Духовная культура народа представляет собой совокупность всей системы его мировоззрения: идеологических представлений, уровень нравственных и правовых норм, норм поведения, системы воспитания и взаимоотношений людей, уровень развития искусства, фольклора, пись­менности, народного творчества, различных религиозных воззрений и ве­рований и связанных с ними обрядов и обычаев, ритуальных игр, танцев, песен, восприятие окружающего мира и мн. др.

Уровень хозяйства, экономики и материальной культуры всегда опре­деляет и влияет на духовную культуру, а все они вместе находятся в тесном взаимодействии. Известно, что уровень духовной культуры в решающей степени зависит от материальных основ культуры. Поскольку духовная культура находится в таком тесном взаимодействии со многими сторо­нами жизни, то изучение ее в большой степени помогает более глубоко­му осмыслению всей истории народа. К сожалению, духовная культура кабардинского и балкарского народов эпохи XIII-XVII вв. до сих пор еще не изучена и не систематизирована. Имеющаяся литература в основном описывает религиозные воззрения, отдельные обычаи и обряды этих на­родов, что никак не может дать полного представления обо всей системе духовной культуры кабардинцев и балкарцев.

Наивно было бы ожидать исчерпывающего освещения этой сложной проблемы и в предлагаемом кратком очерке. Наша задача более скром­на — очертить круг элементов, составляющих духовный мир кабардинцев и балкарцев того времени, и остановить внимание на вопросах, слабо освещенных в нашей литературе.

Основой идеологических представлений является отражение действи­тельности, и прежде всего определенных общественных интересов. В спо­собах и формах этого отражения проявляется уровень психологического, нравственного, этического, а может быть, и этнического развития народа. Среди этих форм и способов отражения действительности немалое ме­сто занимают астрологические представления кабардинцев и балкарцев. Большой интерес заслуживает объяснение ими затмения солнца и луны: будто бы их пожирает некий дракон, воспользовавшись оплошностью их хранителей. Поэтому кабардинцы и балкарцы старались различными шу­мами и стрельбой разбудить стражей и спасти светила.

Не менее интересно объяснение названия Млечного Пути как «След отары», в чем нельзя не видеть отражение их земного скотоводческого уклада хозяйства.

В археологическом материале очень часты находки всевозможных под­весок в виде круга с перекрестием внутри. Этот вид амулетов, по общему признанию исследователей, является наиболее распространенным изобра­жением культа солнца — подателя всех благ и живительного тепла. Именно изображение этого культа чертили на земле балкарцы, становились в его центр и произносили клятву, о чем писал крупнейший ученый-социолог XIX в. М. М. Ковалевский. Безусловно, перед нами в этом этнографическом штрихе проявляется клятва солнцем и небом, распространенная в народе.

Культ солнца и луны у многих народов проявляется с глубокой древно­сти. В Кабардино-Балкарии это наблюдается с эпохи бронзы и отражено в нартском эпосе кабардинцев и балкарцев. Так, премудрая Сатаней — мать нартов — является дочерью солнца и луны, а одна из героинь балкарского эпоса зачала от лучей солнца. По верованиям адыгов, луна помогала им во многих житейских делах. По словам А. Мотрэ, «луна, которую некоторые черкесы обожают и поклоняются, открыла им врагов, и они изрубили на куски такое большое число людей…».

Источником знаний человека всегда является его трудовая деятель­ность и накопленный опыт. С трудовой деятельностью связано и зарож­дение искусства.

Образцы искусства известны в археологических памятниках в виде не­больших скульптур из глины, бронзы, каменных стел. Определенное пред­ставление об этом дают наскальные изображения, например, в верховьях реки Тызыл (приток Кенделена), где нарисованы сцены, скотоводческого и охотничьего быта — всадники, животные, а также ломаные линии, изо­бражающие горный ландшафт. Над этими изображениями нанесен упомя­нутый знак солнца в виде круга с перекрещивающимися лучами (ил. 88).

Большой интерес представляют орнаментальные узоры на войлочных коврах-киизах и арджанах (вид циновки), в которых изобилуют раститель­ные, геометрические узоры, изображения круторогих туров, оленей и пр.

Значительное развитие получили такие практические отрасли знания, как народная медицина, фармакология, ветеринария, токсикология, зале­чивание переломов костей, различных ран, удаление больных зубов и т. п.

Очень большой интерес вызывает кабардинский обряд чапщ, заключа­ющийся в постоянном развлечении больного, чтобы отвлечь его от боли. У балкарцев существовали различные приправы и настои из трав, коре­ньев и плодов для лечебных целей. В этих же целях нередко использова­лись различные бусы — от болезней зубов, горла, глаз, желудка и т. д. При археологических раскопках нередки случаи находок бус неизвестного назначения, обнаруживаемых в одном-двух экземплярах в различных ме­стах погребений. Есть основания полагать, что мы в этих случаях имеем дело с подобного рода бусинами-оберегами, использованными при забо­левании той части тела, где они обнаруживались.

В качестве оберегов использовались и различные амулеты-подвески из зубов и клыков диких животных.

Умение плавить железо, обрабатывать серебряную руду, изготовлять порох и другие горно-рудные навыки способствовали появлению элемен­тарных знаний в области химии.

Многовековая скотоводческая культура этих народов не могла не от­разиться в народном календаре. Многие месяцы года именуются у них определенными видами работ — сенокоса, стрижки, окота овец, отделения молодняка от маток, заготовки мяса впрок и т. п.

В период разложения родового строя и становления военной демо­кратии, с усилением грабительских и оборонительных войн, возникают ге­роические сказания. В эпоху раннего железа у народов Северного Кавказа складывается героический нартский эпос. В своем развитии он конечно же не мог стоять на месте, на одном уровне, а постоянно дополнялся и по­полнялся новыми историческими событиями, именами, отображенными в эпическом преломлении различных сюжетов. Например, в нартских ска­заниях балкарцев нашли отражение прямые аналогии с мировоззрением скифов, древнетюркские легенды о происхождении тюркских народов, гуннская легенда о том, как они открыли для себя неизвестные ранее зем­ли за Азовским морем и др.

На стадии перехода от доклассового общества к раннеклассовому, к которому мы склонны отнести и рассматриваемый период истории ка­бардинского и балкарского народов, начинается выделение профессио­нального умственного труда. Первыми такими профессионалами были сказители, певцы, постановщики театрализованных мифологических ин­сценировок и обрядовых мероприятий. К этой категории, несомненно, от­носятся кабардинские и балкарские сказители и певцы-джегуако, обличи­тельных песен и сатиры которых побаивались даже князья, наделенные неограниченной властью.

Большое место в духовной культуре народов занимали обрядовые игры, связанные с различного рода хозяйственными работами, воспита­нием ловкости и мужества, прошением дождя, хорошего урожая, богатого приплода и т. п.

Апогеем развития культуры общества является создание упорядочен­ной письменности. В этом отношении неоценимыми являются грамоты кабардинских князей XVI-XVIII вв., написанные на арабском и турецком языках. Столь же ценна каменная плита, найденная в 30-х гг. у аула Холам с балкарской надписью арабскими буквами, датируемая 1715 г. Надпись гласит о разделе и закреплении земли, установлении границ участков в присутствии третейских судей-свидетелей из соседней Дигории, Кабарды и Кумыкии (Дагестан). Этот документ свидетельствует о закреплении фео­дальной собственности на землю. В этом отношении его значение трудно переоценить.

Огромным историческим достоянием культуры народов Кабардино — Балкарии является обычай гостеприимства, зафиксированный еще в кон­це XIV в. летописцами Тимура при описании его походов на асов, обитав­ших в окрестностях горы Эльбрус. В 1395 г., после поражения Тохтамыша, один из эмиров Джучиева улуса, Утурку, нашел убежище у правителя асов Пулада, владевшего неприступной крепостью. Тимур обратился с пись­мом к Пуладу с требованием выдать ему Утурку. Но асский предводитель дерзнул ответить отказом самому Тимуру следующим образом: «У меня хо­рошо защищенная крепость и средства для защиты приготовлены; Утурку нашел у меня убежище, и, пока у меня будет душа в теле, я его не выдам и, пока смогу, буду защищать его».

О гостеприимстве черкесов пишет Интериано: «Вообще у них в обычае гостеприимно и с величайшим радушием принимать всякого. Хозяина и гостя они называют конак».

Составным элементом духовной культуры народов являются различ­ные предсказания, гадания и пр. Особо распространен среди балкарцев и кабардинцев обычай гадать на бараньей лопатке о будущем своего ста­да, о предстоящих военных столкновениях, о благополучии общины и т. п. В связи с этим уместно отметить недавнюю уникальную находку пастухов из Верхней Балкарии у перевала Шарыфчик. Речь идет о великолепно вы­полненной литой бронзовой лопатке овцы, которая, вероятно, висела на шее у древнего гадателя-шамана. Эта лопатка найдена вместе с другими бронзовыми предметами знаменитой кобанской культуры и датируется временем не позднее XIV-XII вв. до н. э.

У балкарцев в прошлом бытовал интересный и, вероятно, очень дей­ственный метод наказания человека, уличенного в непристойном по­ступке — воровстве, прелюбодеянии и т. п. Такого человека привязывали к «Камню позора» — Налат-таш. Эти камни представляли собой огромные валуны с просверленными отверстиями, в которые продевали веревку, и ею привязывали человека. Стояли камни, как правило, в самом людном месте селения. Каждый прохожий выражал свое презрение привязанному к ним человеку-преступнику.

Одним из элементов культуры взаимоотношения людей являются и со­циальные институты типа аталычества, левирата и др. Составной частью духовной культуры балкарцев можно считать «собрание старейшин» —

Тёре, во главе с верховным князем — олием. На заседании Тёре решались все важнейшие вопросы войны и мира, экономических и культурных свя­зей с соседними народами.

Большое место в культуре народов Кабарды и Балкарии занимали раз­личные религиозные верования, и прежде всего языческие, зарожденные в глубокой древности. Неумение объяснить явления природы порожда­ет поклонение предметам окружающей среды — камням, деревьям и пр. Смерть человека воспринималась как временное явление, и поэтому в могилу клали вместе с умершим все его оружие, орудия труда, пищу, воду, украшения и т. п. Это древнее представление у кабардинцев и балкарцев бытовало до принятия ислама — начала XVIII в. В захоронениях, как отме­чалось, обнаруживаются сабли, стрелы, ножи, кинжалы, предметы быта — ножницы, иглы, наперстки, кресала, всевозможные украшения — перстни, кольца, серьги и мн. др. Все это говорит о глубокой вере в загробную жизнь в языческих представлениях. С культом предков связаны погребальные обряды и периодические поминки, сопровождавшиеся обильными уго­щениями, жертвоприношениями и т. д.

Один интересный поминальный обычай балкарцев был отмечен в XIX в. Как и у многих тюркских народов, он называется чёк — т. е. «присядь». Суть его в том, что в ночь перед поминками изготовляется деревянное чучело, на него надевают одежду умершего, усаживают его у семейного очага, ста­вят перед ним угощение и просят у него помощи в своих житейских бедах. Поэтому обряд этот и называется чёк — поскольку чучело усаживалось у очага. Под таким же названием этот обычай зафиксирован еще в Орхоно — Енисейских тюркских надписях VIII в.

Языческие верования кабардинцев и балкарцев представлены боль­шим пантеоном отмеченных выше божеств-покровителей различных хо­зяйственных работ. Всем этим божествам приносились жертвы, в честь их устраивались различные обряды, игры. В этой связи интерес представляет верховное божество тюркских народов — Тейри (Тенгри). Еще в I в. через гуннов это божество было известно китайцам как бог «Голубого неба» и отождествлялось с солнцем. По сообщениям древних авторов, этому бо­жеству посвящались огромные деревья-дубы. Так, в V-VII вв. в столице гуннов — Варачане (в Северном Дагестане. — И. М.) был огромный дуб, о котором писали: «Среди множества божеств был Тенгри-хан, чудовищный, громадный герой, бог неба и света. Ему посвящались деревья (дубы), стро­или капища, приносили в жертву коней, кровь которых поливали вокруг деревьев, а голову и кожу вешали на сучья». Древнетюркский и балкар­ский Тейри аналогичен величайшему из греческих богов — Зевсу. Тому и другому посвящались огромные дубы и дубовые рощи, оба были богами неба, грома, молнии и дождя. Аналогии с греческими богами находят по своим функциям и многие адыгские божества, что достаточно отражено в литературе.

Говоря о посвящении деревьев божеству Тейри, нельзя не вспомнить священные деревья балкарцев и карачаевцев. Это прежде всего дикая груша Раубазы в Верхней Балкарии и «Одинокая сосна» в Карачае, ко­торым в прошлом приносили жертвы, просили у них благополучия и счастья. Следует отметить, что в чудодейственную силу дерева верили и предки балкарцев — древние болгары, о чем пишут средневековые авто­ры — Никифор и Феофан.

Большое место в мировоззрении кабардинцев и балкарцев занимали обряды «прошения дождя». С этой целью кабардинцы наряжали лопату, как куклу, и ходили с ней по дворам с песней-просьбой дождя. Этот об­ряд известен под названием Ханца-гуаша, что означает «Княжна-лопата». У балкарцев с этой же целью купали лягушку, раскрывали старые могилы и обращались к своим предкам с просьбой послать дождь для хорошего урожая и пр. Следует отметить, что к купанью лягушки с этой же целью прибегали и чуваши, одни из потомков древних болгар. А у гуннов лягуш­ки, особенно черепахи считались священными, их изображения очень часты на погребальных покрывалах-войлоках, в захоронениях гуннских князей.

Нельзя не отметить различные обряды и игры по поводу первых весен­них полевых работ, сопровождавшиеся обильными жертвоприношениями и пиршеством всей общины или селения. Исследователи XIX в. отмечали у балкарцев большой праздник, посвященный первому выходу в поле. Для этого дня всей общиной откармливали специального быка и в день празд­ника по его поведению угадывали будущий урожай: если он мычит, подняв голову, то урожай ожидается на верхних полях, а если опустит голову, то на нижних… Затем его резали и устраивали всеобщий пир, сопровождав­шийся играми, танцами и песнями. Очень важно, что этот обряд почти бук­вально совпадает с таким же празднеством крымских болгар, описанным этнографами. Подобный обряд заставляет вспомнить эпизод с «огромным быком в 64 обхвата» из балкарских нартских сказаний, вокруг которого ежегодно устраивали различные ритуальные игры, тризны и состязания. Археологический материал свидетельствует о значительной роли хри­стианства в развитии духовной культуры кабардинского и балкарского народов. Эта религия проникала сюда двумя путями — из Византии через Западное Предкавказье и из Грузии по перевалам Центрального Кавказа.

В 1849 г. А. Фиркович, в 1867 г. братья Нарышкины, а позднее и мно­гие другие авторы описали на территории Кабардино-Балкарии множе­ство церквей, камней с изображениями крестов. Археологами обнаруже­но около 14 церквей рассматриваемого времени на нашей территории. «Крытую железом церковь» видел еще в 1772 г. академик Гюльденштедт в Верхнем Чегеме. А в 1743 г. здесь же кизлярский дворянин Алексей Тузов отмечает, что жители хранили в строжайшей тайне «священные книги», оказавшиеся обрывками Евангелия XV в. В 1960 г. на Верхне-Чегемском и Нижне-Джулатском городищах XIII-XIV вв. были обнаружены нательные христианские кресты, а недавно у сел. Лашкута найдены несколько камен­ных стел в виде крестов, возможно, относящихся к X-XII вв.

Христианство отразилось и в народном календаре — в названиях дней недели, месяцев, нашло отражение в работах не раз упоминавшихся путе­шественников. Но все путешественники в один голос говорят, что у этих народов христианство было очень сильно переплетено с языческими ве­рованиями.

По словам Ш. Ногмова, кабардинские фамилии — Шогеновы, Шоген — цуковы — происходят от названий христианских священников-шугуенов. Гильом Рубрук писал, что «черкесы, аланы, асы исповедуют христианство», а Асколи уточнял, что у кабардинцев «есть шугуены, умеющие немного чи­тать по-гречески. Они соблюдают и христианские обычаи — по вторникам, средам и пятницам не едят мясо, соблюдают посты перед праздниками святых апостолов и перед Рождеством Христовым».

К концу XVII — началу XVIII в. можно говорить о проникновении исла­ма. Как и у многих народов Северного Кавказа, первыми его приняли со­циальные верхи. Среди археологического материала об этом может сви­детельствовать исчезновение к этому времени курганного обряда погре­бения у кабардинцев и появление мусульманских архитектурных форм в виде многогранных усыпальниц у балкарцев. О раннем проникновении ислама в города Золотой Орды может свидетельствовать и раскопанная нами на Нижнем Джулате крупнейшая на всем Северном Кавказе мусуль­манская мечеть XIV в., совершенно повторяющая по своим архитектурным деталям мечеть в столице Золотой Орды в городе Сарай-Берке на Волге.

Распространение ислама существенно повлияло на мировоззрение народов Кабарды и Балкарии последующих веков.

[1] Сведения об источниках см. в общем списке литературы, опубликованном в 3-м томе настоящего издания. — Изд.

[2] В скобках отмечены номер и страница источника в библиографии в конце данной работы.

[3] Отец географической науки (63 г. до н. э. — 23 г. н. э.), писал не ранее 18 г. н. э. 90 ■ И. М. МИзИЕВ

[4] Шумеры — древний народ, живший 5 тыс. лет тому назад на юге современного Ирака.

[5] П. Бутков отмечает, что в этом термине он преднамеренно заменил одну бук­ву в первом слоге.

Материальная культура народа представляет собой совокупность раз­личных предметов, изделий и сооружений, созданных трудом человека и служащих ему в повседневном быту. Ее неотъемлемыми элементами явля­ются поселения и жилища, одежда и украшения, пища и утварь, орудия труда и оружие, архитектурные памятники и многое другое. Все они, вме­сте взятые, отражают уровень экономики и культуры, способ хозяйствова­ния и торговые связи народов, так как каждая вещь представляет собой совокупность многих свойств и может быть полезна различными своими сторонами. Развивая эту мысль, можно сказать, что остатки средств труда имеют такое же важное значение для изучения исчезнувших общественно­экономических формаций, как строение останков костей для изучения ор­ганизации исчезнувших животных видов.

В этом смысле памятники археологии — вещи, некогда находившиеся в обращении в обществе как продукт или предмет человеческой деятель­ности, — не могут изучаться вне связи с общественной средой, внутри ко­торой они были созданы и использовались. Комплекс археологических памятников позволяет нам судить о материальной культуре народа.

Отдельные отрывочные сведения о материальной культуре кабар­динцев и балкарцев ХШ-XVIII вв. содержатся в путевых заметках многих путешественников того времени. Среди них заслуживают особого вни­мания упоминавшиеся Иосафат Барбаро, который впервые называет имя кавертейцы, Джорджио Интериано, оставивший наиболее полное описа­ние быта и культуры адыгов XV в. Не менее интересны сведения Адама

Олеария, Энгельберта Кемпфера, Мартина Броневского, Яна Потоцкого, Яна Стрейса, Жана Батиста Тавернье и др. И все же более полное пред­ставление о культуре народов Кабарды и Балкарии того периода мы по­лучаем посредством археолого-этнографических памятников, в изучении которых в последние годы достигнуты определенные успехи. Раскопаны и изучены десятки архитектурных памятников, могильников, поселений и городищ, сотни кабардинских курганов. На базе данных археологии и эт­нографии, которые подкрепляются сведениями письменных источников, мы можем судить об уровне культуры средневековых народов Кабарды и Балкарии.

Поселения и жилища. Большим пробелом в археологическом изучении остаются кабардинские поселения, которые до сих пор не удается обнару­жить. Это, вероятно, объясняется тем, что кабардинцы в ту эпоху быстро пе­ремещались с места на место. Вследствие этого легкие жилища строились из плетня с соломенной или камышовой крышей. Поселения на одном ме­сте долго не оставались, а следовательно, не оставался и культурный слой, по которому археологи изучают древние поселения и жилища.

Но этот пробел в некоторой степени восполняется теми скудными све­дениями, которые мы находим у отмеченных путешественников. Так, о пла­нировке адыгских и кабардинских поселений того времени можно судить по описанию и рисункам Тавернье, согласно которым поселения распола­гались по кругу со свободной площадью внутри для скота и колодца. Шора Ногмов писал, что адыги «издревле имели привычку располагать дома че­тырехугольником, так, что для четырех семейств делали одни ворота для выезда и выгона скота». Сведения о турлучных (плетенных из прутьев и ветвей) жилищах имеются и у Интериано, Олеария, Эвлия Челеби и др.

Таким образом, можно заключить, что в рассматриваемый период жи­лища кабардинцев представляли собой плетеные постройки, крытые со­ломой и камышом. Они имели несколько помещений, из которых одно постоянно принадлежало гостям. Как и в более позднее время, в каждую комнату вел отдельный вход. Каменных или земляных оборонительных сооружений вокруг селения не было. Но группы домов внутри селения и все селение целиком «ограждались изгородями из дерева и кустарника», пишет Эвлия Челеби, или «изгородями из сплетенных одно с другим дере­вьев», как отмечает Жан де Люк.

Нет никакого сомнения, что дальнейшие целенаправленные поиски значительно дополнят эти сведения.

Письменных сведений того времени о планировке поселений и жилищ балкарцев пока что не обнаружено, но зато большой материал по этим вопросам получен в результате археологических раскопок. Здесь прежде всего надо отметить средневековое городище XIII-XIV вв. у сел. Верхний Чегем, расположенное в небольшом ущелье Лыкъарильги на берегу реки Джилги-су, и поселение XV-XVIII вв. Эль-Джурт, находящееся в 3 км от го­рода Тырныауза, вверх по Баксанскому ущелью. В этом поселении в семье карачаевских князей Крымшаухаловых 15 дней гостили русские послы 1639 г., следовавшие в Имеретию.

Балкарские поселения, как правило, располагались на солнечных скло­нах гор, были укреплены системой мощных оборонительных сооружений. Жилища строились из горного рваного камня, без связующего извест­кового или другого раствора. Размещались дома скученно, террасообраз­но, как и жилища более позднего времени. В центре жилища сооружался очаг, обставленный каменными, обработанными брусьями — тыпыр-таш. Вдоль стен всегда устраивались каменные лежанки — тырхык. Каковы были перекрытия домов того времени, судить трудно из-за разрушенно­сти жилищ, но можно полагать, что они, как и в более позднее время, были деревянно-земляными и плоскими.

Как каждое городище или поселение в отдельности, так и каждое «Горское общество» средневековой Балкарии было укреплено системой башен, крепостей и замков.

Архитектурное наследие Кабардино-Балкарии в основном сосре­доточено в горной Балкарии. К настоящему времени здесь сохранились 7 башен, носящих имена своих владельцев, — башня Балкаруковых в сел. Верхний Чегем, башня Амирхана, две башни Абаевых, фрагменты башни Шахановых в сел. Кюнлюм в Верхней Балкарии; башня Ак-къала у сел. Безенги и остатки башни Суюнчевых у сел. Холам. Кроме того, сохранились 3 крепости — Усхур-къала в Хуламо-Безенгийском ущелье, Болат-къала и Малкъар-къала у сел. Верхняя Балкария. Большой интерес представля­ют 3 замка — Курнаят и Зылги в Верхней Балкарии и замок Джабо-къала в Хуламо-Безенгийском ущелье.

Перечисленные памятники делятся на две хронологические группы. Первая, куда входят Малкъар-къала, Болат-къала, Усхур-къала, относит­ся к XIII-XV вв. Вторая объединяет замки Зылги, Курнаят, Джабо-къала и фамильные башни Балкаруковых, Абаевых, Амирхана, Суюнчевых, Шахановых, которые относятся к XV-XVIII вв.

В Кабардино-Балкарии сохранился 21 надземный склеп. Кабардинцы называют их чешане, а балкарцы — кешене. В отличие от подобных склепов чеченцев, ингушей, осетин, в которых хоронили до 60 и более покойных, склепы Кабардино-Балкарии содержат одно, максимум три захоронения и служат мавзолеями-усыпальницами князей и их близких. Склепы-мавзолеи Кабарды и Балкарии представлены тремя типами — круглые в плане и яй­цевидной формы, как склеп Абаевых у сел. Ташлы-Тала, склеп в ауле Мухол в Верхней Балкарии. Второй тип — склепы прямоугольные в плане с дву­скатными крышами, как склепы Куденетовых у сел. Лечинкай, склепы у замка Джабо-къала, у замка Курнаят, склеп Камгута Крымшаухалова на средневековом поселении Эль-Джурт. В эту же группу входят четыре скле­па у сел. Верхний Чегем. Третью разновидность мавзолеев-усыпальниц представляют склепы многогранные в плане и с пирамидальными крыша­ми, как склепы Бековичей-Черкасских у сел. Чегем II, четыре склепа у сел. Верхний Чегем и склеп у сел. Баксаненок.

Наиболее древними являются круглоплановые склепы, а также скле­пы у замка Курнаят и Джабо-къала, склеп Камгута, которые, судя по при­легающим к ним могильникам, относятся к XV-XVI вв. Остальные склепы датируются XVI-XVIII вв.

Все отмеченные памятники сложены из хорошо обработанных камней, на прочном известковом растворе, и свидетельствуют о высоком уровне строительного мастерства и большом умении организации труда в эпоху Средневековья. Даже видавшие виды летописцы Тимура удивлялись тому, как были построены указанные выше башни и замки. По их словам: «У та­мошних обитателей Эльбурза были крепости и укрепления на вершинах гор, и пройти туда было чрезвычайно трудно вследствие высоты их, кото­рая была так велика, что у смотревшего мутился глаз и шапка валилась с головы, в особенности крепость Тауса, которая лежала на третьем уступе горы, как гнездо хищной птицы, на такой вышине, что пущенная стрела туда не долетала».

Многие из этих сооружений построены на таких участках, что даже со­временные исследователи добирались к ним при помощи альпинистского снаряжения. Невольно напрашивается вопрос: а как обходились древние строители, как доставляли они сюда камни, известковый раствор, дере­вянные балки для перекрытий? Все эти вопросы уже сами по себе говорят о высоком уровне организации труда.

Одежда. Археологический материал дает более полное представление о женской одежде, чем о мужской. Одежда описываемого времени до сих пор не являлась предметом специального исследования. Существующая этнографическая литература о народах Северного Кавказа почти не затра­гивает одежду древнее XVIII-XIX вв.

Поскольку основой хозяйства кабардинцев и балкарцев было скотовод­ство, то для изготовления одежды шли прежде всего товары этой отрасли — шерсть, шкуры, кожи и пр. В археологических памятниках изделия из этих материалов сохраняются очень плохо, но тем не менее определенные на­ходки позволяют воссоздать отдельные элементы одежды того периода.

Одной из замечательных находок является почти полностью сохранив­шаяся женская одежда XIII-XIV вв. из могильника Байрым у сел. Верхний Чегем. Этот уникальный комплекс можно посмотреть в экспозиции Национального краеведческого музея города Нальчика, где он выстав­лен после реставрации в Государственном историческом музее. Головные уборы кабардинок и балкарок изготовлялись из дубленой кожи, войло­ка и домотканого грубого сукна. Форма их в основном была круглая или многогранная с конусообразным верхом. Шапочка из Байрыма была изго­товлена из войлока, имела 5-гранную форму в основании. Сверху войлок покрыт шерстяной тканью, а поверх нее шапочка накрыта легкой шелко­вой вуалью, из нее же на одной из граней шапочки был прикреплен пыш­ный бант.

Верхнюю одежду представлял кафтан из грубой ткани с меховой ото­рочкой подола и рукавов. Под кафтаном была рубашка из шелковой ткани полотняного переплетения покроя «кимоно» с длинными рукавами. От горловины до талии рубашки идет разрез, вдоль которого нашиты мел­кие металлические пуговицы и петли из тесьмы. Манжеты рукавов и по­дол рубашки были отделаны кружевами. На поясе прикреплены две петли из рулика, на которых подвешена туалетная сумочка, в которой лежали самшитовый гребешок и бронзовый орнаментированный наперсток. Под рубашкой находились широкие шаровары, сшитые из ластовиц и четырех равных полотнищ клетчатой полотняной ткани. Шаровары в талии, объе­мом 74 см, держались на шнурке.

Завершая описание этого костюма, отметим две пары кожаных сапо — жек. Одни из них представляли собой ноговицы из мягкой, отлично об­работанной кожи, типа лайковых изделий. Другие являлись верхними сапожками больших размеров, украшены тисненым орнаментом.

У женщины из Байрыма хорошо сохранилась прическа — волосы за­плетены в косы и уложены на голове в виде короны. В заплетенных косах видны два тонких шелковых шнурка, скреплявших прическу. Этим под­робным описанием женского костюма мы обязаны реставраторам ГИМа — С. Скопинцевой и Т. Никитиной.

Описанный костюм является уникальным памятником культуры средневекового населения не только Кабардино-Балкарии, но и всего Северного Кавказа.

Много фрагментов одежды найдено и в других памятниках республи­ки. Интерес представляют кожаные, остроносые тапочки из кабардинских курганов у сел. Старый Черек, фрагменты шапочек, обрывки тканей, кожи, из которых шилась одежда.

Островерхие дамские шапочки украшались металлическими, кону­сообразными навершиями, инкрустированными вставными камнями. Завершались они нередко лунообразными серебряными или позолочен­ными пластинками или обвивались крученой тесьмой и руликом. Лобная часть этих уборов украшалась различными орнаментированными диаде­мами из металлических пластин (ил. 119).

Неотъемлемой частью женского костюма являлись многочисленные украшения — перстни, серьги, кольца, браслеты, поделки из кости, кам­ня, дерева, железа, серебра и золота (ил. 114). Такую же часть их одежды и костюма составляли всевозможные железные ножички, ножницы (для стрижки овец и портняжные), двусторонние самшитовые гребешки, зер­кала, различные нашивки, бляшки и пр.

Археологический материал свидетельствует, что многие детали позд­нейшего женского костюма кабардинок и балкарок формировались в рас­сматриваемое время. Это относится и к нагрудным металлическим застеж­кам, наборным поясам из пластинок, островерхим шапочкам и т. п. (ил. 32).

Небезынтересно отметить, что островерхие конические шапочки но­сили еще скифские женщины в VII-V вв. до н. э. и женщины-аланки в VIII — IX вв. У кипчаков (половцев) подобные шапочки назывались «бокка», как и в детской речи балкарцев.

Фрагменты мужской одежды, представленные в археологическом ма­териале, говорят, что она также шилась из домотканых шерстяных тканей, войлока, кожи, меха. Большой интерес представляет кафтан из курганов у станицы Белореченской, описанный В. П. Левашовой. Один из кафтанов доходил до колен, сходившиеся борта застегивались от ворота до пояса крупными пуговицами. Там же был представлен халат прямого покроя, однобортный, без воротника. Кроился он из четырех полотнищ, в боковые швы вставлялись длинные клинья.

Мужские шелковые рубашки «китайского покроя» из цветной ткани, ворот которых завязывался тонкой тесьмой, из балкарских средневеко­вых склепов Верхней Балкарии описаны Г. Н. Прозрителевым. Находки остатков войлока и густоволокнистых тканей позволяют полагать, что уже в те времена были известны накидки из войлока или бурки.

Распространенный головной убор — башлык был известен еще ски­фам, очертания его встречаются в средневековых каменных изваяниях Северного Кавказа.

Географ I в. Страбон отмечает, что жители Кавказских гор «летом взби­раются на вершины, подвязывая подошвы из воловьей кожи». Как нам ка­жется, здесь нетрудно видеть прообраз кабардинских и балкарских гон- шарыхов и чабуров.

Судя по этнографическим данным, балкарцы в дождливую погоду ис­пользовали накидки — гебенек. Этот вид плаща бытовал у древних болгар, чувашей, алтайцев. Автор XIII в. Рашид ад-Дин пишет, что в дождливую по­году монгольские войска надевали «валянные из войлока капенеки».

Мужской костюм ХШ-XVII вв. украшался различными нашивками, бляшками и пр. Особым украшением в национальном костюме кабардин­цев и балкарцев являются газыри. По общему признанию этнографов, га — зырницы — это «карманы с мелкими отделениями, в которые вкладывали газыри — деревянные трубочки с заготовленными в них зарядами для ог­нестрельного оружия… К концу XIX в. в связи с появлением пятизарядной винтовки газырницы утратили свое значение и сохранились как украше­ние». Этим и объясняется их название хазыр — «готовый», вошедшее в ли­тературу, как газыри.

Археологические данные о средневековой одежде кабардинцев и балкарцев дополняются отдельными сведениями путешественников. Интериано в своем описании Черкесии пишет: «Верхняя одежда адыгов делается из валяной шерсти, наподобие церковной мантии… На голове но­сят шапку из этого же войлока… Носят сапоги и ботинки, надеваемые одни на другие и очень нарядные, а также широкие холщовые шаровары».

В 1654 г. Арканджело Ламберти в описании Колхиды (Грузии) приво­дит одно интересное сообщение, что в бытность его в Колхиде какой-то народ напал на «Московское царство, а часть его войск направилась на Кавказ, чтобы напасть на сванов и карачаевцев». Пришельцы были разби­ты, а среди убитых оказалось много женщин. Владетель Колхиды изъявил сильное желание, чтобы хоть одну из этих женщин доставили ему. Доста­вить живых женщин не удалось, но ему доставили несколько экземпляров их боевой одежды. «К панцирю внизу приделано что-то вроде юбки, кото­рая достигает до колен; она шерстяная, наподобие нашей саржи, но такая ярко-красная, что похожа на самую тонкую порфиру. Обувь была покрыта крохотными кусочками белой меди, величиной не больше булавочной го­ловки… Эти воинственные женщины, как мне передавали, обыкновенно воюют с татарами, называемыми калмуками».

Академик П.-С. Паллас, путешествуя в 1793 г. по Кавказу, среди прочих рисунков сделал зарисовки костюмов кабардинского княжеского сосло­вия. Отличительной особенностью их боевого одеяния была «боевая юбоч­ка» из плотной шерстяной ткани, скорее всего из войлока, ярко-красного цвета, обшитая по краям галунами. В собранном виде она прикреплялась к поясу с правой стороны. Более ранние сведения о таких юбочках дают среднеазиатские миниатюры XV в. Среди них есть изображения охотни­чьего костюма местных феодалов. В него входила короткая распашная юбка типа киргизской набедренной одежды — бельдемич.

Исследователи отмечают, что подобные юбки в прошлом служили бое­вым одеянием. В 1981 г. на Среднеазиатско-Кавказских этнографических чтениях было высказано мнение, что изображенные Палласом войлочные юбки кабардинских князей играли боевую защитную роль, как и бельде­мич, и восходят к нему своим происхождением. В 1634 г. Эмиддио Дортелли д’Асколи подтверждает, что излюбленным цветом для мужской одежды у черкесов был красный. По его словам, «носят они верхнее платье до ко­лен, рукава его сверху широки, снизу обтянуты и разрезаны или откры­ты вдоль, как у испанцев или французов. Чулки носят в обтяжку, башмаки узкие с одним швом спереди, без всяких украшений… Плащ из цельного куска материи, узкий около ворота, а внизу широкий, так что едва обрисо­вывает стан». Далее он говорит, что «замужние женщины прикрепляют к задней части головы как бы другую, набитую материями, так что они ходят словно с двумя головами. Девицы носят шапочки и распускают волосы».

В том же году монах Жан де Люк также отмечает красные рубашки из бумажных тканей, бурки из войлока и др. В 1668 г. Жан Батист Тавернье писал, что одежда черкесов «состоит из цветного платья, сделанного из хлопчатобумажной ткани…». Он также писал, что их женщины, как только выйдут замуж, меняют форму головного убора и «привязывают сзади го­ловы толстую подушечку из войлока и закрывают ее белым покрывалом, сложенным в мелкую складку».

Описываемые Тавернье башмаки, «сделанные как сверху, так и снизу из сафьяна и имеющие только один шов», очень близки фрагментам тапочек, найденным в кабардинских курганах у сел. Старый Черек.

О войлочных плащах указанных народов говорит и Адам Олеарий в 1653 г. Его описания женского костюма, и особенно головного убора, по­вторяют сведения Интериано и Тавернье: «На голове у них двойные чер­ные подушки, на которые они кладут сложенный бумажный платок или платок пестро вышитый, и затем все это связывают под подбородком. У вдов же сзади головы большие надутые бычачьи пузыри, обвитые пе­стрым флером или белой бумажной материей; издали получается впечат­ление, точно у них по две головы».

Спустя 30 лет на Кавказе побывал Я. Я. Стрейс, описания которого поч­ти повторяют сведения Олеария. Он, как и его предшественник, говорит об этих же «бычачьих пузырях» и что издали кажется, будто у них по две головы. Но добавляет, что зимой кабардинцы носят шубы, а летом ходят в одних рубахах — желтых, красных, синих или зеленых. Мужская одежда их состоит, по словам Стрейса, из «серого верхнего платья, поверх которого надевается бурка косматой, грубой шерстью наружу. Она завязывается или застегивается на пуговицу у шеи, чтобы ее можно было поворачивать в любую сторону». Почти то же самое об одежде адыгов, черкесов сообща­ет Энгельберт Кемпфер в своем труде, изданном в 1723 г.

Вот, пожалуй, и все сведения о средневековой одежде кабардинского и балкарского народов, которые мы можем почерпнуть из письменных ис­точников и археологического материала.

Нет сомнений в том, что основные элементы мужского костюма изуча­емых народов, распространенные в позднейшее время, формировались в рассматриваемую эпоху. Здесь прежде всего отметим бурки, башлыки, черкески, которые, по общему мнению этнографов, «свое наименование получили от русских, которые впервые увидели ее на адыгах-черкесах…». Балкарцы этот вид одежды называют чепкен. Под названием чекменона из­вестна узбекам, киргизам, кубанским казакам. Термин башлык происходит от слова баш — «голова», и в буквальном переводе означает «наголовник».

Пища. Интересный материал дают археолого-этнографические данные о средневековой пище кабардинцев и балкарцев. Как и в истории других народов Северного Кавказа, этот вопрос почти не изучен и не обобщены материалы археологии, этнографии и письменных источников. Наша по­пытка и в этом вопросе является первой пробой систематизации разроз­ненного материала.

Пища является существенным элементом материальной культуры лю­бого народа. Она формируется на протяжении всей его истории. В ней на­ходят отражение такие важнейшие стороны жизни, как хозяйство, культу­ра, исторические взаимосвязи с соседними народами на различных эта­пах развития.

Немаловажное значение в сложении всего комплекса пищи играет физико-географическая среда, фауна и флора исторической территории народа, поскольку все это накладывает существенный отпечаток на хозяй­ственную деятельность, которая непосредственно связана с производством продуктов питания. В силу всего этого пища больше, чем другой элемент ма­териальной культуры, характеризует хозяйственный уклад народа.

Вместе с изменениями формы и содержания хозяйства менялась или существенно дополнялась и пища. В технологии ее приготовления, рецеп­туре и терминологии очень часто отражаются и важные этнические пере­плетения, смешения, взаимовлияния различных племен и народов, и бо­лее всего соседствовавших длительное время. Одним словом, развитие и формирование пищи, самого необходимого элемента материальной куль­туры, связаны с весьма существенными сторонами жизни народа.

Кухонная утварь, форма подачи пищи, ее употребление, почитание старших за трапезой, членение туши, особенно жертвенной, подача пищи по социальному и возрастному рангу участников трапезы, ритуальная пища, различные церемонии и суеверия, связанные с приготовлением и приемом пищи, и многое другое имеют огромное значение для освещения и более глубокого понимания быта, нравов и верований народов Кабарды и Балкарии XIII-XVII вв.

Кабардинцы и балкарцы издревле живут в предгорьях и горах Центрального Кавказа, являются традиционными скотоводами. Поэтому в их пище на первый план выступает мясомолочная продукция. Земледелие значительно лучше было развито в Кабарде, а в Балкарии оно играло под­собную роль, вследствие чего мучная пища у первых была более распро­странена, чем у вторых.

Археологический материал не позволяет полностью восстановить средневековую кухню этих народов, но относительное представление о ней получить все же можно.

Употребление в пищу зерновых культур в XIII-XVII вв. подтверждается как находками зерен проса и ячменя в погребениях того периода, так и обнаруженными зернотерками, жерновами ручных мельниц, каменными ступами, пестами на поселениях и городищах. Находки в памятниках мно­жества костей домашних и диких животных говорят о том, что мясо этих животных составляло основу пищи названных народов.

Можно предполагать, что пища рассматриваемого времени вряд ли существенно отличалась от этнографически известной пищи XVIII-XIX вв., за исключением ограничений, внесенных исламом, и дополнений продук­тами позднейшего огородничества.

Некоторые блюда балкарцев и кабардинцев представляют историче­ский интерес. Прежде всего различные виды заквашенного молока — айран, который был неотъемлемой частью повседневной пищи и неоднократно упоминается в нартских сказаниях, зафиксирован средневековыми авто­рами. Гильом Рубрук, путешествовавший в середине XIII в., писал, что «им дали выпить своего коровьего молока, которое было очень кисло; они называли его айра». В прошлом у балкарцев был распространен кумыс, который китайскими источниками отмечается еще у гуннов в первых ве­ках н. э., а в XIII в. описан тем же Рубруком как молочный напиток у наро­дов Предкавказья. Не усматривая прямой преемственной связи, все же следует сказать, что кислое молоко, различные сыры, столь широко бы­товавшие у кабардинцев и балкарцев, знаменитый Геродот отмечает еще у скифских племен как их повседневную пищу. Он приводит слова скиф­ского мудреца Анахарсиса о том, что завтраком и обедом для каждого скифа служат молоко и сыр. Разумеется, что в данном случае имеется в виду кислое, заквашенное молоко, так как вряд ли древним кочевникам удавалось сохранить молоко в свежем виде на длительный срок. Скифы называли сыр иппак, что очень созвучно алтайскому названию пиштак и балкарскому бишлакъ. Но вполне возможно, что скифское название вос­ходит к общетюркскому термину аппак — «наибелый». Дело в том, что все молочные продукты у тюркских народов объединяются общим словом акъ, т. е. «белый». Вполне допустимо, что скифы называли сыр термином «наибелый», «чисто белый», т. е. аппакъ.

По сведениям Геродота, скифы изготовляли напиток асхи, название которого многие видные специалисты по древнегреческим источникам К. Мюлленгоф, В. В. Латышев, С. Я. Лурье связывают с тюркским словом ачы — «горький». Мне думается, весьма заманчиво сопоставить скифское слово асхи с балкарским термином ицхи — «напиток».

Традиционное блюдо кабардинцев, представляющее собой крутую ка­шицу из просяной крупы, — паста. Она употребляется вместо хлеба с жир­ной мясной пищей, очень часто упоминается в трудах многих путешествен­ников. Уместно вспомнить, что историк I в. Плиний пишет, что «просо лю­бят в особенности жители Камнании (Кумании? — И. М.) и приготовляют из него белую кашу; делается из него также очень вкусный хлеб».

Балкарцы и кабардинцы в прошлом заготавливали впрок муку — къу — ут из поджаренных зерен ячменя, позднее кукурузы и пшеницы. Эта мука готова к употреблению с айраном, сливками, молоком и маслом. В опре­деленной степени ее можно сравнить с заготовленными впрок сухарями. Интересно, что тот же Плиний говорит: «…сарматские племена также по большей части питаются этой кашей (пастой. — И. М.) и даже сырой мукой, примешивая к ней кобылье молоко». Безусловно, это под сырой мукой ав­тор не разглядел къуут, а под «кобыльим молоком» имел в виду кумыс.

Глубокую историческую традицию имеет широко практикуемое среди кабардинцев и балкарцев вяленое и сушенное на солнце мясо. Греческие и римские авторы, описывая быт кочевников, часто говорят, что те пи­таются сырым мясом, которое долго возят у себя под седлом. Не может быть сомнений в том, что эти авторы не употребляли сушеное мясо, кото­рое кочевники возили у седла вместе с айраном, сыром, маслом, мукой — къуутом. При таком снаряжении всаднику не было необходимости даже слазить с коня для утоления голода и жажды. А это имело очень важное значение при длительных переходах и кочевках.

Много интересных сообщений имеется у средневековых путешествен­ников о мясном бульоне — ляпс и шорпа, которыми обязательно сопровож­дается мясо, подаваемое к столу. Столь же часто упоминаются и различ­ного рода колбасные изделия кабардинцев и балкарцев, употребляемые в свежем виде. Среди них надо отметить сохта — колбасное изделие из свежей печени, почек, а также колбасное блюдо из свежего внутреннего жира, завернутого в кусочек рубца. Последнее блюдо кабардинцы назы­вают жарума, а балкарцы, как и многие народы Алтая, Средней Азии, име­нуют его жёрме, т. е. «завернутый».

Особенно почетной долей при торжественных тризнах и жертвоприно­шениях считается голова животного и порция, содержащая лопатку туши. Вероятно, поэтому археологи так часто находят кости черепов и лопаток в святилищах и культовых местах.

Такова в общих чертах краткая характеристика средневековой пищи кабардинцев и балкарцев.

Утварь. Домашняя утварь рассматриваемых народов изготовлялась из дерева, кости, шкур и пр. Для изготовления различных предметов быта из этих материалов использовались топоры, пилы, молотки, стамески, зуби­ла и мн. др., фрагменты и следы работы которых археологи обнаруживают при раскопках. Об этих орудиях труда и утвари имеются сведения в рабо­тах неоднократно уже отмечавшихся путешественников.

Широко использовались шкуры животных. Целиком содранная шкура овец шла на приготовление кожаных мешков — гыбыт, тулукъ, къапчыкъ и т. п. О таких мешках писали Плано Карпини и Гильом Рубрук.

Обработанные рога животных использовались, по словам Н. Витсена, в качестве стаканов. В археологическом материале часто встречаются фраг­менты деревянных чашек, ложек, столиков-треножек и т. п.

В XIII-XIV вв. на Северном Кавказе происходят коренные изменения. Многократные походы монголо-татарских войск через северокавказские земли, рейды во внутренние области, а затем такие же погромы армий Тимура — все это самым пагубным образом отразилось на экономике, культуре и социальном развитии народов Кабардино-Балкарии. По всему региону шел двуединый процесс — рост кочевий для захватчиков за счет роста запущенных земельных угодий коренных обитателей края.

Северный Кавказ вместе с Юго-Восточной Европой превращается в коче­вья золотоордынских ханов. Северокавказские земли, богатые пастбищами и плодородными пахотными угодьями, теперь составляют часть Джучиева улуса, или Золотой Орды. Здесь ее ханы разбивают свои ставки. Об этом красноречиво говорит тот факт, что в 1318 г. князь Михаил Тверской был вы­зван ханом Узбеком «в ставку на реке Сивинце» (река Сунжа. — И. М.).

Большие средневековые города Верхний и Нижний Джулаты, у ны­нешних станицы Змейской и города Майского, были переименованы в Татартуп, т. е. «Стан татаров». Прежде это были богатейшие города, где армия Тимура запасалась «провизией из тамошних зерновых запасов». Теперь же, после погромов Тимура, они прекращают свое существование. Народы Северного Кавказа, в т. ч. и Кабардино-Балкарии, и их земли оказа­лись втянутыми в систему военно-политический организации Золотой

Орды, за что и были разорены Тимуром. В конце XIV — начале XV в. предгор­ная полоса Северного Кавказа, прежде населенная аланами, покрывается густой сетью кабардинских курганов вплоть до реки Сунжи.

Основным занятием кабардинцев и балкарцев в описываемую эпоху по — прежнему оставались скотоводство и земледелие, значительно подкрепля­емые охотой, бортничеством, садоводством, рыболовством, различными ремеслами и промыслами. Однако не все эти виды хозяйства имели оди­наковую значимость в экономике народов. В зависимости от сложившихся в домонгольское время хозяйственных навыков, а также в силу различных физико-географических и климатических условий — в горах и на равнине, доминирующим занятием являлось либо скотоводство, либо земледелие, либо сочетание того и другого. В зависимости от этих же условий опреде­лялся удельный вес различных промыслов и подсобных занятий.

Земледелие. Основным земледельческим районом являлась предгор­но-плоскостная зона, т. е. Кабарда, но посильной обработкой земли и гор­ным земледелием занимались и жители гор — балкарцы

Определенное представление о земледелии этих народов дают архео­логические материалы. На ряде домонгольских поселений часто обнару­живались железные лемехи от плугов, мотыги, серпы, каменные зерно­терки, жернова ручных мельниц, ступы, песты и пр. В ряде кабардинских курганов, например у сел. Старый Черек, археологи находили зерна про­са. Истлевшие зерна ячменя исследователи обнаруживали и в средневе­ковых склепах Балкарии.

О развитии земледелия свидетельствуют обширные террасовые поля на склонах гор, неоднократно отмеченные многими авторами. Об этом же говорит и система поливных каналов, водопроводов из глинобитных, гон­чарных, деревянных труб на горных поселениях, а также наличие глубоких зерновых ям на поселениях и городищах Кабарды и крепостях Балкарии.

По сообщениям письменных источников, распространенной куль­турой у кабардинцев было просо, а у балкарцев — ячмень. Эти культуры хорошо известны в устном народном творчестве, в т. ч. и нартском эпосе балкарцев и кабардинцев.

Судя по сообщению Интериано (XV в.), у черкесов пахота велась на быках, а зерно они мололи на ручных каменных мельницах. Н. Витсен и Тавернье (XVII-XVIII вв.) говорили, что адыги «не обрабатывают несколько лет подряд одно и то же поле, а переносят ежегодно свои плантации с ме­ста на место». Это свидетельствует о навыках переложной системы земле­делия уже в описываемую эпоху.

В 1235 г. доминиканский миссионер Юлиан сообщает, что «в Алании во время пахоты все люди одного селения при оружии вместе идут на поле». В его сообщениях интересен и другой факт: когда путешественникам было необходимо из-за большой нужды продать нескольких своих работников, чтобы остальные могли продолжить путь, то им это сделать не удалось, «так как никто не умел ни пахать, ни молоть». Один из их работников «умел де­лать ложки и кое-что другое, за что иногда они получали немного проса».

Иосафат Барбаро (XV в.), говоря о стране «Кремух», рядом с которой живут «кавертейцы и асы», пишет, что «земля их изобилует хлебом, скотом и медом». В 1634 г. о наличии у них проса и другого зерна пишет Дортелли д’Асколи. Об этом же писал Жан де Люк. Сведения о земледелии у народов Кабарды и Балкарии XIII-XVII вв. имеются у Феррана, Кемпфера, Мотрэ и других авторов интересующей нас эпохи.

Все сказанное достаточно свидетельствует о роли земледелия в хозяй­стве народов нашей республики в далеком прошлом.

Скотоводство являлось основным видом хозяйственной деятельно­сти, основой всей экономики названных народов. Какова бы ни была доля земледелия, оно все же не могло заменить собой экономического значе­ния скотоводства, которое было развито и формировалось здесь на про­тяжении многих тысячелетий.

Различные изображения скотоводческого быта, находки большого ко­личества остеологического (костного) материала, предметов по уходу за скотом, по обработке продуктов скотоводческого хозяйства, обнаружи­ваемые археологами, убедительно говорят о доминирующей роли ското­водства в общей системе хозяйства кабардинцев и балкарцев. Скот обес­печивал их всем необходимым: продуктами питания, кожей и шерстью для изготовления тканей, войлоков, ковровых изделий, бурок, башлыков и другой одежды.

Высокому уровню развития скотоводства способствовала богатая кор­мовая база — прекрасные альпийские луга в горах и богатейшие речные долины, изобилующие сочными травами на равнине и в предгорьях.

Народы Кабарды и Балкарии разводили крупный рогатый скот, лоша­дей, овец, свиней, домашнюю птицу. Кости этих особей являются постоян­ными находками археологов.

Побывавший в Предкавказье в середине XIII в. Плано Карпини пишет, что «его жители очень богаты скотом — верблюдами, быками, овцами, коза­ми, лошадьми, а вьючного скота у них такое огромное количество, какого, по нашему мнению, нет в целом мире». Иосафат Барбаро дополняет это словами о том, что в тех краях «разводили прекрасных быков, что их хвати­ло бы вполне даже на итальянские бойни». Особое удивление вызывали у путешественников бараны с огромными курдюками, которые позднее по­лучили название «карачаевской породы» и восхищали даже лондонских гастрономов. Выдающихся успехов народы Кабардино-Балкарии достигли в области коневодства. Интериано писал об адыгах, что «часто они готовы отдать все свое имущество за коня, который им приглянется, и нет у них вещи драгоценнее хорошего коня». Эту же оценку продолжает Тавернье в следующей формулировке: «Их главное богатство заключается в стадах, в особенности в прекрасных лошадях, очень сходных с испанскими. Они имеют, кроме того, большое количество коз и овец, шерсть которых так же хороша, как и получаемая в Испании, так что московиты приходят и заку­пают ее для выделки войлока». Почти то же говорит и Кемпфер: «Их глав­ное богатство состоит в скоте и особенно в прекрасных лошадях, которые ценятся наравне с испанскими, затем в козах и овцах, из шерсти которых москвичи изготовляют войлок».

В скотоводстве, как и в земледелии, проявляется вертикально-зональ­ное размещение, дифференциация хозяйства. В горах разводили в основ­ном мелкий и в меньшей мере крупный скот. В предгорьях и степи домини­ровало разведение быков, коров, лошадей и меньше коз и овец.

О значительной роли овцеводства в Балкарии свидетельствует и древ­ний пастушеский двадцатиричный счет, который соседние пастухи, на­пример осетинские, категорически именуют «балкарским счетом». Кроме того, пастухи-овцеводы пользовались и специальными деревянными бир­ками с зарубками, как и древнетюркские племена Дебо,

Скотоводство было отгонным. На весенне-летний период скот отго­няли на горные пастбища, зимой содержали в стойлах, а иногда на око- лоаульных выгонах. Выгон на зимние пастбища практиковался в горных районах. Зимой со скотом уходили только мужчины, а летом и женщины, и целые семьи.

Большая роль скотоводства в жизни этих народов отражена в эпиче­ских сказаниях, детских играх, ритуальных танцах и пр. Скотоводство на­шло отражение и в народном календаре, празднествах, обрядах и обы­чаях. Например, первый ягненок сезона у балкарцев приносился в жертву покровителю овец Аймушу, чтобы был хороший приплод. Жертвенный ягненок назывался Тёлю баш — «Глава приплода».

У адыгов божеством-покровителем коней и наездников был Зейгут, по­кровителем овец — Емыш, покровителем рогатого скота — Ахин, покрови­телем пахотных волов — Хакусташ и т. д. Покровителем овец у балкарцев, как отмечено, являлся золоторогий Аймуш, а покровителем крупного ро­гатого скота — Долай.

Этот пестрый пантеон божеств красноречиво говорит об огромной роли скотоводства в жизни балкарцев и кабардинцев. В поверьях наших народов широко развиты заклинание, заговаривание скота, чтобы убе­речь его от хищных зверей. Практиковались народная ветеринария, си­стема оберегов и т. д.

У кабардинцев и балкарцев особо отмечался день выхода на сенокос. По словам Ш. Ногмова, кабардинцы август называли «сенокосным ме­сяцем», а у балкарцев, например, сентябрь считался месяцем «стрижки овец», октябрь был месяцем мясных заготовок на зиму.

Все сказанное довольно хорошо иллюстрирует большую значимость скотоводства в жизни кабардинцев и балкарцев.

Ремесло. Монголо-татарские погромы 1222-1240 гг. нанесли суще­ственный урон и этому виду хозяйственной деятельности. Захватчики сго­няли тысячи мастеров из завоеванных стран в свои ставки, города Золотой Орды и летние кочевья.

В XIII-XIV вв. в городах Золотой Орды — Сарае Берке, Маджарах, Астрахани и других — сложились целые кварталы потомственных ремес­ленников — выходцев с Северного Кавказа и из России. Современник Ибн

Баттута сообщает, что в Сарае живут разные народы, как то: «асы, которые мусульмане, кипчаки, русские и византийцы, которые христиане. Каждый народ живет в своем участке отдельно, там и базары их». Есть сведения, что там были и черкесские кварталы ремесленников.

Судя по археологическим находкам, ремесленники обрабатывали ка­мень, кость, дерево, шерсть и кожу, железо и другие металлы. Широко практиковалось золотошвейное мастерство и пр.

Почти каждый кабардинский курган XIV-XVII вв. содержит набор ору­жия — длинные сабли, лезвия которых нередко превышают 1 м, колчаны с десятками стрел, кинжалы, ножи, ножницы для стрижки овец, железные кресала, скобы для скрепления деревянных погребальных колод и другие предметы ремесленного производства. Почти те же предметы обнаружи­ваются в балкарских захоронениях, за исключением сабель.

Кабардинские и балкарские женщины XIII-XVII вв. широко пользова­лись различными ювелирными изделиями — перстнями, серьгами, коль­цами, браслетами и др.

По заключению специалистов лаборатории естественно-научных ме­тодов Института археологии АН СССР, на основе анализа железных пред­метов из памятников Кабардино-Балкарии можно утверждать, что в осно­ве кузнечной технологии того периода лежит свободная ковка металла с последующей тепловой обработкой готовых изделий. Это относится как к предметам быта (скобы, кресала, ножи, ножницы), так и к предметам во­оружения (сабли, стрелы, кинжалы).

Среди археологических памятников известны железоплавильни, вы­работки недалеко от сел. Верхний Чегем, у ледников Дых-тау и Хрум-къол и др. От одного из рудников у Дых-тау сохранились следы выработок, «крепленные деревянными стойками и пилеными досками». В Чегемском ущелье, по словам Гюльденштедта, добывали свинец и изготовляли порох. По словам Кемпфера, черкесы «очень трудолюбивы и добывают даже же­лезо». Вероятно, под «черкесами» автор подразумевал и горские племена, так как на равнине, на исторической территории кабардинцев, неизвестны железные рудники. Объединение под термином черкес многих кавказских народов региона практиковалось даже в академической науке вплоть до конца XIX в. Известно, например, что Президент Петербургской академии наук А. Я. Купфер еще в 1830 г. черкесами называл жителей карачаевского аула Схауат и указывал, что они показывали ему свои древние рудники.

Упоминавшийся Интериано писал, что черкесы сами делали свои стре­лы «и в целом мире не найти стрел, которые хватали бы так далеко и имели бы столь закаленное острие». Уместно отметить, что крымский хан в 1547 г. возложил на кабардинцев дань, в числе которой были указаны панцири. А Интериано писал, что черкесы даже «спят в кольчугах и панцирях».

О том, что кузнечное дело пользовалось большим почетом, может сви­детельствовать и тот факт, что кузница у кабардинцев и балкарцев пред­ставлялась священным местом, существовали культ железа, покровитель кузнечного дела и кузнецов. У балкарцев таким покровителем был первый нартский кузнец Дебет Златоликий, а у кабардинцев таковым был Тлепш.

В не меньшей мере было распространено ремесло по обработке камня. В камнерезном искусстве прежде всего необходимо отметить небывалое мастерство, проявленное при строительстве многочисленных склепов- мавзолеев и усыпальниц, уникальных оборонительных сооружений — ба­шен, крепостей, замков, сооруженных казалось бы в немыслимых труд­нодоступных местах горных утесов. Такое же мастерство мы наблюдаем и в различных каменных изображениях языческих божеств, ритуальных каменных изваяниях, надгробных каменных стелах с замысловатым орна­ментом и пр.

Большого мастерства достигли народы Кабарды и Балкарии в обработ­ке дерева. Из него изготовлялась в основном вся домашняя посуда, так как гончарное ремесло к этому периоду, видимо, пришло на территории нашей республики в упадок, и керамических изделий в археологических памятниках рассматриваемого времени почти нет.

Из дерева изготовляли предметы быта: посуду, пряслица для веретен, туалетные гребешки и гребни для обработки шерсти, предметы для об­работки кожи, различные шкатулки и пр. Об умении обрабатывать дерево свидетельствуют и отлично выполненные погребальные колоды, выдол­бленные из цельных стволов, составные гробовища, скрепленные посред­ством точно рассчитанных пазов и шипов, и другие изделия.

Столь же распространенным было ремесло по обработке кости, из ко­торой изготовлялись различные предметы быта, украшения, поделки, пу­говицы, наконечники для сельхозорудий и т. п.

Обнаруживаемые при раскопках обрывки домотканых тканей и из­делий из них, остатки войлочных предметов, фрагменты дубленой и сы­ромятной кожи и изделия из нее говорят об уровне развития этого вида ремесленного производства.

Особого искусства достигли женщины в золотошвейном рукоделии. Интериано писал, что они «не занимались никакими другими работами, кроме вышивания или тканья, красиво вышивая кисеты для огнива и ко­жаные пояса». Тавернье и Асколи пишут о кабардинках, что они вышива­ют золотом и серебром «седла, накладки колчанов и футляров для луков, башлыки и носовые платки». Исследователи и путешественники не раз восхищались мастерством женщин Кабарды и Балкарии в искусстве руко­делия. Например, неоднократно отмечали, что балкарки не бросают сво­их веретен даже по пути в соседнее село. Эта характеристика дословно повторяет слова римского дипломата и историка V в. Приска Панийского, сказанные о гуннских женщинах, что они, как отмечалось, «никогда не по­кидают своего веретена».

Все приведенные факты говорят о глубокой исторической традиции ремесленного производства у народов Кабардино-Балкарии.

Промыслы играли в экономике названных народов не меньшую роль. Среди них на первое место выходит традиционная охота, о чем красноре­чиво говорят находки костей различных животных, в т. ч. медведей, каба­нов, оленей, туров, барсуков, зайцев, лис, волков и др. Мясо некоторых из них употребляли в пищу, шкуры шли на шитье одежды, кости использова­лись для изготовления предметов быта, различных оберегов и т. д. Клыки кабана, например, использовались для разглаживания и утюжения швов различных изделий, клыки волка, лисы, медведя служили в виде подвесок — амулетов, оберегавших от различных болезней и сглаза.

Охота нашла глубокое отражение в фольклоре и народных поверьях, по которым покровителями охоты и охотников были у кабардинцев Мезитха, а у балкарцев Абсаты. Каменные изображения этих божеств известны в различных районах нашей республики, а одно из них хранится во дворе Национального краеведческого музея в городе Нальчике.

Есть определенные свидетельства и о рыболовстве. Среди археологи­ческого материала нередки глиняные грузила для сетей, обнаруживаемые в слоях XIII — XIV вв. на поселениях по берегам Терека. Шипы осетровых рыб были найдены и на высокогорном городище у сел. Верхний Чегем.

Средневековые авторы, имена которых уже несколько раз упомина­лись, часто говорят о наличии у народов Кабарды и Балкарии того вре­мени «много меда», о развитии у них бортничества. Отмечались также и различные садоводческие культуры, являвшиеся хорошим подспорьем в экономике.

Торговля. Немалое место в экономике кабардинцев и балкарцев зани­мала торговля. Об этом достаточно сведений в археологическом материа­ле XIII-XVIII вв. В кабардинских курганах и памятниках балкарцев очень ча­сто находили обрывки шелковых и шерстяных тканей, привозные самши­товые гребни, цветные камни для инкрустации перстней, колец, серег, а также сердоликовые, халцедоновые, пастовые и стеклянные бусы и мн. др. В некоторых кабардинских курганах в Пятигорье найдены золотоордын­ские монеты, а в могильнике у сел. Ташлы-Тала были обнаружены турецкие монеты Ахмеда III (1703-1730), битые в 1703-1704 гг. в Константинополе и Мисре; монеты Махмуда I (1730-1734), чеканенные в Константинополе в 1730-1731 гг. Но, несмотря на эти находки, торговля все еще оставалась меновой, о чем говорят слова современников: «…они не имеют монеты, а свои произведения обменивают». Причерноморские черкесы вели ожив­ленную торговлю с генуэзцами, которые возили соль, рис, мыло, пряности, горчицу, хлопчатобумажные ткани, шелк, бархат, ковры, слоновую кость, золотые и серебряные украшения и фарфор. Взамен вывозили сало, меха, шерсть, войлоки, бурки, а также мед, воск, лес, фрукты и др. Обо всем этом говорит устав «Генуэзских колоний» 1449 г.

О широких торговых связях народов нашего края писали Интериано, Эль-Омари, Гюльденштедт и др. По словам Гюльденштедта, балкарцы вели оживленную меновую торговлю с соседними народами — сванами, грузи­нами, кабардинцами. Он писал, что «малканцы приходят с толстым сукном, войлоками и тому подобным на еженедельную ярмарку в Они, что в Радше (Рачи. — И. М.) при Риони, и выменивают тут бумажные материи и пр. Но тем более сношения имеют базианцы (балкарцы. — И. М.) с кабардинцами и получают в Кабарде, в случае нужды, оленей и всегда российскую соль, бумажные материи, холст и сафьян. Все сие выменивают они на шерсть, толстое сукно, рожь, войлоки, лисьи и куньи меха, серу, которую они до­бывают близ Устожирта (Хуштосырт. — И. М.) в Чегемском округе, и огне­стрельный порох, ими самими приготовляемый».

Около 15 дней торговлей и «барышом занимался» один из послов Московского государства Ф. Елчин среди балкарцев и карачаевцев в 1639 г., следуя по Баксанскому ущелью в Грузию. Многие авторы говорят о существовании базаров в Пятигорье, куда съезжались купцы многих стран, в числе которых были и русские. В свою очередь купцы-черкесы и кабардинцы ездили по торговым делам в Москву. Так, Николай Варкоч, посещавший Москву в 1589 и 1594 гг., пишет, что в Москве «ведут торгов­лю многими превосходными товарами приезжие в большом количестве туземные и иностранные купцы из очень далеких краев… Кабардинской, Грузинской, Сибирской, Черкасской и других земель».

Приведенные материалы подтверждают существенное место и значе­ние торговли в экономической жизни кабардинского и балкарского наро­дов.

Социальная структура кабардинского народа изучена довольно хо­рошо, чего совершенно нельзя сказать о балкарцах.

После известных событий XIII-XIV вв. усиливается процесс продвиже­ния адыгских племен из Причерноморья на юго-восток. Как наиболее ак­тивная их часть — кабардинцы выходят из Закубанья в плодородные и бо­гатые долины Центрального Предкавказья. Заселение опустошенных мон­голами, а затем и Тимуром, пастбищных и пахотных угодий от Лабы и до Сунжи значительно способствует ускорению дальнейшего развития нара­ставших феодальных отношений в их среде. Все это способствовало еще более мощному скачку в социально-экономическом развитии кабардин­ского народа. В конечном счете это привело к значительному опережению кабардинцами соседних северокавказских народов. Именно поэтому они вызывали повышенный интерес к себе у молодого Русского централизо­ванного государства, искавшего на Кавказе надежного партнера в слож­нейших международных отношениях рассматриваемого времени.

Уже генуэзские документы XIV-XV вв. говорят о зихских князьях и пра­вителях, а в XV в. Интериано и Барбаро упоминают о знатных княжеских родах. Этот факт подтверждают и русские документы XVI-XVII вв. В под­чинении князей находились дворяне — уздени, свободные крестьяне — тльфокотли, крепостные крестьяне, в русских документах называемые ясачными людьми. Существовали и домашние рабы — унауты.

При рассмотрении социальной структуры балкарского народа необхо­димо учитывать, что предки балкарцев — аланы — в X-XII вв. находились на стадии развитых феодальных отношений и раннегосударственного обра­зования. А другая этническая группа их предков — асы — уже в XIV в. имела своих правителей, владевших неприступными и мощными крепостями и замками, которые с большим трудом пришлось покорять армии Тимура.

В 1967 г. автором этих строк была предпринята попытка объяснить социальную структуру Балкаро-Карачаевского общества с помощью археолого-архитектурных памятников рассматриваемого периода. Как известно, уже в памятниках XIII-XIV вв. у сел. Верхний Чегем, Ташлы-Тала и других имеются очень разнящиеся по богатству инвентаря погребения, содержащие изделия из серебра, шелка, привозные вещи и т. п. В срав­нении со множеством беднейших захоронений на тех же могильниках этот фактор проясняет многое в вопросах социального и имущественного рас­слоения общества. К XV-XVI вв. здесь имеются такие сильно укрепленные замки и крепости, как Зылги, Курнаят, Усхур, Болат-къала, Джабо-къала и др. В XVI-XVII вв. княжеские фамилии балкарцев — Абаевы, Балкаруковы, Айдеболовы, Крымшаухаловы и другие — имели собственные мавзолеи — усыпальницы, грандиозные башенные сооружения, носящие фамильные и личные имена князей. Весьма показательно, что княжеские мавзолеи всегда находятся в окружении рядовых и очень бедных захоронений, как и башни, замки в окружении бедных саклей горцев.

Сооружение таких огромных архитектурных ансамблей, безусловно, требовало большой и умелой организации наемного, а скорее всего при­нудительного, труда.

Все эти факты говорят о том, что в балкарской среде в XIII-XVII вв. мы наблюдаем глубоко зашедший процесс социальной и имущественной гра­дации, о котором свидетельствуют как сами памятники, так и документы XVI-XVII вв. В этих документах социальная верхушка именуется мурза­ми, владетелями, правителями. Грузинский историк и географ царевич Вахушти писал о Балкарии, что здешние овсы знатнее и почетнее других и что среди них имеются помещики и крепостные крестьяне.

Балкарские князья именовались таубий — «горский бий», а княжеское сословие называлось басиат. Последний термин восходит к этнониму предков хазар — басил, т. е. «главный народ». Вероятно, от этого же этно­нима происходит и грузинское название балкарцев — басиани.

Балкарская социальная знать объединялась термином Ак-сюек — «Белая кость». Таким же термином именовалась социальная верхушка древнетюркских племен еще в VII в.

За таубиями и басиатами в Балкарском обществе идут уздени — свобод­ные общинники, владевшие собственным хозяйством и живущие своим трудом. Вероятно, поэтому они и называются ёз + ден, что буквально озна­чает «от себя», «самостоятельно». Рожденные от брака таубия и узденя именовались чанка. В домашнем быту эксплуатировались рабы — къул, къарауаш (кул, караваш).

Многие исследователи устанавливают, что в Балкарии XV-XVII вв. уже шел процесс феодализации. Но тщательное изучение этой проблемы оста­ется насущной задачей историков Кабардино-Балкарии.

Феодальные отношения в Кабарде и Балкарии были тесно пере­плетены и скрыты под вуалью различных пережитков родового строя. Красноречивым проявлением этого являются такие институты родового строя, как левират — женитьба на вдове близкого родственника мужа, а также институт аталычества, название которого происходит от термина аталыкъ, т. е. «заменяющий отца». По этому обычаю ребенок, особенно мальчик, отдавался на воспитание до совершеннолетия в семью низкого сословия или родственника. В связи с этим интересно отметить, что еще в 922 г. подобный институт был описан Ибн Фодланом у древних болгар в сле­дующих словах: «Одно из их правил таково — если у сына какого-либо чело­века родится сын, то его берет к себе его дед, прежде его отца, и говорит:

— Я имею больше прав, чем его отец, на воспитание, пока он не сде­лается взрослым мужем».

Такова краткая характеристика социального строя и экономики наро­дов Кабарды и Балкарии в XIII-XVIII вв.

В истории народов Северного Кавказа время XIII-XVII вв. принято на­зывать эпохой позднего Средневековья, а не Новым временем, как в исто­рии классических европейских стран. В пределах отмеченных хронологи­ческих рамок в истории кабардинцев и балкарцев прослеживаются процессы становления их самостоятельной экономики и традиционной культуры, развития общественной, социальной структуры, установления политических, торгово-экономических и культурных взаимоотношений с Россией и соседними кавказскими народами и государствами. Особо важно подчеркнуть, что в этот период складываются мощные кровно­родственные, межэтнические связи балкарцев и кабардинцев, которые процветают и в наши дни.

Одним из крупнейших событий, затормозивших поступательное раз­витие экономики и культуры народов Кабарды и Балкарии, явилось монголо-татарское нашествие, начавшееся для Восточной Европы с пред­горий Кавказа. Горцы Северного Кавказа в 1222 г. совместно с аланами и кипчаками (половцами) первыми приняли удар монгольских полчищ. В следующем, 1223 г. все их вероломство испытали на себе войска русских князей на реке Калке. В связи с этими событиями русские летописи сооб­щают: «И мы слышахом, яко многи страны полониша, ясы, обезы множество избиша». Те же документы повествуют, что осенью 1238 г. ханы Менгукаан и Кадан приступили между Азаком и Кубанью к систематическому истреб­лению черкесов, организовывали против них специальные походы. И все же полностью покорить косогов, черкесов, аланов им не удавалось, что подтверждают путешественники XIII в., которые отмечали, что эти племена то платили дань, то не платили. В этом контексте уместно привести слова путешественника середины XIII в. Гильома Рубрука: «Аланы на этих горах все еще не покорены, так что из каждого десятка людей Сартаха двоим надлежало караулить горные ущелья, чтобы эти аланы не выходили из гор для похищения их стад на равнине».

Мы уже отмечали, что именно по этим линиям выхода из ущелий стро­или свои крепости и золотоордынские, и русские войска.

Уничтожительные погромы черкесов и асов устраивал и всемирный завоеватель Тимур в 90-х гг. XIV в. Так же как и в случае с монголами, севе­рокавказские народы сполна испытали силу и мощь тимуровских армий, выступая по необходимости, как подвластные народы, на стороне золото­ордынского хана Тохтамыша. По сведениям источников, на берегах Терека 14 апреля 1395 г. в районе крупнейшего средневекового города Нижний Джулат, расположенного у головного сооружения Малокабардинской оросительной системы близ современного города Майского, произошла крупнейшая битва между войсками Тимура и Тохтамыша.

После разгрома Тохтамыша Тимур остановился на отдых у Беш-тау и оттуда организовывал специальные походы против черкесов, которые, по словам летописцев, «сжигали луга, которые находились между Азаком и Кубанью, вследствие чего множество скота победоносного войска по­гибло на этом пути и оно бедствовало около 7-8 дней от бескормья». В наказание за это Тимур направил в Прикубанье лучших своих эмиров и приказал покорить эту страну.

Далее летописцы Тимура пишут: «Когда мысли Тимура успокоились от дел с областью русских и черкесов, то он со всем, подобным небосво­ду, войском повернул к горе Эльбурз… В намерении покорить неверных знамя, мир завоевывающее, направилось на Буриберди и Бурикана, кото­рые были правителями народа асов». Затем идет описание больших труд­ностей в преодолении горных массивов, штурма множества крепостей, сооруженных на недоступных скальных утесах. Эти события и крепости многие исследователи справедливо локализуют на территории Балкарии. Этот факт прекрасно совпадает с тем, что знаменитый географ и историк XIV в. Абу-л-Фида писал, что в те времена на Центральном Кавказе, вблизи Дарьяльского прохода, жили тюркоязычные племена асы.

Жестокие события связаны в истории народов Кабарды и Балкарии с происками вновь образовавшегося в XIV-XV вв. Крымского ханства, про­водившего на Северном Кавказе политику Османской Турции. «Не про­ходило и года, — пишет Жан де Люк, — чтобы крымские ханы не соверша­ли набега на черкесов и других горцев Северного Кавказа». Так, в 1545 и 1547 гг. хан Сагиб-Гирей опустошил земли Кабарды. В 1552 г. Девлет-Гирей разорил земли «пятигорских черкесов» за то, что те хотели «бить челом русскому царю».

В середине XVI в. начинают складываться первые русско-кавказские контакты. Они приобретают характер межгосударственных с образова­нием Русского централизованного государства и присоединением к нему Астраханского и Казанского ханств (1552, 1556).

В 1552 и 1555 гг. в Москву дважды прибывали адыго-кабардинские по­сольства, которые от имени своих народов и «всей земли черкасской», первыми среди народов Кавказа, били челом, чтобы присоединиться к России. Следующее посольство, тщательно подготовленное главным кня­зем Кабарды Темрюком, прибыло в Москву с такой же просьбой в июле

1557 г. Это посольство официально оформило добровольное присоедине­ние Кабарды к России, которое явилось крупным поворотным событием в истории народов Кабарды и Балкарии.

Тонкий и дальновидный политик Темрюк в сложных политических усло­виях XVI в. со знанием дела распорядился своими кровно-родственными возможностями. Выдав дочь Кученей (Марию) за Ивана Грозного, вто­рую дочь Алтынчач (тюркск.: Златокудрая) за астраханского царевича Бекбулата, а третью дочь Малхуруб за ногайского князя Тинехмета, сына хана Измаила (Кушева, 1963, с. 235), Темрюк Идаров умело использовал эти политические каналы в своих интересах в борьбе как с другими кабардин­скими князьями, так и с соседними народами региона.

Политика Темрюка вызывала недовольство его противников, искавших союза с Крымским ханством. Главным противником его был Пшеапшоко Кайтукин и шамхалы Тарковского княжества Дагестана. Вражда с ними вынуждала Темрюка часто обращаться к Москве с просьбой защитить его владения от недругов.

Эти просьбы не оставались без внимания. Царь направлял в Кабарду войска, которые помогали Темрюку наголову разбить своих врагов. Для укрепления владений Темрюка в 1567 г. в устье реки Сунжи была построе­на крепость Терки, в которой обустраивались казаки и войска.

Прочные русско-кабардинские отношения значительно способство­вали установлению и развитию русско-грузинских, русско-дагестанских, русско-осетинских, русско-чечено-ингушских связей.

Русско-кабардинские отношения XVI-XVII вв. изучены довольно об­стоятельно, изданы в двух томах документы, этому вопросу посвящены монографии, ряд статей и пр. Напротив, русско-балкарские связи подроб­но не изучались и не отражены в научной литературе, хотя документы намекают, что в составе отмеченных посольств могли быть представи­тели балкарского народа. На такую мысль наталкивает, кроме всего про­чего, и имя некоего Булгар-мурзы (Булгарьи-мурза) в составе посольства

1558 г., названного в числе «детей Темрюка». Но поскольку среди сыновей Темрюка, да и вообще в родословных списках кабардинских князей, не числится названный мурза, постольку термин «дети Темрюка» имеет сво­им источником некие политические взаимоотношения Булгарьи-мурзы с Темрюком. Более того, в названии имени нетрудно увидеть и этноним болкар, трансформированный в «Болгар-мурза». Так или иначе, вполне очевидно, что данный вопрос нуждается в серьезных дополнительных исследованиях.

Русско-балкарские контакты во многом способствовали расширению, укреплению и успешному развитию русско-грузинских связей, имевших огромное значение как для России, так и для Грузии в сложных междуна­родных условиях XVI-XVII вв.

Одним из первых письменных документов балкаро-грузинских контак­тов является надпись рубежа XIV-XV вв. на золотом кресте Спасской церк­ви в сел. Цховати Ксанского ущелья. Она гласит, что некий эристав Ризия Квенипновели сделал пожертвование этой церкви в память о том, что он попал в плен в Басиани (Балкарию) и был выкуплен на средства святой церкви.

В связи с необходимостью налаживать контакты с Грузией и ее от­дельными княжествами Россия приступает к тщательному изучению гор Центрального Кавказа, одновременно разыскивая здесь и различные ис­копаемые руды. В результате этого имя балкарского народа попадает в рус­ские документы. 11 января 1629 г. терский воевода И. А. Дашков сообщает в Москву, что «в горах по реке Сукан-су и Черек имеются серебряные руды и что тем местом «Балкар» владеют балкарские мурзы Абдаулла и Апши», мать которых была сестрой ведущего кабардинского князя Пшимахо Канбулатовича Черкасского.

В 1639 г. русские послы Павел Захарьев и Федот Елчин шли в Имеретию и обратно по Баксанскому ущелью, через перевал Донгуз-Орун. На этом пути они недалеко от современного города Тырныауза, в местности Эль- Джурт, 15 дней гостили у карачаевских князей Крымшаухаловых и по­казывали им специальные, отдельные от кабардинских князей, грамоты русского царя. Такие же грамоты показывали послы 1650 г. Толочанов и Иевлев, прошедшие через Балкарию по рекам Сукан-су и Череку, по пере­валу Гезефцек в Имеретию и обратно. В Балкарии их радушно встречал, снабдил вьючными лошадьми и провизией тот же балкарский владетель Абдаулла (Айдабол) и Алибек.

Артутай Айдаболов сыграл огромную роль в налаживании русско — грузинских и русско-балкарских отношений. Дело в том, что для успешного развития контактов с Грузией Россия могла пользоваться в то время толь­ко услугами Кабарды и Балкарии, так как пособники Персии и Турции — крымские ханы, тарковские шамхалы Дагестана объединенными силами перекрывали все пути этих сношений. Весной 1658 г. кахетинский царь Теймураз выехал в Москву для переговоров. В Балкарии, через которую пролегал путь этого посольства, к Теймуразу присоединился известный балкарский князь Артутай Айдаболов. Личность его, как нового партнера в налаживании русско-грузинских отношений в процессе предыдущих по­сольств, вызвала живой интерес в столице России. Этот интерес усиливал­ся и лестными отзывами послов Толочанова и Иевлева.

Артутай безотлагательно был принят государем Алексеем Михай­ловичем и наравне с Теймуразом высоко был одарен «сорока соболями стоимостью в сорок рублей». Артутай пробыл в Москве около года. Хотя прямых документов их беседы с царем не обнаружено, нет сомнения в том, что они прежде всего касались судьбы балкарского народа в ту тяже­лую эпоху и затрагивали вопросы, интересовавшие и Россию, и Балкарию. Это тем более вероятно, что беседы проходили при Теймуразе, который решал вопросы присоединения Грузии к России.

Ровно через 35 лет после описанных событий в Россию бежал имере­тинский царь Арчил, гонимый с престола как внутренней междоусобицей, так и натиском Турции и Персии. Путь его пролегал, как и путь Теймураза, через Балкарию в Терки. По дороге в Терки на Арчила напали отряды тар­ковского шамхала Будая и князя Малой Кабарды Кульчука Келембетова. Напавшие на Арчила северокавказские владетели в сложной междуна­родной обстановке того периода придерживались — первый персидской, а второй крымско-турецкой ориентации. Арчил находился у них в плену с сентября — октября 1693-го по ноябрь того же года. Шамхал Будай гото­вился выдать его персидскому шаху, а Кульчук хотел отдать его крымскому хану. Однако «красота и мужество Арчила сделали такое впечатление на жену Кульчука, что ночью она доставила ему средство к побегу: он скрыл­ся в Басян, а его люди ушли в Дигор», — повествует документ.

В Терках 28 ноября 1693 г. встретились архимандрит Лаврентий, при­бывший из Москвы и следовавший с другими грузинами в Имеретию, и другой духовный сановник по имени Николай, состоявший в свите Арчила. Последний и рассказал о покушении и пленении Арчила и «его бегстве в Балкари, т. е. в страну при истоках Малки». Но конкретное место обитания Арчила оставалось в строжайшей тайне. Когда к Кульчуку явился посол от шамхала Будая с требованием выдать Арчила, последнего в Терках уже не было. Кульчук, боясь расплаты, скрылся бегством, а разъяренный Будай ворвался в его владения, «сжег его дом, потравил весь хлеб и угнал скот». Сыщики шамхала рыскали по всей Кабарде, но найти Арчила не смогли.

Астраханский воевода Петр Иванович Хованский был уведомлен о случившемся с Арчилом только в январе — феврале 1694 г. прибывшими к нему горцами и терским воеводой. Небезынтересно отметить, что теми горцами были «Азамат-мурза Елмурзин сын Байтереков, да Кошкарин, да Тлев Уразаев». Узнав о том, что для нового пленения Арчила на помощь шамхалу Тарковскому крымский хан выслал отряд из 500 человек и что на сторону врагов Арчила встали донские казаки, князь Хованский поднял на защиту Арчила «все племена, признававшие власть московского госу­даря».

В своем письме от 15 апреля 1694 г. Арчил писал терскому воеводе, «что находится в Балкарии, чтоб его оттуда вывели». Однако вывести его оттуда удалось лишь в сентябре 1696 г. В письме от 20 мая 1696 г. Арчил пи­сал на имя «наследственных самодержцев всея России, великим князьям Иоану Алексеевичу и Петру Алексеевичу», что он находится в Балкарии и описывает, как это случилось: «В 1692-1693 годах мы не обращались с просьбою к государям, не требовали подпоры и вооруженной помощи. Но в Кабарде напали на нас сын шамхала и Кульчука-мирза, едва не убили нас: мы обязаны спасением только Богу и Вашему чистому праву. Теперь я не могу ни оставаться здесь, ни прийти к Вам, под руку, без вооружен­ной помощи». Письмо это было получено государями 5 сентября 1696 г., а имеющиеся сведения говорят о том, что осенью того же года Арчил вновь занял свой престол в Имеретии. Из приведенного эпизода вытекает, что Арчил пробыл в Балкарии около трех лет — с ноября 1693-го по сентябрь 1696 г. Таким образом, описанные факты говорят о глубоких исторических корнях грузино-балкарских и русско-балкарских взаимоотношений.

Подводя итог изложенному, можно сказать, что эпоха XVI-XVII вв. являет­ся для истории кабардинского и балкарского народов крупным поворотным этапом, который вывел их на широкую историческую магистраль в будущее.

По сведениям античных и средневековых авторов, предки кабардинско­го народа входили в круг так называемых синдо-меотских племен Нижнего Прикубанья и Приазовья, имевших тесные культурно-экономические кон­такты с Причерноморским Боспорским царством.

В различных источниках предки кабардинцев именовались зихами, керкетами, косогами, черкесами.

Основные археологические памятники материальной и духовной куль­туры адыго-кабардинцев в период, предшествовавший событиям XIII — XIV вв., сосредоточены на их этнической территории в Нижнем и Среднем Прикубанье, где они сформировались как самобытные этнические группы адыгов. Такое размещение археологических источников подкрепляется и целым рядом письменных сведений того периода. Так, известный араб­ский ученый Масуди в X в. писал, что «по соседству с аланами, между горой Кабхом (Центральный Кавказ. — И. М.) и Румским морем (Черное море. — И. М.) находилось племя по имени Кешак» (косоги. — И. М.).

В том же, X в. анонимный персидский источник Худуд-аль-Алем сооб­щает, что на западе аланы граничат с землей «кесак» на берегу моря Гурз (Черное море. — И. М.). К западу от аланов и Кавказских гор помещает каса — хов (косогов) и византийский автор X в. Константин Порфирородный.

Подробно описывая монгольское нашествие 1222 г. на Центральный Кавказ и перечисляя местные племена, знаменитый Ибн аль-Асир не на­зывает среди них кабардинцев или кашков. Не упоминают их здесь и лето­писцы Тимура в 1395-1396 гг. Наоборот, они сообщают, что великий Тимур после разгрома золотоордынского хана Тохтамыша на реке Терек, близ со­временного города Майского, останавливается на отдых в Бештау и оттуда снаряжает специальный отряд для покорения черкесов на Кубани.

В некоторых научных кругах распространено предположение И. М. Дьяконова о том, что в центральной и западной частях Северного Кавказа в III тыс. до н. э. обитали племена, либо непосредственно принад­лежащие абхазо-адыгской языковой группе, либо говорившие на языках, родственных абхазо-адыгскому. Однако известный специалист по исто­рии и культуре Кавказа эпохи бронзового века Р. М. Мунчаев доказыва­ет, что «предположение Дьяконова чрезвычайно трудно признать. До сих пор мы не имеем ни одного убедительного свидетельства в пользу этого в памятниках III тыс. до н. э. Здесь нет ни одного источника, в котором был бы запечатлен хотя бы один из этих языков. Что это за племена (будто бы говорившие на Северном Кавказе на абхазо-адыгском языке в III тыс. до н. э. — И. М.), откуда они сюда проникали и на каком языке говорили, остается не­ясным. Можно ли их связывать с кашками, обитавшими в конце III — начале II тыс. до н. э. на северо-востоке Понта? Для ответа на этот и подобные это­му вопросы мы пока не располагаем сколь-нибудь надежными данными» (Мунчаев, 1975, с. 411-413).

Из приведенных фактов видно, что некие племена кашков как в III — II тыс. до н. э., так и в эпоху Средневековья обитали где-то на восточных берегах Черного моря.

Очень важные сведения о расселении кабардинцев на территории Центрального Предкавказья дают исследования известных кабардинских археологов Р. Ж. Бетрозова и А. X. Нагоева. Всесторонне проанализиро­вав материалы из кабардинских курганов, они пишут, что переселение кабардинцев на нынешние территории началось в конце XIV — начале

XV в., после погромов местных племен полчищами Тимура. «Максимальное же расселение кабардинцев, по их мнению, приходится на XV — начало

XVI века» (Нагоев, 1974, с. 44; Бетрозов, 1980, с. 141-142).

В подтверждение этой даты много исторических и фольклорных дан­ных приводит кабардинский ученый В. Кудашев в своем известном труде «Исторические сведения о кабардинском народе», посвященном 300-ле­тию Дома Романовых и изданном в Киеве в 1913 г.

Древнейшие предки балкарцев неразрывно связаны с древними племенами Кавказа и кочевниками-овцеводами Евразийских степей. Проникновение кочевнической древней курганной культуры, зарожден­ной в Междуречье рек Волги и Урала в конце IV — начале III тыс. до н. э., на Северный Кавказ и Закавказье свидетельствует о тесных культурных и этнических контактах древних кавказских племен с древнейшими кочев­никами. Археологический материал говорит о смешении культуры кавказ­цев и кочевых племен конца IV — начала III тыс. до н. э. Подобная интег­рация культурных течений заложила праоснову формирования предков балкарского народа.

В эпоху раннего Средневековья (до монгольского нашествия) предками балкарцев были тюркские племена — асы, аланы, болгары, сабиры, — боль­шинство из которых входило в гунно-болгарское объединение. По сведе­ниям древнеармянских источников, еще во II в. до н. э. Кавказские горы назывались «Землей болгар», а по сообщению Прокопия Кесарийского, в V в. Дарьяльским проходом владели гунны. В VII в. в Прикубанье была создана Великая болгарская держава хана Кубрата, охватывавшая районы нынешних Кавминвод. Основным городом был Хумара, расположенный на правом берегу Кубани, близ аула Хумара в Карачаево-Черкесии. Он представлял собой большой город-крепость, обнесенный мощной оборо­нительной каменной стеной шириной более 5 метров.

В конце VII — начале VIII в. Болгарское государство было разгромлено хазарами и болгары были включены в Хазарский каганат, представляя в нем южные окраины, граничащие с Грузией.

После распада Хазарского каганата, в X — XIII вв., предки балкарцев, объединенные под эгидой аланов, образовали крупное государственное объединение с широкими культурно-экономическими связями со множе­ством средневековых государств мира.

Археологические и эпиграфические памятники предков балкар­цев — аланов и болгар — густой сетью покрывают почти всю территорию Северного Кавказа от верховий Кубани до Терека. Среди них можно отме­тить аланские городища Нижний и Верхний Архыз на Зеленчуке, Нижний и Верхний Джулат на Тереке, городища и поселения, могильники ала­нов и болгар у селений Кёнделен, Лашкута, Заюково, Кызбурун, Нижний и Верхний Чегем, Аргудан, Лескен, Кешене-аллы и мн. др. Огромная масса археологических памятников тюркских племен сопровождается таким же количеством тюркских названий местностей — гор, рек, урочищ Северного Кавказа. Достаточно отметить такие балкароязычные топогидронимы, как Ак-баш, Беш-тау, Кызбурун, Кишпек, Эльхот, Лачин-кая, Терк, Кобан, Балкъ (Малка), Черек, Чегем, Бештамакъ и др. Последний топоним, как место слия­ния «Пяти устьев» — т. е. рек Терек, Черек, Чегем, Баксан, Малка, у нынеш­ней ст-цы Екатериноградской, упоминается в трудах европейских авторов XVIII-XIX вв. Сохранение этого топонима чрезвычайно важно, потому что в окрестностях давно уже живут нетюркские народы, а название остается прежним.

В результате событий XIII-XV вв. территория народов Северного Кавказа значительно сократилась.

Картографирование археологических памятников кабардинского на­рода XIV-XVII вв. показывает, что в этот период своего расселения терри­тория Кабарды доходила по линии предгорий вплоть да берегов Сунжи (Нагоев, 1974, карта).

Основные материальные свидетельства о расселении кабардинцев — так называемые Кабардинские курганы — достаточно четко определяют их гра­ницы. По исследованиям археологов, самые южные границы проходят по зоне предгорий, примерно по линии современных селений — Каменномост,

Заюково, Лачинкай, Шалушка, Вольный Аул, Псыгансу, Лескен (Нагоев, 1974, карта). Изучение этих памятников приводит исследователей к выводу о том, что «Кабардинские курганы в большом количестве встречаются в рав­нинной и особенно в предгорной частях Центрального Предкавказья. Они совершенно неизвестны в горах и степях» (Там же, с. 44).

По линии выходов из ущелий, где ограничиваются южные пределы распространения Кабардинских курганов, воздвигали свои крепости и зо­лотоордынские ханы, каждый пятый воин которых должен был охранять выходы из ущелий от аланов, укрывшихся в горах. Именно по этой же ли­нии выходов из ущелий строит свою оборонительную линию и Россия по рекам Черек, Нальчик, Чегем, Баксан, Малка (В. Кудашев; В. Жилиховская).

Определенные сведения о границах Кабарды содержат труды ученых и путешественников XVIII в. Грузинский царевич Вахушти в 1745 г., описывая границы горских народов Кавказа, говорит, что «Басиани (т. е. Балкария) на севере доходит до выхода реки Терек из ущелий на равнину» (Вахушти, 1954, с. 150).

В 70-х гг. XVIII в. академик Паллас писал, что ближе к верховьям Баксана находились Атажукины поселения, а в среднем течении той же реки, у подножий гор, располагались Мисостовы владения, главное место пребы­вания которых было в Кызбуруне (Волкова, 1974, с. 44, 45, 51).

В 1886 г. сын видного кабардинского владетеля Конова — Магомет, со­провождая С. Ф. Давидовича из Пятигорска в Верхний Баксан, заявил, что выше аула Атажукиных (Заюково) дорога по Баксанскому ущелью ему не­знакома (Исторический вестник. Т. 28. 1887. С. 346). Этот факт переклика­ется со словами Палласа, что самым высокогорным аулом кабардинцев являются аулы Атажукиных.

В 1869 г. в докладной записке Кавказского военного округа военному министру о разграничении Горских обществ с Большой Кабардой напи­сано, что «земли кабардинские служат продолжением ущелий, занятых Горскими обществами».

Крупнейший знаток документов XVI-XVIII вв. по русско-кавказским от­ношениям Е. Н. Кушева приходит к заключению, что «кабардинцы занима­ли равнинные места и предгорья по левым притокам Терека, до входа в горные ущелья (Кушева, 1963, с. 91, 95).

В 1836 г. Хан-Гирей писал, что «от выхода из гор до принятия реки Сунжи Терек течет через земли черкесов». В том же году Бларамберг, составитель топографического, статистического и военного описаний Кавказа, отме­чал, что «Кабарда расположена к югу от Георгиевска и Моздока, парал­лельно, так сказать, этим городам. Ее ширина — от 30 до 80 верст вплоть до Черных гор Кавказа (Лесистый хребет. — И. М.) и протяженность ее до 200 верст от Подкумка до Сунжи» (Адыги, балкарцы и карачаевцы… с. 409). Те же параметры для Кабарды указывает и Хан-Гирей.

Точно те же параметры (ширина от 30 до 80 верст) соблюдены на топо­графической карте Черкесии 1830 г. (Н. Дубровин). Причем самое узкое место, примерно в 30 верст, приходится на «переход от бассейна Кубани к бассейну Терека», т. е. к районам Подкумка и Джинал-сырта, а самая ши­рокая полоса, в 80 верст, охватывает линию от Моздока в направлении Баксана и Нальчика. Если перевести на современную карту эти данные, мы получим границы Кабарды XVIII-XIX вв.

На протяжении XIX в. предпринимались попытки отодвинуть земли балкарцев как можно в глубь гор, даже за Скалистый хребет, чуть ли не к подножию снежных вершин. Одним из таких никем из местной, областной и царской администраций не поддержанных проектов разграничения зе­мель Балкарии и Кабарды был проект Л. Кодзокова от 24 октября 1863 г.

Будучи председателем Поземельной комиссии, Кодзоков настаивал определить границы между Кабардой и Балкарией по линии: от впадения рек Камык, Герхожан в Баксан, далее через Холам, до впадения Карасу в Черек и т. д.

Аргументы Кодзокова сводились к следующему:

1. В очерченных им границах якобы находятся «известные памятники и могильники кабардинских аулов».

2. Границы, обозначенные кабардинцами, правдоподобны, потому что «указываемые ими границы могли быть вследствие той силы и того пре­имущества, которыми они некогда пользовались над горскими общест­вами».

Балкарцы настаивали на своих границах примерно по линии: где река Псыгансу впадает в Черек, далее от впадения реки Хаюко в Баксан (близ совр. сел. Лашкута) и далее по пастбищам Хаймаша. Свои требования они аргументировали следующим образом:

1. «С водворения русского правительства на Кавказе горские общества не имели с Кабардой определенных границ и горцы не встречали препят­ствия пользоваться постоянно пастбищами даже ниже поселений кабар­динских аулов».

2. «Землями ниже кабардинских поселений до пришествия в край ка­бардинцев балкарцы владели и пользовались ими в последнее время без платы и границ с Кабардой не имели».

Этот спор не смогли решить и медиаторским, третейским, судом.

Сопоставив утверждения Кодзокова о памятниках и могильниках ка­бардинцев в горах со всеми вышеизложенными фактами, нетрудно по­нять, что ни один исследователь древностей Кабарды не может подтвер­дить голословные заявления автора «проекта».

Аргументы балкарцев подкрепляются всеми вышеприведенными историко-археологическими фактами, которые свидетельствуют о том, что в памяти народа сохранилась историческая обстановка двух-трех сто­летий, истекших с XV-XVI вв.

Проект Кодзокова не был сколь-нибудь серьезно воспринят тогдашней администрацией всех уровней. Вот как оценивали этот проект тогдашние власти:

1. «Когда медиаторское решение не состоялось, то будто бы когда-то существовавшие границы были определены личным произволом предсе­дателя комиссии и создались, конечно, в его воображении, потому что в основании этого определения не положено никаких данных».

2. Начальник Терской области Лорис Меликов (покровитель всех дей­ствий Кодзокова) писал: «При этом считаю долгом заявить, что во всяком случае границу придется назначить властью административною, потому что требования как кабардинцев, так и горцев до того преувеличены, что к со­гласию их взаимных претензий не представляется никакой возможности».

Такова была тогдашняя участь необоснованного проекта Л. Кодзокова. Вряд ли в наше время стоит вытаскивать на свет и пытаться вдохнуть жизнь в подобные документы, отвергнутые историей.

Необходимо сказать, что узаконенных, закрепленных в докумен­тах каких-либо границ между балкарцами и кабардинцами никогда не было. Оба народа веками мирно и доброжелательно жили в тес­ных экономических, культурных, кровно-родственных контактах. Именно такой характер жизни мы должны отстаивать и углублять ради общего блага всех народов Кабардино-Балкарской Республики.

Принято считать, что этническая история адыго-кабардинцев изучена лучше, чем история других народов. Однако данная проблема все еще нуждается в дополнительной аргументации многих положений. К сожа­лению, догадка Ш. Ногмова о том, что в этнониме адыге сохраняется имя древних антов — анты, «изменившееся с течением времени» в адыге или адыхе, не могла получить научного обоснования. Л. Лопатинский пытался связать этноним адыге с названием племени зихи «через промежуточную форму» а-дзиге. Термин зихи является одним из древних названий адыгов. Этот этноним встречается еще у Страбона (I в.), но он не смог более или менее правдоподобно указать район обитания этих племен. По его сло­вам, зихи (зиги) обитали где-то между Черным и Каспийским морями, на побережье Азова, рядом со скифами, савроматами и др.

Незаслуженно забыто объяснение Ш. Ногмова, который справедливо выводил термин зихи из адыгского слова цух — «человек». Ш. Б. Ногмов пи­сал, что «наши предки сделались известными своим соседям под названием человеков: циг, джиг, цух». Тем не менее исследователи до сих пор не пред­приняли попытки проанализировать слова Ногмова и указанный этноним.

Многие авторы считают предками адыгов племена синдов и меотов, хотя некоторые ученые говорят, что этот тезис уже давно и безнадежно устарел. Опровергнуть или подтвердить генетическую связь адыгов, син­дов и меотов весьма сложно. Во-первых, в письменных источниках этно­ним меоты объединяет несколько разноязыких племен и носит собира­тельный характер для обозначения племен, обитающих вокруг Меотиды (Азовского моря). Достаточно вспомнить, что Страбон к числу меотов от­носил синдов, дандариев, торетов, агров, тарпетов, обидиакенов и мн. др. Во-вторых, еще остается невыясненным, как произошел этноним меоты — от имени моря Меотиды или море получило название от имени народа, населявшего берега Азова? Плиний считал, что море получило название от имени народа, а Страбон писал, что название моря происходит от слова мотоас, т. е. «мутный» на языке племени ассиаков. Если вспомнить, что ас — сиаками осетины называют балкарцев, то становится весьма примечатель­ным тот факт, что слово «мутный» на балкарском языке будет звучать мут — хус, что очень близко страбоновскому термину. В-третьих, участие синдов и меотов в этногенезе кабардинцев некоторые считают устаревшей гипо­тезой лишь потому, что формант ты в осетинском языке означает мно­жественное число. Однако является большой и общепринятой ошибкой считать, что носители этнонима говорили на том же языке, на каком объяс­няется данный этноним или его частица. В-четвертых, формант ты, ат об­разует множественное число в монгольском и тюркском языках. Поэтому вряд ли можно считать осетино-иранскими такие этнонимы, как яку + ты, буря + ты, го + ты, тетракси + ты, или такие топонимы, как Карпа + ты, Суде + ты, Дуглат, Ойрат, Конграт, Арат и мн. др. Кроме всего этого, по словам самих же авторов — сторонников теории синдского происхожде­ния адыгов, термин син является тюркским и означает «памятник». Но вряд ли отсюда можно делать вывод о тюркоязычности синдов.

Таким образом, проблему о языке синдов и об их отношении к адыгам приходится оставить открытой, а тем более, что есть авторы, утвержда­ющие фракийское происхождение самих синдов.

Адыго-кабардинцам свойствен еще один, до конца не выясненный эт­ноним — черкес. Видные тюркологи А. Н. Баскаков, М. И. Артамонов связы­вают этот тюркский термин со словами чер/чир — «войско». Вторая часть термина означает кес — «резать». Таким образом, Данный термин может означать «режущее войско». Но более вероятным кажется объяснение второй части слова тюркским киси — «человек», как это наблюдается во множестве тюркских этнонимов: Алтай-киси, Чу-киши, Ас-киси, обозна­чающих «алтайский человек, чуйский человек, асский человек» и др. Из этих разъяснений становится очевидным, что термин черкес может озна­чать: «войско + человек», равнозначное понятию «воин, военный» и пр. Подобное толкование подтверждается множеством находок оружия: сабли, наконечники стрел, колчаны — в кабардинских погребениях XIV — XVII вв. В памятниках чеченцев, ингушей, осетин, балкарцев, карачаевцев такого обилия оружия не встречается.

В X в. становится известным еще один этноним адыгов — косог, бытовав­ший среди племен хазарского времени — рубежа VIII-IX вв. По словам ав­торов X в. Константина Багрянородного и Абу-ль-Хасана Али аль-Масуди, косоги жили «между Кабхом (Кавказом. — И. М.) и Румским (Черным. — И. М.) морем… Над Казахией (Косогией. — И. М.) — Кавказские горы, а за горами земля Алания…». Из этих сведений ясно видно, что косоги жили западнее аланов, граничащих по реке Лабе.

Существует предположение, основанное лишь на созвучии слов косог и кошак (кашки). Следуя ему, некоторые авторы отождествляют средневе­ковых косогов с переднеазийскими кашками II тыс. до н. э.

Однако ведущие археологи давно сомневаются в возможности такого отождествления. Например, Р. М. Мунчаев пишет: «Что это за племена, отку­да они сюда проникли, на каком языке говорили, остается неясным. Можно ли связывать кашков с адыго-абхазами? Для ответа на этот вопрос и подоб­ные ему мы пока не располагаем сколь-нибудь надежными данными».

Если учесть, что термин косог появляется в тот период, когда в Южно­Русских степях и на Северном Кавказе господствовали хазарские племена, и что тюркские племена называли себя по количеству входящих в их со­став подразделений: Он-ок, Уч-ок и т. п., то неудивительно появление тюрк­ского названия племен кос + ок, т. е. «пара стрел», «объединенные стрелы» и пр. Сам термин происходит от тюркского кош — «объединяй, соединяй». Именно объединения многих племен адыгов, бжедухов, жанеевцев, чер­кесов, кабардинцев, шапсугов и других именовали себя термином адыги.

Мы отметили лишь незначительные моменты этнической истории адыго-кабардинцев, а именно происхождение их этнонимов. Но эти слег­ка затронутые вопросы могут сыграть важную роль при освещении этни­ческой истории названных народов.