С древнейших времен основным занятием чеченцев и ингушей, как и соседних северокавказских народов, являлось земледелие.1 Сведения о развитии земледелия у вайнахов в XVIII веке мы обнаруживаем в дореволюционной исторической литературе.2 В наше время вопросы развития земледелия у чеченцев и ингушей в XVIII веке нашли отражение в трудах некоторых исследователей истории народов Северного Кавказа.3

Как известно, в ХШ-XIV вв. предки вайнахов в пору нашествия татаро-монголов были оттеснены в горы Чечни и Ингушетии. Однако со временем здесь в результате роста численности населения еще более усилилась земельная теснота и в конце XIV — начале XV века началось возвращение вайнахов на свои исконные равнинные земли.4 С этого времени они стали интенсивно заселять верховья рек Сунжи и Камбилеев-ки, а также правый берег реки Терека.5 Впоследствии многие из них попали в кабалу к кабардинским или кумыкским феодалам. Это продолжалось и позже. Так, в 1810 году генерал-майор Ивелич сообщал генералу от инфантерии Булгакову о том, что он считает своим долгом выполнить просьбу ингушского народа и их старшин, насчитывающихся более 7 тысяч душ, которые по бедственному своему положению вынуждены переселиться для хлебопашества на р. Сунжу с обязательным условием давать аманатов кабардинскому князю Бато-ко-Жанботову и выплачивать ему с каждого двора по рублю серебром и по две мерки проса.6

Еще в начале XIX века исследователь С. Броневский, опираясь на материалы своих предшественников И. А. Гюльден — штедта, П. С. Палласа и других исследователей XVUI века, от­мечал, что некоторые кистинские общества живут у подножья снеговых гор, в неприступных местах и питаются кукурузою, которую сеют на удобренных каменистых почвах. Другие ис­точники также подтверждают, что горные ингуши живут очень бедно, пшеницу, проса, хотя и сеют, но очень мало.7 Пристав Тушетии в 1831 г. сообщал о 22 дымах (двор) кистин, жителях селения Хорбало, поселившихся на казенной земле около 40 лет назад, которые и здесь продолжали испытывать трудности в хлебопашестве. В одном из документов говорится: хотя кис — тинцы и имеют пахотную землю, но в малом количестве, а по­тому ее им не хватает. Других угодий нет.8

Исследователи и современники отмечали большое трудо­любие горцев в обработке земли. Чтобы подготовить участок под пашню, необходимо было освободить его от кустарника, леса и камней, разровнять бугристые места, удобрить, сделать сточные канавы для его орошения. Кроме того, для горных районов Чечни и Ингушетии характерно было ведение тер­расного земледелия, что подтверждают следы террас, сохра­нившихся в высокогорной и горной зонах края.

В рассматриваемое время, как и другие народы Северного Кавказа, чеченцы и ингуши, жившие на равнине и в горах, в большинстве своем вели экстенсивное земледельческое хозяй­ство, часто меняли свои пахотные земельные участки, чего, как правило, требовала переложно-залежная система земледелия.

Кроме того, как и во всем Северном Кавказе, в горных районах Чечни и Ингушетии на скалистых участках созда­вались искусственные поля путем перенесения сюда почвы с других земельных участков. Именно здесь в горах вследствие малоземелья уделялось большое внимание улучшению из-за тяжелых природно-климатических условий как пахотных, так и сенокосных участков, которые также часто орошались горцами.9

Так же, как и в Дагестане, в рассматриваемое время в Чечне и Ингушетии широко применялось орошение не только в горах, но и на равнине. В горах, как правило, террасы ороша­лись с помощью подводимых к ним арыков. В равнинной же части Чечни и Ингушетии горцами проводились от речек во­

допроводные каналы, по которым во время засухи они пускали воду на засеянные разными зерновыми культурами участками земли. Ирригационные сооружения горцев как в горах, так и на равнине заслуживали высокой оценки иностранных исследователей-путешественников.

О жителях влиятельного в горной Ингушетии общества Галгай неизвестный автор того времени писал, что жители этого общества занимались хлебопашеством, высевали у себя в основном ячмень и немного пшеницы и кукурузы. Однако при этом из-за малоземелья и суровых климатических условий они испытывали недостаток в хлебе, который выменивали на масло, мед и овец у равнинных ингушей.10 Согласно преданию, группа фяппинцев общества Галгай в результате недостатка земли переселились из родных мест в Тушетию (Грузию), и впоследствии они стали именоваться цовцами или бацбийцами.11

По свидетельству иностранного исследователя П. С. Пал — ласа ингуши являлись хорошими земледельцами, но из-за не­хватки земельных площадей не имели возможности широко заниматься земледелием,^ потому, как отмечает автор, они живут довольно бедно. В данном случае, по-видимому, П. С.Паллас имел в виду жителей горных обществ Ингушетии.

По свидетельству С. Броневского, карабулаки (орстхой) "умеренно занимались хлебопашеством". Иностранный иссле­дователь Л. Штедер, посетивший в 1781 году карабулаков, отмечал, что живут они в башнях, сеют в большом количестве коноплю, маис (просо — Ш. А.) и табак.13

Трудное экономическое положение жителей горного малхистинского общества Чечни, связанное с отсутствием удобных пахотных земель, вызвало систематическое пересе­ление их в районы равнинной Чечни или горной Грузии. Опи­сывая горное общество Майсты, состоящее из селений Цахиль — Гой, Тут-Гой и По-Гой, А. Зиссерман отмечал, что жители се­ления Цахиль-Гой совершенно не имеют пахотных земель и пастбищ. Часть населения из-за малоземелья переселилась на равнину.14 Академик А. И. Гюльденштедт свидетельствовал, что местное население сеет пшеницу, просо и сорочинское пше­но.15 Офицер царской службы барон Р. Ф. Розен писал, что

занятие горцев состоит в хлебопашестве, но в весьма малом

16

количестве.

Однако были и такие горные общества в Чечне и Ингуше­тии, в которых довольно хорошо было развито хлебопашество. Так, например, горский уздень Ашур Агаев, посланный в мае 1748г. Кизлярским комендантом в известную чеченскую де­ревню общества Чеберлой со специальным заданием, сообщал, что здешние жители очень богаты хлебом….17

Как мы отметили выше, в развитии земледелия XVIII в. для равнинной Чечни и Ингушетии был переломным периодом. К этому времени заселение вайнахами плодородных равнинных земель в основном завершилось, в результате чего изменился и характер ведения хозяйства. Росли производительные силы, развивались обмен и торговля. Поселившись на равнинные земли, чеченцы и ингуши стали все более уверенно втягиваться в торгово-экономические связи с Россией и соседними северокавказскими народами. В этих условиях ос­новной отраслью хозяйства для большинства населения ста­новится земледелие (хлебопашество).

Князь Туманов из Астрахани писал в Сенат о том, что кис — тинцы желают переселиться с гор на равнинные земли, чтобы не иметь более нужды в пашенных участках и претерпевают большую нужду в соли, железе, кумаче, одежде, иглах, нож­ницах, которые они желают приобретать в России.18

Известно, что равнинная Чечня в конце XVIII — начале XIX века по свидетельству многих современников становится по­ставщиком хлеба не только для горных районов Северо-Вос — точного Кавказа, но и вывозит его отсюда за границу.19 Так, по свидетельству академика А. П. Берже, Чеченская равнина по своему плодородию после Кахетии в Грузии являлась лучшим уголком на Кавказе и слыла житницей Дагестана.20 О высоком уровне развития земледелия на Чеченской равнине отмечал царский министр Д. А. Милютин в Записках "Чеченцы", составленных им в 40-х годах XIX века. В частности, он указывает, что на равнине чеченцы сеяли преимущественно кукурузу и просо, в то время как в Черных горах в основном высевали пшеницу и ячмень.21 Благодаря хорошим климати­ческим условиям на равнинной части, указывает исследова­тель И. И. Норденстамм, Чечня производит хлеба больше, чем необходимо для прокормления ее жителей и избытки его об­менивают с соседями — кистинцами и лезгинами, живущими в бесплодных высоких горах на шерсть, бурки, грубое сукно и другие изделия.22 Успешное занятие хлебопашеством чечен­цев, переселившихся на реки Сунжа и Терек, а также в целом равнинных чеченцев и ингушей отмечают дореволюционные исследователи А. И. Ахвердов, Г. И. Гербер, С. Плещеев, И.-Г. Георги и др.23

В своем обобщающем труде по земледелию известный кав­казовед Б. А. Калоев, в частности также указывает, что в XVIII веке главным занятием равнинных чеченцев было земледелие и велось оно, применяя основные системы полеводства: залеж­ную, подсечную и плодосменную. Автор отмечает, что горцы осуществляли полив полей, для чего строили специальные оросительные каналы.24 Судя по документальным источникам, равнинные чеченцы, потомки жителей Окоцкой слободы го­рода Терки, в XVIII веке занимались земледелием, причем в больших масштабах. В челобитной кизлярских и окоченских (чеченских) жителей в Астраханскую губернскую канцелярию от 5 августа 1749 г. говорится, что прадеды их, живя в Терском городе, имели свои пахотные земли вниз по прорытому каналу между реками Терек и Кизляр, а сейчас, отнимая у них те пахотные земли, отдают "приезжим купеческим армянам и прочих чинов людям".25 Как видим, отнимая у горцев лучшие, ухоженные плодородные земли по реке Терек и его притокам, дававшие немалые урожаи зерна, царские власти тем самым лишали их возможности производить излишки продуктов, Такие действия царской администрации могли стать впоследствии одной из причин присоединения окочан к антифеодальной и антиколониальной борьбе горцев под ру­ководством шейха Мансура в 1785-1791 гг.26

В рассматриваемое время орудия обработки земли в на­горной Чечне и Ингушетии были менее сложными, чем на рав­нине. Иностранный путешественник-исследователь Ю. Клап­рот, посетивший в 1807-1808 гг, народы Северного Кавказа, в том числе чеченцев и ингушей, по-видимому, был хорошо знаком с их основными орудиями труда и правилами обра-

ботки земли. В частности, автор указывает, что горский плуг размером меньше, чем русский, и представляет форму изог­нутого куска дерева, обе лопасти которого имеют длину около 46 см и удалены друг от друга лишь на 20 см. Железный плоский лемех его, образующий равносторонний треугольник, приклеплен к изогнутому куску дерева и разрыхляет землю. К концу изогнутого куска дерева приделан шест длиной около 183 см, к концу которого впрягают двух быков с ярмом; имеется специальная ручка, при помощи которой человек уп­равляет плугом левой рукой, в то время как правой рукой он погоняет быков. При такой вспашке борозда имеет глубину более 15 см. Боронование производили горцы с помощью свя­занных вместе нескольких деревьев, влекомых быками; на де­ревьях стоял человек и прижимал их к земле.27

Система земледелия в горной, предгорной и равнинной Чечне и Ингушетии была идентична той, которая существова­ла и у других народов Северного Кавказа. Исследователь ак — кинского общества Чечни в XVI — XVIII вв. А. А. Адилсулта — нов указывает, что у жителей Терско-Сулакского междуречья система земледелия была разнообразной: в горных и пред­горных районах существовала трехпольная система, в то время как для равнинной зоны основной системой оставалась двухпольная.28

Приемы земледелия в Чечне и Ингушетии также были об­щие, что и у других народов Северного Кавказа, хотя в них преобладали некоторые особенности в способах обработки земли. Так, вайнахи вносили удобрения (зола, перепревший навоз, птичий помет и др.), в основном, до и после пахоты. В целях борьбы с сорняками (асар) в равнинной части Чечни, в частности, в обществе Акки жители за 2-3 недели перед ос­новной пахотой делали мелкую запашку глубиной в 8-10 см. После завершения пахоты, перед началом сева почву обраба­тывали при помощи особой бороны, называемой аккинцами — ваинахами дечкан мекха.

Что касается сельскохозяйственного инвентаря чеченцев и ингушей в рассматриваемое время, то следует заметить, что он был также во многом схож с идентичными орудиями труда у соседних народов, хотя и были некоторые различия в их уст­ройстве, вызванные естественными географическими и кли­матическими условиями. Правда, наибольшее разнообразие используемых орудий земледелия наблюдается в равнинной части Чечни и Ингушетии — здесь одновременно соседствовали как архаичные орудия, характерные для более высокого уровня развития земледелия (например, плуг с железным ле­мехом).

Согласно утверждению исследователя А. А. Адилсултано — ва древнейшим орудием обработки почвы у вайнахов в XVin веке являлась "палка-копалка", имевшая две разновидности. "Палка-копалка" — деревянный кол, длиной 110-115 см (иногда до 130 см) с каменным утяжелителем — как правило ис­пользовалась в тех случаях, когда земля была неровной, коч­коватой и обрабатывать ее плугом было практически невоз­можно. Второй вариант "палки-копалки" называется "хьок-ха", имел длину 170-180 см. Конец такой "палки-копалки" (хьокха) обжигался, и он не имел утяжелителя. Использовали его преимущественно в предгорной зоне, где на свежерасчи — щенном от корней участке земли практически невозможно было пользоваться плугом.31

Для предгорных районов вайнахского общества в рассмат­риваемое время довольно распространенным орудием труда оставался заступ (бел — чеч.) различных видов. Заступ являлся по существу самым древним орудием обработки земли у вайнахов, представлявшим собой деревянный кол с рабочим концом в 7-10 см. "На высоте 25-30 см. от рабочего конца, — указывает А. А. Адилсултанов, — отходило короткое ответв­ление для стопы, перпендикулярное к ручке".32

Для прополки вайнахам служили орудия, похожие на мо­тыгу и назывались "аьста" и "цел". Эти орудия представляли собой четырехугольную пластину, насаженную на обычную деревянную рогатину или прикрепленную на длинную дере­вянную ручку с помощью черенков.33

Как аккинцам, так и представителям других вайнахских обществ в рассматриваемое время известны были бороны не­скольких видов: борона-волокуша, борона с поперечной дос­кой, рамная борона и борона наподобие граблей — "терноч" (къомсар — чеч.). Как правило, для улучшения пашни широко использовалась борона с короткими зубьями.34

Молотьбу горцы производили с помощью быков. Для этого зерновой хлеб в снопах раскладывали на ровной площадке, имеющей 20 шагов в диаметре; затем по кругу заставляли непрерывно ходить пять быков, привязанных вместе за шею и снабженных намордниками. В процессе ходьбы быки выбива­ли ногами зерна колосьев. Для этой работы нужны были два человека: один шел за быками, погоняя их и собирая их экск­ременты на доску, а другой переворачивал зерно лопатой и собирал его в кучу. Этим способом, как правило, очищали две четверти пшеницы в течение одного дня. Чеченцы и ингуши жали хлеб маленькими железными серпами длиной более 30 см и шириной лезвия в два пальца с сильно изогнутыми и за­зубренными лезвиями.

В конце XVIII — начале XIX века происходит переселение значительного числа горцев, в том числе и карабулаков-орст — хойцев на равнинные и предгорные районы Чечни и Ингуше­тии. Именно в это время орстхойцы поселяются в районе Вер­хнего Алкуна, где длительное время находились хозяйствен­ные угодья и временные летние жилища карабулаков. Кара — булакское племя в это время начинает интенсивно заниматься хлебопашеством, высевая у себя пшеницу, кукурузу, просо.36 Источники сообщают также, что карабулаки в прошлые времена был многочисленный и мужественный народ, имел лучшие земли для хлебопашества и сенокосов.37

Документальные материалы 1758 года говорят о том, что на равнинной части Чечни неподалеку от селения Мекеня в так называемых чеченских жилищах по реке Терек, принад­лежащих известному Герменчукскому владельцу (князю) Дев — летгирею Черкасскому, горцы сеяли в большом количестве просо.38

Русский офицер А. М. Бундовский, специально посланный царскими властями в 1812 году для описания общественного быта жителей Кавказкой губернии, проанализировал ведение хозяйства ауховцами и равнинными чеченцами, переселивши­мися в верховья рек Акташ и Ярык-Су. По его свидетельству, простые чеченцы должны были давать князьям и владельцам с каждого двора рабочего на один день во время посева, жатвы и сенокошения.39 Это дает основание полагать, что имущая чеченская прослойка владела большими земельными угодьями.

Наличие большого количества водяных и ручных мельниц на территории Чечни и Ингушетии в XVIII — нач. XIX в., о которых говорят источники, является свидетельством высоко­го уровня развития земледелия (хлебопашества) как в горах, так и на равнине.

Один из очевидцев того времени отмечал, что по берегам рек Камбилеевки виднелись маленькие мельницы ингушей. В числе наиболее известных среди прочих равнинных селений Чечни назывались Шали, Герменчук и Гудермес, в которых имелось множество мельниц построенных горцами на малень­ких речушках.40 В одном из донесений Кизлярского коменданта

В. Оболенского в Астраханскую губернскую канцелярию в 1746 году сообщалось о том, как в прошлом, 1745 году, Бра — гунский владелец Мудар Баматов со множеством своих писем обращался к нему лично с просьбой разрешить ему прорыть "татул" (канал) для строительства водяной мельницы, ибо, как писал он, "подвластные его люди для молотьбы хлеба, за не­имением у них мельницы, ездят в Чеченскую и в прочие дерев­ни".41 Водяные мельницы горцев были снабжены, как правило, небольшим горизонтально поставленным колесом с лопа­стями, приводимым в движение струей воды, текущей по же­лобу; зубья, расположенные в верхней части вертикальной оси колеса, приводили в движение маленький жернов. Жернова изготавливались горцами из каменных плит особой горной породы. Заготавливались горцами такие каменные плиты, которые поддавались шлифовке. Как правило, жернова были из высококачественного камня. Мука, хотя и получалась не­сколько грубоватой на этих мельницах, но ею довольствова­лись местные жители. Безусловно, мельницами как в горах, так и на равнине владели состоятельные люди.42 Безусловно, наличие большого количества водяных мельниц в рассматри­ваемое время свидетельствует о развитии зернового хозяйства в чеченских и ингушских селах.

Известно, что в рассматриваемое время в равнинной Чечне и Ингушетии в основном возделывались такие зерновые культуры, как пшеница и просо, а в горах — ячмень, овес и пшеница. Что касается кукурузы, которая в XVIII веке стала культивироваться почти всеми равнинными чеченцами и ин­

гушами, то в начале XIX века она становится самой распрос­траненной культурой, проникнув даже в горные районы.43 В свете сказанного более чем странным выглядит утверждение местного дореволюционного этнографа У. Лаудаева о том, что чеченцы, жившие на равнине, сеяли в основном пшеницу и ячмень, а кукуруза им до этого якобы не была еще известна, и они научились ее возделыванию лишь впоследствии.44

Как известно, осенью горцы, как правило, сеяли только озимую пшеницу, а весной — яровую пшеницу, шестирядный ячмень и изредка овес. Жители предгорных селений вайна-хов, поля которых были расположены на ровных площадях, не сеяли овса и ячменя, но зато высевали немного пшеницы, большое количество проса и род зерна, очень похожего на просо и называемого у русских — бором.45 Кроме того, по свидетельству очевидца — иностранца Л. Штедера, побыпавшего здесь в конце XVTII в., горцы сеяли у себя стручковый горох, фасоль, кукурузу, коноплю и табак, а также выращивали огурцы46

Необходимо отметить, что, исходя из климатических условий, в Чечне и Ингушетии местные жители издавна занимались выращиванием тех или иных зерновых культур по зонам. Так, например, для высокогорной зоны характерно было возделывание ячменя; для горной — яровой пшеницы и ячменя; для предгорной с прилегающими равнинами — кукурузы, а для зоны сухой степи — проса 47 Известно, что у чеченцев и ингушей в XVIII — начале XIX

в. как и у многих народов Северного Кавказа, наиболее распространенной полеводческой культурой являлось просо. Оно лучше, чем какая-либо другая культура, было приспособлено к переложно-залежной системе земледелия, давая одновременно высокие и устойчивые урожаи. Посевы проса производились, как правило, поздно — в мае, а уборка урожая производилась осенью — в сентябре и даже иногда в начале октября. Эти же сроки подходили и для таких культур, как полба и ячмень, которые также как и про­со, вовсе не боялись осенних холодов.48

Следует отметить, что по имеющимся в нашем распоряжении некоторым сведениям, урожайность зерновых культур, особенно в равнинной части Чечни и Ингушетии, в конце XVIII — начале XIX в. была значительной. Хотя заметим, что в XVIII веке озимая пшеница в нашем крае не получила особо широкого распространения вследствие своей низкой урожайности. Но зато чеченцам и ингушам в это время хорошо была известна яровая

49

пшеница.

Подводя итоги, следует отметить, что в рассматриваемое время земледелие у чеченцев и ингушей становится основной и ведущей отраслью на равнине. Между горными и равнинными жителями происходит более четкое разделение труда. Так, вайнахи, живущие в горах, получая хлеб от равнинных жителей, могли заниматься в основном скотоводством. На равнине горцы продолжали расширять площади посевных земель.

Хлебопашество все более распространялось на север и рас­ширялось за счет свободных плодородных земель по левому берегу реки Терек и в его низовьях. В конце XVIII — начале XIX в. Чечня и Ингушетия производили хлеб не только для покрытия своих внутренних потребностей и обмена с горными обществами, но и для продажи на внешнем рынке. Одновременно расширялись торгово — экономические связи их с соседними северокавказскими народами и с Россией. Крепости и военные форпосты царской администрации, цепь которых составила "Кавказскую Линию", стали местом сбыта сельскохозяйственных продуктов, различных изделий местного про­изводства, что также создавало благоприятные условия для расширения посевных площадей и увеличения ассортимента и количества выращиваемых культур вайнахов.

Анализ различных источников позволил автору четко опре­делить наличие в горах Чечни и Ингушетии в XIX веке трех форм террасного землевладения вайнахов.

В рассматриваемое время чеченцы и ингуши проживали как в горах, так и на равнине. Территория Чечни занимала восточную часть Северного Кавказа. На северо-западе Чечня граничила с Малой Кабардои, далее граница шла по правому берегу реки Терек от станицы Галюгаевской до укрепления Амир-Аджи-Юрт. На северо-востоке граница Чечни проходила рядом с Горячими колодцами, неподалеку от селений Дев-летгирей-Юрт и Брагуны до земель кумыков. Восточная граница Чечни проходила рядом с землями кумыков по Качка-лыковскому хребту; река Акташ и Андийский хребет отделяли ее от дагестанского общества Салатау. На юге склоны Главного Кавказского хребта отделяли земли Чечни от Нагорного Дагестана и Грузии, а на западе — от земель ингушей рекой Фортангой до впадения ее в реку Сунжу. На западе Чечня гра­ничила также с Осетией по Главному Кавказскому хребту, главным образом территорией между реками Терек и Камби-леевка/

Наиболее ранние и довольно-таки подробные сведения о границах расселения чеченских и ингушских обществ в ХУШ веке сообщает западноевропейский исследователь-путешественник Якоб Рейнеггс, побывавший в конце XVIII века во многих регионах Кавказа, и, в частности, в Чечне и Ингушетии. В своих описаниях Я. Рейнеггс, говоря о местах проживания чеченцев, в частности, отмечает: "… Поколение (обще­

ство — Ш. А.) Басли поселилось на правом берегу реки Сиунче и сею рекою отделяется оно не только от соседей своих Алти, но и от другого соседнего народа, который щитает в себе 1200 родов и называется Четчен. Сии Четчены вдоль по горе и по реке Сиунчи весьма далеко к востоку простираются. Они бы в рассуждении множества могли занять и иные страны, но удер­жаны от другого поколения Кигги, состоящего из 700 дворов, и для того оба сии народы реку Витунь имеют границею между собою. Напротив того, между реками Тереком и Яксаем весьма далеко к северу они распространились и селения их названы по имени нового их поколения или по тому месту, на котором они жить расположились. Как то при реке Аргуне находятся Большая и Малая Атага, народ из 1100 дворов состоящий. Поколение Топли щитает в себе 200 дымов, а Бара-гун деревня, лежащая при теплицах, сего же имени, состоит из 300 дворов. При ручье Балсу находится деревня того же имени, кое получили они от великого множества пчел, которых там находят, а с ней граничит другое поколение Гиги, которое содержит в себе только 250 дворов. В оной стране находятся еще четыре другие поколения: Чеви, Гачиаул, Шал-ли и Сагунти, но оные произошли от татарского роду, ибо они чеченского языка разуметь не могут.

400 родов из оных живут в соседстве с деревней Гребенских казаков, состоящею из 150 дворов на берегу реки Терека".2

Якоб Рейнеггс высказывает также весьма интересные суж­дения о местах проживания и расселения ингушей в конце ХУШ века. Так, например, он указывает, что "на правом берегу реки Терек, на северо-западной вершине восточного Кавказа и по всем около него лежащим горам живет народ, называемый Инкучь, который из Мадшара начало свое выводит; в соседстве с ним с южной стороны обитают кисты, нежели самые суть сии народы, о которых Плиний под именем гнетов, а Моисей Хоренский под именем Хустов упоминают. По крайней мере они суть из числа древнейших кавказских жителей, ибо язык их в употреблении у большей части тех народов, которые на наружных горах к N. О. поселились. Кисты простираются до берегов Терека, а к востоку граничат они с другими народами, называемыми карабулаки; оные живут уже на

высочайших горах и распространяются к востоку по долгой долине, даже до соседнего пограничного народу, который на­зывается билитли. Сии билитли граничат к западу с инкуча-ми и рекою Кумбалеи, между собой разделяются от правого берега реки сей даже до источников реки Сиунче продолжи­лись поколение Алти, которое 200 дворов в роде своем счита­ет".3

Конечно, сведения из процитированного нами источника Я. Рейнеггса, касающиеся этнических названий и происхож­дения отдельных вайнахских обществ, селений и рек на тер­ритории Чечни и Ингушетии в рассматриваемое время вызы­вают определенные сомнения, но при критическом анализе и в сопоставлении их с другими источниками и материалами о чеченцах и ингушах в XVIII в. они могут дать более достовер­ные и исчерпывающие ответы.

Определенного внимания заслуживают сведения о границах расселения чеченцев и ингушей в конце XVIII — начале XIX в., сообщаемые исследователем С. Броневским. Он, в частности, указывает, что "Чеченцы, называемые также от сосед-ственных народов мичкизами, граничат к северу с селениями гребенских казаков, отделяемыми Тереком; к западу с бра-гунским владением, с Малой Кабардою, и ингушами и кара-булаками; к полудни с снежным хребтом гор; к востоку с Андийским и Аварским владениями, входящими в Лезгистан, и с аксаевскими кумыками, от коих отделяются рекою Аксаем. Земли их по Тереку, заключенные между устьями Сунжи и северо-восточным изгибом Аксая, верст на тридцать расстоя­ния, расширяются к высоким горам на полдень, имея крайними пределами на восток вершины Аксая и на запад вершины реки Фартама. Левый берег Аксая весь принадлежит чеченцам; нижняя часть сей реки, параллельно с Тереком текущая, находится во владении аксаевских кумыков. Начиная от сред­них и нижних частей правого берега Сунжи, заселенных че­ченскими деревнями, … Сунженские реки протекают через их земли…".4

Называя данные о границах расселения ингушей, С. Бро — невский замечает также, что "ингуши, называемые также ки­сты, галгаи, сильное кистинское колено, имеют главные жи­лища свои вдоль по Кумбулеи впадающих в нее ручьям до высоких гор, также по вершинам Сунжи и по Сунженской реке Шадгир или Оссае, находясь таким образом между Ма­лою Кабардою и Чеченцами. Селения ингушевские начина­ются в нескольких верстах на восток от Владикавказской кре­

пости в предгорьях, пересекаемых возвышенными равнинами, и оттуда расширяются далее на восток и на полдень по берегам Кумбулея, Сунжи и Шадгира неопределенною чертою. Они сами себя называют ламур (горный житель)".5 И далее С. Броневский указыпает, что ингуши "живут по правому берегу Терека, в высоких горах, против Осетинского колена тагауров… Бесплодные земли их, лежащие на известковых и шиферных горах, большею частью обнаженных в виде скал, простираются от Владикавказской крепости до Дарьяла, где начинается грузинская граница, и следовательно на тридцать верст расстояния".6

Одновременно С. Броневский сообщает сведения о грани­цах расселения наиболее крупного и могущественного для того времени племени чеченцев и ингушей — карабулаков. "Кара — булаки небольшое колено, — указыпает автор, — живут у истоков Сунжи по Сунженским рекам Шадгир (Оссае) и Фонтам; граничат на западе с ингушами, на востоке — с чеченцами".

Безусловно, сведения начала XIX века, сообщаемые иссле­дователем С. Броневским о границах расселения чеченцев и ингушей, хотя и не во всем безупречны и достоверны, однако как фактический материал, с учетом их критического анализа они представляют также определенную научную значимость.

В начале XIX в. по определению дореволюционного иссле­дователя Д. А. Милютина территория Чечни и Ингушетии составляла в общей сложности около 14 тыс. кв. км. Из них Чечня занимала более 10 тыс. кв. км, из которых около поло­вины ее территории была гористая, а другая половина — рав­нинная. Площадь^ занимаемая Ингушетией, несколько превы­шала 3 тыс. кв. км.

В физико-географическом отношении Чечня и Ингушетия в рассматриваемое время делились на четыре зоны: высоко­горная, горная, предгорная и равнинная. В высокогорной зоне

климат суровый, горы покрыты снегами и ледниками. К северу горы понижаются, появляется растительность. Долины покрыты слоем чернозема; здесь много пастбищ. Основное за­нятие жителей этой зоны — скотоводство. Осенью здесь рано

9

выпадает снег, и стада спускаются в низины.

В горной зоне преобладают гряды и отроги, которые по­крыты толстым слоем чернозема и лесами. В народе их назы­вают "Іаьржа лаьмнаш" — Черные горы. Черные горы — самая живописная часть Кавказа, Перед взором человека здесь вста­ют горы, изрезанные извилистыми балками, с речками про­зрачной воды и ниспадающими водопадами с весьма значи­тельных высот. В лесах этой зоны растут такие деревья как дуб, чинара, бук, граб, липа, ясень, высокогорный клен, кара­гач, орешник, а также дикие фруктовые деревья: яблоня, груша, кизил, слива. На полях горцы сеяли пшеницу, кукурузу, просо и ячмень. В лесах произрастает много разных трав и растений, среди которых есть и целебные.10

Предгорная зона Чечни и Ингушетии ровной лесистой по­лосой тянется до самой Сунжи. Она обильнее природными богатствами, земля здесь плодороднее нежели в горах, много фруктовых деревьев. Климатические условия благоприятству­ют здешним теплолюбивым южным растениям.11

Почти третью часть территории Чечни и Ингушетии состав­ляли леса. Леса здесь богаты строевыми породами деревьев. Лес играл большую роль в хозяйстве чеченцев и ингушей. Из него горцы изготавливали части плуга, горские бороны, сохи, лари, сапетки, санки, кадушки, вилы, грабли, повозки. Лес служил для строительства домов, а также в качестве топлива и шел на продажу. Говоря о разнообразных породах деревьев, растущих в Чечне, И. А. Гюльденштедт, в частности, указывает, что "между устьями Аргуна и Джалки находится равнина, усаженная гус­тым лесом, состоящим большею частью из дуба, грабины, или — ма и из обыкновенного кустарника по Тереку растущего. Из илима казаки делают себе лодки для плавания по Тереку".12 Другой исследователь Я. Рейнеггс, побывавший в горной Чечне и Ингушетии, сообщает, что в горах Ишушетии он встречал "прекрасные дубовые рощи", в то время как чеченские земли вообще "наполнены дремучими лесами".13

Равнинная зона включает в себя пространство между Тереком и Сунжей и образует Терско-Сунженскую равнину, которая прерывается параллельно текущими реками Сунжей и Тереком. Земля между этими реками почти безводная, здесь нет больших рек, кроме Ачки-хи, или речки Нефтянки. Река Сунжа берет свое начало в отрогах Кавказского хребта, течет в северном направлении до Назрани, здесь поворачивает на восток, прорезая Терский хребет и в 3-х верстах ниже села Брагуны впадает в реку Терек. Длина реки Сунжи 220 км. По реке Сунже чеченцы и ингуши сплавляли лес в Кизляр. Одной из крупных рек Чечни является река Аргун, образующаяся от слияния двух рек: Чанти-Аргун и Шаро-Аргун вблизи села Дачу-Барзой и впадающая в реку Сунжу.

Кроме Сунжи, Терека и Аргуна в Чечне есть и другие реки. Так, в Малой Чечне, беря свое начало из Черных гор, текут реки Фортанга, Гехи, Мартанка и Гойта. Река Гойта делит Чечню на Большую и Малую. В большой Чечне, беря свое на­чало из Андийского хребта и его отрогов, текут реки Джалка, Хулхулау, Гудермес (Гумс) и Аксай.

В пределах Ингушетии после впадения в нее Ассы течет река Сунжа на расстоянии 50 верст. Река Камбилеевка течет из лесистой котловины Передового хребта, образуясь из 9 по­токов, сходящихся близ сел. Ангушт. Характерная особенность ее: из 72 верст 53 версты река Камбилеевка течет по террито­рии Ингушетии и в ней полностью отсутствуют ледниковые воды. Река Асса на расстоянии 63 верст проходит по Ингуше­тии, беря свое начало из главного хребта в Хевсуретии и с горы Архотис-Мта, и впадает в Сунжу около сел. Закан-Юрт. Река Фортанга является притоком Ассы. По ней проходит гра­ница между Чечней и Ингушетией.15

Разнообразны климатические условия Чечни и Ингушетии. В высокогорной части Чечни климат резко континентальный, зима зуровая. По мере удаления от снежных гор климат ста­новится мягче, теплее. Зима на Чеченской равнине короткая и не очень холодная. В горах снег, как правило, выпадает в начале ноября, а на плоскости — в середине декабря. В середине февраля месяца обычно снег исчезает.16

Климат на равнинной и предгорной части Ингушетии так-

и Ингушетии. Самый крупный зверь — медведь. Его любимыми местами обитания служат глухие леса и узкие, заваленные

же резко континентальный. В горной же части он характери­зуется коротким жарким летом, сухими сильными ветрами и благодаря высокому положению над уровнем моря, суровой, продолжительной зимой с холодными ветрами. Кроме того, в летние месяцы здесь наблюдаются резкие переходы от темпе­ратуры дня к температуре ночи: дни стоят жаркие, ночи про­хладные…17

Далеко неоднообразны и почвенные условия Чечни и Ин­гушетии. Чеченскую равнину составляет преимущественно черноземная почва (Іаьржа латта). Плодородные почвы Че­ченской равнины в XVIII веке способствовали началу интен­сивного развития земледельческой отрасли чеченцев. Чеченс­кая плоскость, — сообщает К. Самойлов, — является чуть ли не самой плодородной частью всего Северного Кавказа.18 Безус­ловно, хорошие природно-климатические условия Чечни и Ингушетии и исключительное трудолюбие местного населения способствовали развитию здесь самых разнообразных от­раслей хозяйства.

Наряду с живописнейлими и богатыми растительностью и хорошими плодородными землями равнинной частью Чечни и Ингушетии, дававшей горцу возможность успешно заниматься земледелием и скотоводством, одновременно существовала дикая горная часть, где практически отсутствовали какие-либо условия для ведения хозяйства. Так, немецкий исследователь М. Энгельгардт, побывавший в сентябре 1811 года в Ингушетии, указывает: "Чудесные долины, частично котло­образные и окруженные высокими горами, открывались к югу от наших ног: их поверхность была украшена прекрасными лугами, их склоны были покрыты буковыми и еловыми леса­ми".19 И далее, описывая долину, расположенную в бассейне реки Ассы, он пишет: "Эта долина самая красивая, какую я видел на Кавказе. Роскошная растительность украшает склоны, белые известковые скалы просвечивают из многообразной зелени и взгляд скользит над кольппущимися верхушками деревьев, которые закрывают шумящую Ассу, далеко в плодородную долину которая закрывается горной цепью у северного горизонта". 0

Богат и разнообразен животный мир горных лесов Чечни

буреломом, скалистые ущелья. На опушках и лесных полянах можно встретить косулю. Много в лесах диких кабанов. В глу­хих балках живет лесной кот. Здесь же изредка встречается рысь; в горных лесах обитают волк, лисица, заяц, олень, серна, лань, куница лесная и каменная, шакал, барсук, ласка. Один из современников грузинский царевич Вахушти, рассказывая об Ингушетии (Дзурдзукетии и Глигвии) XVIII века, в частности, писал, что из зверей здесь водятся: олени, серны, лани, рыси^ лисицы, волки, шакалы, барсуки, медведи, зайцы и др. Достаточно много водится птиц в горных лесах Чечни и Ингушетии. Здесь живут зяблики, пеночки, синицы, снегири, поползни, дятлы, дрозды, сойки, совы/

Издавна Чечня и Ингушетия славятся полезными ископа­емыми, нефтяными и минеральными богатствами. Наиболее ранние сведения о наличии нефти в крае относятся к 1653 году, когда во время осады Сунженского острога персидскими войсками в качестве горючего средства была использована нефть, добытая, по-видимому, из источников недалеко от аула Мамакай-Юрт, (вблизи нынешнего г. Грозного, и, в частности, селения Брагуны и др.). Об использовании в XVIII веке местными жителями нефти свидетельствуют лейб-медик Петра I Г. Шобер (1718 г.), географ-экономист Иван Кириллов, академики И. Г. Гмелин, И. А. Гюльденштедт, П. С. Паллас и др., которые побывали в это время в Чечне и Ингушетии. Они отмечали, что местными жителями (чеченцами, ингушами и казаками) нефть используется для бытовых нужд: освещения, смазки колес телег и как лечебное средство.23

Чечня и Ингушетия также были богаты различными по­лезными ископаемыми. Вайнахи издревле занимались добы­ванием различных металлов. Еще в XVT веке русский стрелец Девятко Савельев ездил из Терков покупать свинец в горы Ингушетии.24 Академик П. Г. Бутков сообщает, что, когда в 1769 г. Российская Берг-Коллегия направила экспедицию для разведки руды в горах, то "кистинцы предлагали свои услуги в сем предприятии".25 Академик И. А. Гюльденштедт также свидетельствует, что во время его поездки "показывали ему небольшие штуфы свинцового блеска, медной лазури и медной сини, со вкрапленною серою рудою, которые, по свиде­тельству тамошних жителей, были выкопаны возле сего хра­ма".26 Относительно уезда Мереджой, он сообщает, что здесь находятся медные прииски.27 "Свинцовое серебро, содержащее блески и серные колчеданы, появляются в сложной горной породе, различными, а особливо четырьмя жилами в Ки — стенской провинции в Галгаевском округе при реке Ассае, между деревнями Ассай и Жейрехи"28, — сообщает далее И. А. Гюльденштедт. Исследователь С. Броневский в начале XIX в. отмечает, что "в Ингушевских горах известны следующие руды: свинцовый блеск, медная синь, медная зелень с жилками по­блеклой медной руды серебро содержащей, упоминаемые И. А. Гюльденштедтом". И далее продолжает автор, что "в архи­вах есть сведения, что за несколько лет прежде (1767 г.) дос­тавленные из Кистинских и Осетинских гор пробы руд в Госу — дарственную Берг-Коллегию признаны в свинце и серебре не уступающими Нерчинским рудам".29 Иностранный исследо­ватель Я. Рейнеггс замечает, что кистинские, ингушские горы состоят из дикого гранита и камней, покрытых железистой, глинистой и мергелевой землей; недалеко от кистинских гра­ниц находится отверстие шириною в 260 футов, наполненные серой и окаменелой глиной. Из глины горцы "изготавливали всякого рода водяные и питейные сосуды…". На востоке Ин­гушетии существовали яшмовые пещеры, где встречались весь­ма хорошие "яшмы с черными, зелеными и желтыми пятнами". Более того, в Ингушетии Я. Рейнеггс видел свинцовую руду, вышедшую наружу.30 По утверждению того же автора, горы Чечни содержат в себе чистую известь, а в длину по всей гористой цепи находятся весьма верные признаки твердого каменного угля. К западу же, на левом берегу р. Сунжи, — замечает далее Я. Рейнеггс, — находятся несколько "изобиль­ных черных ключей горного масла (нефти-Ш. А.), которые смогут быть весьма полезны для доходов государственных"; в 25 верстах от реки Сунжи находится "весьма горячий серный ключ", имеется здесь также сера и т. д.31

В рассматриваемое время в Чечне и Ингушетии имелись еще и соляные копи. Об этом сообщает один из западноевро-

пейских путешественников — исследователей П. С. Паллас. В земле ингушей, — говорит он, — есть очень мощный соляной источник; его вода, как говорят, столь насыщена солью, что два ведра воды из него дают ведро соли; этот источник неболь­шим ручейком впадает в реку Фортангу".32

Точных данных о количестве населения Чечни и Ингуше­тии как в горах, так и на равнине за XVIII век практически не представляется возможным назвать из-за отсутствия цифровых сведений. Однако дореволюционные источники первой половины XIX века называют различные, а порой и противо­речивые сведения и цифровые данные о численности чеченцев, ингушей и других вайнахских этнических групп, проживавших в различных обществах Чечни и Ингушетии в XVIII веке. Особенно это касается горных обществ Чечни и Ингушетии, о которых русские и зарубежные источники, по всей ве­роятности, не располагали более или менее точными сведени­ями о численности населения вплоть до начала Кавказской войны. Поэтому данное обстоятельство приводит нас к необ­ходимости пользоваться в данной работе сведениями источ­ников за первую четверть XIX века.

Как известно, в прошлом среди определенной части жите­лей отдельных этнических групп чеченцев и ингушей как в горах, так и на равнине, исторически, географически и эко­номически тяготевшие друг к другу, происходил динамичес­кий процесс их ассимиляции. Ввиду этого местным исследо­вателям представляется чрезвычайно сложным и трудным определить, какие именно из известных нам горных обществ Чечни и Ингушетии явились главной основой складывания в дальнейшем как чеченского, так и ингушского этносов. Изве­стно, что таким путем одно из вайнахских обществ — карабу — лаки (орстхоевцы) в прошлом частью растворились среди че­ченцев, а частью — среди ингушей. Большое количество кара — булаков в 60-х годах XIX века, после окончания Кавказской войны, переселилось за границу. Поэтому не случайно, что дореволюционные исследователи обоснованно считали, что всякое деление между чеченцами и ингушами условное, ибо в сущности это один народ, который в силу исторических усло­вий и политических устремлений царских властей на Кавка­зе оказался изолированным в некоторой степени друг от друга (в частности, в пору движения горцев Северного Кавказа под предводительством шейха Мансура в 1785-1791 гг. и имама Шамиля в 1834-1859гг.).

Наиболее ранние сведения о численности чеченцев и ингу­шей в рассматриваемое время мы находим у западноевропей­ских путешественников-исследователей, членов Российской Академии наук И. А. Гюльденштедта, И. Г. Георги, Я. Рейнег — гса и др., побывавших на Северном Кавказе, и, в частности, в Чечне и Ингушетии. Так, И. А. Гюльденштедт отмечает, что "округ ингушевцев и кистов… может выставить по примерно­му исчислению около 5000 военных людей".33 Я. Рейнеггс со­общает по этому поводу следующее: "Во время военное, когда они обыкновенно совокупляются вместе…, чечены, считая со всех их поколений, выставляют против неприятеля 10000 че­ловек…, сила ингушей состоит в 4000-х воинах, кисты имеют 1800 человек, а карабулаки — 1000 человек".34 Исследователь И Г. Георги также указывает, что "чеченги (чеченцы — Ш. А.) живут в кистинской чеченской округе по Аргуну и Тереку, и могут поставить до 5 000 конницы".

Конечно по данным И. А. Гюльденштедта, И. Г. Георги и Я. Рейнеггса вообще невозможно определить общее количе­ство чеченцев и ингушей. Но если исходить даже из того, что на семью из 5-7 человек населения мог приходиться один воин, то вряд ли и в этом случае число чеченцев и ингушей могло составлять 35-50 тысяч человек.

Более правдоподобные сведения о численности ингушей в XVIII веке можно считать у дореволюционного исследователя П. Г. Буткова, хотя и по нему также трудно судить о точном количестве данного народа. Так, например, автор сообщает, что равнинные ингуши, жившие по берегам р. Камбилеевки и известные в русских источниках как Большие или Старые ингуши, составляли 19 деревень, а Малые ингуши, располо­женные на реке Шалха — 5 деревень, Все они составляли 24 деревни с общим числом 2000 дворов, рассеянных маленькими деревнями от 20 до 30 домов в каждой. Позже они пересе­лились в урочище Назрань и стали известны в русских источ­никах под названием "назрановцы". Галгаи, жившие в горах, имели 12 деревень. Джераховцы жили в 15 деревнях, количе­ство которых в каждой деревне составляло по 5 дворов. В 1802г. джераховцы могли выставить до 300 человек воору­женных. Карабулаков было 300 дворов, и обитали они при вершинах Сунжи, по рекам Осай или Васай-су и Бал-су, в Чер­ных горах, а аккинцев — около 200 дворов в 5 деревнях…36

В Актах, собранных Кавказской археографической комис­сией (АКАК), также содержатся некоторые сведения о чис­ленности ингушей в начале XIX века. Они, в частности, сооб­щают о том, что всего населения ингушей составляло в 1810 году более 7 тысяч душ.37 При этом приходится считаться с возможностью, что здесь называется численность т. н. Галгай — чие, т. е. жителей Ассинского ущелья. В это число, по всей ве­роятности, не включались ингуши Джераховского ущелья, т. е. назрановцы.

На основе сведений, собранных из различных устных и пись­менных источников, исследователь С. Броневский в начале XIX века называет приблизительное количество чеченцев, кистин — цев, ингушей и карабулаков, а именно: чеченцев мирных и не­зависимых — 20000 дворов или семей, а кистин-ингушей-кара — булаков и пр. — 15000 дворов или семей.38 И далее С. Броневский указывает, что все ингушские общества, отдельно взятые, могут выставить пять тысяч вооруженных людей. "Следовательно, — говорит он, — население Ингушевской земли должно быть не менее 5000 дворов и вероятно несколько более".39 Правда, через несколько страниц тот же автор называет другие, несколько противоречивые цифры. Так, в частности, по Ингушетии он сообщает, что "все вышеупомянутые Кистинские колена (обще­ства — Ш. А.), вместе с неизвестными, за исключением чеченцев, собрать могут до 12000 худо вооруженных воинов".40 От­носительно сведений по Чечне С. Броневский указывает следу­ющее: "Из всех чеченских отделений (обществ — Ш. А.) собраться может до 15000 вооруженных людей; из чего заключить должно, что население чеченской области простирается до 20 000 дворов".41 Если принять в расчет, что на один двор или семью приходится 5-7 человек, то общее число чеченцев и ингушей по подсчетам С. Броневского составляло соответственно: чеченцев — 100000-140 000 человек, а ингушей — 75000-105000

человек. По видимому, автор ошибочно называет здесь в общем количестве ингушей всех жителей кистинских обществ и карабулаков.

Другой дореволюционный исследователь А. М. Буцковс — кий, говоря о численности дворов отдельных ингушских об­ществ в начале XIX века, в частности, указывает, что ингуши составляли в это время 1 367 дворов, кистинцы — 482 и кара — булаки — 488 дворов.42 Если исходить из расчета 5-7 человек на одну семью или двор, то общее число населения ингушей, кистин и карабулаков должно было насчитывать от 11 ООО до 16 ООО человек, что, безусловно, на наш взгляд, не могло со­ответствовать действительности.

В значительной мере более полные и относительно досто­верные сведения о численности чеченцев и ингушей в рассмат­риваемое время мы обнаруживаем в официальных источниках царской администрации на Кавказе в 20-3 0-х годах XIX века. Это был период активного продвижения царизма на Северный Кавказ, и, в частности, в Чечню и Ингушетию. Так, царский офицер Д. А. Милютин, который служил в это время в отдельном Кавказском корпусе в качестве офицера Генераль­ного штаба и по долгу службы бывал в это время в Чечне, на­зывает 1829 г. в Надтеречье и Затеречье 16 селений чеченцев, в которых находилось от 1700 до 1900 дворов с общей чис­ленностью до 5,5 тысяч человек мужского пола. По берегам реки Сунжи, не считая ингушских селений, было расположено 70 чеченских селений. Менее населенными, считает автор, являлись равнинные земли за рекой Сунжей, где находилось 10 селений и более 30 хуторов.43

В восточной части Чечни 17 чеченских селений находилось на Кумыкской плоскости. Качкалыковские селения вайнахов располагались на восточной стороне Качкалыковского хребта и насчитывали до 3 тысяч человек мужского пола. По соседству с ними в 12 селениях проживали мичиковцы с числом до 6 тысяч человек мужского пола. В горных районах Чечни, в основном в верховьях рек Ярыксу, Ямансу, Аксай и Хулху-лау в 34 селениях жили ичкеринцы и насчитывали до 5 тысяч человек мужского пола. Более или менее крупными населенными пунктами, кроме главного Веной, являлись Зандак,

Аллерой, Центорой, по 30-40 дворов насчитывалось в селе­ниях Белетли (Билты — Ш. А.), Саясан, Ахшипатой, Эрсен, Ве­день, Черми, Гуна. Менее 30 и более 10 дворов насчитывалось в чеченских селениях Гендерхой (Гендергеной — Ш. А.), Дар-го, Белгатой, Гурдали (Гордали — Ш. А.) и др.44

"К западу от ичкеринцев в горах по ущелью Джалки и Аргуна, — сообщает далее Д. А. Милютин, — жили Чарбили (Чеберлой — Ш. А.), Шубурды и Шатойцы". Автор называет весьма приблизительное число жителей данных горных об­ществ. К примеру, чеберлойцы составляли около 3 тысяч че­ловек мужского пола. Значительная часть чеберлойцев про­живала в хуторах, которые близко располагались друг от друга, составляя как бы одно селение под общим названием.45 Ос­новной недостаток сведений, сообщаемых Д. А. Милютиным, заключается в том, что автор совершенно не учитывает и не анализирует численный состав женщин и детей как в горах, так и на равнине Чечни.

Довольно краткие сведения о численности населения гор­ных обществ Чечни дают источники 30-х годов XIX века. Так, в обществе Напгхо в это время насчитывалось 200 дворов и 1 тысяча жителей; в обществе Терело было 13 населенных пун­ктов с 200 дворами; в обществе Митхо было сосредоточено 16 селений с 161 двором; в обществе Майсты — три населенных пункта и 72 двора; в обществе Чанти по р. Аргуну — 7 селений

1 л г 46

и 135 дворов.

Ценные сведения на основе анализа источников 30-х годов XIX века о двух чеченских горных обществах Малхиста и Майсты сообщает современный исследователь Н. Г. Волкова. Так, в Малхистах находилось 11 селений со 174 дворами, чис­ленность которых достигала 1,5 тысячи человек. . По сравне­нию с Малхистами в Майстах значительно меньше было и число населенных пунктов, и соответственно число жителей в них. Все села Майсты располагались по правому берегу реки Ар­гуна — ручью Майсты и число жителей в них составляло 200 человек. В горном обществе Нахаша имелось 6 селений с об­щей численностью 75 дворов, в Терлоевском обществе насчи­тывался 21 населенный пунк со 163 дворами.48

Будучи начальником 21-й пехотной дивизии и левого флан-

цев, проживающих в горах, т. е. ичкеринцев — 15000 человек, чабуртлинцев (чеберлоевцев — Ш. А.) — 7000 человек, шубу-зов

га Кавказской Линии в 1830г. царский генерал барон Р. Ф. Розен также предпринял попытку собрать сведения о числен­ности равнинных и горных чеченцев. Так, говоря о чеченцах, живущих на Тереке и по обеим сторонам реки Сунжи, а также на других вытекающих из гор реках и впадающих либо в Сунжу, либо в Терек, автор делит их на ряд обществ под на­званием: собственно чеченцы, или мичигизы, качкалыковцы, мичиковцы, ауховцы и карабулаки. "Число жителей мужского пола, покорных и непокорных, — указывает Р. Ф.Розен, — примерно по собранным сведениям, полагать можно до 35000 душ, в сем числе покорных правительству до 22000 душ. Число вооруженных простирается: покорных до 9000 человек и более, непокорных — до 7000; конных в том числе более половины. Горные чеченцы — ичкеринцы — составляют особенное общество, — сообщает далее автор, — и имеют около 5000 душ мужского пола…, число вооруженных их простирается до 2000 человек, в числе коих больше половины конных, а общество племени чабуртлы (чеберлой — Ш. А.), расположенное по со­седству с ичкеринцами и Андиею, состоит из 3000 душ жите­лей мужского пола".49

Почти в это же время подсчеты численности населения Чечни произвел другой дореволюционный исследователь, офицер царской службы И. И. Норденстамм. Он, в частности, отмечает, что по среднему исчислению из разновременно со­бранных им сведений в Чечне проживало в это время от 110 до 120 тысяч человек. При этом автор указывает, что данное исчисление (подсчет) весьма условное и, надо полагать, что на самом Д^еле фактическое количество населения должно быть больше.

Более подробные сведения о численности всех наиболее крупных обществ как горной, так и равнинной Чечни и Ингу­шетии приводятся в специальной "Ведомости о численности народонаселения Кавказа и степени их покорности царскому правительству", составленной кавказской администрацией в 1833 году. Согласно данной "Ведомости…" общее количество чеченцев и ингушей составляло 218 тысяч человек. Из них чеченцев, проживающих на равнине, насчитывалось 86000 человек, качкалыковцев и ауховцев — 14000 человек, чечен —

(шубутов — Ш. А.) — 5000 человек, пшехоицев (пешхоицев — Ш. А.) — 4000 человек, аккинцев — 6000 человек. Всего чеченцев 157000 человек. От общей численности населения Чечни и Ингушетии ингуши, проживающие как в горах, так и на равнине, составляли 46000 человек. Из них кистинцев -27000 человек, цоринцев — 1200 человек, галгаев — 4800 человек, галашевцев — 2000 человек, назрановцев — 11000 человек. Общество карабулаков насчитывало 15000 человек.51

По все вероятности, в данную "Ведомость.." не вошли не­которые чеченские и ингушские горные общества, не выра­зившие своей лояльности царской администрации. Кроме того, надо полагать, что под кистинцами в данном случае официальные власти в равной мере подразумевали как пред­ставителей отдельных горных обществ Чечни, так и Ингуше­тии, ибо строгого этнического деления кистинцев на чеченцев и ингушей, по-видимому, в рассматриваемое время не су­ществовало.

Известный современный этнограф Н. Г. Волкова, исследо­вавшая динамику численности вайнахских народов до начала XX века, сообщает, что население Чечни (горной и равнинной части) в 1830г., кроме жителей брагунского и ауховского обществ, составляло примерно 131 000 человек.52 Конечно, эти сведения также являются приблизительными.

С древнейших времен коренными жителями Чечни и Ин­гушетии являются чеченцы и ингуши с их локальными груп­пами, а также карабулаки. За пределами Чечни и Ингушетии, на территории нынешней Грузии в рассматриваемое время проживали родственные вайнахам народы "бацбийцы", переселившиеся "на южные склоны Кавказского хребта не позднее XVI столетия и в течение длительного времени разви­вавшиеся в русле культурно-экономической и политической жизни Грузии",53 а также группа чеченцев под названием "ки­сты". Все эти народы в прошлом имели общие исторические корни, а отсюда — общий язык, культуру, быт и религию.

Чеченцы и ингуши принадлежат к восточной (дагестано­нахской) группе иберийско-кавказской языковой семьи Пос­ледние достижения науки позволяют говорить о более глубо­ких культурных корнях происхождения общекавказского эт­нического субстрата, уходящего своими основами еще в нео­литическую эпоху. Если происхождение вайнахского народа, — указывает известный кавказовед Е. И. Крупнов, — не отрывать от всей проблемы происхождения иберийско-кавказско-го этноса, то с большей долей уверенности можно говорить о местном, автохтонном_развитии всех народов на Кавказе уже с Ш тысячелетия до н. э.

Наиболее ранние свидетельства о далеких предках чечен­цев и ингушей-гаргарах (гегарах — Ш. А.), живших на северных склонах Кавказского хребта в Керавнских горах, приводятся в "Географии" Страбона (I в. до н. э.) и в "Естественной истории" Плиния Секунда (1в. н. э.). Страбон пишет, что "… амазонки живут рядом с гаргареями, на северных предгорьях Кавказских гор, называемых Керавнскими".

Гай Плиний Секунд также локализует гаргареев на Север­ном Кавказе, но называет их "Гегарами".55 В 80-х годах XIX в. и в начале XX в. Этот тезис был высказан П. К. Усларом и К. Миллером, а в советское время — Н. Ф. Яковлевым, Е. И. Круп­новым, Л. А. Ельницким, И. М. Дьяконовым, В. Н. Гамракели и др. Так, например, Н. Ф. Яковлев писал: "Я думал, что в этих гаргареях и были представлены элементы, имевшие некоторое отношение к чеченцам. Это видно из того, что у чеченцев сохра­нилось самое слово "гаргар нах" — близкие люди, родственни­ки.56 Местные ученые В. Б. Виноградов и К. 3. Чокаев в специ­альной статье, посвященной данной проблеме, отмечают, что "гаргареи" — несомненное производное от нахского термина "гергара" — близкий, соседний, родственный.57 Эти же авторы другой этнос под названием "хамекиты", впервые названный Страбоном в "Географии", локализуют в верховьях Ассинско- го ущелья, недалеко от нынешнего села Хамхи.58

Наиболее удачные и важные свидетельства о предках вай­нахов донесли до нас и закавказские письменные источники раннего средневековья. Так, в известной "Армянской геогра­фии VII века" автора Анания Ширакаци содержатся древней­шие известия о прямых предках вайнахских племен — чеченцев и ингушей — "нахчаматьянах" и "кустах" ("кистах)", на­званных в "Географии" среди других народов, некогда оби­тавших в Азиатской Сарматии". Исследователь К. П. Патка — нов высказал предположение о том, что в слове "нахчамать-ян" может быть заключен древний вайнахский этноним -"Нахчо — мохк" — "Земля Нахчо" (легендарный предок чеченцев).60 В настоящее время данного положения придерживаются

профессора Ю. Д. Дешериев61, В. Б. Виноградов, К. 3. Чока-

ев и др.

В этой связи нельзя не обратить внимание на имеющее ме­сто в исторической литературе мнение весьма авторитетных и известных грузинских ученых академиков И. А. Джавахиш — вили и Г. А. Меликишвили об одном древнем вайнахском эт­нониме. Так, они считают, что известное в урартских источ­никах государство Цупани (Supani), к названию которого вос­ходит позднее этноним "Софена", в древнеармянских источ­никах называется "Тсоп-к", что очень близко совпадает с на­званием одного из северокавказских племен — тсов. "Это — одно из чеченских племен, — утверждает Г. А. Меликишвили. Территория, занимаемая племенем "тсов"и локализуемая в центральной части Кавказского хребта, в древнегрузинских источниках упоминается под названием " Тсобена". "Ясно, что название этого северокавказского племени,- указывает далее Г. А. Меликишвили, — почти полностью идентично названию… области Софена — Supani (Sopani)". Таким образом, область "Цупани ("Цоп-к" по древнеармянским источникам и "Софена" — по античным источникам), расположенная к востоку от Малатии, на левом берегу Евфрата, близка с названием одного из северокавказских (чеченских) племен Цов".64

В более ранних письменных источниках прошлого и, в ча­стности в грузинских летописях, также известны различные этнонимы собирательного характера, обозначающие чеченцев и ингушей в прошлом. Таким, например, является термин "дурзуки" (дурдзуки), который хронологически предшествует этнониму кисти (кистины). Первое упоминание имени "дур­дзуки", согласно сочинению арабского писателя Ибн ал-Фа- киха и ал-Баладзори, относится к первой половине VI века, в котором сообщается "о строительстве Хосровом Ан^ширва — ном (VI) в Дурзукие 12 ворот и каменных укреплений".

Исследователь А. И. Шавхелишвили отмечает, что "дурд — зуки" обитали в районе ущелья р. Ассы и в верховьях рек Ар­гуна и Армхи, где употреблялся этот этноним до XVIII века.66 Профессор А. Н. Генко называл дурдзуков предками ингу­шей, а Е. И. Крупное высказался в пользу того, что этот эт­ноним может в равной мере относиться ко всем нахским наро­дам.68 Есть мнение ученых о том, что в силу исторической осо­бенности кавказских племен в прошлом "дзурдзуки" и "ди — дойцы" были тесно связаны с обществом, занимавшим север­ные склоны гор.69 Грузинский источник ("Картлис Цховреба") прямо указывает о том, что дзурдзуки являлись данниками хазар.70

В VI веке упоминается название "дурдзуки" другим арабс­ким писателем ал-Баладзори. Якут, написавший "Географи­ческий словарь" в 1227 г., использовав сведения из более ран­них трудов (IX в.) об Ануширване, повторил те же сведения: "Он (Ануширван) построил также ^урдзукию с 12 воротами и на каждом из них каменный замок".

В XI веке этноним "дурдзук" впервые упоминается в тру­дах грузинских исследователей Леонтия Мровели и Джуан — шера, а позднее — в исторической хронике начала ХТТТ века. Леонти Мровели часто называет дудзуков, которые совместно с осами (аланами), дидойцами и леками (дагестанцами) выс­тупали в качестве участников событий, происходивших на территории Картлии. Безусловно, между дзурдзуками и ала­нами существовали в те времена тесные связи и контакты, а потому их совместная борьба против арабов за овладение гор­ными проходами Центрального Кавказа было общим стрем­лением как дзу^дзуков и алан, так и других этнических племен этого региона.

Сведения о дзурдзуках, приводимые другим грузинским исследователем Джуаншером, в целом совпадают с известия­ми арабских географов IX-XI вв. Так, в хронике 1204 года, в которой сообщается об отправлении царицей Тамарой войск для подавления восставших горцев, перечисляются области Дидоети, Пшав-Хевсурети и Дурдзукети. "Поскольку не под­лежит сомнению, — пишет исследователь Н. Г. Волкова, — что в ХТТТ в. эта часть Кавказских гор была заселена вайнахами,

то, следовательно, термин "дурдзук" в грузинских источниках этого времени обозначал именно чечено-ингушское племя…"73

Наиболее ранние сведения еще об одном ингушском этно­ниме, являвшемся в свое время самоназванием народа, извес­тны также в грузинских источниках первой половины XI века. Это этноним "глигви". Для нас представляют определенный интерес события, описываемые в это время в «Картлис Цхов — реба" — «Жизнь Грузии". Так, например, в грузинской хронике этого времени повествуется о грузинском царе Квирике (1010- 1029), который в это время назначил правителей в Ти-анети, Тушети, Дидоети, Дзурдзукети, Глигвети. Вахушти Баг-ратиони локализует Глигвети к востоку от Кист-Дзурдзуке-тии. Глигвов и кистов называет в своих документах и царь Вахтанг VI74. Как видим, разнообразные исторические свидетельства, сохранившиеся в древних исторических документах и источниках с названиями чеченских и ингушских племен — "нахче", "кусты", "дзурдзуки", "глигви", "галгай", позволяют говорить о вайнахах, как об одном из древнейших народов Кавказа.

Чеченцы и ингуши издревле называют себя общим объе­диняющим два этноса термином "вайнах" — "наш народ". В то же время чеченцы называют себя "нохчи", ингуши — "гіалгіа", аккинцы — "аьккхи" и карабулаки — "орстхой". Современные этнические названия — чеченцы и ингуши — под которыми данные народы стали известны в последние столетия, счита­ются относительно молодыми. Впервые термины чеченцы и ингуши появляются в русских источниках XVII-XVIII веков, а впоследствии они становятся известными в западноевропей­ских и грузинских источниках того же периода.

Считается, что этноним "чеченцы" происходит от названия селения "Чечен-Аул", образовавшегося, по всей вероятности, в результате переселения сюда части чеченцев с гор на плос­кость, на р. Аргун.75 Самое раннее упоминание этнонима "че­чен" встречается в русских документах за 1665 год, которые сообщают о том, что грузинское посольство, направлявшееся в 1665 г. в Москву, проезжало через владение Чечень, нахо­дившееся при выходе р. Аргуна из ущелья. "И чеченское же

(подчеркнуто мною — Ш. А.) владение царевича пропустить было не хотело",76 — сообщается в документе. Упоминание эт­нонима чеченцы встречается и в русских исторических актах в договоре калмыцкого хана Аюка с Астраханским губерна­тором Апраксиным в 1708 году.77 Однако на карте Северного Кавказа первое упоминание слова чеченцы приводится в 1719 году.78

В первой четверти XVIII века сведения об этнонимах Чечня и чеченцы часто употребляются в грузинских источниках и, в частности, в документах царствования Вахтанга VI — в 1720 и 1730 гг., а в 1728 и 1770 гг. — в историко-географи-ческих работах И. Гербера и И. Гюльденштедта. Впоследствии же термином чеченцы называется население, проживающее на территории "от р. Аксай на востоке и до р. Фор-танги на западе". 9

Этноним "ингуш" связывается с названием селения "Он — гушт" или "Ангушт" — одного из первых крупных ингушских селений в Тарской долине, фиксируемого русскими источни­ками начала XVIII века. Гипотеза о происхождении русского названия этноса "ингуш" впервые была высказана, как об этом указывает исследователь Н. Г. Волкова, профессором Н. Ф. Яковлевым. Вот что сообщает по этому поводу сам Н. Ф. Яков­лев: "Само это слово, (ингуш — Ш. А.) по-видимому, происхо­дит от названия селения Онгушт, которое находилось при вы­ходе из ингушских гор. Оно было большим аулом, и жители плоскости, первыми вступившие с ним в торговые сношения, название этого селения перенесли на весь находившийся в эко­номической связи с этим селением нагорный народ".80 Впос­ледствии точку зрения Н. Ф. Яковлева приняли известные рос­сийские ученые А. Н. Генко, Е. И. Крупнов, Б. А. Калоев, Е. Н. Кушева и др.

В грузинских документальных материалах первой поло­вины XVIII века наравне с терминами "глигви" и "кисти" фигурирует термин "ингуш". А в работах западноевропейских авторов (И. А. Гюльденштедт, Л. Штедер, П. С. Паллас, Я. Рейнеггс и др.) этноним ингуш выступает в качестве синонима имени "галгай". В русских источниках XVIII века этноним "ингуш" становится общим для обозначения живущих в западной части всех вайнахов. В это время другой этноним "калканцы" (от самоназвания "гіалгіай"), употреблявшийся в русских документах до этого времени, начинает исчезать.81

В рассматриваемое время ранее известные отдельные чеченские и ингушские общества (мичиковцы, кистинцы, кач-калыковцы, ичкеринцы, чеберлоевцы, шатоевцы, пгубуты, гал-гаевцы, джераховцы, галашевцы, цоринцы, назрановцы, бац-бийцы, аккинцы, карабулаки и др.), полностью теряют свои этноплеменные названия и приобретают общие этнические названия — чеченцы и ингуши.

Как видим, так же как и многие другие народы, чеченцы и ингуши вошли в историю не под самоназванием, а с названиями этносов, данными их соседями, в данном случае — русскими.

На сегодняшний день учеными неоспоримо доказана древность происхождения этнонима "нохчо" (нахчаматьяне), "кисти" (кусты), которыми в настоящее время называют себя чеченцы и ингуши.

Дореволюционный исследователь Кавказа С. Броневский в начале XIX века отмечал, что еще совсем недавно ингуши — горцы называли себя "ламур" или "ламаро", что значит — горный житель (от "лам" — гора).82 Отдельные группы чеченского и ингушского этносов, очевидно, некоторые племенные общества, которых мы называли выше, имели в прошлом различные самоназвания. Со временем, по все вероятности, в силу сравнительно высокоразвитых социально — экономических отношений, как, например, в галгаевской племенной группе, проживавшей в Ассинском ущелье — древнейшем центре ин­гушской культуры, — название племени "галгай" было перенесено на все другие ингушские племена…, в результате чего и поныне все ингуши называют себя "галгаями".83 Идентичным образом происходило, по-видимому, образование этнического самоназвания собирательного термина чеченцев -"нохчи", "Нохч-мохк".

Таким образом, совокупность некоторых исторических, этнографических, археологических, антропологических и лин­гвистических свидетельств о чеченском и ингушском народах говорит о древнем и сугубо местном, автохтонном происхождении их наравне с другими народами Кавказа, о принадлежности чеченцев и ингушей к восточной, дагестано-нахской группе иберийско-кавказской языковой семьи.

В дореволюционной исторической литературе проблема социально-экономического развития и общественно-полити­ческого устройства чеченцев и ингушей в XVIII — начале XIX века не являлась предметом специального исследования, хотя она периодически затрагивалась авторами при освещении ими различных сторон жизни вайнахов в прошлом. Дореволюци­онная и отчасти советская историография, естественно, дают самые различные оценки уровня социально-экономического развития и общественного устройства чеченцев и ингушей. Так, например, дореволюционные исследователи А. П. Бер-же, У. Лаудаев, Н. Ф. Дубровин, П. Зубов, Ф. И. Леонтович, Евг. Максимов и др. сознательно принижали уровень обще­ственного и экономического развития вайнахов, представляя Чечню и Ингушетию как патриархально-родовое общество, основанное на господстве кочевого скотоводческого хозяйства и примитивного земледелия. "У чеченцев, — писал А. П. Верже,

— нет тех сословных подразделений", они "образуют один класс

— людей вольных, и никаких феодальных привилегий мы не находим между ними. «Мы все уздени", — говорят чеченцы.6 То же самое утверждает и У. Лаудаев: "Чеченцы не имели князей и были все равны между собой… Чеченцы называют себя узденями"; "у чеченцев… все люди стояли на одной степени узденства".7 Подобные суждения в различных вариациях высказывали и другие дореволюционные исследователи, как, например, Г. Орбелиани, Ф. И. Леонтович, Н. Ф. Дубровин, Евг. Максимов и др. "У чеченцев…нет князей и дворян, там все равны между собой, хотя у них имелись примитивные классовые отношения", — указывает исследователь Г. Орбе­лиани.8 "Все, что принадлежит к чеченскому племени, — сооб­щает другой исследователь Ф. И. Леонтович, — составляет один общий класс людей вольных, без подразделений на дворян или на князей".

Мнимый тезис о том, что якобы все чеченцы и ингуши равны и независимы между собой, имел хождение во многих до­революционных изданиях. И как правильно заметила местный исследователь Т. А. Исаева, подобные "утверждения больше идеализировали внешне независимый, самобытный образ жизни горцев, чем давали объективную картину их обществен­ного устройства".10

В то же время существовала и другая часть дореволюцион­ных исследователей истории народов Кавказа, как, например, Г. И. Гербер, А. И. Гюльденштедт, И. Г. Георги, С. Д. Бурна — шев, С. М. Броневский, П. Г. Бутков, М. М. Ковалевский, Н. Да­нилевский и др., которая, напротив, отмечала высокий уровень социально-экономического и общественного развития чеченцев и ингушей в рассматриваемое время. Эти авторы считали, что в основе общественного строя вайнахов лежат вполне развитые феодальные отношения с довольно сложной иерархической сословной градацией и с оформившейся феодальной поземельной собственностью. Наиболее ранние сведения о наличии у вайнахов собственной сословной верхушки в XVIII веке находим у автора Г. И. Гербера. По свидетельству Г. И. Гербера чеченцы имели старшин из своей собственной среды.11 Исследователь И. А. Гюльденштедт указывает на ряд чеченских обществ, управлявшихся владетельными князьями, а в некоторых случаях — старшинами. "Некоторые немногие общества имеют независимых владетельных князей, как, например, чеченцы, — сообщает автор, — другие не имеют дворянства, но выбирают между собой богатейших, а особливо имеющих большое родство, в старшины, коим они, однако не столько повинуются, сколько им угодно".12 Давая анализ деятельности некоторых обществ Чечни и Ингушетии, И. А. Гюльденштедт, в частности, отмечает, что живущие в обще­стве Чечен горцы имеют собственных князей и царствующая у чеченцев фамилия называется Туркан (по-видимому, от слова «туркх» — Ш. А.). Жители общества Атаги также имели князей. Жителями общества Карабулак, а точнее их общинами, — по свидетельству И. А. Гюльденпггедта, — управляли не князья, а старшины.13

О том, что вайнахи в XVIII веке имели у себя князей и дво­

рянство, отмечает также исследователь И. Г. Георги. "Чеченцы

— говорил он, — имеют у себя князей и дворянство. В 1773 году они умертвили своих владетельных князей", а "ингуши, — далее сообщает он, князей у себя не имеют, но выбирают для управления собой старшин из знатных фамилий".14 По сви­детельству исследователя общественного строя горских наро­дов Кавказа конца XVIII века С. Д. Бурнашева каждое вай — нахское селение имело своего владельца и свое управление, которое мало чем отличалось от кабардинских форм правле­ния.15 Известный кавказовед академик П. Г. Бутков пишет, что в первой половине XVIII века "чеченцами владели кумыкские князья Айдемировы и Чепаловы из Эндери, Казбулато-вы из Аксая, Черкасские из Большой Кабарды и Терловы (Турловы) из Аварского владения. Во власти их находились селения: Большая Чечня, Малая Чечня, Большая Атага, Горя-чевская или Исти-Су, Топли и др".16 Сообщая новые географические и исторические сведения о народах Кавказа, дореволюционный исследователь С. М. Броневский, в частности отмечает, что в рассматриваемое время чеченцы истребили своих князей и пригласили к себе на княжение владетелей из Дагестана и Лезгиностана, но такие феодалы не пользовались доверием и уважением. Потому якобы "чеченцы управляются выборными старшинами, духовными законами и древними обычаями".17 Такого же мнения придерживается и другой исследователь Н. Данилевский, который отмечает, что чеченцы действительно имели прежде своих князей, но они их истребили и прибегли к своим соседям (то есть стали приглашать из соседних княжеств).18 По мнению местного исследователя И. М. Саидова, выбирать правителей из числа местной знати чеченцы и ингуши опасались по той причине, что представи­тели знати, опираясь на своих родственников, могли со вре­менем упрочить свою власть и не считаться с интересами на­рода.19

Определенный интерес в плане анализа развития феодаль­ных и социальных отношений вайнахов представляют этног­рафические материалы и обобщения А. И. Ипполитова. "Ари­стократизм некоторых чеченских фамилий, — подчеркивает он,

— с покорением Чечни, сгладился окончательно… У чечен­цев ни качества личные, ни заслуги никогда не выкупают про­исхождения человека от слабой фамилии или происхождения бесфамильного…" 20

И, наконец, существовала третья группа дореволюционных исследователей (И. Попко, А. Ф. Щербина, П. П. Короленко, В. Толстов и др.), представители которой, напротив, сознательно принижали уровень социально-экономического развития и общественного устройства народов Северного Кавказа в прошлом и предпринимали попытки доказать, что все поло­жительные изменения в социально-экономическом развитии горцев были исключительно связаны якобы с так назыпаемой "цивилизаторской миссией царизма на Северном Кавказе».21 Подтверждением тому может быть высказывание дореволю­ционного исследователя Ф. Щербины, который, в частности утверждает, причем в категоричной форме, что "частной соб­ственности совсем не существовало у чеченцев до времени рус­ского владычества, а были лишь вольное пользование и дол­госрочные заимки общинной земли".22

Безусловно, дореволюционное кавказоведение в силу своей тенденциозной направленности не могло глубоко и объективно разобраться в сущности социально-экономического развития кавказских народов. "Стремление же к архаизации об­щественного строя кавказских горцев, — замечает профессор В. Г. Гаджиев, — неизбежно вело к тому, что их представляли более отсталыми, чем они были в действительности".

В работах советских исследователей 20-3 0-х годов XX сто­летия относительно общественно-экономического развития Чечни и Ингушетии в дореволюционном прошлом также су­ществуют различные точки зрения и суждения. Следует отме­тить, что теория господства якобы у чеченцев и ингушей родо­вого строя в прошлом находила поддержку у целого ряда ав­торов, писавших в советское время (М. Л. Тусиков, Б. Далгат, М. Н. Покровский, С. К. Бушуев и др.). Так, исследователь М. Л. Тусиков писал, что "у ингушей, как и у чеченцев, не было до революции понятия об отдельных правах, дающих преимуще­ства одним и ставящих других в зависимое положение, т. е. между ними не было деления на сословия в строгом смысле слова и общественный строй их отличался демократической простотой и патриархальностью, равенством в правах всех граждан".24 Б. Далгат утверждал: "Мы застаем род у чеченцев в первоначальном, чистом виде, как союз экономический, эк- зогамический и кровный".25 "Чечня конца XVIII века, — заме­чает профессор М. Н. Покровский^- страна дофеодальной пат­риархально-родовой демократии". Некоторые местные авто­ры предпринимали попытки назвать общественно-экономи­ческий строй в Чечне и Ингушетии в рассматриваемое время тайпизмом или тайповым (родовым — ІП. А.) строем.27 Извест­ный кавказовед С. К. Бушуев писал о Чечне и Ингушетии на­чала XIX века, что здесь "происходил переход от родовых пат­риархальных учреждений к полуфеодальным и феодальным".28

Но с другой стороны, в исторической и этнографической литературе этого периода можно встретить высказывания от­дельных исследователей советского периода о том, что чечен­цы и ингуши в своем развитии якобы прошли все этапы фео­дального строя. Так, например, исследователь Г. К. Мартиро — сиан указывает, что "имеющиеся уже данные свидетельствуют о том, что Ингушетия прошла и через феодальные отноше­ния…"29, хотя и не приводит в пользу своего тезиса сколько — нубудь весомого доказательства. Подобная идеализированная картина "золотого века" в развитии исторического прошлого вайнахского народа, хотя и встречается в ряде публикаций некоторых современных исследователей "родовиков", но в действительности же ничего общего не имеет с подлинной ис­торией, жизнью и бытом данного народа.

Определенного внимания заслуживают также точки зрения другого направления ученых-кавказоведов 20-3 0-х годов XX века (Н. Ф. Яковлев, А. С. Вартапетов, Л. П. Семенов, Е. И. Крупнов и др.), высказанные ими по поводу общественного устройства вайнахов в дореволюционном прошлом. Так, профессор Н. Ф. Яковлев утверждает лишь о "зачатках фео­дализма в Ингушетии".30 На основе анализа средневековых ингушских легенд и преданий профессор Л. П. Семенов сооб­щает, что "феодализм не получил в Ингушетии такого разви­тия, как в Северной Осетии или Кабарде, но зачатки его име­лись".31 Известный этнограф А. С. Вартапетов дал разверну­тый анализ общественных отношений чеченцев и ингушей в далеком прошлом. "Социально-экономический строй, — пишет он, — как ингушей, так и чеченцев не является примером чис­тоты патриархально-родовых отношений; налицо были все моменты начавшегося распада".32 В специальной работе, по­священной проблеме социально-экономического развития Ингушетии в средневековье, известный кавказовед, профессор Е. И. Крупнов приходит к выводу, что в ингушском обществе до XVIII века очень рано складывались зачатки довольно развитых социальных отношений, т. е. происходил якобы естественный процесс феодализации. При всем этом, как за­мечает сам автор, в то время он якобы не мог увидеть ни раз­витого феодализма, ни тем более бытования развитых родо­вых отношении у ингушей.

Иных взглядов на проблему социально-экономического развития и политического устройства чеченцев и ингушей в XVIII — начале XIX века придерживаются в 50-60-х годах XX столетия авторы Б. В. Скитский, А. В. Фадеев, Е. И. Крупнов,

Н. А. Тавакалян, Е. Н. Кушева, Н. П. Гриценко, А. И. Хасбулатов, Р. Л. Харадзе, И. М. Саидов, Я. С. Вагапов, Ф. В. Тотоев, С. Ц. Умаров и др. В своих научных работах этими авторами был подвергнут серьезной критике односторонний подход отдельных ученых в анализе общественного устройства чеченцев и ингушей в прошлом. Достоинством работ этих ис­следователей является то, что в них использованы новые ар­хивные документы, археологические и этнографические ма­териалы, дан обстоятельный анализ соответствующей пробле­мы, развенчивающей миф о том, что в дореволюционном про­шлом в чеченском и ингушском обществах якобы не существо­вало ни сословного деления, ни социальной борьбы и т. д.

В конце 50-х годов XX столетия первым в пользу суще­ствования в прошлом у ингушей развитого феодализма выс­тупил с концептуальной статьей известный кавказовед, про­фессор Б. В. Скитский. Он назвал племя Галгай феодальным, считая его действительно ведущим и наиболее значительным у ингушских тайпов. Галгай распространили свое социально- экономическое влияние, — пишет профессор Б. В. Скитский, — на большую часть Ингушетии и дали свое феодальное назва­ние ингушскому народу (галгай). Кроме того, Б. В. Скитский находит возможным упомянуть о богатой знати ингушей уже в XVII веке. Он считает, что ингушские боевые башни и замки датируются XII — ХТТТ вв. и являются укреплениями феодалов. Автор подчеркивает, "что самые крупные ингушские замки, самые замечательные в архитектурном отношении храмы находятся в главном феодальном гнезде Ингушетии, в Ассин — ском ущелье".34

Принципиально новые, концептуальные подходы в плане дальнейшего углубленного и объективного освещения доре­волюционной истории чеченцев и ингушей и соответствующие ценные рекомендации в связи с этим были высказаны участ­никами научной сессии по историческим проблемам обще­ственного развития народов Чечни и Ингушетии, состоявшей­ся летом 1962 г. в г. Грозном по инициативе Чечено-Ингушс — кого научно-исследовательского института истории, языка, литературы и экономики. Многие докладчики этой сессии подвергли резкой критике субъективистский подход некото­рых исследователей в оценке исторического развития чеченцев и ингушей. "Совершенно нелепо полагать, — подчеркивает известный историк Т. Т. Мальсагова, — что чечено-ингушские народы были на точке замерзания, не двигались вперед, не развивались. Рядом с ними жили такие народы, как дагес­танцы, осетины, кабардинцы, где были давно сложившиеся феодальные отношения. Естественно, что чеченцы и ингуши не могли стоять в стороне от общего развития. Они попадали в зависимость от феодалов — соседей и своих. Словом, их раз­витие шло тем же путем, что и у других народов, может быть, только медленнее".

Говоря о генезисе развития феодальных отношений в Чечне и Ингушетии в рассматриваемое время, большой знаток местной истории А. А. Саламов, в частности, отмечал: "Я лич­но склонен считать, что в зачаточных, первоначальных формах у нас, в Чечено-Ингушетии, имелись феодальные отношения. По некоторым народным преданиям, в горах в отдельных обществах имелись владетели (элий), эксплуатировавшие народ. Имелись тайпы, господствовавшие над слабыми тай — пами и т. д. Боевые башни, каменные укрепления, городища,

остатки которых мы ищем в горах, я считаю, — говорит А. А. Саламов, — имеют отношение не столько к патриархально-ро- довым порядкам, сколько к феодальным. Сам факт восстания чеченцев против "чужих" князей в XVIII веке и изгнание их я склонен отнести не к демократическим чувствам чеченцев, а к факту появления у них своих доморощенных вожаков (баьч — ча), которые превращались в феодалов и, набрав силу, изго­няли своих конкурентов — "чужаков".36

Известный ученый-кавказовед А. В. Фадеев в начале 60-х годов XX века, анализируя экономическое положение в вай- нахском обществе в прошлом, указывает о бытовании в нем не только натурального хозяйства, но и о патриархально-фе­одальных отношениях их общественного быта. Профессор Н. П. Гриценко в специальной работе, посвященной проблеме социально-экономического развития Притеречных районов в XVIII — первой половине XIX века, отмечает, что "в нагорной полосе Чечни и Ингушетии шел процесс феодализации, хотя феодальные отношения только зарождались и находились в первоначальной стадии своего развития".38

Существуют и другого рода высказывания исследователей конца 60-х годов XX в. по поводу социально-экономического развития Чечни и Ингушетии в рассматриваемое время. Так, известный кавказовед Е. Н.Кушева утверждает о неравномер­ности исторического развития народов Северного Кавказа, у которых, по ее пониманию, процесс социально-экономического развития протекал весьма замедленно по сравнению с наро­дами Закавказья.39 Этого же взгляда придерживаются неко­торые авторы ранее изданных обобщающих трудов по истории и культуре Чечни, Ингушетии, а также всего Кавказа.40

Некоторые народные предания также повествуют о том, что в горах, в отдельных вайнахских обществах, имелись вла­детели (элий), эксплуатировавшие народ. Существовали силь­ные тайпы, господствовавшие над слабыми тайпами и т. д.41

Определенным вкладом в разработку данной проблемы в середине 60-х годов XX столетия явилась кандидатская дис­сертация об общественно-экономическом развитии Чечни во второй половине XVIII — 40-е годы XIX в. осетинского ученого Ф. В.Тотоева. В данной работе автором впервые была пред — 14 принята серьезная попытка на базе новых документальных источников и литературы показать уровень развития основных отраслей производства и дальнейшее углубление процесса развития феодальных отношений вайнахов.

На основе анализа героико-эпических песен вайнахского фольклора исследователь Я. С. Вагапов приходит к выводу о том, что почти все устнопоэтическое творчество чеченцев и ингушей изобилует различной социально-сословной термино­логией, что свидетельствует о далеко зашедшей имуществен­ной дифференциации вайнахского общества. Вайнахские героико-эпические песни отображают ту раннюю ступень фе­одализма, когда присутствует фактическое неравенство, "но исключительное право верхушки еще не является общеприз­нанным". В чеченских героических песнях мы не видим могу­щественных князей и владельцев эпохи развитого феодализма, — указывает Я. С. Вагапов, — хотя имущественное и факти­ческое юридическое неравенство выступают в довольно чет­кой форме.43

Анализ разнообразных памятников средневековой горной Чечни и Ингушетии — жилых и боевых башен, укрепленных аулов, состоящих из отдельных башенных комплексов (зам­ков) — Эрзи, Таргим, Галанчож, Эгикал, Хили, Чар мах, Моца — рой, Тист, Кей и др., а также многочисленных склеповых мо­гильников, языческих святилищ и храмов позволил местному исследователю С. Ц. Умарову высказать ряд ценных суждений по поводу уровня экономического развития вайнахов по­зднесредневекового периода. Так, Умаров С. Ц. утверждает, что в эпоху позднего средневековья социально-экономическое развитие вайнахов шло по восходящей линии; в горной части Чечни и Ингушетии в это время был налицо процесс социаль­но-имущественного неравенства. И предания, и рассказы ста­рожилов свидетельствуют о том, что в горах Чечни и Ингуше­тии все башни и башенные комплексы (жилые и боевые) при­надлежали богатым владельцам.44 Известный этнограф и ар­хеолог Л. П. Семенов называл средневековый башенный пе­риод в истории вайнахов "бурной феодальной эпохой".45

Этнографические наблюдения местного исследователя И. М. Саидова при изучении таких важных источников, как язык, фольклор и памятники материальной культуры на территории Чечни и Ингушетии в рассматриваемое время позволили ему прийти к ценным выводам, доказывающим о бытовании у вайнахов не только в XVIII веке, но и в более далеком про­шлом следов сословных и социальных отношений; о существо­вании "своих" и "пришлых" князей и т. д. Проанализированная им терминология имеет чисто социально-сословный характер, а также вайнахское или иноязычное происхождение. Так, например, автор утверждает, что одним из самых древних социальных (сословных) терминов, пожалуй, является слово "лай" — раб. Термин "лай" происходит от вайнахского слова "ла" — терпеть (лай — вытерпел) и т. д.46

Достаточно глубокий анализ характера сословных отно­шений в Горной Ингушетии, т. е. социального содержания тер­минов "эзди" (оьзда) и "лай" на основе богатого этнографи­ческого материала, причем в плане сравнительно-сопостави­тельного анализа их с сословными категориями некоторых кавказских народов в XVIII — начале XIX века сделан извес­тными грузинскими учеными Р. Л. Харадзе и А. И. Робакид-зе. Они, в частности, отмечают, что "отсутствие государствен­ности в полном смысле этого слова мешало юридической фик­сации сословного деления, без чего социальные различия не могли сложиться в систему правовых норм, характерную для развитого феодального общества" 47

Отсутствие у исследователей в 60-х годах XX столетия еди­ного мнения относительно уровня социально-экономического развития и общественно-политического устройства чеченцев и ингушей в XVIII веке, — указывал профессор Е. И. Крупнов, — объясняется некритическим восприятием наследия дорево­люционных историков, а также слабой изученностью архи­вной базы и других сопутствующих материалов.48

Заметных позитивных успехов достигла историческая на­ука в Чечне и Ингушетии в 70-80-ые годы XX столетия. В это время сформировались кадры местных профессиональных ученых-историков: Ж. Ж. Гакаев, X. А. Гакаев, М. X. Багаев, Я. 3. Ахмадов, Т. А. Исаева, С. А. Исаев, М. Н. Музаев, А. 3. Вацуев, Т. С. Магомадова, Э. Д. Мужухоева, М. Б. Мужухоев, X. А. Хизриев, 3. И. Хасбулатова, X. А. Акиев и др., которые успешно занимались исследованием проблемы социально-эко­номического и политического положения чеченцев и ингушей в дореволюционном прошлом. В это же время в вузах респуб­лики и в Чечено-Ингушском научно-исследовательском инсти­туте гуманитарных наук идет активный процесс накопления источникового и архивного материала. Регулярно проводятся в республике Международные и Всесоюзные научно-прак­тические конференции и симпозиумы, посвященные актуаль­ным вопросам развития истории и культуры народов Чечни и Ингушетии, а также Северного Кавказа. Периодически изда­ются в вузах республики, а также в Чечено-Ингушском науч­но-исследовательском институте гуманитарных наук сборники научных трудов, известия и монографические исследования. Полученные при этом результаты исследований используются при написании обобщающих трудов по истории народов Чечни и Ингушетии, а также Северного Кавказа и Дона, учебных пособий и учебно-методической литературы для школ и вузов республики.

Следует отметить также, что в 70-80-х гг. XX столетия впервые проблема развития феодальных отношений в Чечне и Ингушетии рассматривается местными учеными комплексно, изучаются ее глубинные причины и содержание, привлекая при этом все доступные вспомогательные материалы (ис­торический, архивный, этнографический, археологический, лингвистический, фольклорный и т. д.). Используя новые ар­хивные документы, ученые анализируют особенности развития феодальных отношений в Чечне и Ингушетии, а также со­циальных отношений и социальной структуры общества, ан­тифеодальной и антиколониальной борьбы горцев и т. д.

Безусловно, позитивные результаты работы Чечено-Ингуш­ского научно-исследовательского института в 70-80-ые годы XX столетия были достигнуты благодаря слаженной работе его основных подразделений и, в частности, отдела истории ЧИ АССР дореволюционного периода, который в большей мере был сориентирован на изучение вопросов социально-эко­номического развития и общественного устройства чеченцев и ингушей в дореволюционном прошлом.

Большой вклад в 70-х годах в изучение проблемы разви­тия социально-экономических отношений в Чечне и Ингуше тии в XVII-XVIIIbb. внесла местный ученый Т. А. Исаева.4 На большом фактическом материале она исследовала уровень развития многих видов отраслей хозяйства вайнахов, доказав при этом о начале вовлечения Чечни и Ингушетии в систему всероссийского рынка с XVII века. Глубоко проанализировав социальную структуру чеченских и ингушских обществ в XVIII-XIX вв., Т. А. Исаева приходит к мысли о необходи­мости в качестве первоочередной задачи исследовать уровень развития производительных сил и их соответствие производ­ственным отношениям и доказать, были ли вайнахские фео­далы собственниками земель и имели ли они зависимых крес­тьян, каково было их правовое положение и чем отличались друг от друга категории зависимого населения и т. д.50 В даль­нейших своих изысканиях исследователь Т. А. Исаева прихо­дит к выводу о том, что общественные отношения у вайнахов в целом в рассматриваемое время были феодальные, а "незре­лость социальных отношений проявлялась в том, что многие элементы феодальной зависимости прикрывались внешней формой старых, родовых отношений…, и степень феодализа­ции различных вайнахских обществ была неодинаковой".51

С середины 70-х годов, а также в 80-90-х годах XX столе­тия плодотворную исследовательскую работу ведет по данной проблеме известный ученый Я. 3. Ахмадов. Его научные труды по интересующей нас теме насыщены новыми документаль­ными сведениями и источниками и отличаются глубиной ана­лиза фактов. Они интересны постановкой новых проблемных вопросов и попыткой их неординарного решения на основе комплексного подхода автора. Так, например, анализ соци­ального строя и общественно-политического положения в Чечне и Ингушетии в XVIII веке позволил Я. 3. Ахмадову оха­рактеризовать его "основными чертами раннефеодального общества с сильными пережитками дофеодальной форма­ции".52 В специальной научной работе, посвященной анализу деятельности феодальной (княжеской) фамилии Турловых на территории Чечни в XVIII веке, и на основе новых документов исследователь Я. 3. Ахмадов приходит к выводу, что "фео­дальные отношения в Чечне с конца XVII века и до конца XVIII века развивались как вглубь, так и вширь".03 Говоря же о раз­витии классовых отношений и антифеодальной борьбы в ка — рабулакском обществе в XVIII веке, автор отмечает, в частно­сти, что классовые отношения в Карабулаке привели к появ­лению здесь княжеских фамилий в лице чеченских и брагун — ских феодалов, а также к укреплению узденского и старшин­ского сословия.54 Не обошел внимания автора в работе и воп­рос о роли мусульманского духовенства в общественной жиз­ни вайнахов. На основе новых источников Я. 3. Ахмадов от­мечает, что духовенство в Чечне в рассматриваемое время вы­делилось в отдельное сословие и роль его в общественно-по­литической жизни вайнахов была весьма существенной.55

Современная источниковая база и, в частности, новые до­кументальные материалы по истории народов Чечни и Ингу­шетии конца 40-х годов XVIII века позволили Я. 3. Ахмадову предпринять успешную попытку анализа Чеченского феодаль­ного владения (княжества) на территории современной Чечни с середины XVII века и до конца XVIII века. Основная территория княжества, как считает он, охватывала низовья р. Аргуна и среднее течение р. Сунжи. Автор дает сравнительно полные сведения о политическом устройстве данного вла­дения, и, в частности, отдельных чеченских княжеских фами­лий, их происхождении, территории и народонаселении и т. д.56 Кроме того, благодаря, видимо, новым архивным источникам автору стало возможным проанализировать существовавшую удельную систему владения в Чеченском феодальном владе­нии в XVII-VIII вв., уровень общественных отношений в кня­жестве, его внутреннее политическое устройство и сам инсти­тут княжества и т. д.57

В своей монографии, посвященной взаимоотношениям на­родов Чечни и Ингушетии с Россией в XVIII веке,58 профессор Я. 3. Ахмадов также уделил внимание анализу проблемы развития социального строя и общественно-политического устройства вайнахов в XVIII веке. В частности, автор отмеча­ет, что вайнахское общество в рассматриваемое время уже было разделено на два антагонистических класса: социально­имущее сословие (князья, богатые уздени, старшины, верхуш­ка духовенства и т. д.) и социально-зависимое сословие (холо­

пы, вольноотпущенники, беднейшая часть узденства и т. д.). Определенное место занимает в работе ЯЗ. Ахмадова вопрос, связанный с общественно-политическим устройством и раз­личными институтами управления вайнахов в XVIII веке.

По интересующей нас проблеме в конце 80-х годов вышла монография грузинского ученого Э. А. Борчашвили. Им ис­пользованы в работе новые архивные материалы, источники и литература, высказан целый ряд новых суждений и положений об уровне социально-экономического развития и об- щественного-политического устройства вайнахов в XVIII— XIX вв. По мнению Э. А. Борчашвили в XVIII-XIX вв. гос­подствующими сословиями в Чечне и Ингушетии выступали князья (элий), чанки-беки, старшины, уздени знатные и пред­ставители духовного сословия (кадии, муллы). Князья явля­лись крупными землевладельцами-скотоводами. Феодально­зависимое сословие было представлено бедными родами (тай — пами — Ш. А.), крепостными крестьянами, свободными общин- никами-узденями, азатами и рабами. Автор отмечает, что раб­ство в Чечне и Ингушетии в XVIII в. носило семейно-патриар — хальный характер. Новым явлением в процессе классообра — зования вайнахского общества было, по мнению Э. А. Борчаш­вили, превращение рабов в крепостных крестьян. "Постепен­ное прикрепление рабов к земле и их переход в ряды крепос­тных крестьян в рассматриваемый период приняли широкий характер"59, — утверждает автор.

Высказав мысль о превращении вайнахских рабов в кре­постных крестьян в Чечне и Ингушетии в XVIII-XIX вв., ав­тору Э. А. Борчашвили следовало бы подчеркнуть о статусе раба и крепостного крестьянина в условиях Чечни и Ингуше­тии, поскольку в рассматриваемое время в Чечне и Ингушетии существовало "домашнее рабство" и главным источником его пополнения являлся захват в плен людей, как правило другой национальности. Пленные люди (ясыри), не выкупленные их родственниками, со временем превращались в рабов; они переходили в результате торгов из одних рук владельцев и князей в другие.

Интересны наблюдения известного чеченского этнографа С-М. А. Хасиева относительно социального содержания ин­ститута "тайп" чеченцев в XIX — начала XX в. В частности, автор указывает в своей работе, что в рассматриваемое время "тайп" несет на себе отпечаток разноэтнического, сословного, географического и производственного характера", и возник он, как социальный институт, в период классового общества, со временем превратился в свою противоположность и стал тормозом на пути социально-экономического развития обще­ства.60

В 70-80-х годах XX столетия автору данной работы также пришлось исследовать отдельные проблемы социально-эконо­мического развития Чечни и Ингушетии в XVHI веке. В част­ности, впервые на базе новых документальных источников и литературы им была предпринята попытка осветить некоторые аспекты развития ведущих отраслей хозяйства вайнахов и социальных отношений (социальной структуры общества), а также ремесленные занятия и кустарные промыслы, торгово — экономические связи вайнахов с северокавказскими народами и с Россией, антифеодальную и антиколониальную борьбу вайнахов в XVIII в. и т. д.61

Справедливости ради отметим, что научные работы автора этих строк и некоторых других исследователей, опубликован­ные в те годы, были написаны в так называемый застойный советский период, когда республиканские партийные органы официально и неофициально запрещали местным научным кадрам из числа чеченцев и ингушей в полной мере заниматься исследованием древней и дореволюционной историей Чечни и Ингушетии, в частности, вопросами этногенеза вайнахов, антифеодальной и антиколониальной борьбой горцев и т. д. Как известно, еще в 20-3 0-ые годы XX столетия истории чеченцев и ингушей был навязан антинаучный, антиисторический тезис о якобы самом низком уровне социально-экономического и общественного развития вайнахов и как результат этого — отсутствие у них каких бы то ни было социальных и сословных отношений вообще. Существовавшие же у вайнахов на протяжении веков социально-экономические отношения заведомо рассматривались как первоначальная стадия зарождения классовых отношений, которые якобы тесно пе реплетались с патриархально-родовыми пережитками про­

шлого и сильно препятствовали процессу классообразования в вайнахском обществе и т. д.

В 80-х годах XX столетия большой ущерб исторической науке в деле объективного освещения дореволюционной ис­тории Чечни и Ингушетии нанесла так называемая лженаучная концепция о 200-летии добровольного вхождения народов Чечни и Ингушетии в состав России в 1781 году. Данная "концепция", естественно, была навязана местной историчес­кой науке тогдашними официальными советскими партий­ными органами страны и для истории Чечни и Ингушетии конца XVIII века она, безусловно, имела негативные послед­ствия и не представляла ничего общего с реальными, конк­ретными историческими фактами, а тем более с объективными научными взглядами и изысканиями местных ученых по данной проблеме.

Безусловно, все здоровые силы республики, общественная интеллигенция и, в частности, известные вайнахские ученые и писатели, ведущие ученые-кавказоведы Москвы и Ленинграда, (профессора Е. И. Кушева, Л. И. Лавров и др.), а также передовая интеллигенция из соседних северокавказских и закавказских республик с первого дня выразили свое реши­тельное несогласие с "концепцией" 200-летия добровольного вхождения чеченцев и ингушей в состав России, родоначаль­ником и активным пропагандистом которой в республике явился небезызвестный археолог — профессор В. Б.Виноградов, с легкой руки которого местные партийные органы шель­мовали и жестоко наказывали всех, кто выступал против этой надуманной псевдоконцепции. Такими жертвами произвола местных партийных органов (властей) в свое время стали не­которые ученые Чечено-Ингушского научно-исследовательс — кого института истории, языка и литературы Я. С. Баталов, Я. 3. Ахмадов, ІП. Б. Ахмадов, X. А. Хизриев, Т. А. Исаева, М. Н. Музаев, А. 3. Вацуев и др.

Огромное значение для комплексного исследования про­блемы социально-экономического развития и общественно- политического устройства горских народов в прошлом имела региональная научная конференция "Генезис, основные этапы, общие пути и особенности развития феодализма у наро­
дов Северного Кавказа"62, проходившая 11-12 июля 1980 г. в г. Махачкала, в Институте истории, языка и литературы Да­гестанского филиала АН СССР. На данной конференции при­няли участие и выступили с весьма содержательными докла­дами ученые Чечни и Ингушетии — А. И. Хасбулатов, Я. 3. Ахмадов, Т. А. Исаева, X. А. Хизриев, X. С. Ахмадов, X. А. Акиев и др. В центре внимания конференции находились про­блемы, связанные с изучением социально-экономической ис­тории и развитием феодальных отношений у народов Север­ного Кавказа. В докладах ученых на большом фактическом материале были освещены вопросы уровня социально-эконо­мического развития народов Северного Кавказа, типологии горского феодализма, форм политического устройства и зе­мельной собственности, социальной структуры, сельских об­щин и их союзов и т. д. В своем докладе на данной конферен­ции профессор А. И. Хасбулатов, в частности, отметил, что устойчивое сохранение общинных традиций, внутренние об­щественные процессы, зависимое положение от соседних кня­зей и феодалов, русская вольная колонизация, колониальная политика царизма, длительный период национально-освобо­дительной войны — все это исторически способствовало запу­тыванию данной проблемы и создавало видимость отсутствия сословий у чеченцев и ингушей. "Такому представлению об общественном устройстве способствовало и то, — указывает далее автор, — что у чеченцев и ингушей на верху социальной лестницы вместо феодалов классического типа, стояли знат­ные, сильные, благородные семьи, фамилии, роды (тайпы — Ш. А.), которые назывались "оьзда нах", т. е. "благородные

її 63

люди.

Довольно интересные суждения были высказаны на кон­ференции в докладе ученого Я. 3. Ахмадова. Он, в частности, заметил, что "сложение на Северо-Восточном Кавказе госу­дарства во главе с фамилией Турловых сыграло важную роль в образовании крупнейшего коренного северокавказского народа — чеченцев, которые свое наименование получили от округа Чечен (с центром сел. Чечен-аул), заселение которого вайнахскими племенами произошло под руководством Тур-

_ II 64

ловых .

Известный ученый республики, ныне покойная Т. А. Исаева, также сделала интересный научный доклад на данной кон­ференции, посвященный проблеме социального характера вайнахских сельских общин в XVI-XVII вв. На основе их ана­лиза Т. А. Исаева приходит к выводу о том, что называемые и перечисляемые в русских источниках населенные пункты вай­нахов — юрты, улусы, кабаки и т. д. были характерны для фео­дального общества. Более того, кабаки составляли сельские общины, отдельные села, которые, объединяясь, образовывали "землицы" (общества) калканцев, мичкизов, шубутов и т. д., становясь, таким образом, феодально-зависимыми селами. Кроме того, источники этого периода, по мнению автора, вос­производят социальную градацию населения, его разделение на феодальные и зависимые слои. Высшее сословие "состав­ляли князья, владельцы, мурзы, начальные люди", "лучшие люди" и т. д. Зависимое население общества составляли слуги, холопы, ясыри, работные люди и т. д.65

При освещении данной темы основная роль принадлежит как опубликованным, так и неопубликованным источникам. Использованные нами в данной монографии источники в ос­новном русского происхождения. К сожалению, ни в хроно­логическом, ни в тематическом плане XVIII век не представ­лен в источниках равномерно. Основное содержание докумен­тов XVIII века посвящено вопросам социально-экономичес­кого положения в Чечне и Ингушетии, взаимоотношениям (в основном политическим) местных социальных верхов с царс­кой администрацией на Северном Кавказе и с простым горс­ким населением и т. д.

Документальной базой исследования явились материалы Центральных и местных кавказских архивов: Центрального государственного военно-исторического архива (ЦГВИА, г. Москва), Архива внешней политики России (АВИР, г. Мос­ква), Архива Чечено-Ингушского республиканского краевед­ческого музея (г. Грозный), Центрального архива Астрахан­ской области, Архива Северо-Осетинского научно-исследова — тельского института истории, языка и литературы, Централь­ного государственного архива Дагестанской республики (фонд "Кизлярский комендант") и др.

Среди той части архивных материалов, которая исследо­вана автором по данной теме, на первый план выступают офи­циальные документы фондов ЦГВИА (в частности, фонд 465 Военно-ученого архива (ВУА) и фонд 52 князя Г. А. Потемки — на-Таврического). Документы данных фондов, впервые вве­денные нами в научный оборот, насыщены большим факти­ческим материалом и характеризуют общественно-политичес­кие процессы, происходившие в вайнахском обществе; они дают возможность увидеть общие закономерности процесса развития социальных отношений и классовой борьбы, показать причины социальных движений внутри общества, пере­плетение мотивов антифеодальной борьбы с национально-ос­вободительной, антиколониальной борьбой и т. д.

Из материалов 52 фонда ЦГВИА следует отметить большое количество документов в виде всевозможных официальных рапортов и донесений, писем и ордеров от начальствующих на Кавказской Линии царских генералов и офицеров, их переписку с местными владельцами и старшинами, а также с другими представителями сословных верхов и т. д.

Значительный интерес по данной теме представляют те документы фондов "Кизлярского коменданта" Чечено-Ингуш­ского республиканского объединенного краеведческого музея и Центрального государственного архива Дагестанской рес­публики, которые впервые введены автором в научный оборот. Материалы фондов содержат многочисленные письма горских феодалов и старшин, главным образом аксаевских и андреевских, к кизлярскому коменданту Вешнякову с просьбой удержать подвластный им "черный народ" от ухода их на сторону восставших горцев или же разрешить им пере­селиться на равнинные земли по pp. Сунжа и Терек.

Наиболее значительную группу источников составляют документы фондов "Кизлярского коменданта", в которых характеризуются взаимоотношения Чечни и Ингушетии с Рос­сией, Кабардой, Дагестаном, основные отрасли хозяйства че­ченцев и ингушей, называются различные категории социаль­но-имущей и социально-зависимой части населения вайнахс­кого общества (князья, владельцы, старшины, богатые уздени, начальные люди, холопы, слуги, работные люди и т. д.).

24

В документах первой половины XVIII века в большей мере содержатся дела о выдаче денежного и хлебного жалованья отдельным вайнахским князьям, владельцам, старшинам и богатым узденям. Данные материалы ценны тем, что они мо­гут быть использованы в качестве источника для изучения социальных и феодальных отношений вайнахов в XVIII веке. Кроме того, они дают также важные сведения о социальном расслоении вайнахского общества.

Большой интерес представляют документы — материалы Астраханской таможни. Сведения таможенных выписей Аст­раханской таможни за 1718, 1723, 1724 гг., проанализиро­ванные нами, дают важные данные о наличии в вайнахской социальной среде категории "работных людей" и формирова­нии профессиональных торговцев, т. е. купеческой прослой­ки. В материалах сообщаются также сведения о передаче вво­зимых и вывозимых из Астрахани в Терки и обратно товаров ит. д.

Большим подспорьем в освещении данной проблемы слу­жат отдельные документы, ранее извлеченные нами из фондов ЦТ АДА и АВПР (г. Москва) и введенные в научный оборот. Данные документы дают некоторые сведения о развитии зем­леделия, скотоводства, торговли, промыслов и ремесел, назы­вают время и место переселения горцев с гор на равнинные зем­ли (особенно в 1 — ой половине XV111 века), указывают об орга­низации органов управления в вайнахском обществе и формах управления. Небезынтересны сведения документов этих архи­вов о деятельности отдельных владельцев, князей и старшин в Чечне и Ингушетии, взимании повинностей с крестьян в пользу хозяина, о формах и видах этих повинностей, социальных противоречиях и классовой борьбе в вайнахском обществе, о формах политического устройства вайнахов и т. д.

Среди опубликованных документальных материалов для нашей работы неоценимую помощь оказал обширный руко­писный источник академика П. Г. Буткова по истории Кавказа в 3-х томах.66 Известно, что ни один исследователь по доре­волюционной истории Чечни и Ингушетии не может обойтись

без этого фундаментального труда. П. Г. Бутков, служивший в 1791-1803 гг. на Кавказе и участвовавший в персидском

походе В. А. Зубова в 1797 г., собрал из различных разроз­ненных архивов все доступные ему источники по истории Чеч­ни и Ингушетии, причем материалы изложены автором в стро­гой хронологической последовательности и на фоне общих политических событий и взаимоотношений между Россией и Кавказом в XVIII веке.

Другой участник персидского похода С. М. Броневский, служивший в это же время в Грузии в 1802-1804 гг., также написал о своем пребывании на юге и о его народах сочинение в 2-х томах.67 В первом томе труда С. М. Броневского 3-я глава полностью посвящена историко-этнографическому и гео­графическому описанию сведений о кистах, ингушах, кара — булаках и чеченцах.

Среди опубликованных источников конца XVIII — начала XIX в. определенный научный интерес в плане исследуемой нами темы представляют рукописи работ, хранящиеся в архивах стра­ны, а именно: авторов Р. Ф. Розена "Описание экономического положения и политического состояния части племен Чечни и Дагестана" (1830г.) и И. И. Норденстамма "Описание Чечни со сведениями этнографического и экономического характера" (1834 г.)68, а также отдельные оригинальные материалы, собран­ные в 12 томах Актов Кавказской археографической комиссии, касающиеся в большей мере административно-политического устройства вайнахов и политических взаимоотношений народов Кавказа и России. Однако в ряду работ этих авторов исследова­ние И. И. Норденстамма выгодно отличает от других изысканий более полная и разносторонняя информация о социально-эко­номическом положении и политическом устройстве вайнахов в конце XVTH — начале XIX в.

Определенным подспорьем в качестве источников в осве­щении поставленной проблемы явились материалы по истории народов Кавказа, собранные в свое время исследователями XIX века Ф. И. Леонтовичем69 и М. М. Ковалевским70 Во второй том "Адаты кавказских горцев" автора Ф. И. Леонто — вича включены рукописи Голенищева-Кутузова и Лобанова- Ростовского под руководством генерала Фрейтага — "Описание гражданского быта чеченцев и кумыков с объяснением адатского их права и нового управления, введенного Шами-

лем" (1849 г.), а также "Краткое описание обычаев, существующих между туземцами Ингушского округа, 1864-1884гг." В материалах этих авторов в отличие от известных кавказоведов великодержавно­монархического направления (Р. А. Фадеев, Н. Ф. Дубровин, В. А. Потто, Д. А. Романовский, Е. Л. Марков и др.) принята попытка более или менее полно осветить фактическую сторону развития истории, этнографии, обычного права, законов и обычаев, а также различных языков народов Чечни и Дагестана.71

Значительный интерес по теме исследования представляет часть материалов, вошедшая в Сборник документов: "Кабар-дино-русские отношения в XVI-XVTII вв." (т.1, М, 1957), "Русско-дагестанские отношения в XVIII — первой четверти XIX в." (Махачкала, 1958), "Движение горцев Северо-Восточного Кавказа под руководством Шамиля в 20-50-ые годы XIX в." (Махачкала, 1959), "Русско — осетинские отношения в XVIII в." (т. 1, Орджоникидзе, 1976), "Русско-дагестанские отношения в XVHt — начале XIX в." (М, 1988), "Документы по взаимоотношениям Грузии с Северным Кавказом в XVIII веке" (Тбилиси, 1968) и др.

Для нашего исследования весьма ценную группу источников составляют труды российских ученых-путешественников.

Исследования Кавказа, начатые в начале XVIII века Петром I, были продолжены Российской Академией наук во второй половине XVIII века. В это время на Кавказ во главе научных экспедиций были откомандированы такие знаменитые ученые, состоявшие в Российской Академии наук, как академики Самуил Готлиб Гмелин72, Антон Гюльденштедт 73 и П. С. Пал-лас74, оставившие после себя крупные исследования. В трудах этих ученых сообщаются сведения об этническом составе, занятиях населения, социальной дифференциации общества, торговле, религиозных верованиях, обычаях, нравах, традициях горцев и т. д.

В процессе работы над монографией нами использованы также материалы периодических изданий, в которых приводятся сведения об экономическом развитии, социальных отношениях и общественно-политическом устройстве вайнахов в XVIII в. К ним относятся: "Русский инвалид»", "Кавказ",

"Терские ведомости", "Ставропольские губернские ведомости", "Пантеон", "Москвитянин", "Кавказский сборник", "Кавказский календарь", "Терский сборник", "Сборник сведений о Терской области", "Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа", "Сборник сведений о кавказских горцах", "Записки Кавказского отдела Русского географического общества" и т. д.

Отметим также, что в данную работу автором включены, в качестве ее органически составляющих, в виде отдельных глав и параграфов значительно расширенные и переработанные материалы отдельных ранее опубликованных научных статей в тематических Сборниках и Известиях бывшего Чечено-Ингушского научно — исследовательского института истории, языка, литературы и экономики.

Б. Ахмадов

В истории вайнахского народа, населяющего ныне Чечен­скую и Ингушскую республики, XVIII век занимает исклю­чительно важное место. У чеченцев и ингушей так же, как и у многих народов многонациональной России, общие законо­мерности истории человеческого развития проявлялись в их национальном своеобразии. В то же время вайнахи, как и со­седние северокавказские народы, никогда не были чем-то ис­ключительными, изолированными. Многочисленные факты свидетельствуют о том, что, начиная с глубокой древности, исторические судьбы чеченцев, ингушей и соседних северокав­казских народов, равно как и других народов бывших рес­публик СССР, тесно соприкасались и переплетались между собою, происходило взаимовлияние и взаимообогащение их культур и традиций, скрещивались сложные этнические про­цессы, в ходе исторического развития сдвигались нацио­нальные и территориальные границы. Новейшие археологи­ческие открытия также свидетельствуют о том, что Северный Кавказ, как и Закавказье, явился одним из древнейших очагов жизни первобытного человека.1

XVIII век подводит черту под всеми предшествующими этапами многовекового исторического развития северокавказ­ских народов. Выход России на правобережье р. Кубани озна­меновал укрепление и интенсификацию русско-кавказских связей, в которых четко прослеживалась тенденция неуклон­ного их сближения. В то же время общая политическая обста­новка в это время на Северном Кавказе оставалась нестабиль­ной. "Взаимное соперничество Российской империи и Отто­манской Порты, — указывает Е. H. Студенецкая, — в немалой степени подогревалось желанием каждой из держав укрепить свое влияние над кавказскими землями". Хотя, следует отме­тить, что в этом политическом и военном противоборстве двух

кий мирный договор 1774г., включение Крымского ханства в 1783г. в состав России, признание Турцией р. Кубань офици-1 альной границей Российского государства на Северном Кав­

казе и т. д. — все это в значительной мере изменило в этом ре­гионе политическую ситуацию, что, естественно, не могло не повлечь за собой существенных изменений и в социально-эко­номическом развитии северокавказских народов.2

В XVIII веке получил новый импульс дальнейшее развитие и усиление внешнеполитической ориентации чеченцев и ингушей на Россию, что в немалой степени способствовало для защиты горских народов от угрозы их иноземного порабоще­ния и дальнейшего углубления и расширения русско-вайнах — ских политических, экономических и культурных связей.

XVIII век стал для равнинной Чечни и Ингушетии важной вехой в истории развития их основных отраслей экономики. В это время завершается процесс массового переселения че­ченцев и ингушей с гор на плодородные равнинные земли, что коренным образом меняет их образ жизни и общественно-эко — номический уклад. Отныне кардинально меняется хозяйствен­ная жизнь чеченцев и ингушей: хлебопашество становится их основной отраслью хозяйства, изменился характер ведения земледелия.

В конце XVIII — начале XIX века в сельскую экономику чеченцев и ингушей прочно вошла такая ценная сельскохо­зяйственная культура, как кукуруза.

Известная Чеченская равнина стала давать такой урожай, который кормил всю Чечню, а излишки его вывозились на продажу не только в соседние районы, но и за границу, в Пер­сию и т. д.3 В этот период растут производительные силы, рас­ширяется обмен и торговля как внутри общества, так и извне. Чеченцы и ингуши все более уверенно втягиваются в торгово — экономические связи с Россией и соседними северокавказс­кими и закавказскими народами.

Кроме того, в истории внешних экономических связей XVIII век также предстает самым ответственным этапом на пути выхода народов Чечни и Ингушетии к рынкам Российского государства, а также к торговле со странами Ближнего Вос­тока. Торговые связи Чечни и Ингушетии с Россией, устано­вившиеся еще в XVI — XVII вв., отныне приобретают постоян­ный характер, отличаются возросшей интенсивностью това­рообмена и начинают играть в общем внешнем товарообороте чеченцев и ингушей ведущую роль.4

В XVIII веке в вайнахском обществе набирает силу процесс классообразования. Складываются феодальные отношения, более рельефно выделяются два антагонистических класса — феодалы (владельцы) и зависимое сословие — беднейшая часть крестьянства. В результате мощных антифеодальных выступлений горцев в XVII и с начала XVIII века был приос­тановлен процесс феодальной эксплуатации. Эволюция соци­альных отношений была как бы приглушена, так как в обыч­ной правовой практике были возрождены, как и у западных адыгов, многие общественные институты, обычаи и нормы. Пережитки средневековых патриархальных отношений давали о себе знать даже в самих феодализированных обществах вай — нахов, "в которых они служили по существу прикрытием ти­пично феодальной эксплуатации основной крестьянской мас­сы".5

В конце XVIII века началось активное продвижение ца­ризма на Кавказ, что послужило одной из причин начала ан­тиколониальных выступлений местных народов. В Чечне и Ингушетии сложились в это время благоприятные условия для сплетения борьбы горцев против местных феодалов и старшин с их возросшим сопротивлением колониальным действиям царского самодержавия. Это обусловило высокий подъем ан­тифеодального и антиколониального движения горцев Чечни и всего Северного Кавказа под руководством имама Мансура в 1785—1791гг., что в немалой степени способствовало окон­чательному распространению и утверждению религии ислама как в целом в Чечне и Ингушетии, так и во многих районах Северного Кавказа.

В XVIII веке завершается длительный исторический про­цесс формирования чеченского и ингушского народов (этно­сов), то есть ранее известные нам отдельные чеченские и ин­гушские общества отныне полностью теряют свои этноплемен — ные названия и образуют общие этнические названия — че­ченцы и ингуши.

XVIII век, и в особенности вторая половина его, явился также началом планомерного научного изучения и осмысления многих сторон истории народов Северного Кавказа, в том числе чеченцев и ингушей, заложенным кавказскими науч­ными экспедициями Российской (Петербургской) Академии наук. Цели и задачи российских научных экспедиций полнос­тью вытекали из ближневосточной политики русского пра­вительства.

Проблема социально-экономического развития и полити­ческого устройства чеченцев и ингушей в XVIII — начале XIX века выступает как составная часть истории народов Север­ного Кавказа в русской и зарубежной историографии. Из этой многоплановой и большой по хронологическому периоду темы, охватывающей ряд важных и сложных проблем, мы избрали только те вопросы, которые, на наш взгляд, на сегодняшний день менее изучены в исторической науке и имеют по сравне­нию с соседними регионами вполне определенные характер­ные особенности.

Рассматривая данную проблему, мы ограничиваем также свою задачу освещением комплекса вопросов, имеющих не­маловажное значение для характеристики и анализа степени развития социально-экономических и общественно-политичес­ких отношений в Чечне и Ингушетии в рассматриваемое вре­мя. Известно также, что исследуемая тема не была до сих пор предметом специального монографического исследования того комплекса вопросов и в тех хронологических рамках, какие мы наметили в своей работе. Кроме того, данное исследование представляет первую попытку систематизации, обобщения и анализа всего, что сделано позитивного в этом направлении нашими предшественниками и накоплено на сегодняшний день исторической наукой.

Задача автора настоящей работы — восполнить этот пробел, насколько это позволяют имеющиеся в нашем распоряжении материалы.