическую блокаду Чечни и Дагестана со стороны царской России и приведшая к Кавказской войне. Историк Д. А. Напсо приводит следующую ста­тистику: только в 1993 г. чеченскими мародерами было совершено нападение на 659 поездов, разграблено око­ло 4 тыс. вагонов и контейнеров на общую сумму 11,5 млрд. рублей. При помощи фальшивых авизо и иных способов в России похищено денежных средств почти на 4 триллиона рублей. За 1991 — 1994 гг. из России в Грозный перекачано от 20 до 30 млн. тонн нефти на переработку. Половина этой нефти перекачана за ру­беж, откуда Дудаеву шли доллары (65, с. 180).

По признанию других авторов, «В Чечне не сложи­лось даже зачатков гражданского общества… оппози­ция сдавала свои позиции, уезжая в другие регионы

России, преимущественно в Москву… специфика со­циального устройства чеченского общества заключает­ся в его традиционном, патриархальном характере. Главное не кто ты, а чей ты (речь о тейпах. — В. К.). Этническое поглотило социальное» (66).

Мало того, возродился дикий средневековый промы­сел захвата людей для их последующей продажи через денежный выкуп, что мало чем отличается от работор­говли. Факты общеизвестны. Все это приводит к выво­ду о глубоком и непреодоленном консерватизме и тради­ционализме значительных слоев чеченского общества, о сохранении архаичных общественных институтов и — в общецивилизационном плане — об отсталости этого об­щества и, к сожалению, живучести в нем норм трайба­лизма. Возможно, сюда же следует относить и культ силы и оружия, воинской неустрашимости и доблести «ры­царей Кавказа». Не случайно в виде государственного символа Чечни избрано изображение волка. Трайбализм как норма внутренней структуры современного чеченс­кого общества сформулирована современным чеченским идеологом и бывшим вице-премьером Чечни в прави­тельстве 3. Яндарбиева Хож-Ахмедом Нухаевым (жи­вущим в эмиграции). Согласно Нухаеву, Чечня должна быть разделена на равнинную и горную части. В рав­нинной части будут жить чеченцы-прагматики, ориен­тирующиеся на Москву, в горной части будут жить нох — чи — независимый народ, состоящий из тейпов и тукху — мов и подчиняющийся только своим архаичным тради­циям и нормам Корана (67; 68, с. 168 — 189). Таким образом, чеченский народ или значительная его часть зовут не вперед по пути интеграции в мировое сообще­ство, а назад и фактически — в изолированную горную резервацию, в первобытную архаику!

Чеченский народ переживает сложный и во многом трагичный период своей истории. Специфика этой истории, особенности чеченского менталитета и этнопсихологии должны учитываться при решении любых воп­росов, связанных с мятежной республикой РФ. Ка — жстся очевидным, что путь в лучшее будущее чеченс­кого народа ничем не отличается от пути, которым идут все — только через просвещение, культуру, науку, через включение в российскую и мировую экономику и ци­вилизацию может быть создана миролюбивая и ста­бильная Чеченская республика.

б) Народы Дагестана. Наиболее характерная черта Дагестана, прилегающего к Каспийскому морю — его полиэтничность, здесь живет более 30 народно­стей и этнографических групп, говорящих на различ­ных языках с многочисленными диалектами и говора­ми. Видимо, по этим причинам Дагестан издавна был известен как «страна гор» «гора языков». Население Дагестана по переписи 1979 составляло 1,657 тыс. человек. Наиболее крупные народы — это аварцы (577 тыс. чел.), лезгины (250 тыс. чел.), даргинцы (332 тыс. чел.) и кумыки (267 тыс. чел.), тогда как цахуры насчитывают всего 6,3 тыс. человек, агулы — 12 тыс. человек (69, с. 24; 70), а кубачинцы населяют один аул Кубачи. В языковом отношении народы Дагестана могут быть разделены на три группы: народы иберо­кавказской языковой семьи, носители тюркского и иран­ского языков. Численно преобладают народы первой группы. Это аварцы, даргинцы, лезгины и лакцы, их языки считаются родственными. Интеграции и консо­лидации народов Дагестана издавна мешали естествен­но-географические условия высокогорной изоляции и экономической неразвитости при почти полном господ­стве натурального хозяйства. Процесс этнической кон­солидации ускоренным темпом наблюдается в совет­ский период, когда основой данного процесса выступи­ли аварцы — вокруг них консолидировались народно­сти андийской-дидойской этнических групп (андийцы, ахвахцы, ботлихцы, бежтинцы, дидойцы и др.). Вокруг Даргинцев происходила консолидация кайтагов и ку — бачинцсв, к лезгинской группе примыкают языки агу — Лов, рутульцев, табасаранцев и цахуров.

Тюрки Дагестана представлены кумыками, в райо­не Дербента азербайджанцами и ногайцами в Бабаюр — товском районе. Ираноязычной народностью являются горские евреи таты.

Этническая раздробленность и изолированность сто­летиями порождали не только экономическую отсталость, но и политическую разобщенность. В XVII-XVIII вв., т. с. к началу Кавказской войны и завоевания Дагеста­на Российской Империей, Дагестан не представлял еди­ной политической системы. Он состоял из ряда фео­дальных образований (Эндреевскос владение, Тарков — ское шамхальство, Кайтагское уцмийство, Аварское и Дербентское ханства и др.) и множества относительно независимых союзов сельских общин («вольных об­ществ»), что облегчило покорение Дагестана Россией. Уровень развития феодальных отношений в разных районах страны был неодинаков. Живучи были пере­житки родового строя, прежде всего выражавшиеся в сохранении кровного родства в тухумах — родах (см. выше у чеченцев).

С началом Кавказской войны в 1817 г. началась политическая консолидация народов Дагестана, дикту­емая напряженной борьбой с внешней опасностью за­воевания Россией. Она воплотилась в создании воен­но-теократического государства под зеленым знаменем ислама-имамата, возглавляемого имамом Чечни и Да­гестана Шамилем. Шамиль по сей день у горцев счи­тается легендарной личностью, и, следует заметить, — по праву. После своего пленения в 1859 г. в ауле Гу — ниб Шамиль жил в г. Калуге под надзором русских властей и особенно сблизился с семьей Чичаговых. М. Н. Чичагова, хорошо знавшая Шамиля, говорила о нем: «Жизнь этого героя, так храбро и стойко выдержавше­го двадцатилетнюю борьбу с могущественною Россией, полна изумительных эпизодов отчаянной храбрости, тяжких испытаний и лишений. Одаренный гениаль­ным умом, он управлял своим диким народом не только с беспощадной строгостью, которую он считал необхо — димостыо, но имел сильное нравственное влияние на него, служа ему примером безукоризненной честности и строгой нравственности. Его подданные боялись его, страшились его гнева, но веровали в его непреклонную силу воли, удивлялись его мужеству, его обширному уму» (60, с. 8). Несомненно, Шамиль был истинно ха­ризматическим вождем для горцев. После разгрома Шамиля вместо ханско-бскского управления царское правительство ввело в Дагестане военно-народное уп­равление. Народы Дагестана втягивались в русло рос­сийского капиталистического развития и рынка. В то же время продолжали сохраняться архаичные обще­ственные семейные порядки, основанные на обычном праве — адате и нормах шариата.

После Октябрьской революции 1917 г. начался но­вый этап в развитии государственного устройства Да­гестана: 20 января 1921 г. образована Дагестанская АССР в составе РСФСР с центром в г. Махачкала. В Дагестане, наряду с экономическим подъемом, произош­ла подлинная культурная революция. Почти полнос­тью ликвидирована неграмотность, на основе русского алфавита создана письменность на аварском, даргин­ском, лакском, лезгинском, табасаранском языках. Фун­кционируют местные издательства и периодическая печать на основных национальных языках, открыты национальные театры, сформирована национальная интеллигенция. В 1949 г. был открыт Дагестанский филиал Академии наук СССР, в 1957 г. — Дагестан­ский госуниверситст (62, с. 414 — 416).

В настоящее время Дагестанская АССР переиме­нована в Республику Дагестан, сохраняющую террито­риально-административное единство в составе Россий­ской Федерации. Однако в последнее время в Дагеста­не проявились политические течения крайне экстре­мистского толка, призывающие к «освобождению» от «русско-фашистского ига» и войне под руководством нового имама против России. Наиболее радикальным и агрессивным идеологом необходимости новой Кавказ — ской войны выступил некто Магомет Тагасв — автор изданной в Киеве книги «Наша борьба» (71). Если к этому добавить факт проникновения и распростране­ния в Дагестане мусульманского движения ваххаби­тов из Саудовской Аравии, сложность и неоднозначность общественно-политической ситуации в республике ста­новится очевидной.

Рамки предлагаемой работы не позволяют даже кратко характеризовать все народы и этнографические группы Дагестана. Остановимся на трех наиболее круп­ных народах — аварцах, лезгинах, даргинцах, и коснем­ся маленькой, но исторически интересной этнографи­ческой группы кубачинцсв. Все они принадлежат ибе — ро-кавказской языковой семье.

Аварцы. Наиболее крупный народ Дагестана, насе­ляющий горную часть республики. Кроме того, аварцы (40-50 тыс. чел.) живут в Закатальском и Белоканс­ком районах Азербайджана. Аварцы — древний автох­тонный народ Дагестана, уже в VII в. упоминаемый в «Армянской географии» Анания Ширакаци под именем савиров (такая точка зрения существует (72, с. 31), хотя доказанной и принятой ее считать нельзя). Разно­речивые мнения в литературе высказаны и относительно возможного древнего родства современных аварцев со средневековыми тюркоязычными кочевниками-авара — ми. Дагестанские аварцы не тюркоязычны, и речь мо­жет идти только о сходстве этнонимов.

Раннссрсдневековые арабские писатели знали о стра­не Сарир в горном Дагестане с центром в Хунзахе. Правителя этого царства источники называют Сахиб — ас-Сарир («обладатель царства трона», «владетель тро­на») или «малик Авар». Имеется в виду не название народа (самоназвание «маарулал» — горцы), а назва­ние правящей династии, постепенно перешедшее в на­звание всего народа. Царство Сарир в ІХ-ХІ вв. было сильным, находилось в союзе с царством Алан и воева­ло с Хазарисй. Нет особых сомнений в том, что имен-

но жители царства Сарир были предками современных аварцев.

По сообщению ширванского историка Мухамеда Ра­фии, описавшего историю Дагестана X-XIV вв., владе­тель области Авар — «сильнейшего из городов Дагеста­на» — собирал дань с жителей всего Дагестана «раз­личного рода имуществом — наличными деньгами, зер­ном, баранами, крупным рогатым скотом, тканями, пло­дами и другими продуктами, даже куриными яйцами» (73, с. 98). В XIII-XVI вв. начались притязания Ира­на и Турции на господство в Дагестане, но аварские ханы сохраняли свою независимость. Наиболее круп­ным ханом Аварии конца XVI — начала XVII вв. был Умма-хан.

В XVI в. Авария вступила в связи с Россией, но Кавказская война надолго эту связь нарушила. Ава­рия стала фактически базой движения Шамиля. Сам Шамиль был по происхождению аварцем и родился в 1797 г. в ауле Гимры. Но Авария не сразу полностью подчинилась Шамилю и примкнула к его движению: за неповиновение правившая тогда в Аварии ханша Паху-Бике и двое ее сыновей были убиты во дворце в Хунзахе, а аулы Хунзах, Чох и другие разорены. Сколо­ченный железной рукой и волей Шамиля имамат стал государством с неограниченной светской и духовной властью имама, со своей администрацией, налогами, наградами и т. д. В течение почти 25 лет, то одерживая победы, то терпя жестокие поражения, Шамиль со сво­ими наибами и мюридами стойко боролся с огромной Российской Империей. В августе 1859 г. русские вой­ска штурмом взяли высокогорный, казавшийся неприс­тупным аул Гуниб и пленили Шамиля, как говорилось выше. Со своей семьей он был выселен в Калугу. Па­мять о Шамиле жива в Дагестане и сегодня; впрочем, и в России любой образованный человек знает его имя, несмотря на попытки советской конъюнктурной исто­риографии 50-х годов объявить его «английским аген­том».

Аварский язык состоит из многих говоров, объединя­емых в североаварскос и южноаварское наречия. В ос­нову аварского литературного языка лег так называемый болмац — «войсковой» или «общественный» язык (62, с. 440). Вторым языком аварцев, как и других дагестан­ских народов, стал русский язык — инструмент междуна­родного общения. В результате культурной революции сложилась аварская литература, основоположником ко­торой признан по праву Гамзат Цадаса, а наиболее яр­ким представителем является знаменитый поэт Расул Гамзатов — носитель народной мудрости и тонкий лирик.

Аварцам этнически близки 13 горных этнографи­ческих групп, проживающих также в западной части Дагестана. Эти группы малочисленны: наиболее круп­ная группа андиев насчитывает 8 тыс. человек, чис­ленность дидосв или бежтин — от 1 до 3,5 тыс. чело­век. Названные 13 групп отличаются друг от друга по языку, но, как было сказано выше, — они консолидиру­ются вокруг аварцев и в относительно недалекой исто­рической перспективе сольются с ними.

Лезгины. Второй по численности народ Дагестана, проживающий в юго-восточной части республики и в сопредельных районах Азербайджана (Кубинский и Ку — сарский районы). Самоназвание народа «лезгаяр». Лез­гины — один из древних аборигенных народов Кавка­за: уже вів. н. э. греческий географ Страбон знал «скифское» племя легов, живущих между амазонками и албанцами (12, с. 477; Кавказская Албания соответ­ствует современному Азербайджану, следовательно, леги помещались севернее последнего). Арабские источни­ки ІХ-Х вв. помещают в верховьях р. Самур и южнее племена лакз, «царство лекзов», а в «Армянской геогра­фии» VII в. рядом с дидойцами упомянуты леки (впро­чем, представители этого племени могли быть отдален­ными предками не только лезгин, но и лакцев). В ходе арабского нашествия на Дагестан в VIII в. лезгины были обращены в ислам, арабские куфические надписи (например, в с. Ахты — 74, с. 68) свидетельствуют о прочности позиций ислама и бытовании арабской пись­менности не позже XIV в. Надписи говорят также о древности многих дагестанских горных селений, на­считывающих долгие века своего существования.

Находясь на южной границе Дагестана, лезгины по­стоянно подвергались внешней опасности. В XVI-XVII вв. им пришлось бороться против персидской и турец­кой агрессии, особенно против вторжений персидского шаха Надира в XVIII в. Это противостояние усугубля­лось тем, что в политическом отношении лезгины не были объединены и преимущественно входили в неза­висимые «вольные» общества Дагестана. Лишь в нача­ле XIX века в долине Курах-чая и низовьях Самура образовалось самостоятельное Кюринское ханство с центром в с. Курах. В 1812 г. это ханство вошло в состав России. Тогда же российское подданство при­няли и верхне-самурские «вольные» общества лезгин. В ходе Кавказской войны Шамиль делал неоднократные попытки привлечь лезгин на свою сторону, в 1848 г. он вторгся в долину р. Самура, но был отбит русскими войсками и лезгинами.

С лезгинами и аварцами связано возникновение в XVII в. такого характерного для Дагестана и Чечни явления, как так называемая набеговая система — на­леты вооруженных конных отрядов горцев на земле­дельческие районы Восточной Грузии (Кахстии) с це­лью грабежа и захвата заложников для последующей их продажи. В Грузии это явление получило название «лекианоба». Типичным примером «лекианобы» может послужить набег горцев на имение Цинандали в 1854 г., когда в заложники были захвачены княгини А. И.Чав- чавадзе и В. И. Орбслиани с детьми (75, с. 183 — 188). В условиях разложения родового строя и наличия от­ношений типа «военной демократии» набеговая систе­ма как формационное явление стала своеобразной формой экономики. Согласно современным исследова­ниям историков М. М. Блисва и В. В. Дегоева, перене — ссние действий набеговой системы из Закавказья на север Кавказа, где появилось русское население, послу­жило глубинной причиной начала Кавказской войны (хотя, очевидно, не единственной).

Язык лезгин относится к лезгинской группе дагес­танских языков. В нес входят также языки табасаран­ский, агульский, рутульский, цахурский, хиналугский. Культурная революция в советский период привела к созданию лезгинской письменности на русской графи­ческой основе и к возникновению лезгинской литерату­ры. Классиком ее стал народный поэт Сулейман Сталь — ский. Создан лезгинский национальный драматический театр, сформировалась лезгинская интеллигенция.

Даргинцы. Согласно лингвистической классифи­кации, в этом консолидирующемся из собственно дар­гинцев, кайтагов и кубачинцев народе различаются со­ответственно даргинский, кайтагский и кубачинский диалекты (62, с. 467). Собственно даргинский язык имеет ряд наречий: акушинское, урахинское, цудахар — ское. Акушинское наречие положено в основу совре­менного даргинского литературного языка, им пользу­ются кайтаги и кубачинцы как языком школы, пись­менности и литературы. Самоназвание даргинцев — дарганти (ед. число — дарган).

Территория обитания даргинцев — средний Дагес­тан, обладающий весьма пересеченным ландшафтом (районы Акушинский, Ссргокалинский, Дахадаевский, отчасти Левашинский и Цудахарский районы). Запад­ная граница территории даргинцев пролегает по реке Казикумухскос Койсу. Наиболее высокогорные селе­ния находятся на высоте до 2000 м над уровнем моря (напр., селения Чирах, Ургани, Бугри), селения Цуда — хар, Акуша, Ходжал-Махи на высоте 1100-1300 м. Со­седями даргинцев являются: на западе аварцы и лак­цы, на востоке и севере кумыки, на юге лезгины.

Современный даргинский этнос впервые упомина­ется в раннссредневсковых арабских источниках под

именем «хайдак» или «кайтаг». Крупный востоковед В. Ф. Мииорский полагал, что это название происходит от названия высшего класса общества, состоявшего из при­шельцев, и восходит к ІХ-Х вв. Тогда же, при арабах, владетели Кайтага основали Кайтагское уцмийство, про­существовавшее до присоединения Дагестана к Рос­сии. Столицей уцмийства стало селение Калакорсйш, но в XIV в., когда уцмийство усилилось, столица была перенесена в Маджалис. Находившиеся в большей или меньшей зависимости от уцмиев высокогорные «воль­ные общества» часто соединялись в военные союзы. Наиболее значительными союзами были Акуша-Дарго, Уцуми-Дарго, Каба-Дарго, Сиргха (62, с. 469). Наибо­лее сильным и независимым объединением даргинцев был союз Акуша-Дарго, одним из первых вступивший в Кавказскую войну в 1817 г. при установлении военно — экономической блокады Дагестана царской Россией. Поскольку даргинцам не хватало пахотных земель и пастбищ, жизнь заставила их развивать местные кус­тарные производства, специализированные по отдель­ным селениям. Используя исключительно ручной труд, горцы достигли высокой степени технологического и эс­тетического совершенства в обработке металлов, кам­ня, дерева, кожи, изготовлении войлочных и тканевых изделий, изящных вышивок в стиле национального ор­намента и т. д. Здесь в качестве примера уместно на­звать знаменитое селение Кубачи с его традиционной ювелирной металлообработкой.

Кубанипцы. Этнографическое подразделение дар­гинцев со своим диалектом и в древности, очевидно, бывшее самостоятельной племенной группой. Самоназ­вание — урбуган. Кубачинцы — древний аборигенный народ Дагестана, в восточных источниках известный как Зирихгеран («мастера кольчуг»). Арабский автор X в. ал-Масуди говорит, что владение Зарикаран назы­вается так потому, что «большинство из них делает кольчуги, стремена, уздечки, мечи и другие роды оружия

3 Заказ № 1610

из железа. Они исповедуют различные религии: ис­лам, христианство и иудейство. Их страна гористая, и это защищает их от соседей» (26, с. 203). Другой арабский писатель XII в. ал-Гарнати к приведенному ассортименту изделий кубачинцев добавляет «различ­ные виды медных изделий», причем уже тогда отмеча­ет профессиональную специализацию всех жителей села: «Жены их, дети их, слуги и служанки их — все они заняты в производстве этих изделий и нет у них обра­батываемых земель (пашен) и садов».

Благодаря узкой специализации кубачинцы выра­ботали традиции мастерства и свой самобытный стиль, передаваемые из поколения в поколение и дошедшие до нашего времени. Высокое качество продукции про-. славило Кубачи, и есть сведения о том, что во время итальянской экспансии на Кавказ в XIII-XV вв. гену­эзские купцы с побережья Каспия проникали в Куба­чи — возможно, для закупок местных изделий из ме­таллов и их вывоза на Запад. Кубачинскис изделия, покрытые чеканным узором с применением гравиров­ки по металлу, чернения и золочения, украшают экспо­зиции и фонды многих музеев России и Европы. Тех­нологические приемы и искусствоведческие оценки ку- бачинского ювелирного производства приведены в спе­циальных исследованиях этнографа Е. М.Шиллинга и искусствоведа Э. В. Кильчевской (77).

В конце XIV — начале XV вв. Зирихгеран-Кубачи попал под влияние Кайтага и стал его частью. Высо­кое мастерство кубачинцев продолжало развиваться после вхождения в состав Российской Империи, когда их продукция стала выходить на общероссийский, а после революции 1917 г. на всесоюзный рынок. В 1923 г. в Кубачах основана артель, затем производственный комбинат «Художник», неоднократно участвовавший в крупных художественных выставках. Ажурная и изящ­ная продукция кубачинских мастеров по металлу не­изменно вызывала восхищение, а великий и мудрый поэт Дагестана Расул Гамзатов писал:

Тайну кубачипского искусства Не ищите в нитках серебра.

Носят тайну этого искусства В сердце кубачинцы — мастера.

Говоря о Дагестане, мы не можем не упомянуть о «воротах ворот», «железных воротах» средневековых писателей — городе Дербенте. Он был основан в V — VI вв. и принадлежит к числу самых древних городов Российской Федерации. Могучую крепость Дербента в VIII в. завоевали арабы, и с тех пор этот город стал очагом распространения ислама в Дагестане. В 1722 г. Дербент во время персидского похода посетил царь Петр I. Сейчас Дербент — настоящий город-музей и историко-культурный заповедник (78, 79).

Мы кратко познакомились с народами иберо-кав — казской языковой семьи — коренными насельниками Северного Кавказа. Их корни уходят в глубочайшую древность и прослеживаются (хотя и пунктирно) до III тыс. до н. э., но теоретически не исключено, что они со временем будут углублены до эпохи неолита. Здесь обширное и увлекательное поле деятельности для ар­хеологии и палеоантропологии — наук, на Северном Кавказе развитых еще недостаточно. Но уже сейчас выдающимся антропологом В. П. Алексеевым сделано принципиально важное заключение: на Кавказе «эле­ментарные единицы расового членения совпадали с языковыми и этнокультурными, а все процессы этноге­неза были процессами автохтонной дифференциации» (80, с. 142). Сказанное относится к тем кавказским народам, о которых шла речь.

Подобно абхазам, адыги принадлежат к числу древ­нейших автохтонных жителей Кавказа, их далекие предки также входили в палеокавказскую этноязыко­вую семью, археологически фиксируемую с III тыс. до н. э. Выше уже говорилось об этом. Общее самоназва­ние адыгских народов — «адыгэ», причем параллельно существовал другой этноним — «черкес», появившийся в XIII в. (полагают, что он возник в среде тюрок, а от них вошел в европейскую и восточную литературу и стал популярным (13, с. 23, прим. 10)). Под именем черкесов адыгские народы вошли в русскую и мировую литературу, хотя в русских летописях они проходят под третьим названием «касоги» (в «Повести времен-

ных лет» под 965 г. говорится о походе князя Святосла­ва: «…и град их Белу Вежю взя и Ясы победи и Касогы» (19, с. 66)), но этот этноним со временем оказался стерт и сейчас применительно к кабардинцам употребляется только осетинами («кашгон»). На основании созвучия номинаций «касоги» и их страны «Касахия» у византий­ского автора X в. Константина Багрянородного (20, с. 175) в литературе была сделана попытка адыгов-касо — гов связать с казаками, якобы происходящими от касо — гов (21, с. 19 — 20). Это явное недоразумение ни на чем не основано, кроме чисто формального созвучия. В дей­ствительности казаки Северного Кавказа представляют собой субэтнос русского народа, сильно смешанный с украинцами (кубанские казаки) и отчасти с горскими народами (терские казаки).

Формирование протоадыгской этнической общнос­ти многие ученые относят ко II тыс. до н. э., связывая с ней дольменную культуру Черноморского побережья и Северо-Западного Кавказа. Некоторые археологи ус­матривают протоадыгов и в носителях так называе­мой майкопской археологической культуры III тыс. до н. э. (22, с. 33), что слишком проблематично: ареал майкопской культуры значительно шире территории протоадыгов, в чем можно убедиться, сопоставив ее с ареалом дольменов — последние два близко совпада­ют. Преемственности же между майкопской культурой и культурой дольменов (более поздней) нет.

Более достоверные сведения о древнеадыгских пле­менах появляются в источниках античной эпохи — в последних веках до нашей эры — первых веках нашей эры. Это синды, керкеты, тореты, фатеи, псессы и другие племена; часть их была известна под общим наимено­ванием «меоты». В современной научной литературе этноним меоты и понятие меотской археологической культуры в большинстве случаев (есть иные мнения) полностью соответствуют ранней адыгской этнической общности, простиравшейся от Черноморского побере­жья до долины р. Уруп, где располагаются восточные

мсотскис городища и могильники. Первые упомина­ния меотов в античных источниках относятся к VI в. до н. э. (23, с. 201). Постоянными степными соседями меотов были ираноязычные скифы и сарматы, между теми и другими существовали контакты и связи, в ре­зультате чего появились памятники смешанной куль­туры, как курганы Семибратние, Келермес и Карагодс- уашх, содержавшие погребения родоплеменной меотс — кой знати. В этих богатейших курганах обнаружена масса высокохудожественных ювелирных изделий, в том числе из золота (24, с. 45 — 88). Судя по этим данным, в меотском обществе существовала заметная социальная дифференциация. В IV в. до н. э. часть меотов была включена в состав Боспорского царства, объединившего греческие города-колонии Северо-Вос­точного Причерноморья (25). Хозяйство у меотских племен было основано на сочетании плужного земле­делия с пастушеским скотоводством при наличии до­вольно развитых ремесел и промыслов.

В эпоху раннего средневековья меоты, прочно ос­воившие плодородные земли Закубанья, вместе с при­черноморскими племенами зихов постепенно консо­лидируются в крупную по тем временам народность — этническую основу современных адыгских наро­дов. Интересные сведения о раннесредневековых ады — гах-кашаках (см. выше) приводит арабский автор X века ал-Масуди: «среди племен этих мест нет наро­да более изысканной наружности, с более чистыми лицами, нет более красивых мужчин и более пре­красных женщин…» (26, с. 206). Кашаки страдают от набегов соседних алан, так как они хотя и много­численны, но политически не объединены. В 965 г. касоги и ясы (осетины) имели столкновение с рус­ским князем Святославом, нанесшим им поражение. К концу X в. рядом с касогами, на Таманском полуост­рове, возникает древнерусское Тмутараканскос кня­жество. Оно находилось в постоянных контактах с адыгами (27, с. 85 — 87).

Огромную роль в истории адыгов и изменении эт­ногеографии края сыграло нашествие монголов в 1237 — 1239 гг. На территории Центрального Кавказа пало раннефеодальное государственное образование Алания, занимавшее плодородные равнины междуречья Куба­ни и Терека. С середины XIII в. они были включены в земли улуса Джучи — государства татаро-монголов Зо­лотая Орда. Безусловно, со второй половины XIII в. Орда устанавливает свой контроль над большей час­тью Северного Кавказа и приступает к строительству здесь городов Маджары (на р. Куме), Нижний и Верх­ний Джулаты (на р. Тереке), ставших для ордынцев опорными пунктами. Часть адыгов и алан, укрывшись в горных ущельях, вела борьбу с монголами. Но до сих пор удовлетворительно нераскрытым является факт массового передвижения касогов из Нижнего и Сред­него Прикубанья далеко на восток вплоть до Чечни. Эта крупная миграция адыгов, по мнению ряда исто­риков, состоялась в период со второй половины XIII по XV вв. (29, с, 196; 30, с. 20 и др.). С этой датой согла­совывалась археологическая датировка кабардинских курганных могильников, определяемая как XIV-XVI вв. (31, с.343-356). Кабардинский археолог А. Х. На — гоев в своей монографии справедливо замечает, что не­обходима конкретизация датировки кабардинских кур­ганов, т. к. проблема эта не решается с желаемой точ­ностью. Но тут же автор говорит о времени возникно­вения основной массы этих памятников на Централь­ном Предкавказье — в XIV в., или «к концу указанного столетия» (32, с.72-73). Таким образом, речь идёт о XIII-XIV вв. даже в самых последних разработках.

Массовое адыгское переселение на восток обычно объясняют чисто экономическими причинами: необ­ходимостью приобретения новых пастбищ для интен­сивно развивавшегося коневодства, которым успешно занимались адыги. Но в таком объяснении содержатся противоречия; самое заметное из них состоит в том, что занимавшаяся переселенцами территория находи­лась в руках ханов Золотой Орды, и они эту террито­рию контролировали. О том, что адыги отвоевывали земли у Орды, никаких сведений нет. В таком случае переселение шло мирным путем с согласия ордынских властей, а адыги, вероятно, приняли на себя обязаннос­ти быть военными союзниками татаро-монголов[1]. Не случайно с татарами Мамая в конце XIV в. выступали и касоги и ясы-осетины. Погребальный инвентарь из кабардинских курганов-свидетельствует, что переселен­цы были хорошо вооруженными воинами, и не удиви­тельно, что Золотая Орда постаралась эту силу сделать своим союзником. Итальянский автор второй полови­ны XV — начала XVI вв. Г. Интериано свидетельству­ет об адыгах — черкесах: «…нет у них ничего доро­же хорошего коня…эти зихи по большей части красивы и хорошо сложены, а в Каире можно встретить людей, отличающихся величественной наружностью между ма­мелюками и эмирами, большинство которых, как было сказано, из их племени. То же самое следует сказать об их женщинах, которые в этой стране в высшей сте­пени гостеприимны и по отношению к чужестранцам» (33, с. 50). Другой итальянский автор, но XVII в., Д’Асколи пишет: «Они (татары) также воздержива­ются ходить в Чиркасию потому, что там очень воин — ствсниый народ… Чиркасия разделена между многими владельцами, ими называемыми бей. Они более склон­ны к междоусобицам, чем христианские владетели, и постоянно воюют из-за краж…» (33, с. 63).

Переселение адыгов далеко на восток Северного Кавказа и освоение ими новых обширных территорий привели к ослаблению внутренних связей и обособле­нию групп переселенцев от адыгских племен, остав­шихся на прежних местах. Поэтому XV-XVI вв. в истории адыгов можно считать переломными — неког­да формировавшееся этническое единство было нару­шено, стали складываться три основных и существую­щих доныне адыгских народа: адыгейцы, черкесы и кабардинцы. Разумеется, приведенная этническая (эт — нонимическая) номенклатура в реальной действитель­ности была сложнее, ибо под общими названиями скры­валось много племенных или локально-территориаль­ных групп адыгов — например, убыхи, бжедухи, абадзе — хи, темиргой, жане и т. п. — со своей индивидуальнос­тью и исторической судьбой. Многие мелкие группы или племена с течением времени ассимилировались более крупными и мощными племенами. После окон­чания Кавказской войны в 1864 г. масса адыгов стала махаджирами — переселенцами в Турцию, как едино­верную мусульманскую страну. Согласно данным Л. Г. Лопатинского (конец XIX в.), в 1864 г. в Турцию пе­реселилось 258 тысяч черкесов, в том числе такие пле­мена, как убыхи и шапсуги, ушли полностью (34, с.5). По современным опубликованным данным через порты Чёрного моря с 1858 по 1865 гг. ушло более 493 тыс. человек (35, с. 207), хотя установить точное количе­ство махаджиров вряд ли когда-нибудь удастся. По­томки махаджиров до сего времени живут в Турции, странах Ближнего Востока и Западной Европы. Это переселение, инспирированное турецкими эмиссарами при заинтересованной позиции российских властей, стало трагедией в исторической судьбе адыгов — до половины махаджиров погибло в пути и в самой Турции.

Познакомимся с тремя современными севсрокав — казскими адыгскими народами: адыгейцами, черкесами и кабардинцами. Это близкородственные народы, хоро­шо осознающие общность своих исторических корней.

Адыгейцы. Численность по последней переписи — 102,58 тыс. человек. Живут преимущественно в Ады­гейской республике с центром в г. Майкоп. Судя по всему, адыгейцы представляют ту часть адыгов, кото­рая не была вовлечена в переселение на Центральный Кавказ и осталась на местах своего исконного прожи­вания в Среднем Прикубанье. Поэтому представляется вероятным, что историю собственно адыгейцев следу­ет начинать с XIV-XV вв. — времени начала диффе­ренциации адыгов на три группы. Начальный этап ис­тории адыгейцев может быть связан с существовав­шим в XIV-XV вв. адыгским феодальным владением Кремух. О нем сообщают итальянские авторы Иоса — фат Барбаро и Георгий Интериано. Согласно Барбаро, страной Кремух управляет государь по имени Бибер- ди, т. е. «богом данный», сын Кертибея, т. е. «истинного властителя». Кремух выставляет до 2000 воинов, изо­билует лесами и плодородными равнинами, хлебом, ско­том и медом (И. Барбаро); у черкесов самое большое и лучшее поселение в глубине страны называется Кро — мух (Г. Интериано). На карте Я. Гастальдо 1548 г. Кремух помещен в среднем течении Кубани в районе нынешнего Майкопа. Принимая данную локализацию Кремуха, отождествляем это феодальное владение ады­гов именно с адыгейской их группой (37, с.29 — 37).

В таком случае, знаменитый адыгский курганный мо­гильник XIV-XV вв. у г. Бслореченск, раскопанный в 1896-1907 гг. Н. И. Веселовским (38, с. 165-213), дав­ший богатую материальную культуру и много импорт­ных вещей (в том числе итальянских), можно геогра­фически и хронологически соотнести с владением Кре­мух и считать Белореченский могильник адыгейским. То же самое можно сказать и о Белореченской церкви, при раскопках которой был обнаружен в 1869 г. склеп с очень богатым погребением и надписью — эпитафи­ей с именем Георгия Пиуперти (37, с. 34). Видимо, Белореченская церковь была главным христианским храмом Кремуха, ибо в нем был захоронен владетель Кремуха Пиуперти, по-адыгски Биберти. Такими нам представляются некоторые ранние страницы из исто­рии современных адыгейцев. Интересно, что имя ады­гейского князя Биберти названо в донесении консу­лов города Каффы в Крыму (соврем. Феодосия) от 16-18 мая 1471 г. (39, с. 94), и это указывает на достоверность сведений Барбаро и на время правле­ния Биберди — вторая половина XV в. Нет сомнений в том, что владение Кремух стояло на пути, соединяв­шем берега Черного и Каспийского морей, и торговало с итальянскими колониями на Черноморском побере­жье и в Крыму.

К адыгским племенам Северо-Западного Кавказа до­вольно рано с территории Абхазии и побережья стало проникать христианство. Активно действовали греко­византийские миссионеры. В списке епархий VIII-IX вв., подчиненных Константинопольской патриархии, под № 85 обозначена Зихская епархия, объединявшая всех христиан-адыгов (40, с. 522). Но центр ее находился в крымском городе Херсонесе. Видимо, Крым играл важную роль в продвижении христианской религии на Северный Кавказ, и это не удивительно: позиции Ви­зантии в Крыму были прочными. С появлением вене­цианцев и генуэзцев в XIV в. начинается вторая поло­вина христианизации Северо-Западного и Центрально­го Кавказа, и на смену византийскому православию приходит экспансия римско-католической церкви. В июне 1367 г. в Константинополе состоялась встреча византийского императора Иоанна Кантакузина с пап­ским легатом Павлом, в ходе которой обсуждался воп­рос о необходимости созыва «кафолического и вселен­ского собора» с присутствием митрополитов из удален­ных епархий — из России, Трапензунда, Алании, Зик — хии (41, с. 330). Католическая пропаганда имела сво­ей базой Крым. В 1320 г. папа Иоанн XXII открыл в городе Кафе (соврем. Феодосии) епископскую кафед­ру, а с 1439 г. католическая кафедра присутствует в Матрегс (Тамань). Но католические миссионеры се­рьезных успехов не добились.

После падения Византийской империи в 1453 г., возникновения на ее развалинах новой империи ту­рок-османов, господство на Черном море и в Крыму переходит к туркам, в Крыму появляется вассальное Крымское ханство. С 1717 г. крымские ханы начали настойчивое распространение на Северо-Западном Кав­казе ислама и добились существенных успехов. Ады­гейцы отошли от христианства и приняли мусульман­ство, хотя ислам, как и христианство, не смог сломить многие народные традиции и культы. Последние весь­ма интересны и колоритны. Так, по свидетельству Л. Я. Люлье, черкесы черноморского побережья поклонялись деревянному кресту в виде буквы Т, прислоненному к дереву, около которого лежат другие подобные кресты, истлевшие от времени (42, с. 122). Тот же автор говорит о развитом пантеоне черкесов: Созерис — покровитель хлебопашцев, т. е. земледелия, Ахин — по­кровитель рогатого скота (скотоводства), Тлепш — покровитель кузнецов (ремесла), Мезитх — бог лесов и т. д. (42, с. 128). Развитыми были и магические пред­ставления адыгов, например, обряд вызывания дождя, существовал широко распространенный у кавказских горцев (не только адыгов) культ огня и очага, культ священных деревьев и рощ. Жрецы избирались из числа почётных стариков (39, с. 266-273).

В 1557 г. адыгейцы одновременно с черкесами и кабардинцами вошли в состав Российского государства, усилившего свое влияние на Северном Кавказе вопре­ки сопротивлению Крымского ханства и Турции. Од­нако политический курс России на Кавказе, установле­ние жесткого административного и правового режима Для вольных горских обществ, с одной стороны, и дей­ствия так называемой «набеговой системы» горцев на русские поселения, — с другой стороны, от отдельных стычек привели к затяжной Кавказской войне 1817- 1864 гг. (43). В этой войне на Северо-Западном Кав­казе активно участвовали адыгские народы, в том чис­ле адыгейские племена. С взятием Анапы в 1828 г. Россия, отбросив турецкие войска с побережья, овла­дела ключевой позицией для продвижения в Адыгею. Усиление позиций России на Кавказе было зафиксиро­вано Адрианопольским мирным трактатом 1829 г. — Турция отказалась от вмешательства в дела на Кав­казе. Но война на Северо-Западном Кавказе продол­жалась. Из Дагестана и Чечни, объединившихся в ис­ламское государство — имамат под руководством Ша­миля, объявившего России «священную войну» газават, к адыгам посылались агенты и проповедники газавата. Наиболее активным был наиб Шамиля Мухамед-Эмин, насаждавший среди адыгов мюридизм (мюрид — «по­слушник», «искатель истины», фанатик). Деятельность Мухамеда-Эмина поддерживалась местными социальны­ми верхами.

После пленения Шамиля в 1859 г. Кавказская война быстро пошла на убыль и на Северо-Западном Кавка­зе. В 1863 г. сложили оружие абадзехи, в 1864 г. шап­суги и убыхи (35, с. 202). Так завершилась Кавказс­кая война, стоившая воюющим сторонам неисчисли­мых жертв. Подводя итоги войны, Шамиль писал пле­нившему его князю А. И. Барятинскому: «От всей души радуюсь великому событию окончательного покорения Кавказа, событию, которое принесет для этого края полное спокойствие и счастье» (43, с. 578). Вскоре среди адыгов началось движение махаджиров — пере­селенцев в единоверную Турцию. Выше об этом уже упоминалось.

Основой экономики адыгейских племен до XIX в. оставалось сельское хозяйство с ведущей отраслью — животноводством. На одну душу населения при­ходилось в среднем 6 голов скота, не считая лошадей, но имущественная и социальная дифференциация оз­начала концентрацию скота преимущественно в ру­ках знати (князей «пши», дворян «уорков») и свобод­ных крестьян «тфокотлей». В первой половине XIX в. И. Ф. Бларамберг упоминает у западных адыгов 7 княжеских фамилий, которые пользовались влас­тью и почетом (33, с. 405). Социальное расслоение привело к вооруженным столкновениям, из которых наиболее известной является Бзиюкская битва 1796 г. между крестьянским ополчением и дворянским вой­ском, поддержанным казаками с артиллерией. Дво­ряне победили.

До введения русских законов источниками права северокавказских горцев были обычное право (адат), соглашение (маслагат) и шариат — мусульманский ре­лигиозный закон. Последний, естественно, получил рас­пространение после исламизации адыгов в XVIII в.

Адаты — совокупность традиционных норм адыгов, передаваемых из поколения в поколение и регулирую­щих как общественную, так и семейную жизнь. Адаты представляют неписаные законы и являлись обязатель­ными, за их нарушение сурово наказывали. По Ф. Ле — онтовичу, адаты кавказских горцев включали в себя три основных положения: 1) ответственность каждой социальной группы за поведение своих членов; 2) ви­новная сторона платит пени; 3) третейский суд из по­средников (44, с. 237 и сл.). Наказанные или изгоня­лись с правом потерпевшей стороны на кровную месть, или присуждались к имущественному вознаграждению потерпевшему и денежным штрафам судьям.

Тяжелые преступления, такие как убийство, ране­ние, насилие над женщиной, оскорбление святынь (на­пример, могил предков, очажной цепи), приводили к кровной мести. Кровная месть передавалась из поко­ления в поколение, унося множество жизней. Посте­пенно кровная месть стала заменяться примирением с родственниками жертвы и платой «за кровь». Адаты точно определяли плату за кровь князя, дворянина или простолюдина. Компенсация за убийство дворянина была очень высокой. Кроме того, кровная месть пре­кращалась, если из пострадавшего рода брали ребенка на воспитание (аталычество).

Английский путешественник Джеймс Белл, живший среди адыгейских племен в 1837 — 1839 гг., писал: «Общественное мнение и установленные обычаи — вот что, кажется, является высшим законом в этой стране; в общем, я могу только поражаться тем порядком, ко­торый может проистекать из такого положения дел. Случаются насильственные жестокие поступки и яв­ные преступления, но все это является, главным обра­зом, результатом ссор или их последствий и происхо­дит сравнительно редко. Немногие страны, с их уста­новленными законами и всем сложным механизмом правосудия, могут похвалиться той нравственностью, согласием, спокойствием, воспитанностью — всем тем, что отличает этот народ в его повседневных взаим­ных сношениях… Крайности роскоши и нищеты, изыс­канности и презренного существования в одинаковой степени здесь неизвестны» (33, 479). Белл удивляется демократизму адыгов: «Какими бы правами и властью ни обладал прежде древний род Бастику Пшемафа, князя этого края, я не вижу никакого намека на подобные прерогативы, кроме, впрочем, почетного места за сто­лом или на диване. На советах этот князь, а также другие равного с ним положения, если только они сами не старые люди, всегда уступают первенство тем, кто старше, а также тем, кто может выступить во время общих обсуждений» (33, с. 480). Подобное уважение к старикам вполне обычно и для других народов Се­верного Кавказа со схожими чертами их потестарной культуры, вырабатывающейся веками.

Адыгейцы были свободолюбивы и воинственны, как и другие адыгские народы. Наряду с саблей, кинжалом, до XIX в. употреблялись лук и стрелы, носившиеся в колчане. Огнестрельное оружие — кремневое ружье и пистолет — появились еще в XVII в. и первое время были привозными. Они были доступны только знати. Ещё раз сошлёмся на очевидца Джеймса Белла: «На нашем пути мы встретили одного вождя, одетого в коль­чугу…». «Кольчуга, шлем и лук составляли вооружение князя или дворянина» (33, с. 499).

После завершения Кавказской войны численность адыгейцев, по данным Е. Д. Фелицына, составляла 60424 человек (39, с. 395 — 396). Как видно, за прошедшие 120 лет эта цифра заметно увеличилась. В 1857 г. на р. Белой заложена крепость, а затем основан город Майкоп, ставший в годы советской власти столицей Ады­гейской автономной области, сейчас Республики Ады­гея. Майкоп — административный, экономический и культурный центр республики.

Черкесы. Это часть адыгов, в ходе миграции из При — кубанья на восток расселившаяся в верховьях Кубани и Зеленчуков, где до татаро-монгольского нашествия XIII в. обитала западная группа аланских племен. С этих пор началась дифференциация двух адыгских групп: западной, в современной практике и литературе давно получившей название «черкесы», и восточной — кабардинской. Название «черкес» не является по про­исхождению адыгским, оно имеет иноязычное проис­хождение и в источниках появляется не ранее середи­ны XIII в. С этого времени адыги становятся широко известными в различных источниках (в том числе рус­ских) как черкесы (13, с. 23). Георгий Интериано в XV в. писал, что черкесами адыгов называют татары и турки (33, с. 46). Тюркский этноним «черкесы» с XIV в. стал общим для всех адыгских групп, но затем его употребление постепенно сузилось и сейчас обознача­ет только ту группу адыгов, которая живет в Карача­ево-Черкесской республике. Численность черкесов со­ставляет до 50 тыс. человек. Как полагала Е. П. Алек­сеева, на территории Карачаево-Черкесии есть курган­ные могильники как западночеркесского типа, так и кабардинского (45, с. 185). Судя по этим данным, в

XIV — XV вв. здесь жили и западные адыги (например, бссленеевцы) и кабардинцы. Видимо, из этих двух групп адыгов и сложились современные черкесы как проме­жуточная адыгская группа между адыгейцами и ка­бардинцами.

Политическая история черкесов в XVIII в. связана с борьбой России и Турции за Северо-Западный Кав­каз. После Каспийского похода Петра I 1722-1723 гг. влияние России на Восточном Кавказе утвердилось, но Западный Кавказ продолжал оставаться сферой влия­ния Турции. Это вызывало неоднократные военные столкновения русских с турками, после русско-турец­кой войны 1735-1739 гг. началось строительство Кав­казской укрепленной линии. В 1774 г. по условиям Кучук-Кайнарджийского мирного договора между Рос­сией и Турцией Кабарда и другие соседние области были признаны владениями России. Но на этом борьба не закончилась. В сентябре 1790 г. огромная турецкая армия под командованием Батал-паши из Анапы дви­нулась в глубь Предкавказья. Генеральное сражение состоялось на берегу Кубани в районе нынешнего г. Черкесска. Турки были разбиты, Батал-паша попал в плен, остатки турецкого войска в панике бежали, пре­следуемые абазинами. После этого события народы Карачаево-Черкесии оказались полностью в сфере рос­сийского влияния, в 1804 г. на верхней Кубани были заложены Усть-Тохтамышское и Баталпашинское ук­репления, в 1829 г. заложена новая оборонительная линия — Зеленчукская. Так началось заселение этой территории русским населением, в первую очередь ка­зачьими станицами: в 1858 г. возникает станицаі От­радная, в 1859 г.— станицы Зеленчукская и Кардоник — ская, в 1860 г. — Прсградная (46, с. 275). Черкесы из горных долин с 1833 г. переселяются на предгорную равнину по рекам Большому и Малому Зеленчукам и Кубани. Так возникли 11 крупных равнинных селений черкесов, в которых они живут и по сей день.

Хозяйственный уклад черкесов по существу не от­личался от уклада других адыгов. Особо следует вы­делить коневодство, которым издавна славились адыги. Из черкесских аулов коневодством был наиболее изве­стен аул Хумара на правом берегу Кубани. Владельца­ми табунов были феодалы. В земледелии основным зла­ком было просо, из которого готовился «черкесский хлеб» — крутая пшенная каша и праздничный хмельной на­питок «буза». Другой важной культурой была кукуруза «нартыху».

Ещё в середине — второй половине XIX в. основой общественного строя черкесов был род, руководивший­ся адатами. «Род ответствен за каждого своего члена, каждый таен ответствен за весь род»,— свидетельствует немецкий путешественник Ф. Боденштедт и добавля­ет:— «Судебная система черкесов постоянно доказы­вает свою состоятельность. Потому здесь совершенно не знают, что значит запирать дома и сараи от воров». Отмечает Боденштедт и замечательное гостеприим­ство черкесов: «Гостеприимство черкесов стало все­мирно известно и действительно заслуживает того, чтобы быть здесь упомянутым, хотя оно ничем существенным не отличается от гостеприимства других кавказских горцев» (47, с. 88 — 91).

В этнографическом и культурном отношении черке­сы ничем не отличались от других адыгских народов. Основным органом самоуправления черкесской общи­ны было народное собрание — сход, отличавшийся своей демократичностью. Однако с развитием феодальных отношений в XIX в. решающим на собрании стало мне­ние князя, народ лишь одобрял решения и приносил присягу. Суды проводились по уже известным нам ада — там — обычному устному праву. С распространением ислама суды по адату вытеснялись шариатским судом по мусульманским религиозным законам. Согласно ада — там, мужчины могли появляться вне своего дома толь­ко в черкесской одежде и с оружием, прежде всего с неизменным кинжалом на поясе. Как у всех горцев, оружие было предметом гордости и личного престижа

черкеса. «Черкес оружием обвешан, он им гордится, им утешен», — писал А. С. Пушкин, перечисляя далее: «На нем броня, пищаль, колчан, кубанский лук, кинжал, ар­кан и шашка, вечная подруга его трудов, его досуга».

После Октябрьской революции 1917 г., в 1922 г., была создана объединенная Карачаево-Черкесская ав­тономная область, впоследствии разделившаяся. В ян­варе 1957 г. вновь образована объединенная Карачае­во-Черкесская автономная область с центром в г. Чер­кесске (бывшая станица Баталпашинская). В настоя­щее время бывшая КЧАО вышла из состава Ставро­польского края и преобразована в самостоятельный субъект Российской Федерации — Карачаево-Черкес­скую республику с президентской исполнительной влаг стью, введенной в июне 1999 г. после выборов первого президента Карачаево-Черкесии.

Кабардинцы. Это наиболее восточная группа ады­гов, численность по последним данным 782 тыс. чел. Первое упоминание их в источниках в форме «кевер — тей» относится к XV в. и принадлежит итальянскому автору Иосафату Барбаро (48, с. 153). Это то время, когда данная часть адыгов отделилась от адыгского этнического массива и мигрировала на восток, в Цент­ральное Предкавказье (о чем говорилось выше). Эт­нограф — кавказовед Л. И. Лавров считал, что термин «къэбэрдэй» означает то, что принадлежит некому Кабердыю. В русских источниках имя кабардинцев известно с XVI в., когда устанавливались политичес­кие связи России и Кабарды: кабардинские черкесы, Кабардинская земля, Кабардинское княжество. Терри­ториально в XVI-XVII вв. Кабарда часто совпадала с Черкесией, т. к. эти понятия тогда были еще недоста­точно дифференцированы в сознании современников и были, по-видимому, аутентичны. То же самое можно сказать и относительно распространенного понятия «пятигорские черкасы, черкесы» — это кабардинцы, жившие в Пятигорье. Но в это понятие входят и аба­зины, часть которых также продвинулась в Пятигорье.

В XVII в. название «пятигорские черкасы» из русских источников исчезает, остается понятие Кабарда. В XVII в. произошло также разделение Кабарды на две части — Большую и Малую Кабарду. Во второй половине XVIII в. Большая Кабарда занимала земли по рекам Баксан, Чегем, Малка, Черек, Нальчик, Шалушка и часть доли­ны реки Терек. Малая Кабарда располагалась по обе­им берегам Терека от Моздока до впадения Малки в Терек, причем села возникают близ входов в ущелья и их контролируют. Таким образом, после XIV в., завер­шившегося разрушительным вторжением Тимура, ка­бардинцы освоили обширную и плодородную предгор­ную равнину, продвинувшись на востоке до р. Сунжи и района нынешнего г. Грозного. Уже говорилось о том, что нарисованная здесь картина движения кабардин­цев на восток Кавказа хорошо согласуется с археоло­гическими памятниками ранних кабардинцев — их курганными могильниками, содержащими погребения в деревянных колодах и гробах (именно такой похо­ронный обряд у адыгов описан Георгием Интериано в XV в.) (33, с. 51 — 52).

В кабардинской историографии предприняты попыт­ки удревнить время расселения кабардинцев на их со­временной территории. С этой целью некоторые архе­ологические памятники искусственно передатируются (напр., известное каменное изваяние Дука-бек), появ­ление кабардинцев в Большой Кабарде относят чуть ли не к эпохе бронзы, т. е. ко II тыс. до н. э. Никакой научной основы эти построения не имеют. Как писал Ф. Боденштедт «древнейшим поселением кабардинцев считается Бештау (Пятигорск)[2], из которого они были

вытеснены татарами и русскими и осели на берегах Кубани, Волги и Терека…, в продолжительных крово­пролитных войнах, которые они попеременно вели то с грузинами, то с русскими, то с крымскими татарами, кабардинцы распылили свои силы, и гордый народ, не­когда занимавший первое место среди кавказских на­родов, стал добычей иноземных завоевателей» (47, с. 144).

Заселив предгорья и заперев входы в ущелья, ка­бардинцы тем самым изолировали в каменистом, бес­плодном высокогорье карачаевцев, балкарцев, чеченцев и осетин, попавших в зависимость от кабардинских князей. Осетины платили кабардинским феодалам дань — ясак, основную часть которого составлял скот. По источникам XVIII в. балкарцы и карачаевцы платили дань кабардинским князьям также скотом по одной овце с семьи в год. Зависимость от кабардинской феодаль­но развитой верхушки сказывалась не только в эконо­мической сфере, но и в сфере бытовой культуры: образ жизни кабардинских князей и уорков (воинов профес­сионального уровня, сопоставимых с европейскими рыцарями) долгое время был эталоном и образцом для подражания в феодальной среде не только Осетии и Балкарии, но и Дагестана, Чечни, Калмыкии («адыге хабзэ» — адыгские обычаи, в структуре которых выде­ляется кодекс рыцарского поведения «уорк хабзэ»). Согласно указанным обычаям, заниматься производи­тельным трудом или торговлей дворянам считалось по­стыдным. Согласно этике уорков, считалось неприлич­ным долго жить, ибо мужчина еще молодым должен достойно рыцаря сложить свою голову в бою. Более всего презирались трусость и жадность. «Щедрость и отвага — лучшее у черкесов средство приобрести изве­стность» — писал адыгский ученый XIX в. Хан Гирей.

В XV-XVIII вв. кабардинцы доминировали на Се­верном Кавказе и это не осталось незамеченным в Мос­кве. При князе пятигорских черкесов Темрюке Ида — ровс в XVI в. началось сближение Кабарды с Россией,

в 1552 г. в Москву прибыло первое адыгское посоль­ство, в 1557 г. Кабарда первой из народов Северного Кавказа вошла в состав России. Историк кабардин­ского народа Шора Ногмов по этому поводу отмечал: «Но более всего народ был обрадован союзом и покро­вительством России» (49, с. 107). Если учесть, что Ног­мов свой труд писал на основании устных преданий кабардинцев (письменности у них в первой половине XIX в. ещё не было), то можно в этих свидетельствах видеть мнение кабардинского народа.

В августе 1561 г. царь Иван IV Грозный женился на дочери Темрюка Кучсней, в православии получив­шей имя Мария. Этот династический брак показывает, какое значение придавали и в России, и в Кабарде ук­реплению взаимных связей. Кабардинское общество в XVII-XVIII вв. было наиболее феодализироваиным обществом Северного Кавказа, разделенным на ряд феодальных владений. В Большой Кабарде наиболее крупным владением были «Алегукины кабаки» за р. Малкой. Каждое владение имело свою боевую дру­жину, хорошо вооруженную. Но огнестрельное оружие было мало распространено. Состояние феодальной раз­дробленности приводило к постоянным междоусобным столкновениям, раздиравшим Кабарду.

В ходе Кавказской войны 1817-1864 гг. кабардин­цы сохраняли в основном нейтралитет, и войска Шами­ля, вступившие в Кабарду в 1846 г., вскоре вернулись в Чечню и Дагестан, не добившись успеха.

Кабардинский народ, как и другие группы адыгов, не имел своей письменности («грамоты де в черкасех нет и писать не умеют», — говорится в одном из русских документов). В первой половине XIX в. выдвинулся народный мудрец и общественный деятель Жабаги Ка — заноко, тоща же появился первый исследователь и про­светитель кабардинцев Шора Ногмов, получивший об­разование в духовной мусульманской школе с. Эндери (Дагестан), а затем в Петербурге. Ш. Ногмов составил первую грамматику кабардинского языка на русской графической основе, а также написал первую «Исто­рию адыгейского народа» с широким привлечением фольклорных и этнографических материалов адыгов (49, 50). Эти труды Ш. Ногмова не утратили научного значения до наших дней.

Жизненный уклад и быт кабардинцев почти ничем не отличались от быта других адыгских народов и также регулировались обычным правом и шариатским судом. Но, говоря о дореволюционной Кабарде, нельзя вновь не сказать о традиционном занятии коневодством. Здесь была выведена прекрасная верховая лошадь, по­лучившая название кабардинской и поставлявшаяся в кавалерийские части русской армии. Следует заметить также, что наличие хороших пастбищ и их рациональ­ное использование обусловили высокий уровень разви­тия животноводства: в конце XIX в. в Кабарде насчи­тывалось более полумиллиона голов мелкого рогатого скота, в первую очередь овец. Кажется, это хозяйствен­ное достижение в Кабарде не превзойдено до сих пор. После Октябрьской революции 1917 г. на Северном Кавказе начался процесс так называемой автономиза — ции. В январе 1921 г. ВЦИК издал Декрет об образо­вании Горской автономной Советской республики, в со­став которой вошли Кабарда, Балкария, Осетия, Ингу­шетия и Чечня. Горской республике была суждена не­долгая жизнь: в июне того же 1921 г. Кабарда вышла из Горской республики, объявив себя автономной обла­стью. Руководителем новой Кабарды был избран боль­шевик Б стал Калмыков, административным центром стал г. Нальчик. В 1937 г. автономная область преоб­разована в Кабардино-Балкарскую АССР. В настоя­щее время Кабардино-Балкарская Республика, пере­жившая в начале 90-х годов период сложной полити­ческой борьбы в связи с попытками создания отдельной Балкарской Республики и раскола территориального единства, имеет президентскую форму правления при наличии парламента. Политическая и общественная жизнь в республике стабильна.

В конфессиональном отношении кабардинцы явля­ются мусульманами-суннитами, подобно другим адыгс­ким народам. Эта религия привнесена в Кабарду отно­сительно поздно (в XVII-XVIII вв.) турками и крымс­кими татарами. Но тысячелетием раньше предки ка­бардинцев приняли православное христианство, про­никшее из Византии. Следы былого христианства со­хранились как в археологических памятниках, так и в фольклоре кабардинцев, о них писал Ш. Ногмов. В то же время христианство и ислам не смогли вытеснить остатки традиционных языческих верований, сохранив­шиеся до XX в. (Мазитха — бог лесов, покровитель охотников; Шибле — бог молнии; Тлепш — покрови­тель железа и кузнецов; Тхашхо, «Тха единый, Тха ве­ликий» — верховный бог, создатель жизни (48, с. 129- 130)). Языческие религиозно-магические культы со­четаются с мусульманскими представлениями и обря­дами.

Как все кавказские горцы, кабардинцы отличались гостеприимством и хлебосольством. По замечанию эт­нографа Б. Х. Бгажнокова, коллективные трапезы и пиры приобрели статус «особых социальных, полити­ческих институтов» с эпохи средневековья (51, с. 89).

Абазины. Начнем с ознакомления с абхазами, не проживающими на Северном Кавказе компактно, но родственными по языку и, вероятно, происхождению адыгским народам, и особенно абазинам. Происхожде­ние абхазов уходит в глубину тысячелетий, и в этом

вопросе еще много неясностей (и мало достоверных источников), но не вызывает особых сомнений их гене­тическая принадлежность к палеокавказской этноязы­ковой семье. В науке серьезно поставлен вопрос о ге­нетической близости палсокавказских племен с рядом племен ныне мертвых языков Передней Азии: хаттс — ким, урартским, хурритским. В таком случае абхазский язык вошел бы в группу языков — реликтов, оставших­ся от общего палеокавказского языка — основы, и в этом было бы его выдающееся научное значение (7, с. 17 — 18; 8, с. 53). Особенно близок был к современ­ным абхазо-адыгским языкам хаттский язык (III-II тыс. до н. э.). В то же время ряд археологов-кавказоведов с протоабхазами и протоадыгами связывает генетически так называемую дольменную культуру Черноморского побережья и Северо-Западного Кавказа II тыс. до н. э. (8, с. 125; 10, с. 318). (Дольмены — монументальные каменные гробницы, сложенные из огромных плит и с круглым отверстием в фасадной стене.) Видимо, в эту эпоху происходит распад протоабхазской — адыгской этнической общности и начинается процесс формиро­вания двух родственных, но отдельных групп, выде­лившихся территориально на севере и на юге Кавказа. Одновременно шла и дифференциация языков.

Такова схематичная, но вероятная картина древ­нейшей истории и происхождения (этногенеза) двух основных частей абхазо-адыгской группы: абхазской и адыгской. Завершение процесса дифференциации про­тоабхазов и протоадыгов специалисты относят к пер­вой половине II тыс. до н. э. (11). Как видим, абхазы и адыги действительно принадлежат к числу древней­ших насельников Кавказа.

В эпоху греческой колонизации Северного Причер­номорья и побережья Кавказа (с VII в. до н. э.) на территории древней Абхазии и причерноморских ады­гов появляются античные города. Одним из крупных по тем временам городов была Диоскурия (современ­ный Сухуми), куда, согласно Страбону (I в. н. э.), схо-

дились соседние племена «главным образом за солью». По словам Страбона, «из этих племен одни занимают вершины гор, другие же обитают в лесных долинах, питаясь большей частью мясом диких животных, дики­ми плодами и молоком» (12, с. 479). Из племен, жив­ших на территории Абхазии в античную эпоху, отме­тим кораксов, гениохов, санишв и, наконец, племена ап — силов и абазгов. Последние два племени — непосред­ственные предки абхазского народа, известные в ис­точниках сів. н. э. (7, с. 36).

Абазгия и Апсилия, как этнополитические образо­вания, существовали и в эпоху раннего средневековья. На севере древнеабхазские племена соседили с при­черноморскими зихами — племенем, родственным не только адыгам, но и абхазам. Не случайно адыги абха­зов до сих пор называют «а-зега» (13, с. 19). Видимо, зихи занимали промежуточное положение между аб­хазами и адыгами. Абазгия с VI в. находилась под сильным воздействием Восточно-Римской империи — Византии — и тоща же приняла христианство из рук византийских миссионеров (14, с. 86 — 97; 15). Апси­лия входила в состав Лазского царства в Западной Грузии (первые века н. э.).

В средние века происходит консолидация абхазс­ких племен вокруг абазгов и Абазгии, формируется сред­невековая абхазская народность. К концу VIII в. сло­жилось Абхазское царство, объединившее всю Запад­ную Грузию со столицей в Кутаиси (14, с. 236-237). Общим языком для всех народов Абхазского царства становится грузинский язык. Но абхазы не ассимили­руются грузинами и сохраняют свой язык и этничес­кую индивидуальность. Примерно в XIV-XV вв., вхо­дившая в состав абхазов этническая группа абаза-аба — зины (видимо, часть абазгов), переселилась на Север­ный Кавказ, получив название «таланта», что по-осе­тински звучит как «равнинники». Вслед за ними на север Кавказа перемещается еще одна абхазская груп­па «шхарауа» (13, с. 57). Они и образовали совремсн-

ный абазинский народ Северного Кавказа, имеющий абхазское происхождение.

Местность Абаза упоминает в связи с походом Ти­мура по Северному Кавказу персидский автор начала XV в. Низам ад-Дин Шами (16, с. 123). Так часть абхазского этноса оказалась на Северном Кавказе в окружении адыгских племен. В русских летописях XII — XV вв. северокавказские абаза и абхазы известны под названием «обез». Этноним «абаза» (самоназвание) в XVII в. известен как европейским (Жан де Лукка, Д’ Асколи), так и турецким (Эвлия Челеби) авторам. Абазины занимали верховья рек Большой или Малой Лабы, Урупа, Зеленчуков и Кубани, ще они жили впере­мешку с черкесами и карачаевцами. Сейчас абазины компактно живут на территории Карачаево-Черкес­ской республики в 13 селениях, их насчитывается бо­лее 30 тысяч человек. Абазинский язык распадается на два диалекта: тапантский и ашхарский, литератур­ным является тапантский диалект. По мнению некото­рых ученых, в средневековье и до XIX в. абазин было примерно втрое больше, чем теперь (17, с. 9; 18, с. 15 —16). Этнографически абазины близки кабардинцам.