История не роман, и мир не сад, где все должно быть приятно: она изобража­ет действительный мир.

Н. М. Карамзин

НАЗРЕВШАЯ ПРОБЛЕМА И ПОИСКИ ПУТЕЙ ЕЕ РЕШЕНИЯ

азванию этой книги уместно дать подзаголовок: «Полемика, факты, гипотеза». Новая работа И. М. Мизиева меньше всего относится к числу тех, что содержат окончательный ответ по широкому спектру поднятых вопросов этнической истории Центрального Кавказа в ее тесной связи с ближайшей и дальней округой. Она не является, строго говоря, за­вершенным специальным исследованием отдельно взятого вопроса, а по­тому не содержит историографического и источниковедческого анализа, демонстрирует преобладающее выборочное толкование спорных вопро­сов, историография которых, возможно, только начинается. Она выгодно отличается от образцов традиционной научно-популярной литературы, потому что цель автора не облегченно изложить апробированные ученые концепции и версии, а увлечь читателя по непроторенным, а часто еще и непознанным тропам к истокам тюркско-кавказских связей в историче­ском прошлом. Она объединяет в себе черты обоих жанров и наверняка будет встречена с большим (хотя и явно неоднозначным) интересом.

Основной пафос этой книги состоит в стремлении шире, глубже, слож­нее и объективнее поставить проблему этногенеза балкарцев и карача­евцев, отчасти осетин, как древних иноязычных обитателей среди ав­тохтонного населения Северного Кавказа. Средством для этого избрано выдвижение и посильная мотивировка приемлемой или хотя бы рабочей «тюркской альтернативы» в противовес доминирующей, по убеждению И. М. Мизиева, «индоиранской позиции» в освещении сведений, накоплен­ных исторической наукой.

Следует заметить, что роль тюркоязычного населения в этнической и политическо-культурной истории Северного Кавказа привлекает все больше пристальное внимание. Достаточно, например, обратиться к со­держательным исследованиям Е. П. Алексеевой, Я. А. и Г. С. Федоровых, М. Г. Магомедова, А. В. Гадло, Г. В. Цулая, В. М. Батчаева, X. X. Биджиева и дру­гих, чтобы удостовериться в этом. Однако все они ограничивают проблему хронологическими рамками средневековой эпохи, исходя из общеприня­той посылки о появлении тюркских кочевых народов в степях Восточной Европы и Предкавказья не ранее IV в. н. э. Далеко не все выводы назван­ных специалистов однозначны, а тем более согласуются друг с другом. Они отнюдь не легко увязываются с мнениями тех историков, археоло­гов, этнографов, лингвистов, которые преимущественно изучают вклад в региональный исторический процесс иных (исконно кавказских или ираноязычных) этнолингвистических формирований. Дискуссионность сложившейся ситуации совершенно очевидна, и я имел возможность на Всероссийской научной конференции по вопросам истории историче­ской науки Северного Кавказа и Дона еще в 1978 г. сформулировать ее так: «Одной из кардинальных проблем, требующих решения, является необхо­димость создания новой этнополитической карты Северного Кавказа, на которой, кроме ираноязычных аланов, должны занять подобающее им ме­сто и тюркоязычные этносы и группы (гунны, авары, булгары, хазары, по­ловцы и пр.), а также аборигенные племена горных и предгорных районов. Вопросы взаимоотношений ирано-, тюрко — и кавказоязычных этнических групп, объективная и возможно более полная трактовка вклада этносов в местную историю — вот стержневая задача нынешнего этапа изучения раннесредневековой эпохи региона».

Минувшие с тех пор годы не только не поколебали актуальность сформу­лированной задачи, но и наоборот — еще более заострили ее, так как по — прежнему не достигнута должная концентрация и координация научных сил, не преодолены изолированность интересов и взглядов, а также и субъ­ективизм их части, что диктует невольное (а подчас и сознательное) пре­увеличение вклада и роли отдельных этносов и групп. Наиболее серьезные и объективные, на мой взгляд, исследователи видят сегодня выход из сло­жившейся ситуации в признании и обосновании той новой и перспектив­ной точки зрения, согласно которой все основные этнические общности, сформировавшиеся на территории Северного Кавказа к началу нашего ты­сячелетия, представляли собой образования, длительно создававшиеся на основе межэтнического синтеза самых различных по своему происхожде­нию этнических групп. И именно к этим раннесредневековым общностям так или иначе восходят современные народности Северного Кавказа.

Однако весь перспективный потенциал подобного подхода к осозна­нию назревшей проблемы может быть реализован лишь в условиях полной мобилизации всех без исключения доступных данных, их комплексного рассмотрения и сравнительного анализа с уже имеющимися трактовками, поисков новых путей мысленного проникновения в сложную и запутан­ную ткань исторического процесса давно минувших времен. Эти условия чрезвычайно труднодоступны и вовсе не гарантируют изначальной удачи, так как входят в столкновение со сложившимися трафаретами и шаблона­ми (при всей естественности и полезности тех и других на определенных этапах становления научного познания). Они могут быть достигнуты толь­ко в открытой полемике, которая неизбежно сопутствует выдвижению но­вых идей. А полемика, как хорошо известно, «вещь» обоюдоострая!

Такой путь и выбрал для себя Исмаил Мусаевич Мизиев. Его имя хорошо известно как ученым-кавказоведам, так и широким читательским кругам прежде всего Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии. И. М. Мизиев — автор целого ряда научных работ, посвященных археологии, истории, этнографии балкарцев и карачаевцев, в том числе таких толковых и зна­чительных по содержанию книг, как «Средневековые башни и склепы Балкарии и Карачая» (Нальчик, 1970), «Балкарцы и карачаевцы в памят­никах истории» (Нальчик, 1981). Он увлеченный и страстный публицист, пропагандирующий историческую науку в прессе.

За плечами ученого насыщенные сезоны археологических раскопок и разведок, десятки вновь выявленных или дополнительно изученных па­мятников истории и культуры двух близкородственных братских народов Центрального Кавказа. Ученик покойного выдающегося археолога и кав­казоведа, лауреата Ленинской премии, профессора Е. И. Крупнова, он вос­принял от своего наставника целеустремленность, трудолюбие, стойкость в научных позициях.

Жизнь подвергла И. М. Мизиева тяжкому испытанию. В результате несчастного случая несколько лет назад он потерял способность двигать­ся и оказался навсегда прикован к домашнему рабочему кабинету. Все планы археолога-полевика превратились в несбыточные мечты. Стало катастрофически трудно продолжать любимое дело. Но человек не упал духом. Он оказался сильнее драматических обстоятельств.

Бросая вызов превратностям судьбы, И. М. Мизиев резко усилил собирательскую и аналитическую работу в русле изучения истории бал­карцев и карачаевцев, как органического компонента в общей северокав­казской панораме. Данные не только археологии, истории, этнографии, но и фольклора, сравнительного языкознания, топонимии и антропони­мики, многих иных смежных научных дисциплин мобилизует он теперь. По крупицам собирает сведения древних и средневековых письменных источников, прорабатывает обширный круг научной (в том числе и став­шей давно библиографической редкостью) литературы, способной про­лить добавочный свет на историческое прошлое тюркоязычных народов в границах Северного Кавказа. В процессе напряженной работы на пер­вый план вышла проблема важнейшая, интересная и фундаментальная: происхождение, этническая история балкарцев, карачаевцев, их соседей и партнеров на тропах истории.

Со всей ответственностью следует подчеркнуть, что проблема эта в историографии региона еще весьма далека от сколько-нибудь обстоя­тельного и достоверного решения. Все усилия науки, затраченные на нее, дали пока лишь предварительные, а во многом и приблизительные результаты, хотя переоценить их, как первые существенные шаги к по­стижению истины, невозможно. Особенно сложен и запутан вопрос о роли собственно тюркоязычных племен и народов в этногенезе совре­менных балкарцев и карачаевцев, о длительности и глубине их истори­ческой соотнесенности.

Скажу прямо, для меня самого эта сложность стала предельно зрима и значительно понятнее при чтении данной книги И. М. Мизиева, хотя я был знаком с серией его (а также других авторов) предшествующих публи­каций, затрагивавших поистине «болевую точку» оценки места тюркоя­зычных этнических элементов в общей картине исторического процесса на Северном Кавказе. Больше того, прежде волновавшие меня такие ис­следовательские аспекты, как время и условия проникновения тюркских племен в Предкавказье (являющееся частью обширных Южно-Русских степей), историческое соотношение и взаимовоздействие раннетюркских и ираноязычных племен на Центральном Кавказе, получили при прора­ботке рукописи И. М. Мизиева немалые новые творческие стимулы.

В книгу, которая лежит перед вами, вложен огромный, не поддающий­ся даже учету труд увлеченного человека, во всеоружии накопленных им знаний и сведений выступившего против нынешнего (превратившегося в традиционный, а в чем-то и рутинный) подхода к оценке этнических про­цессов на Северном Кавказе в I тыс. до н. э. — XIII в. н. э. В ней читатель найдет первую сводку самых разнообразных и разнохарактерных данных, способных, по мнению автора, помочь привлечь внимание, уточнить, а ча­сто и в корне пересмотреть некоторые принципиально важные позиции при воссоздании древней и средневековой истории народов региона. В ней выстраивается цепь неожиданных предположений, метких наблюде­ний, а нередко и достаточно обоснованных выводов, которая превраща­ется в гипотезу о несравненно более давнем и результативном участии тюркоязычных этнических групп и народов в прошлом Кавказа.

И. М. Мизиев написал работу намеренно дискуссионную, наполненную новыми версиями толкования фактов, спорами со многими учеными, в том числе и признанными авторитетами в своей области. Не стану излагать суть его построений по каждому из разделов книги. Замечу лишь, что все они, по моему мнению, так или иначе заслуживают обнародования и трез­вого научного обсуждения, в котором веское слово должно быть произне­сено, в частности, специалистами по тюркскому языкознанию. Опираясь на личный опыт в области изучения скифо-сармато-аланской тематики, мне не трудно было бы во многих случаях дополнить его аргументацию, как, впрочем, в не меньшей мере и возразить части построений, уточнить систему доводов, обозначить перспективные направления дальнейших изысканий, которые наверняка приведут не к однозначным решениям не­которых вопросов раннего периода тюркско-северокавказских связей.

Мне и сегодня, например, видится больше позитивного смысла не в упорных поисках и увлеченно-прямолинейном выявлении собственно тюркских предков балкарцев и карачаевцев и даже не в оценке историче­ского контекста с позиций ассимиляционных явлений. Среди археологов и этнографов, работающих под моим руководством, более плодотворной признается концепция, согласно которой этническая карта Северного Кавказа в I тыс. до н. э. — I тыс. н. э. определялась преимущественно резуль­татами активно протекавших интеграционных процессов в традиционной контактной зоне между горами и степью. Здесь происходило не просто сближение или языковая ассимиляция, а слияние, синтез, в итоге чего скла­дывались качественно новые этнообразования, отличные как от степных пришельцев (ираноязычных, тюркоязычных, угроязычных), так и от кавказ­ских автохтонных племен. Ход этногенеза тут зачастую, вероятно, не под­чинял одних другим, а постепенно, длительно создавал сперва новые са­мобытные «предэтносы», затем — сложные по своему составу раннесредне­вековые народности, на основе которых сформировались в конце концов современные народы региона.

Вполне очевидные элементы «тюркского этноцентризма», не преодо­ленные в труде И. М. Мизиева, разумеется, не удовлетворяют компетент­ного и вдумчивого читателя. Но они в известной мере являются есте­ственной реакцией конкретного автора на устоявшиеся и получающие развитие тенденции «ираноязычного» или автохтонного этноцентризма в толковании исторического прошлого Северного Кавказа. Объективно сло­жившаяся дискуссионная ситуация требует новых упорных исследований, мобилизующих все наличные факты, учитывающих все существующие в литературе мнения. Только так может быть достигнут прогресс в движе­нии к оптимальному варианту уяснения необычайно сложной и далеко не понятной еще ныне истории многонационального Северного Кавказа.

В заключение я хотел бы предостеречь читателей от чрезмерной до­верчивости, от некритической увлеченности в восприятии основного со­держания книги И. М. Мизиева. Вместе с тем опрометчиво и не видеть в определенной степени новаторский, полезный ее потенциал.

Книга «Шаги к истокам…» наверняка вызовет жаркие споры, столкнове­ния мнений, а то и нападки. Ставя себя на место автора, взял бы смелость сказать так: «Может быть, я в чем-то ошибаюсь. Может быть, даже наверняка! Но лучше, ошибаясь, идти вперед, чем стоять на месте, робко потупив взгляд».

В. Б. Виноградов,

заслуженный деятель науки РСФСР и Чечено-Ингушской АССР, доктор исторических наук, профессор

ВВЕДЕНИЕ

Стремление как можно глубже познать особенности этнических про­цессов в древней истории братских народов нашей страны является со­ставной частью духовной потребности советских людей. Это стремление проявляется особенно наглядно, когда речь идет о таком густонаселенном районе, как Кавказ. Мало кому из историков, археологов, этнографов, язы­коведов не приходится сталкиваться с вопросами: а кто такие были древ­ние кавказцы, какова была их так называемая кобанская археологическая культура, как давно и откуда явились на Кавказ аланы и гунны, болгары и хазары, кипчаки или половцы, как складывались их связи с местными кавказскими племенами? Разве на все эти и подобные вопросы можно от­ветить однозначно? Над ними трудились многие поколения ученых, но не­решенных проблем еще остается достаточно много.

Наивно было бы ожидать исчерпывающих ответов и в предлагаемой книге, хотя она и является итогом почти 25-летних раздумий и поисков автора. Порой сказывается недостаток фактического материала и его научной информативности, порой оказываются весьма живучими ско­ропостижные выводы, сделанные по первому впечатлению ведущими учеными прошлого века, а нередки и случаи, когда отдельные авторы подходят к этнической интерпретации источников с заранее определен­ной задачей и черпают из них только то, что соответствует их программе. В результате этого в исторической литературе о Северном Кавказе укоре­нились такие взгляды на этнические процессы, которые не совсем отвеча­ют исторической действительности. Но тем не менее они в наши дни ста­ли почти хрестоматийными. В этих условиях очень трудно пересмотреть некоторые устоявшиеся в науке идеи, хотя они и не находят сколь-нибудь веского подтверждения при проверке сегодняшним уровнем изученности письменных источников, данных археологии, этнографии, языкознания. Поэтому очень своевременно звучат слова одного из ведущих советских археологов В. Б. Ковалевской о том, что какими бы проблемами ни зани­мался исследователь, хочет он этого или нет, но над ним довлеет состоя­ние науки на сегодняшний день. Именно эта зависимость от традиционно­го багажа знаний может порою сослужить и недобрую службу, так как она не позволяет под новым углом зрения взглянуть на давно уже известные и многократно проанализированные события. Как справедливо пишет В. Б. Ковалевская, «к пересмотру традиционной точки зрения следует под­

ходить двумя путями: шаг за шагом проверяя каждое из вызывающих со­мнения утверждений или вводя новый источник» [160, с. 69] [2].

По этнической истории Северного Кавказа трудно найти новый пись­менный документ. А информацию, содержащуюся в археологическом ма­териале, нередко трактуют однобоко, порою, как нам кажется, просто ис­кажают. Поэтому в своей работе мы пытались следовать по первому пути, который, вполне естественно, придает ей характер научной полемики.

В последние годы даже популярные книги уже не пишут в каком-то об­легченном стиле, когда история в них «зачастую сводится к изложению бо­лее или менее занимательных событий. Это, как правило, дискредитирует саму науку и одновременно свидетельствует о неуважении к читателю, о недоверии к его интеллекту. Между тем для широкого читателя увлека­тельность науки истории станет очевидной лишь тогда, когда он постигнет закономерности исторического процесса и принципы исторического ис­следования» [160, с. 191]. Свою работу, посвященную спорным вопросам этнической истории Центрального Кавказа, мы старались всецело под­чинить той безусловно перспективной идее, которая получила широкое одобрение на конференции «Лингвистическая реконструкция и древ­нейшая история Востока», организованной Институтом востоковедения АН СССР. Суть ее сводится к тому, что «едва ли было бы разумно сидеть сло­жа руки и ждать, пока невесть откуда появится принимаемая всеми, еще не существующая общая теория этногенеза» [395, с. 10-11]. Мы пытаемся предложить новое, более соответствующее исторической действитель­ности толкование конкретных письменных, археологических, этнографи­ческих, лингвистических, этнотопонимических источников с подробным разбором и критикой всей аргументации авторов, пользующихся этими источниками в первую очередь в культурно-историческом плане. Следуя этим принципам, мы не только не обходили спорные вопросы, а, наобо­рот, останавливались на них особо, заостряли внимание читателя на всех возможных вариантах интерпретации источников по каждому отдель­ному вопросу, вовлекая его в поиски возможно оптимальных вариантов трактовки того или иного факта, давно известного в науке только с одних позиций.

Кавказ издавна называют «горой языков», «горой культур», и он про­должает привлекать к себе неослабное внимание многих ученых, путеше­ственников, этнографов, краеведов.

Еще на заре нашей эры знаменитый Страбон [3] сообщал, что город Диоскуриада (находился на месте нынешнего города Сухуми. — И. М.) являл­ся общим торговым центром кавказских народов, куда «сходятся, говорят, 70 народностей, а по словам некоторых, нисколько не заботящихся об исти­не, даже 300. Все они говорят на разных языках, так как живут разбросанно, без сношения друг с другом… Большая их часть принадлежит сарматским пле­менам» [167, с. 136].

«Армянская География» VII в. перечисляет на Центральном Кавказе 53 народности, в числе которых можно распознать предков нынешних ту — шинцев, чеченцев, ингушей, осетин, балкарцев и др. [231, с. 28-31].

Знаменитый арабский географ и путешественник Абу-ль-Хасан Али аль-Масуди (умер в 965 г.) писал в своей «Книге сообщений и знаний», что «в горах Кабк громадное количество царств и племен. В этих горах насчи­тывается 72 племени и у каждого свой царь, свой язык, не схожий с дру­гими наречиями» [127, с. 40]. Несколько позже (в 977 г.) Абул-Касим ибн Хаукаль писал, что «хребет Кабк огромен, говорят, что на нем 360 языков, я раньше отрицал это, пока не видел сам много городов, и в каждом городе свой язык, помимо азербайджанского и персидского» [127. с. 97].

В 80-х гг. XIX в. академик В. Ф. Миллер следующим образом обрисовал формирование столь необычной этнической пестроты на Центральном Кавказе: «Южнорусские равнины со стороны востока на пространстве между северной окраиной Каспия и южными отрогами Урала не пред­ставляли естественной преграды для народов, двигавшихся с востока, со степей Центральной Азии в Европу. Перейдя реки Урал, Волгу, Дон, эти народы бесконечной вереницей двигались в Южно-Русские степи… Вытесняемые же ими народы должны были искать убежище в стороне от обычного пути народов, на севере или на юге от него. Те из них, которые искали это убежище на юге, оттеснялись к Черноморскому побережью и берегам Азова или к Кавказским горам. Таким образом, они были припер­ты к стене и не имели выхода, будучи заперты со всех сторон. С севера их теснили победители, с запада преграждали путь Черное и Азовское моря, с востока — берега Каспия, с юга — сплошная стена гор… Народ, теснимый отовсюду, искал убежище в ущельях и здесь боролся с другими народами, раньше сюда загнанными… То, что творилось на севере Кавказа, творилось и на юге. Со стороны Колхиды, Иверии, Армении загонялись в горы побеж­денные народы, не имея выхода ни на восток, ни на север, ни на запад… Таким образом, Кавказ становился «горой языков»… которая представляет капитальный интерес для этнографии. Нет другой местности на земном шаре, где на сравнительно небольшом пространстве скучивалась такая масса разноплеменных и разноязычных народов. Если когда-либо удастся решить небольшое число запутанных вопросов о национальности разных народов, некогда сменявших друг друга в древние времена и Средние века в необозримых степях Южной России, то только под условием изучения этнографии Кавказа». Миллер был убежден, что «современные маленькие народы Кавказа есть скудные остатки древних крупных народов, некогда бродивших в степях и, может быть, известных древним и средневековым историкам под другими именами» [179, с. 3].

В результате этих событий в самых высокогорных ущельях Кавказа ока­зались осетины, балкарцы и карачаевцы с их иранским и тюркским язы­ками, не свойственными Древнему Кавказу, а в предгорьях расселились адыго-черкесо-кабардинцы, ногайцы и другие народы.

Этническая история этих народов изучена недостаточно и далеко не равномерно. Более обстоятельной библиографией обросли вопросы этногенеза осетин, не вызывают особых возражений основные положе­ния по вопросу об этнической истории вайнахских и адыгских народов, сыгравших большую роль в этнической и социально-политической исто­рии Северного Кавказа. Можно считать установленной этническую связь между скифо-сармато-аланами и осетинами, хотя, может быть, и не столь прямолинейно, как это принято в некоторых работах.

Подвергается серьезным сомнениям лишь трактовка места и роли ира­ноязычных скифо-сармато-аланских племен в истории Северного Кавказа, выраженная в безоговорочном отождествлении этих племен только с со­временными осетинами [129, с. 130].

Предлагаемая книга является попыткой разобраться в источниках, по­родивших традиционное толкование наследия скифо-сармато-аланских племен в этнической истории Северного Кавказа. Наибольшее внимание, естественно, уделено самой запутанной проблеме — этнической истории балкарцев, карачаевцев и осетин. В связи с этим затронута более широкая проблема — время проникновения тюркских племен в Восточную Европу и на Кавказ.

Балкарцы, карачаевцы и осетины в лице своих далеких предков попа­ли в гущу исконно кавказских племен по крайней мере уже в первые века новой эры. Географическое размещение этих народов давно привлекает внимание ученого мира, но до сих пор остаются невыясненными многие важные вопросы их истории и культуры, а именно: какой путь развития прошли предки этих народов на подступах к Кавказу, где искать их этни­ческие корни, когда и как они замкнулись в горах, какова картина их взаи­моотношений и взаимовлияния их культур и языков вне Кавказа и в его ущельях. Вопросы эти чрезвычайно важны и трудноразрешимы без вни­мательного анализа всего комплекса имеющихся источников.

В непосредственной связи с этими проблемами определенный инте­рес могут вызвать впервые вводимые в научный оборот шумеро-балкаро­карачаевские лексические схождения и скифо-тюркские параллели. Эти материалы вместе с данными балкаро-карачаевского языка пролива­ют ощутимый свет на затрагиваемые вопросы. Давно известные в науке археолого-этнографические, этнотопонимические материалы и сведения письменных источников автор старается рассматривать не только в узких северокавказских рамках, но и на широком историко-географическом фоне от Алтая до Дуная, от Поволжья до Кавказа, т. е. на территории рас­селения древнетюркских и ираноязычных племен от первых веков до XVIII столетия.

Следует пояснить, что данная работа не является специальным исследо­ванием одного отдельно взятого вопроса, а преследует цель — посмотреть с различных точек зрения на факты, прежде освещавшиеся только с одной, индоиранской, позиции. В результате такого подхода представля­ется возможным наметить новые направления поиска, а также подвергнуть сомнению или даже пересмотреть ряд традиционных версий по узловым проблемам кавказоведения. Необходимо отметить, что за истекшие 180 лет историческая наука обогатилась громадным количеством новых фактов, памятников, документов, исследований. А между тем вопросы этногенеза и этнической истории во многом еще продолжают трактоваться на основе традиционных установок.

Автор не претендует на роль арбитра в сложных этнических пробле­мах, его цель — показать необходимость более критического подхода к интерпретации наиболее существенных исторических фактов, яв­лений, а также, письменных, археологических и иных источников. Роль арбитра в этом случае автор оставляет за специалистами, а читате­лей, проявляющих интерес к истории кавказских народов, предостерега­ет от слепой веры в недостаточно обоснованные, но прочно вошедшие в литературу толкования многих вопросов истории Северного Кавказа.

Нет сомнения в том, что поднимаемые в книге вопросы и предлагаемый способ всестороннего анализа источников, интерпретация многих пись­менных документов, археологических памятников, фольклорных и этно­графических, этнотопонимических материалов не оставят кавказоведов равнодушными, а вызовут научные дискуссии, которые являются движу­щей силой науки и всегда полезны для ее поступательного развития [133, с. 4].

Автор надеется также, что предпринятые им усилия в освещении ранних этапов этнической истории Северного Кавказа вызовут отклики в научной литературе, будут способствовать более осторожному и комплексному под­ходу при освещении этой сложной, но очень интересной проблемы кавка­зоведения.

В I тыс. н. э. тюркские племена Азии и Европы сформировались как ран­нефеодальные народности. Многие из них имели свою письменность и государственность. Одним из мощных тюркских племенных объединений был аланский племенной союз, господствующий на Северном Кавказе с I по IV вв. н. э. После разгрома аланов гуннами в 375 г. часть их ушла на за­пад, а другая часть отступила в горные районы Центрального и Западного Кавказа и сыграла заметную роль в истории народов Кавказа, Восточной Европы, Передней и Малой Азии.

Часть аланов под натиском гуннов отступила на запад и дошла до Фран­ции и Испании, а оттуда аланы переправились через Гибралтарский про­лив и, захватив значительную часть территории Северной Африки, создали на нынешней территории Алжира, Марокко и Туниса алано-вандальское государство. Оттуда на кораблях они совершали набеги на Рим и в конце V в. разрушили его. Впоследствии аланы слились с местными племенами, в частности, приняли участие в формировании испанского народа. В Ката­лонии (по-тюркски «Вторая Алания») они составляли значительную часть населения. Испанский этнограф Хосе-Мануэль Гомас-Табанера отмечает, что тюрки-аланы принимали участие в этногенезе испанцев (Советская этнография, 1966, № 5, с. 62).

Те аланы, которые остались на Северном Кавказе, заключили союз с гуннами и принимали участие во всех их походах в Переднюю Азию и Западную Европу. Они вместе с гуннами разгромили готов в 376 г., после чего часть готов осталась в Крыму, вестготы ушли из Северного Причерно­морья в пределы Римской империи, а остготы стали союзниками гуннов и принимали участие в их походах.

В течение короткого времени основная масса гуннов покорила боль­шую часть Европы, дошла до Франции. Только после смерти Аттилы в се­редине V в. огромная Гуннская империя распалась на отдельные части. Как видно из античных источников, гунны не только держали в страхе на­роды Европы и Западной Азии, но и служили в войсках Римской империи, Персии и т. д.

Египетский епископ Синезий в конце IV в. писал: «Нельзя не питать страха при виде отрядов молодых воинов, воспитанных в чуждых нам нравах, живущих по своим традициям и замышляющих враждебные нам планы… Достойно удивления, что эти белокурые варвары, носящие рас­пущенные волосы, у одних исполняют роль прислуги, а в политической жизни занимают начальственные места» (Успенский, 1913, т. 1, с. 165-168).

За 130 лет до н. э. китайский автор Чжань Цянь писал, что «восточная часть кангюйцев признавала над собой власть хуннов». Кроме того, он отмечал, что в среднем течении Сырдарьи многочисленный народ под названием кангюй (до 120 тыс. кибиток) принадлежал племени канглы. Остатки последних обитали в этих районах еще в XIX в.

Из сказанного вытекает, что племя кангюй, с которыми «во всем сход­ствуют яньцай и алан-асы», было тюркским племенем, подвластным хун — нам, сродни кипчакам и канглы.

Необходимо отметить еще один важный момент: китайские источники сообщают, что «Кангюй — кочевое владение, в обыкновениях совершен­но сходствует с юечжисцами». А юечжисцы, точнее, юечжи, «совершенно сходствует с хуннами». Следовательно, мы можем сказать, что народы янь­цай, кангюй, юечжи и хунну во всем сходны между собой и являются тюрк­скими племенами. Кангюй занимал степи от Сырдарьи к северу, яньцай — к северо-западу от кангюя, а юечжи — степи между Сырдарьей и Амударьей. Новейшие исследования показывают, что область расселения кангюй включала земли Каракалпакии, Узбекистана, Юго-Западного Казахстана. Вряд ли кто-нибудь из историков и этнографов станет спорить о том, что кангюй (канглы), во всем сходные с аланами-асами, являются тюрками (Би­чурин, 1951, с. 150-152).

У античных авторов термин «алан» впервые встречается в I в. Авторы I в. Сенека, Анней Лукан, Валерий Флакк, Иосиф Флавий и другие прочно локализуют аланов на Кавказе и связывают их с событиями в этом регионе (Ковалевская, 1984, с. 85). Об опустошительных набегах аланов в 72-74 и 135 гг. н. э. на Кавказскую Албанию (Азербайджан), Иберию, Армению, Ми­дию, Малую Азию пишут многие авторы того времени (История народов Северного Кавказа, 1988, с. 86).

В одежде, вооружении, украшениях, предметах туалета в материаль­ной культуре аланов первых веков нашей эры продолжают доминировать сарматские традиции (Там же).

О северокавказских аланах писали Моисей Хоренский (Мовсес Хорена — ци), грузинские источники, именовавшие аланов «асами» («овсами»), и др.

Но наиболее полные и подробные сведения об аланах мы находим у Аммиана Марцеллина (IV в.). В своем многотомном труде «История» он пи­сал: «Аланы высоки ростом и красивы, с умеренными белокурыми волоса­ми, очень подвижны вследствие легкости вооружения и во всем похожи на гуннов, только с более легким и более культурным образом жизни». И тут же добавляет, что «они по варварскому обычаю втыкают меч в землю и покло­няются ему, как Марсу» (курсив наш. — Авт.) (Латышев, 1906, с. 341).

Сопоставительный анализ культур и быта аланов и гуннов, о которых сообщает Аммиан Марцеллин, не оставляет сомнений в том, что варва­рами в данном случае выступают гунны. А тот факт, что аланы поклоня­ются мечу, со всей очевидностью говорит о тюркском характере аланов. Это подтверждается и тем, что мечу поклонялись и предки гуннов, скифы. О том, что гунны поклонялись небесному мечу Марса, сообщал хорошо знавший гуннов римский писатель Приск (Иордан, 1965, с. 90, 91, 102).

Сравнительное изучение тюркско-монгольского эпоса приводит ис­следователей к убеждению, что «преклонение перед оружием привело к возникновению культа «бога меча», букв.: «меча» (Липец, 1978, с. 109).

Вопрос о том, кому принадлежали средневековые катакомбы Север­ного Кавказа, до сих пор изучен мало. Многие ученые бездоказательно приписали их ираноязычным племенам, но известно, что у тюрков-гуннов погребения были катакомбными (Бернштам, 1940). Нельзя не учитывать и новые факты: в катакомбах в верховьях Кубани очень часто обнаружи­ваются древнетюркские рунические письмена. Впервые об этом факте со­общили в 1963 г. У. Б. Алиев, А. Дж. Баучиев, К. Т. Лайпанов, М. А. Хабичев (Алиев и др., 1963). Тексты этих и других рунических надписей, обнаружен­ных в Карачае и Балкарии, а также в других регионах Европы, исследовали лингвисты М. А. Хабичев (1970; 1972; 1987), С. Я. Байчоров (1989).

В последние годы в Дагестане обнаружено и изучено множество ката­комб, оставленных хазарами (Магомедов, 1983, с. 28-64 и сл.).

Учитывая эти факты, необходимо к этническому определению принад­лежности средневековых катакомб Северного Кавказа подходить осто­рожно и дифференцированно. К этому призывают и некоторые сведения письменных источников. Мы имеем в виду игнорируемое многими автора­ми сообщение итальянца Плано Карпини о том, как куманы, или кипчаки, хоронили своих умерших. Он писал, что «они тайком идут в поле, удаляют там траву с корнем и делают большую яму, и сбоку этой ямы делают яму под землею», куда и кладут покойника. Такой метод захоронений бытует доныне у казахов, кыргызов и некоторых других тюрков Средней Азии. Как видим, здесь речь недвусмысленно идет о катакомбном захоронении (Путешествие, 1957).

По мнению ведущих специалистов по сарматско-аланской культуре, прежде всего М. П. Абрамовой, В. Б. Ковалевской, земляные катакомбы пока еще не могут без тщательного анализа считаться этнической особенностью северокавказских аланов (Абрамова, 1982, с. 15; Ковалевская, 1984, с. 92).

Нам кажется, что ключ к пониманию истоков катакомбной культуры дал крупнейший специалист по средневековой археологии Евразийских степей А. П. Смирнов, который писал: «К сожалению, вопрос о происхож­дении катакомбных захоронений еще не разработан, их прототипами, ско­рее всего, являлись могильные памятники гунно-сарматского времени на Алтае и в Семиречье» (Смирнов, 1971, с. 300).

Все приведенные материалы свидетельствуют о том, что аланы или асы были тюрками.

Данные о языке аланов также свидетельствуют об их тюркоязычности. Что же мы знаем о нем?

Восточные писатели, хорошо знавшие аланов и другие тюркские наро­ды, называют их тюрками (турками). Асов (ясов), т. е. тех же аланов, хорошо знали русские летописцы, упоминавшие о них многократно. Немало рус­ских князей было женато на ясынях. В комментарии к первому древнерус­скому переводу «Иудейской войны» Иосифа Флавия переводчик подчер­кивал, что язык ясов «яко от печенежска рода родяси» (Мещерский, 1968, с. 454, 530).

Когда речь заходит о языке аланов (асов), ученые обычно ссылаются на Зеленчукскую надпись XII в. Как правило, исследователи, занимающиеся из­учением этого памятника, находятся под влиянием авторитета В. Ф. Милле­ра и В. И. Абаева, пытавшихся прочесть эту надпись, используя осетинский язык — язык иранской группы, — внося в него новые буквы, даже исправляя уже существующие знаки и пр. Но и после такой правки данный текст на осетинском языке представляет собой лишь бессмысленный набор лич­ных имен и ничего более. В то же время на тюркских языках, в частности, на карачаево-балкарском, он читается полностью и достаточно четко без каких-либо корректировок. Достаточно привести несколько тюркских терминов, встречающихся в Зеленчукской надписи:

«Июурт»/«джурт» — земля отцов, родина;

«ябгу» — титул, означающий «исполняющий обязанности», «наместник»;

«ыйиф»/«джыйып» — собрав, объединив;

«те»/«де» — скажи, повествуй;

«зыл» — год;

«итинир» — стремиться;

«белюниф» — отделившись, разделившись.

Сама же Зеленчукская надпись представляет из себя весьма поучи­тельное и назидательное сообщение: «Иисуса Христа наместника Николая призвав, от дома Хобса (Дуло, Батбай; Адван, Суван) объединения один сам адван(т) Бакатар бек, от отцовского юрта отделившись, в юрт аланов (степей, долин) стремится, повествуй год Быка» (Мизиев, 1986, 110-116). По нашему мнению, этот памятник не является надмогильным, как считается до сих пор. Это предположение оправдывается и тем фактом, что рядом с его местонахождением нет никаких захоронений.

Вторым памятником, на который обычно ссылаются иранисты, является так называемое Аланское приветствие, записанное знаменитым византий­ским поэтом и ученым XII в. Иоаном Цецем. Чтобы прочесть данный текст с помощью осетинского языка, исследователи исправляли его, переставляли буквы и даже добавляли их. В переводе В. И. Абаева приветствие звучит так: «Добрый день, господин мой, повелительница, откуда ты? Тебе не стыдно, госпожа моя?» Мы подозреваем, что подобное обращение к своему госпо­дину, повелительнице в XII в. было в принципе невозможным. Нет сомнений в том, что Аланское приветствие Цеца написано на тюркском языке. В его тексте обращают на себя внимание такие общетюркские слова:

«хос»/«хош» — добро;

«хотн»/«хотын» — госпожа;

«кордин»/«кордынг» — увидел, видеть;

«каитариф» — вернув, вернувшись откуда-то;

«оюнгнге» — идиома, примерно означающая на карачаево-балкарском языке: «Как же так могло быть?» или «Как же так случилось?»

Итак, данный памятник однозначно говорит о тюркоязычности аланов (асов).

Тюркоязычность асов, или венгерских ясов, подтверждает и «Глосса­рий венгерских ясов» 1422 г., опубликованный Ю. Неметом. Большинство слов этого документа — тюркские (Мизиев, 1986, с. 117-118).

Теперь обратимся к ономастике аланов.

Многие выводы отдельных авторов построены на ономастике аланских племен, причем нередко эти исследователи игнорируют явно тюркские имена асов/аланов. Приведем несколько тюркских аланских личных имен:

Алда — Впереди, Передовой, Предводитель.

Алдах — Обет, Обещанный.

Аспар — Гордый, благородный.

База — Сила, мощь, опора.

Буюргур — Повелитель.

Кандак — Кан/Хан — князь; Кандык — Будущий князь, принц.

Хаскар — Волк.

Базук — Толстый, Мощный.

Амбазук — Самый толстый, Наимощнейший.

Хуанхуа — Хунхар — Кровожадный, лютый, жестокий.

Урдур — Бьющий, поражающий.

Бурдухан — Бурди («благоухать») + хан («князь») = Благоухающий хан.

Дургулэль — Тургу (тюркский племенной этноним) + эл («народ, племя»).

Борене — Бор («строгий») + ана («мать») = Строгая мать.

Худдан — Хитрый.

Алтун — Золото.

Сатхи — Поверхностный.

Узур-Бек — Озар («обгоняющий») + Бек («князь»).

Параджан — Пара («деньги») + джан («душа»),

Ачав — Боль, Горький.

Арыслан — Лев.

Бурикан — Бури, Берю («волк») + кан («кровь»).

Буриберди — Волком данный.

Все приведенные выше алано-асские имена, содержащиеся в письмен­ных источниках I-XIV вв., не оставляют сомнений в том, что их носители говорили на тюркском языке.

Этот вывод подтверждается и этимологией самих терминов «ас» и «алан». Слово «ас» на тюркских языках имеет множество значений: «пере­ходить», «переваливать», «перебираться через гору, возвышенность», но дословно оно переводиться как «горностай» (ДТС, с. 59). Вспомним, что в термине «хазар» главным компонентом является «къаз» («гусь») («хазар»/ «къазар» — «гуси-люди»). Почему же нельзя допустить, что самоназванием асов был именно «горностай». Во всяком случае, в литературе термин «ас» еще не нашел удовлетворительного объяснения.

При объяснении слова «алан» ученые-иранисты, как правило, придер­живаются мнения В. И. Абаева и Г. Вернадского, которые возводили этот термин к авестийскому «арийа», «арийский» или к слову «елен», т. е. «олень» (Абаев, 1949). Эта точка зрения оригинальна, но никто из античных, визан­тийских, арабо-персидских, армянских, грузинских авторов не сохранил за аланами подобных названий. Ни один автор ни разу не исказил этноним «алан», употребив вместо него «арийа» или «елен». Попытки связать этно­ним «алан» с тюркским «улан»/«оглан» («сын») — «оглан-олан-алан» едва ли состоятельны (Алиев, 1960).

Известно, что на турецком и татарском языках слово «алан» означает «равнина», «долина», «опушка», «поляна». Может быть, аланы называли себя «людьми равнины», так как большинство их жило на равнинах и в до­линах? Во всяком случае, над этим вопросом нужно еще поработать.

Сохранились ли слова «алан» и «ас» у современных тюркоязычных на­родов? Слово «ас» сохранилось у кыргызов, казахов, узбеков, ногайцев, ал­тайцев для названия отдельных родоплеменных групп. У ногайцев бытуют подразделения: «Шомушли-ас, «Дорт-улу-ас», «Кара-ас», «Ак-ас», «Култы-ас, «Тарту-уллу-ас». В Горном Алтае имеются этнонимы «Дорт-ас, «Ассын», то­поним «Аз-Кизи» (тождествен древнетюркскому «Ас-Киши» («человек-ас). Термин «ас» сохранился также в топонимике Венгрии, Молдавии.

Тюркские племена «ас» и «ас-киши» жили в эпоху Средневековья в Средней Азии, Крыму, на Северном Кавказе и в сопредельных районах. Об этом писали многие средневековые авторы. Арабский географ и историк Абу-л-Фида (Абульфеда), побывавший в XIV в. на Кавказе и хорошо осве­домленный о крае, писал, что на восток от абхазов живут аланы и асы, ко­торые являются турками и исповедуют христианскую религию. Это важное сообщение В. И. Абаев считает достоверным.

Он говорил: «Я думаю, что свидетельство Абульфеды представляет резуль­тат точной осведомленности и имеет определенную ценность. Он знал кара­чаевцев и балкарцев под названием аланов и асов и правильно называет их турками. До наших дней за территорией Карачая закреплено название Аланы (в устах мегрелов) и за Балкарией — название Асы» (Абаев, 1960, с. 131).

В книге «Осетинский язык и фольклор», изданной в 1949 г., т. е. после на­сильственного выселения карачаевцев и балкарцев в Казахстан и Среднюю Азию, В. И. Абаев нашел в себе мужество написать о репрессированных на­родах. В частности, он указывал: «В мегрельском термин «алани» удержал­ся до наших дней; он перенесен преемственно на… карачаевцев и значит, кроме того, «удалец», «герой» (с. 47). Об этом еще в 1914 г. писал грузинский лингвист И. Кипшидзе в «Грамматике мингрельского (иверского) языка».

Самоназвание нынешних осетин — «ирон» (так называют себя и иран­цы). Слова «ас» и «алан» в их языке отсутствуют. Ираноязычные осетины до сих пор своих давних и добрых соседей балкарцев называют «ас», Бал- карию — «Асиаг» («Асия»), Карачай — «Стур-Асиаг» («Большая Асия»). Это является исключительно важным фактом, подтверждающим наше мнение о том, что предки осетин и карачаево-балкарцев издавна общались друг с другом. Осетины входили в Аланский союз, но этническими преемниками тюркоязычных аланов и асов (ясов) являются карачаевцы и балкарцы.

В древнегрузинских хрониках термин «ас» звучал как «ос, «овс», и во вре­мена Вахтанга Горгасала (V в.) этим именем грузины называли гуннов. В ХVIII в. выдающийся грузинский историк и географ Вахушти «осами» называл бал­карцев. Вот что он писал: «Басиани (т. е. Балкария. — Авт.) граничит с севера с горою Черкезскою, отделяющей Басиани от Черкесии, с востока — горою Кавказом, лежащим между Басиани и Дигорией, с юга горою Кавказом, лежащим между Рачой и Басианом, и с запада горою Кавказом, лежащим между Сванетией и Басианом. Здешние овсы знатнее всех прочих овсов, и между ними попадаются помещики, имеющие закрепощенных крестьян. Басианская река, вступая в Черкесию, впадает в Терек» (Вахушти, 1904).

На древней территории почти всех тюркских племен — в горах Алтая и в Средней Азии — сохранились этнонимы «алан» и «ас». Фраза «Аландан кел — ген», т. е. «Пришедшие с равнины», бытует сейчас у алтайских племен. В Тур­кмении аланы известны в составе племени «салыр» как отдельная родовая группа — ветвь караманов. Язык этих аланов туркменский, и насчитывают они 1500 семейств. По народным преданиям, они до переселения в Туркме­нию, издавна жили на Мангышлаке и имели там свою крепость Алан.

Кстати, В. В. Бартольд, ссылаясь на английского востоковеда Хирта, пи­шет: «Хирт делает вывод, что туркмены — потомки покоренных хунтами аланов, и выражает мнение, что установление этого факта будет способ­ствовать выяснению генеалогии туркменского народа… Такое мнение вы­ражал еще в 1896 г. Аристов» (Бартольд, т. 2, ч. 1, с. 551).

У карачаевцев и балкарцев этноним «алан» сохранился как обращение друг к другу. Но здесь необходимо отметить одну важную деталь: слово «алан» используется в значении «сородич», «соплеменник» и исключи­тельно при обращении к людям, понимающим язык балкарцев и карача­евцев, т. е. практически только к соплеменникам.

Древние и средневековые авторы Аланией называли верховья Куба­ни Карачай. Так же именовались эти районы и на российских военно­топографических картах Кавказа ХVIII-ХIХ вв. Даже во времена прокладки Военно-Грузинской дороги через земли ираноязычных осетин на карте грузинских царств — Карталинии, Чечни, Ингушетии, Сванетии — названы Куртатинское, Алагирское, Дигорское, Кобанское ущелья Осетии, нанесе­ны реки Гизельдон, Ардон, Урух и пр., а вот к западу от Сванетии, в горах между Кубанью и Лабой, т. е. на территории Карачая, нанесены аланы (Ми­зиев, 1990, с. 93). Данные карт дополняет тот факт, что соседи карачаев­цев — мегрелы — до сей поры называют их «аланами» (Кипшидзе И., 1914).

Некоторые лингвисты-осетиноведы пытаются доказать, что на терри­тории не только Осетии, но и Балкарии и Карачая будто бы очень много иранских топонимических названий, оставшихся от ираноязычных ала­нов. Исходя из этого, В. Ф. Миллер утверждал даже, что на территории Балкарии и Карачая раньше жили осетино-аланы (Миллер, 1987, ч. 3, с. 7). Подобное утверждение опирается на неправильное толкование топони­мов, о чем мы говорили еще в 1966 г. на научной сессии о происхождении осетинского народа. Так, например, название реки Загдан В. И. Абаев объ­ясняет из осетинского «саг» («олень») + «дон» («река»), т. е. «оленья река» (Абаев, 1949, с. 367). Эту реку карачаевцы называют «Загзан» — «зак»/«джак» («защищенная») + «зан» («сторона»). Название реки Уллу-Кам иранисты переводят как «Большое ущелье». На самом деле «уллу» — общетюркское «большое», а «кам» перенято осетинами у тюрок и означает «река», «уще­лье». Даже главная река Осетии Терек, именуемая осетинами и карачаево — балкарцами одинаково — «Терк», не этимологизируется из осетинского, а на карачаево-балкарском означает «быстрая», что соответствует характе­ру течения реки (Лайпанов, 1967). В древнетюркском языке слово «терек» имело и значение «река».

По утверждению М. А. Хабичева и Х.-М. И. Хаджилаева, на территории Карачая нет ни одного иранского топонима, но на территории Осетии, где в основном живут ираноязычные осетины, очень много тюркских топо­нимов. Этот факт признан и языковедами-осетиноведами. Так, известный специалист по топонимике А. Д. Цагаева указывает на наличие большого тюркско-монгольского слоя в топонимике Северной Осетии: «В топоними­ке Осетии насчитывается около полутора сотен географических названий, объясняемых из тюркских и монгольских языков. Они приблизительно равномерно распределяются в нагорной и плоскостной частях террито­рии республики. Названия, относимые к тюркско-монгольскому топони­мическому пласту, закреплены за большими и малыми географическими объектами. Они относятся к различным разделам лексики. Здесь мы на­ходим слова, выражающие понятия общественной жизни, личные имена, географические термины и прочее» (Цагаева, 1972, с. 253-254).

Вот некоторые из них:

«Басмата» — «вершины». От тюркского «баш» («голова») + «тау» («гора»). «Акмаз» — от «ак» («белая») + «баш» («голова»).

«Галаузидон» — от «кала» («крепость») + «уз», «ауз» («рот», «ущелье»). «суларта» — «сулар» («воды», «реки») + показатель множественности «т» и окончание «а».

«суарх» — по-тюркски «высохшее русло реки».

А. Д. Цагаева пишет, что от тюркского «даг» («гора») образовано мно­жество топонимов Осетии: далдах — «ниже горы», Уалдах — «выше горы», Мыстыдах — «ледяная гора» и др. Что интересно, в Осетии имеется тен- гиртау — «небесная гора», по-тюркски («Тенгри» + «тау»).

Немало топонимов, в состав которых входят тюркские «тебе», «тюпе» («холм», «возвышенность»), «кел»/«гель» («озеро»): Татартуп — «татарский холм, стан», Колидон — «озерная вода», Заманкул — «джаман», «яман» («пло­хое») + «куль» («озеро») и др. (Там же, с. 256-257).

Итак, на территории Карачая нет иранских топонимических названий, в Балкарии их — единицы, тюркских же топонимов в Осетии — великое мно­жество.

Тюркоязычные карачаевцы и балкарцы и ираноязычные осетины жили по соседству в течение многих столетий, поэтому в материальной и ду­ховной культуре этих братских народов так много общего. Безусловно, имеются лексические заимствования. Но тюркские лексические заимство­вания, в частности, карачаево-балкаризмы, занимают в осетинском язы­ке несравнимо большее место, чем осетинизмы в карачаево-балкарском. В своей книге «Взаимовлияние языков народов Западного Кавказа» про­фессор М. А. Хабичев дает много примеров таких лексических заимство­ваний. Приведем лишь некоторые, из них:

«ана» — «мать». Заимствовано осетинами, адыгами и абхазами.

«Ата» — «отец» — «ада» (осетин.), «адэ» (кабард.-черк.).

«Гыкка» — «дитя», «ребенок» (тюрк.) — «гаги» (осет.).

«къыз» — «дочь», «девушка» (тюрк.) — «чызг» (осет.).

«тамада» — от «там ата» («отец дома», «отец семейства», «хозяин дома», «старший в семье») — употребляется почти во всех кавказских языках в значении «старший».

«азау» — «клык».

«Ашхын» — «желудок»: «аш» («еда») + «къын» («футляр») = «футляр для пищи» (карач.-балк.) — «ахсын» — «желудок» (осет.).

«Богъурдакъ» — «горло», «глотка», «гортань» (общетюрк.) — «глотка» (осет.).

«Бурун» — «нос» (общетюрк.) — «бырынг» (осет.).

«Гыбыт» — «брюхо», «бурдюк» (карач.-балк.) — «гебета» (осет.).

«джал» — «грива» (карач.-балкар.) — «дзал» — «волос» (осет.).

«джукка» — «сосок», «женская грудь» (карач.-балк.) — «дзукка» — «сосок» (осет.).

«джух» — «рот» (общетюрк.) — «дзух», «чух» — «рот» (осет.)

«сакъал» — «борода» в обоих языках.

Для выяснения этногенеза тюркских народов вообще, аланов и карачае — во-балкарцев в частности исключительно важна роль древнетюркских ру­нических надписей, ранее обнаруженных в верховьях Енисея, на Алтае, в Семиречье, Таласе, на Волге, Дону, в Венгрии и Болгарии, а в последние годы и на Северном Кавказе, в особенности на территории Карачая и Балкарии.

Выдающийся востоковед академик В. В. Бартольд, один из тех ученых, которые начали разработку методики исследования рунической эпигра­фии, указал, что древнетюркские рунические надписи являются важней­шими источниками в изучении истории Центральной и Средней Азии, в ис­следовании истории тюркских народов (Бартольд, 1928, с. 11-12). Полный текст обнаруженных до 1936 г. рунических надписей издал в 1936-1944 гг., в Стамбуле крупный турецкий ученый X. Н. Оркун под общим названием «Ески тюрк йазытлары» («Старинные тюркские надписи»).

Древнетюркские рунические надписи, найденные в последнее время на Северном Кавказе, могут быть переведены и прокомментированы, если при их расшифровке использовать данные карачаево-балкарского языка.

Как пишет Л. Н. Гумилев, карачаевцы и балкарцы «оформились в обо­собленный этнос раньше, чем сформировались сами древнетюркские на­роды» (Гумилев, 1967, с. 66), и их язык в течение многих веков» сохранялся в более «чистом виде» ввиду отсутствия связей его носителей с другими тюркскими народами. Поэтому древнетюркское письмо относительно лег­ко понимаемо карачаевцами и балкарцами.

Профессор У. Б. Алиев, тюрколог и славист, проводит ту же мысль: «Карачаево-балкарский язык, будучи одним из древнейших тюркских язы­ков, заслуживает особого интереса: благодаря историческим условиям жиз­ни его носителей он сохранил в себе много черт, особенно ценных для исто­рической и сравнительной грамматик тюркских языков» (Алиев, 1972, с. 3).

Говоря о значении карачаево-балкарского языка, тюрколог А. К. Боровков еще в 1932 г. писал: «Все более становится ясным, что карачаево-балкарский язык — «мал золотник, да дорог», с точки зрения методологии изучения, в первую очередь языков турецкой системы» (Боровков, 1932, с. 39).

В Карачае руны впервые обнаружены учеными в конце XIX в., но надпи­си тюрок воспринимались здесь до недавнего времени как тамги (тавро). В 1960 г. на загадочные надписи на камнях из разрушенной крепостной стены средневекового Хумаринского городища обратили внимание рабо­чие, строившие из этих камней скотоферму. В 1962-1963 гг. около Хума — ры, Сары-Тюза, в аланском городище Гиляч и других местностях Карачая было найдено немало древнетюркских надписей. Впоследствии доктор филологических наук С. Я. Байчоров, посвятивший 25 лет исследованию древнетюркских эпиграфических памятников, обнаружил огромное ко­личество петроглифов и около ста памятников с руническими надписями. Ареал этих надписей охватывает территории Карачая и Балкарии, а также соседних районов, начиная от реки Черек в Восточной Балкарии и кон­чая рекой Большая Лаба в Западном Карачае. Эти памятники находятся в основном в долинах рек Черек, Чегем, Баксан, Хасаут, Малка (Балык), Дже — гута, Гиляч и др. С. Я. Байчоров изучал их и опубликовал в ряде сборников статей и в монографии «Древнетюркские рунические памятники Европы. Отношение Северо-Кавказского ареала к Волго-Донскому и Дунайскому ареалам» (Ставрополь; 1989). Интересно, что в хасаутских наскальных мо­гильниках (недалеко от Кисловодска) и в аланском городище Индыш (в верховьях Кубани) «эпитафии в ряде случаев исполнялись в двух системах письма — рунической и древнеуйгурской» (Там же, с. 28).

Одними из первых статьи о Хумаринских надписях, о новейшем открытий в мировой истории эпиграфики опубликовали один из ведущих тюркологов

А. М. Щербак и ведущий специалист по истории аланов археолог В. А. Кузне­цов. Последний высказал уверенность в том, что открытие рунических надпи­сей сыграет огромную роль в изучении этногенеза карачаевцев и балкарцев. Вместе с тем он предположил, что Хумаринское городище с мощными камен­ными крепостными стенами могли построить булгары или хазары, хотя до от­крытия рунических надписей все археологи этот город считали аланским и даже столицей средневековой Алании (Кузнецов, 1963, с. 283-290).

Выдвигая тезис об изначальной тюркоязычности населявших это горо­дище аланов, хотим в качестве еще одного подтверждения привести пере­вод аланской фразы, содержащейся в «Истории Армении» Моисея Хорен — ского, автора V в. Она не переведена ни автором, ни переводчиком этой книги с армянского языка, ни другими учеными, знавшими и армянский, и иранский языки. Недавно эта фраза была переведена М. А. Хабичевым.

В книге речь идет о том, что певцы исполняют на аланском языке пес­ню, сложенную в честь аланской царевны Сатеник (Сатиник, Сартиник), вы­шедшей замуж за армянского царя Арташеса (II в. н. э.). Вот аланский текст: «Артахур хаварт тиз хаварци». В современном карачаево-балкарском язы­ке, пишет М. А. Хабичев, это выражение звучит так: «Артахыр хапарны тиз, хапарчи (хапарцы)». Перевод с древнетюркского: «Переходи, рассказчик, к заключительной части сказания» (Хабичев, 1987, с. 25). Возможен и такой перевод: «Последнее сказание изложи, сказитель».

Таким образом, известные науке факты о языке аланов свидетельству­ют об их тюркоязычности.

Прав был профессор Г. А. Кокиев, хорошо знавший историю и быт осе­тин: «Изучение имеющегося в нашем распоряжении материала приводит нас к заключению, что насколько сомнительно отождествление предков осетин с аланами, настолько основательно отождествление балкарцев и карачаевцев с кавказскими аланами» (Кокиев, 1941, 28 янв.).

Археологические данные также говорят в пользу концепции о тюр­коязычности аланов и их предков. По этим данным, на территории Ка — рачая и Балкарии, еще до прихода сюда гуннов и болгар, существовали аланские города и поселения. Именно по катакомбному погребальному обряду, сохранившемуся до XIII в., орудиям труда, оружию, конскому набо­ру, керамике археологи установили, что абсолютное большинство здеш­них памятников оставлено аланами. Материальная культура этих городищ и поселений (катакомбы, балбалы, конский набор и т. д.) тюркская, причем созданная задолго до прихода в горы болгар (Биджиев, 1976; 1987; 1989). Если к этому прибавить еще и наличие древнетюркского письма не только на городских стенах, как в Хумаре, но и внутри аланских катакомб, как в районе аула Сары-Тюз (Токмак-Кая), то наша концепция получает солид­ную аргументацию.

В пользу тюркоязычности аланов можно привести множество других фактов. С. А. Плетнева утверждает, что официально принятые в Хазарском каганате язык и письменность и у аланов, и у болгар были тюркскими (Плет­нева, 1967). Автор IX в. Иосиф Бен Горйон также отнес аланов к тюркам, а автор X в. Ибн Даста тюркоязычными считает не только болгар, но и туласов. «Тула», по мнению В. А. Кузнецова, означает «горцы», «асы», т. е. балкарцы и карачаевцы (Гаркави, 1884, с. 39; Кузнецов, 1962, с. 73, 87). Тот же В. А. Кузне­цов сообщает о тюркской титулатуре аланских царей (Кузнецов, 1984, 113).

Приведенный выше материал свидетельствует о том, что аланы-асы этнически и по языку были тюрками, хотя среди них, безусловно, были иранские и другие племена. Аланы приняли участие в этногенезе не толь­ко карачаевцев, балкарцев, осетин, но и чеченцев, ингушей, кумыков, аба­зин, абхазов, грузин, азербайджанцев, армян, туркмен, венгров, греков, турок, русских, испанцев, алжирцев и многих других народов. Аланы, как и другие тюркские народы, сыграли значительную роль в поступательном развитии человеческого общества. Оставленные ими Нижне-Архызские, Чуанинский (Шоанинский), Сентинский и другие замечательные памятни­ки культуры, известные всему миру, — достояние человечества.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Наукой установлено, что тюрки были одним из древнейших этносов, сложившихся на земле. Этноним «тюрк» стал известен миру только в IV в. н. э. с созданием Тюркского каганата в Центральной и Средней Азии, но этот этноним появился намного раньше, во всяком случае, не позже неолитического периода развития человеческого общества.

Косвенным доказательством этого факта являются самоназвания таких весьма древних этносов, как коми, мари, удмурты, немцы, тибетцы, бирман­цы и другие, этнические названия которых семантически восходят к словам со значением «человек», «люди», «настоящие люди» (Крюков, 1984, с. 728).

По утверждению выдающегося тюрколога академика А. Н. Кононова, этническое самоназвание «тюрк» происходит от древнетюркского слова «человек» (Кононов, 1949, с. 40-47).

До недавнего времени большинство ученых придерживалось того мнения, согласно которому прародиной всех тюрок был Алтай. Только не­большое число тюркологов — Ю. Немет, А. Зайончковский, М. Ширалиев и некоторые другие — придерживалось другой точки зрения, согласно кото­рой прародиной тюрок был Волго-Уральский регион.

В последнее время число сторонников этой концепции неуклонно возрастает, так как объективный анализ накопленного материала позво­ляет заключить, что первоначальной прародиной тюрок были степи и полустепи Поволжья, Урала и прилегающих степных районов. Историко­этнографический, археологический, лингвистический и антропологиче­ский материал, которым располагает современная наука, позволил и нам прийти к такому заключению.

Судя по распространению древнеямной, курганной культуры, мы счи­таем, что, возникнув в Волго-Уралье в конце IV тыс. до н. э., когда усилился процесс этнообразования, эта культура в течение 500-600 лет распро­странилась на огромную территорию. Скотоводы-кочевники веерообраз­но расселялись на территории Евразии. Двигаясь на восток, они дошли до Забайкалья и Маньчжурии, на запад — до Дуная и Карпат, на юг — до Передней Азии, т. е. от Забайкалья до Дуная, от Урала до Шумера, Сирии и современной Турции.

Основным населением древнейшего Волго-Уралья были далекие пред­ки тюрок и финно-угров, причем первые занимали преимущественно степ­ную зону, а вторые — зону лесостепей и лесов, причем обе группы жили в тесном контакте друг с другом. Появление тюркских племен на старой ро­дине — в Восточной Европе — и их дальнейшее движение отсюда на запад, юг, север, было возвращением к истокам. На первоначальной территории тюрок испокон веков продолжала жить часть далеких предков нынешних татар и башкир, а также финно-угорских народов.

Вместе с тем мы не исключаем возможности того, что исконной тер­риторией проживания части тюркского этноса мог быть Алтай, а также Южная Сибирь, Прибайкалье, северная часть Монголии и Тува. Поэтому вопрос о прародине тюрок, на наш взгляд, нуждается в пересмотре.

В далекой Азии тюрки-европеоиды вступили в контакт с местными монголоидными племенами, и спустя много веков часть восточных тюрок приобрела монголоидные черты. В большинстве же своем тюрки до на­стоящего времени являются европеоидами.

В своем движении на юг и юго-запад древнейшие кочевники вступали в тесный контакт с афганскими и иранскими племенами, а на Кавказе стал­кивались и смешивались с кавказскими. Именно этим обстоятельством объясняется наличие множества тюркизмов в иранских, финно-угорских, кавказских, праславянских и других языках (Мусаев, 1984, с. 120-121, 134; Добродомов, 1974, с. 26).

Распространяясь в Предкавказье, а оттуда и в Переднюю Азию, древ­нейшие кочевники Евразийских степей стали основополагающим тюр­коязычным компонентом в процессе формирования шумерского этноса, который, по нашему мнению, является древнейшей частью общетюркско­го мира, интегрированным с древнейшими оседлыми земледельцами Пе­редней Азии. Именно этим обстоятельством объясняется наличие массы шумеро-тюркских лексических схождений почти во всех тюркских языках и наречиях.

На просторах Среднеазиатских степей ямно-афанасьевская общность III тыс. до н. э. сменяется во II тыс. до н. э. близкородственной ей срубно — андроновской этнокультурой общностью; позднее образовались: на запа­де — скифская, на востоке — сако-массагетская племенные группы. Вероят­но, к тем же временам, к периоду срубно-андроновской общности, уходит разделение тюркских языков на западно-тюркские и восточно-тюркские языки (Киекбаев, 1962, с. 26). С таким же разделением мы склонны связы­вать извечное деление тюркского этноса на западные и восточные «дома».

Абсолютно ошибочным, антинаучным является утверждение о том, что тюрки в основном были не созидателями, а разрушителями общественно­го прогресса. Объективное изучение истории тюркских племен и народов доказывает, что они наравне с другими народами вносили весомый вклад в развитие мировой культуры.

О высоком уровне культуры древнейших тюрок говорит наличие древ­нейшей культуры шумеров, которые одними из первых в мире изобрели письмо.

С I в. н. э. начали пользоваться древнетюркским руническим письмом при­байкальские и енисейские гунны. Несколько позже тюрки-уйгуры изобрели собственное письмо на основе арамейского. Ареал распространения древ­нетюркского рунического письма колоссальный: от Монголии до Венгрии.

История древних и раннесредневековых тюрок свидетельствует о том, что они веками жили вместе или рядом с финно-угорскими и индоевропей­скими племенами, маньчжурцами, китайцами, корейцами, японцами, тибет­цами и т. д. и тесно общались с ними. Это общение отразилось в языке, мате­риальной и духовной культуре многих народов. О взаимовлиянии, отчасти и этническом родстве, например, русских, украинцев, болгар, поляков, с одной стороны, и татар, казахов, прочих тюркоязычных народов — с другой, свиде­тельствуют многочисленные тюркские слова в славянских языках и наобо­рот, а также наличие множества русских фамилий тюркского происхождения. Так, например, профессор Н. А. Баскаков приводит триста русских княжеских и дворянских фамилий тюркского происхождения (Баскаков, 1979).

И у тюркских народов встречается немало фамилий славянского и ино­го происхождений. Много сходного между этими двумя группами в языке, обычаях и обрядах, а также в образе жизни.

Многие тюркские племена ассимилировались среди китайцев, инду­сов, персов, русских, украинцев, белорусов, поляков, болгар, сербов, ли­товцев, венгров, немцев, греков, итальянцев, испанцев, арабов, францу­зов и других народов, но и среди тюркских племен было ассимилировано немало представителей иноязычных племен и народов.

Особо остро стоит вопрос об этнической принадлежности скифов, саков, массагетов, сарматов и аланов. Одни исследователи считают их ираноязычными, другие — тюркоязычными. Но одно бесспорно: четко прослеживатся преемственность родственных культур древнеямников (курганников) — срубников — скифов — гунно-сарматов — аланов.

В этой связи важнейшее значение приобрела проблема появления первых тюрок на Северном Кавказе и в Северном Причерноморье и эт­нической принадлежности скифов, саков и их потомков. Исследованиями ряда ученых, в особенности З. М. Ямпольского, М. З. Закиева и других, на­учно доказано, что тюрки населяют Северный Кавказ, Переднюю Азию и Северное Причерноморье с древнейших времен. Мы же считаем Восточ­ную Европу прародиной всех тюркских племен.

З. М. Ямпольский еще в 1966 г., основываясь на добытом археологиче­ском материале, утверждал, что на Кавказе, в частности в Азербайджане, предки тюрок жили еще в эпоху бронзы во II-I тыс. до н. э. Они вели отгонное (яйлажное) животноводство. Обнаружены в слоях бронзовой эпохи глиня­ные макеты кибиток на колесах, в которых жили тюрки-кочевники. Кроме того, в XIV в. до н. э., т. е. более трех с половиной тысяч лет тому назад, в ас­сирийских клинописных табличках зафиксированы жившие в районе озера Урмия турукки, т. е. тюрки (Вестник древней истории, 1952, № 2, с. 266, 326).

Урартийская клинопись из Калаграна, написанная в начале I тыс. до н. э., также отмечает наличие на территории нынешнего Азербайджана племе­ни «турухи» (Там же). «Все приведенные глухие и гипотетические свиде­тельства о тюрках в зоне Азербайджана, — заключает ученый, — выглядят несколько более правдоподобно в связи с двумя бесспорными сообще­ниями античных первоисточников, документирующих, что тюрки жили в зоне Азербайджана две тысячи лет тому назад» (Ямпольский, 1966, с. 63).

Для подтверждения концепции о тюркоязычности скифов, саков, мас — сагетов, сарматов, аланов мы привели, на наш взгляд, немало научных ар­гументов. В пользу этой концепции привел много лингвистических фактов М. З. Закиев (1986). Для доказательства тюркоязычности мидян, скифов, сарматов и других народов Азии и Европы приводит веские аргументы Г. А. Гейбуллаев (1991).

Наследники ямно-афанасьевской, а затем срубно-андроновской куль­турных общностей — скифы в Европе и сако-массагеты в Азии явились этни­ческой основой формирования тюркских народов. В эпоху Средневековья предками тюркских народов выступают гунны, хазары, болгары, аланы, пе­ченеги, авары, гузы, огузы, кимаки, кипчаки и многие другие племена.

Можно смело утверждать: к концу X в. н. э. почти все ныне существу­ющие тюркские народы сформировались как раннефеодальные народно­сти. По-разному сложилась их судьба в дальнейшем. В настоящее время они получили возможность для свободного развития.

Небольшой объем труда не позволил нам более масштабно и подробно рассмотреть все аспекты проблемы, хотя старались несколько шире осве­тить наиболее спорные вопросы, исходя из объективных данных науки. Но мы отнюдь не считаем, что наши выводы, являются истиной в послед­ней инстанции. Хотим надеяться на то, что данное исследование послужит толчком для дальнейшего скрупулезного и детального изучения этой важ­ной и актуальной проблемы.

Черкесск: ПАО «ПУЛ», 1993

Наукой доказано, что болгары и хазары были гуннскими племенами, принявшими участие в этногенезе многих современных тюркских народов, в особенности балкарцев, карачаевцев, кумыков, чувашей, татар, башкир, дунайских болгар, караимов. Самоназвание «болгар/булгар/блкар» сохра­нилось ныне у балкарцев и дунайских болгар (Бешевлиев, 1939; Смирнов, 1953; Богданов, 1975; Мизиев, 1984, с. 134-144; 1990, с. 101-108; Халиков, 1989).

Наиболее полные сведения о древних хазарах и болгарах содержатся в трудах античных авторов, раннесредневековых армянских, грузинских, арабских историках, у географов (Аммиан Марцеллин, Феофан, Прокопий, Зосим, Константин Багрянородный, Хоренский/Хоренаци, Леонти Мрове — ли, Масуди, Ибн Даста, Хордадбех и др.). Древнейшим письменным упоми­нанием о болгарах является сообщение сирийского ученого Мир-Аббаса Котины о том, что в 149-127 гг. до н. э. «произошли большие смуты в цепи Кавказских гор, в земле болгар» (Голубовский, 1888, с. 25; Патканов, 1883, с. 27). Их наследники, нынешние балкарцы и карачаевцы, занимают север­ные ущелья Центрального Кавказа.

В первых веках новой эры в Северном Причерноморье и прилегающих Восточно-Европейских степях возникало и распадалось множество сою­зов племен: антов, готов, гуннов и др. На рубеже IV-V вв. н. э. возникает мощный союз племен, возглавляемый болгарами. Именно этим и объясня­ются частые отныне упоминания о болгарах в письменных источников ев­ропейских авторов. Этот союз племен предпринял ряд военных походов во Фракию в 482, 499, 502 гг. В VI в. он достиг могущества и стал широко известен византийским писателям. Распад этого мощного союза связан со смертью хана Кровата (Кубрата), ставка и столица которого находились в середине VI в. у устья Кубани в городе Фанагория. После смерти Кубрата его сыновья не выполнили завета отца, и все они со своими подданными переселились в разные места. На родине отцов, в Предкавказье, остался один старший сын, Батбай (Батбаян, Басиан); Аспарух подался на Дунай, остальные болгары поднялись по Дону до Харьковщины, а оттуда пере­брались на Среднюю Волгу и основали там Волжскую Болгарию, заложив, таким образом, этническую основу волжских татар.

Под 671 г. византийский писатель Феофан в своей хронике отмечал, что «на восточных берегах Меотийского озера (Азовского моря), за Фанагори­ей, кроме евреев, живут многие народы. За тем озером, выше реки Куфиса (курсив наш. — Авт.), в которой ловят болгарскую рыбу ксист, находится древняя Великая Болгария».

В этом сообщении очень важны выделенные нами слова, что Болгария находится для европейского автора «за Меотийским озером, выше реки Куфис», т. е. Кубани, значит, в предгорьях Северного Кавказа.

Вероятно, поэтому К. Патканов, комментируя сведения о болгарах в «Армянской географии» (VII в.), писал, что болгары жили на Кубани и юж­нее. Автор «Армянской географии» Ананий Ширакаци определяет грани­цы древней Болгарии в пределах Азиатской Сарматии, т. е. восточнее Дона, между Азовским морем и Гиппийскими и Кераунскими горами в пределах Северного Кавказа, вплоть до реки Сунжи (Смирнов, 1953, с. 9; Артамо­нов, 1962, с. 167-168). Гиппийские горы многие авторы отождествляют со Ставропольской возвышенностью (См., например, Гадло, 1979, с. 111), а Кераунские, или Керавнийские, горы еще Страбон отождествлял с северо­восточными отрогами Кавказа. Говоря о сарматских амазонках, он писал: «Амазонки живут в соседстве с гаргарейцами в северных предгорьях тех частей Кавказских гор, которые называются Керавнийскими» (Страбон, кн. 5, с.1; АИСК, 1990, с. 74) (гаргарейцы были предками ингушей (галгаев) и чеченцев (нохчи) — АИСК, с. 220-221).

Таким образом, перекрестное сопоставление византийских, армянских, сирийских и других письменных источников говорит о том, что древняя Великая Болгария, или земля древних болгар, охватывала в IV-VIII вв. поч­ти всю территорию Северного Предкавказья и горные районы Централь­ного Кавказа. А конкретное указание источников («выше Куфиса») прямо свидетельствует о верхнем течении Кубани и ее рукавов.

Указания древних письменных источников со всей полнотой подкреп­ляются данными археологических памятников древних болгар, обнару­женных во многих местах у устья Кубани в окрестностях Фанагории, в вер­ховьях Кубани, в окрестностях Кисловодска, в Баксанском и Чегемском районах Кабардино-Балкарии, у сел. Аргудан, у города Майского, в мест­ности Кешене-аллы Кабардино-Балкарии, у сел. Галиат в Северной Осетии, в других районах Центрального Предкавказья (Плетнева, 1967, с. 7-8, рис. 1-5 и сл.; Ковалевская, 1984, с. 172-174; Биджиев, 1982 и др.).

Мало чем отличалось от болгар другое гуннское племя — хазары. Исто­рия хазар разработана детально, так ‘как ими больше интересовались как западные, так и восточные авторы, поскольку Византия хотела привлечь их на свою сторону в борьбе с «варварами» и арабами. К тому же, верхуш­ка племени приняла иудейство, многие хазары приняли ислам, а некото­рые — христианство. Большинство населения оставалось языческим.

В науке сложилось мнение, будто бы кочевое хазарское племя появи­лось в Восточной Европе вместе с гуннами в III-IV вв. На самом деле часть гуннов, в том числе и хазары могла быть более древними насельниками Восточной Европы. Есть мнение, что хазары — это те же скифские (тюрк­ские) племена акациры (по-тюркски «лесные люди»), переселившиеся из лесов в степи (Гадло, 1979, с. 60).

Во II половине I тыс. они создали в Северо-Западном Прикаспии силь­ное раннефеодальное государство — Хазарский каганат, которое просу­ществовало с середины VII до конца X в. Первой столицей каганата был город Семендер, расположенный в Кумыкии, недалеко от нынешней Ма­хачкалы, а с начала VIII в. столица была перенесена в город Итиль (Эдиль) (близ нынешней Астрахани).

Византийский император и историк Константин Багрянородный (или Порфирородный) (X в.) подробно описывает жизнь хазар и соседних с ними народов. Важно, что хазар и другие тюркские народы, проживающие на Северном Кавказе и в Северном Причерноморье, он называет скифами (Багрянородный Константин, 1991, с. 177).

Император считался с Хазарией как с могущественной страной, и в книге-наставлении сыну «Об управлении империей» (русский перевод: М., 1991) учит наследника престола, как натравливать соседние народы на ха­зар, пишет, что «узы способны воевать с хазарами, поскольку находятся с ними в соседстве, подобно тому как эксусиократор Алании» (с. 51).

Алан и гузов византийские политики привлекали на свою сторону и натравливали их на своего главного соперника в Причерноморье. Про­исходили войны между хазарами и аланами, и к X в. Алания фактически освободилась из-под подчинения Хазарии.

К VIII в. Хазарский каганат подчинил себе почти весь Северный Кавказ и закрепился на берегах Боспора, а затем захватил и часть Крыма.

С Русью хазары поддерживали дружественные отношения. Об этом свидетельствует и тот факт, что в одно время правитель росов в первой половине IX в. принял хазарский титул «хаган» (Новосельцев, 1982, с. 150­159). Отношения же Хазарии с Византией были то добрососедскими, то враждебными. В борьбе с общим врагом — арабами — они выступали как союзники. С ослаблением Арабского халифата в X в. Византия натравила на хазар христианскую Аланию и Русь, и Хазария пала под их ударами и в силу внутренних противоречий (Артамонов, 1962; Якубовский, 1946, т. 3, № 5; Кузнецов, 1962; Плетнева, 1976; 1989).

В борьбе с арабами хазары использовали северокавказских горцев, построив у главных перевалов Кавказа, особенно на территории Алании, крепости. Впоследствии хазары — жители этих крепостей — были ассими­лированы среди этнически родственных им тюркских аланских племен.

Арабские авторы Ал-Истахри и Ибн Хаукаль писали, что одни из хазар были очень смуглые, их назвали «карахазарами» (букв. по-тюркски — «чер­ные хазары»), а другие — светлые, белые, «видные по красоте и наружным качествам» (Караулов, 1908, с. 113; Гадло, 1979, с. 175).

В середине X в. Хазарское государство распалось, подчиненные хазарам северокавказские народы обрели независимость. Именно к концу хазар­ского периода отдельные племена стали формироваться в народности.

В VIII-Х вв. из аланов, асов, булгар, хазар и автохтонных кавказских горцев сформировалась раннефеодальная карачаево-балкарская народ­ность (Караева, 1966, с. 5-6; Лайпанов, 1992, № 32-33).

Хазары, болгары и аланы были также одним из компонентов в форми­ровании кумыкской народности (Магомедов, 1983).

Таким образом, сумма приведенных выше материалов неопровержи­мо доказывает, что сарматы, гунно-болгары и хазары являлись потомками скифов, а те, в свою очередь, были генетическими преемниками древней­ших кочевников древнеямной культуры эпохи неолита. Тюркоязычность всех перечисленных племен не подлежит сомнению. Не надлежит со­мневаться и в том, что традиционная культура тюркских народов всеми своими корнями уходит в глубь скифской, гуннской, сарматской, аланской, болгарской и хазарской культур. И наоборот, ни один из индоевропейских народов не сохранил ни единого элемента этнической культуры скифо­сарматских племен.