В период первобытно-общинного строя племена и группы родствен­ных племен являлись основной формой существования этнических общ­ностей. С началом разложения первобытного общества и появлением «военной демократии» возникают племенные союзы крупного масштаба, нередко сопряженные с миграциями на значительные расстояния, с за­воеваниями, с подчинением других племен и с их последующей ассими­ляцией. С формированием классовых обществ и государств формируются и устойчивые этносы, получившие в литературе наименование народно­стей.

Быстрый этногенетический процесс начался при неолите (VIII-III тыс. до н. э.). Тогда же человечество начало переход от присваивающего к про­изводящему хозяйству. В бронзовом веке, особенно начиная с IV тыс. до конца II тыс. до н. э., в Европе и Азии сложилось большинство крупных языковых семей: бантоидной, индоевропейской, семито-хамитской, тюрк­ской, китайско-тибетской. Распространение языков этих семей происхо­дило первоначально на сравнительно небольших территориях, занимае­мых компактными соплеменностями. На их базе сформировался и вырос ряд мощных племенных союзов, обладавших военным потенциалом, ком­плексной земледельческо-скотоводческой экономикой и в связи с высокой ролью скотоводства — большой подвижностью (Арутюнов, 1989, с. 75).

По мнению С. А. Арутюнова, «расселение древних арабов и евреев, германцев, кельтов, славян, иранцев и индоарийцев, тибето-бирманцев и тюрков происходило именно в форме экспансии и ассимиляторской ак­тивности мощных племенных союзов» (Там же).

В настоящее время большинство тюркологов склонно считать праро­диной тюрок Алтай, Южную Сибирь и Прибайкалье. Мы же склонны счи­тать их первоначальной родиной Волго-Уральский регион, откуда тюрк­ские племена в IV-III тыс. до н. э. расселились во многие регионы Азии и Европы.

Волго-Уральский регион, особенно его степная и лесостепная зоны, имел благоприятные природные условия для быстрого развития населяв­ших его этносов. Здесь имелись и отличные пастбища для скота, леса, бога­тые дичью и зверем, реки и озера, изобилующие рыбой, залежи полезных, ископаемых. Именно Урал наравне с Алтаем, Южной Сибирью и Кавказом (Прикубанский очаг металлургии в верховьях Кубани в Карачае), стал од­ним из первых центров металлургии, и это имело важнейшее значение для ускоренного хозяйственного развития Урала и смежных с ним районов.

Этот регион был одним из тех, где люди, начиная XIII тыс. до н. э., впервые стали одомашнивать диких животных. Особенно важное значение имело одомашнивание дикой лошади в IV тыс. до н. э. в степной и лесостепной зоне Урала, Поволжья, Северного Прикаспия, Северного Причерноморья, Северного Кавказа, а также в степях Казахстана и Туркменистана. Ученые установили, что именно отсюда распространилась она на другие районы мира. В самом передовом земледельческом регионе мира — Передней Азии — лошадь появилась только около середины II тыс. до н. э. (Потому-то в индоевропейских языках нет единого корня для названия лошади). Вер­хом или на колесницах, запряженных лошадьми, можно было быстро про­ехать большие расстояния, что было особенно важно для животноводов — кочевников и воинов, каковыми являлись древние тюрки (Материальная культура, 1989, с. 33-35, 160-161).

Ускоренному развитию Волго-Уралья способствовал и такой немало­важный географический фактор: регион расположен на стыке Европы и Азии, и через него в течение тысячелетий проходили с запада на восток, с севера на юг и в других направлениях многочисленные племена. Здесь смешивались различные этносы, которые были далекими предками тюрк­ских, финно-угорских и других народов. Еще при мезолите и неолите рас­сматриваемый регион был густо заселен. В нем складывалась культурная мозаика, переплетались различные традиции, и регион являлся контакт­ной зоной различных культурных течений. По мнению археологов, сюда проникало население из Черноморья, Приднепровья, с Северного Кавка­за, из Прикаспия, Приаралья, Казахстана и Западной Сибири. Немаловаж­ное значение имели и обратные миграции племен из этого региона (Чле — нова, 1981, с. 23-24). Судя по небольшим размерам поселений, люди жили подвижной, кочевнической жизнью. Они обитали в пещерах, шалашах, не­больших утепленных землянках и полуземлянках, иногда напоминавших позднейшие юрты (Матюшин, 1989, с. 91-92).

Границы южно-уральской мезолитической (ангельской) культуры смыкались на юге с областями распространения родственных культур на территории нынешнего Казахстана, Узбекистана, Туркменистана, а на вос­токе — в Западной Сибири — ее граница проходила по реке Тобол (Там же, с. 144, 146-147). По мнению археолога Г. Н. Матюшина, в эпоху мезолита по обе стороны Уральскою хребта развивались две группы населения, по-видимому, разного происхождения, которые прошли длительный путь развития на протяжении нескольких тысячелетий (Там же).

Археолог Г. Ф. Коробова в своей обобщающей статье «Мезолит Сред­ней Азии и Казахстана» пришла к выводу, что мезолитические культуры Восточной Европы, Западной Сибири и Средней Азии почти идентичны, только имеют разные варианты. По ее убеждению, ошибаются те ученые, которые утверждают, что эта высокая культура пришла в названные реги­оны из Передней Азии, в частности из Северного Ирана и Северного Афга­нистана, хотя сходство между нею и культурами Среднего Востока имеют­ся. «Но в целом, — пишет она, — индустрия Восточного Прикаспия, обладая целым рядом особенностей, представляет собой самобытное явление» (Коробова, 1989, с. 152). Г. Ф. Коробова полагает, что прикаспийская куль­тура «генетически восходит к местному верхнепалеолитическому пласту». Она справедливо считает, что племена — носители прикаспийской мезо­литической культуры — имели известные культурные контакты с племена­ми Передней Азии, и именно этим объясняется наблюдаемое в отдельных чертах сходство между культурами племен Восточного Прикаспия, и Пе­редней Азии в эпоху мезолита, в XI-VII тыс. до н. э. (Там же, с. 152-154).

Подобная мезолитическая культура в указанный период существова­ла и на территории Узбекистана (устюртская культура). Археолог Е. Б. Би — жанов, открывший ее, считает что эта культура местного происхождения, сформировавшаяся под воздействием мезолитических культур Прикас­пия и Южного Урала (Бижанов, 1982, с. 33).

В мезолитическую эпоху и позднее исключительно велика была роль Кавказа как места, соединявшего Европу с Передней Азией. Социально­экономические преобразования в степной и лесостепной части этого важного региона происходили одновременно с преобразованиями в предкавказских регионах и нередко отражались здесь на процессе эт- нообразований.

Базировавшиеся на достижениях мезолитического периода отдельные племена Евразийских степей в IV тыс. до н. э. научились доить скот, полу­чать молоко и молочные продукты, употреблять мясную пищу. Мускуль­ную силу одомашненных животных сначала использовали для перевозки вьюков, затем стали запрягать их в сани, волокуши, а с появлением колеса стали использовать в качестве тягловой силы.

На основе мезолитических культурно-экономических достижений в Евразийских степях, особенно в Волго-Уралье, на рубеже IV-III тыс. до н. э. сформировалась степная, так называемая древнеямная, или курганная, культура. Курганная насыпь как неотъемлемый элемент степного пейзажа является своего рода этнокультурным паспортом степных кочевников — скотоводов. В степи курган насыпался для того, чтобы при частых пере — кочевках не затерялось место погребения сородичей. Для оседлых зем­ледельческих племен подобное сооружение не требовалось, могилы устраивались в пределах многовековых, оседлых поселений, даже в са­мом жилище.

Древнеямная культура получила свое название по специфическому погребальному сооружению: вырывалась просторная, обычно прямоуголь­ная яма, дно которой устилалось камышом, травой, войлоком, стены обли­цовывались бревнами — срубом. Поверх ямы устраивался накат из бревен в несколько слоев, а затем все это накрывалось земляной курганной насы­пью. Усопшего укладывали в могиле чаще всего на спину, головой на юго — восток и восток, ноги его обычно были согнуты в коленях. Дно могильной ямы и сам костяк обильно обсыпали красной охрой (Мерпет, 1974). Так курганная культура получила свое рождение в степях Волго-Уральского междуречья.

В наиболее ранних курганных погребениях вместе с умершим клали очень бедный инвентарь; чаще всего это были ножевидные кремневые пластинки с ретушированными краями, поделки из трубчатых костей и рогов животных. Как правило, в изголовье клали части туши жертвенной овцы — в основном это были черепа, лопатки, астрагалы (альчики).

Степняки-кочевники мало пользовались керамикой, так как при частых перекочевках она была непрактична. Лишь иногда в погребениях обнару­живаются плохого качества и обжига круглодонные с широким туловом или остродонные яйцевидные глиняные сосуды грубой ручной лепки из низкокачественной глины. Поверхность таких сосудов шлифовалась пуч­ком травы и покрывалась сплошными нарезками, насечками.

B более поздних погребениях обнаруживаются изделия из меди: ножи, кинжалы, стрелы, шилья и пр.

Подвижной характер жизни «древнеямников» затрудняет возможность отыскать их поселения. Археологи таких поселений почти не знают, за ис­ключением небольших временных стоянок в долинах рек.

Кочевой образ жизни вызывал необходимость использования тягловой силы животных и повозок.

Отмеченные выше основные признаки древнеямной, или курганной, культуры позволяли выделить памятники древнейших кочевников на больших территориях, далеко отстоящих от района их прежнего пребы­вания.

Таким образом, различные группы скотоводческих племен, соприка­саясь с древнейшими центрами производящего хозяйства и подвергаясь их влиянию, приспосабливали достижения последних к специфике есте­ственных условий своего существования. В степных, горных, полупустын­ных областях появились коллективы, ведущей отраслью хозяйства кото­рых было скотоводство в подвижных его формах (отгонное, полукочевое, а далее и кочевое), резко ограничивающих или даже исключающих воз­можность одновременной земледельческой практики.

Земледельческие племена, сталкиваясь со скотоводческими, перени­мали у них новейшие достижения их культуры, навыки разведения ско­та и ухода за ним, пользовались способами передвижения на значитель­ные расстояния. Нередки случаи, когда не только скотоводы-кочевники становились оседлыми земледельцами, но и земледельцы становились скотоводами-кочевниками (Мизиев, 1990, с. 16).

Перемещения древних земледельцев-индоевропейцев в конце IV тыс. до н. э. совпадают с миграцией по Евразийским степям древнейших коче­вых скотоводов-«древнеямников», которые, по нашему мнению, являлись далекими предками тюркских народов, хотя этническую принадлежность носителей местных неолитических и энеолитических культур Поволжья и Урала установить нелегко. Некоторые ученые считают их далекими пред­ками современных финно-угорских народов (Бадер, 1972; Халиков, 1969, с. 370-387).

Признавая совместное проживание в течение нескольких тысячелетий в Волго-Уралье далеких предков финно-угров и тюрок, мы в то же время считаем, что в лесостепной и особенно степной зоне этого региона пре­валирующим населением являлись прототюрки. Ставить вопрос в таком ракурсе нам позволяет тот неоспоримый факт, что комплекс этнокультур­ных элементов волго-уральских «древнеямников» почти без изменений сохранялся в быту и культуре всех тюркоязычных народов Евразии вплоть до XVI-XVII вв. Среди этих специфических черт отметим следующие:

1) курганная насыпь;

2) захоронения в срубах, деревянных колодах, на повозках;

3) войлочная или камышовая подстилка в могиле;

4) сопровождение усопшего жертвенными конями или овцами;

5) подвижной скотоводческий быт;

6) употребление в пищу конины и кумыса;

7) войлочные временные жилища — стоянки.

Анализ отмеченных этнокультурных черт позволяет окинуть широким взглядом историю и культуру евразийских племен и народов.

Историко-археологические исследования показали, что в конце IV — начале III тыс. до н. э. основные территории скотоводческих племен зна­чительно расширились вслед за увеличением количества их стад и зна­чительным расширением пастбищ для скота. На огромной территории от Эмбы на востоке до Днестра на западе сложилась культурно-историческая область, получившая название древнеямной. Обширная степная полоса, занятая этой областью, непосредственно соприкасалась с тремя ранне­земледельческими центрами — Европой, Передней Азией и Средней Ази­ей. С этих пор степные пространства из фактора, разделявшего племена, превратились в фактор, объединяющий их. Эти пространства способство­вали значительным перемещениям больших групп скотоводов, облегчали процесс смешения и ассимиляции древних племен, а также давали воз­можность быстрого распространения экономических и культурных дости­жений как самих скотоводческих племен, так и населения других областей, с которыми соприкасались древние кочевые племена. Именно поэтому сложение первой и древнейшей культурно-исторической области знаме­
новало собой первую ступень широкого освоения степных пространств, распространения в них производящих форм экономики, т. е. разведение скота и выработки подвижных, кочевых форм ведения хозяйства.

На такой огромной территории культура древнейших кочевников не могла оставаться единообразной и видоизменялась в соответствии с мигра­цией или диффузией из древнейшего очага зарождения (Волго-Уральского междуречья), обогащаясь достижениями культуры и экономики иных пле­менных групп, с которыми кочевники вступали в контакт. В силу этих при­чин древнеямная культура в период наивысшего расцвета распадалась на девять локальных вариантов, имеющих свои общие и специфические осо­бенности. Исследования показали, что это были Волго-Уральский (наиболее древний), Предкавказский, Донской, Северодонецкий, Приазовский, Крым­ский, Нижнеднепровский, Северо-западный и Юго-западный варианты, ко­торые, имея отдельные отличительные черты, объединялись единообрази­ем погребального обряда и общностью керамики.

Очень важно, что названные локальные варианты древнеямной кочев­нической культуры IV-III тыс. до н. э. почти буквально совпадают с такими же вариантами культуры средневековых кочевников.

древнеямная культура хазарская культура

Волжско-Уральский

Предкавказский

Приазовский

Крымский

Донской

Северодонецкий

Северо-западный

Средневолжский

Дагестанский

Приазовский

Крымский

Нижнедонской

Верхнедонской

Дунайский

Поволжский

Предкавказский

Приазовский

Крымский

Нижнедонской

Донецкий

Приднепровский

Эта схема свидетельствует о том, что степные просторы Восточной Ев­ропы с конца IV тыс. до н. э. по XI-XII вв. н. э. занимали племена с пример­но одинаковым хозяйственно-экономическим укладом, сформировавшие стойкое кочевое общество, удачно и прочно приспособленное к степному ландшафту.

В связи с этим выводом уместно вспомнить слова Н. Я. Мерперта: «Кур­ганы являют разительный контраст погребальному обряду раннеземле­дельческих обществ, где мертвые оставались в пределах своего поселка, даже своего дома… В степи же курганы являются определенной законо­мерностью, обусловленной и естественными, и психологическими пред­посылками. Здесь курганы насыпались в самые различные периоды и самыми различными племенами, с древнеямских до половецких и татар­ских — во времени, от монгольских на востоке до паннонских на западе и южнонубийских на юге — в пространстве» (Мерперт, 1974, с. 84).

Основываясь на общей характеристике этой культуры, попытаемся проследить различные этапы и пути миграции ее, а также выяснить, в каких
позднейших культурах продолжала бытовать ее основная этнокультурная сущность и как далеко ее компоненты проникали в соседние общности древних племен. Но при этом надо иметь в виду, что, когда речь заходит о перемещениях древних племен, необходимо в каждом конкретном случае выявлять не отдельные элементы, вырванные из общего комплекса куль­туры, а возможно полный набор этнокультурных признаков. Да и в этом случае необходимо выяснять, было ли обнаружение тех или иных черт от­дельной культуры вдали от основной территории ее зарождения связано с миграцией этой культуры или же это результат контактов с соседями.

Конечно, передача предметов быта, как и распространение идей, слу­жит в определенной степени указанием на миграцию людей. Но поскольку наличие одних археологических предметов, взятых в отдельности делает сомнительным решение этих вопросов, археологи давно придерживают­ся того мнения, что если «движение вещей» в эпоху неолита и бронзы не сопровождается «движением» керамики, которую за редчайшим исклю­чением вряд ли могли экспортировать в древности из-за хрупкости, то говорить о перемещениях этнических групп нет достаточных оснований. Если даже наблюдаются отдельные сходные черты в профилировке и ор­наментации сосудов, все же крайне рискованно видеть за этим сходством этнические перемещения, так как детали эти нередко могут оказаться ре­зультатом культурных связей и заимствования технологических навыков соседей. Поэтому делать выводы о теистических связях населения толь­ко на основании сходства керамики нецелесообразно. Между тем, когда подвижный археологический инвентарь — украшения, оружие и прочие предметы, чаще всего являющиеся предметами обмена, сочетается с ке­рамикой, а все это вместе поддерживается сходством погребального об­ряда — самого стойкого этнического признака, тогда говорить об этниче­ских перемещениях можно достаточно обоснованно. Именно последний случай и наблюдается в процессе миграции носителей древнеямной (кур­ганной) культуры (Мизиев, 1990, с. 18).

Древнейшие кочевые племена Волго-Уралья были европеоидами, но среди них встречались и типы с незначительными монголоидными, вер­нее, лапаноидными, чертами (Герасимов, 1955). Носители древнеямной культуры, т. е. древнейшие кочевники-овцеводы, в конце IV — начале III тыс. до н. э. веерообразно распространялись из Волго-Уральского очага на се­вер в среду угро-финнских племен. Они вступали здесь в тесный контакт с коренным населением, чем мы склонны объяснять массу тюркизмов в языке финно-угров, и наоборот.

Из отмеченного очага древние курганники распространялись на запад и смешивались здесь с племенами древней позднетрипольской культуры. Этим объясняется проникновение тюркизмов и элементов тюркской куль­туры в среду праславянских племен Северо-Причерноморских степей.

Ушедшие на юго-запад древнейшие кочевники вступали в тесный кон­такт с племенами Древнего Предкавказья. Отсюда они проникали на тер­риторию будущих Азербайджана, Грузии, Армении, в Переднюю и Малую

Азию, где вступали в контакт с древнейшими оседлыми племенами земле­дельцев. Некоторые из них стали заниматься также земледелием, оседали на земле. Наравне с кочевым появилось и отгонное животноводство.

При миграции на восток древнеямники смешивались с племенами желтой расы, многие из них постепенно приобретали монголоидные чер­ты. Там, в степях Саяно-Алтайского нагорья, Средней Азии и Казахстана, они стали одним из основных компонентов сформировавшихся тюркских народов: казахов, кыргызов, хакасов, алтайцев, тувинцев, уйгур, якутов, узбеков, туркмен и др.

Через Юг Туркменистана и Приаральские степи древнейшие кочевни­ки проникали в Северный Иран и Афганистан, где также сталкивались с древнейшими земледельческими племенами.

Древнеямники, расселившиеся в западном и юго-западном направ­лениях, сохранили, свой европеоидный облик и явились основными сла­гаемыми в процессе этногенеза древних кавказских булгар, карачаевцев, балкарцев, кумыков, азербайджанцев, турок-османов и др.

Безусловно, на древней прародине оставалась значительная часть древнеямников. Они послужили основой формирования поволжских тюркоязычных народов: татар, башкир, чувашей.

Мы полагаем, что, столкнувшись с встречным движением восточных племен на запад, древнейшие пратюркские племена, проникшие в Сред­нюю Азию, Алтайское нагорье, Саяны, Прибайкалье с запада, вынуждены были потом двигаться в обратном направлении в Восточно-Европейские степи. Видимо, тяга к древнейшей прародине и историческая память за­ставили древних булгар и хазар неоднократно возвращаться в степи По­волжья и Приуралья. Наши исследования приводят к выводу о том, что Ал­тай, Южная Сибирь, Прибайкалье были вторичной прародиной древних тюркских племен, откуда они волна за волной рвались в Европу с первых веков нашей эры.

Следы влияния культуры древнеямников Волго-Уралья на культу­ру племен соседних регионов выявили исследования М. П. Грязнова,

О. А. Кривцовой-Граковой, С. В. Киселева, Н. Я. Мерперта, А. X. Халикова,

Н. Л. Членовой, К. А. Акишева, И. И. Артеменко и других археологов. Так, по мнению Н. Л. Членовой, активные связи археологических культур, перво­начальной родиной которых был Волго-Уральский регион, функциониро­вали на огромной территории на протяжении многих тысячелетий. Она пишет, что керамика с чрезмерно вытянутыми заштрихованными тре­угольниками найдена в Прибайкалье, Казахстане, Узбекистане, Таджики­стане, Туркменистане, Северном Афганистане, на Украине и в Болгарии. Общая протяженность этой культуры от Енисея до Болгарии более трех тысяч километров (Членова, 1972, с. 120-126; 1981, с. 22-26).

Выводы Н. Л. Членовой подтверждает В. И. Молодин, опираясь на ре­зультаты своих исследований в Барабинской степи (Западная Сибирь). По его словам, погребальный обряд барабинцев полностью совпадает с об­рядом ямников. Автор вскрывает уникальную преемственность барабин — ской культуры с ямной культурой Волго-Уралья. По его убеждению, носи­тели ямной культуры пришли на Барабу с севера и северо-запада в конце неолита (Молодин, 1985, с. 75-77, 171).

Ретроспективное изучение историко-этнографических и этнокультур­ных особенностей тюркских народов — курганный обряд, погребения в срубах и деревянных колодах, устилание дна могилы травой, камышом, войлоком, сопровождение усопших жертвенными конями, употребление в пищу кумыса и конины, подвижной овцеводческий характер жизни, про­живание в войлочных шатрах — приводит к выводу о том, что генетически эти элементы восходят к древнеямным, андроновским, срубным и скиф­ским племенам. Иными словами, есть все основания считать древнеям — ную, или курганную, культуру праосновой формирования этнокультурных особенностей древнейших пратюркских племен Евразийских степей.

Древнейшая история прототюркских или протоалтайских племен на­чинается с появлением курганной культуры со всем комплексом ее специ­фики. С этого времени мы можем говорить о полнокровном характере их хозяйства, культуры и языка. Все это позволяет пересмотреть вопрос о древнейшей прародине тюркских племен в пользу Волго-Уральского региона. Именно там в конце IV тыс. до н. э. появились первые курганы, тогда как на Алтае археологи не обнаруживают древних истоков этно­культурных особенностей тюркских народов ни в эпоху бронзы, ни в эпоху неолита.

Но, видимо, нельзя отрицать наличия каких-то древнейших пратюрк­ских этносов в Центральной Азии до прихода туда основной массы пра — тюрок из Волго-Уралья. Это согласуется с утверждением В. П. Алексеева о том, что в степях по Енисею и западных районах Монголии изначально проживало и население европеоидного облика (Алексеев, 1989, с. 353).

Если верны выводы языковедов о том, что тюркские языки обособи­лись в IV тысячелетии до н. э., наша точка зрения получает и в прямом и переносном смысле материальное подтверждение в виде археологиче­ского материала древнеямной, афанасьевской культур, представляющих ямно-афанасьевскую общность, которая явилась прообразом культуры древних тюркских племен (Мизиев, 1990, с. 42).

Историко-культурная преемственность включает и преемственность духовную. Если во многих случаях люди под влиянием различных фак­торов не могут сохранить языковую и антропологическую преемствен­ность, то религиозные представления людей сохраняются в течение длительного времени. Так, древний обряд похорон у тюрок, связанный с их миропониманием, сохранялся в течение многих столетий. Древняя могила являет собой не что иное, как модель мира: подземная ее часть символизирует нижний мир (подземный мир), надземная — верхний мир. Кроме того, существовал и небесный мир, где, по древним верованиям, обитали божества. Ориентировка покойника головой на восток, запад, юг, север также имела прямую связь с мировоззрением людей (север и запад связывали с закатом солнца, а юг и восток — с его восходом). Идея совмещения в человеке двух противоположных начал — темного и свет­лого — лежала в основе всего первобытного мировоззрения людей (Эпо­ха бронзы, 1987, с. 430).

Все первобытные люди поклонялись прежде всего солнцу, луне, звез­дам. Все это находило отражение в их практической деятельности.

С появлением религий, признающих единого Бога (христианства, ис­лама и др.), мировоззрение постепенно трансформировалось. Поскольку мировоззренческие установки и ценностные ориентации народов скла­дывались на протяжении всего развития этносов, элементы старых взгля­дов, а в ряде случаев и отдельные аспекты архаической системы представ­лений сохраняются в разных областях общественного быта и фольклора. Эти вопросы освещены в ряде специальных работ, к которым и отсылаем читателя (Раевский, 1977; Джуртубаев, 1991; Серебрякова, 1992 и др. ).

Не зная прошлой истории народов, в особенности их этногенеза, не­возможно понять и современную их историю. Как отмечалось выше, пробле­ма происхождения тюркских народов до сих пор остается спорной.

О тюркских племенах и народах писали многие древние и средне­вековые авторы: Гекатей, Гесиод, Геродот, Страбон, Плиний, Помпоний Мела, Птолемей, Мовсес Хоренаци, автор «Армянской географии» VII века Ананий Ширакаци, Ибн ал-Асир, Рашид ад-Дин, Хордадбех, Абу-л-Фида, Ибн Хаукаль и др. Однако одним из первых научных исследований по истории тюркских народов являются научные труды шведского офицера Ф. И. Табберт-Страленберга, служившего в 1713-1722 гг. в Сибири. Он был одним из создателей так называемой алтайской теории происхождения тюркских народов (Кляшторный, 1964, с. 5).

Описывая легенды тюрок-аринцев (хакасское племя) об их борьбе со змеями с человеческими головами и сравнивая с легендой о войне скиф­ского племени невров со змеями, описанной Геродотом в IV книге его «Истории», Страленберг писал: «Не можем ли мы думать, что эти народы из числа потомков тех первых скифов, которые перешли из Азии в Европу, где они жили во времена Геродота» (Страленберг, 1888, с. 3-4).

В изучение истории и этнографии тюркских народов внесли свою лепту знаменитые ориенталисты и путешественники XVIII в. И. А. Гюльденштедт, П. С. Паллас, Г. Ю. Клапрот, оставившие весьма ценные сведения о быте, религии, языке и нравах многих народов, в частности карачаевцев и бал­карцев (Адыги, балкарцы и карачаевцы, 1974).

В 1829-1830 гг. Крым, Карачай и Балкарию посетил известный венгер­ский ученый Жан Шарль де Бессе (Беш), занимавшийся изучением этно­генеза и древней истории венгров. Он считал, что карачаево-балкарцы и венгры происходят от одного, общего предка. В своей книге «Путешествие в Крым, на Кавказ, в Грузию, Армению, Малую Азию и Константинополь в 1829-1830 гг.», изданной в Париже на французском языке (переводами отдельных глав мы обязаны В. К. Гарданову), он писал: «Никакая другая на­ция не похожа так на венгров, как карачаевцы и дигоры» (Адыги, балкарцы и карачаевцы, с. 333).

Академик Э. И. Эйхвальд первым научно обосновал положение о том, что тюркские племена жили в Европе задолго до нашей эры.

Он писал: «К скифам причисляемы были нередко и разные турецкие поколения… Есть бесчисленные доказательства тому, что под скифами могли разуметь и турецкие племена… Геродот упоминает тюррагетов и турков (кн. 4, с. 21)… Вверх по Днестру Геродот помещает турков, живу­щих охотой, Тирас или Тюрас (Днестр) до сих пор у турков называется Тур… Во всех изданиях имя их пишется иурки-юрки вместо турки… Племя тюрков упомянуто Плинием и Помпонием Мелой, у Страбона — тюрраге — ты… У Страбона встречается племя — урги. Это не встречается ни у одного древнего автора и, следовательно, неправильно переписано переписчи­ком. Описка могла быть в написании слов тюрки и урки» (Библиотека для чтения, с. 56-60, 63, 75-78).

На этих же позициях стоял другой российский академик А. Н. Аристов, который отмечал: «Весьма возможно, что часть скифов Геродота и других древних авторов принадлежала тюркскому племени, как полагают многие из новейших исследователей» (Аристов, 1896, с. 400).

Мнение Эйхвальда, Аристова и многих других авторов XIX в. о тюрк­ском характере языка и культуры скифов разделяют и подкрепляют новы­ми фактами ряд последующих исследователей (Лаппо-Данилевский, 1887, с. 361; Мищенко, 1884, с. 50 и сл.; Ямпольский, 1966, с. 62-64; 1970, с. 10, 13; 1971, с. 35-36; Мизиев, 1990, с. 55; 1991, с. 41-49). О том, что среди скифов были тюркоязычные племена, писал во второй половине XVII в. первый русский переводчик геродотовской «Истории» А. Лызлов (См.: Чистякова, 1961, с. 117 и сл.).

Эта точка зрения базируется на том, что почти все древнегреческие и римские писатели — и среди них Гомер, Гекатей, Эсхил, Пиндар, Геродот, Гиппократ, Страбон, Помпоний Мела, Плиний, Птолемей — в один голос называли скифов и сарматов «конеядами», «доителями кобылиц, пьющи­ми кумыс», «из кумыса сыр едящими» и т. п. (Латышев, 1890, 1896, 1904, 1906). Это был своего рода этнокультурный паспорт, выданный им древ­негреческой и латинской (римской) традицией при первом же знакомстве с ними. Ясно, что потомкам древних индоевропейцев бросились в глаза совершенно чуждые им элементы культуры. Еще бы! Ведь ни один индо­европейский народ не сохранил ни единого из перечисленных элементов скифской культуры!

Однако многие историки царского времени, а по традиции и некото­рые современные ученые, напуганные некогда борьбой официальных властей против так называемого пантюркизма или, возможно, боявшие­ся всколыхнуть печальную память о гуннском, хазарском, половецком, татаро-монгольском нашествиях, тенденциозно освещали и освещают историю тюркских народов, искусственно «омолаживая» их возраст, под­ыскивая им своего рода «день рождения» лишь в эпохе хунну в Азии и гуннов в Европе. Вместе с тем подобного рода исследователи совершенно необоснованно считают чуть ли не главным этническим признаком тюрок монголоидность, тогда как лишь часть их приобрела монголоидные черты при общении с людьми желтой расы, а абсолютное большинство тюрок в древности и настоящее время относились и относятся к белой европео­идной расе.

Большинство исследователей принижают уровень социально-эконо­мического и культурного развития тюрок, отрицают их вклад в развитие мировой цивилизации. Нередко они показывают тюрок не создателями прогресса, а его разрушителями. Всю культуру тюркоязычных племен Сибири, Алтая, Средней Азии и Казахстана сторонники этой точки зре­ния преподносят исключительно как культуру иранских племен. Даже в учебном пособии «Историческая этнография Средней Азии и Казахстана» (М., 1980) искажена история казахского народа и народов Средней Азии. В этом пособии автор, С. П. Поляков, излагает старые концепции об ира — ноязычности древних жителей Средней Азии и Казахстана. По его мне­нию, тюрки пришли туда с Востока совсем недавно и отуречили местных ираноязычных жителей. Процессы ассимиляции происходили всегда, но не бывает так, чтобы малоразвитые народы, какими представляет С. П. По­ляков тюрок, могли ассимилировать «высокоразвитых иранцев», если ко­личественное соотношение было в пользу последних. Ведь известно, что многочисленное азербайджанское население в Иране, к примеру, до сих пор не отуречило иранцев, или же татары Поволжья не ассимилировали ни один из соседних народов и т. д. Остро критически относится С. П. По­ляков к утверждению некоторых ученых о том, что саки, жившие в I тыс. до н. э. в Казахстане и Средней Азии, были тюрками. По его мнению, все племена, населявшие этот обширный регион в то далекое время, по языку принадлежали к индоевропейской семье языков, так как еще в VI в. до н. э. их объединяли общим именем «скифы». Позволительно спросить: а где не­оспоримые факты, доказывающие ираноязычность скифов, кроме отдель­ных личных имен, по которым вряд ли можно судить о языке в целом? Да и к тому же многие имена взяты с надмогильных плит Ольвии и других гре­ческих городов Северного Причерноморья, где захоронены купцы со всего света. Конечно же среди них могли быть и лица с иранскими именами, но разве это является основанием для подобных категорических заявлений?

Господствующая, можно сказать, официальная, точка зрения на этноге­нез тюркских народов сводится к тому, что их предки в последние века до нашей эры (чаще всего называют III в.) обитали где-то на востоке, на терри­тории, лежащей между Алтаем и Байкалом (История СССР, 1975, с. 18-19),

Ряд ученых не разделяет этого мнения, так как в указанном регионе нет истоков для формирования этнокультурного облика древних тюркских племен — ни в эпоху развитой бронзы, ни в эпоху неолита, когда повсе­местно особенно интенсивно идут процессы этнообразования. Эта группа ученых считает прародиной тюркских племен Волго-Уральское междуре­чье с примыкающими сюда регионами. Алтай, Южная Сибирь и Прибайка­лье, возможно, были их второй прародиной, откуда они снова двигались в Европу и Западную Азию, где их и застают древние авторы.

Вот что писал по этому поводу выдающийся венгерский тюрколог Юли­ус Немет: «Как известно, древнейшие территории, где жили тюрки, обыч­но относят к Центральной и Восточной Азии. В противоположность этому я высказал мнение о том, что, согласно языковым данным, древнейшие предположительные территории заселения тюрков следует искать в За­падной Азии. Тюркские племена, видимо, не следует отрывать от ураль­ских, и нет оснований относить первоначальные территории уральских племен к Средней Азии или Восточной Азии» (Немет, 1963, с. 127-128).

Эту концепцию академик Немет выдвинул еще в 1912-1914 гг. после детального изучения языка и истории венгров, балкарцев, карачаевцев, кумыков, татар и ряда других народов, населявших Восточную Европу с древнейших времен (Немет, 1912).

Концепцию Ю. Немета поддерживают: известный польский тюрколог

A. Зайончковский, российские ученые — историк и лингвист З. М. Ямполь — ский и антрополог В. П. Алексеев, азербайджанский лингвист М. Ш. Шира- лиев, казахский писатель и ученый О. О. Сулейменов, археолог Э. Б. Вадец — кая, авторы этих строк и др.

«Долгое время считалось, — пишут М. Ширалиев и С. Асадуллаев, что история тюркских языков начинается с орхоно-енисейских памятников, так как они считаются самыми древними памятниками тюркских языков. А между тем известно, что до нашей эры и в начале нашей эры на террито­рии от Уральских гор до западной части Европы были расселены древние тюркские племена» (Ширалиев, Асадуллаев, 1970, с. 8). К тому же, нельзя за­бывать, что задолго до Орхонских надписей, еще в I в. н. э., у гуннов была своя руническая письменность (Сарткожа улы Каржаубай, 1991, с. 440-441).

Отрадно отметить, что в последнее время наметилась тенденция от­хода от старых квазинаучных стереотипов и подлинно научного подхода к изучению фактов и явлений, исторических, этнических, языковых, ан­тропологических и иных процессов. Так, видные украинские скифологи

B. И. Ильинская и В. А. Тереножкин, основываясь на новейших данных нау­ки, заявили о том, что скифская культура звериного стиля своими корнями связана с тюркоязычными народами Сибири и Алтая, где не могло быть иранского населения (Ильинская, Тереножкин, 1983).

Важнейшую научную проблему о времени заселения древними тюр­ками территории Причерноморья, Передней Азии и Кавказа исследовал талантливый лингвист и историк З. И. Ямпольский, опубликовавший ре­зультаты своих исследований в 50-70-х годах в Ученых записках Азербайд­жанского государственного университета. Опираясь на труды Геродота, Помпония Мелы, Плиния Старшего и Страбона, он доказал, что тюрки жили в названных регионах не позже V в. до н. э. а может быть, и значитель­но раньше (Ямпольский, 1966, 1970, 1971). Ученый подчеркивает: тюрки и «языки тюркского типа» существовали с очень древних времен. При этом он опирается на высказывание И. М. Сеченова, что так называемое двойное верхнее веко, типичное для большинства тюрок Азии, «имеется у всех чело­веческих существ в утробный период, и предполагал, что антропологиче­ский тип с таким веком вообще был первым» (Ямпольский, 1966, с. 62).

Весомый вклад в учение этногенеза азербайджанского народа и всех западных тюрок внесли азербайджанские ученые С. С. Алияров (1984),

Г. А. Гейбуллаев (1986, 1991), Ю. Р. Джафаров (1985) и др., научно доказав­шие, что в Западной Азии и Восточной Европе тюрки жили задолго до на­шей эры и принимали активное участие в развитии этих регионов.

Большим подспорьем в изучении этногенеза народов, в том числе тюркских, стал капитальный труд члена-корреспондента Российской ака­демии наук выдающегося этнографа С. А. Арутюнова «Народы и культуры: развитие и взаимодействие» (М., 1989), в котором автор рассмотрел на конкретных примерах жизни различных древних и современных народов общие закономерности, по которым происходит складывание и развитие этнических особенностей культуры, самосознания, языка. Можно надеять­ся, что по мере освобождения науки от влияния идеологии старые дог­матические представления постепенно уйдут в небытие и научная истина восторжествует.

Тюркоязычные народы относятся к самым многочисленным народам земного шара. Большая их часть издавна проживает в Азии и Европе. Они живут также на Американском и Австралийском континентах. Тюрки со­ставляют 90 % жителей современной Турции, а на территории бывшего СССР их насчитывается около 50 млн, т. е. они составляют вторую по числен­ности после славянских народов группу населения (Ежегодник БСЭ, с. 10).

В древности и раннем Средневековье существовало множество тюрк­ских государственных образований: скифское, сарматское, гуннское, бул — гарское, аланское, хазарское, западное и восточное тюркские, Аварский и Уйгурский каганаты и т. д. Из них до настоящего времени сохранила свою государственность только Турция. В 1991-1992 гг. на территории бывшего СССР тюркские союзные республики стали независимыми государствами и членами ООН. Это Азербайджан, Казахстан, Кыргызстан, Узбекистан, Туркменистан. В составе Российской Федерации обрели государствен­ность Башкортостан, Татарстан, Саха (Якутия). В форме автономных ре­спублик в составе Российской Федерации имеют свою государственность тувинцы, хакасы, алтайцы, чуваши.

В состав суверенных республик входят карачаевцы (Карачаево — Черкесия), балкарцы (Кабардино-Балкария), кумыки (Дагестан). Свою республику в составе Узбекистана имеют каракалпаки, в составе Азер­байджана — нахичеванские азербайджанцы. Суверенную государствен­ность в составе Молдовы провозгласили гагаузы.

До настоящего времени не восстановлена государственность крым­ских татар, не имеют государственности ногайцы, турки-месхетинцы, шор­цы, чулымцы, сибирские татары, караимы, трухмены и некоторые другие тюркские народы.

Не имеют своих государств и тюрки, проживающие за пределами быв­шего СССР, за исключением турок в Турции и турок-киприотов. В Китае про­живает около 8 млн уйгур, свыше 1 млн казахов, 80 тыс. киргизов, 15 тыс. узбеков (Москалев, 1992, с. 162). В Монголии проживают 18 тыс. тувинцев. Значительное число тюрок проживает в Иране и Афганистане, в том чис­ле около 10 млн азербайджанцев. Число узбеков в Афганистане достига­ет 1,2 млн, туркмен — 380 тыс., кыргызов — 25 тыс. человек. Несколько сот тысяч турок и гагаузов живут на территории Болгарии, Румынии, Югосла­вии, небольшое количество караимов — в Литве и Польше. Представители тюркских народов проживают также в Ираке (около 100 тыс. туркмен, много турок), Сирии (30 тыс. туркмен, а также карачаевцы, балкарцы). Тюркоязыч­ное население имеется в США, Венгрии, Германии, Франции, Великобрита­нии, Италии, Австралии и некоторых других странах (Языки народов СССР, 1966, с. 8-12).

Тюркоязычные народы с глубокой древности оказывали значительное влияние на ход всемирной истории, внесли существенный вклад в разви­тие мировой цивилизации. Однако подлинная история тюркских народов еще не написана. Немало неясного остается в вопросе об их этногенезе, многие тюркские народы до сих пор не знают, когда и на основе каких эт­носов они образовались.

В данной работе авторы высказывают ряд соображений по проблеме этногенеза тюркских народов и делают некоторые выводы, опираясь на новейшие исторические, археологические, лингвистические, этнографи­ческие и антропологические данные.

При освещении того или иного вопроса рассматриваемой проблемы авторы исходили из того, что в зависимости от эпохи и конкретной исто­рической ситуации какой-то вид источников — исторических, языковых, археологических, этнографических или антропологических — может иметь более или менее существенное значение для решения проблемы этноге­неза данного народа. Однако ни один из них не может претендовать на принципиально ведущую роль. Каждый из них нуждается в перепроверке данными других источников, и каждый из них в каком-либо конкретном случае может оказаться лишенным реального этногенетического содер­жания.

С. А. Арутюнов подчеркивает: «Ни один источник не может быть ре­шающим и преимущественным по сравнению с другими, в разных случа­ях разные источники могут иметь преобладающее значение, но в любых случаях достоверность выводов зависит прежде всего от возможности их взаимной перепроверки» (Арутюнов, 1989, с. 13-14).

При исследовании проблемы происхождения тюркских народов мы старались сопоставлять данные смежных наук и на этой основе делать на­учные выводы, хотя подобные сопоставления не всегда возможны из-за отсутствия достоверных источников по тому или иному аспекту вопроса в той или иной науке.

роисхождение тюркских народов и их этнокультурных традиций яв­

ляется одной из наименее изученных проблем науки. Ее неразрабо­

танность объясняется не столько слабостью научной базы, сколько предвзятым отношением к ней многих ученых, в особенности иранистов. Индоевропеисты диктовали и продолжают диктовать тюркологам пути и методы исследования этногенеза и других проблем истории и лингвисти­ки тюркских народов. При этом некоторые из них сознательно искажают, а порой просто игнорируют их историко-культурное богатство. В плену у языковедов-иранистов оказались скифологи Б. Н. Граков, М. И. Артамо­нов, А. П. Смирнов, И. Г. Алиев, В. Ю. Мурзин, многие другие добросовест­ные археологи, которые по археологическим, этнографическим и иным данным знают, что андроновцы, скифы, саки, массагеты, сарматы, аланы не являются иранцами, но раз лингвисты «доказали» их ираноязычность, то они вынуждены признать эти племена ираноязычными. Образовался своеобразный замкнутый круг: некоторые археологи приняли как науч­ную истину принятую языковедами-иранистами версию об ираноязыч — ности названных племен, а лингвисты, в свою очередь, основываются на результатах, добытых археологами при раскопках: как только те находят предметы «скифского типа», их тут же объявляют принадлежащими ира­ноязычным племенам (Гейбуллаев[1], 1991, с. 288).

Как известно, для отдаленных от нас по времени эпох, по которым мы не можем располагать никакими прямыми лингвинистическими свиде­тельствами, археологический материал наряду с палеоантропологиче­ским остается единственным источником для реконструкции этнической истории населения определенного региона в древности. Но прямое эт­ническое истолкование археологических источников «неизбежно встре­чается с рядом труднопреодолимых препятствий, и, следовательно, при­менение их в этногенетическом аспекте очень затруднено» (Арутюнов, 1989, с. 11). Со времени появления письменности письменные источники, данные языка имеют огромное значение для определения этнической принадлежности древних племен, но они изучены крайне недостаточно и зачастую толкуются однобоко. Нужно учесть, что и древний письменный
источник по самой своей природе не может быть вполне объективным, так как отражает позицию автора (Там же, с. 10).

С точки зрения иранистов, тюркские народы на этих территориях ока­зались не аборигенами, а пришельцами. И вполне законен вопрос: откуда, как и зачем пришли в эти регионы многочисленные тюркские племена, которые к началу I тыс. н. э. занимали огромную территорию от Охотского моря до Центральной Европы?

На этот вопрос трудно ответить до тех пор, пока, как считает ученый, не исследованы прежде всего сохранившиеся элементы языков тюркоязыч­ных скифов, саков, сарматов, массагетов, аланов, кушанов, тохаров и дру­гих древнетюркских племен, пока тюркские элементы их языков не будут тщательно проанализированы в сравнении с современными тюркскими языками, пока сравнительные этнические данные не будут рассмотрены в системе выводов смежных наук: палеоантропологии, археологии, исто­рии, этнографии, мифологии. Лишь после комплексного анализа данных всех этих наук должна быть сформулирована та или иная этногенетиче — ская теория (Там же, с. 23-24).

Тенденциозный подход к истории тюркских народов имеет в официаль­ной науке давние корни, Так, в Ученых записках Императорской академии наук говорилось о том, что тюркские народы «никогда не будут занимать высокого места во всемирной истории» (Ученые записки, 1855, с. 714).

Некоторые ученые и в советский период продолжали искажать про­шлое тюркских народов. Например, Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванов, авторы удостоенного Ленинской премии огромного труда «Индоевропей­ский язык и индоевропейцы» (Тбилиси, 1984), даже не нашли места хотя бы вскользь упомянуть о контактах и взаимовлиянии древних индоевро­пейцев и древних тюрок в эпоху неолитического расселения древнейших племен в IV-III тыс. до н. э.

Об устойчивости традиционных представлений о древнейшей исто­рии и этногенезе тюркских народов свидетельствует и капитальный труд «Эпоха бронзы лесной полосы СССР» под общей редакцией академика Б. А. Рыбакова, изданный Институтом археологии АН СССР в 1987 г. В нем перечислено множество племен, но не названо ни одно тюркоя­зычное племя. Вот какой приговор выносят этим народам авторы назван­ного труда: «Видимо, уже в бронзовом веке на Юге Восточной Сибири — в районах, лежащих в основном к югу от Байкала, — жили предки нынешних тюркоязычных и монголоязычных народов, однако их активное участие в этнической истории Сибири и Восточной Европы падает на более поздние времена, уходящие за пределы эпохи бронзы, а следовательно, и за рам­ки настоящего тома». Таким образом, у тюркских народов, занимавших в бывшем СССР второе место по численности, нет своей истории в эпохе бронзы. Такая позиция ученых Института археологии Академии наук СССР (ныне Российской академии наук) не может не вызвать недоумения.

Создается впечатление, что в основе этой антинаучной позиции лежат скорее политические установки, чем объективное изучение научных фак­тов. Нет сомнения в том, что в свое время подобные установки давали уче­ным сверху партийные идеологи. Приведем лишь два примера. В 1960 г. археолог С. С. Черников выпустил в Москве интересную книгу «Восточный Казахстан в эпоху бронзы», в которой, базируясь на добытом им археологи­ческом материале, высказал «крамольные» мысли: носителей андроновской культуры, которых было принято считать ираноязычными, он справедливо назвал предками тюркских народов. На С. С. Черникова тут же обрушились с жесткой критикой некоторые археологи, плененные идеей об ираноязыч — ности андроновцев. Еще более показательна история с книгой известного казахского писателя и ученого О. О. Сулейменова «Аз и Я» (Алма-Ата, 1975), в которой объективно показана прогрессивная роль тюркских народов в раз­витии всей мировой культуры. Руководство Академии наук СССР признало ее необъективной и даже вредной, и ее изъяли из обращения. Ни для кого не секрет, что такие меры применялись раньше лишь по приказу сверху.

Сознавая создавшуюся ситуацию, авторы данной работы, много лет посвятившие изучению древней истории и культуры тюркских народов, решили, не откладывая в долгий ящик, опубликовать хотя бы в тезисном порядке свою концепцию их этногенеза. Мы хотим привлечь к поднятой нами теме внимание объективно мыслящих ученых, с тем чтобы они свои­ми исследованиями помогли установить научную истину.