Адаты чеченцев и ингушей, как и у многих народов Северного Кавказа, имеют древнюю историю. Адаты — это обычаи, древние законы. Они создавались предками вайнахов в далеком прошлом, еще в пору первобытного общества. Но тогда адаты еще не были законом.

В рассматриваемое время основные нормы правовых отношений вайнахских «вольных» обществ и других политических образований были определены в адатах.

У народов Северного Кавказа в прошлом существовало чрезвычайное разнообразие адатов: не только каждое племя,

но и каждая община, аул, чуть ли не каждый дом и семья имели свои особые адаты, жили по своим домашним обрядам и обычаям.

Не являлись исключением в этом плане Чечня и Ингушетия. Здесь также, по-видимому, задолго до принятия ислама в каждом отдельно взятом вайнахском обществе и даже у каждого рода (тайпа) или тукхума существовали свои адаты, которые, имея много общего между собой, в тоже время несколько отличались друг от друга и даже воплощали собой суд по «правилам и законам, установленным обычаем, освященным давностью». В своих общих основах, — указывает Ф. И. Леон-тович, — все адаты кавказских горцев представляют много сходных черт и тем не менее каждая сельская община до сих пор строго придерживается своих домашних обычаев и «потому можно сказать, что нигде не развился так партикуляризм2 обычного права, как у кавказских горцев».3

О влиянии партикуляризма в обычном праве северокавказских народов свидетельствует тот факт, что рядом с общими адатами целого племени или общества существовали также «частные» адаты отдельных местностей, имевшие свои местные особенности в отдельных маленьких «обществах», аулах и тайпах.

Как известно, у многих народов Северного Кавказа есть свои местные названия идата. Так, например, чеченцы и ингуши называют свои правовые обычаи «эдиль» или «адиль». Общим тайповым понятием адата у вайнахов считается обычай, (адат) живущий в народной памяти. Под адатами подразумеваются у горцев «древние обычаи, которыми управляются все народные дела»4

Кроме того, есть другое значение адата, связанное с судом, т. е. когда идет речь об адате, как о суде, рассматривающем все дела, происходящие от несогласия между членами общества и «определяющем наказание за всякого рода преступления». По определению одного из авторов «Сборника адатов… Фрейтага «адат — есть суд по некоторым принятым правилам или законам, установленным обычаем и освященным давностью». В своде адатов другого дореволюционного автора Ольшевского следующим образом определяется значение адата: «Это есть суд посреднический, лишенный большею частью средств понудительных».5

Существовало еще и третье значение адата у горцев. В му­сульманском праве адат, как местный обычай горцев проти­вопоставляется не только шариату, но и общему государствен­ному закону, как закон местный, имеющий обязательное дей­ствие лишь в данной местности, т. е. во внутренних делах дан­ной сельской общины или народа. Таково именно значение у восточных мусульман адата — местного закона в отношении к законам верховного главы государства. Значение закона адат приобретал и на Кавказе, в основном там, где вместе с ранним утверждением ислама началось с давних времен кодифици­рование обычного права, составление из обычаев, бытовавших в народном предании, письменных Сборников адатов. Адаты, однажды записанные в такие Сборники, при дальнейшем при­менении их в судебной практике, превращались в строго обя­зательные «законы».6

При анализе социально-экономического и политического положения чеченцев и ингушей в XVIII — нач. XIX вв. мы не­вольно обращаемся к адатам, как к важнейшим правовым ис­точникам по истории Чечни и Ингушетии. Нам представляет­ся, что вопрос о правовых отношениях в сельских обществах нельзя рассматривать в отрыве от развития социально-эконо­мических отношений в Чечне и Ингушетии. Правовые отно­шения должны соответствовать материальным отношениям населения сельских обществ. Известный ученый-кавказовед В. К. Гарданов, в частности, писал, что «адаты горцев Северного Кавказа являются главнейшим, а подчас и единственным источником для характеристики социальных отношений у этих народов на протяжении многих столетий, начиная с эпохи средневековья и, в особенности, для периода XVIII — начала ХІХвв.»7

В рассматриваемое время в вайнахских «вольных» обще­ствах утверждались новые экономические отношения, осно­ванные на частной, собственности, на землю и скот. Население делилось на разные социальные группы. Внутри «вольных» обществ уже давно существовала эксплуатация человека человеком.

В XVIII — начале XIX вв. в связи с возникновением новых производственных отношений в обществе, основанном на ча­стной собственности на землю крестьянина-общинника, адаты, как и всякие правовые отношения, развивались и изменялись вместе с изменением формы производства в вольных об­ществах вайнахов. Одновременно этому изменялись отноше­ния людей в процессе производства.

Так же как и у других народов Северного Кавказа, у вай­нахов долгое время сохранялись старые адаты. Они были очень живучи, и некоторые их нормы приспосабливались к новым отношениям. Однако старые адаты не всегда давали нужные ответы на изменявшиеся общественно-экономические и поли­тические отношения в горах. Поэтому здесь предстояло, на­равне со старыми, создавать новые адаты, с учетом происхо­дивших изменений. Безусловно, новые адаты вырабатывались конкретными людьми и утверждались соответствующим ор­ганом, наделенным властью.

Источники дают ряд любопытных сведений о происхожде­нии адата, формах его образования и развития. Главным ор­ганом образования адата кавказских народов исстари являлось третейство, т. е. мировой суд посредников. Мировое раз­бирательство дел, происходившее от несогласия между чле­нами общества, служило главным источником образования новых горских адатов. Суд посредников, не находя в старом адате меры наказания на все новые случаи, должен был вы­носить решения еще небывалые, хотя и применявшиеся к об­щему духу адата. Для решения подобного рода вопросов, как правило, приглашались люди, сведущие в народных обычаях, а также мудрые старики, которые могли сохранить в своей памяти какие-либо случаи, похожие на разбираемый. Вы­работанное таким образом решение называлось «маслагатом»8 (маслаат — чеч.). Маслаат, повторенный потом в подобных же случаях, присоединялся к общей массе народных обычаев и окончательно превращался в адат,9 причем новый.

Значение маслаата, как первичной формы образования новых адатов, видно из всех показаний местных источников. У всех кавказских народов «маслаат», как «мировая сделка, соглашение», в случаях, когда он не решается существующим

адатом, то является первой стадией в процессе образования адатов. В этом отношении маслаат (мир, согласие) и разбирательство дел по маслаату, или «маслаатное разбирательство», по исконному обычаю горцев, пользуются у них таким же правом гражданства, как и адат и адатное разбирательство дел. На основе маслаатного разбирательства у кавказских народов разрешались не только тяжбы и споры между отдельными лицами, но и враждебные столкновения общин и целых племен.[1]

Третейство, как известно, с характером посреднической функции, вырабатывавшей основные начала обычного права, исстари лежало в основе всего судоустройства кавказских народов. По чеченским преданиям «маслаат» на протяжении длительного времени служил главной основой обычного права всего вайнахского народа — в прошлом все дела решались на собраниях «маслаата» стариков. Вот что говорят по этому поводу народные предания об образовании чеченских адатов. «В прежнее время пастушеской жизни чеченцев, — сообщает известный дореволюционный этнограф У. Дудаев, — в случае родовых споров, старшие в роде советовались (собирали маслаат), как бы уладить дело, уславливались и никто им не противоречил. Но, размножившись, народ стал иметь больше тяжб, суд старшего в роду стал уже недостаточным. Тогда старики всех окрестных фамилий стали собираться для совещания о прекращении беспорядков в стране. Но и суд стариков в фамилиях был недостаточен в вольном чеченском народе, потому что некому было блюсти за исполнением его постановлений. Прибегали к маслаату, или примирению; тяжущихся мирили просьбами, вознаграждениями и уступками. Но и маслаат не мог удовлетворить целой стране и всяким тяжбам, а в некоторых случаях оказывал даже вред. Мало-помалу он (маслаат) перешел в суд по адату, т. е. суд стариков (къаной кхел), занимавшийся разбирательством дел на народных сходках в определенных обычаем местах».11

Между тем, маслаат в рассматриваемое время не переставал влиять на обычное право чеченцев и ингушей. В этом отношении представляется важным свидетельство другого «Сборника адатов Нагорного округа» (1864 г.) о «маслаатном разбирательстве», имеющем у чеченцев равную силу с судом по адату. «…Иногда, ежели на предложение суда окончить дело маслаатом тяжущиеся согласны, — говорится в Сборнике чеченских адатов, — маслаат делается прямо в суде и даже у кадия»; когда же дело на суде по шариату, то в этом случае депутаты суда или кадий являются посредниками тяжущихся. В этом случае дело решается по совести: раз состоялось «маслаатное решение», оно по обычаю немедленно исполняется и не принимается на апелляцию ни адатом, ни шариатом.12

Кроме мирового (мирного) разбирательства, занимавшегося выработкой в форме судебного «маслаата» основных начал адатного права кавказских народов, последнее образовалось также вне судебной практики, а именно: в форме масл-латов вечевых, на мирских сходках, исстари являвшихся наравне с третийством главными органами обычного права народа. По основному мусульманскому праву каждое сельское общество правоверных имело свои сходы стариков и почетных людей для совещаний в общественных делах. На таких сходах, при недостатке адатов по тому иному вопросу, старики устанавливали мирский «маслаат», превращавшийся при дальнейшей практике в постоянный адат общества.13 Такие же правила в рассматриваемое время существовали у всех кавказских народов, в том числе и у вайнахов.

Подобные «Советы» стариков, как, например, в лице «аксакалов» (белобородых старцев) у дагестанских народов, «къаной» (старейшин) у вайнахских народов, и вообще мирские сходы и собрания с их маслаатами по общественным делам, существовали у многих народов Северного Кавказа — осетин, чеченцев, ингушей и т. д. По словам У. Лаудаева с умножением чеченских родов старики всех соседних фамилий стали собираться для совещаний о прекращении беспорядков в стране. На Совете старейшин им определялось, какое наказание (возмездие) должно последовать за различные преступления. «Старики (къаной) возвращались домой, объявляя фамилиям устно свои решения и заставляли их клясться свято исполнять их».14 В данном случае автор У. Лаудаев имеет в виду, по-видимому, один из древнейших и почетнейших институтов вайнахов — суд «Мехк-кхел» (дословно «Суд Страны» или «Совет

Страны), который существовал вплоть до принятия и утверждения ислама и мусульманского права (шариат). «Мехк-кхел» совершал все действия судебного разбирательства на основе местных адатов.

Все ссоры в те далекие времена судились мудрыми стариками, — указывает Ф. И. Леонтович, — и они в то время были умнее, жили очень долго, знали также много и всегда решали по справедливости, по своему уму, не руководствуясь никакими другими законами.15 По всей вероятности, речь идет о «Суде старейшин», на котором рассматривались спорные вопросы и выносились решения и окончательные приговоры на основе адатов. Из таких определений складывался постепенно у чеченцев и ингушей новый адат называемый «эдиль», или «адиль».

Наравне с некоторыми способами выработки новых адатов, в то же время мы не можем не учитывать, что в правовых отношениях вайнахских вольных обществ применялось много норм старых адатов. Известно, например, что адаты чеченцев и ингушей записанные в первой половине XIX в. сохранили много норм обычаев, оставшихся еще от первобытнообщинного строя. Отражением их, прежде всего, являются:

а) кровная родовая месть (у чеченцев и ингушей в случае убийства одного из членов тайпа кровная месть распростра нялась не только на убийцу, но и на его родных братьев, дядей и племянников), или же в мести участвовали все ближайшие родственники его семейной общины;16

б) применяемые в своем тайповом обществе такие виды доказательства, как отрезание мужем носа у своей жены и убийство прелюбодея (если муж не успел убить прелюбодея своей жены, тогда муж отрезает у своей жены нос и прогоняет ее к родственникам, потом сообщает об этом своему обществу, которое по обычаю налагает соответствующий штраф…;

в) умыкание, похищение невест (из истории вайнахских адатов известно множество примеров насильственного увода женщин посторонними мужчинами без ее на то согласия);

г) при определении наказания адаты вайнахов, естествен но, учитывали и социальное, и сословное положение члена общества. Степень наказания могла быть изменена в зависи мости от того, кто был по социальному положению постра­давший, а кто — совершивший преступление. Если он принадлежал к княжескому, владельческому сословию, то применялась одна мера наказания, если к узденю и старшине — другая мера, а к рядовому крестьянину — третья и т. д.

В рассматриваемое время во главе различных вайнахских вольных обществ стоял верховный орган «Мехк-кхел»1 (дословно переводится «Совет страны», или «Суд Страны»), «Мехк-кхел» собирался регулярно, как правило, для обсуждения общенародных вопросов и разбора частных споров (чаще всего два раза в год) в условленном месте. В экстренных случаях созывалось внеочередное собрание «Мехк-кхела». В промежутках между собраниями «Мехк — кхела» полномочия его выполняли старейшины (къаной) во главе с председателем — руководителем тамада (баьчча). Как правило, «Мехк-кхел» представляли самые авторитетные местные старейшины (къаной), духовные лидеры и представители богатой части вайнахского общества.

«Мехк-кхел» вайнахов обладал также, кроме всего прочего, и исполнительной властью. Решение его было для всех обязательным. В случае неповиновения граждан в выполнении постановления «Мехк-кхела» лица сурово наказывались и сжигались целые села. Об этом свидетельствуют письменные источники.2

Какая же существовала точка зрения относительно «Мехк — кхела» вайнахов в дореволюционной русской историографии? Отдельные сведения о «Мехк-кхеле» приводятся в трудах ис­следователей XVIII-XIX вв. Вахушти Багратиони, И. Гюль — денштедта, С. Броневского, И. Попова, Г. Вертепова, П. Голо­винского, Н. Семенова, Н. Яковлева и др. О функционирова­нии среди ингушей в XVIII веке верховной организации «Мехк-кхел» известный грузинский исследователь географ Вахушти Багратиони замечает, что «…не знают они (ингуши) смертоубийства и мести за кровь; но если случится (убийство), то мирятся через Совет своих старейшин».3 Используя сведе­ния своего предшественника академика И. А. Гюльденштед-та, побывавшего в 70-х годах XVIII века во главе научной экспедиции в нашем крае, исследователь С. Броневский сооб­щает довольно интересные сведения о местных провинциаль­ных кхелах (судах). «…Вероятно, что… округов или волостей должно быть гораздо более в Кистинских землях, — указывает автор, — ибо каждое колено здесь разделяется на малые об­щества или союзы, заключающие в себе несколько деревень, из которых одна признается главою союза или сборным ме — том, и, обыкновенно, все общество называется по имени глав­ной деревни»4, — указывает С. Броневский.

По дошедшим до нас преданиям, — говорит И. М. Саидов, — древнейшими ваинахскими центрами сбора старейшин и «Мехк-кхела» служили: район р. Чанты-Аргуна (Щой пхеда), Майсты, гора Мизир-корта, Жеми-барз (у сел. Чечен-аул), с. Кий, место для привязи коней (Г овраш тосу басо) около г. Г роз­ного, сел. Нашаха, курган Кхеташ-корта5 и т. д.

Селение Майсты, что расположено в ущелье Армхи (запад­ная часть Чечни и Ингушетии), также являлось местом разбора спорных вопросов, принятия важных решений, вынесения окончательных приговоров и т. д. Одно из преданий, записан­ное дореволюционным исследователем Н. С. Иваненковым в восточной части Чечни, рассказывает о том, как один пастух с согласия другого пастуха решил отдохнуть и заснул на земле. Когда второй пастух стал будить первого и, шутя, ударил пал­кой о землю возле головы спящего, то последний, которого палка даже не коснулась, умер. Как не разбирали это дело старейшины местного кхела, порешить спор не могли. Когда жалобщики дошли до Майсты, то местные старейшины про­делали следующий опыт: поставили чашу с цельным молоком на то место, где лежала голова умершего и предложили обви­няемому повторить удар палкой о землю. От удара молоко в чаше расплескалось. Старейшины кхела решили, что пастух виновен в убийстве и потребовали взыскать с него штраф в размере половины полной крови.6

Большое внимание уделил исследователь И. Попов изуче­нию верховного органа вайнахов — «Мехк-кхела», который собирался на горе Кхеташ-Корта. Автор считал, что «Мехк — кхел» должен и может способствовать сплочению различных племен, объединению горских обществ и процессу формиро­вания чеченской народности. Вот что сообщает И. Попов о де­ятельности «Мехк-кхела» на горе Кхеташ-Корт: «Живя до того без прав на собственность, не имея гражданских положений, обеспечивающих права на имущество, и даже на жизнь каж­дого, здесь они в первый раз условились сообща создать адат — обычай. Первая встреча народа на горе Кхеташ-Корт не была последней: сюда собирались для изменения адата, если он был неприменим к условиям общественной жизни, развивавшейся все больше и больше… В тех же спорных случаях, на которые обычая не существовало, ичкеринцы-старики отправляли спорщиков в Нашахе, откуда они всегда возвращались удовлетворенными. Самый чистый обычай, по мнению чечен­цев и ичкеринцев, существовал в Нашахе, куда так еще не­давно отправлялся обиженный для проверки приговора по делу… Ичкерийский язык, хотя относительно древний, но воз­ник путем указанных мною обстоятельств, по всем вероятиям, еще в Нашахе».7

Судя по сведениям, приведенным И. Поповым, во-первых, между «Мехк-кхел» у горы Кхеташ-Корта и сел. Нашаха су­ществовала определенная преемственность,8 во-вторых, здесь сообща вырабатывались новые обычаи-адаты и вносились из­менения в уже существующие а даты в соответствии со скла­дывающейся новой общественно-политической обстановкой и экономическими условиями жизни общества.

Известный дореволюционный чеченский этнограф У. Лау­даев сообщает, что вайнахские старейшины устанавливали в «Мехк-кхеле» порядок землевладения и землепользования9, решали вопросы внутренней и внешней торговли (установле­ние единиц измерения, цен на скот и проч.),10 принимали со­ответствующие меры для обороны крепости, строили боевые башни, создавали сторожевые или пограничные поселения, разбирали вопросы войны и мира, собирали материальные средства и определяли всевозможные обложения и повиннос­ти для общественных нужд.11 Если бывали случаи, когда не­которые сельские или территориальные общины не выполня­ли решения «Мехк-кхела», то их могли полностью уничтожить. Народные изречения о власти и авторитете органа «Мехк-кхел» гласит следующее: «Махко динарг диена», махкана динарг диена дац» (То, что сделано страной, осталось; а то, что сдела­но против страны, не оставлено).12

Как видим, Мехк-кхел являлся важнейшим институтом, каждый самым серьезнейшим образом регулировал внутрен­нюю и даже внешнюю жизнь вайнахов.

Отмечая огромную роль и непререкаемый авторитет ста­рейшин в общественном быту и на сходах вайнахов, дорево­люционный исследователь Н. Семенов сообщает следующее: «Все вопросы, выходящие из круга частных интересов, затра­гивающие жизнь целого аула, общества или всего племени, разрешаются всегда на сходках старших (отцов) и решение сходок признается обязательным для всех членов той или иной общественной группы, а если они приняты по вопросам, каса­ющимся всего народа, то для всех истинных членов его… Вез­де общество, народ в лице главарей его (не тех, которых мы выдвинули из народа, а тех, которых народ сам считает тако­выми), а отдельная личность идет за главарями в силу глубоко укоренившейся в ней общественной дисциплины».13

Довольно ценные сведения о вайнахском «Мехк-кхеле», функционировавшем на горе Муйти-Корт, собрал исследова­тель М. А. Иванов, обследовавший в свое время верховья р. Фортанги (Мартанга). Он указывает, что гора Муйти-Корт, на которой когда-то собирался Мехк-кхел, в прошлом выполняла большую роль. «Для решения всяких спорных дел и уста­новления условий, — писал М. А. Иванов, — собирались в то время наши почетные старики — представители племен чечен­цев, ингушей, карабулаков, мелхастинцев и даже отдельные тушины и хевсуры на граничной горе (Муйти-Корт). Со сторо­

ны Аккинского общества на склоне этой горы есть большой проский камень, который служил как бы трибуной для пред­седателя таких совещаний, а имя его было Муйты. Предлогом занятий совещаний бывало установление цены на выкуп пленных, а также цены на скот и т. п.»14 Известно также, что всех членов собрания «Мехк-кхела» на этой горе заранее предупреждали обо всем. Муйти-Корт назывался по имени первого председателя (руководителя) здешнего «Мехк — кхела». Как видно из сообщений М. А. Иванова, председатель «Мехк-кхела» имел всегда решающий голос.

Современный исследователь этого старейшего вайнахско­го законодательного органа И. М. Саидов считает, что к сведениям о «Мехк-кхеле», сообщаемым дореволюционными авторами, следует отнести еще более ранние сведения или предания, существовавшие до усиления вайнахского «Мехк — кхела», в частности, цены на выкуп пленных людей.15 Об этом же свидетельствуют вышеотмеченные сведения исследователя И. Попова.

Сведения о вайнахском Мехк-кхеле М. А. Иванова совер­шенно не датируются. Да это и трудно восстановить на сегод­няшний день. Одно ясно, что сообщаемый М. А. Ивановым порядок рассмотрения дел в Мехк-кхеле не соответствовал требованиям ислама (шариата). Поэтому можно смело утвер­ждать, что сведения автора М. А. Иванова о Мехк-кхеле относятся к домусульманскому периоду в Чечне и Ингушетии. «Мехк-кхел» М. А. Иванова находился, как он сообщает, в горах, не связывая его с плоскостью. Между тем, жители ущелья Фортанги являлись арштхойской территориальной общиной. Они же «карабулаки» — жители плоскости.

В рассматриваемое время в Ассинском ущелье также был широко известен Совет старейшин. Если центр Совета старей­шин в сел. Нашаха дал само название чеченцев «нохчий», сел. Кий-кисты, а Онгушта — ингуши, то, по-видимому, с ассинс-ким или кекяллинским обществом следует связывать самоназвание ингушей — гіалгіай (калкай или галгай). Именно на этом месте находится храм Тхаба-Ерды. Надо пологать, что такое сооружение могло быть воздвигнуто исключительно на важном и нужном месте. 16

У храма Тхаба-Ерды собирались на Совет старейшин представители многочисленных территориальных общин. Именно на этом месте собирались «в далеком прошлом» жители ке-кяллинского и других общин для избрания князя.17 Этот замечательный памятник старины дожил до наших дней, являясь живым свидетельством описываемого исследователем места сбора старейшин вайнахов.

Кроме того, Совет старейшин при Тхаба-Ерды не оставался, естественно, в качестве постоянного центра для более или менее значительного количества вайнахских обществ из-за отдаленного от равнины географического положения. Вайна-хи, как известно, исстари пользовались и жили на равнинных землях.18 Хотя иноплеменные народы временами оседали на землях вайнахов, однако со временем им приходилось оставлять чужие земли…19 Как только вайнахи освобождали равнинные земли, сразу же туда перебирался и Совет старейшин (Мехк-кхел).

Следует отметить также, что, если по своей форме органы законодательной и исполнительной власти вайнахского общества действовали под прежним племенным названием, то по своей социальной направленности они являлись орудием классового господства и защищали интересы крупных землевладельцев и скотоводов, духовенства, пополнявших постепенно ряды феодалов.

С конца XVIII века и, в частности, в пору выступления шейха Мансура в 1785-1791 гг., распространения и утверждения на всей территории, Чечни (как в горах, так и на равнине) монотеистической религии ислам происходят серьезные трансформационные процессы в деятельности «Мехк-кхела» (Совета страны) в новых условиях. Известно, что до установления ислама в Чечне и Ингушетии «Мехк — кхел» представляла местная знать. Лай, ясыри и бедные крестьяне (зависимое сословие) в «Мехк-кхел», как правило, не избирались. По мере усиления ислама, в частности, в восточных районах Чечни и Ингушетии, представители местной знати стали постепенно вытесняться мусульманскими богословами (алимами-учены-ми). Здесь они, по утверждению исследователя И. М. Саидова, с XVIII века господствовали в «Мехк-кхеле» безраздельно. Безусловно, ученые-алимы» (теологи) были более образован-

нее, нежели жрецы и старейшины сел и деревень, которые

полностью опирались на неписанные законы горцев-адаты.20 Отныне все спорные дела и вопросы разбирались в «Мехк-кхеле» по шариату, судили конкретно одного преступника, мно­гочисленный штат присяжных заменяли конкретными сви­

детелями.21 Все это не вызывало сопротивления со стороны горцев.

Известно также, что на основе шариата дела в «Мехк-кхеле» разбирались более оперативнее, чем старейшинами, опе­рировавшими адатами. Это обстоятельство способствовало тому,

что со временем мусульманское духовенство заняло в «Мехк — кхеле» главенствующее положение. Кроме того, в XVII-XVIII вв. для избрания того или иного члена в «Мехк-кхел» большое значение имело: знание им национальных обычаев, шариата, способности человека, его богатство, происхождение, авторитет в фамилии и обществе, а также не молодой возраст, который подчеркивал о степенности того или иного лица. Безусловно, традиционным требованием для тех, кто должен был входить в «Мехк-кхел», являлось умение красиво и логично говорить, дельно и убедительно, т. е. аргументированно доказывать. Но самое

главное требование «Мехк-кхела» заключалось в одном — говорить

22

только правду.

В дореволюционных источниках и литературе по истории Чечни и Ингушетии сохранились определенные сведения об органах власти и управления в горных селениях или в так называемых «вольных» обществах. Что же касается местных исследователей, писавших в советский период по дореволюционной истории вайнахов, то они вообще не касались проблемы административно­политического устройства «вольных» обществ горной Чечни и Ингушетии в XVIII — начале XIX в. Между тем, необходимо подчеркнуть, что без правильного анализа данной проблемы на примере «вольных» обществ вайнахов не может быть создана объективная картина административно-политического устройства в целом всей Чечни и Ингушетии в рассматриваемое время.

Говоря об органах власти «вольных» обществ вайнахов в XVIII — начале XIX в., следует отметить, что в дореволюционной исторической литературе руководителей вольных обществ называют либо предводителями обществ («баьчча»), либо старшинами. Русский офицер А. И. Ахвердов, находившийся в конце XVIII века на службе на Кавказе, о горных ингушах писал, что «старшины у них (ингушей — Ш. А.), хотя и есть, но мало уважаемы, а управляются на древних своих правах духовными законами и древними обыкновениями».1 Исследователь И. А. Гюльденштедт, посетивший в конце XVin века гор­ные районы Чечни и Ингушетии, сообщает о том, что чеченцы, живущие в горах, «не имеют дворянства, но выбирают между собой богатейших, а особливо имеющих большое родство, в старшины, коим они, однако, не столько повинуются, сколько им угодно».2 Другой русский офицер С. Броневский, служивший на Кавказе в начале XIX века, отмечал, что че­ченцы и ингуши в своих обществах управляются выборными старшинами, которые»обыкновенно присваивают себе права старшинские от отца к сыну наследственно» и руководству­ются при этом духовными законами и древними обычаями3 (адатами — Ш. А.).

До выступления шейха Мансура в 1785-1791 гг. в вольных (сельских) обществах горной Чечни и Ингушетии основные функции военачальника выполняли, по всей вероятности, военные вожди (баьччи), старшины или старейшины (по­четные старики), а также известные во всем обществе духов­ные жрецы, которых выбирал и признавал сам народ. Каждый из них, в силу своих обязанностей и почетной должности, обязан был поддерживать порядок (низам) на всей территории сельского общества; при необходимости военачальник должен был организовывать военное ополчение и предводи­тельствовать в походе; руководить религиозными делами и быть верховным судьей при решении судебных дел на основе адатов, а затем и шариата.

Органы управления сельских общин (обществ), входивших в состав вольных обществ, в рассматриваемое время состояли также из старшин, старейшин, судей (кхелахой), почетных людей, Совета старейшин и Народного собрания. О некоторых из них говорят адаты вайнахов и устные исторические предания. Факты свидетельствуют также, что в сельских об­щинах «вольного» общества старейшины или так называемые «почетны старики» занимали ведущее положение в обществен­но-политической жизни горцев. В подтверждение к ска­занному, т. е. о роли и месте старейшин или «почетных стари­ков» в обществе, обратимся к местным вайнахским адатам. Так, например, в описании механизма проведения суда по адату у вайнахов, в частности, сказано, что «противники, желая кон­чить дело по адату, выбирают обыкновенно в посредники или судьи себе одного или двух старшин. Старшины для избежания лицеприятия выбираться должны не из того колена (тайпа — Ш. А.) или токхума (тукхума — Ш. А.), которому принадлежат тяжущиеся, а непременно из другого. Старики (старейшины — Ш. А.) выслушивают отдельно каждого из разбирающихся и, выслушав, произносят приговор».4

В вайнахских адатах зафиксированы также некоторые обя­занности, которые выполняли местные старшины или «почет­ные старики» (старейшины): «Если какая-нибудь из тяжущихся сторон остается недовольной приговором и не хочет выпол­нить условий, на нее положенных, то тогда тяжущихся сторон остается недовольной приговором и не хочет выполнить условий, на нее положенных, то тогда тяжущиеся имеют дело не только с противником, но и со свидетелями и стариками, находившимися на суде, и те обязаны уже принудить его к исполнению…».5

Как видим, в этих адатах старшинам, которые одновремен­но выступают в качестве судей, отведена решающая роль. В то же время в адатах ничего не сказано о кадии и его роли. Это свидетельство того, что в сельских обществах и старейшины, и кадии занимали, по-видимому, далеко не одинаковую роль и положение. На основании приведенных выше решений адатов вайнахов мы можем констатировать, что решающее слово в судебно-административной системе сельских обществ принадлежало сельским старейшинам (старшинам), которые одновременно выступали и в качестве судей (кхелахой).

Между тем, как правильно замечает исследователь Р. М. Магомедов, «власть старейшин в джамаатах (сельская община — Ш. А.) являлась в значительной степени патриархальной, основанной еще в известной мере на авторитете и господстве обычаев».6

В рассматриваемое время, надо полагать, в некоторых вай­нахских сельских обществах старейшины (старшины) высту­пали также и в роли военачальников, т. е. предводителей во­енных походов. Под руководством таких военачальников жи­тели отдельных обществ совершали набеги на соседние тер­ритории. Предводителям военных дружин доставалась лучшая и большая доля награбленной добычи. По свидетельству

П. Г. Буткова, при дележе добычи вожак — баьчча получал вдвое больше остальных7, а по утверждению другого исследо­вателя А. Зиссермана — две трети8. «Такое привилегированное положение баьччей в обществе, — замечает профессор Н. А. Тавакалян, — способствовало превращению этих когда-то равноправных со своими дружинниками вожаков в крупных феодалов».9

Старшины у вайнахов назывались словом «къаной». Уста­новить численный состав старейшин в сельских общинах воль­ных обществ не представляется возможным. По-видимому, жители сельских общин выбирали себе старейшин по своему усмотрению. В некоторых обществах избирали по одному ста­рейшине, а в других — два и более.

В официальной переписке царской администрации с мест­ной верхушкой на Кавказе упоминается о наличии у жителей вайнахских сельских обществ «старшин села», «главных стар­шин», «почетных стариков» и т. д. Между прочим, адаты че­ченцев и ингушей сообщают о том, что, как правило, из «по­четных стариков» выбираются у вайнахов общественные су­дьи (кхелахой).10

Как и во всех вольных обществах в целом, в каждой сель­ской общине в отдельности существовали свои органы власти — Совет старейшин (къанойн кхеташо) и Народное собрание (юьртан гулам). В Советы старейшин сельских общин выби­рали старейшин села, почетных стариков, судей и руководи­телей тайпа (тайпан тамада — Ш. А.). Советы старейшин решали все повседневные дела. Серьезным органом сельского общества оставалось долгое время и Народное собрание, ко­торое созывалось регулярно. На нем решались наиболее важ­ные вопросы внутренней жизни сельского общества, прини­мались постановления, которые со временем закреплялись в качестве законов и обычаев вайнахов (адатов).

До утверждения ислама в каждой сельской общине дей­ствовал суд по адату, а с первой половины XIX века — суд по шариату. Адаты вайнахов не дают сколько-нибудь значитель­ных сведений об организации подобных судов, однако есть некоторые подробные сведения процессуального характера и мерах наказания за различные преступления. Сельские старшины разбирали различные ссоры и тяжебные дела граж­дан. Недовольные решением старшин обращались к Народ­ному собранию. На суде, где рассматривались дела лиц, со­вершивших преступления, большую роль играла присяга и еоприсяга со стороны ответчика и его родственников. Вот что говорит поэтому поводу местный вайнахский адат: «…Если же обе стороны (тяжущиеся — Ш. А.) имеют свидетелей, то тако­вые принимаются судом и если свидетели эти хорошие люди, никогда ложно не присягавшие, то приводятся к присяге; при этом проигрывает та сторона, свидетели которой откажутся принять присягу, или которая выставит хотя бы одним свиде­телем меньше противной стороны. Если же обе стороны выс­тавят равное число свидетелей и эти одинаково примут при­сягу, в таком случае предмет спора разделяется поровну между истцом и ответчиком».

В конце XVIII — начале XIX века, по мере усиления религии ислам в горных районах Чечни и Ингушетии, власть кадия и муллы наравне со старшиной (старейшиной) начинает играть на территории вольного общества все более заметную роль. Кадий становится религиозной главой в обществе и верховным судьей при решении судебных дел на основе шариата. Власть кадия становится прочной. За свою работу кадий и мулла получали от населения подати (закят) и судебные пошлины. Со временем старейшины (старшины), кадии и муллы в обществе превращаются в настоящих феодальных владетелей. По мере укрепления позиций мусульманского духовенства в вольных обществах в его руках сосредотачиваются главные духовные и светские должности. В основном это касается кадия и муллы.

На суде по шариату, кроме кадия и муллы, участвовали также некоторые авторитетные члены данной сельской общи­ны (джамаата).12 Например, известно, что в наиболее крупных вайнахских селах, а также в союзах сельских обществ на суде участвовали духовные авторитеты рангом повыше — муфтии, которые контролировали почти все судебные и правовые иски гражданских лиц. Более того, муфтиям подчинялись сельские муллы и кадии.

Тяжущиеся, как правило, присягали на Коране или же в исключительных случаях руководствовались на основе тре­бований некоторых местных адатов, которые по большому счету не вступали в явное противоречие с шариатом. Чисто по шариату рассматривались судебные дела, которые относились к религии, семейным вопросам, завещанию, наследству и т. д. В рассматриваемое время сельские общества вайнахов составляли, как правило, жители того или иного селения (аула), которые являлись исторически сложившимся хозяйственным и общественным коллективом людей в виде общины. Такая община, состоявшая из отдельных тайповых семей и их членов, как правило, в селе располагала своей общинной территорией (кварталом (куп — чеч.), своим строго ограниченным населением того или иного тайпа, а также своими обычаями и тайповыми старейшинами (тайпанан къаной). Взаимоотношения между отдельными тайпами и членами семей разных тай-пов в сельском обществе строились на свободной и равноправной основе. Безусловно, у вайнахов, так же как и у соседних северокавказских народов, давно зародился и на протяжении веков существовал крепкий коллектив в виде отдельной сельской общины (общества), состоявший как из отдельных членов, так и целых семей разных тайпов.

Территориальное и политическое устройство вольных обществ

На территории современной Чечни и Ингушетии в XVIII — нач. XIX в., как известно, не сложились единые централизо­ванные государственные образования. Политическая карта Чечни и Ингушетии в это время оставалась довольно пестрой. Здесь наряду с политическими образованиями, как, например, феодальные владения или княжества на равнине, одновре­менно в горах продолжали сосуществовать так называемые «вольные» общества или союзы сельских обществ вайнахов, в которых шел интенсивный процесс социальной и имущест­венной дифференциации.

Говоря о формах политического устройства горной Чечни и Ингушетии в XVIII веке, авторы обобщающего труда по ис­тории народов Северного Кавказа замечают о крайней раз­дробленности и наличии здесь в это время множества незави­симых друг от друга обществ чеченцев и ингушей. Раздроб­ленность и разобщенность вайнахских обществ, пишут авто­ры, более всего заметна была в горах, где формой объединения тайпов являлись союзы или ассоциации (тукхумы, джа-мааты) обществ.1

Как известно, в XVIII-XIX вв. терминами «общества», «ок­руга», «республики» и т. д. в дореволюционной русской кав­казоведческой литературе называли различные политические образования или объединения типа союзов сельских общин, существовавшие в горах у народов Дагестана, Чечни и Ингу­шетии. Известный дагестанский ученый М. А. Агларов заме­чает, что дореволюционный исследователь И. Гербер в самом начале XVIII века «впервые ознакомил читателя и открыл для русской исторической науки так называемые «вольные обще­ства» как управляемые выборными представителями и имею­щие самостоятельный статус политической единицы».2

Проблема экономического развития и политического уст­ройства вольных обществ или союзов сельских обществ, чечен­цев и ингушей. Как таковая, в историографии истории Чечни

и Ингушетии, к сожалению, до последнего времени, вообще не ставилась и не рассматривалась. Исключение составляют работы местных ученых Т. А. Исаевой и Я. 3. Ахмадова, в кото­рых данные авторы касаются этой проблемы лишь вскользь, в контексте анализа отдельных вопросов проблемы социально — экономического развития и политического положения чеченцев и ингушей в XVII-XVIII веках. Так, исследователь Т.

А. Исаева замечает, что «политическое устройство чечено­ингушских обществ было во многом схоже с дагестанскими вольными обществами».3 Профессор Я. 3. Ахмадов указывает, что «на территории Чечено-Ингушетии существовал «ряд со­юзов сельских общин или, как определяют историки, «воль­ных обществ», которые управлялись народными собраниями и старшинами».4

В начале 70-х годов XX столетия исследователь В. П. Дза — гурова отмечала, что союзы сельских обществ — это особый тип политических образований, сложившихся в период сред­невековья. Таких союзов сельских обществ в период и нака­нуне присоединения Дагестана к России насчитывалось до 60. Среди них были небольшие, объединявшие несколько обществ или даже ограничивавшиеся пределами джамаата, и крупные, объединявшие несколько таких обществ, как, например, Аку — ша-Дарго. Союзы сельских обществ расположены были в ос­новном в горах, в данном случае в западном, центральном и южном Дагестане, в условиях, которые как в географическом, так и в стратегическом плане способствовали правильной ор­ганизации обороны, «что имело огромное значение для про­тиводействия захватнической политике феодальных властей».5

Вслед за отдельными дореволюционными исследователя­ми, утверждавшими о союзах сельских общин (вольных об­ществ) как о демократических и федеративных республиках горцев (С. Броневский), данный тезис без критического его анализа был взят на вооружение некоторыми советскими ис­следователями. Так, в конце 40-х годов XX столетия совре­менный исследователь Л. А. Брюханов в работе, посвященной государственному устройству и административному уп­равлению «вольных» обществ Дагестана в XVIII в., указывал, что вольные общества Дагестана являлись чуть ли не демок­ратическими республиками.6 Однако известный ученый-кав­казовед, профессор Р. М.Магомедов решительно не согласен с подобными утверждениями автора. Он, в частности, замечает, что вольное общество — это не племя и не союз племен, а осо­бая политическая организация сельских общин-джамаатов.7 И далее, развивая и углубляя свою мысль по данной проблеме, Р. М. Магомедов сообщает, что объединение населения вокруг вольного общества происходило на основе племенного родства, и в каждом вольном обществе или союзе вольных обществ сохранялись границы их прежнего племенного деле­ния, свой отличительный язык или диалект, и, наконец, каждое такое вольное общество состояло из определенного числа джамаатов (сельских общин). Возражая точке зрения Л. А. Брюханова о его характеристике вольных обществ Дагестана, Р. М. Магомедов прямо указывает, что вольное общество Дагестана не являлось никакой демократической республикой.8

«Неточным термином «вольное общество» (введенным рус­скими исследователями в XIX веке), — утверждает профессор

В. Г. Гаджиев, в исторической литературе именовались отно­сительно независимые от посторонней власти раннефеодаль­ного типа сельские общины, объединенные в один союз вокруг более крупного селения».9

Обратимся еще к мнению очень авторитетного ученого до­революционной России — крупнейшего исследователя законов и обычаев народов Кавказа М. М. Ковалевского — о вольных обществах, имевших у себя различные по составу населения. Судя по утверждению М. М. Ковалевского, вольное общество вообще, как правило, создавалось благодаря тому, что древнейшему и могущественнейшему (влиятельнейшему) се­лению «удавалось нередко путем молчаливо заключенных со­юзов взять на себя руководство судьбами соседних с ними об­ществ, и в этом случае сельский старшина этого аула принимал на себя предводительство в военных походах и сосредотачивал в своих руках судебное разбирательство и вне пределов общины».10 Так, например, анализируя деятельность Акушин — ского вольного общества, состоявшего из пяти даргинских селений, автор, в частности, замечает, что во главе этого об­щества стояло древнее и могущественное село Акуша. Кадий этого главного селения принимал во время войны руковод­ство ополчением соседних четырех сел, от их имени объявлял войну и заключал мир, и все это делалось после принятия ре­шения на сходе сельчан. Как правило, указывает далее М. М. Ковалевский, в Акушинском вольном обществе не встречались факты насилия со стороны главного селения — над подчинен­ными.11

Что же из себя конкретно представляли в XVTII — нач. XIX в так называемые вольные общества в условиях горной Чечни и Ингушетии, и в чем их отличительная особенность от других политических образований вайнахов этого периода?

Как известно, в конце XVIII века в ряду других исследова­телей, состоявших на военной службе в России, иностранец, подполковник Л. Л. Штедер в 1781 г. совершил экспедицию по Северному Кавказу с целью составления военно-топогра — фической карты и геологического обследования края. Он по­сетил земли чеченцев, ингушей, карабулаков и т. д. и оставил некоторые сведения об общественном устройстве горных жи­телей края. В частности, в рассматриваемое время на терри­тории Чечни и Ингушетии Л. Л. Штедер называет наиболее крупные вайнахские общества — Четчен, Ингуш, Карабулак и Акки, а ингуши, по сведениям автора, разделялись к тому же еще на 7 родов (тайпов) — Тергимха, Аги, Хамхой, Чартой, Цимкал-бох, Геулаву, Вапи и т. д. Описывая формы обществен­ного управления горных вайнахов в рассматриваемое время, Л. Л. Штедер замечает, что карабулаки, в частности, имеют «демократическую конституцию» и общественные дела реша­ют голосованием на общих собраниях, но зато в частных делах у них господствует (управляет — Ш. А.) старейшина (фа-уст — рехт).12

В 70-х годах XVIII в. по заданию Российской академии наук во главе первой научной экспедиции на Северном Кав­казе и, в частности, в горной Чечне и Ингушетии побывал академик И. А. Гюльденштедт, который, в частности, по ре­зультатам историко-географического обследования края на­зывает и перечисляет в своей работе округа (по-видимому, общества — Ш. А.), называя их «дистриктами», расположенные в так называемой Кистинской провинции (области) в горах, а именно: Ингуш, Ахкингурт, Ардахли, Вапи, Осет, Макарл, Ангуш (Большой), Шалха или Малой Ангуш. В так называемой Чеченской провинции (области) И. А. Гюльден­штедт также указывает ряд округов (обществ — Ш. А ), а имен­но: Араки, Кулга или Дганти, Галгай или Галга, Джанти, Чабрило, Шабет, Чисхрикакер, Карабулак, Меести, Меред — жи, Галашки, Дубан13 и т. д.

Говоря же об общественном устройстве кистин (ингушей) в так называемых горных обществах, исследователь И. А.

Гюльденштедт замечает, что ингуши не имеют у себя дворян­ства, но зато имеют «исстари знаменитых» родов, как-то: Ма — цеки, Боза, Чев и Пшанув, из коих они, как независимый на­род, выбирают себе старшин и судью, который управляет именем целого общества»,14

Однако другой известный дореволюционный исследователь начала XIX века С. Броневскии не совсем согласен с точкой зрения И. А. Гюльденштедта относительно административного деления им Чечни и Ингушетии на округа, замечая, что «сие разделение на округа нельзя почитать определенным», по­скольку он (С. Броневскии) не видит заметного различия ок­руга или волости от колена, потому что и обширные области, и малые волости, по мнению С. М. Броневского, включают в себя несколько деревень, не известных к какому принадлежат колену15 (по-видимому, автор имеет в виду общество с конк­ретным тайповым или тукхумным названием — Ш. А ). И далее

С. Броневскии заключает, что «каждое колено (общество — Ш. А.) разделяется на малые общества или союзы, заключаю­щие в себе несколько деревень, из коих одна признается гла­вою союза или сборным местом и обыкновенно все общество называется по имени главной деревни». Так, например, обще­ство Карабулак (Ар-шты), по мнению этого автора, имело глав­ную деревню Боко, называемую по имени знатнейшего ста­ринного рода.16 Между прочим, в Ингушетии и сегодня живут потомки родоначальника Боко из общества Карабулак по

фамилии Боковы.

Безусловно, надо полагать, что называемые исследовате­лями И. А. Гюльденштедтом, Л. Л. Штедером и С. М. Бронев — ским округа или колена (общества) Чеченской и Кистинской провинций (в данном случае в горных районах) представляли собой в рассматриваемое время не что иное, как вольные об­щества, а точнее — союзы сельских обществ чеченцев и ингу­

шей. В административном отношении во главе нескольких де­сятков маленьких сел, находилось то или иное крупное и вли­ятельное село (общество) с конкретным тайповым (тукхумным) названием.

Относительно данной проблемы более чем сдержанно и даже неопределенно высказываются авторы обобщенного тру­да по истории народов Северного Кавказа. В нем, в частности, сказано, что в предгорных и высокогорных, районах Чечни и Ингушетии существовал целый ряд союзов сельских общин, известных в российских источниках под названием «обществ», горских землиц или земель.17

Имеющиеся материалы недвусмысленно подтверждают, что в XVIII — нач. XIX века в условиях Чечни и Ингушетии воль­ные общества или союзы обществ локализовались сугубо в горах, в горных районах, а отчасти — и в высокогорье. Кроме всего прочего, под вольными обществами подразумевались многочисленные селения (аулы) вайнахов в горах, не подвер­женные в отличие от сел на равнине, ни российскому админи­стративно-политическому влиянию, ни вайнахскому феодаль­ному княжескому правлению. Вайнахские вольные общества, так же, как и у дагестанских народов, имели свои собственные наименования. В одном случае у вайнахов вольные общества назывались, по-видимому, по имени того или иного большого и влиятельного тайпа, в другом случае — по имени тук-хума или ваьра. Последнее встречалось у вайнахов относительно реже.

Как видно из материалов, политическое устройство вай­нахских обществ было во многом схоже с дагестанскими воль­ными обществами. Русские источники XVI-XVII веков дают различные наименования горных «землиц»: Окотской, ТТТибут — ской, Мерезинской, Калканской и др. Соответственно назы­ваются локальные группы населения: «окотские люди», «кал — канские люди». В источниках XIX века эти землицы, — указы­вает исследователь Т. А. Исаева, — называются «обществами» или «вольными обществами». Термин «общество» в дореволю­ционной литературе употреблялся как синоним «общины», под «обществом» подразумевалась также группа сел.18 Кроме того, по-видимому, в рассматриваемое время каждое из этих так на­зываемых политических объединений вайнахов в горах — со­юзов сельских обществ (тукхумов) — называлось также по име­ни той или иной большой и влиятельной деревни, вокруг ко­торой группировались более мелкие деревни с представите­лями близкородственных тайпов, либо представители извест­ного и многочисленного тайпа подчиняли себе соседние вай­нахские селения. Поэтому под тем или иным крупным обще­ством, как правило, подразумевалось не одно вайнахское се­ление, а, возможно, несколько десятков. С другой стороны, параллельно шел и другой процесс: в пределах крупных со­юзов сельских обществ, а точнее сказать, внутри этих обществ происходило слияние отдельных мелких селений в более круп­ные. Последнее обстоятельство, хотя и приводило к уменьше­нию численности маленьких селений, но от этого, как правило, общая территория союза вольных обществ не сокращалась.

Поскольку в предыдущем параграфе (§1) данной главы нами подробно названы и перечислены известные «вольные» общества вайнахов в горах, а также некоторые крупные союзы сельских обществ "с их названиями и общим количеством входивших в них мелких обществ и селений, в данном пара­графе работы мы намеренно не останавливаемся на этом воп­росе.

В рассматриваемое время, например, соответственно назва­нию широко известных коренных вайнахских тайпов или тук­хумов, как-то: Беной, Белгатой, Билтой, Варандой, М1ай-стой, Нашхой, Харачой, Щонтарой, Чермой, Эг1ашбатой, Элистан — жой, Эрсаной, Іалирой и т. д. параллельно в горных районах Чечни и Ингушетии существовали крупные общества или се­ления с идентичными названиями: Бена (общество), Беной — тайпа, Беной-юрт; Нашха — (общество), Нашхой — тайпа, Наш­хой — юрт.; Чермой (общество), Чермой — тайпа, Чермой-юрт; Эрсаной (общество), Эрсаной — тайпа, Эрсаной — юрт; Іалирой (общество), Іалирой — тайпа, Іалирой — юрт и т. д. Выше мы уже отмечали высказывания дореволюционного исследователя С. Броневского относительно вольных обществ в горах Чечни и Ингушетии, которых он склонен называть также и «кавказ­скими республиками».19

В конце XIX века местный исследователь, хороший знаток общественного быта вайнахов У. Лаудаев, называя одну из причин, побудившую половину фамилий (представителей раз­ных тайпов — Ш. А.) чеченского племени переселиться на сво­бодные земли из-за недостатка земли от умножившегося на­родонаселения, в частности, указывал, что земли вайнахов, поделенные на участки, заселяются, как правило, теми же фамилиями (тайпами), которыми они были заняты впервые, и носят те же названия, например, Чермой-Мохк, Чермой-лам, означающие земли Чермоевской фамилии (тайпа), гора Чер — моевцев; Дишний-Мохк — дишнин-ская земля; Харачой-лам — харачоевская гора и т. д. Называя Ичкерию (Нохч-Мохк, Де — Мохк — Ш. А.) отцовскою землею, сообщает далее У. Лаудаев, — горцы доказывали тем самым, что они вышли из этого горного края, в котором они имели свои фамильные (тайповые) позе­мельные участки. «Ичкеринцы строили аулы, как и шатоев-цы, на своих участках, и придавали аулам название фамилий, например: Черми, Харани, Цонтари и прочие, от фамилий (тайпа — Ш. А.) Чермоевской, Харачоевской, Цонтороевской и т. д.»20

В XVIII — начале XIX века вольные общества в горах Чечни и Ингушетии имели свои собственные территории, которые оберегались и охранялись всеми имеющимися средствами зашиты. Каждое вольное общество, по-видимому, состояло из представителей одного тайпа или нескольких близко — родственных тайпов, составлявших объединения определен­ного числа сельских общин (обществ). У дагестанских народов под сельскими общинами подразумеваются «джамааты».

Известно также, что сельские общины вайнахов, в зависи­мости от численности представителей тех или иных тайпов, входивших в их состав, были либо крупные, либо мелкие. Поэтому утверждать о многочисленности того или иного воль­ного общества и о положении, занимаемом им в зависимости от количества сельских общин (тайпов), входящих в состав данного общества, не совсем верно. Часто случалось, что не­которые вольные общества вайнахов с небольшим числом сель­ских общин из крупных тайпов, входивших в них, фактически превышали по количеству населения те вольные общества, которые составляли большое количество сельских обществ (общин) из относительно маленьких тайпов. И такие вольные общества более успешно решали как внутренние, так и внеш­неполитические вопросы.

В то же время в горах Чечни и Ингушетии существовала другая часть вольных обществ, которая объединялась между собой и образовывала союзы вольных обществ (тукху-мы) из представителей нескольких близкородственных тайпов. «Эти образования (союзы вольных обществ — Ш. А.) в одних случаях объединяли несколько сельских общин, указывают авторы обобщающего труда по Истории народов Северного Кавказа, — а в других — являлись наименованием отдельных тайповых организаций, включающих одно-два поселения».21

Союзы вольных обществ или, правильнее сказать, союзы сельских обществ, как правило, состояли из представителей различных тайпов, но одного тукхума. Каждый такой союз (тукхум) в качестве своего политического центра имел наибо­лее крупное село или аул. Такими союзами обществ или тер­риториальными объединениями в рассматриваемое время в горах Чечни и Ингушетии являлись Чеберлой, Шотой (Шубу- ты), Чіаьнтий, Нашха, Аьккхи, Маьлхи, Джерах, Цори, Гал­гай, Фяппий и т. д.22

Основной целью создания союза сельских обществ, — пи­шет дагестанский ученый М-С. К. Умаханов, — «являлась за­щита интересов всех входивших в его состав сел от посягатель­ства со стороны других союзов или феодальных владений».23

И, наконец, в горах Чечни и Ингушетии существовала тре­тья категория вольных обществ, которая продолжала разви­ваться как отдельная территориальная политическая единица и не входила ни в какие другие сельские общества и не обра­зовывала с ними никакого другого общего союза (тукхума), как, например, Майстой, Садой, Пешхой и др. Все это являлось, безусловно, наглядным доказательством чрезвычайной дроб­ности населения.

В отличие от дагестанских вольных обществ, вайнахские общества в XVIII — начала XIX в. имели общий язык (разница была лишь в союзах вольных обществ (тукхумах), где был свой диалект или наречие) и четко обозначенные самостоя­тельные территориально-административные границы с сосед­ними сельскими обществами и т. д. Политические и ад­министративные центры имелись, по-видимому, так же как и в Дагестане, лишь в союзах вольных обществ вайнахов.

Известно также, что вольные общества или союзы воль­ных обществ были расположены компактно близко друг от друга и управлялись самостоятельно или под руководством старшин главного селения. Однако «вольность» некоторых обществ следует понимать весьма условно, ибо они зачастую попадали под влияние феодальных владетелей или же более крупных и влиятельных сельских обществ, которые притес­няли своих слабых «союзников» вплоть до взыскания с них податей.

Главное отличие вольных обществ или союзов обществ в горной Чечне и Ингушетии от княжеских или феодальных владений на равнине заключалось в том, что во главе вольных обществ стояли избранные народом старейшины (старшины) и Народные сходы (собрания). Идентичную картину мы наблюдаем в это время и в горной Сванетии (Грузии).25 Кроме того, общественно-политические и экономические отношения в них регулировались обязательными для всех жителей нор­мами обычного права (адатами), которые в рассматриваемое время так же, как и в Дагестане, «претерпели существенные изменения, отражали социальную дифференциацию внутри сельских обществ».26

Как правило, все союзы вольных обществ были равны меж­ду собой и никто в союзах не мог прямо и открыто навязать свою волю другим членам общества. Однако были сильные союзы обществ (тукхумы), которые могли повлиять на приня­тие сельскими обществами угодных им решений по различным вопросам, а также захватить лучшие пахотные земли, па­стбища и добиться избрания своих представителей в админи­стративные органы управления.27 Внутри сельских обществ, как известно, еще задолго до рассматриваемого времени шел процесс имущественного неравенства, в результате которого бедные, обездоленные крестьяне — общинники попадали в за­висимое положение от сельской верхушки.

В XVIII — начале XIX в. во всех вайнахских вольных обще­ствах, надо полагать, были свои политические органы. Из про­шлой истории вайнахов известно, что в каждом обществе име­лись совещательные, законодательные, судебные и исполни­тельные органы. Такими органами были «Советы старейшин» (Къаной кхеташО) и «Народное собрание» (Халкъан гулам). Совет старейшин и Народное собрание общества созывались в условленном месте. Каждое вольное общество по мере необ­ходимости созывало Народное собрание для решения особо важных дел. Во время работы Народного собрания власть старейшин и кадиев, а также жрецов, по-видимому, несколько ограничивалась. В Совет старейшин входили, кроме самих старейшин, известные предводители военных походов (баьч-чи), кадии, муллы, жрецы, тамады тайпов (тайпанан тхьамда) и т. д.

Собрание представителей от всех сельских общин вольного общества, как правило, созывалось в главном селении общества. Например, Щонтароевское вольное общество располагалось в горах. Центром этого общества являлось, Щонтарой. Когда возникала необходимость в решении жизненно важных вопросов, касающихся всего общества, то в Щонтарой съезжались представители от всех сельских общин этого общества, т. е. представители всех тайпов и ваьров, входившие в сельские общины и составлявшие данное вольное общество. Последнее решающее слово при вынесении окон­чательного вердикта по внутренним и внешнеполитическим вопросам оставалось за представителями богатой знати и ду­ховенства, крупными землевладельцами и скотовладельцами данного общества.

Однако параллельно Советам старейшин и Народным собраниям отдельных вольных обществ функционировали другие Советы старейшин — «Мехк-кхелы» (Суд страны — дословно чеч.) более высокого ранга, созываемые, как правило, в наиболее крупных и независимых союзах вольных обществ Чечни и Ингушетии. На них решались далеко не ординарные, а напротив, очень важные судьбоносные вопросы страны. Такими известными вайнахскими центрами сбора «Мехк-кхела» страны являлись: общества Майсты, Кий, Нашаха, Щонтарой, гора Мизир-корта, Кхеташ-корта, Жеми — барз28 и т. д. (В данной работе мы отдельно рассматриваем деятельность вайнах-ского общественного органа «Мехк-кхел».

В рассматриваемое время в некоторых вайнахских вольных обществах, по-видимому, были военные предводители или вожди (баьччи — чеч.). Жители обществ избирали баьччи, как правило, перед походом. По свидетельству дагестанского ученого Р. М. Магомедова, у даргинцев во всех их делах в роли

военных предводителей выступали кадии. Они были наделены в военное время неограниченной властью, которая ограничивалась «в мирное время деятельностью Народных собраний».29

Как мы отмечали выше, в XVIII — начале XIX в. во всех вайнахских обществах, начиная от сельских общин одного горского аула и кончая большими союзами сельских обществ, внутренняя общественно-политическая и духовная жизнь регламентировалась на основе норм обычного права — адатов. Взаимоотношения между вольными обществами и союзами вольных обществ строились на основе договоров и соглашений, полностью опиравшихся на местные адаты вайнахов и решавших многочисленные вопросы хозяйственного и общественного характера.

Однако уже в первой половине XIX века ни вольные общества, ни союзы вольных обществ вайнахов, взятые в отдельности, в плане их территориального единства уже не представляли особой политической силы. Был нарушен принцип формирования вольного (сельского) общества по тайповому и тукхумному признакам родства. Объединение сельских общин внутри вольного общества происходило чисто по территориальному признаку. В состав вольного общества или союза вольных обществ входили представители различных тайпов, тукхумов и сельских общин. Таким образом, происходило этническое смешение населения одного вольного общества вайнахов с другим, причем с представителями разных тайпов, тукхумов, диалектов или наречий. Кроме того, в рассматриваемое время одна часть вайнахских вольных обществ находилась под руководством старшин главного селения союза сельских обществ, а другая часть — под политическим влиянием феодализирующейся знати.

Документальные сведения начала 20-х годов XVIII века повествуют о том, что чеченские князья — старший Айдемир Бардыханов и Мусал Чапалов из сел. Эндери владели «знат ною частию чеченцев».72 В 1732 г. в числе первых названо сел. Чечен (по-видимому, с. Чечен-аул или Большие Чечни), центр Чеченского феодального владения, которое находилось не далеко от места впадения р. Сунжи в р. Терек. Владельцами сел. Чечен-аул документы называют чеченских князей Камбу — лата, Амир-Гарзе и Айдемира Бардыханова.73 В 1733 г. ис — ‘ точники указывают также чеченского князя Айдемира Бар­

дыханова владетелем селений Большие Чечни и Большие Атаги.74 В рассматриваемое время феодальное владение князя Айдемира Бардыханова занимало, видимо, среди других княжеских владений в Чечне достаточно высокое положение, и сам князь также пользовался определенным влиянием и авторитетом среди прочих князей не только в Чечне, но и в соседней Кумыкии. Известно, что князь Айдемир Бардыханов неоднократно участвовал на стороне русской армии в боевых действиях против турецко-крымских войск в 1735-1739 гг., которые несколько раз вторгались на территорию Северного

Кавказа. Поэтому вполне понятно, почему крымский хан Каплан-Гирей накануне и в ходе военных действий против России на Северном Кавказе усиленно добивался расположе­ния к себе в первую очередь чеченского князя Айдемира Бар — дыханова. «Чеченский князь Айдемир Бардыханов, — указывает П. Г. Бутков, — приведенный к верности (России — Ш. А), по многим от хана (крымского — Ш. А.) письмам и подзывам не только к нему не поехал и людей не отпустил, но и немалые отгоны лошадей из войск ханских и другие вредительства по­казал».76 За боевые заслуги, а также в целях закрепления его верности России царское правительство назначило князю Айдемиру Бардыханову и его 20 узденям крупное денежное и натуральное жалованье: князю Бардыханову^- 50 руб. в год; 20- ти узденям его по 5 руб. на каждого в год, а сыну Айдемира Бардыханова — Бардыхану 13 руб. 20 коп. в год.78 В знак своей верности России, указывает профессор Я. 3. Ахмадов, — в 1735 году Айдемир принял «присягу подданства и отдал в заложники своего сына Бардыхана».79

Чеченцы ее. Большие Чечни и Большие Атаги экономи­чески тяготели к Кизляру, где они могли приобрести необхо­димые товары и продавать там излишки продуктов своего тру­да. Однако им также чинили всевозможные препятствия. Не­смотря на то, что отдельные равнинные чеченские и ингушс­кие селения во главе с их князьями (владельцами) и старши­нами часто присягали русским властям, и в знак своей верно­сти ежегодно отдавали аманатов в Кизляр, они периодически обращались за разрешением торговать в Кизляре. Так, напри­мер, чеченский князь Айдемир Бардыханов, «получавший часть своего жалованья натурой», также добивался разрешения у царских властей продавать муку и овес «кизлярским обывателям».80 Источники сообщают также, что в первой чет­верти XVTII века князья Айдемир Бардыханов и Муеал Чапа — лов имели в своем подчинении часть чеченского узденства.81 Как и прочие чеченские князья Айдемир Бардыханов владел значительными земельными угодьями, покосными землями и пастбищами на территории чеченских сел Большие Чечни и Большие Атаги. Ущемляя права и интересы основных произво­дителей — чеченских крестьян, Айдемир Бардыханов расширял свои владения, используя труд крестьян-односельчан и экс­

плуатировал домашних рабов и холопов. Кроме того, в рас­сматриваемое время землевладение князя Айдемира Барды­ханова увеличивалось как за счет захвата общинных земель, так и за счет земель, полученных от других, соседних князей за различные услуги.

В рассматриваемое время зависимые крестьяне селений Большие Чечни и Большие Атаги отбывали в пользу князя Айдемира Бардыханова множество податей и повинностей. Несмотря на их многообразие главенствующей формой фео­дальной повинности была продуктовая рента, которая бази­ровалась на феодальной собственности на землю и зависимо­сти крестьян от своего феодала. Продуктовая рента была свя­зана самым тесным образом с натуральным характером хо­зяйства. Кроме того, во владении князя Айдемира Бардыха­нова, так же как и у других чеченских князей и феодалов, су­ществовала и отработочная повинность.

Таким образом, в рассматриваемое время на равнинной тер­ритории Чечни во владениях князей Турловых, Черкасских, Айдемировых, Казбулатовых, Бардыхановых, Чапаловых и др. мы наблюдаем более зрелые феодальные отношения, т. е. более высокую ступень развития феодальных отношений, чем в го­рах. Источники свидетельствуют о распространении неюриди­ческой власти чеченских князей и феодалов на многие равнин­ные и предгорные села. Население равнинных» сел внешне при­держивалось пророссийской ориентации. Чеченские князья и феодалы не выбирались местным населением, а назначались и утверждались Кизлярской администрацией. Местные князья и феодалы вместе с их подвластными знатными узденями и неко­торыми старшинами находились на государственном жалова — ньи и пользовались особыми привилегиями. Судя по источни­кам, местные князья и владельцы должны были приводить своих подвластных жителей к присяге верности русскому государ­ству, а в знак принятия «присяги подданства» России князья и феодалы обязаны были отдавать в заложники в Кизляр близ­ких своих родственников или детей.

Основное ядро феодальной эксплуатации в Чечне и Ингу­шетии на равнине составляли холопы, ясыри, домашние рабы (лай), «работные люди», беднейшая часть узденства. Однако в ряде вайнахских владений между богатым феодалом и зави­симой категорией крестьян стоял еще и свободный уздень. Пришлые князья имели в Чечне ряд известных вайнахских уз-денских и старшинских семей, которые были связаны с ними вассальными отношениями. Сила местных князей заключалась в их поддержке верхушкой вайнахского узденства. Поэтому местные князья и владельцы всегда и во всем стремились опереться на знатных узденей, пользовавшихся в обществе большим влиянием и авторитетом. Другая, основная и беднейшая часть узденства, выполняла договорные повинности в пользу местных князей. Материалы свидетельствуют о том, что во второй половине XVIII века отдельные пришлые чеченские князья и феодалы — имели владения на территории соседнего Дагестана.

Источником доходов местных князей и владельцев являлась эксплуатация холопов, домашних рабов, ясырей, беднейшей части узденства и т. д. Князья и владельцы взимали с подвластных жителей продуктовую ренту (ясак), которая выражалась, например, в одной мерке (бустург) пшеницы с каждого урда (около 0,5 га) посевной площади, а также в определенном количестве крупного и мелкого рогатого скота, лошадей и т. д. Важным источником доходов князей и феодалов являлась также отработочная рента, которая выражалась в отработке у хозяина жителями подвластных сел по нескольку дней сообща для пахоты, посева и уборки урожая. Часть вайнахских князей и феодалов получала также денежную ренту, как, например, от добычи и реализации нефти на территории Чечни трудом беднейшей части крестьянства. Денежная рента давала князьям солидные доходы от реализации нефти. Кроме названной ренты, простые вайнахи должны были нести в пользу своих князей и феодалов ряд других повинностей, в частности, военную и подводную.

В XVIII веке наравне с вышеописанными феодальными владениями на территории равнинной Чечни были располо­жены также владения других чеченских князей — братьев Али­султана и Алибека Казбулатовых из Аксая. Согласно источ­никам, князья Алибек и Али-султан Казбулатовы владели чеченскими селениями Атаги и Чечен-аул. Кроме того, в XVIII веке князья Казбулатовы совместно с другими чеченс­кими князьями Турловым и Айдемировьм владели также авар­ским обществом Гумбет, которое было поделено на 3 части между этими княжескими фамилиями. Владельцы Алибек и Алисултан имели в личной собственности в чеченских селах определенное количество земли, которая обрабатывалась хо­лопами и другой беднейшей частью зависимого населения. Алибек Казбулатов имел «холопов 12 дворов»,54 которые по­стоянно работали на своего хозяина. Однако на князя Алибе-ка Казбулатова работали не только крестьяне из Чечни, но также из Дагестана. Так, например, в 1758 г. дагестанец по имени Шала-Хаджи Кехов, задержанный царской администрацией на границе с Чечней, сообщал, что он шел в Чечню «для испросу» у Алибека Казбулатова «к сеянию под пашни землю». Незадолго до этого от Казбулатова получил якобы землю и его сын.

Князья получали от подвластных аулов определенные раз­меры податей, долю от захваченной в набегах добычи, штрафы от лиц, нарушивших постановления Народных собраний и т. д. Распространенным видом продуктовой ренты был ясак, известный как подать, налог. «Желудочными» потребностями феодала определялись размеры ясака. Дореволюционный ис­следователь У. Лаудаев свидетельствует: «Ясак, или подать платили по условиям хана (аварского — Ш. А.) с-жителями: условия эти, смотря по обстоятельствам, т. е. большему или меньшему влиянию хана на страну, изменялись, т. е. подати увеличивались или уменьшались. Обыкновенно платили от количества рогатого скота, овец, лошадей и прочего. Бывали примеры, что от овец платили 3%, от скота 1%…».57 Кроме про­дуктовой, важным источником доходов вайнахских феодалов являлась отработочная рента. Источник середины XVIII века сообщает о том, что жители некоторых вайнахских селений по нескольку дней работали «всенародно, по своим обычаям, для пахания на владельца и поееяния хлеба».58

Князья Казбулатовы получали также денежную ренту от добычи нефти на территории Чечни, от ее торговли, «Нефть сделалась объектом купли, продажи, спекуляции и наживы», установилась здесь «откупная система»59, — пишет профессор Л. Н. Колосов. Это, естественно, давало дополнительный до­ход социальной верхушке и новые страдания и разорение про­стым горцам-крестьянам. Кроме уплаты различных видов на­званной ренты, вайнахи должны были нести в пользу своих феодалов или князей ряд других повинностей, в частности,

военную и подводную. «Первая обязывала население участво­вать в военных походах и набегах феодалов, защищать их от внешних нападений, а вторая — перевозить на своих подводах нужные феодалу вещи».60 Князья Казбулатовы имели узденей в Чечне, которые были связаны с ними вассальными отноше­ниями. По данным 1748 г. Алибеку Казбулатову подчинялось 10 чеченских узденей. Некоторые чеченцы и ингуши не только признавали власть пришлых феодалов, но находились в прямой зависимости от них. Один из чеченцев Магома Казыев в 1757 г. на допросе в Кизляре пояснил, что «холоп он при­родный чеченского владельца Алибека Казбулатова, деревни Алды». Можно предположить, что зажиточная часть узденей находилась в вассальной зависимости от феодалов, другая (ос­новная) часть населения выполняла договорные повинности в пользу пришлых феодалов, а третья (незначительная) часть холопов находилась в полной зависимости от феодала.61

Сторонником российской ориентации был также и старший чеченский князь Казбулат и его сыновья — Алибек и Али — султан Казбулатовы, которые в 1733 г. «находились со своими подвластными «при русском командующем на Северном Кавказе генерале Гессен-Гомбургском и участвовали в сра­жении с войсками крымского хана Фети-Гирей-Султана, дви­гавшегося в Прйкаспий».62 Вайнахские владетели давали пись­менные заверения русским властям и приводили своих под­властных крестьян и людей к присяге верности русскому го­сударству. Они верно служили царизму, получая от него за это разные награды, льготы и поощрения. В 1735 г. чеченский князь Алисултан Казбулатов принял «присягу подданства» и отдал в заложники в Кизляр своего младшего брата Бамата.63 В 1747-1748 гг. на основании решения Коллегии Иностранных дел чеченские князья Алибек и Алисултан Казбулатовы получили годовое денежное жалованье по 25 руб. на каждого и 100 руб. на 20 узденей.64 Но уже к 1764 г. владелец Алисултан Казбулатов, по свидетельству документальных источников, получал 75 руб. жалованья в год, но, будучи недовольным этим, настоятельно просил разрешения у Киз-лярского коменданта отпустить его в Петербург, чтобы получить свои награды, чины и добиться увеличения жалованья, «обещая за это и впредь служить верноподданнической своей должности».65 Алисултан Казбулатов старался привлечь на сторону России и своих подвластных чеченцев. В этих целях в подвластном ему селе Алды он, по собственным его словам, «призывал чеченцев…, чтобы они… всемилостивейшей государыне свое покорение принесли и состояли б по-прежнему в верном подданстве».66 Царское правительство в свою очередь брало под свое покровительство чеченцев и ингушей, опираясь на социальные верхи и, в частности, владельцев, поставленных над чеченцами, подкупая их всевозможными наградами и льготами за их службу в пользу России.67

В то же время царизм, не всегда доверяя присягам верности владельцев, главным условием принятия их под свое по­кровительство ставил: переселение владельцев со своими под­властными жителями с гор на равнины — к берегам Сунжи и Терека, а также выдача ими аманатов (заложников). С такими условиями, конечно, вайнахи не всегда и неохотно соглашались. Особенно отказывались вайнахи давать аманатов, большинство из которых царские власти держали в положении жалких, бесправных рабов. Горцы соглашались на добровольное подданство России, — пишет профессор Н. А. Тавакалян, — на присягу о верности ей, но только без выдачи аманатов.68 Как и опасалось царское правительство, не все ранее присягавшие России местные владельцы и князья оставались верными до конца. Они часто и легко нарушали данную ими присягу, если она не отвечала их интересам. Так именно поступил чеченский владелец Алисултан Казбулатов. Он, в частности, движимый чувством личной обиды и узкокорыстных классовых интересов, а именно не добившись получения жалования от царизма наравне с другим чеченским владельцем Расданбеком Айдемировым, а также поссорившись с ним в дележе подвластных им земель-аулов и претендуя на первое место в правах владычества над ними, поднял мятеж и со своими подвластными жителями ушел в горы с берегов р. Сунжи.69

В рассматриваемое время чеченские князья Алибек и Алисултан Казбулатовы и подвластный им народ были крайне заинтересованы в расширении торгово-экономических связей

с русскими, для чего они настойчиво добивались разрешения свободного проезда в Кизляр и Моздок и снижения, торговых пошлин. Из рапорта, поступившего с Шадринского форпоста к Кизлярскому коменданту от 18 февраля 1751 г., узнаем, что к Шадринской заставе прибыли едущие в Кизляр для торговли чеченский владелец Алибек Казбулатов с узденями своими… все вместе на 4-х верховых лошадях и с четырьмя арбами товаров…70 Желание торговать с русскими было не только у равнинных чеченцев, но и у горных жителей. Так, например, в письме чеченского владельца Алибека Казбулатова к Кизлярскому коменданту от 23 декабря 1758 г. говорится о том, что к нему приехали люди из горного чеченского аула — владельца Султана Азнаурова и просили, чтобы «он с ними поехал провожать их до казачьих городков, куда они едут для купечества».71

В рассматриваемое время известный чеченский князь Рас — ланбек Айдемиров (из с. Брагуны) также имел в ваинахских аулах Алды, Чечен-аул, Топли в личной собственности выде­ленные ему обществом участки земли, для обработки которых и для домашней работы содержались холопы. Как правило, холопами были люди, захваченные в плен (ясыри) невай-нах — ского происхождения. Однако, кроме пленных ясырей, Рас — ланбек Айдемиров покупал также ясырей на невольничьем рынке и использовал их в своем хозяйстве в качестве холо­пов.34 Так, в специальном письме Расланбека Айдемирова на имя Кизлярского коменданта Оболенского от 25 августа 1747 г.

содержится просьба к русской администрации, чтобы она вер­нула ему холопов его, мужчин и женщин, содержащихся в Кизляре…35 Другой документ от 15 сентября 1750 г. сообщает также о том, что чеченский владелец Расланбек Айдемиров имел при себе пленного ясыря — персианина по имени Акбас Байсикулов, которого использовал князь в качестве холопа.36 По всей вероятности, князь Расланбек Айдемиров в рас­сматриваемое время, так же как и другие местные князья и владельцы, имел несколько десятков семей или дворов холо­пов в своем распоряжении.

Благодаря экономическому состоянию и поддержке богатой верхушки вайнахского уз-денства, без которой была слаба владельческая сила местных князей, — указывает профессор Я.

3. Ахмадов, — последние составляли высший слой экс-

37

плуататорского сословия в Чечне и Ингушетии. Не случайно вайнахские князья и владельцы стремились опереться на богатых узденей, пользовавшихся а обществе большим влия­нием вследствие своего имущественного положения. Генерал Эльмурза Черкасский в своей реляции на имя Кизлярского коменданта Девица от 22 февраля 1749 г. указывал, что «всегда чеченская деревня силу имеет узденями». Документальные материалы за 1749-1751 гг. свидетельствуют о том, что влиятельный чеченский князь Расланбек Айдемиров имел при себе знатных узденей по имени Кучук, Аба-та Ильясов, Абата Козиш, Махмуд Замицуев, Актулла Турлов и т. д. Более того, житель горной Чечни Щамурза Тамарзоев из знатного тайпа Цонторой являлся узденем крупного землевладельца на рав­нинной части Чечни Расланбека Айдемирова и находился в вассальной зависимости от него.39 В письме Кизлярского ко­менданта на имя чеченского владельца Расланбека Айдеми­рова от 26 августа 1762 г. называются имена старых и новых узденей и их аманатов от подвластных князю селений. В числе узденей князя Айдемирова названы: сын муллы из с. Алды — Эльдерхан Исханов; Адаев — из с. Алды; Чабаев из с. Чечен — аул, Булат-хан — брат владельца Ахлова; сын узденя Нога — мурзы; сын узденя Аджихана Хасаева из с. Чечен-аул-Домба Аджиханов; уздень Амраз Хамзиев из с. Топли; сын узденя Но — гамурзы из той же фамилии (тайпа); дети узденя Мурзакая и

Отметим также, что в рассматриваемое время часть стар­шин, так же как и уздени, находилась в вассальной зависимо­сти от местных князей и владельцев. Так, в письме чеченских старшин из с. Чечен-аул — Лавараслана, Иды, Матая, Сулей­мана, Казанби, Акмурзы, Уруса и Мичи, адресованном князю Расланбеку Айдемирову от 14 февраля 1764 г. сообщалось, что все они находятся в подвластии Расланбека и называют его своим владетелем.41 С 1748 г. князь Расланбек Айдемиров и зависимые от него уздени в количестве 20 человек находились на государственном жалованьи. Расланбеку Айдемирову было определено 50 руб. в год, а 20 узденя его — каждому по 5 руб. Во время русско-турецкой войны 1768-1774 гг. Расланбек Айдамиров вместе со своим отрядом принимал активное участие в боевых действиях в составе русских войск против турок (в походе генерала де-Медема за Кубань). Имя Расланбека Айдемирова вошло в список лиц, представленных генералом де-Медемом императрице Екатерине II с просьбой «о показании некоторой отличности».42

Активное участие князь Расланбек Айдемиров принимал также на стороне царских регулярных войск генерала де-Ме- дема в разгроме воссташих горцев Горячевских сел у Качка — лыковского хребта 23 июля 1775 г. После этого князь Рас­ланбек Айдемиров, как и прежде, был принят в подданство и ему было пожаловано 150 руб. денежного довольствия в год; он имел у себя специальный караул из казаков, т. е. содержа­лась казачья команда из 10 человек для его нужд. Кроме того, генерал де-Медем выделил ему 4-х плотников для строитель­ства его новой деревни на левом берегу р. Сунжи.43 В рассмат­риваемое время чеченский князь Расланбек Айдемиров нахо­дился в более привилегированном положении в торговых сношениях Чечни и Ингушетии с Россией. Пользуясь этим, он добивается беспошлинного ввоза и вывоза товаров, приобре­тенных его людьми на Кизлярском рынке. Так, например, Расланбек Айдемиров обращается с просьбой к Кизлярскому коменданту разрешить ему купить 5 лошадей и посуды оло­вянной один пуд…44

В XVIII веке отдельные чеченские владельцы имели денеж­ные доходы, причем немалые, от реализации нефти, добывае­мой на их территории. Так, например, Кизлярский комендант

Вешняков в рапорте на имя генерала П. С.Потемкина от 23 апреля 1782 г., сообщал, что чеченскому владельцу Раслан — беку Айдемирову разрешено продавать нефть на своей терри­тории по цене 30 и более копеек за одно ведро. Докумен­тальные сведения второй половины XVIII века свидетельству­ют о том, что некоторые владения чеченского князя Расланбе­ка Айдемирова находились также на территории соседних князей. Так, в письме Кизлярского коменданта на имя чечен­ского владельца Алисултана Казбулатова от 12 марта 1762 г. сообщалось о том, что селение князя Расланбека Айдемирова расположено во владении князя Турлова и называлось Кач-

46

кадык.

Источники первой половины XVIII века, вплоть до начала движения горцев во главе с имамом Мансуром, фиксируют множество фактов обращения вайнахских владельцев и князей (ее. Шали, Герменчук, Алды, Атаги, Чечен-аул и т. д.) к царской администрации, и в частности, к Кизлярскому комен­данту с просьбой разрешить им вместе с их подвластным на­селением переселиться на равнинные земли по pp. Терек и Сунжа, ближе к российской границе, под защиту царских властей. Кизлярский комендант, естественно, охотно идет на­встречу просьбам местных князей и владельцев и разрешает переселяться и создавать новые села на отведенных им землях по p. p. Терек и Сунжа. Так происходило переселение горцев с предгорных чеченских сел вместе с их владельцами на рав­нинные земли и образование над-теречных и надсунженских селений.

Документы последней четверти XVHI века сообщают о том, что одна часть изгнанных из Чечни князей кумыкского про­исхождения возвратилась к себе в Аксай и Эндери, откуда они пришли в Чечню, другая же часть — с разрешения российских властей основала новые селения на равнине между р. Сунжей и правым берегом р. Терека, напротив гребенских и моздокс­ких казачьих станиц. Так, например, когда в 1762 г. Раслан-бек Айдемиров основал новый аул в нижнем течении р. Сун-жи, Кизлярский комендант Ступишин писал князю, что это «весьма похвально почитается ему».47 Чеченские князья, нахо­дившиеся при Расланбеке Айдемирове и изгнанные в 1775 г. из ее. Большая Чечня (Иоккха Чечена — Ш. А ), Большая Ата — га (Иоккха Атага — Ш. А.) и Топли, основали в том же году два селения на равнине, в которых насчитывалось 400 дворов.48 Князь Касбулат и его брат, изгнанные вайнахами из сел. Топли, также основали село около Наура, рядом с сел. Терло-вых 49 В 1778 г. в ответ на просьбу князя Расланбека Айдемирова и части жителей сел. Алды разрешить им переселиться на реку Сунжу, Кизлярская администрация дозволила крестьянам перейти туда вместе с князем, ближе «к Амирханову броду».50 В 1779 г. часть жителей сел. Гехи поселилась напротив Наурской казачьей станицы. Они считались российскими подданными указывает исследователь П. Г. Бутков, — а пото­му и «были охраняемы от аксаевских владельцев, которые набегами своими не оставляли их в покое».51 Таким образом, в течение 40-70-х годов XVIII века по правому берегу Терека местными владельцами вместе с их подвластными жителями было основано шесть новых селений. Такое же количество сел было заложено вайнахами и на р. Сунже. Источники свиде­тельствуют также о том, что во вновь образованных вайнахс­ких селах по p. p. Сунжа и Терек, как правило, являвшихся селами пророссийской ориентации, в основном проживали не природные холопы, а добровольно переселившиеся простые горцы-крестьяне, с которыми по возможности их хозяева — князья и владельцы — старались мирно уживаться.52

Другими чеченскими владельцами, которые наравне с Дев — лет-Гиреем Черкасским правили на территории Чечни в XVIII веке, были князъя Турловы (из Аварии). В июне 1720 г. ка­бардинский князь Эльмурза Черкасский во время пребывания его в Санкт-Петербурге сообщал о чеченцах, живущих на р. Сунже, что «владеет ими (чеченцами — Ш. А.) князь именуе­мой Терлоев сын, который живет и княжует в местечке, назы­ваемом Буюк-Кент…». Согласно этому документу, как утвер­ждает профессор Я. 3. Ахмадов, владение князя. Тур лова ло­кализовалось на территории района, прилегающего к р. Сун­же, в местечке «Буюк-Кент» (чеч. Бугун-юрт), т. е. в одном из аулов, который входил в общество Алда.27 Другие же села это­го общества подчинялись родственникам Тур лова, более бо­гатым и известным в народе князьям — Казбулату и АмирТар — зе, чья княжеская резиденция находилась в Чечен-ауле. После смерти князя Казбулата, являвшегося дядей Турлову, все Алдинское общество признало своим владельцем Турлова. Кроме Алдинским обществом, князья Турловы владели вместе с князьями Казбулатовым и Айдемировым аварским обще­ством Гумбет, которое было поделено на три части между эти­ми княжескими фамилиями.28

С 1747 г. наравне с другими чеченскими владельцами князь Турлов находился на государственном жалованьи царизма и получал денежный оклад 50 руб. серебром в год, а 10 его уз­деней — по 5 руб. каждый.29 Судя по денежному жалованью, которое было определено российскими властями местным уз­деням, последние являлись достаточно сильной и влиятельной социальной опорой ваинахских князей и владельцев. Князья Турловы, в отличие от некоторых других ваинахских князей и владельцев, как указывает об этом исследователь Я. 3. Ах­мадов, «не являлись и не считались собственниками земли че­ченских обществ, в которых они правили». Они подчас выпол­няли обязанности местных старшин, права и обязанности ко­торых передавались по наследству. В то же время, как сооб­щают источники, князья Турловы взимали подати (ясак) с подвластных чеченцев, накладывали на них штрафы за не­выполнение решений аульных сходов и получали определен­ную часть от захваченной в набегах добычи. Определенным источником доходов князей Турловых являлась также экс­плуатация холопов.30 Территория княжеских владений Тур­ловых находилась в географически выгодном положении (из­вестно, что через владение Турлова проходил торговый путь из Кабарды в Дагестан) и князья взимали пошлины с проезжих купцов, силой брали дань со стад, пасущихся вблизи их

земель. Князья Турловы имели большие богатства и от скотоводческого хозяйства. Известно, что в результате взима­ния с подвластных чеченцев «продуктовой ренты, ежегодно у князей увеличивалось не менее, чем на 1000 голов рогатого скота». Большие прибыли имели князья Турловы от продажи нефти из имеющихся у них в собственности нефтяных колод­цев. Ежегодно на Кавказской Линии реализовывалось 500 и более бочек нефти со стоимостью по 16 рублей медными день­гами за бочку. Огромные денежные средства имели Турловы и на торговле солью. Известно также, что в 1811 г. соль из Наура отпускалась чеченцам через Магомеда Турлова.31

Изгнанные подвластными чеченцами в 1782 г. из Алдинс — кого общества князья Турловы после этого в официальных документах (письмах и рапортах) Кизлярского коменданта на имя «алдинского народа» более не фигурируют. Согласно ут­верждению исследователя П. Г. Буткова, местные князья Кай — тукови Турлов, изгнанные в 1784 г. из сел. Топли, также ос­новали два селения против Наура: одно село — Верхний Наур; другое — Нижний Наур.32 В 1800 г. владельцами в этих селе­ниях были Магомет и Муса Турловы и двоюродный их брат Алибек Турлов. Население этих сел увеличивалось, сообщают докуметы, как за счет узденей и холопов, так и за счет пе­реселенцев, которые селились на «праве оброка» и выполняли различные работы на участках князей Турловых.33

О характере отношений вайнахских князей и владельцев с русскими властями, на довольствии которых они состояли, можно судить по тем данным, которые подтверждают, на­пример, архивные материалы относительно вступления в Гер — менчукские и Шалинские владельцы в 1747-1749 гг. царского офицера, ротмистра Девлет-Гирея Черкасского (из Ка-бар — ды). Известно, что в, 175.0 г. русскими властями был повышен денежный оклад чеченскому владельцу Девлет-Г ирею Черкасскому с 40 pyj5. до 120 руб. в год «для поощрении оного в верной службе». Кроме того, царская администрация на Кавказе удовлетворила просьбу Девлет-Гирея Черкасского и с 1748 г. разрешила ему свободный пропуск «быков, коров, рыбы…, полотняного товару» из Кизляра в Герменчук. Вместе с тем, подвластным князя Девлет-Гирея людям выдавалось специальное разрешение на свободный проезд для торговых целей в гребенские казачьи городки за печатью самого Девлет — Гирея Черкасского/ 5

Как видно из утверждений исследователя П. Г. Буткова от­носительно привилегий и поощрений, предоставляемых рус­скими властями местным владельцам, последним посылались властями для охраны воинский конвой и для строительства плотники, которые периодически менялись, а также всем им отпускалось денежное жалованье16 и т. д. Наряду с соответ­ствующими привилегиями в то же время русское правитель­ство предъявляло к местным владельцам определенные тре­бования, которые выражались в следующем: местные владель­цы и князья должны были держать подвластный народ в по­виновении, не позволять отдельным горцам нападать на каза­чьи станицы и на проезжих людей на дорогах, а в случае убий­ства или ограблении кого-либо, отыскать ограбленное^ отни­мать и возвращать, а также находить самих виновных и т. д.

Несмотря, однако, на такое обстоятельство и «невзирая на то, что с печатью своих владельцев чеченцы имели всюду сво­бодный проезд и доступ и кроме того, им разрешалось брать соль из русских озер и т. д., — пишет Г. А. Ткачев, — чеченцы плохо исполняли единственное условие своего подданичества и беспрерывно его нарушали».18 Одновременно с вовлечением чеченских обществ в подданство России, Девлет-Гирей Чер­касский обязан был «ведать, какие оные народы и кто вла­дельцы, сколько деревень или владений, а прежде сего, под

г 19

чьим владением были».

Говоря о повинностях и податях, которые должны были нести подвластные чеченцы в пользу Девлет-Гирея Черкасско­го, то они, по-видимому, «не превышали обычных для Чечни повинностей в пользу своего князя — мерка зерна со двора и один баран со стада в год». У князя были участки земли, кото­рые обрабатывались трудом холопов. Личные доходы Девлет — Гирея постоянно росли как за счет эксплуатации личных хо­лопов, которых у него было только в 1758 г. 10 семей, так и за счет сбора налогов с населения своих аулов, а также со сбора пошлин с торговых караванов, проходивших через территорию владения Девлет-Г ирея Черкасского.

В середине 50-х годов XVIII века князь Девлет-Гирей Чер­касский, до этого управлявший чеченскими селами Гермен — чук и Шали, из-за его жестокого обращения с подвластными крестьянами был изгнан местными жителями. После этого с разрешения царских властей на землях, где раньше чеченцы и брагунцы выпасали свой скот, т. е. вблизи Червленного городка, князем Девлет-Гиреем было основано поселение, по-

лучившее впоследствии название Девлетгиреевское. Благо­даря близкому географическому расположению с. Девлетги- реевского к русским крепостям и казачьим станицам, а также всякого рода льготам, предоставляемым князю Черкасскому царскими властями жители села вели оживленную торговлю в Кизляре и в соседних казачьих станицах. Жители села сеяли много проса, которого вывозили на продажу в Кабарду. Они выращивали также виноград, занимались скотоводством и коневодством.22 Кроме того, с. Девлетгиреевское находилось в чрезвычайно выгодном географическом положении по от­ношению ко всей Чечне, Кабарде и Кумыкии, поскольку оно было расположено на территории между представителями российской администрации и различными горскими народами Кавказа. В конце XVIII века в с. Девлетгиреевском насчи­тывалось уже 335 семей, в том числе представители Чермоев — ского тайпа 58 семей, Чармахойского тайпа — 62, Энгелинс — кого тайпа — 40, Зандакского тайпа — 84, Киавского тайпа -36 и Ауховского тайпа — 45.23 Кроме этих тайпов, в с. Девлет­гиреевском проживали в рассматриваемое время представи­тели еще 9 чеченских тайпов: Шуаной, Хара-чой, Энгиной, Кур­чалой, Цонтарой, Чанти, Терлой, Чинахой, Пешхой, из них первые 5 тайпов — из Ичкерии, а остальные — выходцы из Ар­гунского ущелья.24 В 1799 г. сын Девлет-Гирея — Баммат-Ги — рей в 5-6 км восточнее сел. Девлетгиреевского основал аул Баммат-юрт (ныне с. Виноградное). Основу селения составили чеченцы и кумыки, которые вместе с князем Бамматом пе­реселились в XVIII веке на равнину. В основном в с. Баммат — юрте проживали ичкерийские тайпы Цонтарой, Беной, Шир — дой, а также тайпы из других районов — Дышни, Ялхой и Пой.25

В рассматриваемое время на территории равнинной Чечни вплоть до начала движения горцев под руководством имама Мансура в 1785-1791 гг. источники называют некоторые наиболее крупные и влиятельные вайнахские феодальные владения (княжества), в которых управляли либо сами добровольно пришедшие, либо приглашённые князья и феодалы из соседних районов Северного Кавказа — Кабарды, Кумыкии и Аварии. Так, например, в 20-40-х годах XVIII века чеченскими селами на равнине владели князья кумыкского происхождения Бардыхановы и Чапаловы из с. Эндери (Андрей-аул), князья Казбулатовы из Аксая, князья Айдемировы и Ва-матовы из с. с. Брагуны и Топли, князья Черкасские из Большой Кабарды, князья Терлоевы (Турловы) из Аварского владения и т. д.

В специальном «Реестре горским владельцам» за 1732 г., составленном Д. Ф. Еропкиным, кроме сел. Чечен-аул, во владении вайнахских князей и владельцев в это время находились следующие деревни: Хажи-аул, Астанкул, Жатага (Ата-га — Ш. А), Шихкирей (Чахкери — Ш. А), Сурь (Суьйра-Корт — Ш. А.), Хамбат-аул, Башин- Баха-аул, Алда.1 Кроме того, в 30-40-х годах XVIII в. во власти этих же князей находились также другие вайнахские деревни:

Большая Чечня, Малая Чечня, Большая Атага, Горячевс-кая или Исти-Су, Топли2, Шали, Герменчук,3 Маюр-туп, Ге-хинская и4 др. Некоторые из перечисленных сел, как, например, селения Хажи-аул, Атага, Чахкери, Суьйра-Корт и т. д. упоминаются также в источниках первой половины XIX века среди прочих населенных пунктов Чечни, расположенных по р. Аргуну. В 1747 г. владетелем над чеченскими селами Герменчук и Шали документы называют князя Девлет-Гирея Черкасского.5 В 1757 г. по сведениям дореволюционного исследователя П. Г. Буткова жители чеченских сел Чечен (Чечен-аул — Ш. А.) и Горячевское (Исти-Су) находились под властью их прежних феодальных владетелей Росланбека Айдемирова и Ку-чука Баматова.6

Архивные материалы этого периода свидетельствуют о том, что чеченцы-качкалыковцы являлись данниками аксаевских (кумыкских) владельцев, которые удерживали подвластных чеченцев исключительно при помощи царских штыков.7 До­кументальные источники 60-х годов XVIII в. подтверждают также, что карабулаки, одноплеменцы чеченцам и ингушам, жившие в вершинах pp. Сунжи, Аксая, Васай-су и Бал и имевшие около 300 дворов населения, находились в зависимости от эндерийских, брагунских и некоторых кабардинских князей и платили им подати.8 Народ ингуши, известный под именем кистов или киштинцев, — сообщает дореволюционный исследователь П. Г. Бутков, — живущий между реками Терек и Сунжа, также испытывает притеснения со стороны аксайских и кабардинских князей.9

В 70-х годах XVIII века исследователь И. А. Гюльденштедт также называет в Чечне по р. Аргуну довольно большое число феодальных владений (селений) так называемых незави­симых чеченцев: ее. Большой Чечен в 40 верстах от слияния р. Аргуна с р. Сунжей, а ниже по Аргуну — сел. Гаджи-аул (Хажи — аул). Эти два селения считались весьма крупными, так как имели по 500 дворов населения в каждом, а также к ним были присоединены многие союзные им деревни: вверх по Аргуну — сел. Большая Атага и присоединившаяся к нему дер. За-курова Атага; далее — сел. Малая Атага и присоединившиеся к ней деревни Гендергеной, Бе-наул-Узек и Мартан.10 Как отмечает известный исследователь Н. Г. Волкова, местоположение перечисленных выше чеченских селений вплоть до 40-х годов XIX века не изменилось, а некоторых из них (как, например, сел. Атага) и значительно позднее.11 Кроме указанных выше сел, расположенных по р. Аргуну, исследователь И. А. Гюльденштедт называет еще ряд чеченских владений — селения Шали и Герменчук по 300 дворов в каждом, сел. Новый Чечен или Янги-кент, расположенное по правой стороне р. Сунжи.12

Как известно, в 1747-1749 гг. чеченские князья Арслан-бек (Расланбек) Айдемиров, Алибек и Алисултан Казбулато-вы и владелец с. Топли находились на государственном жало-ваньи. Более того, все названные выше чеченские князья и владельцы в свое время принесли присяги верности российским властям на Кавказе и находились в прямой зависимости от них.

Как же все-таки обстояло дело с управлением князьями и владельцами в вайнахских феодальных владениях в рассмат­риваемое время?

Во-первых, документальные источники четко фиксируют распространение неюридической власти пришлых князей и владельцев на отдельные вайнахские села, расположенные в основном на равнинной и предгорной части Чечни и Ингуше­тии. Во-вторых, по нашим наблюдениям, именно в тех вайнах­ских селах, где распространялась власть пришлых князей, местное население, как правило, придерживалось внешне лояльной пророссийской ориентации. Это обстоятельство было связано, по-видимому, с тем, что пришлые князья и владельцы, как правило, не выбирались местным населением из своей среды, в отличие от старшин, а назначались и утвержда­лись (иногда с согласия местных жителей и старшин) царски­ми властями в Кизляре. Об этом свидетельствует тот факт, что пришлые вайнахские князья и владельцы, как мы отмечали выше, вместе с их подвластными узденями и старшинами нахо­дились на твердом государственном жалованьи русских влас­тей. Кроме того, известно также, что вайнахские князья и вла­дельцы обязаны были регулярно, в течение нескольких лет, отдавать царским властям в Кизляр в качестве заложников (аманатов) своих детей или ближайших родственников в знак лояльности и верности России (это была своего рода присяга). Рассмотрим ниже далее подробно, что же из себя представляли в рассматриваемое время наиболее крупные и влиятельные феодальные владения на территории равнинной части Чечни XVIII веке.