§ 1. Административно-политическое устройство Чечни и Ингушетии

В XVIII — начале XIX века Чечня и Ингушетия не имели единого государственного устройства. Вся территория чечен­цев и ингушей состояла из целого ряда более или менее круп­ных феодальных владений (княжеств) и вольных обществ (со­юзов сельских обществ), единого объединяющего политичес­кого центра у чеченцев и ингушей не существовало. От­личительной особенностью политического устройства вайнахов в рассматриваемое время являлось то, что в обществе наблюда­лась феодальная раздробленность, которая продолжалась вплоть до начала движения горцев в Чечне и на Северном Кав­казе под руководством имама Мансура в 1785-1791 гг.

Каждое феодальное или княжеское владение, как правило, расположенное на равнине края, а также различные вольные общества (в большинстве своем расположенные в горах) представляли собой в какой-то степени самостоятельные и обособленные друг от друга территориально-административ­ные единицы. Локальные политические центры существовали, по-видимому, во всех владениях, а также в обществах и союзах сельских обществ в горах. Князья, феодалы и старши­ны вели независимую друг от друга как внутреннюю, так и внешнюю политику с соседними народами. Более того, отдель­ные вайнахские князья и владельцы подчас конкурировали между собой. Из-за отсутствия единого политического центра взаимоотношения между феодальными владениями и сельс­кими обществами в горах, а также внутри самих обществ стро­ились на основе договоров и соглашений, регулировавшихся обычным правом адатами, а с конца XVIII века — начала XIX века — шариатом.

В то же время в отдельных горных районах Чечни и Ингу­шетии, в частности, со второй половины XVIII века шел ин­тенсивный процесс слияния некоторых так называемых воль­ных обществ в союзы сельских обществ. Данные общества на­ходились под влиянием местной феодализирующейся знати в лице владельцев (феодалов), старшин, богатых узденей1 и т. д.

Отсутствие каких-либо конкретных источников XVIII века и цифровых данных не позволяет назвать точное количество всех вольных обществ или союзов сельских обществ на терри­тории Чечни и Ингушетии в рассматриваемое время. Однако, на наш взгляд, бесспорным должно быть то, что общее число вольных обществ (союзов сельских обществ) в горах Чечни и Ингушетии не могло превышать общего количества тайпов и тукхумов, вайнахов вместе взятых.

Единственным и существенным научным подспорьем при рассмотрении данной проблемы является, на наш взгляд, ис­следование известного этнографа Чечни и Ингушетии по то­понимии А. С. Сулейманова, в котором дан обстоятельный анализ всех этнических обществ (родов) чеченцев и ингушей «с учетом исторически сложившихся географических районов локализации»3 их на территории нынешней Чечни и Ингуше­тии.

Учитывая, что материалы топонимии Чечни и Ингушетии, связанные с сельскими общинами (обществами) и их тради­циями у чеченцев и ингушей в прошлом, отличаются арха­ичностью и консервативностью, мы позволим себе ретроспек­тивно использовать сведения автора А. С. Сулейманова, опуб­ликованные в конце 70-х годов XX столетия. Судя по всем эт­ническим обществам (родам-тайпам), выделенным исследова­телем А. С. Сулеймановым сугубо в горной Чечне и Ингуше­тии, их общее число в рассматриваемое время насчитывало, по-видимому, 64 общества (малых и больших). Из них в Гор­ной Чечне (центральной, восточной и юго-восточной части) — 59 обществ (малых и больших), а в Горной Ингушетии (юго — западной части) — 5 обществ (малых и больших).4

Более 60 сел или этнических сельских обществ существо­вало и по сей день существует в предгорной и на равнинной части Чечни и Ингушетии5, в которых компактно проживали представители разных чеченских и ингушских тайпов, гаров и некъий, на протяжении XV-XVIII веков поэтапно пересе­лившихся с гор на равнинные земли.

В некоторых предгорных селах (обществах) Чечни, как, например, ссКурчалой, Цонтарой, Беной и т. д., судя по на­званиям этих сел, при их образовании здесь сохранились прежние их тайповые наименования, существовавшие. прежде в горах, так как основателями данных предгорных сел, по — видимому, были представители конкретных чеченских тайпов, пользовавшиеся большим авторитетом и правом преимуще­ства в решении важных вопросов в сравнении с другими тай — пами — Чечни и Ингушетии.

Данный факт, по-видимому, имел большое значение для формирования будущего сельского органа управления и оп­ределения его функций, роли и значения, для избрания старшины села (общества), распределения общинных земель и использования пастбищных и сенокосных угодий между членами основной общины (тайпа) и пришлыми людьми дру­гого тайпа и т. д.

В 70-ые годы XVIII века дореволюционный исследователь И. А. Гюльденштедт, побывавший во главе научной экспеди­ции на Северном Кавказе и, в частности, в Чечне и Ингушетии, называет ряд наиболее крупных этнических обществ на тер­ритории так называемой Кистинской области, а именно: об­щества Ингуш, Ахкинчурт, Ардахли, Вапи, Осет, Макарл, Ан — гуш (Большой), Шалха или Малой Ангуш, а также другое крупное этническое общество Чечен (по-видимому, союз об­ществ или тукхумов) в свою очередь распадалось на более мел­кие общества — Арахи, Кулга или Дганти, Галгай или Галга, Джанти, Чабрило, Шабет, Чисхрикакер. Автор называет также ряд других крупных этнических обществ — Карабулак, Мее-сти, Мереджи, Галашка, Дубан.6

К перечисленным выше крупным чеченским и ингушским обществам так называемой Кистинской области, количество которых составляли 14, исследователь И. А. Гюльденштедт от­носит также общества Эндери и Аксай под одним общим на­

званием Качалык (Качкальїк/гіачалкх — чеч.), куда входило шесть горских деревень.7

Как известно, в рассматриваемое время в обществах Энде — ри и Аксай правили известные кумыкские князья. Здесь на­ходилась их ставка. И Эндери, и Аксай одновременно явля­лись политическими и духовными центрами этих обществ. Население обществ было смешанное и находилось, видимо, под управлением кумыкских князей. В отдельных селах, которые входили в общества Эндери и Аксай, проживали также че­ченцы, и все вместе они составляли одно Качкалыковское об — 8

щество.

Кроме того, в указанных исследователем И. А. Гюльденш — тедтом крупных этнических (тайповых) обществах чеченцев и ингушей в так называемой Кистинской области одновременно существовали политические и духовные центры с идентичны­ми названиями.

В начале XIX века другой дореволюционный исследователь С. Броневский, опираясь на материалы своих предше­ственников XVIII века (И. А. Гюльденштедт, П. С. Паллас, С. Г. Гмелин и др.), также называет территорию нынешней Чечни и Ингушетии некоей «Кистинской областью» и локализует на ней этнически близкие и даже родственные по своему происхождению, языку, обычаям, нравам, религии и хозяй­ственной деятельности 4 крупные этнические образования: 1). Кисты, собственно так называемые; 2). Ингуши или Ламур (горные жители — Ш. А.); 3). Карабулаки или Арште; 4). Че­ченцы или Шешены (называемые также Мичкизы).9 Автор счи­тает, что поскольку чеченцы, как «многолюднейшее колено» занимает большую половину так называемых кистинских зе­мель и по сходству языка имеют много общего с ингушами, то условно можно разделить всю «Кистинскую область» на две части: на одной части территории, обитаемой кистами, автор называет ингушей, карабулаков и другие общества, а на дру­гой, называемой Чеченской областью, по мнению С. Бронев­ые ю

ского, проживали сугубо чеченцы.

Говоря же об административно-территориальном устрой­стве вайнахов, исследователь С. Броневский замечает, что разделение Чечни и Ингушетии на областей, провинций, во­лостей, округов, колен, больших и малых обществ и союзов является весьма условным, ибо он не видит явного «различия округов или волостей от колен, поскольку под ними подразумевались в равной мере как «обширные области», так и «малые волости», включавшие в себе несколько деревень, принадлежавших к какому-либо колену11 (обществу или тай-пу — Ш. А.).

По существующему у кавказских республиканцев обычаю, — указывает далее С. Броневский, — в Кистинской области (провинции) подобных округов или волостей должно быть значительно больше, поскольку каждое колено (общество) в свою очередь делится на малое общество или союзы, куда входит несколько деревень. Из таких деревень одна признается всегда главою союза или сборным местом и, как правило, «все общество называется по имени главной деревни»12. В то же время малые общества или союзы обществ вайнахов не всегда соответствуют названию волостей из-за малого количества жителей в них, и такие, общества называются дистриктами13, округами и уездами.

В XVIII — начале XIX века Восточную Чечню (Горная Чечня) составляли 3 крупных общества: горная Ичкерия, называемая вайнахами Нохч-Мохк; общество Мичик и Качкалы-ковское общество. Горная Ичкерия (Нохч-Мохк) занимала верховья рек Хулхулау и Аксая. Хронологически трудно определить время возникновения данного общества, хотя известно, что русские источники XVI-XVII вв. связывают его с «Мичкисской землицей». Данным именем назывались только чеченские поселения по р. Мичик. В документах XVIII века называются «ичари мооскиз», т. е. ичкеринцы-мичкизы, живущие в 25 верстах от Анди и насчитыпающие до 50 малых деревень, а именно: Цонтарой, Зандак с населением во 100 дворов. Да-да-юрт (87 дворов), Умар-аджи-юрт (45 дворов), Чю-чели (40 дворов), Даттах (30 дворов) и т. д.14

Общество Цонтарой состояло из нескольких хуторов и отселков, группировавшихся вокруг села Цонтарой, являвшегося одновременно единственным политическим и духовным центром данного общества (тайпа). Внутри однотайпового селения Цонтарой имелись кварталы, принадлежащие разным некъе и тарам.

Общество Зандак состояло из нескольких чеченских селений, хуторов и отселков и было расположено на юго-востоке Чечни. В обществе в основном проживали однотайповцы-зан-дакъой, разделявшиеся на ряд некъе и гаров. Политическим и духовным центром общества являлось село Зандакъ.15

Источники сообщают также, что в первой половине XVIII века в обществе Мичик, т. е. в горах по р. Мичик существовало еще ряд чеченских селений.

В начале XIX в. исследователь А. М. Буцковский называет крупное общество Аух и перечисляет в нем чеченские села, образовавшиеся в результате переселения вайнахов на pp. Акташ и Ярык-су: Акташ (200 дворов), Юрт (50 дворов), Алмак (80 дворов), Ярык-су (или Качалык — 300 дворов), Ке-шень (200 дворов), Гилян (100 дворов), Зандак (100 дворов), Чучели (40 дворов), Даттых (30 дворов), Хасса-Мекент (70 дворов), Балча (60 дворов), Герзели (50 дворов), Дада-юрт (87 дворов), Умар-аджи-юрт (45 дворов).16

Как видим, общество Аух состоит из 14 сел. Названия от­дельных сел общества Аух совпадают с названиями чеченских тайпов (родов), например, зандакъой, цонтарой и др. Духовным и политическим центром общества Аух являлось село Аух. Одновременно ее. Зандак и Цонтарой также являлись политическими и духовными центрами обществ Зандак и Цонтарой.

Другое крупное общество Восточной Чечни — Качкалыков-ис кос — источники локализуют на территории между устьем pp. Сунжи и Аксай. По свидетельству И. А. Гюльденштедта в общество Качка лыковское или Качкалык входило всего 21 селение, в том числе ее. Кошкельды, Ойсунгур, Исти-су, Аллерой, Наурус-аул, Курчалой, Акку, Дада-юрт и др. Кроме кач-калыковских поселений, исследователь И. А. Гюльденштедт включил в состав данного общества уже возникшие к этому времени равнинные ичкерийские селения Аллерой, Курчалой и Акки. Другой иностранный исследователь Ю. Клапрот также называет другие селения общества Качкалык: сел. Кошкельды в 300 дворов, Ноемберды — 350 дворов, Ойсунгур -350 дворов, Исти-су — 500 дворов, Наврусаул — 50 дворов и т. д. Он же включает в данное общество ичкерийские седа

Курчалой (20 дворов) и Али-аул. Далее Ю. Клапрот сообщает, что все качкалыковские селения принадлежали аксаевс-ким князьям.17 Исследователь А. И. Ахвердов также считает, что 6 качкалыковских селений чеченцев располагалось на правом берегу р. Терек. Известно, что в давние времена жители этих селений — чеченцы — были выведены с гор аксаевскими владельцами и поселены на этих местах, за что они считались подданными этих князей.18

Общество Качкалык (Качкалыковское) состояло из 21 селения чеченцев. Так же, как и Ауховское общество, названия некоторых сел Качкалыковского общества совпадают с названиями чеченских тайпов (родов), например: Аллерой, Курчалой, Аьккхи и др. Духовным и политическим центром общества Качкалык являлось село Качкалык (ГТачалкх — чеч.). Монотайповые селения Аллерой, Курчалой и Аьккхи одновременно являлись политическими и духовными центрами в своих обществах.

Несмотря на то, что качкалыковские чеченцы формально считались подвластными аксаевских князей, однако они мало — помалу, пользуясь послаблением власти князей, выходили из их повиновения и никаких податей им не платили.19

К западу от Восточной Чечни (горная Ичкерия) в горах по ущелью pp. Джалка и Аргун, как сообщает Д. А. Милютин, были расположены большие общества чеченцев — Чеберлой, Шубуты и Шотойцы.20 Население Чеберлоевского общества составляло около 3 тысяч душ мужского пола. Большая часть населения жила в хуторах. Несколько хуторов объединялось в одно селение под общим названием. Такое селение представляло собой одно маленькое общество из представителей одного тайпа (рода). Так, крупное общество Чеберлой в рассматриваемое время объединяло несколько тайпов-родов, представлявших каждый в отдельности небольшое общество — села Макажа, Садой, Орсой, Тундакха, Арие-овл, Хьаркруо, Бас-сахуо, Бунахуо, Хой, Хіинда, Къоьрзуной, Ригаха. Всего 12 монотайповых сел (обществ). Своим духовным и политическим центром жители Чеберлоевского общества издавна считали село Макажа.21

Другое крупное чеченское общество Шотой (Шуьйта) име-

ло несколько названий: Шубути, Аш-Шубута, Шуоти, Шуот, Шуьйта, Шотой. Общество Шотой объединяло несколько тайпов — родов: хьакой, гіаьтти, вашандарой, пхьамтой, хьалгіой,

маьршалой, саьттой, саной, тумсой, борзхой, варандой, келой. За каждым тайпом значилось конкретное село с тайповым названием. Саьрбалой и лаыпкарой, проживавшие в шаро-аргунской котловине, также относят себя к шотойцам. Всего 14 тайпов. Духовным и политическим центром данного общества издавна считалось село Шуьйта.22 Каждый из перечисленных 14 тайпов (родов), составлявших в совокупности большое многотайповое общество Шотой (Шуьйта), в отдельности же представлял небольшое сельское общество (село) с конкретным тайповым названием, (например: ее. Вашандарой, Варандой и др.), куда входили все близлежащие к селам хутора и отселки. Каждое тайповое село (общество) имело вокруг себя небольшие хутора и отселки и являлось их общим политическим и духовным центром.

На юго-восточной части Чечни были расположены известные чеченские общества (тайпы) — Нашха, Терлой, Митхо, Май-сты, Чанти и др. В конце XVIII — начале XIX в. общество Нашха составляло 200 дворов (1 тыс. жителей) и состояло из 4-х крупных тайпов и некъе — Нашха, Чіармаха, МогГуста, Хьай-баха и т. д. Многие чеченские тайпы признают себя выходцами из Нашха. Названия многих сел общества Нашха идентифицируются с наименованиями отдельных чеченских тайпов (например: Бена-кха, Мулка и др.). Духовным и политическим центром своего общества нашхоевцы считают Хьайбаха и ХГийлах.23

В 60-х годах XIX в. в связи с общественно-политическими и экономическими изменениями в крае, вызванными завершением Кавказской войны и отменой крепостного права в России, происходят соответствующие изменения в демографическом развитии населения горных районов Чечни и Ингушетии. Часть населения уходит отсюда из-за малоземелья на равнины, некоторые села остаются заброшенными. В это время общество Нашха составляло уже 6 селений: Пешхой, Черм-хой, Мозарой, Хайбах, Тестерхой и Аялли общей численностью 75 дворов. Каждое селение общества Нашха, за исключением с. Тестерхой, имело около 13—15

24

дворов.

Общество Терлой в начале XIX века состояло из 13 населенных пунктов (селений) с 200 дворами жителей, пишет исследователь Н. Г. Волкова.25 Местный этнограф А. С. Сулей-манов считает, что общество Терлой объединяло представителей различных чеченских тайпов, ггроживавших в 12 селениях с тайповыми названиями. Внутри общества Терлой, — указывает автор, — изолированно жили некоторые группы чеченцев, считавшие себя отдельными тайпами, как, например: ее. Никархой и Бархіай в бассейнах pp. Никархой — эрк и Барх1айн-эрк, а также с. Біавлой в бассейне р. Б1авлойн-эрк.26 По сведениям грузинских источников, общество Терлой объединяло 21 населенный пункт с 163 дворами. Это — селения Никархой, Арстхой, Басхой, Курачой, Харсанллерой, Пежой, Гезехой, Муцарой, Баулой, Сенухой и др. Наиболее крупными среди них были селение Никархой, составлявшее 25 дворов и Баулой — 23 двора. В остальных селениях число дворов колебалось в пределах 4 (с. Арстхой и др.) и 8 (се. Гезехой, Отты и др.).27 По-видимому, некоторые из перечисленных грузинскими источниками сел общества Терлой отчасти носили тайповые названия и одновременно являлись местами компактного проживания представителей того или иного чеченского тай-па. Политическим и духовным центром общества Терлой являлось с. Терлой.

Согласно грузинским источникам вначале XIX в. в обществе Малхиста (хевсурское название «Митхо») было сосредоточено 11 селений со 177 дворами, в которых проживало 1,5 тыс. жителей; а именно: ее. Тертего (60 дворов), Бонисты (30 дворов), Джареги (20 дворов), Харпато (200 дворов), Сохано (10 дворов), Бостаны (10 дворов), Мизо (7 дворов), Икельта (6 дворов), Камалако (5 дворов), Бозияхи (5 дворов), Олакано (4 двора).28 Русский офицер А. Зиссерман, побывавший здесь, пишет, что чеченское общество Митхо (Малхиста) было расположено в 10 верстах от с. Шатили и имело 6 небольших населенных пунктов. Отмечая своеобразие малхистинцев, А. Зиссерман продолжает: «Они называют христиан неверными, а поклоняются Св. Георгию, не делают намаза, не едят свинины, не имеют мулл и мечетей».29 Другой исследователь Г. Рад­де, побывавший в этих краях в 70-х годах XIX в., сообщает о 10 малхистинских (митхойских) селениях, расположенных по левому притоку р. Аргуна — ручью Митхой и где насчитывалось 174

30

двора.

Местный этнограф А. С. Сулейманов в середине 70-х годов XX столетия обследовавший общества Малхиста, отмечает, что из 14 небольших сел, в которых жили малхистинцы, два села были расположены на правой стороне реки Меши-хи-ж1аре (на карте Джарего) и Шегине (на карте Кагинахо). Остальные села были расположены на южном склоне горы Коре-Лам, тянущегося параллельно Главному Кавказскому хребту. Протяженность Малхистинского ущелья составляла 18-20 километров. Автор выделяет чеченские села с тайповыми названиями, входившие в состав общества Малхиста: Икалчу, Біенистие, Сахана, Щенчу Мехка, Тутанда, Нахараста, Кхо-руотта, Банах, Дуоза, Комалха, Іамие, Біаьстие, Жіарие, Тугіанча. Политическим и духовным центром общества Малхиста являлось село Малхиста.31

Известное чеченское общество Міайста (Міайстой) в XVIII — начале XIX века граничило на юге с хевсурами, на севере и западе — с обществами Маьлхи и Кей, на востоке — с обществом Хилдехьа. В обществе Міайста находилось всего три села — ТГуга, Пуогіа и Щекхелли. Все эти 3 аула лежали на склонах ущелья и реки М1айстон-эрк, текущей с юга на север. На левом берегу р. М1айстон-эрк лежали села ТГуга и Пуогіа, а на правом берегу с. Щекхелли.32 Согласно сведениям Н. Г. Волковой, общество Майсты располагало 3 селениями из 72 дворов жителей.33

Общество Майсты было значительно меньшим как по ко­личеству населенных пунктов в нем, так и по числу жителей в них. Согласно сведениям А. Зиссермана, в обществе Майсты было сосредоточено всего три селения: Цахиль-Гой (по грузинским источникам — Джавали-сопели), Тут-Гой и По-Гой.34 Эти же селения в несколько измененно-усеченной форме называет и другой дореволюционный исследователь Г. Радде (се. Туго, Пуго и Джавари-сопели). По его сведениям все эти села были расположены по правому притоку р. Аргуна — ручью Майсты и общее число жителей в них составляло не более 200 человек.35

Самым крупным селом в обществе МЕайста по рассказам старожилов, — указывает А. С. Сулейманов, — являлся Фаранз — кхелли36, которое после с. М1айсты также, по-видимому, слу­жило политическим и духовным центром всех майстинцев.

Общество Чанта (Чіаьнта, Чіаьнтий — чеч.) в рассматрива­емое время граничило на юге с обществом Хьачара, на востоке — с обществом Дишни, и было расположено в бассейне р. Доьрахойн-эрк, берущей начало в местечке Кхаъ куьртий и текущей с юго-запада на северо-восток правого притока Чіаьнтий Орга. Общество Чіаьнта долгое время играло веду­щую роль в общественной жизни во всем Аргунском ущелье. Видимо, с этим связано то обстоятельство, что р. Аргун носит название Шаьнтий Орга. Общество Чіаьнта состояло из 7 селе­ний (135 дворов) и множества хуторов и отселков в количестве

36. Каждое из 7 селений, составлявших в целом общество Чіаьнта, являлось носителем тайповой принажлежности — Доьра, Бобаш Гут1&> Хаз-Кхелли, Хьиерах, Тас Гутіа, Кхок — хада, Хьелди. Село Доьра являлось древним поселением, оно охватывало Шел ЦГуьника, ТІера ЦГуьника, Чіагіие, Дехьа Доьра, Сехьа Доьра (Басара Доьра, Klorypa Доьра). Духовным и политическим центром общества Чіаьнта считалось село Итон-Кхелли.37

В XVIII — начале XIX века крупное чеченское общество Шора (Шарой) граничило на юге с обществом Шикъара, на западе — с обществом Щеса, на востоке — Хьакъмада, на севе­ре — с Д1ай. Локализовалось оно на левой стороне реки (бере­гу) Шаройн Орга. Общество Шора (Шарой) в течение несколь­ких веков играло ведущую политическую, экономическую и культурную роль в шаройской котловине, являясь одним из центров древнейших поселений предков вайнахов. Крупное этническое общество Шарой состояло из трех главных посе­лений (обществ) с тайповыми названиями: Шора, Жог1ал-да, Пой, в которых сосредоточено было множество хуторов, от­селков, представлявших собой отдельные некъе и тары. Ду­ховным, административным и политическим центром данного общества считалось село Шора.38

В рассматриваемое время наиболее известными и главны­ми ингушскими обществами или союзами обществ, которые имели в своем подчинении небольшие деревни, назывались сборным местом и управлялись владельцами и старшинами, являлись общества Вани, Осет, Макарл. Их земли, по свиде­тельству С. Броневского, были расположены на восточной ча­сти в направлении от Владикавказской крепости, в нескольких верстах друг от друга, между pp. Терек и Камбилеевка, на речке впадающей в Терек, напротив осетинской деревни Чми.

К известным другим крупным ингушским обществам Боль­шой, или Старый Ангушт и Малый Ангушт, земли которых были расположены в" основном в верхнем течении р. Камби­леевка, у подошвы гор, на открытой и возвышенной местности принадлежали относительно маленькие по числу дворов в них деревни: Галга, Тироль, Ака, Беци, Ялгор, Корби, Аздар, Вишу, Голой, Ной, Гой, Цулай, Мелер, Палан и другие. Всего около 25 деревень.40

Сравнительно большим селом в Ингушетии в это время яв­лялся Ахкин-юрт (по-видимому, Акки-юрт — Ш. А.), располо­женный у истоков р. Сунжи, между pp. Камбилеевка и Сунжа.

Довольно известными и крупными обществами Ингушетии, как считает С. Броневский, являлись также общества Меести, Мереджи, Галашка, Дубан, расположенные рядом друг с дру­гом по рекам Шадгир или Асса, а также по притоку р. Сунжи, куда входили более маленькие деревни: Махки, Хамха, Таргим, Агикартне, Цулуи, Бештузы, Залгай, Малар, Арапе, Тала, Бархан, Кори: всего более 30 деревень.41

В XVIII — начале XIX века, как мы отмечали выше, крупные общества (села) ингушей, оставаясь одновременно как главные и независимые общества, контролировали деятельность маленьких сел и управляли ими через выборных старшин, которых, как правило, сами жители избирали из знатных и состоятельных тайпов (родов), причем старшинские права закреплялись за ними по возможности наследственно. «Ингуши разделены на малые независимые общества под уп­равлением выборных старшин, — указывает источник, — ко­торые будучи избираемы из богатейших родов, и ио причине частого повторения выборов из тех же семейств, обыкновенно присваивают себе права старшинские от отца к сыну наслед­ственно». В то же время в Ингушетии были известны такие знатные и богатые тайпы, от которых, как правило, избирались старшины, как, например: Мацех, Веза, Чев и Пшану-ва.

Говоря о формах зависимости ингушских крестьян и стар­шин от пришлых князей или владельцев, С. Броневский заме­чает, что «аксаевские и кабардинские князья издревле стара­ются утвердить над ингушами временные права завоевания наложением даней и требованием всегдашнего от них покор — ства». В официальных письмах на имя представителей царской администрации на Кавказе отдельные ингушские старшины и их подвластные крестьяне указывали о своей зависимости, хотя и временной, от кабардинских князей. Так, например, в XVIII веке ингушские старшины (по-видимому, владения Ангушт — Ш. А.) и их крестьяне представили письмо на имя командующего на Кавказе генерал-майора Де-Медема о том, что «временно они платили подать кабардинцам с каждого двора по одному барану, а у кого нет барана, то на одну косу железа…».43

В XVIII — начале XIX века на западной части территории проживания вайнахов и, в частности, в горах и в предгорьях Ингушетии так же, как и в Чечне, локализовались небольшие этнические политические образования ингушей, известные в исторической литературе, как «вольные» сельские общества или союзы сельских обществ.

Территорию расселения ингушей составляли как горные, так и предгорно-равнинные районы по pp. Ар мхи, Камбиле- евка, Сунжа (с притоками pp. Гер г, Назрань, Эндерипс) и Асса. Ингушские селения располагались в нескольких верстах на восток от Владикавказской крепости в предгорьях, пересека­емых возвышенными равнинами, и оттуда, расширяясь, про­стирались далее на восток. Горные ингуши сами себя называли «ламорой» (горные жители), а своих соседей чеченцев — «нохчой».44 Данная «этническая территория ингушского народа, — замечает исследователь Н. Г. Волкова, — не будучи ста­бильной, создавалась в результате многочисленных и разно­образных миграционных и этнических процессов, имевших место в ингушском обществе в конце XVII века».45

С начала XVIII века в западной части Ингушетии действи­тельно происходили значительные демографические и мигра­ционные процессы. Так, судя по источникам, если в районе с. JIapca в XVI — начале XVIII в. проживали ингуши, то в конце 20-х годов XVIII в. их сменили осетины. Исследователь Ю. Клапрот также отмечает, что осетины занимали в XVIII веке с. Ларе и основали возле него свои селения Чми и Балта и за это они долгое время платили ингушам дань за пользование этой землей.46

Многочисленные предания свидетельствуют о том, что часть ингушей и аккинцев в прошлом передвигалась и уходила с запада на восток. Так, в осетинских преданиях, записанных в свое время исследователем Л. П. Семеновым, говорится о том, что ингуши в прошлом проживали в Куртатинском и Даргав — сском ущельях, откуда они под натиском осетин и кабардин­цев ушли сначала в Санибанское ущелье, а позже через район сел. Чми — на правый берег р. Терек.4

Другое предание, записанное известным кавказоведом Н. Г. Волковой в 1971 г. от аккинца из сел. Бони-юрт, также под­тверждает о продвижении части вайнахов с запада на восток. Предание говорит о том, что «некогда аккинцы, вышедшие из Шами (Сирия — Ш. А.), обосновались под горой Казбек, но, враждуя с бацави-гурджи, они вынуждены были уйти в местность Пула, которая, по мнению рассказчика, аккинца из села Бони-юрт, находилась в верховьях р. Армхи или р. Ассы». Однако впоследствии в результате нападения калмыков на аккинцев последних заставило уйти из Пула (ср. правый приток р. Ассы — Пулой-хи) и поселиться на р. Мичик, но вторичное нападение калмыков окончательно вынудило аккинцев переселиться в горы к реке Яман-су и создать здесь свои поселения.48

В рассматриваемое время существуют и другие материалы, которые также подтверждают о постепенном продвижении аккинцев с запада на восток. Так, например, жители с. Кербите, расположенного в Джераховском ущелье рядом с сел. Эрзи, считают себя выходцами из Кербите, ранее живших в горах, в Аккинском обществе, в селе с таким же названием. В обществе Акки существовало село Озьми, известное в XIX веке в нижнем течении р. Армхи. Жители сел. Фалхан (пра­вобережье р. Армхи) считают себя аккинцами по происхож­дению. Орстхойцам-хаккоевцам (ср. — Хакки — Кочи-юрт, район Алкуна), переселившимся с р. Ассы в начале XIX в., при­надлежало сел. Цогуной на р. Аргун, расположенное на месте сел. Шотой. В Шотоевском обществе проживает тайп Хак-кой, который насчитыпает около 100 хозяйств. Из общества Щечеахк, далеко на восток к Шаро-Аргуну продвинулись це — чоевцы (орстхой) и образовали здесь сел. Пхьамат. Предста­вители этого общества (тайпа), хотя и считаются чеченцами, но по сей день называют себя орстхой.49

В XVIII в нижнем течении р. Армхи, по сведениям, Ю. Клап­рота, были расположены два фамильных феодальных поселе­ния-владения: Цурате и Ленате, вместе составляющие сел.. Джерах. Однако фактически названия этих селений свя­зываются с фамилиями Дуровых и Льяновых, первая из кото­рых и сейчас встречается среди ингушей и осетин, а вторая — только среди ингушей.00

В начале XIX века к Джераховскому обществу принадле­жали селения Калмыков (Калмыкау), Волокав (Уаллагкау), Пемат (Пхемат), Большой и Малый Вазби (Оьзми).51 Название сел. Калмыкау происходило от осетинского фамильного посе­ления Калмаковых (ср. Калманкау из Куртатинского ущелья). Более того, известно, что в документах середины XVIII века в Джераховском ущелье упоминается имя одного из кистинс­ких старшин Цаука Мирзы Калмакова, который, по-видимому, в это время управлял в своем феодальном владении (обществе) с одноименным названием, т. е. Калмакова.52

Следует отметить, что в рассматриваемое время в нижней части Джераховского ущелья проживали также отдельные осетинские переселенцы, ранее переселившиеся сюда из-за кровной мести и образовавшие свои небольшие фамильные поселения. В это время здесь насчитывалось пять небольших джераховских поселений, в которых было 37 дворов и 185 жителей, происходивших от осетин — сел. Цурате (Цуровых), Ленате (Льяновых), Слоновых (Дударовых) и др.58 Кроме Ду­даровых, в Джерахе были фамильные феодальные поселения Мамиловых из сел Эрзи и Гудантовых из сел. Мецхала. Ин­

гуш Базар Мамилов, говоря о сословных правах ингушской феодальной верхушки и о происхождении своей фамилии, сообщал, что один из его предков по имени «Даур-Бек поссо­рился с дядей своим Андом (ср. ингуши Яндиевы — Ш. А.), из — за чего оставил Кистинию и переселился к джераховцам, где пользовался всеми преимуществами, какими пользовались тагаурцы, заключал с ними браки, брал пошлины за проезд или провоз товаров по Военно-Грузинской дороге и управлял кавдасардами наравне с тагаурцами. После него пользовались этими правами сын его Шейлынк, внук Багамет и правнук Тачь (фамилия Тачиевых — Ш. А.) и отец наш Дударуко, кото­рый почти ежегодно был приглашаем грузинским царем Ирак­лием…»54.

Ближайшими соседями джераховцев по р. Ар мхи, согласно источникам XIX века были кистины или, как их реже на­зывают, фаппийцы. По сведениям источников XVIII — нач. XIX в. область расселения кистинцев (фаппийцев) занимала среднее и верхнее течение р. Армхи. По описанию 1816 г. ки­стины на западе граничили с джерахами, на юге граница их проходила по р. Ахкархий, доходя до ее верховьев, через ко­торые лежал путь в Архоты и Гудашаури. Кистинских селений здесь, по сведениям того же источника, насчитывалось 25, а население составляло 1195 душ: христиан и 74 мусульман.55

Исследователь С. Броневский отмечает, что общество кис — тов или кистин, собственно так называемое в дореволюцион­ной кавказоведческой литературе, локализовалось на правой стороне р. Терек, высоко в горах, напротив осетинского об­щества Тагауров!.. Земли кистов в основном были бесплодные, расположены на известковых и шиферных горах и про­стирались на расстоянии 30 верст от Владикавказской кре­пости до самого Дарьяла, где начиналась граница с Грузией.56 Главными обществами (селами) кистов являлись Задрово и Джерах, которые одновременно выступали в качестве поли­тических центров — сборных мест двух разных обществ. Вмес­те с входившими в них деревнями эти общества составляли не более 500 дворов. В русских источниках XVIII — начала XIX в. кистов (кистинцев) назьвзают зауровцами и джераховцами, исходя из этнического названия общества, не смешивая их с

8. Ахмадов А. III.

225 ингушами (ингушевцами), хотя жители других горных об­ществ называли их так же, как и ингушей — галгаями. Обще­ство кистов было независимое и управлялось выборными старшинами.57

В состав кистинского общества, в рассматриваемое время входили еще 3 довольно крупных и независимых друг от друга общества (села): Галгай (у истоков р. Ассы), Галбы (в вер­ховьях р. Сунжи), Глигвы (на р. Глигви).58

В рассматриваемое время, в частности, со второй половины XVIII века продолжается процесс выхода ингушей с гор на равнины и образование множества поселений, в том числе и смешанных: на востоке — ингушско-карабулакских, на западе — осетино-ингушских.

Ингушское селение Заурово, о котором исследователь С. Броневский сообщает как о главном и политическом центре кистинского общества, по мнению иностранного исследова- теля-путешественника Ю. Клапрота, и, судя по картографи­ческим материалам, существовало с 60-х годов XVIII века, и в нем проживало тогда много беглых осетин. Судя же по мне­нию академика И. А. Гюльденштедта, сел. Заурово возникло недалеко от будущего Владикавказа, на старой дороге в Гру­зию, которая проходила от Моздока на Ахловы кабаки, затем через р. Камбилеевку, далее на Заурово и после этого в Дарь — яльское ущелье. В начале 80-х годов XVIII века село Заурово имело 30 дворов и располагалось на крутом берегу р. Терек, в 4-х верстах от того места, где позднее была заложена крепость Владикавказ.60

Самая восточная область самостоятельного ингушского этнического общества Галгай располагалась в верховьях р. Ассы. Земли галгаев имел в виду известный грузинский гео­граф Вахушти Багратиони, называя их территорией Глигви.61 По свидетельству Ю. Клапрота, в состав ингушей входило 7 племен: Тергимха, Аги, Хамхой, Кортой, Цимкаибох (Оздой), Евлой и Вапи62, из которых Таргим, Аги (т. е. Эгикал), Хамхи являлись главными галгаевскими селениями. Источники конца 20-х — начала 30-х годов XIX века называют более полные сведения о землях галгаев, занимавших в этот период обе сто­роны р. Ассы и течение р. Тоба — чеч. (приток р. Ассы). В це­лом территория Галгая, судя по этим источникам, составляла 321 кв. версту, на которой располагалось 55 селений с 213 дворами и 1065 человек жителей. Все галгаевские села были невелики по числу дворов. Самое большое из галгаевских на­селенных пунктов сел. Хамхи в то время имело 10 дворов.63 Выходцы из общества Палгіай-шахьар считают себя истин­ными гіалгіайцами. Политическим и духовным центром Гал — гаевского общества являлось село Палгіай-шахьар.

Ниже по течению р. Ассы располагались Карабулакские, часть Галгаевских и Галашевские общества. Наличие селений этих обществ в среднем и нижнем течении р. Ассы свидетель­ствовало о направлении миграции: с верховьев этой реки (гал — гаевцы), с реки Фортанги (карабулаки) и с территории вокруг озера Галанчож, т. е. поселений тайпа Галой. Населенные пункты галашевцев значатся на карте 1768 года, на которой место впадения р. Ассы в р. Сунжу обозначено названием «Га — лачи». Селения галашевцев назывет также другой исследова­тель И. А. Гюльденштедт. Источник начала XIX века локали­зует галашевцев по обоим берегам реки Ассы, но более всего по левобережью. Этот же источник назыпает 10 галашевских селений, в которых было сосредоточено более 155 дворов. В число галашевских поселений были включены некоторые се­ления Галашевского общества (Мужичи, Нижний Алкун) и Карабулакского общества (с. Верхний Алкун). Общее число галашевцев в это время составляло 775 душ обоего пола.64

Общество Больших Ингушей. Кроме низовьев р. Ассы и прилегающих районов р. Сунжи, источники называют и другое направление и территории компактного проживания (ло­кализации) ингушей в XVIII — нач. XIX в. Это Тарская долина и другие территории по р. Камбилеевка, где уже в конце XVII века было известно общество и село Онгушт (Ангушт). Вахушти Багратиони считает, что село Ангусти находилось по р. Борагние-цкали, которую отождествляют с р. Сунжей.65 Од­нако источники 2-ой половины XVIII века утверждают, что сел. Онгушти находилось в Тарской долине, и, по всей вероят­ности, в данном случае грузинский географ допустил явную ошибку, назвав с. Ангусти (Ангушт) по р. Сунже. Судя по опи­санию Вахушти это было большое селение, «жители которого похожи на черкесов и по вере мусульмане».66 По сведениям И. А. Гюльденштедта сел. Онгушт в 1771 г. находилось в Тар­ской долине, по р. Камбилеевке, и в нем было значительное население, среди которых были как ингуши-фаппий, так и гал-

67

гаи.

В рассматриваемое время сел. Онгушт (Ангушт) входило в состав общества, известного в источниках под названием «Больших Ингушей» и занимавшего земли по р. Камбилеевке. В начале 80-х годов XVTII века здесь побывал исследователь — путешественник Штедер, который, двигаясь вверх по р. Кам­билеевке в сторону Тарской долины, пришел в первую ингуш­скую деревню Шалха, образованную переселенцами из Боль­ших Ингушей в 50-60-х годах XVIII века. От сел. Шалха до­рога вела в Тарскую долину — долину Больших Ингушей.68 Большинство тарских селений было расположено на северной стороне долины, одна часть — на склонах гор, а другая — у реки. В западной части верховьев р. Герг (западный приток р. Камбилеевки) также было сосредоточено несколько обособ­ленных ингушских селений, входивших в общество Больших Ингушей. Внутри Тарской долины Штедер называет сел. Вапи. Именно в ваппинцы (фаппий), как указывает автор, прежде жили на р. Герг, откуда одна часть их ушла, а другая осталась в бесплодных горах. Всего в Тарской долине насчитывалось до 300 фамилий (дворов). Здесь жили Тергим — хоевы, Эги (ср. Эгикал), Хамхоевы, Оздоевы, или Цимкаибох, Евлоевы и ваппинцы. Первые шесть фамилий мигрировали из общества Галгая.69

Исследователь И. А. Гюльденштедт рассматривает в соста­ве общества Больших Ингушей селение Акки-юрт, Вапи и др. Селения были расположены ближе к горам. «Все они свобод­ны, — указывает И. А. Гюльденштедт о жителях Тарской до­лины, — не имеют князей. Живут в постоянных деревнях, каж­дая примерно в 20 домов…».70

Общество Малых Ингушей. В 1773 г. на территории Ма­лых и Больших Ингушей побывал руководитель миссионерс­кой комиссии А. Лебедев, который, докладывая о результатах своей поездки Кизлярскому коменданту Штедеру, в частности, отмечал, что следствием притеснений жителей Малых

Ингушей кабардинскими князьями стало частичное пересе­ление их в Большие Ингуши.71 Исследователь А. Н. Генко счи­тает 60-ые годы XVIII века временем возникновения группы поселений Малых Ингушей, когда жители Тарской долины, продвинувшись через узкий горный проход, отделявший р. Камбилеевку от равнины^заняли оба берега этой реки в уро­чище Шаулохи (Шолхи) . Высказывания А. Н. Генко под­тверждает также иностранный исследователь-путешественник Ю. Клапрот, считающий, что поселения Малых Ингушей об­разовались за счет переселившихся с гор ингушей около 40 лет назад.73

Большие и Малые Ингуши в самом начале XIX века, по

свидетельству Ю. Клапрота, составляли более 25 деревень, в том числе: Галга, Ака, Беци, Ялхор, Корби, Бушу, Голай, Ной, Гой, Цулай, Мел ер, Паланг и др. Многие из приводимых Клап­ротом названия сел указывают на истоки ингушских пересе­лений, как, например: сел. Галгай (совр. Камбилеевское) — на верховья р. Ассы; Бушу, по-видимому, с сел. Вауче (Вауш) в Аккинском обществе; Голай — с Галанчожем; Цулай, Мелер — с галгаевскими селениями Цоли, Мелери и т. д.74

Часть ингушей в рассматриваемое время мигрировала в район р. Сунжи и образовала здесь ряд селений. Исследователь и одновременно он же и комендант кизлярской крепости Штедер называет на р. Сунже село Казахгечу из 35 дворов, население которого состояло из ингушей и карабулаков, а также небольшое общество Ахкин-юрт по этой же реке в го­рах, населенное пришедшими с гор карабулаками и ингушами. Когда эти места посетил лично сам Штедер, то поселения общества Ахкин-юрт были значительны, состояли из 3-4-х селений, расположенных под лесистыми горами по левой сто­роне р. Сунжи, на ее притоках. Возникновение поселений об­щества Ахкин-юрт стало возможным после ухода из этих рай­онов кабардинских князей.75

Общества ингушей Назрани и вокруг нее. В 1810 году и в последующие годы вокруг Назрани и несколько севернее нее образуются многочисленные ингушские поселения. В это вре­мя 60 дворов жителей Назрани поселяются в местности Ача — луки, образовав сел Ачалуки. Основателями села считаются

Бековы и Чопановы из общества Таргима и Богатыревы из общества Эгикала. Позже в сел. Ачалуки переселились в ос­новном галгаевские тайпы: Евлоевы, Аушевы (из Эгигала), Циздоевы (из сел. Цизды), Таршхоевы (Фаппий), аккинские и орстхоевские тайпы (Акиевы, Булгучевы, Цечоевы).76

В образовавшемся в это же время в другом ингушском сел. Тимурково, которое находилось в двух верстах от крепости Владикавказ на правом берегу Терека, также проживало зна­чительное число ингушей. В 1810 г. в селениях Назрани и Тимурково насчитывалось до 866 ингушских дворов. В сел. Эндери, находившемся в 3-х верстах от Назрани и имевшем 80 дворов, совместно проживали чеченцы, карабулаки и ингуши. В 1816 г. вокруг Назрани (назрановцы) находилось 93 небольших селения, в которых насчитывалось 2410 дворов и 12050 человек.77

В рассматриваемое время известные и довольно крупные общества карабулаков и горных аккинцев составляли две локальные этнические группы вайнахов, имевшие не только отличительные самоназвания (орстхой и аьккхий), но и неко­торые диалектные особенности в языке. В сознании большин­ства вайнахов представители карабулаков и аккинцев, зани­мающие промежуточное географическое положение между местными народами, предстают как особые тайпы, которые не причисляют себя ни к чеченцам, ни к ингушам. «Сами орст — хоевцы и аккинцы объединяют под именем орстхой четыре подразделения: собственно орстхой, аккий, мержой и цечой»78, — указывает известный кавказовед Н. Г. Волкова.

Согласно документальным источникам в 70—80-х годах XVIII века общество Карабулак локализовалось в среднем течении pp. Ассы и Фортанги и образовалось, по-видимому, за счет объединения сравнительно больших и влиятельных ка — рабулакских тайпов — Цечой, Мержой и Орстхой.79

Чеченцы называют карабулаков «арштхой» (орстхой), а сами карабулаки и ингуши называют их «арште».

В рассматриваемое время общество Карабулак (Орстхой — цы) объединяли следующие некъи и тары: Щечой, Мержой, Хьевхьарой, Г алай, Ферг-некъие, Белхарой, Оьрг-некъие, 1 алха-некъие, Виелха-некъие, Мужахой, Булгучан-некъие,

Бока-некъие, Иандалой, Мужганхой. Всего 14 известных тай­пов, некъи и гаров. В общество Карабулак (орстхойцев) вхо­дило около 40 населенных пунктов. Своей прародиной Орст — хойцы (Эрштхойцы) считают древний аул Ц1ечу-эхкие в 4-х км от Щечу-олкумие. Собственно он и являлся в рассматри­ваемое время духовным и политическим центром данного об­щества.

Более ранние сведения об экономическом развитии и об­щественно-политическом устройстве карабулаков (орстхой­цев) находим в источниках и работах не ранее 70-80-х годов XVIII века (труды авторов Штедера и Гюльденштедта) и в начале XIX века (труды авторов Клапрота, Вахушти, Бутко-ва, Ахвердова, Буцковского, Броневского и др.). Правда, первое упоминание одного из тайп карабулаков — Мержой встречается в русских источниках XVII века.

Известный грузинский географ Вахушти Багратиони об­ласть проживания карабулаков размещает к востоку от об­щества Глигви, т. е. от Ассинского ущелья, по реке, берущей свое начало между гор Глигви и Панкиссии. Данная река течет к северу и впадает в Глигвицкали, под которой Вахушти подразумевает р. Ассу. Единственным крупным притоком р. Ассы являлась река Фортанга.82 На карте 1733 г. по реке Фортанге, которая называется еще и р. Балсу, обозначено «100 деревень».

Исследователь И. А. Гюльденштедт также подтверждает, что население, живущее по р. Балсу, является карабулакским. «Черкесы, — указывает он, — называют карабулакскую реку Балсу». Собственно, среди части ичкеринцев (горцев) назы­вают орстхойцев «балой», а в источниках XVIII в. встречается имя «балсурцы».85

По документальным сведениям 60-х годов XVHI века, при­водимым академиком П. Г. Бутковым, карабулаки занимали территорию в горах, в верховьях р. Сунжи, по рекам Осай, или Васай-су, т. е. Ассе, и Бал. Орстхойцы зависели от энде — рийских, брагунских и некоторых кабардинских владельцев и платили им дань. В 1772 г., — сообщает далее автор, — часть орстхойцев, которая приняла российское подданство, пересе­лилась на равнину в урочище Карасу-Яндырь, которое нахо­дилось на месте впадения р. Осай (Ассы) в р. Сунжу.

И. А. Гюльденштедт сообщает, что карабулаки имели в своем владении 6 речек — притоков Ассы, Фортанги и Сунжи. Среди этих речек автор называет р. Бал су, которая являлась притоком р. Фортанги. На речке Шелмигор, правом притоке р. Сунжи, была расположена карабулакская деревня Боко, называемая по имени знатнейшего старшинского рода. На территории карабулакского общества И. А. Гюльденшщтедт называет также ручьи Ашган, Валерик и Шалаш.87

Свои сведения о карабулаках сообщает также исследова­тель Штедер, который в 1781 г. побывал среди них. Проехав по р. Фортанге (второе название этой реки — Бал су), автор увидел карабулакские фамильные поселения, разбросанные в долине этой реки. Каждая карабулакская фамилия (тайпа) или община составляла 40-70 человек.88

Очень краткие сведения о карабулаках содержатся в труде иностранного исследователя Ю. Клапрота, который побывал здесь в самом начале XIX века. «Аршты не имели князей и управлялись старейшинами, — указывает он, — однако ранее у них были кумыкские князья».89 Подобный факт сообщает Штедер, рассказавший о своей встрече во время путешествия к карабулакам «с их вождем, юным андреевским князем Ша — булаф Аджи сыном Муртазали, ехавшим со своим приемным отцом (аталык) старшиной карабулаков и с 9 чеченцами».90

В начале XIX века исследователь Ю. Клапрот отмечал, что самая северная группа карабулаков проживала по маленькому ручью Балсу; а также на западной части территории от ручья Шелмигор, впадающего ниже р. Ассы в р. Сунжу. На р. Шелмигор было расположено карабулакское сел. Боко с 40 семействами. Существовала здесь еще долина р. Фортанги. Форман-аул был главным местом проживания карабулаков. Он был расположен на ручье Шелкан и состоял из 80 домов. По свидетельству того же Ю. Клапрота, на ручье Басерен (правый приток Ассы) проживало небольшое карабулакское общество Мереджа,91 являвшееся, как известно, одним из 4-х со­ставляющих подразделений орстхойцев.

В первое десятилетие XIX века, по сведениям Кизлярского коменданта А. И. Ахвердова, карабулаки занимали некоторые территории, близко расположенные к верховьям р. Сун — жи, автор указывает на систематическое уменьшение числен­ности карабулаков в результате войн с соседними народами и переселении части карабулакских фамилий, перешедших в покровительство чеченским знатным фамилиям.92 Об этом же пишет и А. М. Бундовский в своем очерке о кавказских наро­дах в 1812 г. «Аухами, — пишет он, — называются поселивши­еся на землях кумыцких около рек Агташа и Ярухсу карабу — лакские и частью чеченские выходцы, кои кумыкам дань пла­тят баранами и в обязанности которых давать вспомогатель­ных воинов». Кроме того, жители ауховских, т. е. карабулакс­ких, селений обязаны были давать кумыкским владельцам с каждого двора рабочего к посеву, жатве и сенокосу. Хотя, как замечает далее А. М. Бундовский, селения Хасамкент, Балчи и Герзелли от этой повинности уже отклонились.93

В исследованиях другого царского офицера С. М. Броневс — кого в первой четверти XIX века, хотя и есть сведения о кара — булаках, повторяющиеся в сообщениях его ггоедшественников, все же приводятся им новые суждения и материалы. Так, со­гласно источнику, — отмечает С. М. Броневский, — главной де­ревней карабулаков вначале являлось Воко (по-видимому, дер. Боко — Ш. А.), по имени знатнейшего и влиятельнейшего че­ловека из старшинского рода. Деревня Боко была расположена на р. Шелмигор, впадающей в правый приток р. Сунжи, и состояла не более чем из 40 дворов. Согласно преданиям, в древние времена карабулаки являлись сильными воинами, которых уважали соседи за их храбрость и соблюдение ими справедливости. Часть карабулаков в числе 200 семей, оставшаяся в живых после истребительной междоусобной борьбы с соседними народами, попала якобы в зависимость от чеченцев. Вообще же карабулаки, как указывает С. Броневс­кий, имели своих старшин, выбираемых ими из своей среды, и говорят они на кистинском языке, имеющем много общего и схожего с чеченским наречием.94 Кроме того, известно, что с середины XVIII века значительная часть карабулакских се­лений признавала на какое-то время своим главным правите­лем Эндерийского князя Муртазали-Хаджи. Он почти не вме­шивался в их внутренние дела, а только представлял интересы карабулаков перед царскими властями на Тереке 95

Данные источников 30-х годов XIX в. говорят о том, что западные карабулаки проживали в 6 селах за р. Ассой, напротив с. Галашек. Число дворов в этих селениях составляло 868 с 8 тыс. 600 человек жителей. По другим документальным данным число карабулакских селений в эти годы составляло 21 населенный пункт с 627 дворами и 3 тысячи 100 человек жителей.96

Горное общество Акки в рассматриваемое время граничило на юге с обществом Кей, на западе — с Мержой (Орстхой), на северо — востоке — с Г алой, на востоке — с Нашха. Аьккхин-цы делятся на лам — аьккхий (горные) и арана-аьккхий (равнинные) или карабулаки (горная речка) от кумыкского слова «кхара-булакх». Карабулаков на востоке Чечни и в Дагестане знают как ауховцев. Аьккхинцев, как и орстхойцев, в древности называли «балой». (ср. Балой-лам. Балой — гора). Орстхой-цы считают аккинцев своими предками. Духовным и политическим центром общества Аьккха (Аккха) являлось село Аьк — кха, расположенное на юге-восточном склоне горы Морд-лам, на левом берегу реки Осу-хи.97

Общество Аьккха в рассматриваемое время состояло из 11 населенных пунктов (аулов), представлявших каждый в отдельности места компактного проживания представителей того или иного тайпа, некъе или, гара, входивших в состав аккинского общества. Название сел (аулов) соответствовало наименованию конкретного тайпа (общества). Следующие чеченские аулы составляли аккнское общество — Кей-Мехка, Ткъуйистие, Віоьга, Хьахильгие, Позана, Оьрзумие-Кхелли, Тишли, Хьаьгие, Иттар-кхели, Зингала, Бийци.98

Таким образом, в рассматриваемое время Чечня и Ингушетия оставались политически раздробленными. На равнинной территории существовали феодальные политические образования с соответствующими надстройками. Здесь находились княжества и феодальные владения. В горных же районах шел процесс формирования феодальных отношений. Здесь вайнахи продолжали в большинстве своем группироваться по «вольным» сельским обществам или союзам сельских обществ, которые управлялись изолированно друг от друга и напоминали военно­административные объединения.

Обратимся теперь к категории социально-зависимых людей в вайнахском обществе в рассматриваемое время. Одним из самых древних социальных терминов, обозначавших людей сословно-зависимой категории, является «лай» — раб. Упо­минания о рабах (лаях) встречаются в древних преданиях че­ченцев и ингушей, которые сообщают сведения о благородных и неблагородных чеченцах. Благородных называли — «Оьз-да нах», а неблагородных — лаями (рабами). Сословие «лаев» сохранилось в Чечне и Ингушетии вплоть до XIX века. Можно предположить, что слово «лай» происходит от вайнахского слова «ла» — терпеть; «лай» вытерпел. Страбон применительно к Иберии (Грузии) считает, что «лаон» — это, как правило, за­висимое сословие, «образовавшееся в результате завоеваний инородных племен»61.

В рассматриваемое время в Чечне и Ингушетии, если плен­ник — «йийсар», принадлежавший к другому племени, «не мог быть выкуплен его близкими, он оставался у того, кто брал его в плен, и превращался в раба. Пленник «йийсар», превра­щенный в раба, здесь именовался «лаем»62. Лай был лишен эле­ментарных человеческих прав. Он не имел своего дома; ему разрешалось, согласно преданиям, возводить лишь пристройку к дому своего хозяина. Он также не имел права жениться, не имел земли, не имел своего сельскохозяйственного инвентаря, не имел права решающего голоса в соответствующих об­щественных органах управления и т. д. По преданиям «лай»’ вовсе не должен был носить оружие; если лай вырастит ска­куна, то его могли кто-либо из «оьзда нах» запросто обменять на быка63 и т. д.

В XVIII веке среди чеченцев и ингушей сословие «лаев» было не так уж много. К концу XVIII века лай фиксируются лишь в торной Чечне, в частности, в Чеберлое. Но и здесь к этому времени «традиционное сословное деление общества в имущественном отношении резко совпадает с классовым: среди бывших лаев встречались богатые, а среди «оьзда нах» (свободные люди) — бедные»64. Были случаи, когда лай из целого селения, как, например, из Чеберлоевского селения Цикарой жили богаче, чем «оьзда нах». Были и такие случаи, когда лай селения Цикарой хотели породниться со «свободными людьми» (оьзда нах) из селения Макажой, то последние, хотя и были беднее цикароевцев, неохотно желали породниться с ними из-за их якобы «низкого происхождения»65.

Некоторые сведения о наличии рабов (лаев) в Чечне и Ин­гушетии в рассматриваемое время дают документальные источники. Так, в письме на татарском (кумыкском — Ш. А.) языке

Герменчукского владельца Девлетгирея Черкасского на имя Кизлярского коменданта Фрауендорфа от 11 августа 1753 г. сообщалось о том, что в селении чеченца Шахгирея, находившегося в зависимости от владельца «Турлова сына», проживала семья Чукаевых, которая происходила из лаев66. Лай (рабы) как даровая сила пользовались определенным способом на меновом рынке. Так, например, в октябре 1758 г. чеченец Тувадук Зурмаутов фамилии (тайпа) Цувантурлы (Цонтарой — Ш. А.) из сел. Чечен-аул продал в Кабарду (Там-биев кабак) двух рабов (лаев) за 240 баранов. Там же в это время Солтан Марашев фамилии (тайпа) Ширди из селения Герменчук продал одного ясыря (пленника) за 114 овец и одну лошадь. Было время, — сообщает документ, — когда рабов лаев продавали за 7 аршин ситца67. Однако в связи с тем, что царская администрация препятствовала работорговле, цены на рабов во второй половине XVIII в. значительно возросли68.

В XVIII — нач. XIX в. у чеченцев и ингушей была и такая категория зависимых людей, как «йийсар» (чеч.) — пленник, невольник, по-видимому, от тюркского слова «ясырь» (плен­ник). Действительно, ясырями, как правило, являлись пленные горцы — иноплеменники, а также представители «царских властей. Ясырями могли быть чеченцы и ингуши, захваченные враждовавшими между собой обществами. Как правило, они не имели своих семей, Ясырей можно было продать, подарить, но убийство их запрещалось общественным мнением69. По истечении определенного времени, если пленный верно отслужил своему хозяину, то последний мог наделить его земельным участком с выплатой натуральной ренты. Тем самьм ясырь приобретал право «поставить свой собственный дом», иногда даже башню, но незавершенную, и обзавестись семьей своей. Потомство его именовалось «есар бераш» (дети ясырей — Ш. А.); оно всегда было в долгу перед семьей похитителя и вносило подать за пользование землей, отправляя и личные повинности70. В том случае, когда родственники не желали или не имели возможности выкупить ясыря, он превращался в лая и оставался в доме своего хозяина в качестве работника, а через некоторое время получал в аренду участок земли и обзаводился своим собственным хозяйством. «…Оставленный на произвол судьбы пленный, — указывают исследователи Р. Л. Харадзе и А. И. Робакидзе, — сам уже терял желание возвратиться домой, предпочитая оставаться у хозяина. Во всех случаях оставления на работу «йийсар» (ясырь) именовался «лаем». Лаем же он именовался и после того, как получал право вла­дения на средства производства…»71.

Мысль о социальной неравнозначности категории людей, называвшихся в вайнахском обществе «лаем», холопом, «ясы-рем» и азатом высказал еще ранее дореволюционный автор Ф. И. Леонтович. В частности, он указывает, что «ясырь может быть выкуплен и возвратиться на родину, тогда как лай, забывший свое происхождение, без связей с отечеством своих предков, составляет неотъемлемую собственность своего господина. Положение лаев в Чечне есть то безусловное рабство, которое существовало в древнем мире». И далее автор сообщает некоторые подробности о категории «лаев». «Несмотря на унижение, в котором находятся лай, рабское происхождение не почитается постыдным», — пишет автор. Дети отпущенника пользуются всеми правами вольных и равны всем. Прав­да, они не имеют ни веса, ни значения, потому что и то, и дру­гое основано в Чечне, как и в Дагестане, на многочисленности родства. Отпущенник же, человек одинокий, которого легко обидеть, оттого он большей частью пользуется свободой, не покидает своего бывшего хозяина, берет в замужество одну из дочерей или родственниц его и поселяется при нем, как член его семейства. Для того, чтобы отпустить раба на свободу, — указывает далее Ф. И. Леонтович, — необходимо предоставить ему письменную отпускную, составленную кадием и скреплен­ную двумя свидетелями (по-видимому, письменными подтвер­ждениями свидетелей — Ш. А.). Когда же раб откупается, обя­зательно соблюдается тот же обряд, при котором откупные деньги вручаются кадию села, который передает их владельцу раба. С этого времени отпущенник (выкупленный) называется «азатом».72

Как видим, со дня официального освобождения «лая» (хо­лопа), т. е. приобретения им юридического права независимо­сти от своего бывшего хозяина-владельца, он также про­должает пополнять эксплуатируемый класс людей, и образует новую социально-зависимую категорию людей, именуемую в чеченском обществе — «азат». И если лай-отпущенник (азат) не пользовался особым уважением и авторитетом, не имел права голоса в официальных общественных органах села или общества, то это не распространялось на детей «азата». Напро­тив, дети «азатов» пользовались в вайнахском обществе всеми

73

правами коренных жителей Чечни и Ингушетии.

В одном из рапортов на имя коменданта Кизлярской граж­данской канцелярии от 30 марта 1750 г. указывается на то, как владелец чеченского селения Аллы Цуканий Кичиев имел пленных ясырей — афганца Комара Куркаева и персианина Ахлаверды74, которых он использовал, по-видимому, в каче­стве холопов. В присланном летом 1751 г. в. Кизлярскую граж­данскую канцелярию письме владельца Герменчукского се­ления Девлетгирея Черкасского также содержится просьба о том, чтобы вернуть бежавшего от него знатного узденя Бама — та Шабанова черкесского ясыря Ахлаверды…75, находившегося у него также, по всей вероятности, на положении холопа. В рапорте от 15 сентября 1750 г. на имя Кизлярского ко­менданта сообщается о том, что другой чеченский владелец Расланбек Айдемиров имел при себе пленного персианина — ясыря по имени* Акбас Байсикулов76, которого он также использовал у себя в качестве холопа.

Интересно отметить, что в тех же официальных рапортах приводится предписание Кизлярского коменданта чеченским князьям и владельцам, чтобы они «впредь таковых персиан в холопство не покупали и у себя не держали…» в неволе77. Как видно, местные князья и владельцы, кроме всего прочего, по­купали ясырей и на невольничьем рынке, которых затем они использовали в своих хозяйствах в качестве холопов.

Имеющиеся в нашем распоряжении архивные материалы и опубликованные источники позволяют утверждать, что в Х1111 в. в вайнахском обществе была и такая категория зависимых людей, как холопы, которые по своему социальному по­ложению, по-видимому, стояла на одном уровне с лаями. В большинстве случаев холопы, которыми становились захвачен­ные в плен люди (ясыри), были людьми нечеченского и неин­гушского происхождения. Так, в письме, поданном Кизлярс — кому коменданту Оболенскому от чеченского владельца Рас — ламбека Айдемирова от 25 августа 1747 г., содержится просьба о том, чтобы вернули его холопов — и мужчин и женщин, находившихся в Кизляре. «…Я, не ведая, что они (холопы — Ш. А.) христианского закона, — указывает в письме Айдемиров, — купил и продал мне Акмурза за ногайцев…; оставшиеся от моего деда магометанского закона холопы бежали и Вы, милосердие, мне тех холопов или деньгами возвратить при­кажите…»78. Кроме того, в одном из документов того времени приводится краткое сообщение о результатах опроса одного из холопов владельца Г ерменчукской деревни Девлетгирея Черкасского в Кизлярской гражданской канцелярии от 19 июля 1751 г. В частности, его холоп показал, что зовут его Данбек Шапотоев, сын хана Шедерлама Запсулга Арыктун, калмычанин и реченый хан Шедерлам с калмыцким ханом же Дондук-Омбою калмыки его взяли в плен и познатнее про­давали разным людям…79.

Можно с полным основанием утверждать, что вайнахский термин «лай» и русский термин «холоп» равнозначны по свое­му социальному содержанию. Как свидетельствуют доре-

волюционные источники, и рабы и холопы, принадлежавшие чеченским и ингушским князьям и владельцам, как правило, являлись выходцами из среды другой национальности, по­павшими в свое время в плен. Холопов использовали в хозяй­ствах не только князья и владельцы, но и знатные вайнахские уздени и старшины.

Рассмотрим более подробно сообщение дореволюционного источника о социальном статусе «холопа» в вайнахском об­ществе. В рассматриваемое время холоп не считался в полном смысле слова членом общества, а являлся всего лишь вещью своего хозяина, имевшего над ним безграничную власть. Хо­лоп (лай) мог быть продан, наказан, лишен жизни по воле своего хозяина. Приобретенная холопом (лаем) вещь могла быть его собственностью до тех пор, пока его хозяину-владельцу не вздумается его присвоить себе, поскольку и он, и его труды, и вся его жизнь принадлежит владельцу. Каковы бы ни были притеснения со стороны хозяина, холоп не имел права поки­нуть его и переселиться к другому. Иногда случалось, что хо­лоп от страха жестокого наказания убегал от хозяина и просил защиты у какого-либо сильного и уважаемого в обществе человека. Такой человек принимал холопа (лая) к себе в дом, становился его заступником и просил его прежнего хозяина — владельца смягчить свое наказание и быть более милостли-вее. И таким образом, заручившись поддержки-обещания в своей просьбе у владельца, отпускал холопа обратно к нему. К тому же, защитник холопа не мог удерживать его у себя против воли хозяина, опасаясь преследования за якобы совер-

ЯП

шенное воровство.

Многочисленные документальные источники XVIII века свидетельствуют о том, что вайнахские князья, владельцы (фе­одалы), богатые уздени и т. д. при разных обстоятельствах: будь то сельскохозяйственные работы в горах, а также в собствен­ном дворе феодала (владельца), или же на выезде его за пре­делы своей территории по своим хозяйственным и другим де­лам везде и всюду ими использовались только холопы (лай) в качестве даровой силы. В одном из документов от 9 января 1726 года* читаем, что окоченской (чеченской) узденке из г. Терки Саламовой со своей холопкой после уплаты опреде­ленной пошлины царской администрацией разрешено проехать до Аксая для свидания с её родственниками.81 В другом документе, датированном 24 февраля 1726 года, говорится так­же, что чеченской узденке из г. Терки Бабуше Адрамановой (также после уплаты соответствующей денежной пошлины царской администрации) разрешено со своей холопкой Чер — хиковой да ещё с двумя работными людьми поехать до Аксая для провожания дочери.

В письме Кизлярского коменданта на имя чеченского вла­дельца Расламбека Айдемирова от 22 ноября 1762 г. среди прочих карабулакских жителей, участвовавших в заготовке сена для скота, назван знатный карабулакский уздень83 со своим холопом84. Или ещё другой факт. В письме Герменчукс — кого владельца Девлетгирея Черкасского на имя Кизлярского коменданта Н. А. Потапова от 11 ноября 1764 г. говорится, что уздень его по фамилии К^рманалиев имеет у себя беглого «холопа по имени Бомат…»

Князья, владельцы, старшины и богатые уздени жестоко эксплуатировали горцев-холопов. В результате чего участи­лись побеги последних в Кизляр.86 Так, например, в январе 1781 г. старшины Большой Чечни и Аджи-Аула письменно просили Кизлярского коменданта Куроедова: «Ежели же будут наши холопы магометанского закона от нас убегать и являться в российских границах, оных отдавать обратно…»87

Вайнахские старшины в своих прошениях часто назьвзают зависимых крестьян «холопами». Бегство последних, безуслов­но, было вызвано жестоким угнетением со стороны социальных верхов. Все это свидетельствует о наличии важнейших при­знаков феодального общества в Чечне и Ишушетии в рассмат­риваемое время.

К социально-зависимому сословию относятся также «ра­ботные люди». Архивные материалы XVIII в. называют их работниками или работницами. Среди материалов, выявлен­ных нами в архивном фонде «Кизлярского коменданта» (Рес­публика Дагестан), определённый научный интерес по данной проблеме представляет специальная «Книга для учёта пошлин, взимаемых с проезжих жителей» (с января по май 1726 г.). Книга эта примечательна тем, что сюда заносились царскими властями фамилии знатных и влиятельных окочен — ских (аккинских) владельцев и узденей с их холопами и ра­ботниками, обитавших в г. Терки и приезжавших для торга в крепость Святой Крест, Аксай и в гребенские казачьи городки. Известно, например, что в «Книге для учёта пошлин, взи­маемых с проезжих жителей» сообщается о том, что 9 февраля 1726 года с жителя г. Терки окоченца (чеченца) Курмана Богоматова «да при нем жена его Кихата Арасланбекова с их двумя работниками и столько же работницами», которые были пропущены властями через заставу «для торга в Аксай, была взята соответствующая пошлина» 88. Среди знатных и влия­тельных окоченских владельцев, старшин и узденей из г. Терки называются следующие: Сур кай Усманов с его двумя ра­ботниками; Умар Менкишиев с одним работником, Бабуша Абдурахманова с холопкой и двумя работниками, Бамат Касканов с одним работником, Ибрагим Гиреев с одним ра­ботником, Махмуд Мусаев с двумя работниками и т. д.89 По всей вероятности, и холопы, и работники, и беднейшая часть узденства в хозяйстве князей, владельцев, старшин и богатых узденей выполняли одну и ту же работу и пользовались в основном одинаковыми правами. Однако, на наш взгляд, работники были менее зависимы от своих владельцев, чем холопы или лай.

Говоря о развитии социальных (феодальных) отношений в Чечне и Ингушетии в рассматриваемое время, очень важно, на наш взгляд, рассмотреть вопрос о том, как же все-таки осу­ществлялась на деле феодальная эксплуатация между соци­ально-зависимой прослойкой общества и феодализирующей-ся частью населения? Был ли на самом деле юридически че­ченский крестьянин лично зависим от своего феодала или владельца?

В рассматриваемое время в Чечне и Ингушетии, как нам известно, отсутствовало крепостное право в той классической форме, в какой оно существовало в дореволюционной царской России до 1861 года. Зато испокон веков здесь существовала сословная неполноправность, которая по существу мало чем отличалась от крепостного положения. Тем более, что на служ­бе у эксплуататорской верхушки находились такие влиятель­ные силы, как религия и адаты.

В Чечне и Ингушетии в XVIII — нач. XIX в. в силу специ­фических условий развития общества и, в частности, отсут­ствия государства со всеми надлежащими атрибутами, не было государственного аппарата принуждения, а потому «феодаль­но-зависимое положение непосредственного производителя не было закреплено юридически в форме закона, который давал бы феодалу право лично подчинить крестьян своей власти и внеэкономически принуждать их работать на себя».90 Хотя крестьянин был формально свободен, фактически же он за­висел от владельца и феодала, которые различными способами заставляли его отбывать в свою пользу всевозможные по­винности.

Сословная неполноценность зависимой категории людей выражалась в основном во взимании с них различных видов феодальной ренты: продуктовой (натурального оброка), от­работочной (барщины) и денежной (денежного оброка).

Для Чечни и Ингушетии в рассматриваемое время самым распространённым видом повинности оставался натуральный оброк в виде ясака, известный как подать, налог. Одновре­менно существовала и отработочная рента. Однако денежный оброк взимался сравнительно редко. В вайнахском обществе одновременно существовали все перечисленные виды повин­ности. Судя по документальным сведениям, самым популяр­ным видом продуктовой ренты, получаемой вайнахскими вла­дельцами от своих подвластных, во всех горских владениях

Z 91

был ясак.

Дореволюционный исследователь истории чеченцев и ин­гушей У. Лаудаев отмечал, что ясак или подать платили по условиям владельца жителями; условия эти, смотря по обстоя­тельству, т. е. большему или меньшему влиянию князя на стра­ну, изменялись, т. е. подати увеличивались или уменьшались. Обыкновенно платили от количества рогатого скота, овец, лошадей и проч. Бывали примеры, когда от овец платили 3%, от скота — 1%, случалось, что от овец давали только 1 %, а от скота ничего не платили92.

Часть чеченцев, поселившаяся в верховьях рек Акташа и Ярухсу, — читаем мы в одном из документов, платила кумык­ским князьям дань баранами и обязательно должна была да­

вать вспомогательных воинов93. Размер ежегодного натурального оброка, вносимого крестьянами аксаевским (кумыкским) князьям во второй половине XVIII века, достигал одной мерки (бустург) пшеницы от каждого урда (около 0,5 га) посевной площади94. В одном из документов, датируемом 1773 г., читаем: «Ингуши утверждали, что платили кабардинским князьям со двора по барабану, а у кого нет, то на одну косу железа.. .».95

Существенным источником доходов для местных владельцев и князей являлась отработочная рента — барщина. Документальные сведения середины XVIII века сообщают нам, что жители различных сел по нескольку дней работали всенародно, «по своим обычаям для пахания на владельца» и «посеяния хлеба»96, а живущие по правому берегу реки Терека чеченцы своим владельцам и князьям «дань платят баранами», и выделяют с каждого двора рабочего на один день к посеву, жатве, сенокошению в хозяйстве феодала.97 Другой документальный источник, относящийся к указанному времени, повествует о том, что карабулаки, поселившиеся у кумыков, князьям последних «особенной дани не платят, кроме поставки вспомогательных воинов, и на один день с каждого двора рабочего к посеву, жатве и сенокошению».98

Наряду с выполнением отработочной и продуктовой повин­ностей, зависимое вайнахское население платило своим владельцам и князьям также и денежную ренту, что было для него весьма обременительно. По свидетельству одного из документов того времени, ингуши, выселившиеся на равнину, должны были платить своему князю по одному рублю с хозяйства. Князь обязан был защищать их от внешних врагов.99 Другой документ этого же периода сообщает, что ингуши, переселившиеся на р. Сунжу, должны были давать аманатов кабардинскому князю Батоко Жанботову и одновременно приносить в его пользу с каждого двора по одному рублю серебром и по две мерки проса.100

Из всего сказанного можно резюмировать, что в указанный период в вайнахском обществе сформировались и четко обозначились два антагонистических социальных класса: с одной стороны, социально-имущие сословные верхи (эксплуататоры) в лице князей, феодалов (владельцев), старшин, бога­тых узденей, чанков, торговцев (купечества), духовенства и т. д., а с другой — социально-зависимые сословные низы (эксплуатируемые) в лице лаев (рабов), ясырей, холопов, азатов, работных людей, бедных узденей и т. д. В то же время в обществе сохранялась зажиточная часть узденей, которая продолжала ещё находиться в вассальной зависимости от крупных и влиятельных князей и феодалов. Значительная часть вайнахских крестьян-общинников оставалась ещё свободной. Сословные верхи в зависимости от своего происхождения, размеров владений и положения, занимали различные места на феодальной иерархической лестнице.

Как в горах, так и на равнине все зависимые крестьяне отбывали различные феодальные повинности и подати. Во всех феодальных владениях и союзах сельских обществ Чечни и Ингушетии существовала отработочная повинность. От излишков своей продукции зависимые крестьяне отдавали владельцам и крестьянам повинности в виде тайповой помощи, дарения и различных приношений. При всем этом господствующей формой феодальной ренты XVIII в. в Чечне и Ингушетии оставалась продуктовая, которая базировалась на феодальной собственности на землю и зависимости крестьян от владельцев и князей.

§ 1. Социально-имущая категория общества.

Вопрос о социальных отношениях и структуре вайнахс-кого общества в XVIII веке в исторической науке до сих пор остается слабо разработанным. Первые исторические сведения о социальных отношениях или структуре чеченцев и ингушей содержатся в литературе XVIII в. Их авторами выступали ученые — путешественники или военнослужащие царской армии, писавшие по заданию Российской Академии наук (И. Г. Георги, И. А. Гюльденштедт, П. С. Паллас, С. Д. Бурнашев, Г. И. Гербер и др.).

С XIX в. о Чечне и Ингушетии писали, как правило, царские офицеры, лица гражданской администрации и отчасти местная интеллигенция, и содержание их работ составляли общие исторические и географические сведения о крае, не вдаваясь в серьезный анализ социально-экономической жизни народа. Более того, высказывания дореволюционных авторов базировались на личных наблюдениях и этнографических материалах, реже на письменных источниках. Поэтому выводы авторов об уровне социально-экономического развития вайнахов в XVIII в. страдают крайней тенденциозностью1.

Отсутствие на сегодняшний день единого мнения у иссле­дователей относительно общественного строя чеченцев и ин­
гушей в XVIII в. объясняется, во-первых, некритическим вос­приятием наследия дореволюционных историков, во-вторых, слабой изученностью архивных и других материалов, на что в свое время справедливо указывал выдающийся кавказовед, профессор Е. И. Крупнов2.

Цель очерка состоит в следующем: используя преимуще­ственно новые архивные материалы, а также на основе анализа результатов предшествующих научных исследований, охарактеризовать некоторые характерные черты и особенно­сти социальной структуры вайнахского общества в XVIII в.

У чеченцев и ингушей еще до указанного времени суще­ствовала частная собственность на пахотные, пастбищные, сенокосные земли, а также дома, скот и т. д. В горных районах было налицо имущественное неравенство не только между отдельными семьями, но и родами — тайпами. Богатые имущие семьи и сильные тайпы эксплуатировали труд беднейших крестьян и слабые тайпы. Тайпы XVIII в. являлись пережи­точным явлением патриархально-родового строя. Они состоя­ли из богатых и бедных людей. «По этнографическому материа­лу, неоднократно фиксируемому нами в горной Ингушетии, — пишут грузинские исследователи Р. Л. Харадзе и А. И. Роба — кидзе, — население различало сильные и слабые тайпы, среди которых именовались «эзди тайпы», а вторые — «лай тайпы»3.

Среди семей встречались также и такие, которые имели в своем владении много земли и эксплуатировали труд сопле­менников и рабов. В то же время были семьи, совершенно не располагавшие средствами производства. С переселением че­ченцев и ингушей с гор на более обширные и плодородные равнинные земли родовые отношения окончательно разруша­ются — на смену семейной общине приходит территориальная община, которая способствует становлению частной собствен­ности, а термины «старейший в роде», «знатные в роде», «влия­тельны в роде», «старшины», «уздени» и другие приобретают социальное значение.

Вайнахские князья, феодалы, владельцы, почетные и вли­ятельные старшины, знатные уздени и другие богатые люди, составлявшие социально-имущую категорию населения, о которых так часто говорят архивные материалы и литератур­ные источники, — это не что иное, как феодальная или фео — дализирующаяся верхушка вайнахского общества. Все они, в зависимости от своего сословного происхождения, размеров земель и других владений, а также социального положения занимали различные места на феодальной иерархической лестнице. Во главе села или общества, или нескольких сел стояли князья (элий) и феодальные владетели, которые осуществляли верховную власть во владении. После них по своей социальной значимости стояли старшины (старейшины) — наиболее многочисленное сословие, за ними шли знатные уздени, чанки, торговцы (купечество, чеч-со-вдегарш), мусульманское духовенство, жрецы, баьччи (военные вожди) и т. д.

На наш взгляд, вполне обоснованы предположения тех ис­следователей, которые считают, что княжеская верхушка в Чечне и Ингушетии была в значительной мере уничтожена еще на протяжении XVI-XVII вв. широкими антифеодальными движениями, которые выросли именно из конфликта между интенсивно развивающимися производительными силами и сдерживающими их развитие феодально-родовыми отноше­ниями. Бурное развитие производительных сил вайнахов было связано, на наш взгляд, с процессом возвращения их в XV — XVII вв. на плоскость и освоением здесь плодородных земель. Вполне логично отсюда и предположение известного кавка- зоведа — этнографа В. К. Гарданова, который, указывая сведе­ния о мощной антифеодальной борьбе, охватившей в XVII в. все народы Северного Кавказа, допускает, что именно в это время княжеской верхушке в Чечне и Ингушетии был нанесен особенно сокрушительный удар, чем и объясняется, по его мнению, последующая слабость феодальной прослойки у вай­нахов по сравнению с соседними горскими народами4.

Предположения профессора В. К. Гарданова становятся еще более убедительными, если обратиться с сообщением по этому поводу дореволюционного исследователя С. Бронев — ского, который, опираясь на документальные сведения И. А. Гюльденштедта XVIII века, также указывает что «чеченцы не имеют своих князей, коих они в разные времена истребили, а призывают таковых из соседственных владений, из Дагестана и Лезгинистана, наипаче от колена Аварского Хана; но сии князья малою пользуются доверенностию и уважением»5.

Однако слабость позиции пришлых князей и феодалов в Чечне и Ингушетии вовсе не означала их полного отсутствия здесь. Документальные источники на протяжении XVI —

XVII вв. фиксируют в Чечне и Ингушетии довольно зна чительное количество крупных феодалов, которые фи гурировали здесь под наименованием мура, беков, князей и владельцев. Некоторые из этих феодалов были кабардинского или кумыкского происхождения, которые с помощью царского оружия стремились распространить свою власть на трудовых чеченцев и ингушей, другие же приглашались от соседних народов Северного Кавказа отдельными обществами для управления ими; однако имелись феодалы и вайнахского происхождения.6

Насколько подтверждают материалы, власть пришлых, иноплеменных князей и феодалов распространялась в основном на равнинные села вайнахов. Так, в первой четверти

XVIII в. эндерийские (кумыкские) князья Айдемир и Мусал Чапаловы владели «знатною частию чеченцев». В 20 годах XVIII века князь Терлоев (аварский), имея ставку в сел. Буюк — кент (по-видимому, Бугун-юрт (Алда — Ш. А.), владел

чеченскими селами, расположенными по р. Сунже. В 30-х годах XVIII в. кумыкский князь Айдемир Бардыханов управлял чеченскими селами: Большие Чечни и Большие Атаги. На

чеченцев, живших в Брагунской деревне, распространял свою власть кумыкский князь Мудар. В 40-х годах XVIII века кабардинский князь Девлетгирей Черкасский владел чеченскими селами Герменчук и Шали. В 60-х годах XVEII в. карабулаки, одноплеменцы чеченцам и ингушам, жившие в вершинах рек Сунжи, Аксая, Васай-су и Бал и имевшие не более 300 дворов, зависели от эндерийских, брагунских и некоторых кабардинских князей и давали им подать. «Народ ингуши, известные также под именем кистов или киштинцев, — указывал П. Г. Бутков, — обитающий между рек Терека и Сунжи», также испытывал притеснения аксайских и кабардинских князей7.

В 1758-1759, 1760-1770-х годах в Чечне и Ингушетии

прокатилась целая серия крупных антифеодальных и анти­колониальных восстаний горцев, в результате которых многие пришлые князья и владельцы вынуждены были уйти вовсе или перебраться на реки Сунжа и Терек. Однако и после этого часть вайнахских сел оставалась данниками пришлых соседних князей. В этом им активно помогала царская администрация. К таким селам вайнахов относятся, в частности, сел. Чахкари (позже на этом месте царскими властями была заложена крепость Воздвиженская -Ш. А.) — владелец Алихан Нурмаматов; с. Гехи — владелец Кайтука Баков; Сунженская деревня — владелец Албек Батырханов8 и т. д.

Надо полагать, что для приглашения иноплеменных князей и владельцев в Чечню и Ингушетию в разные времена имелись важные причины. Вайнахам, по-видимому, очень удобно было приглашать для управления чужих князей и феодалов, чем иметь своего соплеменника. Очевидно, учитывалось, что от феодала — чужака легче можно избавиться, чем от своего соплеменника, на защиту которого мог стать могущественный род, как это не раз случалось. По мнению исследователя И. М. Саидова, «выбирать правителей из числа своей знати чеченцы и ингуши опасались по той причине, что представители знати, опираясь на своих родственников (однотайповцев — Ш. А.), могли упрочить свою власть и не считаться с интересами населения.9

Как известно, со второй половины XVIII в. и, в частности, после начала антифеодального и антиколониального движения горцев в Чечне и на Северном Кавказе во главе с Майсуром в 1785-1791 гг. число иноплеменных князей и феодалов в крае резко уменьшается, а в некоторых вайнахских селах вовсе исчезает. Зато быстро растет в Чечне и Ингушетии число местных владельцев, особенно старшин и богатых узденей. «Со времени проповедника Ших-Мансура чеченцы, — указывает С. Броневский, — все вообще приняли магометанский закон… и управляются они выборными старшинами»10 (подчеркнуто мною — Ш. А.). Определенного

внимания заслуживают сведения того же исследователя С. Броневского о вайнахских князьях в прошлом и приглашении их от своих сосе­дей. В частности, он пишет: «Чеченцы имели прежде князей, но впоследствии истребили их и прибегли к своим соседям, особенно к владельцам Аварии, прося дать им кого-нибудь из родственников владычествующего дома; а как замечено нео­днократно, что чеченцы, народ свирепый и буйный, не только не уважают чужеземных князей, но даже приносят их в жертву жестокого своего характера и самоуправства, что чеченцы принуждены избирать из среды себя старших (подчеркну-то мною — Ш. А.), хотя, невольно на то соглашающиеся».11

Говоря о формах зависимости крестьян, по-видимому, в прошлом у чеченцев и ингушей, живущих как в горах, так и на равнине, существовал неписаный закон «обычай», согласно которому они должны были платить подати князю или владе­телю сугубо по своему усмотрению, отдавая предпочтение тому князю «владетелю», который наверняка более последовательно и настойчиво защищал бы интересы подвластных горцев как внутри своего общества, так и за его пределами (в связях с соседними народами и царской администрацией в Кизляре), и предоставлял бы им широкие возможности для торговли с народами Кавказа и Россией. Об этом говорит тот факт, что в одном из писем от 15 ноября 1784 г. на имя Кизлярского ко­менданта И. С. Вешнякова чеченская княгиня Крымхана Рос — ланбекова, по-видимому, жена или дочь покойного чеченского князя Расланбека Айдемирова (кумыкского происхождения) сетует на то, что с живущих на Сунже, у Амирханова брода, ее подвластных чеченцев, ранее переселившихся сюда, еще при жизни князь Расланбек «брал по их согласию подать, по обычаю». Ныне же подвластные не хотят ей (княгине — Ш. А.) давать подати, а «желают отдавать оную (подать — Ш. А.) бра — гунскому владельцу Кучуку, который хочет над оными вла — ствоватца»12.

Кроме того, встает вполне резонный вопрос, были ли у че­ченцев и ингушей в рассматриваемое время наряду с феода­лами «варяжского» типа владельцы или феодалы вайнахско-го происхождения? Мы склонны считать, что в рассматриваемое время в Чечне и Ингушетии были владельцы местного происхождения. В документальных источниках называются феодальные владетели с типично чеченскими именами: Туей,

сын Султана; Мурза, сын Казы. Отдельные представители чеченских социальных верхов в документальных источниках начала XVIII в. выступают под названием «бей». Так, в одном из архивных документов, приводимом в сборнике «Материалы по истории Башкирской АССР», сообщается о том, как уча­стник восстания в Башкирии в 1707 г. уфимец султан Мурат «ушел к чеченцам, которые живут близ Терека», и в частности, «к бею Амирамзе… и бей де чеченской велел ему быть к себе…и в Чечнях зимовать по прощению его!…» . Сословный термин «бей», которым называется здесь чеченский владелец Амирамзе, не должен нас смущать, поскольку в дорево­люционной исторической литературе представители сословной знати вайнахов обозначаются различными терминами, бытовавшими у соседних народов и заимствованными русски­ми источниками у последних.

В другом архивном источнике за 1749 г. сообщается о че­лобитной знатного чеченского владетеля Умара Минкишиева и его товарищей (живших в Кизляре), поданной в Астрахан­скую губернскую канцелярию с просьбой вернуть им пахот­ные земли, которые якобы в прошлом принадлежали их пра­дедам, а ныне те пахотные земли, отнимая от них, дают приез­жим купецким армянам и прочих чинов людям15. Из челобит­ной явно следует, что Умар Минкишиев и другие чеченцы — вполне сложившиеся к этому времени феодалы-землевла­дельцы.

В документах, относящихся к 1760-1770 гг., в числе других чеченских владельцев-феодалов называются владетели Чопан Турлов (сел. Алды) и Мамакай Гиреев (урочище Кач-калык), которые имели своих подвластных крестьян. Чопан Турлов назван также в письме Кизлярского коменданта на имя чеченского владельца Алисултана Казбулатова от 12 марта 1762 г., в котором сообщается о том, что селение чеченского владельца Расланбека Айдемирова находилось во владении князя Тур лова и называлось Качка лык.16

Данный факт свидетельствует о том, что часть вайнахских владельцев в рассматриваемое время, как представляется, на­ходилась в некоторой зависимости от князей (элий), хотя на сегодняшний день представляется трудным определить, в чем

выражалась эта зависимость. Спустя некоторое время, т. е. 17 ноября 1771 г., тот же чеченский владелец Р. Айдемиров вы­нужден был обратиться за помощью к Кизлярскому комен­данту Ф. И. Паркеру в связи с неповиновением ему подвласт­ных чеченцев. В частности, он указывал, что подвластные ему жители не желают переселиться вместе с ним на земли, спе­циально отведенные царскими властями на р. Сунже, недалеко от Горячих колодцев, а более того чеченцы отказываются выплачивать ему положенный ясак (подать).17

Другой владелец Мамакай Гиреев, живший в урочище Кач — калык, упомянут в письме Кизлярского коменданта к андре­евским владельцам,’в котором он просит защиты от Андре­евских (кумыкских) владельцев, притязавших на его пахотные и сенокосные земли.18

Вслед за князьями (элий) и владельцами по своей сослов­ной и социальной градации, т. е. по статусу, стояли вайнахс­кие старшины — наиболее многочисленное сословие в Чечне и Ингушетии. Они, естественно, зависели от первых и подчиня­лись им. Об этом говорят многочисленные документальные источники. Большинство старшин считалось потомками и род­ственниками вайнахских князей и владельцев, но были и та­кие, которые не имели никакого отношения к княжескому происхождению. Так, например, в письме от 14 февраля 1764 г. на имя чеченского владельца Расламбека Айдемирова местные старшины из селений Чечен-Аул — Лавараслан, Ида, Мата, Сулейман, Казанби, Акмирза, Урус и Мичи называют Ай­демирова своим владельцем и считаются все его подвластны­ми. Из письма шибутских старшин на имя чеченского князя Эльмурзы Черкасского от 5 июля 1764 г. явствует также, что князю «владельцу» Девлетгирею Черкасскому были подвлас­тны не только равнинные алдынские и герменчукские стар­шины и «простой народ», но и шибутские (горный Шатой) стар­шины Аллам Данаев, Аджи Джанаев и др. старшины с их под­властным населением19.

При всей внешне кажущейся зависимости и покорности местных старшин от владельцев и князей в отдельных случаях некоторые чеченские старшины открыто высказывали свое недовольство действиями владельцев или князей и даже от­

казывались выполнять их условия. Так, в письме от 12 января 1782 г. на имя Кизлярского коменданта А. М. Куроедова мичкизские старшины (жители чеченских сел по р. Мичик — Ш. А.) Актола, Айваза, Тонгара, Биймурза, Батрасхан, Мурза, Санби, Таштамир, Азнаур, Даут, Чопан, Солтан, Арслан, Карамурза, Амирбек, Чедахан, Ножи, Имата, Осман сообщали о нежелании выплачивать подати своим владельцам, так как местные старшины не согласны с их условиями. «… Наши владельцы с нас умеют только збирать подати, — писали стар­шины, — а порядочно содержать не знают, а потому вынуждены между собою учинить присягу "в том, чтобы подати им (вла­дельцам — Ш. А.) не платить и коди20 не давать»21.

В другом письме от 18 марта 1782 г. на имя Кизлярского коменданта А. М. Куроедова гехинские старшины (с. Гехи) Ка­зни, Канбулат, Нулук, Буртукай, Козмамат, Пуча и их под­властные крестьяне просили о разрешении переселиться им на р. Сунжу для жительства напротив станицы Наурской, куда накануне из их селения якобы переселился старшина Кайту-ка. В качестве пожелания русской администрации гехинские старшины указывают далее в письме о необходимости созда­ния порядка в деревне (Гехинской) и определить над ними (старшинами) владельца Навруза, сына Дохтука — Мисоста, которому по существующему обычаю полагается платить по­дати 2

Характерно, что в официальной переписке с царскими властями на Кавказе нетитулованные местные феодалы выступают наравне с князьями, феодалами, ханами и беями.

Можно привести еще ряд документальных источников, которые также убеждают нас о наличии в рассматриваемое время в ингушских селениях местной феодальной прослойки. Так, архивный источник за 1772 г. сообщает о том, как главные ингушские старшины обратились с просьбой к царской администрации не чинить препятствия их подвластному народу для свободного проезда, по-видимому, для торговли в Моздок, Кизляр и т. д. И далее, в этом же документе говорится о том, что Кахетинский ( грузинский) царь Ираклий пригласил к себе четырех ингушских старшин с вооруженными людьми24.

По данным источников с середины XVIII века, среди фамильных поселений Джераховского ущелья (Калмыкав, Камыкау), Волакав (Уаллагкау), Пемат (Пхемат), Большой и Малый Вазби (Оъзми), в которых рядом с ингушами проживали осетины — одно селение носило имя кистинского (ингушского) старшины Цаука Мирзы Калмакова25.

Ингуш Базар Мамилов, указывая на наследственность сословных прав ингушской социальной верхушки и знатное происхождение своей фамилии писал, что один из его предков «Даурбек поссорился с дядей своим Андом, из-за чего оставил Кистинию и переселился к джераховцам, где пользовался всеми преимуществами, какими пользовались тагаурцы (знатные осетины — Ш. А.), заключал с ними браки, брал пошлины за проезд или провоз товаров по Военно — Грузинской дороге и управлял кавдасардами наравне с тагаурцами. После него пользовались этими правами сын его Шейлынк, внук Багамет, правнук Тач(ь) и отец наш Дударуко, который почти ежегодно был приглашаем грузинским царем Ираклием…26.

Согласно документальному источнику 1773 г., ингушские старшины, жившие в Малых и Больших Ингушах, а именно: Сурхо Мурзаханов, Ежож Мурзаханов, Екиш Донов, Али Сереев, Мусоуст Кариев, Хам Мусоустов, Мурзабек Мурзаханов, Чара Баматов, Ташторика Гогиев обратились в письме за помощью к царской администрации на Кавказе в отражении притязаний владельцев Большой Кабарды, требующих от подвластных старшин и их народа платить подати. На что ингушские старшины отвечали: «только они без дозволения генерала И. Ф. Де-Медема платить (подати — Ш. А.) не смеют»27. В том же году в рапорте пристава при кабардинцах премьер-майора Д. В.Таганова от 25 марта 1773 г. относительно взимания дани кабардинскими князьями с равнинных ингушей, в частности, сказано: «…Ингушевский народ был издревле ими (кабардинцами — Ш. А.) завоеван, и всегда они с них (ингушей — Ш. А.) по обычаю подать брали…»28.

В рассматриваемое время в Чечне и Ингушетии, как и в прежние времена, основным средством производства

оставалась земля, которая находилась в различной степени собственности и в зависимости от местной социально-имущей категории населения. Наиболее крупными землевладельцами являлись, прежде всего, князья и феодалы, которым принадлежали большие земельные угодья.

В XVIII веке в Чечне и Ингушетии наравне с князьями (элий) и крупными феодалами-землевладельцами отдельные старшины также владели большими земельными участками, покосными и пастбищными угодьями. Кроме того, так же, как и князья и феодалы-землевладельцы, часть вайнахских старшин, которых можно сравнить по своему социальному статусу с кабардинскими тлхукотлы29 (юридически свободные общины), по — видимому, владела земельными угодьями целыми фамилиями. Земля, которой пользовались вайнахские общинники или фамилии (тайны), как и в Кабарде, в рассматриваемое время принадлежала князю или крупному феодалу, и он мог по своему усмотрению либо наделить ею жителя села, либо отобрать у него.

Со второй половины XVIII века в связи с усилением в Чечне и Ингушетии власти исконно вайнахских князей, владельцев, старшин и т. д. и ростом производительных сил, вызванных серьезными сдвигами в социально-экономическом развитии края в результате освоения равнинных земель, фамильная (тейповая) феодальная земельная собственность начинает распадаться и уступать место личной собственности владетелей на землю.

Как известно, земли местных князей, владельцев и старшин передавались по наследству, поскольку власть их была также наследственной. В связи с этим, надо полагать, вайнахские старшины, как и дагестанские беки30, являлись не только социально- экономической опорой, но и основным ядром социально-имущей категории общества и пользовались правом на получение дополнительного пая в тех селах и обществах, где имелись общинные земли с переделами. При этом старшины получали земли по выбору и в больших размерах. В то же время следует отметить, что земельные владения вайнахских старшин находились под контролем местных князей (элий) и крупных феодалов, так как старшины сами находи­лись также в вассальной зависимости от ваинахских князей и владельцев. В свою очередь в вассальной зависимости от кня­зей, феодалов и старшин находилась и другая категория соци­ально-имущей части общества — уздени, расположенная чуть ниже на шкале феодально-иерархической лестницы.

Кроме того, в обязанности вайнахских старшин входило, по-видимому, при первой же необходимости оказывать помощь князю или владетелю и выступить на его стороне со своими вооруженными людьми (дружиной).

По своему сословному и социальному положению за стар­шинами шли уздени. Как, известно, у разных народов Север­ного Кавказа в зависимости от уровня развития социально- экономических отношений понятие «уздень» выражало нео­динаковое и неравнозначное сословное и социальное содер­жание. Так, например, понятие уздень у кабардинцев отождествлялось дворянскому сословию «уорки» 1-ой степени (военные слуги у князя); в кумыкском обществе Дагестана в соответствии с различными степенями свободы и зависимости существовали четыре сословные категории узденей: сала — уздени (средние дворяне, опора феодалов); уздени лично сво­бодные (две категории) — одна категория узденей составляла основная масса лично свободных крестьян; другая — разбога­тевшая часть узденей, владевшая рабами и т. д.; четвертая ка­тегория узденей (большая часть) — юридически свободное, но фактически зависимое крестьянство; у аварцев понятие «уз­день» было равнозначно лично свободной социальной катего­рии людей и т. д.31.

У чеченцев и ингушей в XVIII в. термин «уздень» также выражал неоднозначное социальное понятие. Дореволюцион­ные исследователи Голенищев-Кутузов, Дубровин, Лаудаев и др. под чечено-ингушскими узденями понимали людей воль­ных и независимых. Правда, другой исследователь А. П. Бер — же отмечал, что чечено-ингушские уздени — это дворяне32.

Действительно, наряду с вышеперечисленной сословно­имущей верхушкой (князья, владельцы, старшины) у чеченцев и ингушей существовала и такая социально-имущая категория, как уздень — оьзда стаг (нах), которая по своему иму­щественному положению стояла, по-видимому, после князей, владельцев (феодалов) и старшин и составляла, таким образом, несколько категорий. Первую категорию составляла не­большая часть свободных узденей, за короткое время попол­нившая ряды феодалов (богатых и независимых) и в свою оче­редь продолжавшая эксплуатировать непосредственных про­изводителей. Вторую категорию узденей из числа вайнахов составляли также люди разбогатевшие, но еще находившиеся в личной зависимости от крупных владельцев, князей и старшин. И, наконец, в вайнахском обществе существовала третья категория узденей, которая «в его первоначальном и широком смысле слова — это основная и значительная масса свободных общинников, «являвшихся непосредственными произ­водителями материальных благ».33

Говоря о социальной дифференциации узденей в вайнах­ском обществе вообще, следует отметить, что документальные источники XVIII века также свидетельствуют о существовании узденей знатных и простых, главных и рядовых, богатых и бедных и т. д. Безусловно, в конкретно-исторической среде своего бытования социальное значение термина «уздень» менялось. Однако при этом в Чечне и Ингушетии в XVIII в. уздень — это не только состоятельный и влиятельный человек, но и представитель обездоленной части населения вайнахов. Не случайно князья, владельцы и старшины в селе стремились опереться на знатных и влиятельных вайнахских узденей, которые пользовались в обществе большим авторитетом вследствие своего имущественного положения. Об этом, например, прямо указывает в своей реляции от 22 февраля 1749 г. на имя Кизлярского коменданта генерал-майор князь Эльмурза Черкасский, заявляя, что «всегда чеченская деревня силу имеет своими узденями»34. Более того, развивая и углубляя свои наблюдения за деятельностью чеченских узденей, тот же генерал — майор Эльмурза Черкасский, спустя 15 лет, в письме от 16 декабря 1764 г. на имя Кизлярского коменданта Н. А. Потапова сообщает о своеобразных взаимоотношениях, которые существовали между чеченскими владельцами и узденями. В частности, он отмечал, что чеченские уздени являлись, как правило, выходцами «из лучших и сильных фамилий», они могли свободно, по

собственному желанию проживать «в ведомстве» любого вай — нахского владельца, т. е. в зависимости от личных связей, симпатий и политической ориентации того или иного владельца уздени со своими семьями могли свободно уходить жить во владение любого владельца35. Приведенный факт свидетельствует о том, что данная категория узденей являлась относительно свободной и лично независимой частью или прослойкой вайнахского общества.

Документальные источники за 1749-1751 гг. свидетельствуют о том, что многие чеченские и ингушские владельцы и князья имели при себе знатных узденей. Так, например, известный чеченский владелец Айдемиров имел при себе знатного узденя по имени Кучук36; владелец Алибек Казбулатов содержал при себе узденей Мурзакая Сунгурова, Казыхана Ка-зылева, Али-Исхана Бисакаева, Юнуса Челчика; князь Мудар имел узденей Абата Ильясова, Абата

37 38 39

Козиш, Махмуда Зами-цуева и Актулу Турлова ; крупный чеченский владелец Гер-менчукской деревни Девлетгирей Черкасский имел при себе знатных узденей Кулая Баматова40 и Бамата Чоматова41. В одном из донесений за 1760 г. на имя Кизлярского коменданта от подвластных чеченского князя (владельца) Эльмурзы Бековича-Черкасского — знатных узденей Бомата Усеинова и Курман-Али Менкишиева указывалось, что оба они посланы своим князем с товарами для торговли в Большую и Малую Кабарду42.

В рассматриваемое время, надо заметить, были отдельные знатные вайнахские уздени, которые сами, будучи под властью местных князей и владельцев, имели у себя собственных холопов, используемых для хозяйственных работ или на продажу. В рапорте Кизлярского коменданта Н. А. Потапова в Государственную Коллегию Иностранных дел от 17 апреля 1765 г. сообщалось, что во владении чеченского владельца Р. Айдемирова проживает 4 узденя — Чепал Черкасов и Умар Муруев с братьями и с ними их собственные холопы — 92 человека (60 мужчин и 32 женщины)43. В документе за 1775 г. говорится о том, что у чеченского владельца Алихана Алибе­кова из сел. Большой Чечни имеется во владении 20 узден-ских дворов, а у чеченского узденя Акмузы Мамулатова во владении имеется 4 двора холопов ему подвластных, а в деревне Карабулакской знатным узденем на правах владельца является Бузурта Фиразов44.

Князьям и феодальным владетелям в плоскостной Чечне и Ингушетии служили также уздени из числа горных чеченцев и ингушей. Так, житель горной Чечни из знатной фамилии (рода, тайпа) Цонтарлы ( Цонтарой — Ш. А.) Шамурза Тамар-зоев являлся узденем землевладельца из плоскостной Чечни Расламбека Айдемирова и находился в вассальной зависимости от него45.

Интересные сведения сообщает документ за 1755 г. о том, как один из знатных мичкизцев (чеченец) по имени Юсуп, проживавший в Чечне, одновременно являлся узденем у бра-гунской княгини (владелицы) Кичебеки и приезжал по необходимости в ее владение. Уздень Юсуп имел свой личный двор, имение в деревне Брагунской. «Живущий в Брагунской деревне оное чеченца Бекея ближний свойственник (родственник — Ш. А.) мичкизец Юсуп — говорится в донесении от 14 января 1755 г. — у владелицы Кичебеки почитается за узденя…, и двор его Юсупа и ныне весьма часто в Брагунскую де­ревню приезжает для свидания с нею, владелицей».

В 70-80 г. XVIII в. во многих вайнахских обществах возрастает роль знатных узденей, приобретающих такие же сословные права и имущества, что и владельцы и князья. Царская администрация на Кавказе поддерживала со знатными узденями такие же контакты, что и с князьями и владельцами, и при случае не упускала возможность приласкать местную верхушку в лице узденей деньгами или подарками. Так, по свидетельству документа за 1771 г. чеченскому узденю Бай-зе, который был проводником и охранником представителей царской администрации, следовавших в Ингушетию, который также способствовал к склонению карабулакских жителей в подданство ее Императорского величества, выдали 20 рубдей деньгами47.

В рассматриваемое время во владениях богатых узденей находились достаточно большие земельные угодья, которые значительно превосходили земельные участки вайнахских крестьянских общинников. Как известно, знатные уздени яв­

лялись опорой ваинахских князей, владельцев и старшин, исполняли различные непростые должности во владениях князей и владельцев, за что последние могли пожаловать им дополнительные земельные угодья в пожизненное или наследственное пользование. Кроме того, богатые уздени эксплуатировали труд простых феодально­зависимых крестьян.

В XVIII веке в вайнахском обществе зафиксирована, также сословно-имущая, социальная категория «чанка». «Чанкой» называются горцы Северного Кавказа и, в частности в Дагестане, дети шамхалов, ханов, уцмиев и других владетелей-беков, рожденные от брака с незнатной женщиной48. По своему социально­имущему положению «чанка» стоял ближе к вай-нахским владельцам и старшинам. Так, например, в одном из архивных документов 1771 г. сообщается о том, как жители деревни Девлетгиреевскои (ныне с. Старый юрт) чанка Боташ Исмаилов вместе с другими проводниками из числа знатных чеченских и ингушских владельцев и старшин сопровождал экспедицию царских властей во владения карабулаков и осетинского старшины, к его сыну Дударуко с целью приведения их к присяге49. Чанке Боташу Исмаилову из Девлетгиреевскои деревни, — говорится в документе, — за участие его в качестве проводника администрации к месту обитания карабулаков и осетин было отпущено царскими властями для поощрения 23 рубля, а узденю Байзе из чеченской деревни (видимо, с. Чечен-Аул) за тоже самое дело — 20 рублей50.

Приведем еще один пример, связанный с социально-имущей категорией «чанка». Так, в письме чеченского старшины дер. Амирхановской Зорокая Бисолтанова на имя Кизляре-кого коменданта А. М. Куроедова от 28 июня 1782 г. им высказана просьба к царским властям определить к ним владельцем в деревне у Амирханова брода Расламбека Айдемирова или его сына. В тоже время старшина 3. Бисолтанов и подвластные ему жители указывали о том, что находившийся у них во владении чанка Алихан открыто претендует на принадлежность ему якобы этих мест… «И спорит с нами чанка Алихан, — сообщает далее в документе Бисолтанов, — тут де есть мое место (владение — Ш. А.). А его места совсем нет, кроме только напрасно нас обижает».51

Отметим также, что чеченские «чанки» в рассматриваемое время, по-видимому, владели теми землями и имуществом, которые могли им достаться в наследство от своего отца.

Другую сословно-привилегированную категорию вайнах-ского общества составляло мусульманское духовенство в лице мулл, кадиев и шейхов. В рассматриваемое время оно было еще, по — видимому, относительно малочисленным. Во всяком случае до выступления горцев Северного Кавказа под руководством шейха Мансура в 1785-1791 гг. не представляется возможным сказать, был ли в каждом вайнахском селе, как в горах, так и на равнине мулла или кадий, или они имелись только в больших селах.

Мусульманское духовенство в этот период было далеко нео­днородным. По всей вероятности, отдельные сельские муллы или кадии обладали земельными и другими угодьями. Так, в письме чеченского владельца Расламбека Айдемирова на имя Кизлярского коменданта от 26 августа 1762 г. среди прочих знатных влиятельных фамилий узденей селений Алды, Чечен-Аула и Топли называется фамилия одного из мулл сел. Алды — Исханова, причем сын его Эльдерхан называется еще и узденем52. В конце XVIII в. источники называют также в Чечне, и, в частности, в сел. Шали знатных и влиятельных мулл и хаджи — Умар-Хаджи, Но гай Мирза-Хаджи, Бисултан-Хаджи и Хамби-Хаджи, совершивших в свое время паломничество (хадж) в Мекку53.

Так же, как и у северокавказских народов, мусульманское духовенство в Чечне и Ингушетии занимало определенную гла­венствующую роль в обществе. Оно могло вмешиваться в дела князей и владельцев и принимать по ним независимые решения. Но зато ни князья, ни владельцы не могли вмешиваться в права и привилегии духовенства, ибо это считалось посягательством на предписания ислама.

Духовными лидерами, как правило, выбирались люди, знающие шариат. В материальном плане некоторые духовные лица зависели от князей и владельцев. В тоже время они получали от простых крестьян часть урожая или другие различные вознаграждения за исполнение религиозных обрядов. По-видимому, в конце XVIII века во всех крупных селах и обще­ствах имелись муллы и кадии. Духовные лица в селах обучали детей в начальных школах (хьуъжар) за плату. Кадии про­изводили суд по шариату в противовес суду по адатам, совер­шаемому сельскими старшинами и владельцами. О привиле­гиях местных мулл и кадиев говорит тот факт, что они в свою очередь не отбывали никаких повинностей в пользу князей, владельцев и старшин. Сельские мечети в Чечне и Ингушетии имели свои земли, называемые вакуфными. Ими распоряжа­лись кадии и муллы и доход, получаемый с них, использовался для нужд мечети. Десятая часть от сбора урожая крестьянина в виде дохода от заката также поступала в мечеть. От группы дворов или с каждого двора в зависимости от общего количества их скота в пользу мечети выделялся также круп­ный и мелкий рогатый скот.

Так же, как и в Дагестане54, местные муллы, кадии и шейхи получали различные подарки, подношения или вознаграж­дения во время мусульманских праздников, свадеб, при зак­лючении брака по шариату, при разделе имущества семьи, при похоронах и т. д.

Со второй половины XVIII в. в Чечне и Ингушетии, парал­лельно меновой торговле, все большую роль стала приобретать денежная торговля местных жителей с российскими купцами и соседними народами, вследствие которого в вайнахс-ком обществе стала складываться другая, весьма влиятельная социально-имущая категория — местные торговцы, купцы (со — вдегар — чеч.) — купечество. Документы этого времени сооб­щают о том, что вайнахи приезжали для торговли с казаками, имея целые обозы товаров. Так, например, в 1751 г. царские власти на Тереке не пропустили без соответствующего билета к соседним казакам для продажи своих товаров чеченца из с. Алды Цукания Кичиева с 20 арбами55. Необходимость для чеченцев любыми способами сбыть свой товар была столь настоятельной, что они целыми толпами с огромным ко­личеством обозов «толпились» на берегу Терека у русской гра­ницы. Власти вынуждены были даже сдерживать их натиск вооруженной силой, и временами представителям военной ад­министрации приходилось «ехать с казаками на ту сторону реки и всех отбить прочь56».

Как известно, вместе с развитием производительных сил в крае возрастало и имущественное неравенство среди чеченцев и ингушей. Таких богатых людей, как упомянутый торговец Цуканий Кичиев с двумя десятками арб товаров, в Чечне уже было немало. Этот слой населения, так же, как и широкие массы, не мог быть доволен существующими феодальными и родовыми препонами на пути своей деятельности. Самое ши­рокое развитие производства прибавочного продукта и появ­ление его в столь значительных количествах на рынке озна­чало преодоление горцами замкнутых натуральных феодаль­но-родовых хозяйственных отношений.

В рассматриваемое время у чеченцев и ингушей было и та­кое социально-имущее сословие, как «жрецы» — ціой (цой). Сословие жрецов — ціой — составляло, естественно, социально­имущую категорию Чечни и Ингушетии. Известно, что мел — хинский «город Мертвых» (Щой-пхьеда) означает местопребы­вание жрецов. Вайнахские жрецы разбирали здесь различные междоусобные споры и тяжбы. По-видимому, за участие в судейских делах и разбирательствах в вайнахских обществах жрецы получали от местного населения различные подноше­ния и подарки в качестве вознаграждения. Жрецы (ціой) пользовались у местного населения большим уважением и авторитетом и располагали в селе определенной частью зе­мельных угодий и пастбищ.

Истории известны такие места, где начиная с средневе­ковья и до середины XIX века, собирался для разбирательства тяжб «Совет страны» (Мехк-кхел) из жрецов и других влиятельных и авторитетных людей, как, например, Маас-та, Мизир-Корта, Кхеташ-Корта у сел. Центарой и т. д. Эти места почитались как древние языческие святыни, где до того собирались жрецы. И храмы здесь, как правило, носят названия своих первых жрецов57. С конца XVIII века (начало движения горцев Чечни во главе с шейхом Мансуром в 1785 г.) социальная база жречества в вайнахском обществе начинает резко сужаться, ибо на смену жрецам приходят последователи ортодоксального ислама — ученые али-мы (богословы).

Почти все устно-поэтическое творчество вайнахов изоби-

7. Алует различном социально-сословнои терминологией, что сви­детельствует о далеко зашедшей имущественной диф­ференциации в вайнахском обществе. В основе значительного числа вайнахских героико-исторических песен «Илли» пред­ставлен бедный, беззащитный горец, противопоставленный верхушке богатых и сильных односельчан, которые стояли над всеми бедными и неимущими и именовались тхамадами (гла­ва, руководитель), баьччами (вождями отрядов военных похо­дов), князьями (элий) и т. д.

По всей вероятности, упоминаемые нами выше горские военные вожди (баьччи) в вайнахском обществе в рассмат риваемое время — это не что иное, как социально-имущая категория людей. Дело в том, что и в XVIII в., как и ранее, наиболее знатные и известные в Чечне и Ингушетии «баьч чи» (военные вожди) имели свои дружины; они совершали набеги и походы в чужие страны, разоряли аулы, уводили скот и пленных людей. Многие из числа «баьччей» превра щались таким образом в крупных феодалов, имевших свою власть и богатство. Источники недвусмысленно говорят о том, что в рассматриваемое время отдельные вайнахские отряды во главе с «баьччи» не раз уходили в Грузию, и грузинские цари использовали в походах военные отряды горских вож дей в качестве своих вассалов. Некоторые же ингушские стар шины, — говорят источники, — находившиеся на службе у грузинских царей, получали даже твердое жалованье от царя Ираклия II58. f

Высказывались также давно предположения относительно существования у чеченцев и ингушей в рассматриваемое время и такого сословно-социального термина, как «біаьхо» (воин). Об этом писал в свое время дореволюционный исследователь

Н. Семенов59. Это же утверждает относительно чеченцев — карабулаков другой дореволюционный исследователь С. Броневский. Он, в частности, замечает: «По преданиям, су­ществующим между горскими народами, карабулаки в древ­ние времена составляли сильное воинское колено (сословие — Ш. А.), которое уважалось соседними народами не только за их храбрые дела, но и за соблюдение ими в обществе справед­ливости… Они были богаты скотом и от произведения земли достаточно получали пропитание …»60. Более того, в вайнахс­ком языке широко бытовало еще несколько терминов, обозна­чавших социальное понятие категории «біаьхой» (воина или стражника) — «гіой» (гой); хой, біо (бо), «гіезихой» (гезихой), эскар (эскархо). Надо полагать, что в этом значении в древно­сти употреблялись также слова «ковр» и «сур». Безусловно, анализ социального содержания термина «воин» или «страж­ник» (біаьхо) дает нам основание отнести его к социально­имущей категории вайнахского общества.

Торговля Чечни и Ингушетии с соседними народами и с гребенскими казаками, в частности, во второй половине ХУШ века принимает большие масштабы. Так, например, в 1765 г. чеченский владелец Алисултан Казбулатов писал кизлярско-му коменданту о намерении "подвластных своих до ста ароб отправить в казачьи городки для закупки съестных припасов — рыбы, соли и прочее".24

Царская администрация, полагая, что нельзя укреплять позиции России на Кавказе одними военными мероприятиями, с 1760 года начинает обращать основное внимание и на развитие экономических связей с Кавказом. С этой целью 23 декабря 1760 года указом императрицы Елизаветы Петровны был разрешен ввоз на Кавказ различных мануфактурных товаров. Одновременно разрешалось провозить к кабардинцам, кумыкам, брагунцам и осетинам, как подданным России, холст и другие предметы, вывоз которых в Иран был временно закрыт.25

В 1765 году правительство отменило пошлину, которую уплачивали кабардинцы и кумыки при покупке товаров и при продаже своих изделий и скота в Кизляре. Содействуя расширению торговли с Кабардой, русская администрация интересовалась и тем, какие товары можно покупать в Кабарде,

Было установлено, что Большая и Малая Кабарда могут продавать мед, воск, просо, ячмень и в большом количестве скот. В соседних с Кабардой чеченских владениях сверх того можно было получать фрукты и пшеницу. У кумыков в Брагунс-ком, Аксайском, Андреевском, Костековском и в других селениях имелись пшеница, ячмень, пшено, сорочинское просо, овощи, а в лезгинских селах, кроме того, были еще виноград, яблоки, груши, сливы, курага; в Карабулаках — мед, воск, скот и пр.26

В том же 1765 году кизлярское купечество развернуло об­ширную заграничную торговлю, вывозя из России холсты, разные крашеные материи, сундуки, зеркала, а ввозило персидские ткани и другие товары, а также беспошлинно — шелк. Все эти товары из Кизляра перевозились в Астрахань, откуда они отправлялись в центральные районы страны. Кроме того, Кизляр получал ремесленные товары от кумыков и кабардинцев. Однако вследствие высоких цен, назначаемых купцами за холст и другие товары, кабардинцы не всегда могли покупать их или обменивать на свою продукцию. Комендант г. Кизляра Н. А. Потапов обратился в Государственную Коллегию Иностранных дел с просьбой, чтобы в интересах развития местной торговли и борьбы с дороговизной с привозимых в Кизляр кабардинских и кумыкских продуктов и изделий, а также с продаваемых в Кабарду и Кумыкию товаров, — в Кизляре вовсе не брать пошлины.27

Следует отметить также, что среди народов Северного Кавказа жители некоторых чеченских и ингушских сел были более ущемлены царизмом и лишены торговых привилегий. Если с некоторых товаров и продуктов внутри России и в Кизляре с кабардинцев и кумыков не взималась пошлина, то с других горцев, и, в частности с чеченцев и ингушей, наоборот, она взималась. Случалось и так, что товары чеченцев и ингушей не доходили до покупателей только из-за карантинного или протекционного запрета со стороны царских властей. Так, например, в одном из документов за 1765 год говорится о том, что с кабардинцев и кумыков, и живущих у них армян и грузин, которые будут привозить в Кизляр или же перевозить через Кизлярскую пограничную таможню хлеб, мед и фрук­

ты для продажи, а также ‘ домашние от своих трудовых про­мышленные вещи к покупке здесь на домашние их расходы малоценные товары" пошлина не берется; зато с других горс­ких народов, якобы "неподданных", которые привозят фрукты, орехи грецкие, пшено сорочинское, мед, яблоки и груши, сухие и свежие, курагу, шапталу, воск и прочие непеределан — ные вещи взималась соответствующая пошлина.28

Дискриминационная политика царизма к отдельным тор­гующим народам на Северном Кавказе определенно выражена в письме от 14 февраля 1765 года к Кизлярскому коменданту Н. А. Потапову владельца Герменчуковской деревни Дев-лет — Гирея Черкасского. "Ваше превосходительство соизволило мне дать знать через письмо свое, — пишет он, — якобы в Червленской, Щадринской и Каргинской форпосты учреждены карантины, а я ныне вижу в Щадрине и Каргине карантин не имеется; брагунцы, аксайцы, андреевцы и костековцы в Кизляр пропускаются, а моих людей не пропускают, и крым — цы, и кабардинцы проезжают через Чеченской и Врагунской деревни, а к нам из Крыма никто не приезжает, а их дороги лежат чрез Врагунской и Чеченской деревни, а оттуда поедут в кумыцкие жилища. Того ради прошу Вашего превосходи­тельства, ежели Вам противно не окажется и подвластные мои, живущие у Теплых вод людей, прикажите без удержания про­пускать в Кизляр, а из Кабарды к нам без нужды никто не приезжает…"29

В письме к Кизлярскому коменданту А. А.Ступишину от 9 апреля 1763 г. чеченские владельцы Расланбек, Бардыхан, Мамат Айдемировы выражали свое недовольство действиями владельца Девлет-Гирея Черкасского, который брал пошлины с горцев, проезжавших через его владения для торговли с гребенскими казаками. В частности, они писали о Девлет-Ги — рее Черкасском следующее: "… через дорогу в урочище, назы­ваемом Келзели (по-видимому, Герзель — Ш. А ), не пропустил (Девлет-Гирей — Ш. А.) и от кунаков наших, купцов, с каждой лошади требует по 20 копеек, а ездить нам через Червленс-кий городок не допустил…"30

В другом письме на имя Кизлярского коменданта от 19 июня 1764 г. Герменчукский владелец Девлет-Гирей сообща­

ет о том, что его подвластные почти вышли из повиновения и отказываются давать аманатов и без его разрешения "ездят для покупки своих потребностей в казачьи городки, поэтому прошу Вашего превосходительства казачьи городки ордерами подтвердить, которые гребенчуковцы (герменчуковцы — Ш. А.) без имеющейся от меня российской печати в оные (казачьи городки — Ш. А.) приезжать будут, то бы их ловили и отправляли к вам". Кроме того, Девлет-Гирей просил власти, если его подвластные люди будут приезжать для торговли даже с другими владельческими печатями в билетах, то их задерживать и доставлять к нему.31

Между тем, в адрес кизлярских властей продолжали по­ступать прошения от переселившихся к русским границам чеченцев и ингушей. Так, переселившиеся на равнинные земли чеченские старшины и уздени 3 февраля 1763 г. сообщали о том, что они будут слушаться своего владельца Арасланбе-ка Айдемирова и без его разрешения не будут торговать в ка­зачьих городках… "От Государыни много милости получали и всегда ездили в казачьи городки для торгу, — писали они, — и в оных казачьих городках мы покупали рыбу и тем своих кор­мили…"32 Через два года, 24 марта 1765 г., подобное письмо с аналогичным содержанием от старшин Хасанбека, Актулы, Амы, Матая и др., переселившихся на р. Сунжу, было адресо­вано Кизлярскому коменданту Потапову.

Из письма видно, что чеченские старшины и народ надея­лись с переселением ближе к Тереку и Сунже получить воз­можность свободно торговать с русскими. "Наш бедный народ и мы переселились к реке Сунже для того, чтобы наши везде ходили бы вольно, — читаем мы в письме, — и нам самим повольно было ездить в казачьи городки для покупки холста и рыбы и прочих кому потребностей…"

Чеченцы и ингуши, в частности, неоднократно выражали свое недовольство ограничениями в торговле. Эти запреты в торговле явились, по-видимому, одной из основных причин выступления чеченцев в 1757-1758 гг.34 Так, например, в своем представлении в Коллегию Иностранных дел некий царский чиновник Абазаце сообщал, что якобы по известиям, по­ступающим из Кизляра, восставшие горцы стали все чаще нападат^.на форпосты и другие укрепленные редуты царских властей.

Чтобы избежать уплаты таможенных пошлин, чеченцы и ингуши везли свои товары в Кабарду, а оттуда по безопасной стороне реки Терека — в другие районы. Для сопровождения торговых караванов брали проводников, хорошо знавших окружные пути и получавших за это, видимо, соответствую­щую плату. Материалы доказывают также, что в рассматри­ваемое время Чечня и Ингушетия поддерживали торговые связи с Крымом. В рапорте одного русского офицера, нахо­дившегося со своей командой в Брагунской деревне, сообща­лось Кизлярскому коменданту о том, что житель Брагунской деревни Нурали Шурыгниев ездил в Крым для своих нужд и с крымскими купцами возвратился в Чеченскую деревню (се­ление Чечен-аул — Ш. А.), за что он, Нурали, стал привлекаться в Кизлярскую гражданскую канцелярию за поездку в Крым без письменного разрешения администрации.36

Торговля с Западным Кавказом не контролировалась киз — лярской администрацией, что сказывалось на доходах от тор­говых пошлин. Поэтому Кизлярский комендант 14 февраля 1755 года писал в Правительствующий Сенат о необходимости сооружения соответствующих пограничных застав для сбора пошлин с товаров, перевозимых горцами с Западного Кавказа на Северо-Восточный Кавказ. С этой целью учреждается целый ряд пограничных таможенных застав в верхнем течении Терека, в урочище Мекень.37

С сооружением царскими властями вблизи Кавказских гор крепких форпостов, в частности вблизи проживания чеченцев и ингушей, последние оказались лишенными возможности торговать с Россией и соседними народами без разрешения царской администрации.38 Ближайшие соседи чеченцев и ин­гушей — кумыки — также выражали свое недовольство жесткими мерами, связанными с взиманием пошлин на привозимые ими товары. Царский чиновник Давид Абазаце в своем обширном Представлении в Коллегию Иностранных дел о различных народах, живущих за Кизлярской крепостью, писал: "Подданные её Императорского величества кумыки и то уже ныне за тягость себе вменяют и формально жалуются, что

с привозимых ими в Кизляр и отвозных товаров сбирается пошлина в такое время, когда внутренняя пошлина совсем уничтожена…" Далее Абазаце указывает на целесообразность открытия в Кизляре менового двора, "чтобы с продаваемых на оном товаров пошлина собираема была с тех^ кто товары на оной из Кизляра и в Кизляр со оного повезет".

Один из пунктов этого Представления затрагивал интересы ингушей. В нем, в частности, отмечалось, что Указом из Правительствующего Сената от 17 марта 1757 г. дано знать о принятии крещения при Осетинской духовной комиссии определенной частью ингушей, живших среди осетин и ка­бардинцев, с тем, чтобы им дозволено было ездить в Кизляр для торговли.40 Как видим, крещеным горцам и, в частности, ингушам также разрешалось беспошлинно торговать в Киз­ляре.

Чеченцы и ингуши тяготели к Кизляру, ибо только здесь они могли приобрести необходимые товары и соответственно реализовать продукты своего труда, хотя им чинили всевоз­можные препоны. В письме алдынских старшин (с. Алды) на имя Кизлярского коменданта 21 октября 1758 года говорится о том, что они и присягнули "всемилостивейшей государыне" и "аманатов ежегодно меняли, а потому-де они просят ал- дынскому народу дозволять ездить в Кизляр и в казачьи го­родки для торга и без торгу свободно и о том, для ведома каза­кам отписать…"41

Желание торговать с русскими было не только у равнин­ных жителей Чечни и Ингушетии, которые имели возможность ездить в Кизляр и в гребенские городки, но и у горных жите­лей. В письме чеченского владельца Алибека Казбулатова к Кизлярскому коменданту 23 декабря 1758 г. говорится, что к нему приехали люди из селения Таги (по-видимому, сел. Ата­ги — Ш. А.) Султана Азнаурова (чеченский владелец — Ш. А.) и просили, чтобы он с ними поехал провожать их до казачьих городков, "куда они едут для купечества".42

Документы говорят также о том, что чеченцы и ингуши в рассматриваемое время поддерживали торговые связи со сво­ими ближайшими западными соседями — жителями Малой и Большой Кабарды. Так, в донесении узденей князя Эльмурзы

Бековича Черкасского — Бамата Усеинова, Курман-Али Мень — кшпиева на имя Кизлярского коменданта отмечалось, что они в 1759 году ездили для торговли в Малую и Большую Кабар-ду, имея при себе 24 рубашки из холста, перевозка которых вместе с пошлинами обошлась им в 12 рублей.43

Известно также, что гребенские и терские казаки издавна

закупали в Чечне арбы и колеса к ним. Однако высокие пошлины вызывали у горцев недовольство, и они обратились по этому поводу в Военную Коллегию с просьбой об отмене таможенных пошлин. Дело было передано в Сенат, который вынес по этому поводу решение: "Сих ароб и к ним колес казаки не имеют, ибо и прежде сего аробные колеса выменивали с той стороны Терека у татар44 на соль, рыбу и холст, без пошлин; ныпе же таможенные досмотрщики до того не допускают… к казакам… и деланию ароб, а особливо колес, не только время не достает, но и не имеют…". Комендант Кизляра писал в Военную Коллегию, что "не повелено ль будет терским гребене-ким и терским семейным, равно и переведенным с Волги и Дона моздокским казакам с горскими жителями соль, рыбу и холст на одни только колеса и арбу мену иметь… без платежа по­шлин…". Просьба эта не была уважена. Военная Коллегия, передавшая эту просьбу в Сенат, получила отказ 45

Судя про паспортам, выдаваемым царскими властями после уплаты пошлинных денег для свободной торговли в других городах, окочанские (чеченские) жители Кизляра в XVIII веке вели торговлю не только на Кавказе, но и в Астрахани. В одном из документов говорится, что жителю окочанской слободы г. Кизляра Ураку Акаеву с его работниками, то есть подвластными его людьми Коптиалом Кадаргуловым, Алием Аламатовым и Бектемиром Кадаргуловым, в 1774 г. разрешено было выехать в Астрахань "сухим путем на собственных своих подводах, а оттуда и в протчие великорусские города для покупки лошадей сроком на год…" 46 Несомненно, что Урак Акаев принадлежал к имущей части населения окочанской слободы города Кизляра.

В марте 1773 г. окочанский староста Акай Донгельдиев просил Кизлярскую комендантскую канцелярию выдать ему паспорт для свободного проезда и особый билет кизлярскому

окочанину Мамаке Хусейнову, пожелавшему ехать за товарами в Астрахань, Оренбург и другие российские города "для торгового промысла сроком на пять месяцев". В этих городах он также намеревался продать шелк, привезенный им из Ирана.47

Только в начале XIX века были официально открыты на Северном Кавказе меновые дворы. Через сеть меновых дворов на Кавказе царская администрация стремилась усилить свое влияние на местные народы. Министр иностранных дел России граф Нессельроде справедливо заметил, что "главная цель сих учреждений была политическая" 48

Самым дефицитным продуктом в меновой торговле чеченцев и ингушей являлась соль. "Так же, как и кумыки, большая часть чеченцев и ингушей, — сообщает документ того времени, — получала соль из Шамхальского владения соляного озера Турали (чеченское слово "дуьра" (соленый — Ш. А.), меняя оную на просо и хлеб".49 В самом Кизляре существовало в то время множество соляных магазинов различных предпринимателей, где горцы скупали за деньги необходимое количество соли.50 Торговлю солью царские власти на Кавказе использовали в своих колониальных интересах. Военный министр Барклай-де-Толли по этому поводу писал, что соляные озера у Тарков, принадлежащие кумыкскому шамхалу, являются весьма важными как в хозяйственном, так и в политическом отношении, поскольку необходимость, в которой на­ходятся лезгины и чеченцы для приобретения соли в пищу, так и для домашних животных, заставляют (горцев — Ш. А.) находиться все время в зависимости от своего владельца, а потому "занятие сих озер Россиею было ближайшим средством укротить их беспокойных соседей".51

Действительно, соль, как важный продукт в повседневной жизни человека сыграла определенную роль в привлечении горцев царизмом. В 1810 году русское правительство распорядилось учредить на Северном Кавказе меновые дворы, главным продуктом на которых должна быть соль. Генерал Тор-масов в 1811 году предлагал Кавказскому гражданскому губернатору Малинскому открыть в Науре соляной магазин для отпуска соли чеченцам через владельца Мухаммеда Турлова как преданного царским властям человека.52

Архивные материалы убеждают нас в том, что в XVHE веке чеченцы и ингуши выращивали табак специально на прода­жу, и он среди прочих Табаков по качеству своему котировался выше и оценивался "на рынке дороже". Так, в специальной "Ведомости…", составленной в Кизлярской гражданской канцелярии в 1795 году, среди разнообразных товаров, продававшихся в декабре того же года, называются разные таба-ки: калмыцкий, стоимостью 10 коп. за 1 фунт, саксонский — 8 коп. за 1 фунт, чеченский — 15 коп. за 1 фунт.53 Надо полагать, что местом продажи табака, в основном, являлся город Кизляр, а также другие города.

Равнинные чеченцы и ингуши, жившие по pp. Сунже и Тереку, находились в более выгодных торговых условиях с русскими и соседними кавказскими народами, нежели гор­ные жители. Они пользовались некоторыми льготами, в то время как горные чеченцы и ингуши были лишены их.

Параллельно с обычной торговлей в этот период, как мы отмечали выше, получает развитие контрабандная торговля: горцы сбывали свои товары с помощью кунаков из казаков или родственников из "мирных" жителей, к которым они приходили, миновав казачьи пикеты. При встрече же последние отбирали у вайнахов их товары. Развитие контрабандной торговли в конце XVIII — начале XIX в. свидетельствует о развивающихся товарно-денежных отношениях. Отсутствие цифровых данных затрудняет определение размеров внутренней и внешней торговли в Чечне и Ингушетии в этот период, хотя можно смело утверждать: наблюдается быстрый рост рынка и разрушение натуральной формы хозяйства.

Зарождение торговых центров в самой Чечне и Ингуше­тии в конце XVTII века было одним из основных условий развития торговли и роста товарно-денежных отношений в крае. Местные торговые центры оказывали воздействие на экономическую жизнь окрестных поселений. Таким торговым центром стал Чечен-аул, который вел широкую торговлю, имея множество лавок. Торговали здесь в основном армяне, грузины и евреи.55 В конце XVIII — начале XIX в. другим торговым центром в Чечне стал Старый Юрт, напоминающий настоящий город с лабиринтами улиц и закоулков. Крупными тор-

говыми центрами являлись также Брагуны, Гудермес и другие, а вне Чечни и Ингушетии — Аксай и Эндери.56

Несмотря на различные запреты царского правительства на ввоз в Чечню и Ингушетию некоторых товаров, русские, армянские и грузинские купцы продолжали сбывать свои товары чеченцам и ингушам. Так, в письме Брагунского владельца Кизлярскому коменданту от 20 июля 1782 года сообщалось о том, что кизлярский купец, армянин по национальности Хачатур, несколько дней подряд находится с торговлей в Чечне.

В 80-90-ые годы XVHI в. сухопутная торговля через Кизляр достигла чуть ли не уровня торговли морским путем. Если взять в расчет уровень торгового оборота сухопутной торговли через Кизляр за 1777-1783 гг., то вырисовывается следующая картина: "торговля русских купцов составляла сумму 20145 руб.; армянских — 834850 руб.; азербайджанских -12325 руб.; грузинских -12325 руб.; индийских (тезикских) и среднеазиатских — 37000 руб., а всего было реализовано товаров на сумму 916705 рублей".58

Так, в 1774-1782 гг. через Кизляр было вывезено русского полотна около двух миллионов аршин, а сукна около 20 тысяч аршин. Словом, через Кизляр вывозились полотна в сотни _|заз больше, чем ввозилось туда же английского сукна. Таким образом, к началу 90-х годов XVIII века общий рост торгового оборота увеличивается больше, чем вдвое.

После закрытия в 1762 г. Персидской торговой компании, просуществовавшей 7 лет, в Кизляре, Астрахани, Москве и Санкт-Петербурге сохраняются Главные конторы этой компании, которые открывают широкие возможности вести торговлю русским, закавказским и горским купцам с Персией и другими странами. Если во время Персидской торговой компании в 1760 г. ввоз и вывоз товаров в Астрахани и Кизляре был на сумму 39 100 руб., то после неё оборот составил в 1768 г. 757 000 руб., в 1775 г. — 953 000 руб. В 1793 г. торговля уже приносила чистой >1 ej$ft ШЩШтор го в л и Киз-

Эти неполные данные дают представление о торговой роли Кизляра как важного транзитного пункта на Северном Кав­казе.

Одной из доходных статей в торговле с Россией и соседни­ми кавказскими народами у чеченцев и ингушей являлся лес. Чечня была богата строевым лесом. Торговлей лесом занима­лись в основном жители Брагунов, а также жители вайнахс — ких сел, прилегающих к Тереку, Аргуну и Сунже. Строевой лес для сбыта доставлялся в Кизляр; туда же поступал и лес на дрова; для строительства лес шел с верховий Терека.62 Ис­следователь Д. А. Милютин отмечал, что чеченский лес в большом количестве отправлялся по Сунже и Тереку в Кизляр, а также в Астрахань.63

Надтеречные и присунженские чеченцы зимой заготавли­вали строевой и дровяной лес, а весной в полноводье сплав­ляли его в Кизляр. Ежегодно в Кизляр сплавлялось от 500 до 800 плотов строевого леса. Один плот стоил от 30 до 50 руб­лей серебром, и это давало чистой прибыли около 25 тысяч рублей.64

Чеченцы и ингуши вместе с кумыками доставляли в Киз­ляр таркалы (колья для поддерживания виноградных лоз в садах), ежегодно от 5 до 6 тысяч арб; за одну арбу платили от 3 до 5 руб. серебром, что давало дохода от 20 до 30 тысяч руб-

~ 65

леи…

Немалый доход приносила вайнахам продажа обручей и бочарных досок, которые доставляли они в Кизляр. За тысячу таких досок они получали по 30 рублей.66

Изделия лесной промышленности, сырая нефть, соль, а

так­же изделия кустарных промыслов составляли в конце XVHI века значительную часть рыночных товаров Чечни и Ингушетии.

Горные жители Чечни и Ингушетии самым тесным образом были связаны своими нуждами с равнинными чеченцами и ингушами. Чеченцы, жившие в верховьях Аргуна, получали пшеницу, ячмень, просо, кукурузу и соль от жителей равнинных деревень в обмен на мед, воск, шерсть, сукна, ковры, звериные шкуры, бурки, сафьяны из козлиных шкур и т. д.67

В ХУШ веке в Чечне и Ингушетии имело место и работорговля. Рабство являлось источником дарового труда. Рабы жили в доме хозяина, и он контролировал все дела своего работника. Эксплуатация рабского труда в Чечне и Ингушетии происходила в основном при господстве натурального хозяйства. Рабство здесь носило глубоко патриархальный характер. Основными занятиями рабов были земледелие и скотоводство. Источником пополнения рабов являлось пленение людей другой национальности.

В 1708 г. казаки жаловались русскому правительству, что горские жители и ногайцы, совершив в 1707 году разорение гор. Терки, увели в плен многих людей и распродали в разные места, а часть их держит у себя в неволе. С. Броневский также сообщает, что большое число пленников-рабов составляют люди кавказского происхождения, среди них встречаются магометане и горцы, захватываемые в междоусобных распрях или продаваемые родителями из-за нищеты.69

Рабы (лай), как даровая сила, пользовались определенным спросом на меновом рынке. Вот что сообщают документальные источники середины ХУШ века. В 1758 г. в октябре месяце чеченец Тувадак Зумаутов из фамилии Цонторлы (Цонта-рой — Ш. А.) сел. Чечень-аул продал в Кабарду, Тамбиев Кабак, двух рабов за 240 баранов. Там же, в это время Солтан Марашев из фамилии Ширдиев, сел. Герменчук продал одного ясыря за 114 овец и одну лошадь. Было время, рассказывают источники, когда рабов продавали за 7 аршин ситца.71

С сооружением Кавказской Линии рыночная стоимость рабов, естественно, возросла. Рынками сбыта рабов и воен­нопленных служили ближайшая кумыкская деревня

Эндери (Андреевская) и кабардинское село — Тамбиев кабак. Так же, как и другие кавказские народы, чеченцы и ингуши продавали пленных в Эндери и обменивали их на порох, соль, хлеб, редко на деньги. В одном из донесений генерал — лейтенанта Дугласа Кизлярскому коменданту генералу Левашову указывается, что азовские купцы по паспортам, выданным русскими властями, беспошлинно ездят со своими товарами в кумыц-кие селения, а после продажи тех товаров с большим количеством ( до 200 и более человек) купленых ясырей (пленников) возвращаются обратно.72 В другом документе за 1755 год сказано, что костековские, чеченские, андреевские и брагунские владельцы, испытывая недостаток в холсте, кумача, выбойках, бумажных материалах, саблях, свинце, порохе, фузеях, кремнях, огнестрельном оружии, а также в лошадях, охотно меняли пленников "на выше означенные товары почти за самую малую цену, а те татары (купцы из Крыма и Кубани — Ш. А.) оных пленников, связанных и скованных, отвозят в Крым и Кубань"73

Со второй половины XVHI века большое значение для сближения горских народов с русским населением начинает играть крепость Моздок, ставшая крупным форпостом в центральной части Северного Кавказа и важным узловым пунктом, связывавшим юг России с Грузией.

Основанный в 1763 г. в качестве форпоста Моздок стал играть важную роль в укреплении русской пограничной ли­нии, в развитии связей Кавказа с Россией. В 1765 году он был преобразован в крепость, имевшую свой военный гарнизон, до 40 орудий и комендантское управление.74

С основанием крепости Моздок торгово-экономические связи чеченцев и ингушей, естественно, еще более расширя­лись.

Несмотря на всевозможные препоны, чеченцы и ингуши вели торговлю с осетинами и кабардинцами в Моздоке. Так, кизлярским жителем окочанином Рамазаном Алабердыевым было продано в апреле 1776 года в Моздоке осетину Алию Чичуеву: спинок севрюжных тридцать штук за 1 руб. 40 коп.; соли три сабы за 1 руб.; спинок (рыбы — Ш. А.) четырнадцать за 1 руб.; мешину одну за 20 коп.; соли четыре сабы за 1 руб. Всего на 4 руб. 60 коп.75 В то же время Рамазаном Алаберды — евым было продано в Моздоке жителю Малой Кабарды Балу Чеботукову спинок севрюжных 48 шт. за 3 руб. 85 коп. В этом же месяце другим кизлярским окочанином Очаром Байбато-вым было продано в Моздоке жителю Малой Кабарды Ацуке Плаузу спинок севрюжных 100 шт. за 6 руб.76

Жители Кавказа издавна знали, что в Чечне имеется нефть, в отдельных местах выходившая на поверхность земли. С незапамятных времен ею пользовались чеченцы и ингуши для лечения скота, смазьвзания аробных колес, и даже для освещения жилых помещений.

Отдельные жители чеченских деревень, главным образом из имущей части населения, постоянно занимались добычей нефти и ее продажей своим соседям, в том числе казакам.

Видя большой спрос на нефть со стороны соседей и предвкушая большие выгоды от нее, имущие слои чеченцев и казачества стали монополизировать нефтяные источники — колодцы. В это время появляются и торговые посредники по продаже нефти. Так, например, в своей жалобе начальству казаки указывали, что нжий отставной корнет Диков, как торговый посредник, захватив в свои сбыт нефти, стал перепродавать ее населению по высокой цене, а потому они (казаки) просили избавить их от посредничества Дикова 77

Захваченные еще во второй половине XVIII века чеченскими владельцами и князьями нефтяные колодцы были изъяты у них царскими властями и переданы в распоряжение Кавказского линейного полка, который сам стал их сдавать в откуп.

Из сказанного можно сделать следующие выводы. В рассматриваемое время в Чечне и Ингушетии происходит дальнейшее укрепление и расширение торгово — экономических связей с Россией и соседними северокавказскими народами.

Главными предметами торговли чеченцев и ингушей с Россией и народами Северного Кавказа были традиционные товары и изделия: чекмени, бурки,

башлыки, арбы, колеса, продукты земледелия, животноводства и охоты.

Через Астрахань, Терский город и Дагестан в Чечню и Ингушетию поступали российские, восточные и отчасти западноевропейские товары. С появлением новых городов на Северном Кавказе, таких как крепость Терки, Святой Крест, Кизляр, а позже Моздока — экономические связи чеченцев и ингушей в данном регионе с Россией и Закавказьем усиливаются.

Определенную роль в укреплении торгово-экономических связей Чечни и Ингушетии с соседними народами Кавказа продолжали играть торговые центры Дагестана: Брагуны, Эндери, Аксай, Костек ит. д.

Со второй половины XVIEI века в торговых связях Чечни и Ингушетии с Россией и соседними народами Кавказа наблюдается тенденция развития денежных отношений. Зарождение и развитие элементов денежных отношений было свойственно в основном для равнинной части края. Товарно-денежные отношения способствовали углублению разделения труда в Чечне и Ингушетии, главным образом в равнинной ее части. Развитие внутренней торговли можно объяснить образованием в Чечне торгово­ремесленных селений — Гудермеса, Шали, Герменчука, Старые Атаги, Чечен-аула, Алды и т. д.

Горные районы Чечни и Ингушетии, оторванные в зимнее время от равнинной части, а также из-за отсутствия удобных дорог, были менее втянуты в торгово-экономические связи с соседними народами.

Развитию торговли и товарно-денежных отношений в Чечне и Ингушетии в рассматриваемое время мешали всевозможные ограничения и запреты царской администрации. Однако несмотря на все препоны царизма, социально-экономическое развитие Чечни и Ингушетии шло по восходящей линии, а тенденция развития торгово-экономических связей чеченцев и ингушей с Россией и кавказскими народами в XVIII — нач. XIX в. все более возрастала и расширялась.

§ 1. Торговля и торговые связи чеченцев и ингушей в первой половине XVHI века

Одной из важных проблем социально-экономического развития Чечни и Ингушетии в XVTH — нач. XIX в. является изучение развития торговли и торговых связей как внутри края (между горными и равнинными обществами), так и за его пределами — с Россией и соседними северокавказскими и закавказскими народами.

В работах некоторых современных местных исследователей (Скитский Б. В., Фадеев А. В., Калоев Б. А., Гриценко Н. П., Саламов А. А., Тотоев Ф. В., Исаева Т. А., Ахмадов Ш. Б., Ахмадов Я. 3., Умаров С. Ц.), касающихся отчасти политических, экономических и культурных связей чеченцев и ингушей с Россией и народами Северного Кавказа и Закавказья, внешние и внутренние торгово-экономические связи рассматриваются преимущественно как обмен товаров и изделий между различными горными и равнинными обществами, или же как обмен и торговля с русским населением в гребенских городках по Тереку и Сунже.1

Что же касается внешних торгово-экономических связей Чечни и Ингушетии с Россией и соседними северокавказскими народами, то о них приходится говорить, к сожалению, вскользь. Надо полагать, что Чечня и Ингушетия в рассматриваемое время поддерживали торгово-экономические связи с западными и восточными рынками через торговых посредников (купцов-тезиков). Однако почти полное отсутствие прямых свидетельств по этому периоду не дает возможности бо­лее зримо и детально рассмотреть характер этой торговли даже в самых общих чертах.

В истории внешних торгово-экономических связей XVIII век предстает новым этапом — этапом выхода населения Чечни и Ингушетии к рынкам Российского государства, а также к торговле со странами Востока. Торговые связи Чечни и Ингушетии с Россией, завязавшиеся в XVI-XVII вв., приобретают в этот период постоянный характер, отличаются сравнительно возросшей интенсивностью товарообмена и начинают играть в общем внешнем товарообороте Чечни и Ингушетии немаловажную роль.

В XVIII веке в хозяйственном быту вайнахов товары восточных стран имели значительно более широкое распространение, нежели товары западные. В то же время торговля вайнахов в XVIII веке с Россией, народами Северного Кавказа и Закавказья, в частности в городах Астрахань, Терки, Святой Крест, Кизляр, Моздок, Владикавказ и т. д. имела несравненно большее значение для экономического развития Чечни и Ингушетии, нежели торговля с восточными и западными странами.

Определенную роль играли торговые связи чеченцев и ингушей в XVIII веке с соседними народами Дагестана, Кабар-ды, Осетии, Балкарии и т. д.

Развитие производительных сил в регионе указывает на то, что вывоз сельскохозяйственного инвентаря и хлеба к соседним народам и даже за границу — в Персию,2 имел важное значение для расширения отечественного производства. Он не только способствовал росту производству сельскохозяйственных продуктов и изделий ремесла, но и вел к географическому разделению труда. Известно, что производство зерна и изготовление некоторых изделий ремесла, которые вывозились в российские города и даже на восточные рынки, постепенно определяли районы, специализировавшиеся на выработке этих изделий и сырья.

В рассматриваемое время в Чечне и Ингушетии, как и на всем Северном Кавказе, интенсивно развивалась также контрабандная торговля. Причиной тому были различного рода запреты царизма на товары, особенно на металлы, золото, се-

В г. Терки постоянно проживали царские воеводы, здесь был сосредоточен большой военный гарнизон, хранились военные и продовольственные запасы. Сюда приезжали послы из Закавказья, князья и мурзы Северного Кавказа.8

Начало XVIII века открывает новую страницу в истории терского казачества: с этого времени оно вошло в общий со­став вооруженных сил России. Петр I считал, что Северный Кавказ сыграет большую роль не только в усилении военного могущества России, но и в развитии торговли на Ближнем Востоке.

Экономические, политические и культурные связи народов Северного Кавказа с Россией расширяются после того, как Петр I побывал здесь во время Персидского похода в 1722 году. Он установил личные контакты со многими местными владетелями и князьями. Об этом свидетельствуют многочис­ленные документальные источники. Так, например, в своих письмах за 1722 год на имя царя Петра I горский владелец просит разрешить его торговым людям проезд в г. г. Астрахань и Терки для покупки свинца, пороха, кремней, ружей и др.9 Чрезвычайно интересным представляется содержание другого документа, датированного 19 сентября 1722 года, в котором кумыкский Шамхал Адиль-Гирей обращается с просьбой к Петру I "о заплате деньги за арбы, верблюдов и бьжов, дабы оные ныне заплачены были, а именно за 616 арб посланные, да еще губернаторам отправленные за 20 арб." А на второй день, 20 сентября 1722 года, в специальной грамоте Петр I отвечает шамхалу Адиль-Гирею по этому поводу следующее: "… за арбы и бьжов взятые у вас в нашу армию деньги тысячу триста восемь рублей вам (Адиль-Гирею — Ш. А.) заплачены". По — видимому, речь идет о транспорте, приобретенном у горцев для перевозки грузов из районов Северного Кавказа в Астрахань после пребывания здесь Петра I.

Таким образом, для царской армии в общей сложности было вывезено из Терского города в г. Астрахань 636 арб, за которые тарковский шамхал Адиль-Гирей получил тысячу триста восемь рублей. Надо полагать, что горский владелец приобрел эти арбы у периодически выполнявших их заказ чеченских мастеров, которые в XVIII веке славились своим ремеслом и искусством изготовления различных горских телег и арб. Более того, в данном случае Адиль-Гирей выступает и как крупный торговый посредник. Он, видимо, закупая или обменивая на свои товары арбы у горских мастеров, затем перепродавал их царской администрации втридорога, получая за них тысячи рублей чистой прибыли.

К концу 20-х годов XVIII века торговые связи чеченцев и ингушей с Россией и народами Северного Кавказа и Закавка­зья принимают систематический характер. Благодаря этому укрепляются прежде всего культурные и политические связи вайнахов с соседними народами и Россией.

Обратимся к материалам, характеризующим торговые свя­зи чеченцев и ингушей с жителями Аксая (Дагестан) и гре — бенских городков (станиц). Так, судя по документам, дошед­шим до нас из архива Терского коменданта, между окочанс — кими жителями этого города и аксайскими жителями шла оживленная торговля. Так, в документе архива Терского ко­менданта от 15 февраля 1726 года сообщается, что с терских окочан Сур кая Усманова с двумя его работниками и Умара Минкишиева с одним его работником, которые были пропу­щены в Аксай "для покупки запасов", также были взяты по­шлины.11 Можно было бы продолжить перечень материалов, характеризующих динамично развивающиеся торговые связи окочанских жителей с жителями Аксая.

Село Аксай располагалось на правом берегу р. Аксай при выходе ее из гор. Оно было меньше, чем село Андреевское (Эн — дери), и насчитывалось в нем около 800 домов. "Производи­мый в оном (с. Аксай — Ш. А.) торг, — повествует документ, — привлекает туда многих соседственных чеченцев, относитель­но коих также весьма важно сие место".12

Вполне естественно также, что горцам было под силу уп­лачивать таможенные пошлины и получать у царской адми­нистрации соответствующие билеты на право свободной тор­говли в российских городах. Кроме того, горские владельцы чаще участвовали в торговых операциях, нежели простые гор­цы. Стремление феодализирующейся верхушки Чечни и Ин­гушетии к политическому и экономическому сближению с Россией объективно отвечало интересам народов Чечни и Ингушетии и было положительным моментом в их истории.

В 1722 году в 20 километрах от устья реки Сулак, где от основного русла отделяется приток реки Аграхани, была за­ложена русскими властями новая крепость — Святой Крест, которая с этого времени стала новым экономическим и адми­нистративным центром на Северном Кавказе и в Прикаспии.

Так же, как и вокруг Терского городка, рядом с крепостью Святого Креста очень быстро стали возникать слободки, населенные черкесами, чеченцами, ингушами, кабардинцами и др. Численность населения этих слободок стала быстро рас­ти.13 Таким образом, крепость Святого Креста быстро стано­вится средоточием торговли на Кавказе между горцами, Рос­сией и Закавказьем.

Судя по некоторым известиям первой четверти XVTII века и, в частности автора И. Г. Гербера о народах, проживавших вдоль западного берега Каспийского моря, за крепостной сте­ной Святого Креста имелись торговые заведения, куда приез­жали для торговых операций российские купцы, армяне, гор­ные чеченцы, татары и др.14 Однако торговля чеченцев и ингу­шей с жителями Терского города и крепости Святого Креста в пору их существования в первой трети XVIII в. была незна­чительной по объему.

В 1735 году была упразднена крепость Святой Крест, и в том же году основан город Кизляр, как главный администра­тивный и торговый центр на Северо-Восточном Кавказе.

В Кизлярском округе проживало до 5223 купцов, мещан, цеховых, отставных солдат, государственных и помещичьих крестьян, дворовых людей, грузин, аАмян, горцев и татар.15 В конце XVIII в. в Кизляре возникают 3 гостиных-купеческих дома: русский, армянский и татарский (азербайджанский) — и, кроме того, небольшое число лавок, рынков и лабазов.

Среди других городов Северного Кавказа Кизляр в рас­сматриваемое время был самым крупным торговым центром. "Кизляр долгое время, — указывает известный кавказовед А. В. Фадеев, — оставался единственным во всем Предкавказье го­родом".16 О большом торговом значении Кизляра для Север­ного Кавказа, центральных районов страны и Закавказья пи­сали современники в самом начале XIX века. "Торг по север­ной сухопутной границе с Россией, — отмечает С. Броневский, — главнейшее стечение имеет в Кизляре, потому что через сею таможню привозят персидские товары и отпускают оные в Персию".17 Из селения Брагунское горцы вывозили в Кизляр бурки, горское сукно, овчины, шкуры домашних и диких жи­вотных, шелк-сырец, лошадей и скот. С Кизляром поддер­живали тесные торговые связи и такие крупные чеченские села, как, например, Большой Чечен, Старый-Юрт, Урус-Мар — тан, Старые Атаги, Аллы, Шали и другие. В Кизляре находи­лись целые улицы, заселенные выходцами из различных об­ластей Северного Кавказа, в том числе и чеченцами и ингу­шами.

Как известно, на аробные колеса чеченского производства со стороны русских был настолько большой спрос, что власти обложили их высокой пошлиной. В 1771 году казаки подали ходатайство в Сенат об освобождении выпозимых из Чечни колес от таможенных пошлин. Ходатайство казаков Сенат отклонил, мотивируя отказ тем, что он "не находит прямых причин, для которых бы необходимо должно было сделанное до ныне о взятье пошлин при вымене казаками у татар ароб — ных колес таможенное положение уничтожить… и чрез то подавать способ к уменьшению пошлинного сбора".19

Кроме перечисленных выше товаров, горцы получали от казаков через Кизляр соль, бумажные и шелковые ткани не­высокого качества, шелк-сырец, канитель для художественной вышивки, холст, разноцветный сафьян, войлок, посуду, сундуки и мыло. Кроме того, казаки и горцы довольно часто встречались на ярмарках, которые систематически устраива­лись в казачьих станицах, нередко и в больших горских аулах.20

Как известно, пользуясь близостью Северного Дагестана и Чечни, из Кизляра отправлялись большие группы торговцев мелким товаром, которые по словам Платона Зубова, "изучась различным наречьям горцев, проникают в самые отдаленные ущелья и, пользуясь святостью гостеприимства, производят торговлю с выгодами, едва вероятными, доставляя горцам предметы, делающиеся для них уже необходимостью".21

Бывали случаи, когда приезжие российские купцы в тор­говле с чеченцами и ингушами не всегда соблюдали принцип

эквивалентности и взаимовыгоды. Используя некоторую отсталость

и безграмотность горцев, купцы сбывали им низкопробные товары,

причем втридорога. Купцы даже прибегали к спаиванию горцев ~ 22 водкой.

В своем рапорте генералу Тормасову от 19 января 1811 года генерал Дельпоццо сообщал, что кабардинцы, осетины, кумыки и мирные чеченцы более предпочитают сами привозить свои товары в Российские границы и продавать их по сходной цене, да и с русской стороны гораздо выгоднее покупать их из первых рук, нежели от перекупщиков армян и грузин, которые продают вымененные у горцев вещи русским переселенцам по двойной цене.

В Чечне и Ингушетии в рассматриваемое время известны были различные виды домашних промыслов и ремесел. Отдельные дворянско-буржуазные исследователи ХУШ-ХІХ вв., включая и иностранных исследователей-путешественников, рассматривавшие в той или иной мере вопросы развития кустарных промыслов и ремесел вайнахов, утверждали о низком уровне социально — экономического развития народа, а отсюда, как закономерный результат этого — отсутствие у них якобы в качестве отдельного вида хозяйства такой важной отрасли производственной деятельности, как кустарные промыслы и ремесла. Однако в работах современных авторов Н. П. Гриценко, Е. И. Крупнова, А. И. Хасбулатова, Ш. Б. Ахмадо-ва, Я. 3. Ахмадова, С. А. Хасиева, Ф. В. Тотоева, Т. А. Исае­вой, Г. А. Горчхановой и др., касающихся проблемы развития кустарных промыслов и ремесел вайнахов в рассматриваемое время, полностью развенчивается этот лженаучный тезис и, напротив, доказывается об углублении процесса специализации селений Чечни и Ингушетии по различным видам ремесла, которое, однако, еще не отделилось от сельского хозяйства и носило в основном домашний характер.1

Говоря о развитии капитализма в России, В. И. Ленин оп­ределяет домашнюю кустарную промышленность, как "переработку сырых материалов в том самом хозяйстве (крестьянской семье), которое их добывает", при этом эта промышленность составляет "необходимую принадлежность натурального хозяйства, остатки которого почти всегда сохраняются там, где есть мелкое крестьянство".2 "Промышленности, как профессии, — указывает далее автор, — еще нет в этой форме: про — мысе л здесь неразрывно связан с земледелием в одно целое. Первой формой промышленности, отрываемой от патриархального земледелия, является ремесло, т. е. производство изделий по заказу потребителя" ,3

Как известно, свободное время крестьян-горцев, обусловленное краткостью сезона сельскохозяйственных работ, а также невозможностью занять всех трудоспособных членов семьи в земледелии или скотоводстве, становилось "естественной основой для соединения земледелия с подсобными сельскими промыслами…".4 Искусство изготовления изделий передавалось по традиции из поколения в поколение, приоритет оставался за той фамилией или человеком, который первым изобретал ту или иную вещь, называя впоследствии это изделие по имени того мастера, чьим трудом оно создано.5

Среди разнообразных домашних промыслов и ремесел вайнахов наибольшего развития достигли в рассматриваемое время такие виды, как обработка шерсти, кожи, а также металла, камня, глины, дерева, кости, шелка и других материалов, из которых изготовлялись необходимые для повседневной жизни горцев разнообразные предметы. Кроме того, местные мастера в подавляющей части удовлетворяли потребности простых горцев и феодальных верхов в одежде, обуви, орудиях труда, средствах передвижения, домашней утвари, мебели, конской сбруе и т. д.

Из шерсти кустарным способом, как известно, горцы изго­товляли различные домашние сукна, платки, бурки, войлоки, хурджины и т. д. Жилища убирались шерстяными коврами, паласами, войлоками. Горцы и казаки носили шерстяную одежду домашнего производства. Выезжая в дорогу, горцы брали бурку, башлык, хурджин, попону и т. д.6

Чеченцы и ингуши издавна занимались изготовлением до­машних сукон и тканей, которые пользовались большим спросом в крае. В одном из сообщений документа 1759 года говорится о том, как подвластные чеченского владельца Алисул-тана Казбулатова горцы пришли на переговоры с казаками Шадринской станицы и принесли с собой для возмещения убытков два конца сукна серого (подчеркнуто мною — Ш. А.), да несколько кошм малых.7

Иностранные исследователи-путешественники, посетившие в конце XVIII. — нач. XIX в., наряду с другими районами Кавказа, нынешнюю Чечню и Ингушетию, указывают, что домашние промыслы в экономике чеченцев и ингушей зани­мают важное место. Так, Я. Рейнеггс пишет в своих заметках: "Они (чеченские женщины — Ш. А.) ткут тонкую шерстяную материю, которую можно на платье употребить".8 Французс­кий путешественник Гамба замечает: "…очень трудолюбивые ингушские женщины выделывают некоторые ткани…".9 Русские авторы также единодушно отмечают, что в чеченском обществе Чабуртлы (Чеберлои — Ш. А.) из шерсти овец горцы выделывают изрядные сукна для домашнего обихода.10 Иссле­дователь кустарных промыслов народов Северного Кавказа

О. В.Маргграф подробно описывает ткацкий станок, на кото­ром вайнахские женщины выделывали так называемое горское сукно.11

В XVIII — нач. XIX века у чеченцев и ингушей широкое распространение получило на местном рынке так называемое "чеченское сукно". Из этого сукна женщины изготавливали черкески, башлыки и казачьи вицмундиры. В конце XIX века "чеченское сукно" изготовляли в Грозненском, Веденском, Назрановском и Хасав-Юртовском округах.12 По подсчету О. В. Маргграфа в указанных районах производилось на продажу 2000 кусков сукна в год на сумму 8000 рублей. Одновременно с чеченским сукном изготовлялось и казачье сукно, которое по качеству уступало первому и из него шили только рабочую одежду.13

Часто случалось и так, что те вайнахские семьи, которые изготовляли сукно, шили из него различные одежды и другие вещи специально на продажу, например, черкески, башлыки, шапки, шаровары и др.14 Так, в одном из донесений астра­ханского губернатора Н. А. Бекетова в ГКИД от 19 февраля 1764 г. сообщалось о том, что "весь торг (горских народов — Ш. А.) состоит из собственного их рукоделия, как-то: бурки, сукна серые, шитые кафтаны, шаровары, чулки, шапки, ов­чинные шубы, мед, воск, арбы и колеса аробные…".15 Сообщая сведения о мерах по развитию торговли с горскими народами через Кизлярскую таможню, кизлярский комендант

Н. А. Потапов в рапорте от 3 марта 1765 года в числе приво­зимых в Кизляр товаров называет изделия собственного про­изводства горцев: сукна, холсты, бурки, войлоки, кошмы, шел­ковые ткани и т. д.

Известно, что в горной части Чечни и Ингушетии получали много шерсти от овец, а излишки ее в значительном коли­честве сбывали в равнинные районы, где меньше занимались овцеводством и были развиты ремесла, а также на внешний рынок, в основном в Дагестан в необработанном виде.17

Как известно, дореволюционный исследователь О. В. Мар — гграф уделил большое внимание описанию домашних промыс­лов у вайнахов, и в частности обработке ими шерсти, являв­шейся, по его мнению, наиболее распространенным видом производственной деятельности всех горских народов. Автор, в частности, указывал, что ингуши среди прочих народов Се­верного Кавказа занимают восьмое место по обработке шер­сти. "Шерстяное производство ингушей, несмотря на то, что они населяют горную местность, ниже и в количественном и в качественном отношении, чем у некоторых жителей равнин", — отмечал он.18 Горный район Чечни Чеберлои (Чабуртлы), упоминаемый Р. Ф. Розеном, также славился производством, переработкой и продажей шерсти.19

Наряду с производством войлочных изделий, ткачество у чеченцев и ингушей являлось одним из основных видов женс­кого труда.20 Поэтому в производственной деятельности обра­батывающей домашней промышленности, наравне с мужчи­нами, были заняты и женщины. "Образ жизни горских народов довольно разъясняет, — писал С. Броневский, — что число ремесел должно быть ограничено необходимыми нуждами. Жены у них портные, ткачи, швеи, тесемщицы".21

Чечня и Ингушетия в рассматриваемое время, располагая "огромными естественными ресурсами для развития кустар­ной промышленности и хозяйственной специализации, рас­положенных рядом зон", занимались широким обменом и тор­говлей, связывая воедино хозяйственную деятельность горных и равнинных районов края.22 С давних пор чеченцы и ингуши изготовляли из различных кож мужскую и женскую обувь, конскую сбрую, турлуки (надувные кожаные мешки для пе­реправы на воде), походные вещевые мешки (таьлсаш-чеч.). Дореволюционный исследователь А. Берже отмечал, что че — ченцы-ламарои (горные жители) изготовляли из козьих шкур сапожную кожу — сафьян и сбывали ее жителям равнинной Чечни.

Особенно широкий сбыт изделий кустарных мастерских чеченцев и ингушей происходил на равнине, по Тереку и Сун — же, хотя в самом районе кустарные промыслы были распре­делены далеко неравномерно.

Важное место в домашней промышленности чеченцев и ингушей занимало изготовление из различных кож мужской и женской обуви. "Выделку шкур знают все туземцы Северного Кавказа, и для домашнего обихода она производится обыкновенно женщинами… У большинства туземных племен все женщины умеют шить обувь, и этот труд лежит на их обя­занности",24 — отмечает О. В. Маргграф.

Говоря о мужской обуви чеченцев и ингушей в рассматри­ваемое время, следует отметить, что по своему типу она имела много общего с обувью народов Северного Кавказа, и в част­ности у живущих в горных районах. Обувь горцев была при­способлена к конкретным природно-климатическим условиям края, соответствовала образу жизни народов и обращала на себя внимание всех посещавших Северный Кавказ иност­ранных исследователей-путешественников/0

В повседневной жизни вайнахов, как в горах, так и на рав­нине, весной, летом и осенью широко практиковалась мужская обувь нескольких видов, как, например: чувяки ("кхархаш") обычной формы, из козлиной или бараньей кожи, на мягкой, плетеной из ремней подошве, очень удобные при ходьбе, так как они были легки и не скользили. Такую обувь изготовляли сами горцы-мужчины не только из шкур домашних животных, но, по сведениям иностранного исследователя Ю. Клапрота, из шкур серны и косули.26

Наряду с повседневной легкой обувью — чувяки — вайнахи в зимнее время пользовались также и мужской рабочей обувью — "наьіаран мачаш" (наподобие поршней у русских), несколько грубой, но очень удобной в горах. Такую обувь изготовляли горцы из сыромятной буйволиной кожи, с плетеной

подошвой. Вовнутрь такой обуви укладывали мягкую траву или солому.

Кроме "наьіаран мачаш’ (поршней), у вайнахов в горах широко практиковалась в зимнее время и такая форма рабочей обуви, как "хулчеш" (наподобие русских поршней), также мягко набитые вовнутрь травой или соломой. В отличие от "наьіаран мачаш" для "хулчеш" использовались специальные железные подковы^лан), которые привязывались ремнями к середине подошвы.

Другой вид мужской обуви чеченцев — это сапоги кожаные (эткаш — чеч.) на каблуках с подковами и без них. Их шили сами горцы, как правило, из грубой сыромятной кожи и но­сили как в горах, так и на равнине в зависимости от времени года.

В рассматриваемое время чеченцы, как правило из богатых и знатных вайнахских семей изготовляли себе такую обувь, как "ичиги" — "маьхьсеш" (чеч.) из сафьяновой кожи с твердой подошвой и носили их как в теплое, так и в жаркое время года.

Безусловно, у вайнахов в XVIII — начале XIX в. был рас­пространен и такой вид зимней обуви, как "біоржамаш" (бур­ки — рус.) из особого войлока местного производства, на ко­жаной подошве с небольшими каблуками. По всей вероятнос­ти, "біоржамаш" носили и мужчины, и женщины.

Иностранные исследователи Л. Штедер, М. Энгельгардт и др., побывавшие в конце XVIII — нач. Х1Хв. в Чечне и Ингу­шетии, отмечали, что горцы изготовляли обувь из сыромятной кожи, с плетеной подошвой, и все виды мягкой обуви они изготовляли сами.28 Современный исследователь Л. П. Семенов также сообщает, что чеченцы и ингуши изготовляли обувь из сыромятной кожи, сафьяна и сапоги с подковами.29 У чеченцев чаще, чем у адыгов, использовалась обувь с твердой подошвой и каблуками, и это хозяйственную деятельность горных и равнинных районов края.30 С давних пор чеченцы и ингуши изготовляли из различных кож мужскую и женскую обувь, конскую сбрую, турлуки (надувные кожаные мешки для переправы на воде), походные вещевые мешки (таьлсаш-чеч.). Дореволюционный исследователь А. Берже отмечал, что че­ченцы-ламарои (горные жители) изготовляли из козьих шкур сапожную кожу — сафьян и сбывали ее жителям равнинной Чечни.

Особенно широкий сбыт изделий кустарных мастерских чеченцев и ингушей происходил на равнине, по Тереку и Сун — же, хотя в самом районе кустарные промыслы были распре­делены далеко не равномерно.

Важное место в домашней промышленности чеченцев и ингушей занимало изготовление из различных кож мужской и женской обуви. "Выделку шкур знают все туземцы Северного Кавказа, и для домашнего обихода она производится обыкновенно женщинами… У большинства туземных племен все женщины умеют шить обувь, и этот труд лежит на их обя­занности",32 — отмечает О. В. Маргграф.

Говоря о мужской обуви чеченцев и ингушей в рассматри­ваемое время, следует отметить, что по своему типу она имела много общего с обувью народов Северного Кавказа, и в част­ности у живущих в горных районах. Обувь горцев была при­способлена к конкретным природно-климатическим условиям края, соответствовала образу жизни народов и обращала на себя внимание всех посещавших Северный Кавказ иност­ранных исследователей-путешественников.33

В повседневной жизни вайнахов, как в горах, так и на рав­нине, весной, летом и осенью широко практиковалась мужская обувь нескольких видов, как, например: чувяки ("кіархаш") обычной формы, из козлиной или бараньей кожи, на мягкой, плетеной из ремней подошве, очень удобные при ходьбе, так как они были легки и не скользили. Такую обувь изготовляли сами горцы-мужчины не только из шкур домашних животных, но, по сведениям иностранного исследователя Ю. Клапрота, из шкур серны и косули.34

Наряду с повседневной легкой обувью — чувяки — вайнахи в зимнее время пользовались также и мужской рабочей обувью — "наьіаран мачаш" (наподобие поршней у русских), несколько грубой, но очень удобной в горах. Такую обувь изготовляли горцы из сыромятной буйволиной кожи, с плетеной подошвой. Вовнутрь такой обуви укладывали мягкую траву или солому.

Кроме "наьіаран мачаш’ (поршней), у вайнахов в горах широко практиковалась в зимнее время и такая форма рабочей обуви, как "хулчеш" (наподобие русских поршней), также мягко набитые вовнутрь травой или соломой. В отличие от "наьіаран мачаш" для "хулчеш" использовались специальные железные подковы (лан), которые привязывались ремнями к середине подошвы.35

Другой вид мужской обуви чеченцев — это сапоги кожаные (эткаш — чеч.) на каблуках с подковами и без них. Их шили сами горцы, как правило, из грубой сыромятной кожи и но­сили как в горах, так и на равнине в зависимости от времени года.

В рассматриваемое время чеченцы, как правило из богатых и знатных вайнахских семей изготовляли себе такую обувь, как "ичиги" — "маьхьсеш" (чеч.) из сафьяновой кожи с твердой подошвой и носили их как в теплое, так и в жаркое время года.

Безусловно, у вайнахов в XVIII — начале XIX в. был рас­пространен и такой вид зимней обуви, как "біоржамаш" (бур­ки — рус.) из особого войлока местного производства, на ко­жаной подошве с небольшими каблуками. По всей вероятнос­ти, "біоржамаш" носили и мужчины, и женщины.

Иностранные исследователи Л. Штедер, М. Энгельгардт и др., побывавшие в конце XVIII — нач. Х1Хв. в Чечне и Ингу­шетии, отмечали, что горцы изготовляли обувь из сыромятной кожи, с плетеной подошвой, и все виды мягкой обуви они изготовляли сами.36 Современный исследователь Л. П. Семе­нов также сообщает, что чеченцы и ингуши изготовляли обувь из сыромятной кожи, сафьяна и сапоги с подковами.37 У че­ченцев чаще, чем у адыгов, использовалась обувь с твердой подошвой и каблуками, и это изготавливала 15-25 бурок. Бу — рочным производством в среднем в Чечне занимались от 3 до 100 дворов, а в Старом Юрте производством бурок было ох­вачено до 25 дворов. Средний доход семьи, занимающейся изготовлением бурок в течение года, равнялся 67 рублям.38 В начале XX века в Чечне в течение года производилось до 2100 бурок стоимостью 5-7 рублей каждая.39

Вайнахам издавна известно было изготовление высокока­чественных тонких войлочных ковров (истангов) следующих

типов: къорза истанг (ковер с разноцветным орнаментом); кіинжа йолу истанг (ковер с бахромой), который может быть разноцветным и одноцветным, истанг (простой ковер) без ка­ких-либо разнообразных орнаментов. Иностранные авторы Я. Рейнеггс и Гамба единодушно отмечали, что чеченские и ин­гушские женщины искусно изготавливают ковры и покрыва­ла.40 Под коврами в данном случае надо подразумевать не вор­совые ковры, а декоративно оформленные войлочные ковры.

В рассматриваемое время среди множества ремесел у вай­нахов не последнее место, надо думать, занимало также и пор­тняжное ремесло — изготовление одежды, головных уборов для мужчин и женщин.

Образцы различной одежды, обнаруженной местными ар­хеологами в погребальных памятниках горной части Чечни и Ингушетии (в основном в склеповых гробницах XV — XVIII вв.), недвусмысленно говорят "О традиционном портняжном промысле вайнахов".41

Говоря о чеченской одежде мужчин конца XVIII века, ино­странный путешественник Якоб Рейнеггс, как очевидец сооб­щает, что в ней в качестве нового элемента появляются в это

42

время газыри на груди. Семен Броневский в начале XIX века замечал по этому поводу следующее: "Жены у них (горцев — Ш. А.) портные, ткачи, швеи, тесемщицы".43 О. В. Маргграф, не сообщая подробных сведений о портняжном ремесле вайнахов, отмечал, что горцы собственными средствами удовлетворяли все свои потребности в одежде, обуви и т. д.44 Более подробные и наиболее достоверные сведения о мужской и жен­ской одежде ингушей в прошлом сообщил профессор Л. П. Семенов. Обследовав во главе экспедиции в горной Ингуше­тии в 20-3 0-х годах нашего столетия отдельные склеповые памятники, он обнаружил большое разнообразие мужской и женской одежды у вайнахов в прошлом. "Старинное мужское одеяние — писал Л. П. Семенов, — состоит из холщевой рубахи, холщевых штанов со вздержкой (иногда с кожаными штрипками), цветного шелкового халата, спускающегося ниже колен, с длинными рукавами (часто длиннее кистей рук), второго, более короткого, цветного, стеганого халата с укоро­ченными рукавами, опоясанного белым холщевым кушаком или узким ремнем с медным или железным набором. На голо­ву надевались чаще — цветная стеганая шапка (иногда с кис­точкой), реже — меховая, с цветным верхом. Обувь составляли сафьяновые чувяки ( чаще красные, реже черные ),иногда — башмаки или сапоги, подбитые железными скобами».45 Далее исследователь Л. П. Семенов дает подробное описание женс­кого одеяния ингушей, которое состоит из холщевой или бу­мажной цветной рубахи, холщевых шаровар, цветного длин­ного халата, опоясанного кушаком; голова прикрыта куском холста (иногда им наглухо закрыто и лицо); нередко встреча­ется особого рода головной убор — подобие изогнутого рога, суживающегося кверху и загибающегося спереди, сделан он из тонкого войлока и загибающегося спереди, сделан он из тонкого войлока, обтянут красной тканью, украшен перекре­щивающейся перевязью и круглой выпуклой серебряной бля­хой; старинное название такого убора — "курхарс"… На ногах сафьяновые чувяки…46

Материалы свидетельствуют также, что в рассматриваемое время чеченцы наравне с ингушами достаточно хорошо осво­или домашнее ремесло, связанное с изготовлением различных видов как теплой, так и тонкой летней одежды.

Довольно распространенной формой теплой верхней одеж­ды у вайнахских мужчин являлись "гіавтальї" т. е. стеганые на шерсти или вате кафтаны, а также шубы из овчины или меха. Шубы шили чеченцы и ингуши не только из овчины, но также из шкур диких зверей. Во время дождя или мокрого снега такие шубы, как правило, выворачивались шерстью наружу. В целом же, короткая овчинная шуба надевалась мужчинами прямо на рубаху и подпоясывалась ремнем.47

В горных районах Чечни и Ингушетии, особенно в зимнее время, вайнахские женщины изготовляли себе для ношения теплую женскую одежду, наподобие мужского "гіавтала", сте­ганую на тонком слое ваты или шерсти, причем из толстого и теплого домотканного сукна или же из шелка и хлопчатобу­мажной ткани. Женский "гіавтал" плотно прилегал к талии, имел покрой черкески, с длинным узким или коротким до локтя рукавом. "Интересно отметить тот факт, что чеченские женщины, по сведениям очевидца С. Беляева, изготовляли для себя зимние белые шубы, которые надевались просто на тело с рубахой. В то же время женщины, шили для себя длинные покрытые тканью шубы, "распашные, с длинными узкими рукавами".48

Пожалуй, самой популярной и распространенной верхней одеждой, изготовляемой из сукна, у чеченцев и ингушей, как и у многих народов Северного Кавказа в XVIII — нач. XIX вв. была черкеска для мужчин. Простые обычные черкески (каф­таны) шили, как правило, вайнахские женщины из черного, бурого и серого домотканого сукна. Праздничные же, выход­ные черкески вайнахов, как и у адыгов, изготовлялись из по­купного сукна разных цветов и украшались галунами и даже вышивкой. Для шитья черкесок использовались как домотка­ные, так и привозные сукна, и даже холст.49 Исследователь Ян Потоцкий рассказывает об ингушской черкеске со стоячим воротником, которая якобы имеет некоторые сходства с адыг­ской.50 Другой исследователь Л. П. Семенов также рассказы­вает о мужской верхней одежде ингушей из шелковой или шерстяной ткани, которая называется еще и халатом. Шелко­вые халаты быяи длинные, ниже колен и с длинными рукава­ми, и служили в качестве верхней одежды, под которую наде­вали более короткую стеганую. "Халат" имел покрой черкески, но с более широкой (несмотря на то, что были подрезы у талии) спинкой.51

В специальной работе, посвященной Чечне конца XVIII — начала XIX вв., русский офицер Д. А. Милютин представил чеченца в короткой до колен черкеске с узким рукавом. Дру­гой исследователь С. Беггров также изобразил на картине че­ченца в короткой шубе с отдельной, висящей на ремне газыр — ницей. Газырницы иногда изготовлялись из кожи, и они на­шивались на черкеску по обеим сторонам груди. Под газыр — ницами ниже иногда нашивались карманы для хранения на­труски, кресала и др. По краям газьфницы обшивались часто галунами. Все это говорит о том, что они когда-то являлись основным атрибутом снаряжения война-горца. Позже газьф­ницы прочно закрепились на груди черкески, и их стали из­готавливать из той же ткани, что и черкеску. Количество га­зырей вместе с их гнетами стало расти с 4-5 иногда до 18 на каждой стороне груди.

Так же, как и для мужчин вайнахские женщины сами шили для себя один из видов верхней одежды, которую дореволю­ционные авторы называют "архалухом" (стеганый кафтан), и носили его, как правило, по торжественным дням не только девушки, но и молодые женщины. Так, царский офицер С. Бе — ляев, находившийся в начале Кавказской войны в плену у чеченцев, сообщает местное название верхней женской одеж­ды "архалуха" — гіавтал (стеганый кафтан). Он же отмечает, что данный женский гіавтал был притален, распашной и шили его "из хлопчатобумажных тканей или из шелка с серебряны­ми украшениями на груди".53 У богатых людей "гіавтальї" имели серебряные застежки и подвески, похожие на "желу­дей". Кроме того, С. Беляев указывает, что женский гіавтал был по своим размерам короче платья, доходил почти до ко­лен и имел довольно яркую разноцветную окраску. Другой царский офицер Д. А. Милютин изобразил на рисунке чеченку в короткой верхней одежде, которая доходит до колен. Она сшита в талию, и ее надевают поверх платья и штанов; подол, борта, ворот и рукава ее обшиты галуном^ а на каждой стороне груди изображена крупная круглая бляха.

Наряду с черкеской у вайнахов существовала в XVIII — нач. XIX вв. и другая верхняя мужская одежда, обычно именуемая бешметом. Так же, как и черкеску бешмет шили женщины, и он имел свои особенности. Выглядел бешмет несколько длиннее черкески, и надевался он, как правило, под нее. Внизу бешмет сидел свободно, иногда сборками, а верхняя часть его обтягивала фигуру. Кроме того, бешмет не имел стоячего воротника, поэтому шея мужчины, как правило, оставалась открытой. Рукава бешмета, как и у черкески, были узкие.55

Иностранные путешественники сообщают также некото­рые сведения о бешметах. В частности, они указывают, что под черкеской горцы носили еще одну одежду из шелка или дру­гой ткани, украшенную золотым или серебряным шитьем и галунами, и называют ее по-разному: жилет, камзол, туника, куртка. И только у исследователя-путешественника Ж. Ш. Бесса встречается совершенно новое название — каптал,56 ко­торое более точно соответствует бешмету почти у всех наро­дов Северного Кавказа. В определенных случаях бешмет но­сили без черкески, при этом даже и в праздничные дни, ибо черкеска была далеко не у всех и надевалась она по торже­ственным дням. Простые горцы шили бешмет из холста, по­лотна, бязи, и он служил верхней и единственной нательной одеждой. Однако бешметы надевали и на рубахи.57 Что каса­ется ингушей, иностранные путешественники-исследователи отмечали, что они носили бешметы, но они не были обязатель­ны, а черкески в отдельных случаях надевались прямо на ру­баху. Кроме того, эти же авторы сообщают, что бешметы у ингушей короче черкески и шьют они их из холста, бумажной материи, очень редко из шелка или шерстяной материи. По­скольку бешметы у горцев служили повседневной одеждой, то, как правило, их делали стегаными.58

Говоря о дальнейшем развитии портняжного мастерства у вайнахов в XVIII — нач. XIX в., следует заметить, что, как и многие народы Северо-Восточного Кавказа, ингуши весьма не­плохо изготавливали для своих нужд и такую верхнюю муж­скую одежду как накидки из сукна. Как отмечает специалист по обычному праву Б. Далгат, ингуши при найме работника обязаны были дать ему "одну черкеску, одни шаровары из сук­на азиатского и одно сукно (носили прежде вместо бурки)".59 Подобного рода накидка из сукна бытовала также и у чечен­цев.

В рассматриваемое время, кроме валяных бурок, чеченцы и ингуши изготовляли специальную, теплую одежду из шкур животных в виде накидки.

Как известно, в вайнахском костюме XVIII — нач. XIX в. присутствовала и такая форма одежды как мужская рубаха. Иностранные исследователи отмечают, что, как правило, муж­ские нательные рубахи шили вайнахские женщины и черкеска в ряде случаев надевалась на нее.61 В тоже время исследо­ватели отмечают, что бешметы также надевались на рубаху, которая, как правило, преобладала в большинстве случаев у людей богатых и состоятельных.

Пожалуй, самой важной и необходимой формой одежды у чеченцев в рассматриваемое время оставались мужские шта­ны, которые также шились вайнахскими женщинами. Авто­

ры, писавшие о мужских штанах чеченцев и ингушей, сходят­ся на том, что штаны горцев широкие вверху, постепенно су­живаются, начиная от колен. Как правило, вайнахские жен­щины шили штаны из холста, домотканого сукна и других тканей в большинстве своем темного цвета. Иногда штаны заправлялись в обувь в зависимости от благосостояния людей. В большинстве своем у простых горцев "широкие штаны свободно болтались", особенно в летнее время, когда они хо­дили босиком.62

Так же, как и у многих народов Северного Кавказа, у че­ченцев и ингушей в XVm — нач. XIX в. существовали ногови­цы, являвшиеся частью атрибута вайнахской мужской обуви. Ноговицы шили вайнахские женщины и мужчины из сукна и войлока, а парадные — из сафьяна. Ноговицы были весьма удобны не только наездникам, но и пешеходам в горных усло­виях. Часто ноговицы надевали поверх штанов, они плотно обхватывали ногу от щиколотки до самых колен и выше. Но­говицы предохраняли штаны горцев от лошадиного пота и от цепляния их за кустарники и камни.63

Так же как и для мужчин вайнахские женщины-мастера в рассматриваемое время шили для себя рубахи — платья. Чаще всего платья изготовлялись мастерами из холста или других простых тканей, а также из шелка разных цветов — синего, коричневого, темно-красного и черного. По утверждению Б. Далгата, черное платье надевалось в траур по умершему или убитому. Все платья женские застегивались у ворот се­ребряными пуговицами.64

Наравне с платьями штаны-шаровары были обязательной частью одежды вайнахских женщин. Как правило, женские штаны изготовлялись мастерами из холста и грубой шерстя­ной домотканой материи, а более нарядные из тканей, чаще всего красного цвета. Источники сообщают, что молодые жен­щины шили для себя красные штаны, замужние пожилые — голубые, а девочки — белые. Штаны надевались непосредствен­но на тело, под платье. "В связи с этим, — замечает исследова­тель Е. Н. Студенецкая, — обычно обшивка, в которую вдевался шнур, делалась из более мягкой ткани., а края ее загибали наружу, чтобы шов не раздражал кожу".

В рассматриваемое время у чеченцев так же, как и у севе­рокавказских народов, хорошо было развито и такое домашнее ремесло, как изготовление мужских и женских поясов из кожи и ткани. Как правило, изготовлением разных видов мужских поясов были заняты мастера из среды вайнахских мужчин. У вайнахов в XVIII — нач. XIX в. самыми распространенными были узкие кожаные пояса с небольшой железной или бронзовой пряжкой. "Такие пояса, — как отмечает известный кавказовед Е. И. Крупнов, — украшались серебряными и брон­зовыми наконечниками и бляшками".66 На кожаном поясе в качестве непременного атрибута национального костюма гор­цы "носили кинжал, мешочек с кресалом и трутом, пульницу и коробочку с жиром для смазывания оружия и т. д." Случалось также, что простые вайнахские крестьяне вместо кинжала на кожаном поясе носили нож в деревянных полу ножнах".67

Наряду с кожаными поясами вайнахи одновременно пользо­вались и матерчатыми поясами, изготовленными местными мастерами из широкой полосы ткани-холста или шелка. Такие пояса носили, как правило, сложенными в два-три раза или скрученными жгутом. А если матерчатый пояс был слишком длинным, то им "обвивали вокруг талии два раза".68 Так же, как и у мужчин, женский пояс входил в атрибут одежды вай­нахских женщин, хотя он, как указывает Е. Н. Студенецкая, вовсе не являлся ее обязательной частью.69 Изготовлением по­ясов к женской одежде были заняты как мужчины, так и жен­щины. Судя по дошедшим до нас сведениям, женские пояса — ремни изготовлялись из простой или шелковой ткани с бахро­мой и узорами, иногда с металлическими и серебряными пряж­ками и т. д. О серебряных украшениях на поясе некоторых вай­нахских женщин свидетельствует тот факт, что последние при­надлежали к представителям сословной верхушки.

В то же время среди определенной части простого населе­ния Чечни и Ингушетии практиковались женские пояса из ленты, полоски кожи или шнурка, которые, по-видимому, счи­тались достаточными в домашних условиях для ношения де­вушками поверх своего платья-рубахи, а также во время ра­боты. Кроме того, часть чеченских женщин носила платье-ру — баху вовсе без пояса.70

Издавна вайнахи занимались изготовлением для своих нужд различных видов головных уборов, причем по сезону. В XVIII — нач. XIX в. характерны были головные уборы для мужчин — шапки, сшитые одновременно из меха и ткани в нескольких вариантах. Археологические материалы свиде­тельствуют о том, что вайнахские мастера шили для себя шап­ки, как правило, из холста, реже из шерстяной ткани белого или другого цвета и простегивали ее нитками. Такие шапки в виде невысоких колпаков или шлемов позже были вытеснены меховыми и войлочными шапками горцев.71

В конце XVIII — нач. XIX в. чеченские мастера стали изго­тавливать папахи из каракуля с очень широким околышем и довольно выпуклым круглым верхом. Одновременно вайнахи из знатных фамилий шили к своим праздничным костюмам специальные шапки из ткани, похожие на митру и состоявшие из отдельных вертикальных долек, между которыми иногда размещались галуны, сходившиеся на макушке. По самому нижнему краю шапки, сшитой из сукна или какой-либо другой ткани, проходила широкая полоска галуна. Такие шапки тоже были высокие и глубоко не закрывали голову, оставляя открытым лоб.72

Кроме рассмотренных нами выше видов головных уборов, горцы занимались изготовлением для себя войлочных шляп в виде колпаков с небольшими поднятыми кверху полями.73

В рассматриваемое время у чеченцев существовал и такой вид головного убора, как "башлык" ("башлакх" — чеч.) — ка­пюшон от дождя. По всей вероятности, как и сам термин, дан­ный вид головного убора был заимствован вайнахами у со­седних северокавказских тюркских народов, например, у бал­карцев, карачаевцев и кумыков. Как правило, изготовлением башлыков занимались вайнахские женщины, удовлетворяя в основном внутренние потребности общества.

В XVIII — нач. XIX в. вайнахские женщины в качестве го­ловного убора из домотканого сукна (толстого и теплого) из­готовляли большие женские шали, которые в значительной мере заменяли им теплую одежду. Известный кавказовед Н. П. Гриценко сообщает о том, что чеченские женщины носили на голове белые платки, а иногда большие темные покры­

вала, которые изготовляли сами женщины и назывались они, по всей вероятности, по-чеченски — "кортали". Ингушские женщины, как повествует об этом фольклор, в качестве го­ловных уборов шили для себя пестрые шелковые платки — "гурмалай". 5

Иностранный исследователь Ю. Клапрот, побывавший в самом начале XIX веке в Чечне и Ингушетии, заметил, что вайнахские женщины шьют в качестве женского головного убора шапки, очень похожие на шапки черкешенок и носят их только чеченские девушки.76

В ряду вайнахских женских головных уборов следует особо сказать об ингушском парадном женском головном уборе "курхарс", который изготовляли для себя сами женщины. Он имел много общего с древней фригийской (греческой) шапкой (колпак), отличался простотой и изяществом, имел красный цвет. Внизу такая шапка расширялась и охватывала голову на уровне лба. Кверху она постепенно суживалась и завершалась круглым узлом, спадавшим спереди. Во многих энциклопедиях, как указывает Л. П. Семенов, данный голов­ной убор распространен в Греции и нашел свое отражение в античной литературе.77 О женском головном уборе своеобраз­ной формы впервые упомянули члены русского посольства, посетившие в 1638 г. ингушское общество проездом в Грузию. В своих отчетах, в частности, они пишут: "…дома в них каменные, выстроены в горах; мужчины одеты по-черкесски, а женщины носят на голове рога и пол-аршина".78

В 1807 г. в работе "Путешествие по горам Кавказа и в Гру­зию" иностранный путешественник Ю. Клапрот также отме­чает некоторые новые подробности этого головного убора. В частности, он указывает, что ингушские женщины носят го­ловной убор, который по своей форме напоминает рога серны, но согнутые вперед; убор сделан, как правило, из коры березы и покрыт сукном или шелком, шириной около двух больших пальцев, высотой в семь пальцев, украшен гирляндами и такой головной убор называется "чугул".79 По-ингушски, говорит Л. П.Семенов, «chuge» (чуге/чухе) означает "хохол", "петушиный гребень".80 Далее отмечает профессор Л. П. Семенов, что он также, будучи в научной экспедиции в горной

Ингушетии, в надземных склепах неоднократно находил осо­бый женский головной убор, назыпавшийся у здешних мест­ных стариков "курхарс". Это подобие изогнутого рога, кото­рый суживается кверху и загибается спереди. Сделан он из тонкого войлока, обтянут красной тканью, украшен перекре­щивающейся перевязью и круглой выпуклой серебряной бля­хой, и называется он по-старинному "курхарс". Определен­ное мнение существует относительно женского головного убора "курхарс" у известного кавказоведа Е. И. Крупнова, который посвятил не один десяток лет изучению средневековой исто­рии Ингушетии. В частности, он отмечает, что парадный го­ловной убор "курхарс" носили только богатые женщины. "Кур­харс" надевали женщины на голову так, что его конец прихо­дился на лицевую сторону. "Спускаясь на затылок плотным прямоугольником, расшитым шелком, "курхарс" закреплялся на шее лентами". Богатая отделка говорит о принадлежности его людям только состоятельным, богатым.82

Важное место среди прочих кустарных промыслов и реме­сел вайнахов занимало традиционное деревообделочное ре­месло, развитию которого способствовало наличие богатой сырьевой базы, а также все возрастающие потребности мест­ного населения и соседних народов в изделиях из дерева. Из различной породы деревьев изготавливались кухонная посуда, домашняя утварь, ульи, бочки, отдельные детали для домов, хозяйственных орудий, повозок и т. д. Убедительным примером высокого мастерства чеченских плотников или столяров служит, например, большой настенный шкаф, занимавший всю стену большой комнаты, обнаруженный в свое время иностранным исследователем-путешественником Б. Плеч-ке в высокогорной Чечне. На шкафу имелось рельефное изоб­ражение животных и резной орнамент. Сохранился фотосни­мок этого шкафа.83

Соседние терские, гребенские и моздокские казаки часто покупали или выменивали у чеченцев изделия их ремеслен­ного производства. В документе того времени сообщалось об обращении плоскостных чеченцев в Военную коллегию с просьбой разрешить им свободно продавать терским, гребен — ским и терским семейным, равно и переведенным с Волги и Дона моздокским казакам арбы и колеса к ним без пошлин.84

Дерево обрабатывали преимущественно мужчины. Горцы изготовляли из дерева много вещей, рассчитанных на внут­ренний и внешний рынок. И. И. Норденстамм сообщал, что чеченцы "получают хороший доход от продажи обручей и бо­чарных досок; за каждую тысячу таковых досок платили около тридцати рублей, их^оставляли в Кизляр весьма в значи­тельном количестве". Другой дореволюционный исследова­тель писал, что на деревянных изделиях делались разнообраз­ные украшения, которые служили для поднятия их рыночного спроса.86 Это свидетельствует о развитии у вайнахов резьбы по дереву.

В рассматриваемое время деревообделочное ремесло у ин­гушей получило значительное развитие, удовлетворяя не толь­ко собственные потребности. "Частые находки деревянных чаш, кубков и мисок, особенно в надземных склепах, причем сделанных уже на примитивном токарном станке, — указывал Е. И. Крупнов, — а также деревянных гребней (иногда из привозного самшита) подтверждают существование у ингушей в древности деревообделочного мастерства".87 Причем, как отмечал далее Е. И. Крупнов, многие деревянные изделия были богато орнаментированы разными рисунками.88

Большое количество посуды, извлеченной из надземных склепов Малхисты и Майсты (горная Чечня) в ХУШ — XIX в. (более 60 экземпляров), позволило ученым сделать вывод о том, что "в эпоху позднего средневековья наибольшее распростра­нение получила деревянная посуда, выточенная на токарном станке". Она составила 2/3 от общего количества предметов. К ним относятся миски, чашки, чаши, большинство бокалов, ста­кановидные сосуды и один ковш. Вручную изготавливались посуда и те же предметы, которые имели нестандартную фор­му и трудно поддавались станочной обработке (ковши, бока­лы, кружки, черпаки, половники, ложки, песты и т. д.). 89

Распространение аналогичной деревянной токарной посу­ды из Малхисты и Майсты отмечено также в Джейраховском ущелье и Горно-Ассинской котловине горной Ингушетии.90

Довольно хорошее развитие получила в Чечне в рассмат­риваемое время и металлообработка. Чеченские мастера из­готовляли разнообразные металлические изделия сельскохо­зяйственного и домашнего обихода, украшения, военные дос­пехи и снаряжения. Были такие села, в которых мастера-ре — месленники существовали только за счет обмена изделий сво­его ремесла на продукты земледелия и скотоводства другого общества. Таким селением, например, был Гаджи-Аул, суще­ствовавший на р. Аргун до 1816 г. Занимались металлооб­работкой, изготовлением предметов домашнего обихода не только для внутреннего удовлетворения, но и производством изделий своего ремесла на внешний рынок жители сел Дар-го, Ригаха, Атаги и др.92 К. Самойлов утверждал, что почти в каждом чеченском ауле изготавливают необходимые в хозяй-

93

стве металлоизделия, в том числе и огнестрельное оружие.

В Чечне были селения, в которых значительная часть жи­телей была оружейниками, но были и такие, как например, сел. Атаги, которые занималось исключительно только изго­товлением оружия.94

Некоторые иностранные авторы во второй половине ХУШ века отмечают, что народы Северного Кавказа, то есть мест­ные оружейники, изготавливают огнестрельное оружие.95 Русский офицер А. М. Буцковский в 1812 г. писал, что аухов — цы (чеченцы-аккинцы), живущие в верховьях рек Акташ и Ярык-Су по соседству с кумыками, являются весьма хороши­ми оружейниками.96

Искусство изготовления огнестрельного и холодного ору­жия у чеченцев и ингушей переходило из поколения в поко­ление. "В центре чеченского народа, — писал русский офицер Г. Властов, — сохранились оружейники, которые по обычаю своих отцов изготавливают шашки, называемые волчками, с

97

изображением волка". Эти шашки высоко ценились и у со­седних народов. Их охотно покупали и казаки. По свидетель­ству А. П. Игаюлитова, у чеченцев лучшими считались "терс — меймуль" (чеч. — "ревущая обезьяна") — клинки с изображением на них волчьих голов с двумя французскими буквами посередине.98 Изготовление клинков было делом непростым и требовало от мастера опыта и мастерства. С давних пор в Чечне и Ингушетии были известны шашки мастера Махьмада из сел. Джугурты и кинжалы мастера Мусы из сел. Дарго. Эти шашки отличались высоким качеством, и поэтому они свобод­

но сворачивались и укладывались в обыкновенное круглое домашнее сито для просеивания муки. "

Несмотря на то, что чеченские и ингушские мастера по из­готовлению шашек и кинжалов были хорошо известны, в народе славились также кинжалы, изготовленные дагестанскими ремесленниками. Одним из широко известных центров оружейного мастерства в Чечне были Большие Атаги, чьи мастера и их шашки прославились в песенном фольклоре терских казаков. 10°

Говоря о высоких качествах огнестрельного оружия чеченцев и ингушей, И. И. Норденстамм, в частности, отмечал, что "их ружья бьют гораздо дальше" ружей заводского производства. 101

На примере России В. И. Ленин замечал, что "при зачаточных формах товарного производства конкуренция между "кустарями" еще очень слаба, но по мере того, как рынок расширяется и охватывает широкие районы, эта конкуренция все сильнее, нарушая патриархальное благополучие мелкого промышленника, созидаемое на его фактически монопольном положении". 102

В чеченских и ингушских селах рядом с оружейниками работали мастера по драгоценным металлам и украшениям, что поднимало престиж данного ремесла и делало его более разнообразным. Мастера по серебру изготовляли разнообразные серебряные бляхи на пояса, драгоценные женские украшения, газыри, застежки, амулеты, трости, конскую сбрую, украшали оружие, изготовленное мастерами-оружейниками и т. д. 103

В рапорте бригадира Дебеуасобрия на имя Кизлярского коменданта от 3 марта 1751 г. сообщалось о том, что через Шадринский форпост были пропущены до Кизляра чеченский владелец Расланбек Айдемиров и с ним его уздень Аба-та Ильясов с товарами, в числе которых было ружье с серебряной оправой, два садака, в том числе у одного поясок с серебряной оправой, две сабли и поясок с серебряной оправой и т. д. 104

Говоря о драгоценных украшениях, изготавливаемых вай — нахскими мастерами, следует заметить, что в рассматривав-

как правило, по восемь, а иногда по семь или шесть. Посколь­ку такого вида украшения лишь в ограниченном числе встре­чаются в Чечне и Дагестане, автор считает, что подобные ук­рашения "можно считать этническим признаком и приписы­вать населению определенного района, в частности горной Ингушетии". 109

мое время они в большей степени были присущи чеченским женщинам. В материалах за 1809 г. сообщается о том, как одно из женских платьев было украшено из двух рядов серебряных пуговиц. Отдельные же украшения вайнахских женщин, которые они надевали на себя, составляли не только серьги, но и "серебряный ошейник, на котором висели большие монеты, особенно рубли, производящие большой звон при каждом их движении". 105

Русский офицер Л. Екельн, находившийся в плену у чеченцев в начале XIX века и лично наблюдавший быт вайна-хов, описывая женский девичий костюм со всеми его нарядами, отмечает, что верхнее распашное платье женщины состоит из множества застежек и рядов серебряных "желудей" — пуговиц-подвесок. Этот же офицер называет браслеты на обеих руках девушки, а также серьги, кольца с висящими шариками, целый ряд цепочек, лежащих на груди.106 Как видим, автор указывает на целый набор отдельно надеваемых женских украшений. О драгоценных женских украше­ниях чеченских мастеров говорит также другой русский офицер Д.

А. Милютин. Он, в частности, отмечает, что чеченские девушки носили на груди по обеим сторонам выпуклые круглые бляхи. 107 В XVIII — нач. XIX в. известны также ингушские мастера по изготовлению женских украшений. Материалы обследованных склепов XVIII века дают обилие разнообразных драгоценных женских украшений, в частности, называются серебряные и медные кольца, бляхи для головных уборов (кур-харс), пуговицы — бубенчики, фигурные подвески, бронзовые нашивки; на руках по нескольку колец и перстней, на шее — нитки самых разнообразных

г “ 108

бус из стекла, цветной пасты, а также сердолика.

Известный кавказовед Е. И. Крупнов, долгое время зани­мавшийся изучением средневековой истории ингушей, обратил внимание на искусство здешних мастеров по изготовлению женских украшений, и в частности височных колец, которые прикреплялись к волосам и пришивались к головным платкам и даже вдевались в уши. Особенностью таких височных колец являлось то, что они имели выступы-лопасти,

В горной Ингушетии были также мастера по цветным ме­таллам, знакомые с дагестанским искусством наносить чернь по серебру и т. д. Обнаруженные в надземных склепах ингу­шей серебряные височные кольца по своим некоторым орна­ментальным мотивам служили источником для племенного отличия горных ингушей. "Излюбленные орнаментальные узоры джераховцев и кистин, — указывает Е. И. Крупнов, — отличались от рисунков галгаевцев; они тщательно воспроиз­водились мастерами-ювелирами".110

Впоследствии у вайнахов появляется такое богатство и раз­нообразие украшений из цветных металлов со специфически­ми местными формами, которого нет у соседних северокавказ­ских и закавказских народов.

Было развито у чеченцев и ингушей и кузнечное ремесло. Чеченские кузнецы со вкусом изготовляли медную посуду и кувшины, из железа — орудия труда (плуга, косы, серпы, то­поры, подковы, ножницы для стрижки овец, гвозди, щипцы, ножи, цепи для очага, таганы, совки и др.) В письме чеченско­го владельца Расланбека Айдемирова на имя Кизлярского коменданта Н. А. Потапова от 10 марта 1768 года сообщалось о том, что переселившиеся на реку Сунжу жители Абае-ва кабака, неплохо владеют кузнечным мастерством, т. е. мастера охотно изготовляют топоры, косы, сабли, ружья и др. ш

Надо полагать, что наряду с другими изделиями, ружья, изготавляемые местными оружейниками, пользовались опре­деленным потребительским спросом внутри Чечни и Ингуше­тии. В другом письме Чахкеринского владельца Алихана Нур — маматова на имя Кизлярского коменданта А. М. Куроедова от 29 сентября 1782 года сообщалось о том, что он два года назад "продал переводчику Халиму Ибрагимову ружье за сорок рублей".112

Распространенным видом ремесла у вайнахов в XVIII —

нач. XIX вв. было и гончарное дело. Местные гончары из хо­рошо отмученной глины изготовляли большое количество ке­рамической посуды отличного обжига в виде различных кув­шинов, горшков, кружек и чаш, которые украшались своеоб­разным орнаментом. Причем керамика была черной, темно — коричневой, но, главным образом — красной. Тесто черной ке­рамики содержало большое количество песка и крупных бе­лых примесей, а серая керамика — мелкий речной песок. Ке­рамика красного цвета была изготовлена из отлично отму­ченной чистой глины и ^украшена характерным линейным и точечным орнаментом/ х

Гончарным производством занимались жители отдельных сел Чечни и Ингушетии, удовлетворявшие в основном хозяй­ственные и бытовые потребности жителей, и изделия их не выходили за пределы местного рынка. На нагл взгляд, гон­чарное производство здесь представляло ремесло, не получив­шее еще своего высокого расцвета.

Вайнахам издавна было известно и такое искусство ремес­ла, как строительство жилых, особенно боевых башен, замков, а также многочисленных склепов и святилищ. В средневековье в Чечне и Ингушетии строительство башен велось в широких масштабах. Большим искусством обладали майстин-цы, которые строили боевые и жилые башни не только в Чечне и Ингушетии, но и за ее пределами.114 Строительство и бытование боевых башен с пирамидальной, ступенчатой крышей являлось типичным явлением для горной Ингушетии. "Можно полагать, — писал Е. И. Крупнов, — что самый тип этих башен за]эо^ился и окончательно оформился на территории Ингушетии". г

Боевая башня имела 4—5, а иногда даже и 6 этажей, высота которой достигала 25 м. Эти памятники до сих пор поражают людей своей своеобразной конструкцией и искусством строителей.

Уже в наше время ученые-специалисты сходятся на том, что все строительные сооружения, — жилые и боевые башни, а также склепы и святилища являются образцами местного строительства и не имеют ничего общего от влияния якобы индийских пагод.

"По единодушному признанию всех исследователей, боевая башня является образцом местного строительного дела, ею завершается развитие средневекового мастерства кавказских горцев", — таково мнение профессора Е. И. Крупнова. И6

Большой знаток Кавказа Н. Ф. Яковлев, посетивший в 1925 году Ингушетию, отмечал, что в старое время в Ингушетии имелись целые роды, которые занимались строительством ба­шен из камня. К ним, например, относилась фамилия Баркин — хоевых, жителей селения Баркин в горной Ингушетии, кото­рые из поколения в поколение оставались хорошими масте­рами по камню, т. е. "искусниками камня".117

Сложное строительство боевых башен требовало высокого мастерства, многолетнего опыта, знаний и технических навы­ков. В позднее средневековье такие мастера были почти во всех ингушских фамилиях. При сооружении верха боевой башни, как правило, они использовали особые машины (вороты) и другие технические изобретения.118

Мастера строили широкие 2-3-этажные "гіальї", т. е. баш — ни-дома, в которых еще и в наше время кое-где продолжали жить ингуши. Они же сооружали высокие десятиэтажные 4— 5 ярусные, стройные боевые башни ("біов"), служившие убе­жищем при нападении врагов. Мастера строили маленькие «солнечные могильники-склепы» — "каши", в которых ингуши погребали своих предков; сооружались также многочисленные храмы ("цуу", "элгац" и др.).11

Известный кавказовед Е. И. Крупнов отмечал, что некото­рые исследователи, в том числе и он сам, побывавшие в 1934 и 1936 годах в горной Чечне, слышали от жителей, что в Чечне

гг 120

имеются башни, построенные ингушскими мастерами.

Мастерам предгорной части Чечни издавна были известны литье в формах, литье по восковой модели, ковка предметов и проковка после литья, выбивание украшений из тонкого листа на матрице, вытягивание проволоки ковкой, резьба тонкого листа, чеканка и резьба по готовому литому изделию. "Есть некоторые основания думать, что им была известна и сварка, — указывает известный археолог-кавказовед В. И. Козенкова, — поскольку на одной из бронзовых булавок имелись следы при­варенного к бронзовой петле кусочка железа. Каким образом это осуществлялось технически — остается неясным".121

При обследовании средневекового башенного поселения Цеча-ахк, расположенного на правом берегу р. Фортанги, ар­хеологами обнаружено большое количество предметов мате­риальной культуры, а также следы хозяйственной деятельно­сти средневековых вайнахов. Так, открыт цементированный подвал во дворе замка, найдены жернова, остатки горнов для плавки металла, литейная фо|зма, детали конской узды и дру­гие металлические предметы. Мастерство древних и средне­вековых вайнахов Чечни и Ингушетии, связанное с литьем, ковкой, выбиванием украшений на матрице, резьбой, чеканкой и т. д. вполне могло дойти до XVTII века и получить свое дальнейшее развитие.

Чеченцам и ингушам известно было и такое ремесло, как производство и обработка шелка. Архивные материалы сооб­щают, что в 1812 году горцами было продано в Кизляре 156 тюков и 77,5 фунта шелка-сырца, в том числе 18 фунтов — из двух селений — чеченского Кази-Юрт и кумыкского — Аксай. Некоторые селения Чечни, как, например, аул Гехи, ежегодно реализовывали шелк русским "на тысячи рублей".123

Чеченцы и ингуши занимались производством тростнико­вого и арбузного меда для внутренних потребностей и для продажи на внешний рынок. Этим занимались в основном притеречные чеченцы. Сахарный тростник возделывали в не­большом количестве в равнинной Чечне и Ингушетии. Про­изводством марены, изготовлением из нее красок, использо­ванием их для крашения шелковых нитей и шерстяных пря­жей, сукна и сафьяна занимались почти все вайнахские села по рекам Мичик, Гумс и другим рекам.124

Жители этих мест рассказывают, что кусты марены и сей­час встречаются в некоторых селениях. Однако со второй по­ловины XIX века марена утратила свое первоначальное при­менение как краситель, ибо на смену ей пришли более деше­вые искусственные химические краски из России.125

Таким образом, в рассматриваемое время в Чечне и Ингу­шетии в широком смысле отсутствует узкая специализация производства и разделения труда в массе вайнахских произ­водственников. Подавляющее большинство изделий произво­дится членами семей, преимущественно женщинами и, как правило, для внутреннего потребления. Производство тех или

иных предметов и изделии кустарной промышленности носит еще сезонный характер и обусловлено потребностями близ­лежащих сел. В то же время, следует заметить, что отдельные изделия чеченской и ингушской крестьянской, кустарной про­мышленности, наряду с удовлетворением внутренних, соб­ственных потребностей, поступали на внешний рынок к со­седним народам. Вайнахские бурки, холодное оружие, обручи, бочарные доски и другие изделия местных ремесленников, отличавшиеся высоким качеством, тонким вкусом и прекрасной отделкой, являлись уделом отдельных мастеров-профессионалов и пользовались спросом за пределами Чечни и Ингушетии. Отдельные отрасли ремесла и домашних крестьянских промыслов отчасти превращались в мелкотоварное производство. В. И. Ленин указывал, что развитие мелкого товарного производства в крестьянских промыслах шло параллельно с расширением рынка для сбыта их изделий, который постепенно охватывал целую область, страну, а "иногда даже и другие страны".126 Именно такой процесс шел в Чечне и Ингушетии в конце XVIII — нач. XIX в.

Наряду с основными отраслями хозяйства — земледелием и скотоводством — большим подспорьем в экономике чеченцев и ингушей в XVIII — начале XIX века являлись такие вспомогательные отрасли, как садоводство, пчеловодство, рыболовство, табаководство, охота, горный промысел и т. д.

В рассматриваемое время чеченцы и ингуши достигли оп­ределенных успехов в развитии садоводства. Русские офицеры, побывавшие в ХУШ — начале XIX века в Чечне и Ингушетии, отмечали о хорошем состоянии садоводства в крае: наличии больших площадей фруктовых садов, хорошем урожае фруктовых деревьев: яблонь, груш, вишен, слив, айвы, черешен, винограда и т. д. Так, например, барон Р. Ф.Розен, который будучи в Чечне, вел специальные записи в своем дневнике, сообщал, что у местных жителей в фруктовых садах растут яблоки, груши, дули, которых чеченцы "часть сухими запасают впрок".1 С каждым годом все большее количество разнообразных фруктов шло на обмен как внутри Чечни и Ингушетии (горной и равнинной), так и за пределы края — на продажу в Кизляр или на меновые дворы. Известно, что кизлярс-кие купцы закупали у местных народов сотни пудов сушеных и свежих фруктов и отправляли их в Центральные районы России.2 Исследователь И. И. Норденстамм, довольно разно­сторонне изучивший в свое время Чечню, также отмечал, что в крае много фруктовых деревьев, садов, а деревня Гордали, находящаяся в Ичкерийских горах недалеко от истоков р. Ак-сая, славится своими грецкими орехами, которые являются главным промыслом жителей этой деревни, и они торгуют ими как в Чечне, так и в кумыкских селах.3 Большое значение развитию садоводства, чеченцы и ингуши стали придавать в начале XIX века.

Местные жители как в горах, так и на равнине достаточно хорошо занимались огородничеством. Горцы разводили у себя такие огородные культуры как лук, чеснок, репу, редьку, морковь, тыкву, свеклу, капусту, арбузы и т. д. И. И. Норденстамм замечает, что местные жители имеют огороды везде на равнине, в которых они разводят или выращивают арбузы, дыни, тыквы, лук, огурцы, чеснок, черемшу.4 Вероятно, с широким освоением равнинных земель и развитием контактов горцев с терскими и Сунженскими казаками, следует связывать культивирование многих бахчевых и огородных культур в Чечне и Ингушетии, малоизвестных до этого вайнахам.

Развитие пчеловодства у чеченцев и ингушей в рассматриваемое время самым тесным образом связано с садоводством. Большое разнообразие фруктовых деревьев, богатая горная растительность, обилие всевозможных цветов и диких ягод создавали исключительные условия для развития пчеловодства. Пчелы в свою очередь играли немаловажную роль для опыления фруктовых садов, от которого зависел будущий урожай фруктовых деревьев. Источники 10-20-х годов XVII века сообщают о том, что мичикизяне, жители чеченских селений, живущие по реке Мичик и находившиеся в зависимости от воевод Терского города, платили подать (ясак) медом.5 Исследователь Я. Штелин отмечал, что мед и воск чеченцы и ингуши добывали в огромном количестве.6 Некий вайнахский уздень А. Агаев, давая показания в Кизлярской гражданской канцелярии в 1748 году о положении дел в Чеберлоевском обществе, среди прочих моментов их экономического и общественного положения, в частности, отмечал, что горцы весьма богаты пчелами и т. д.7 Семен Броневский писал, что горцы Северного Кавказа, в том числе чеченцы и ингуши "пчел держат в плетеных ульях на подставках" и по необходимости "пе­ревозят их с одного места на другое со своими кошами. Воск и мед продают".8 Мед, добываемый чеченцами и ингушами в то время, отмечает царский офицер К. Самойлов, отличался превосходными качествами.9 Генерал Дельпоццо сообщал, что чеченцы и ингуши "пчеловодством занимаются рачительно и получаемый оттого в большом количестве мед отменно вку­сен".10 О широком и повсеместном развитии пчеловодства в Чечне и Ингушетии отмечали и исследователи XVIII-XIX вв. Р. Ф. Розен11, И. И. Норденстамм12, Н. Ф. Дубровин и др.13 Мед и воск пользовались большим спросом на рынке и составляли для чеченцев и ингушей один из твердых источников дохода. Они служили не только продуктами внутренней торговли вай­нахов, но и вывозились на продажу и обмен за пределы Чечни и Ингушетии.

В рассматриваемое время в Чечне и Ингушетии было много крупных и мелких рек и речушек, а также озер (в горах и на равнине), где имелись прекрасные условия для развития рыболовства. Рыбным промыслом занимались, — как отмечает

Н. П. Гриценко, — повсеместно и горцы, и казаки, и про­мысловые люди; одни в качестве дополнительного источника существования, а другие — для наживы.14 Материалы данного периода сообщают также о том, что чеченцы и кумыки, живу­щие в деревнях Костековской и Андреевской, успешно зани­мались рыболовством на р. Койсу, изобилующей рыбой.15 Дру­гие же источники повествуют о том, что окочане (чеченцы), жившие в городе Терки, часто приезжали в Чечню к своим соотечественникам для продажи рыбы.16

Известно также, что в середине XVIII века казачья вер­хушка прибрала к своим рукам рыбные места на р. Терек, а в конце этого века некие братья Всеволожские получили огром­ные рыбные дачи на Каспийском море. На реке Терек в это время ловилась рыба: белуга, осетр, севрюга, лосось и др.17 Однако при всем этом рыболовство в XVIII веке среди чечен­цев и ингушей еще не носило промышленного характера, и оно выполняло всего лишь роль подсобного промысла незна­чительной части населения.

В XVIII — начале XIX века чеченцы и ингуши занимались также табаководством. Иностранные исследователи-путеше­ственники Л. Л. Штедер, П. С. Паллас и др. отмечали о том^ что вайнахи повсеместно занимались выращиванием табака. Архивные материалы XIX века свидетельствуют также о том, что чеченцы и ингуши выращивали табак специально на про­дажу, и он среди прочих Табаков по своему качеству превос­ходил другие табаки и оценивался на рынке дороже. В специ­ально составленной в Кизлярской гражданской канцелярии в 1795 году "Ведомости…" среди прочих товаров, продавав­шихся в декабре этого же года, перечисляются разных сортов табаки, а именно: калмыцкий стоимостью 10 копеек за 1 фунт; саксонский — 8 копеек за 1 фунт; чеченский — 15 копеек за 1 фунт.19 Надо полагать, что местом продажи вайнахами своего табака в основном являлись российские города Кизляр, Ас­трахань и др.

Немаловажным занятием у чеченцев и ингушей в рассмат­риваемое время являлась и охота. Так же как и у многих на­родов Северного Кавказа вплоть до позднесредневекового периода охота у вайнахов оставалась существенным подспо­рьем к основным занятиям хозяйства — земледелию и ското­водству. Многочисленные археологические находки также свидетельствуют о том, что у предков вайнахов — носителей кобанской культуры — еще в 1-ом тысячелетии до н. э. очень популярна была в хозяйстве охота.20 Известно, что охота на различных диких животных и птиц в различные времена года обеспечивала горца самым необходимым: мясом, шерстью, теп­лыми меховыми шкурками и т. д. Так, в вайнахском фольклоре сохранилось множество преданий о занятиях горцев в про­шлом охотой (о Сеска-Солсе, об охотнике Ахмеде, который кормил охотой 300 человек и др.)21 Дореволюционный иссле­дователь П. Д.Головинский отмечал, что охота у горных жите­лей, лишенных возможности в полной мере заниматься хле­бопашеством, составляет иногда одно из главных средств к существованию. "22

В XVIII — начале XIX века часть населения Чечни и Ингу­шетии занималась горным промыслом, в частности нефтедо­бычей. Наиболее ранние сведения о наличии нефти на терри­тории Чечни и Ингушетии относятся к XVII веку. Известно, что в 1653 году, во время осады Сунженского острога персид­скими войсками, в качестве горючего средства была исполь­зована нефть, добытая, по-видимому, из источников недалеко от аула Мамакай-Юрт. Впоследствии недалеко от него были заложены крепость Грозная, сел. Брагуны и др.23 В 1718 г. по заданию Петра I доктор Готлиб Шобер обследовал на терри­тории нынешней Чечни и Ингушетии нефтяные и целебные, минеральные горячие источники. После него Чечню и Ингу­шетию посетили географ-экономист Иван Кириллов, акаде­мики И. Г. Гмелин, И. А. Гюльденштедт и др. Все они едино­душно отмечали, что выступающая на поверхность нефть ис­пользуется местными жителями — чеченцами и гребенскими казаками — прежде всего для хозяйственных нужд — в качестве осветительного, лечебного и смазочного материала. Как правило, нефтью смазывали горцы и казаки оси телег, сбруи, использовали ее для освещения и в качестве лечебного сред­ства для домашнего скота. В западной части края, на левом берегу р. Сунжи, — писал иностранный исследователь Якоб Рейнеггс, — находится несколько "изобильных черных ключей горного масла (нефти — Ш. А.), которые могут быть весьма полезны для доходов государственные".25

В середине XVIII века из брагу неких и черв ленских не­фтяных колодцев чеченцы и гребенские казаки добывали нефть как для собственного использования, так и на продажу. Исследователь Н. П. Гриценко отмечает, что до последней трети XVIII в. нефтяные источники находились в распоряже­нии чеченских и ингушских сельских обществ, затем они стали собственностью местных и пришлых феодалов, а также русского царизма.26 В конце XVIII века нефтяные источники, — пишет исследователь Л. Н. Колосов, — сделались собствен­ностью уже не жителей, а феодальной кумыцкой фамилии — князей Турловых, захвативших огромные массивы земель и нефтяные богатства на правом берегу р. Терека.27 В это же время нефтяными источниками владела чеченская феодальная верхушка.28 Так, владельцы нефтяных колодцев, распо­ложенных в 10 км от Мамакай-юрта, отдавали их откупщикам, которые платили в казну большие деньги.29

В рассматриваемое время Чечня и Ингушетия также были богаты различными полезными ископаемыми. Горцы издревле были знакомы с добычей всевозможных металлов. Известно, что еще в XVI веке русский офицер Девятко Савельев ездил из Терков покупать свинец в горах Чечни и Ингушетии. По свидетельству известного академика П. Г. Буткова, когда в 1769 г. Российская Берг-Коллегия направила экспедицию для разведки руды в горах, то "кистинцы предлагали свои услуги в сем предприятии".31 Другой исследователь — академик И. А. Гюльденштедт, также находившийся во главе научной экспедиции в 70-х годах XVIII в. в Чечне и Ингушетии, свидетельствует о том, что во время его поездки "показывали ему небольшие штуфы свинцового блеска, медной лазури и медной сини, со вкрапленною серою рудою, которые, по ут­верждению тамошних жителей, были выкопаны возле сего храма".32 Говоря об уезде (обществе — Ш. А.) Мереджой, он замечает, что здесь находятся медные прииски.33 "Свинцовое серебро, содержащее блески и серные колчеданы, появляются в сложной горной породе различными, а особливо четырьмя жилами в Кистинской провинции и в Галгаевском округе при реке Ассае, между деревнями Ассай и Хейрехи (Джейрах — Ш. А.)," — сообщает далее И. А. Гюльденштедт.34

Источники сообщают также, что жители некоторых кис­тинских селений и горной Чечни добывали в небольшом ко­личестве свинец и якобы всесторонние обследования края показали, что на границе Чечни, вблизи кистинской деревни Муцо, очень много серебряной, медной и свинцовой руды.35 По свидетельству исследователя С. Броневского в Ингушевс — ких горах известны следующие руды: свинцовый блеск, мед­ная синь, медная зелень с жилками поблеклой медной руды серебро содержащей, упоминаемые И. А. Гюльденштедтом. И далее этот же автор поясняет, что в "архивах якобы есть све­дения о том, что за несколько лет прежде (в 1767 г.) достав­ленные из Кистинских и Осетинских гор пробы руд в Госу­дарственную Берг-Коллегию признаны в свинце и серебре не уступающими Нерчинским рудам".36

Иностранный путешественник-исследователь Якоб Рей­неггс указывает, что "кистинские, ингушские горы состоят из дикого гранита и камней, покрытых железистой, глинистой и мергелевой землей; недалеко от кистинских границ находится отверстие шириною в 260 футов, наполненное серой и ока­менелой глиной. Из глины изготавливали всякого рода водя­ные и питейные сосуды… К востоку от Ингушетии имелись яшмовые пещеры, где встречались весьма хорошие яшмы с черными, зелеными и желтыми пятнами". Кроме того, извест­

но, что в Ингушетии исследователю Я. Рейнеггсу показывали свинцовую руду, вышедшую наружу.37 Что касается Чечни, то ее горы, по утверждению того же автора, содержат в себе чистую известь, а в длину по всей гористой цепи находятся весьма верные признаки твердого каменного угля. В 25 верстах от р. Сунжи, — утверждает далее Якоб Рейнеггс, — находится "весьма горячий серный ключ", имеется здесь также сера и т. д.38

На территории Чечни и Ингушетии в рассматриваемое время имелись также соляные копи. Вот что сообщает по этому поводу один из западноевропейских путешественников-исследователей П.

С. Паллас. "В землях ингушей, — указывает он, — есть очень мощный соляной источник; его вода, как говорят, столь насыщена солью, что два ведра воды из него дают ведро соли; этот источник небольшим ручейком впадает в р. Фор-тангу.39 Недалеко от чеченского села Даттых, расположенного на р. Мартан, в горах, также находились соляные колодцы, из которых горцы добывали соль" 40

Еще в начале XVHI века на территории Чечни были обнаружены большие запасы горячих минеральных источников, которыми пользовались местные жители. Целебные источники находились недалеко от деревни Девлетгирея (Старый-Юрт) и Исти-су 41

Большой известностью пользовались минеральные воды Горяче вод ского источника вблизи нынешнего селения Старый-Юрт. О лечении некоторых желудочных и простудных болезней этими источниками и минеральными водами в ХУШ в. писал Готлиб Шобер, который в 1717 году был специально командирован в г. г. Астрахань и Терки для изучения свойств воды реки Терека и теплых источников, расположенных в этом районе. По наблюдениям Г. Шобера в этом крае находилось очень много теплых минеральных источников, лечебными свойствами которых горцы пользовались с древнейших времен. Несколько преувеличивая действия данных источников, Г. Шобер пишет: "Приводят много примеров о хромых, слепых, ослабленных и глухих людях, которые употреблением сих теплиц пришли в прежнее здравие…" 42 Издавна предпринимались попытки сделать источники минеральных вод полезными и доступ­ными для всех. Кизлярский лекарь П. Шатилович в конце ХУШ века представил в медицинскую канцелярию проект создания приюта (лечебницы) "для больных желудком", лечащихся "кислыми водами". Но в условиях царской России ни этому, ни другим проектам по созданию минеральных лечебниц в этом крае не суждено было осуществиться.43

После земледелия скотоводство являлось у вайнахов основным занятием. В рассматриваемое время в Чечне и Ингушетии преобладало разведение крупного рогатого скота. Это было связано с оседлым типом земледельческо-скотоводчес-кого ведения хозяйства вайнахов, в том числе и всего населения Северного Кавказа. Скот являлся рабочей силой для обработки пахотной земли, перевозки грузов и людей и давал удобрение для полей. Наибольшее значение в хозяйственном отношении имели волы, являвшиеся у горцев основным видом рабочего скота. Кроме того, вайнахи содержали буйволов, особенно на равнение. Эти животные высоко ценятся в Чечне и Ингушетии, как и во всем Северном Кавказе, так как один буйвол заменяет в работе двух быков, а буйволиное молоко по жирности значительно превосходит коровье молоко.

Скотоводство обеспечивало сырьем большую часть обра­батывающей промышленности, изготовлявшей необходимую одежду, обувь, постельные принадлежности и т. д. К тому же продукты скотоводства имели хороший сбыт на рынке.

Скот в горных районах был, безусловно, местной породы — малорослый и малопродуктивный, что объяснялось суровыми климатическими условиями, бедностью покосов, нехваткой сена в зимнее время в горах и отсутствием правильной селекции. Горный скот был неприхотлив к кормам и прекрасно приживался к местным условия. Как правило, горная корова весила 100-150 кг и давала самое большое — 300-400 литров молока за лактационный пород.1 Несмотря на то, что местные коровы давали мало молока, оно отличалось высокой жирностью. Среди прочих молочных продуктов коровье молоко дополнялось овечьим и козьим молоком. Из молока получали масло и сыр.

Большое значение имело кожа крупного рогатого скота, из которой изготовлялось обувь, конская сбруя. Изделия из кожи крупного рогатого скота ( конская сбруя), а также сыромятную кожу вайнахи продавали за пределы своего района. Рога домашних животных вайнахи использовали для изготовления рукояток ножей, кинжалов, шашек и других костяных поделок.

Скот служил также мерилом стоимости и основной пла­тежной единицей при торговых сделках, уплате калыма, штра­фе за кровь, увечье, бесчестье и т. д. По чеченским и ингушс­ким а датам, как и по адатам других соседних горских народов, при торговых сделках или за преступление расплачивались скотом. Так, при выдаче девушки замуж платили "калым" от 12 до 21 коровы, в зависимости от принадлежности невесты к знатному (богатому) или же бедному роду. За убитого мужчину, если произошло примирение кровников, род­ственники убийцы платили 130 коров, а за женщину, хотя это бывало и редко — 90 коров. За легкое ранение головы виновник должен был платить пострадавшему 1 барана и "доктору" полагалась плата баранами за лечение пострадавшего. В пользу того, что в прошлом скотоводство играло весьма важ­ную роль в хозяйстве чеченцев и ингушей, говорят не только различные документальные источники, но и народный фоль­клор. Так, герои исторических легенд и преданий "или сами пасли стада, или так или иначе оказывались связанными со скотоводством" ,3

На развитие скотоводства у чеченцев и ингушей в рассмат­риваемое время указывают не только русские, но и иностран­ные исследователи-путешественники. Так, например, И. А. Гюльденштедт сообщал, что "занятие их (вайнахов — Ш. А.) состоит, как у всех северокавказских народов, в скотовод­стве".4 Другой иностранный исследователь Л. Штедер, побы­вавший в конце XVIII века в Чечне и Ингушетии, отмечал, что все население вокруг Назрани имело значительное количество скота. О карабулаках Л. Штедер также сообщал, что они разводят крупный рогатый скот и лошадей.5

В разных географических зонах — горной (высокогорной) и равнинной (предгорной) развитие скотоводства в чеченских и ингушских обществах шло неравномерно. Так, например, крупный рогатый скот местные жители разводили в горах меньше, чем мелкий рогатый скот. Быков содержали столько, сколько требовалось для полевых работ, и оценивались они высоко. С переселением на плоскость горцы стали широко использовать для развития скотоводства равнинные террито­рии по рекам Сунжа и Терек вплоть до самого Кизляра. Наряду с земледелием для развития скотоводства равнинные пастбища использовали и живущие в горах чеченцы и ингуши. Только в летние месяцы скот выпасался в горах, а все остальное время года его перегоняли на равнины. Эти пастбища являлись основной кормовой базой в развитии скотоводства местного населения.

Говоря о развитии скотоводства в Чечне и Ингушетии, по­чти все источники XVIII-XIX вв. единодушны в том, что в гор­ных обществах условия хозяйственной жизни вайнахов суще­ственно отличались от равнинных и основным занятием насе­ления являлось скотоводство.6

В документах конца XVIII — нач. XIX в. отмечалось, что многие чеченцы-кистинцы, живущие в Тушетии, занимаются скотоводством, изготавливают сыр и масло. В описании быто­вой и хозяйственной жизни общества Галгая отмечается, что из-за малоземелья, каменистого грунта и сурового климата они испытывали недостаток в хлебе и поэтому выменивали зерно на масло, мед и овец у равнинных жителей Ингушетии. Однако, как замечает далее автор, в целом жители Галгая за­нимались скотоводством, разводя крупный рогатый скот. Луч­шие свои пастбища галашевцы имели близ деревень на правой стороне р. Ассы. Зимой скот содержали на заготовленном фураже.7 Дореволюционный исследователь А. Зиссерман, рас­сказывая о горном селении Цахиль-Гой, общества Майсты, отмечает, что его жители не имели пастбищ.8 По всей вероят­ности, автор А. Зиссерман имел в виду недостаточное количе­ство пастбищ, а не полное отсутствие их в данном обществе.

Несмотря на то, что существует немало свидетельств о том, что скотоводство у жителей горной Чечни и Ингушетии в рас­сматриваемое время носило преобладающий характер, вместе с тем отдельные исследователи отмечали, что скотоводство

здесь не получило широкого развития из-за ограниченных площадей для покосов и пастбищ.9

Как известно, с переселением горцев на равнины создаются возможности для освоение свободных пастбищных земель и увеличения воспроизводства скота за счет расширения кор­мовой базы. Скотоводство на равнине также приносило из­лишки мяса, молока, мосла, сыра и т. д. а также кожу и шерсть для одежды. Развитие скотоводства явилось важным условием развития земледелия, поскольку для последнего крайне необходимо была тягловая сила, особенно ввиду применения в земледелии громоздкого деревянного передкового плуга.

С целью улучшения породности скота чеченцы и ингуши приобретали коров, быков и овец у соседних северокавказских народов, а также у терских и гребенских казаков на Чер- вленском меновом дворе.10

Ошибочно утверждение Я. Штелина о том, что чеченцы яко­бы ведут кочевой образ жизни, и оно никак не согласуется с сообщениями документальных источников XVIII-XIX вв.11 Известно, что в основе развития скотоводства у народов Се­верного Кавказа, в том числе у чеченцев и ингушей лежала отгонная система хозяйства, которая давала возможность эф­фективного использования кормовых ресурсов и климатичес­ких условий природных зон — степной, предгорный и горный. Годовой цикл отгонной системы начинался, как правило, вес­ной, когда скот выгоняли из зимних стоянок на пастбища. Степи Предкавказья представляли ценные пастбища в весен­ние, осенние и даже в зимние времена, так как в малоснежные теплые зимы скот мог добывать себе подножный корм до самого декабря месяца включительно.

Отдельные дореволюционные авторы дают самые разноре­чивые сведения о развитии скотоводства в плоскостной Чечне и Ингушетии. Так, если судить по личным наблюдениям ис­следователя Голеницева-Кутузова, то на тучных чеченских лугах паслись многочисленные стада, которые с каждым годом все увеличивались.12 Рост поголовья скота в первую очередь следует, по-видимому, связывать с расселением вайнахов на равнинной части Чечни и Ингушетии. Другой дореволю­ционный автор утверждает, что чеченцы до 1840 г. были бо­

гаты скотом. Исследователь А. И. Ахвердов о присунженских и притеречных чеченцах писал, что главное богатство их со­стоит в овечьих стадах.13 Об ингушах сообщалось, что все на­селение вокруг Назрани, проживавшие в 93 небольших селе­ниях, имели значительное скотоводство, в том числе и круп­ный рогатый скот, выпасаемый ими в окрестностях селений. Отмечалось также, что разведением крупного рогатого скота занимались и жители карабулакского общества — орстхойцы.14

Академик Фальк, побыпавгпий в 1773 г. в Кизляре, Брагу — нах, Новогладовской и других местах, отмечал, что жители Брагунов имеют много скота, а тем более хороших лошадей. Далее он же сообщает, что в деревне князя Девлет-Гирея Чер­касского (впоследствии с. Старый-Юрт ) у жителей также много скота. Последнее утверждение автора вполне подтвер­ждается и сведениями за 1-ую четверть XIX века.15 Кроме того, известно, что чеченцы и ингуши, жившие на равнинных земля, содержали в небольшом количестве буйволов. Это подтвер­ждает дореволюционный исследователь И. И. Норденстамм.16 Данные животные, как мы отмечали выше, высоко ценились в Чечне и Ишугнетии. В целом же, как видно, скотоводство на равнинной части Чечни и Ингушетии было развито значитель­но лучше, чем в горах.

Утверждение отдельных авторов о том, что жители Чечни и Ингушетии как в горах, так и на равнине имели у себя много скота, следует отнести, на наш взгляд, к имущему слою вай — нахского общества. Пастбища являлись общетайповой соб­ственностью чеченцев и ингушей. На этих пастбищах каждая семья могла выпасать неограниченное количество скота. Со временем общетайповые или общинные земли и пастбища переходили в преимущественное владение крупных скотов­ладельцев. Такая форма закрепления тайповых земель и пас­тбищ освящалась адатами горцев.17 Исследователь И. И. Нор­денстамм указывает, что равнинные чеченцы за пользование горными пастбищами уплачивали владельцам этих пастбищ — "ламараяль" хлебом и другими продуктами.18 В данном случае автор, по-видимому, имеет в виду время еще до захвата владельцами общетайповых пастбищ и земель.

Безусловно, наличие в Чечне и Ингушетии зимних и лет-

4. Ахмадов Л. Ш.

97 них пастбищ давало возможность горцам расширять отгонное животноводство. Горные пастбища зачастую принадлежали богатым скотовладельцам, живущим на равнине, и они в горах устраивали специальные пастбища для скота — кутаны. Так, исследователь А. П. Берже сообщает, что в летнее время стада рогатого скота, которые принадлежали Малой Чечне, паслись на пастбищных горах Ауховского общества. Мелкие скотовладельцы подпадали в зависимость от крупных, в руках которых в сущности и сосредотачивались пастбища и большое количество скота. В качестве платы за пастбища мелкие скотовладельцы отдавали свой третий приплод крупным ско­товладельцам.19

Для зимовки скота горцы-скотоводы, как правило, регу­лярно заготавливали сено в горах. О заготовке сена горцами указывает исследователи-современники. Заготовка сена в горных условиях нередко связана была с большими трудно­стями и опасностью. Горцы косили сено на высоких склонах гор, здесь же связывали его в снопы и скатывали вниз, а оттуда привозили домой на арбах. Сено косили железной косой длиной более 60 см и шириной лезвия около 3-х пальцев, слегка изогнутой и прикрепленной к специальной ровной палке длиной более 2-х метра, которая одновременно служила и ручкой.20 Заготовка фуража у чеченцев и ингушей в рассматриваемое время служила необходимым дополнением к отгонной системе. Без этих условий развитие скотоводства в Чечне и Ингушетии не достигло бы такого относительно высокого уровня.

Дореволюционный исследователь Д. А. Милютин, который дает сведения о количестве крупного рогатого скота в различ­ных чеченских обществах, сообщает, что в лучшем положении находятся жители равнины, в частности, Надтеречные и присунженские районы. Так, например, только у Надтеречных чеченцев насчитывается более 10 тысяч голов крупного рогатого скота. Следовательно, на каждый двор приходилось, надо полагать, по 5 голов крупного рогатого скота. Здесь, по — видимому, необходимо учитывать, что Д. А. Милютин дает об­щую картину состояния наличия скота во всей Чечне, а сред­ние цифры, приводимые им, условны, тем более, что на боль­шей части Чечни считается, — как указывает автор, — богатым тот, у кого две пары быков и пара коров, а "вообще чеченцы очень бедны".21

Одной из самых древних, продуктивных и развитых отрас­лей хозяйства народов Северного Кавказа, в том числе чечен­цев и ингушей, наряду со скотоводством (крупный рогатый скот) являлось овцеводство.22 Овцеводство нашло у вайнахов массовый характер. Овцы требовали меньше ухода, чем круп­ный рогатый скот, были менее прихотливы к корму, их можно было пасти на склонах гор. В условиях Чечни и Ингушетии овцеводством занимались как жители предгорных, равнинных, так и горных, высокогорных районов. О благоприятных условиях горных районов Северного Кавказа для разведения овец в свое время указыпал и О. В. Маргграф.23 Условия Чечни и Ингушетии вполне способствовали широкому развитию овцеводства, нисколько не мешая земледелию.

Известно, что на протяжении столетий мелкий рогатый скот (овцы) давал горцам все необходимые мясомолочные продук­ты, а также шерсть и кожу для одежды и обуви. Из овечьего молока горцы делали сыр. Горский сыр был хорошего каче­ства, хотя и несколько соленоват. Овцы являлись у чеченцев и ингушей главным богатством. Они обменивали их у равнин­ных горцев и даже у соседних народов на различные хлопча­тобумажные ткани, полотно, ситец, медную и железную посу­ду, хозяйственные инструменты, соль, зерно и т. д.

О развитии овцеводства в горной и равнинной зонах Чечни и Ингушетии в прошлом подтверждают разнообразные источники и литература. Так, например, иностранный иссле­дователь — путешественник Ю. Клапрот, побыпавший в 1807- 1808 гг. в селении Балта недалеко от Больших Ингушей, от­мечал, что ниже селения Балта находится небольшая равнина, где ингуши выпасают летом своих овец и за это выплачивают небольшой налог старейшинам осетинской фамилии Темир — Султан-Илальди, которым принадлежит это селение.24 Представитель русской администрации на Кавказе в начале XIX века отмечал, что у горных чеченцев хорошо было разви­то овцеводство, причем "овец много и они хорошей породы".25 Другой иностранный исследователь-путешественник К. Кох, посетивший в начале прошлого столетия в числе других на­родов Северного Кавказа чеченцев и ингушей, указывал, что ингуши, живущие по одну сторону Конкура на красивом плос­когорье, летом спускаются в долину Терека, где пасут свои стада… И далее автор сообщал, что в 28 селениях и поселках живут ингуши и осетины, занимая все более или менее ровные места и выпасая в течении лета небольшие стада (овец — Ш. А.) на богатых травой горных лугах…26 Известный дорево­люционный исследователь С. Броневский отмечал, что на рав­нине по рекам Сунжа и Терек, "больше держат овец, нежели крупный рогатый скот".27

В рассматриваемое время среди местных жителей Чечни и Ингушетии славились черкесская и калмыцкая породы овец, их чеченцы и ингуши охотно разводили у себя. Заимствуя у русских поселенцев, а также у терских и гребенских казаков, чеченцы и ингуши разводили у себя овец тонкорунной поро­ды.28 Разводили они и менее ценные степные породы овец.

В конце XVIII — нач. XIX в. в чеченских и ингушских об­ществах были такие хозяйства, в которых насчитывалось до несколько сот и тысяч голов мелкого рогатого скота (овец). Так, по данным Д. А. Милютина у одних Надтеречных чечен­цев насчитывалось более 200 тысяч овец и, следовательно, на каждый двор в среднем приходилось около 100 овец.29 По со­общению А. И. Буцковского, чеченцы платили кумыкам дань овцами и основу пищи горцев составляли большей частью продукты животноводства.30 Судя по тому, что горцы должны были на землях своих князей и владельцев отрабатывать по одному дню во время сенокошения, посева и жатвы, надо по­лагать, что вайнахская имущая прослойка содержала в боль­шом количестве мелкий рогатый скот и имела в собственности пастбищные и пахотные земли.

В своих многочисленных рапортах и докладных царские офицеры в начале XIX века приводят разнообразные сведения о состоянии овцеводства как в горной, так и на равнинной части Чечни и Ингушетии. Кизлярский комендант А. И. Ахвердов в 1804 г. отмечал, что ичкеринцев основное хозяй­ственное занятие овцеводство. Относительно карабулаков, про­живавших в ХУШ веке ближе к горам, в верховьях реки Сун­жи, и горных ингушей, кистов А. И. Ахвердов сообщал, что они имели большие овечьи стада.31 Автор Р. Ф. Розен о чечен­цах, живущих на Тереке и на равнинах рек Сунжи и Аргуна, указывает, что они более занимаются овцеводством. Отмечая о занятии овцеводством ичкеринцев и жителей общества Ча — буртлы (Чеберлой — Ш. А.), русский офицер, барон Р. Ф. Розен сообщает, что они (общества) изобилуют пастбищами, как в летнее время, так и в зимнее время, пригодными для выпаса овец, которых горцы разводят довольно много.32 В одном из показаний узденя А. Агаева в Кизлярскую гражданскую кан­целярию в 1748 году о положении в Чеберлоевском обществе, в частности, сообщалось о том, что во многих горских усадь­бах жители весьма богаты скотом: "яко то овцами, коровами, пчелами и хлебом", и старожилы не припомнят случая, чтобы когда-либо был большой падеж скота.

Судя по источникам, в равнинных обществах Ингушетии овцеводство развивалось далеко неравномерно. Так, например, в начале XIX века население общества Галгая только отчасти занималось разведением овец. Десять галашевских селений Ингушетии, в числе которых были галгаевские селения Мужичи, Нижний Алкун и карабулакские селения (например, Верхний Алкун) занимались преимущественно овцеводством. Материалы конца XVIII — начала XIX века убеждают нас в том, что карабулаки (орстхойцы), спустившись с гор на равнину и в предгорья, стали заниматься разведением мелкого рогатого скота. В целом, горное овцеводство у чеченцев и ингушей по своему удельному весу среди других нагорных районов Северного Кавказа занимало значительное место. Это доминирующее положение стадного овцеводства в хозяйствах горных жителей Чечни и Ингушетии сохранилось и в XVIII — нач. XIX века. Кроме того, в рассматриваемое время как в горах, так и на равнине чеченцы и ингуши разводили также много коз.

Известно также, что чеченцы и ингуши также, как и другие народы Северного Кавказа, издавна занимались коневод­ством.35 Коневодство было развито у чеченцев и ингушей как в горах, так и на равнине. Судя по источникам, население гал- гаевского общества (горной Ингушетии) имело в личных хо­зяйствах лошадей. По сообщению того же источника, галга — евцы, куда входила часть галгаевских поселений (Мужичи,

Нижний Алкун), так же имели у себя в большом количестве лошадей.

В рассматриваемое время коневодство в Чечне и Ингушетии в основном носило экстенсивный характер — чеченцы и ингуши еще мало культивировали выведение новых пород лошадей. Дореволюционный исследователь И. И. Норденстамм отмечал, что чеченская порода лошадей не славится на Кавказе, а потому чеченцы-наездники предпочитают покупать лошадей в Кабарде или в других местах, а также чаще они приобретают их на Кавказской Линии и у кумыков.37 Профессор Н. П. Гриценко пишет, что чеченцы предпочитали лошадей черкесской породы.38 Использование чеченцами и ингушами лошадей кабардинской породы, акклиматизировавшихся в местных условиях Северного Кавказа, следует относить, на наш взгляд, к более раннему периоду, нежели к XVIII веку.

Известно, что лошади местной породы у чеченцев и ингушей были невелики ростом. Они постоянно передвигались по горам, хорошо преодолевали горные переходы и были очень выносливы. О развитии коневодства в Чечне указывает дореволюционный исследователь К. Самойлов. По его свидетельству равнинные чеченцы почти все имели лошадей, в то время как в горах лошадь являлась редкостью и ее могли иметь только люди богатые.39 По — видимому, утверждения К. Самойлова о наличии одной или двух лошадей в каждом хозяйстве относятся к жителям Надтеречных и присунженских вайнахских селений. Кроме того, наличие почти у всех равнинных чеченцев лошадей в рассматриваемое время объясняется, во-первых, расширившейся сферой торговой жизни вайнахов как внутри Чечни и Ингушетии, так и за их пределами, с соседними народами; во-вторых, происходившими в это время глубокими социально-экономическими процессами в вайнахском обществе, приводившие к имущественному неравенству.

Дореволюционный исследователь А. П. Берже указывает, что в летняя время большая часть табунов лошадей, принадлежавших жителям Малой Чечни, выпасалась на горных пастбищах Ауховского общества.40 Естественной базой расширения поголовья лошадей у чеченцев и ингушей являлось развитие кошевой системы коневодств. Профессор Е. И. Крупнов считает, что широко практиковавшаяся кошевая система ско­товодства у народов Северного Кавказа связана с развитием коневодства.41

В конце XVTII — начале XIX в. по сведениям иностранного исследователя-путешественника Ю. Клапрота у чеченцев и ингушей в горах большое место в хозяйственной жизни занимали такие животные, как ослы и мулы.42 Дореволюционный исследователь И. И. Норденстамм также указывает, что горные жители Чечни держат много ослов, а в некоторых местах имеют мул 43 Безусловно, ослы и мулы также как и волы, использовались горцами в качестве тягловой силы в хозяйстве.

В рассматриваемое время в Чечне и Ингушетии их жители разводили также и домашнюю птицу: на равнине и предгорьях — кур,

^ 44

гусей, уток и индеек, а в горах — кур.

Подводя итог, следует отметить, что наряду с земледелием у чеченцев и ингушей в указанный период относительно быстрыми темпами развивалось скотоводство и, в частности, овцеводство. Это стало возможным благодаря широкому освоению равнинных земель. Наличие зимних и летних пастбищ, а также заготовка фуража в летне-осенее время — все это создавало условия для относительного высокого уровня развития скотоводства у чеченцев и ингушей в рассматриваемое время.

Однако при всем этом основная масса простых горцев, за­нимавшаяся скотоводством, продолжала испытывать большие потребности в продуктах животноводства. Объяснялось это, во — первых, отсутствием правильно организованных условий кормления и содержания скота, системы кочевки и перегона скота на летние пастбища; во-вторых, низкой продуктивностью рогатого скота (овцы в массе своей были здесь грубошерстные, давали небольшой приплод и мало шерсти); в-третьих, отсутствием в достаточном количестве зимних пастбищ и т. д.

В XVIII — нач. XIX в. сельская община у чеченцев и ингу­шей становится главной формой общественных отношений в вольных обществах Чечни и Ингушетии. Сельская община и тайп занимали в это время ведущую роль в системе обществен­но-политического устройства вайнахского общества. Практи­чески и сельская община, и тайп являлись основными облада­телями людских и материальных ресурсов в пределах вольных обществ Чечни и Ингушетии. Само существование вольных обществ было обусловлено прочностью тайповых отношений в сельских общинах. Сельская община у вайнахов возникла, естественно, задолго до XVIII века. Она существовала, безусловно, еще в период раннего средневековья. В рассмат­риваемое время сельская община чеченцев и ингушей состояла из представителей различных тайпов (группа кровнород­ственных семей).

Известный дореволюционный этнограф М. Ковалевский, изучавший дагестанский джамаат, пришел к выводу, что он (джамаат) состоял из родов, т. е. токхумов. На этой основе М. Ковалевский утверждает, что общественный строй в Дагестане в XIX веке является якобы совокупностью сельских родовых общин.32

В понимании некоторых дагестанских исследователей тер­мин "джамаат" в рассматриваемое время обозначает "сельская община". В Чечне и Ингушетии в XVIII веке термин "джамаат" с его социальным и общественным понятием вообще не существовал. Но зато здесь в это время с идентичным содер­жанием и понятием функционирует сельская община, состоя­щая из представителей различных тайпов (кровнородственных семей).

Однако, надо отметить, что М. Ковалевский ошибочно счи­тает, что род и тукхум одно и то же. Безусловно, его ошибоч­ные взгляды на этот счет не разделяет дагестанский ученый Р. М. Магомедов, замечая, что тукхум в своей основе был не родом, а семейной общиной.33

Отметим здесь также, что вайнахскому понятию рода соот­ветствует слово "ваьр"34 и арабский термин "тайфа" (чеч.) — тайп(а), а термин "тукхум" на вайнахском языке означает — союз или совокупность тайпов (родов). А что касается термина "джамаат", то он как термин сугубо религиозного содержания и понятия существует в вайнахском лексиконе, по-видимому, со времени окончательного утверждения ислама в Чечне и Ингушетии.

Поскольку мы говорим о том, что в рассматриваемое время вайнахская сельская община представляла тайповое объе­динение и состояла из представителей различных тайпов, то перед нами, естественно, встает вопрос, а какая же существо­вала в этих общинах форма земельной собственности на сред­ства производства?

Проанализированные нами материалы по проблеме соци­ально-экономического развития Чечни и Ингушетии в XVIII

— нач. XIX в. не дают нам никаких оснований находить в вай­нахских общинах этого периода каких-либо признаков суще ствования первобытнообщинного строя. Более того, нет сколь ко-нибудь даже косвенно подтверждающих материалов, не говоря уж о конкретных свидетельствах, доказыпающих, что вайнахская сельская община в рассматриваемое время явля лась родовой общиной, т. е. первобытно-родовой общиной. Поэтому на сегодняшний день нет никаких оснований назы вать вайнахскую сельскую общину первобытно-родовой об щиной.

Утверждая данный тезис, мы исходим из того, что в XVTII

— нач. XIX в. в вайнахских сельских общинах отсутствовала общественная собственность на средства производства. Основ ная часть общинных земель уже давно находилась в руках отдельных членов тайпа и отдельных тайповых семей. В рас сматриваемое время существовали следующие виды собствен ности на землю:

1. Общинные земли, которыми пользовались все члены об­щины. Такими землями являлись в первую очередь пахотные земли, леса, сенокосы и пастбища. Только в некоторых общи­нах в общей собственности находилась часть пахотных земель. Все земли общего пользования ежегодно перераспределялись по жребию между членами общины.35 В целом, в вайнахских общинах наблюдалось постоянное общее пользование пастби­щами, сенокосами и лесом.

2. Тайповые земли, которые являлись одним из видов соб­ственности внутри сельской общины. Каждый тайп имел свои пахотные и пастбищные земли. Эти земли у вайнахов называ­лись "тайпанан латташ" (тайповые земли), "тайпанан лаьм — наш" (тайповые горы) с пастбищными и сенокосными угодья­ми и т. д. Исследователь И. М. Смирнов в качестве таковых на­зывает: Щонтаройн лам, Белгіатойн лам, Эрсанойн лам, Бе — нойн лам, Билтойн лам, Зандакъойн лам, Ишхойн лам, Пордалойн лам и т. д., а также пастбища горных хребтов… Следы существования таких земель мы наблюдаем и в поздней­шее время.

3. Мечетские земли (вакуф). — маьждиган латта (чеч.) — со­ставлявшие пахотные и пастбищные земли, которые принад­лежали мечетям. Мечетские земли обрабатывали и убирали с них урожай члены сельской общины. Доходы с мечетских зе­мель в основном шли служителям сельских мечетей.

4. Земли отдельных членов сельской общины, находивши­еся в их личной собственности. Частновладельческие земли были разной величины по площади, и они не подлежали пе­рераспределению по жеребьевке. Члены сельской общины на своей территории имели право продавать, дарить, завещать, передавать по наследству свои земли и т. д.

Таким образом, существование в XVIII — нач. XIX в. на территории сельских общин различных форм земельной соб­ственности — свидетельство о далеко зашедших социально — экономических отношениях в вайнахских вольных обществах. В сельских обществах имелись разные формы земельной соб­ственности. Наряду с общественной и коллективной собствен­ностью существовала и частная. Вместо коллективного труда в обществе использовался индивидуальный труд. Каждый член сельского общества (общины) сам обрабатывал свой участок земли, причем отдельно. Совместная обработка земли всеми членами сельской общины не производилась. Исключением являлся существовавший у вайнахов, так же как и у других народов Северного Кавказа, один из видов коллективной помощи в сельских обществах — "белхи".37

В рассматриваемое время в вайнахской сельской общине мы не застаем ни экономического (имущественного), ни социального равенства, свойственного первобытному обществу. Поэтому мы не можем утверждать о том, что сельская община вайнахов являлась родовой общиной, т. е. первобытной общиной. Сельская община вайнахов, состоявшая из тайпов (группы кровнородственных семей), теперь выглядела иначе. В связи с изменениями в форме собственности на землю изменились в ней и экономические отношения. Одни таиповые семьи становились богатыми, а другие — бедными. Выделившаяся из нее сельская общинная знать (старейшины, баьччи, тамады, тайпов, кадии, муллы и т. д.) систематически расширяли свои земельные участки за счет ущемления прав и интересов основной массы вайнахских общинников — крестьян.

§ 1. Источники и литература о землевладении и землепользовании чеченцев и ингушей

Чрезвычайно сложным, но актуальным на сегодняшний день остается вопрос о формах землевладения и землепользования чеченцев и ингушей в рассматриваемое время. Ни в архивных материалах и опубликованных источниках, ни в исторической литературе по XVIII веку нет конкретных сведений о формах землевладения и землепользования вайнахов, а в дореволюционной историографии по данному вопросу существуют разнообразные суждения авторов Грабовского Н. Ф., Ковалевского М. М.1 и др. Однако они в большинстве своем весьма противоречивы и недостаточно убедительны в своих доводах.

Исключением в этом плане является научная работа совре­менного вайнахского этнографа И. М. Саидова по данной теме, опубликованная в Материалах научной сессии по вопросам развития истории дореволюционной Чечни и Ингушетии.2 Надо отметить, Саидов И. М. на протяжении многих лет скрупулезно собирал в республике полевые этнографические материалы по данной проблеме и, тщательно проанализировав и сопоставив их с разнообразными высказываниями дореволюционных авторов XIX — нач. XX в., впервые высказал свою особую точку зрения о формах землевладения вайнахов в XVIII-XIX вв.

В плане исследуемой темы большого внимания заслуживает также диссертационная работа другого известного в республике этнографа С. А. Хасиева, в которой рассматривается проблема развития земледелия вайнахов в XIX — нач. XX в.3

В начале 80-х годов XX столетия был создан обобщающий труд известного кавказоведа Б. А. Калоева, в котором рассмат­риваются также £юрмы землевладения вайнахов как в горах, так и на равнине.

Мы же ставим своей задачей, используя все доступные нам источники и литературу как дореволюционных, так и совре­менных авторов, показать существование разнообразных форм

собственности на землю у горных и равнинных вайнахов в XVIII — начале XIX века.

К сожалению, из-за отсутствия прямых источников и ли­тературы о формах землевладения и землепользования вай­нахов в XVIII — нач. ХЕХв. нам приходится прибегнуть к рет­роспективному методу анализа материалов XIX — нач. XX в. Как известно, еще в далеком прошлом чеченцы и ингуши, жившие в горах, успешно занимались земледелием и ското­водством. Большое внимание уделяли горцы развитию пашен­ного земледелия и отгонного животноводства. Это подтверж­дают и устные предания, и следы террасного земледелия, и археологические материалы (фигуры и рисунки домашних животных, их кости, специальная посуда, жернова и т. д.), а также топонимические и другие этнографические данные, которые сегодня позволяют безошибочно утверждать, что даже в довольно отдаленные времена пахотные участки земли, скот, сенокосы, основные пастбища и даже местами леса являлись частной собственностью малой семьи вайнахов.5

Говоря же о более позднем времени, т. е. о XVIII-XIX вв., известный этнограф И. М. Саидов замечает, что землю вайна — хи могли продать, дарить, давать в качестве приданого, отда­вать в залог, отнять в качестве штрафа и т. д. Горцы очень ра­чительно и бережно относились к каждому клочку земли; его вовремя пахали, удобряли, пололи; искусственно создавали террасы. На каменистые почвы горцы сами наносили в мешках землю, чтобы сделать их плодородными. И, естественно, в горах маленький клочок плодородной земли стоил очень до­рого. Как правило, большинство общих пастбищ горцев со-

ставляли расположенные далеко от населенных пунктов вы­сокогорные пастбища вайнахов, как, например: Щонтарой лам, Белгіатойн лам, Эрсанойн лам, Бенойн лам, Билтойн лам, Зандакъойн лам, Ищхойн лам, Садойн лам, ГЕордалойн лам и т. д., а также пастбища горных хребтов, которые неудобно было делить, поскольку на их склонах произрастала трава в разное время в зависимости от времени таяния снега здесь. Кроме того, недалеко от больших населенных пунктов иногда ос­тавлялись неплодородные, каменистые места в качестве вы­гона для небольшой части скота односельчан, в частности, для маленьких телят и немногих дойных коров. Согласно устано­вившемуся порядку богатым людям не дозволялось пользо­ваться общими пастбищами больше, чем другим жителям, кроме как за дополнительную плату, которая устанавливалась сельскими старейшинами. В Чечне и Ингушетии в рас­сматриваемое время известны случаи, когда во многих горных селениях или обществах, как, например, в Чеберлое, Га — ланчоже и т. д. все прилежащие земли, кроме священных рощ, были поделены между собой вайнахскими семьями. Каждая семья выпасала свой скот только на своем участке или же иног­да, как в XVII веке, создавала на сезон или на несколько лет соседское или родственное скотоводческое объединение "мат" (стадо, стоянка скота) в составе двух или трех семей. Жители этих селений даже на водопой водили свой скот через особый длинный коридор, огороженный с обеих сторон каменной или плетенной оградой, или же гнали скот по дну канавы. "Обы­чаи, связанные с частной собственностью на землю, — указы­вает далее И. М.Саидов,- запечатлены во многих преданиях".7 Заслуживает также внимания приводимое в работе И. М. Саидова предание вайнахов о существовании в прошлом в Чечне земельной реформы, т. е. о земельной переделке. По от­рывочным сведениям вайнахских старожилов в прошлом (надо полагать, в XVII-XVIII вв. — Ш. А.) между частными участками горцев границы проводились торжественно, с выполнением каких-то обрядов, которых они не помнят, и с принесением "тяжелых клятв". При этом, следует отметить, что по устанав­ливаемой новой границе участков земли носили огромный медный котел, в котором сразу можно было сварить двух бы-

ков. На каждой меже устраивался общественный пир (той — Ш. А.). Передел земли, по всей вероятности, организовывал и проводил Совет старейшин. По преданиям, записанным И. М. Саидовым в бывшем Галанчожском районе в 1961 г. ив Дже — раховском ущелье в 1962 г., каждый вайнах хорошо себе представлял и строго соблюдал священную границу земельного владения каждого собственника. Так, например, на землях темного цвета, как правило, в качестве межевого знака ставился светлый, белый камень, а на землях светлого цвета —

черный камень.8

В XVIII — нач. XIX в. чеченцы и ингуши в большинстве своем переселились на равнинные земли по Тереку, Сунже и Аргуну, образуя первоначально небольшие компактные села из отдельных более или менее известных одноименных тайпо — вых (родовых) обществ. Причем некоторые села на равнине сохранили за собой названия тех тайпов, родоначальники которых являлись основателями тех или иных сел в горах. Между прочим, каждое такое вновь образовавшееся село или общество само устанавливало между собой границы своего землевладения. Специальной общественной власти для уста­новления границ землевладения ранее не существовало. Точно также не существовало специального правила для отвода земли для вновь поселяющихся. "Всякий первоначальный поселенец, — указывает Н. С.Иваненков, — отделясь по какой — либо причине из существовавшего рода, занимал свободную землю в той мере, сколько ему нужно было для жизни вновь зародившегося рода, при существующей системе хозяйства".9 Как отмечают местные историки, у чеченцев, проживающих в Нагорной полосе, издавна существовали различные формы поземельных отношений. Здесь до окончательного ус­тановления царского колониального режима существовали еще старые землеустроительные традиции. "На протяжении веков у горцев существовал обычай, — пишет Н. П. Гриценко, — по которому пастбищные угодья являлись общинной соб­ственностью, а пахотные, усадебные и покосные земли были на правах частной собственности…, обработанные семьей и родом земли переходили из поколения в поколение на правах частной собственности, с чем не хотело считаться самодержа­

вие".10 Известный кавказовед Н. А. Тавакалян указывает, что испокон веков в Чечне и Ингушетии существовали две формы собственности на землю: тайпово-общинная и частная. Пос­ледняя форма собственности делилась на два вида: индивиду­ально-крестьянская, основанная на личном труде членов семьи крестьянина, и феодальная, где эксплуатировался труд всех феодально-зависимых категорий крестьян.11

Всесторонне изучив вопрос о развитии феодальных отно­шений в истории ингушского народа, профессор Б. В. Скитс­кий приходит к выводу о наличии в Ингушетии условий для раннего развития наследственного владения землей. "Право давности владения, как основы приобретения права владения землей или потери такого права, — указывает он, — обычное право горцев вообще и ингушей в частности не знает; владелец никогда не терял своего права на землю, как бы долго он ею не владел, и никто другой не имел права ее занять. Поэтому, когда двор или вяр переселялся в другую местность, члены его не теряли права собственности на оставленную землю, а отдавали ее в пользование оставшимся родственникам и получали от них плату (бер)".12

Точка зрения о наличии частной собственности на землю у чеченцев и ингушей в рассматриваемое время разделяется и другими современными исследователями. Так, известный кав­казовед Б. А. Калоев в начале 60-х годов XX века писал о том, что у горцев в частном владении находились как пахотные, так и покосные земли, а общинное землевладение составляли пастбища и лесные угодья. Только во второй половине XIX века, — считает автор, — этот порядок был несколько изменен. Пахотные и покосные земли стали теперь делить периодичес­ки между жителями сельских обществ на подымные паи.13 В начале 80-х годов XX столетия профессор Б. А. Калоев в своем фундаментальном труде, специально посвященном развитию земледелия у северокавказских народов в дореволюционном прошлом, указывает, что у народов Северного Кавказа сложились две формы землевладения: частная — в горах и об­щинная — на равнине. Общинное землевладение появилось у горцев несколько позднее, в основном после их переселения на равнинные земли.14

Многие дореволюционные авторы также считали, что у чеченцев и ингушей существовали только две формы собственности на землю. Так, например, исследователь Н. Ф. Грабовс-кий, изучавший экономический быт горных ингушей, писал, что у них "земля в участке разделяется на частную и общественную собственность: К первой принадлежат пахотные участки, лесные дачи, а ко второй — выгоны и во многих местах покосные земли и леса".15 Солидарен с ним и другой дореволюционный автор Н. Н. Харузин, который считает, что только пастбища и леса "находились в общем владении", и "каждый двор может высылать на эти пастбища сколько ему угодно голов скота".16

Другой дореволюционный исследователь Н. С. Иваненков, изучив в основном экономический быт горной части Чечни, где, на наш взгляд, традиционные формы поземельных отно­шений к указанному времени сохранились почти в неизмен­ном виде, приходит к выводу, что право частной собственнос­ти на землю установилось у чеченцев и ингушей с давних вре­мен.17 Мы разделяем точку зрения Н. С. Иваненкова относи­тельно поземельных отношений у горных вайнахов в рассмат­риваемое время и считаем своим долгом подробно остановиться и проанализировать взгляды автора по данной проблеме. Прежде всего, автор отмечает, что в результате неимоверно большого и тяжелого "физического труда целой жизни главы семьи" и ее членов на заброшенных и диких местах горцами создавались искусственные пашни, которые, естественно, после смерти главы "переходили во владение к прямым продолжателям рода главы и притом, по мужской линии". Так возникло право исключительного владения занятыми участками земли. Данные земельные участки (пашни) назывались и являлись собственностью главы семьи или самого рода "до-лахь кха" (чеч.) — собственный загон и "долахь цана"(чеч.) -собственный покос. Такой вид землевладения существовал почти во всех горных вайнахских обществах.18

Наряду с исключительным правом бессрочного владения землей в рассматриваемое время у горцев существовало так­же право распоряжения ею. Это право в действительности существовало во всех обществах и возникло оно, "когда нача-

лось и самое исключительное пользование разработанными участками" земли. Если убийца, например, избегая кровной мести родственников убитого, уходил из общества куда-либо в другое общество, то остающейся свободной землей по суще­ствующему праву завладевали ближайшие родственники уби­того.19

Другим поводом возникновения права распоряжения зем­лей являлось свободное переселение из одной местности в дру­гую целой группы родственников или только части их. В этом случае родовые участки земли отдавались навсегда за услов­ленное вознаграждение другим каким-либо имуществом бли­жайшим родственником, а если никто из них не пожелает взять ее, то посторонним лицам из того же общества.

Следующей ступенью развития права распоряжения, как отмечает автор Н. С. Иваненков, являлась обязательство отда­чи земли "владельцам ее в бессрочное условное пользование другому лицу за взятие у него взамен какой-либо вещи из дви­жимого имущества, как, например: хлеб, скот, лошадь, одежда и пр. Такое обязательство у вайнахов называлось "караэц-на" и заключалось в том, что до тех пор, пока должник не вернет взятую вещь или деньги, заимодавец не возвращал землю и пользовался ею. Данное обязательство переходило к наслед­никам обеих сторон. Право распоряжения возникло у горцев в далекие времена, Причиной тому служила нужда одного человека в тех вещах или предметах, которых невозможно было приобрести за короткое время личным трудом, а также потребность в деньгах для разных надобностей; например, падеж скота мог сделать временно ненужным часть земли, и она отдавалась в залог за скот. Кроме того необходимость жениться также вынуждала заложить землю и приобрести средства на уплату за жену; неурожай в году также вынуждал закладывать землю за скот или хлеб; выбывание из общества главы семьи на некоторое время также становилось причиной отдачи земли другому человеку в бессрочное пользование за плату; бывали также случаи отдачи земли в залог в виде возмездия за совершенное злодеяние. Как замечает сам Н. С. Иваненков, в этом деле наблюдалось такое общее правило: кто уходит из общества на время, тот закладывает землю, а тот, кто уходит из общества навсегда, тот продает ее.20

Как известно, залог земли являлся только переходной сту­пенью к праву отчуждения ее навсегда. Первоначально право отчуждения было вызвано оставлением навсегда своего обще­ства владельцем земли. В этом случае хозяин земли мог при­бегнуть к купле-продаже ее, т. е. к свободной продаже, а в дру­гих случаях жизни, преимущественно таким, которые вызы­вали отдачу данной земли в залог. Трудно сказать, в какое время возникли среди вайнахов сделки купли-продажи земли. Не сохранились об этом какие-либо записи. Все сделки, по — видимому, совершались на словах. Однако несмотря на это, можно предположить, что данное право возникло у вайнахов очень давно.

Наряду с существовавшими в горных обществах Чечни правами распоряжения горцев своими земельными участками здесь были также ограничения в праве распоряжения ими. Обычай вайнахов требовал от продавцов участков земли, что­бы они сначала предложили своим родственникам купить их. Если они не согласятся купить, то продавец вправе был про­дать их лицам из своего же села. Как правило, большинство вайнахских обществ было против продажи земли посторонним лицам, а некоторые общества вынесли даже запретительные приговоры по этому поводу, т. е. старейшинами отдельных сел было принято постановление, запрещающие продавать родовые участки земли.21

Одним из ограничений в распоряжении участками земли являлось то, что женщины по обычному праву (адату) вайна­хов не могли приобрести их. Хотя по шариату женщина имела равные права в этом отношении с мужчиной. По обычному праву (адату) родовые участки земли должны были перейти в порядке наследования по мужской линии. Так, например, отец не мог распоряжаться участком земли по своему усмотрению, когда у него есть сыновья. По шариату же, напротив, он может этого сделать, особенно тогда, когда сыновья не достигли еще совершеннолетия, которое считалось в условиях Чечни и Ингушетии с 15-летнего возраста. С этого времени сыновья могли предъявлять свои права на родовые участки и родители считали свое право ограниченным. В то же время по обычаю вайнахов отец за непочтительное отношение к нему со стороны сына мог прогнать его, не дав ему участка земли во­обще.22

Во многих вайнахских обществах в рассматриваемое вре­мя, по-видимому, применялись в равной мере как адаты, так и шариат. Руководителями адатов в наследовании земельных участков являлись, как правило, старики, или старейшины сельского общества. Постановления же шариата в жизнь про­водили муллы. Вообще, надо сказать, что со временем распро­странением магометанства в Чечне шла непрерывная борьба между старым, народным законом — обычаем адатов и поста­новлениями шариата,23 указывает исследователь Н. С. Ива­ненков.

Рассмотрим теперь вопрос о том, как трактуется дорево­люционным автором Н. С. Иваненковым проблема существо­вания в Чечне и Ингушетии в рассматриваемое время обще­ственного землевладения и землепользования. К обществен­ным землям автор относит: 1) горные пастбища; 2) выгоны; 3) сенокосы; 4)пашни. Все эти земли принадлежали целым зе­мельным обществам. Но в то время, как пахотными, сенокос­ными и пастбищными горными землями владели и распоря­жались исключительно ближайшие к этим землям селения, отселки и хутора. Право пользования выгонами принадлежало всем селениям данного общества. Под сенокосы в каждом обществе отводились преимущественно такие местности, на которых невозможно было производить распашки. Все сено­косы общества делились на несколько участков, которые на­зывались "купами" по числу групп селений, имеющих близкие хозяйственные или родовые интересы. Участки передавались особыми выборными людьми общества — "куповыми ста­риками". Эти "куповые старики" делили все покосы по селе­ниям, а в селениях — по домохозяйствам. Самое же распреде­ление по домохозяйствам производились по жеребьевке. Все покосы, выделяемые домохозяину, назывались "юьртан юкъ- ара цана". Говоря о пашни, автор отмечает, что существовал пай пахоты, называемый "юьртан юкъара кха". Площади об­щественных распашек были очень малы. Каждый житель стре­мился расширить свои родовые земли путем захвата смежных земель. Мерой пашни служил загон или "кха". "Вообще гово­ря, — замечает Н. С. Иваненков, — что было пережито другими человеческими обществами, то самое наблюдается и в горных обществах Чечни: в развитии права на земли здесь были, есть и теперь еще ступени, начиная от фазы общинных и обществен­ных и кончая формами личного владения и полного распоря­жения землею".24

Известные современные этнографы И. М. Саидов и С. А. Хасиев на основе анализа полевых этнографических матери­алов также приходят к выводу о том, что у чеченцев и ингушей в XVIII — XIX вв. существовали одинаковые формы зем­левладения как в горах, так и на равнине, т. е. частное и об­щинное владение пашнями, сенокосами и выгонами. В част­ности, И. М. Саидов отмечает, что в Чечне и Ингушетии до пре­вращения восточной части Кавказа в колонию царской России господствовала частная собственность на пахотные земли, сенокосы, часть пастбищ и лесов. Общими или запасными оставались в основном высокогорные пастбища, неудобные для использования места (скалистые берега и русла рек и т. д.), ограниченные участки, используемые для пастбищ части скота односельчан и некоторые участки леса. Использование этих общих или неудобных для деления мест регулировалось ста­рейшинами. Каждая малая семья имела право использовать свою долю пастбищ или же получать вознаграждение за пе­редачу своей земли в аренду. "Общинно-передельная система землевладения, — указывает И. М. Саидов, — и примитивная подымная система налогообложения были навязаны чеченцам и ингушам царской Россией (в XIX в. — Ш. А.) и встречала в народе сопротивление" 25

Говоря об освоении чеченцами и ингушами новых земель­ных площадей под искусственные пашни (террасы), С. А. Ха­сиев замечает, что все эти созданные еще до XIX века кропот­ливым трудом землепашца пашни являлись собственностью отдельных владельцев или общин. Этнографические исследо­вания автора позволили увидеть у вайнахов три формы вла­дения пашнями-террасами: 1) общинная (юкъара мохк); 2) частная (долахь мохк); 3) занятая (діалаьцна мохк). "Если бы вайнахам не была известна частная собственность на землю, — указывает С. А.Хасиев, — то не могло быть и речи о купле — продаже (мохк эцар-бохкар), дарении (белла мохк), закладке под залог (закъалтана белла мохк), отдаче земли под аренду на год, два и т. д. с определенной платой (юкъахь лелон белла мохк) 6 и т. д."

Однако есть и другая часть исследователей, в основном до­революционная, которая признает только общинную и совер­шенно отрицает частную собственность на землю. К ним отно­сятся, в частности, авторы Евг. Максимов, Г. Вертепов, Ф. Ле — онтович и т. д. Так, например, исследователь Ф. И. Леонтович говорит, что "право личной поземельной собственности доселе не существует в Чечне, но быстро возросшее народонаселение, показавши ценность пахотных мест, ограничило само собою общее право каждого владеть угодьями". Говоря о правилах и границах землевладения в различных вайнахских обществах или селах, расположенных рядом друг с другом, т. е. по соседству, автор Ф. И. Леонтович замечает, что земли разделялись между этими маленькими обществами или тоху — мами (токхумами), так называли их в Чечне, но однако они не раздроблялись на отдельные участки между членами их и про­должали по-прежнему быть общей, нераздельною собствен­ностью рода. Каждый год, когда наступало время пахать, все члены выходили на свои поля и делили их на столько равных частей, сколько домов насчитывалось в токхуме. Потом уже жребий распределял эти участки между ними. Получивший таким образом свой годовой участок земли делался полным его хозяином на целый год, разрабатывал его сам или отдавал другому на известных условиях или же, напротив, оставлял его неразработанным по своему усмотрению.28

Дореволюционный исследователь Евг. Максимов отмечает, что у чеченцев и ингушей до середины XIX века господ­ствовала общинно-передельная форма землевладения. Он, в частности, используя опубликованный вариант древнего вай­нахского предания о переселении аккинцев с гор на равнины, пишет: "Переселенцы (чеченцы) с благоговением приняли от Бога эти места по праву первого завладения. Первым делом старики сели и, обдумавши все, постановили правила, которые, как завет, перешли до нашего поколения. Относи­тельно владения землей постановлено было так: пастбищные горы, берега рек, выгоны объявлены были общими, недели­мыми (юкъара меттиг); все места, не покрытые лесом (в лес­ной полосе), разделить на разные части и разобрать для пахоты и покосов на один год, а затем ежегодно делить их по жребию, по числу дымов, эти земли будут общественные-делимые (куп)." И, наконец, каждой семье предоставлена была возмож­ность выбрать себе участок леса, по своим силам, и постепен­но валить его, чтобы счистить место для пахоты и покосов. Эти участки, по праву первого завладения, переходили в наслед­ственную собственность под названием "лаыша мохк". Таким образом, по происхождению права на владение землей все чеченское землевладение должно быть разделено на четыре категории, а именно:

1) пашенное старозаимочное землевладение в горной Чечне;

2) нагорно-лесное, основанное на заимке и разработке лес­ных пространств;

3) надельно-аульное, установленное царской администра­цией в соответствии с древнейшими формами общественной заимки земель;

4) собственно частновладельческое, впервые введенное цар­ским правительством с целью вознаграждения местной соци­альной верхушки.29

По мнению известного вайнахского этнографа С. А. Хаси — ева, к выделенной Евг. Максимовым 2-ой категории относи­лись пахотные участки, предоставляемые сельским обществом отдельным группам хозяйств ("купам^). Эти участки ежегодно перераспределялись между "купами".

Другой неизвестный дореволюционный автор Г. П…в, пи­савший до Евг. Максимова, несколько по-иному определяет категории землевладения вайнахов. По его словам, "каждое общество распространяет свои права на известное простран­ство лесов и гор и, защищая свое право, опирается на право завладения; так существуют: земли ауховские, зандаковские, беноевские и т. п. Вообще же, земли одного общества по его словам делятся:

1. на общие-нераздельные, к которым относятся горные пастбища, берега рек и выгоны;

2. общие места, издревле признаваемые общественными ("куп");

3. собственные по праву первого завладения лицами, или приобретенные покупкою;

4. собственные, приобретенные через очистку лесов, при­надлежавших другим фамилиям или общинам."31