Шаги к истокам этнической истории центрального кавказа

История не роман, и мир не сад, где все должно быть приятно: она изобража­ет действительный мир.

Н. М. Карамзин

НАЗРЕВШАЯ ПРОБЛЕМА И ПОИСКИ ПУТЕЙ ЕЕ РЕШЕНИЯ

Н

азванию этой книги уместно дать подзаголовок: «Полемика, факты, гипотеза». Новая работа И. М. Мизиева меньше всего относится к числу тех, что содержат окончательный ответ по широкому спектру поднятых вопросов этнической истории Центрального Кавказа в ее тесной связи с ближайшей и дальней округой. Она не является, строго говоря, за­вершенным специальным исследованием отдельно взятого вопроса, а по­тому не содержит историографического и источниковедческого анализа, демонстрирует преобладающее выборочное толкование спорных вопро­сов, историография которых, возможно, только начинается. Она выгодно отличается от образцов традиционной научно-популярной литературы, потому что цель автора не облегченно изложить апробированные ученые концепции и версии, а увлечь читателя по непроторенным, а часто еще и непознанным тропам к истокам тюркско-кавказских связей в историче­ском прошлом. Она объединяет в себе черты обоих жанров и наверняка будет встречена с большим (хотя и явно неоднозначным) интересом.

Основной пафос этой книги состоит в стремлении шире, глубже, слож­нее и объективнее поставить проблему этногенеза балкарцев и карача­евцев, отчасти осетин, как древних иноязычных обитателей среди ав­тохтонного населения Северного Кавказа. Средством для этого избрано выдвижение и посильная мотивировка приемлемой или хотя бы рабочей «тюркской альтернативы» в противовес доминирующей, по убеждению И. М. Мизиева, «индоиранской позиции» в освещении сведений, накоплен­ных исторической наукой.

Следует заметить, что роль тюркоязычного населения в этнической и политическо-культурной истории Северного Кавказа привлекает все больше пристальное внимание. Достаточно, например, обратиться к со­держательным исследованиям Е. П. Алексеевой, Я. А. и Г. С. Федоровых, М. Г. Магомедова, А. В. Гадло, Г. В. Цулая, В. М. Батчаева, X. X. Биджиева и дру­гих, чтобы удостовериться в этом. Однако все они ограничивают проблему хронологическими рамками средневековой эпохи, исходя из общеприня­той посылки о появлении тюркских кочевых народов в степях Восточной Европы и Предкавказья не ранее IV в. н. э. Далеко не все выводы назван­ных специалистов однозначны, а тем более согласуются друг с другом. Они отнюдь не легко увязываются с мнениями тех историков, археоло­гов, этнографов, лингвистов, которые преимущественно изучают вклад в региональный исторический процесс иных (исконно кавказских или ираноязычных) этнолингвистических формирований. Дискуссионность сложившейся ситуации совершенно очевидна, и я имел возможность на Всероссийской научной конференции по вопросам истории историче­ской науки Северного Кавказа и Дона еще в 1978 г. сформулировать ее так: «Одной из кардинальных проблем, требующих решения, является необхо­димость создания новой этнополитической карты Северного Кавказа, на которой, кроме ираноязычных аланов, должны занять подобающее им ме­сто и тюркоязычные этносы и группы (гунны, авары, булгары, хазары, по­ловцы и пр.), а также аборигенные племена горных и предгорных районов. Вопросы взаимоотношений ирано-, тюрко — и кавказоязычных этнических групп, объективная и возможно более полная трактовка вклада этносов в местную историю — вот стержневая задача нынешнего этапа изучения раннесредневековой эпохи региона».

Минувшие с тех пор годы не только не поколебали актуальность сформу­лированной задачи, но и наоборот — еще более заострили ее, так как по — прежнему не достигнута должная концентрация и координация научных сил, не преодолены изолированность интересов и взглядов, а также и субъ­ективизм их части, что диктует невольное (а подчас и сознательное) пре­увеличение вклада и роли отдельных этносов и групп. Наиболее серьезные и объективные, на мой взгляд, исследователи видят сегодня выход из сло­жившейся ситуации в признании и обосновании той новой и перспектив­ной точки зрения, согласно которой все основные этнические общности, сформировавшиеся на территории Северного Кавказа к началу нашего ты­сячелетия, представляли собой образования, длительно создававшиеся на основе межэтнического синтеза самых различных по своему происхожде­нию этнических групп. И именно к этим раннесредневековым общностям так или иначе восходят современные народности Северного Кавказа.

Однако весь перспективный потенциал подобного подхода к осозна­нию назревшей проблемы может быть реализован лишь в условиях полной мобилизации всех без исключения доступных данных, их комплексного рассмотрения и сравнительного анализа с уже имеющимися трактовками, поисков новых путей мысленного проникновения в сложную и запутан­ную ткань исторического процесса давно минувших времен. Эти условия чрезвычайно труднодоступны и вовсе не гарантируют изначальной удачи, так как входят в столкновение со сложившимися трафаретами и шаблона­ми (при всей естественности и полезности тех и других на определенных этапах становления научного познания). Они могут быть достигнуты толь­ко в открытой полемике, которая неизбежно сопутствует выдвижению но­вых идей. А полемика, как хорошо известно, «вещь» обоюдоострая!

Такой путь и выбрал для себя Исмаил Мусаевич Мизиев. Его имя хорошо известно как ученым-кавказоведам, так и широким читательским кругам прежде всего Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии. И. М. Мизиев — автор целого ряда научных работ, посвященных археологии, истории, этнографии балкарцев и карачаевцев, в том числе таких толковых и зна­чительных по содержанию книг, как «Средневековые башни и склепы Балкарии и Карачая» (Нальчик, 1970), «Балкарцы и карачаевцы в памят­никах истории» (Нальчик, 1981). Он увлеченный и страстный публицист, пропагандирующий историческую науку в прессе.

За плечами ученого насыщенные сезоны археологических раскопок и разведок, десятки вновь выявленных или дополнительно изученных па­мятников истории и культуры двух близкородственных братских народов Центрального Кавказа. Ученик покойного выдающегося археолога и кав­казоведа, лауреата Ленинской премии, профессора Е. И. Крупнова, он вос­принял от своего наставника целеустремленность, трудолюбие, стойкость в научных позициях.

Жизнь подвергла И. М. Мизиева тяжкому испытанию. В результате несчастного случая несколько лет назад он потерял способность двигать­ся и оказался навсегда прикован к домашнему рабочему кабинету. Все планы археолога-полевика превратились в несбыточные мечты. Стало катастрофически трудно продолжать любимое дело. Но человек не упал духом. Он оказался сильнее драматических обстоятельств.

Бросая вызов превратностям судьбы, И. М. Мизиев резко усилил собирательскую и аналитическую работу в русле изучения истории бал­карцев и карачаевцев, как органического компонента в общей северокав­казской панораме. Данные не только археологии, истории, этнографии, но и фольклора, сравнительного языкознания, топонимии и антропони­мики, многих иных смежных научных дисциплин мобилизует он теперь. По крупицам собирает сведения древних и средневековых письменных источников, прорабатывает обширный круг научной (в том числе и став­шей давно библиографической редкостью) литературы, способной про­лить добавочный свет на историческое прошлое тюркоязычных народов в границах Северного Кавказа. В процессе напряженной работы на пер­вый план вышла проблема важнейшая, интересная и фундаментальная: происхождение, этническая история балкарцев, карачаевцев, их соседей и партнеров на тропах истории.

Со всей ответственностью следует подчеркнуть, что проблема эта в историографии региона еще весьма далека от сколько-нибудь обстоя­тельного и достоверного решения. Все усилия науки, затраченные на нее, дали пока лишь предварительные, а во многом и приблизительные результаты, хотя переоценить их, как первые существенные шаги к по­стижению истины, невозможно. Особенно сложен и запутан вопрос о роли собственно тюркоязычных племен и народов в этногенезе совре­менных балкарцев и карачаевцев, о длительности и глубине их истори­ческой соотнесенности.

Скажу прямо, для меня самого эта сложность стала предельно зрима и значительно понятнее при чтении данной книги И. М. Мизиева, хотя я был знаком с серией его (а также других авторов) предшествующих публи­каций, затрагивавших поистине «болевую точку» оценки места тюркоя­зычных этнических элементов в общей картине исторического процесса на Северном Кавказе. Больше того, прежде волновавшие меня такие ис­следовательские аспекты, как время и условия проникновения тюркских племен в Предкавказье (являющееся частью обширных Южно-Русских степей), историческое соотношение и взаимовоздействие раннетюркских и ираноязычных племен на Центральном Кавказе, получили при прора­ботке рукописи И. М. Мизиева немалые новые творческие стимулы.

В книгу, которая лежит перед вами, вложен огромный, не поддающий­ся даже учету труд увлеченного человека, во всеоружии накопленных им знаний и сведений выступившего против нынешнего (превратившегося в традиционный, а в чем-то и рутинный) подхода к оценке этнических про­цессов на Северном Кавказе в I тыс. до н. э. — XIII в. н. э. В ней читатель найдет первую сводку самых разнообразных и разнохарактерных данных, способных, по мнению автора, помочь привлечь внимание, уточнить, а ча­сто и в корне пересмотреть некоторые принципиально важные позиции при воссоздании древней и средневековой истории народов региона. В ней выстраивается цепь неожиданных предположений, метких наблюде­ний, а нередко и достаточно обоснованных выводов, которая превраща­ется в гипотезу о несравненно более давнем и результативном участии тюркоязычных этнических групп и народов в прошлом Кавказа.

И. М. Мизиев написал работу намеренно дискуссионную, наполненную новыми версиями толкования фактов, спорами со многими учеными, в том числе и признанными авторитетами в своей области. Не стану излагать суть его построений по каждому из разделов книги. Замечу лишь, что все они, по моему мнению, так или иначе заслуживают обнародования и трез­вого научного обсуждения, в котором веское слово должно быть произне­сено, в частности, специалистами по тюркскому языкознанию. Опираясь на личный опыт в области изучения скифо-сармато-аланской тематики, мне не трудно было бы во многих случаях дополнить его аргументацию, как, впрочем, в не меньшей мере и возразить части построений, уточнить систему доводов, обозначить перспективные направления дальнейших изысканий, которые наверняка приведут не к однозначным решениям не­которых вопросов раннего периода тюркско-северокавказских связей.

Мне и сегодня, например, видится больше позитивного смысла не в упорных поисках и увлеченно-прямолинейном выявлении собственно тюркских предков балкарцев и карачаевцев и даже не в оценке историче­ского контекста с позиций ассимиляционных явлений. Среди археологов и этнографов, работающих под моим руководством, более плодотворной признается концепция, согласно которой этническая карта Северного Кавказа в I тыс. до н. э. — I тыс. н. э. определялась преимущественно резуль­татами активно протекавших интеграционных процессов в традиционной контактной зоне между горами и степью. Здесь происходило не просто сближение или языковая ассимиляция, а слияние, синтез, в итоге чего скла­дывались качественно новые этнообразования, отличные как от степных пришельцев (ираноязычных, тюркоязычных, угроязычных), так и от кавказ­ских автохтонных племен. Ход этногенеза тут зачастую, вероятно, не под­чинял одних другим, а постепенно, длительно создавал сперва новые са­мобытные «предэтносы», затем — сложные по своему составу раннесредне­вековые народности, на основе которых сформировались в конце концов современные народы региона.

Вполне очевидные элементы «тюркского этноцентризма», не преодо­ленные в труде И. М. Мизиева, разумеется, не удовлетворяют компетент­ного и вдумчивого читателя. Но они в известной мере являются есте­ственной реакцией конкретного автора на устоявшиеся и получающие развитие тенденции «ираноязычного» или автохтонного этноцентризма в толковании исторического прошлого Северного Кавказа. Объективно сло­жившаяся дискуссионная ситуация требует новых упорных исследований, мобилизующих все наличные факты, учитывающих все существующие в литературе мнения. Только так может быть достигнут прогресс в движе­нии к оптимальному варианту уяснения необычайно сложной и далеко не понятной еще ныне истории многонационального Северного Кавказа.

В заключение я хотел бы предостеречь читателей от чрезмерной до­верчивости, от некритической увлеченности в восприятии основного со­держания книги И. М. Мизиева. Вместе с тем опрометчиво и не видеть в определенной степени новаторский, полезный ее потенциал.

Книга «Шаги к истокам…» наверняка вызовет жаркие споры, столкнове­ния мнений, а то и нападки. Ставя себя на место автора, взял бы смелость сказать так: «Может быть, я в чем-то ошибаюсь. Может быть, даже наверняка! Но лучше, ошибаясь, идти вперед, чем стоять на месте, робко потупив взгляд».

В. Б. Виноградов,

заслуженный деятель науки РСФСР и Чечено-Ингушской АССР, доктор исторических наук, профессор

ВВЕДЕНИЕ

Стремление как можно глубже познать особенности этнических про­цессов в древней истории братских народов нашей страны является со­ставной частью духовной потребности советских людей. Это стремление проявляется особенно наглядно, когда речь идет о таком густонаселенном районе, как Кавказ. Мало кому из историков, археологов, этнографов, язы­коведов не приходится сталкиваться с вопросами: а кто такие были древ­ние кавказцы, какова была их так называемая кобанская археологическая культура, как давно и откуда явились на Кавказ аланы и гунны, болгары и хазары, кипчаки или половцы, как складывались их связи с местными кавказскими племенами? Разве на все эти и подобные вопросы можно от­ветить однозначно? Над ними трудились многие поколения ученых, но не­решенных проблем еще остается достаточно много.

Наивно было бы ожидать исчерпывающих ответов и в предлагаемой книге, хотя она и является итогом почти 25-летних раздумий и поисков автора. Порой сказывается недостаток фактического материала и его научной информативности, порой оказываются весьма живучими ско­ропостижные выводы, сделанные по первому впечатлению ведущими учеными прошлого века, а нередки и случаи, когда отдельные авторы подходят к этнической интерпретации источников с заранее определен­ной задачей и черпают из них только то, что соответствует их программе. В результате этого в исторической литературе о Северном Кавказе укоре­нились такие взгляды на этнические процессы, которые не совсем отвеча­ют исторической действительности. Но тем не менее они в наши дни ста­ли почти хрестоматийными. В этих условиях очень трудно пересмотреть некоторые устоявшиеся в науке идеи, хотя они и не находят сколь-нибудь веского подтверждения при проверке сегодняшним уровнем изученности письменных источников, данных археологии, этнографии, языкознания. Поэтому очень своевременно звучат слова одного из ведущих советских археологов В. Б. Ковалевской о том, что какими бы проблемами ни зани­мался исследователь, хочет он этого или нет, но над ним довлеет состоя­ние науки на сегодняшний день. Именно эта зависимость от традиционно­го багажа знаний может порою сослужить и недобрую службу, так как она не позволяет под новым углом зрения взглянуть на давно уже известные и многократно проанализированные события. Как справедливо пишет В. Б. Ковалевская, «к пересмотру традиционной точки зрения следует под­

ходить двумя путями: шаг за шагом проверяя каждое из вызывающих со­мнения утверждений или вводя новый источник» [160, с. 69] [2].

По этнической истории Северного Кавказа трудно найти новый пись­менный документ. А информацию, содержащуюся в археологическом ма­териале, нередко трактуют однобоко, порою, как нам кажется, просто ис­кажают. Поэтому в своей работе мы пытались следовать по первому пути, который, вполне естественно, придает ей характер научной полемики.

В последние годы даже популярные книги уже не пишут в каком-то об­легченном стиле, когда история в них «зачастую сводится к изложению бо­лее или менее занимательных событий. Это, как правило, дискредитирует саму науку и одновременно свидетельствует о неуважении к читателю, о недоверии к его интеллекту. Между тем для широкого читателя увлека­тельность науки истории станет очевидной лишь тогда, когда он постигнет закономерности исторического процесса и принципы исторического ис­следования» [160, с. 191]. Свою работу, посвященную спорным вопросам этнической истории Центрального Кавказа, мы старались всецело под­чинить той безусловно перспективной идее, которая получила широкое одобрение на конференции «Лингвистическая реконструкция и древ­нейшая история Востока», организованной Институтом востоковедения АН СССР. Суть ее сводится к тому, что «едва ли было бы разумно сидеть сло­жа руки и ждать, пока невесть откуда появится принимаемая всеми, еще не существующая общая теория этногенеза» [395, с. 10-11]. Мы пытаемся предложить новое, более соответствующее исторической действитель­ности толкование конкретных письменных, археологических, этнографи­ческих, лингвистических, этнотопонимических источников с подробным разбором и критикой всей аргументации авторов, пользующихся этими источниками в первую очередь в культурно-историческом плане. Следуя этим принципам, мы не только не обходили спорные вопросы, а, наобо­рот, останавливались на них особо, заостряли внимание читателя на всех возможных вариантах интерпретации источников по каждому отдель­ному вопросу, вовлекая его в поиски возможно оптимальных вариантов трактовки того или иного факта, давно известного в науке только с одних позиций.

Кавказ издавна называют «горой языков», «горой культур», и он про­должает привлекать к себе неослабное внимание многих ученых, путеше­ственников, этнографов, краеведов.

Еще на заре нашей эры знаменитый Страбон [3] сообщал, что город Диоскуриада (находился на месте нынешнего города Сухуми. — И. М.) являл­ся общим торговым центром кавказских народов, куда «сходятся, говорят, 70 народностей, а по словам некоторых, нисколько не заботящихся об исти­не, даже 300. Все они говорят на разных языках, так как живут разбросанно, без сношения друг с другом… Большая их часть принадлежит сарматским пле­менам» [167, с. 136].

«Армянская География» VII в. перечисляет на Центральном Кавказе 53 народности, в числе которых можно распознать предков нынешних ту — шинцев, чеченцев, ингушей, осетин, балкарцев и др. [231, с. 28-31].

Знаменитый арабский географ и путешественник Абу-ль-Хасан Али аль-Масуди (умер в 965 г.) писал в своей «Книге сообщений и знаний», что «в горах Кабк громадное количество царств и племен. В этих горах насчи­тывается 72 племени и у каждого свой царь, свой язык, не схожий с дру­гими наречиями» [127, с. 40]. Несколько позже (в 977 г.) Абул-Касим ибн Хаукаль писал, что «хребет Кабк огромен, говорят, что на нем 360 языков, я раньше отрицал это, пока не видел сам много городов, и в каждом городе свой язык, помимо азербайджанского и персидского» [127. с. 97].

В 80-х гг. XIX в. академик В. Ф. Миллер следующим образом обрисовал формирование столь необычной этнической пестроты на Центральном Кавказе: «Южнорусские равнины со стороны востока на пространстве между северной окраиной Каспия и южными отрогами Урала не пред­ставляли естественной преграды для народов, двигавшихся с востока, со степей Центральной Азии в Европу. Перейдя реки Урал, Волгу, Дон, эти народы бесконечной вереницей двигались в Южно-Русские степи… Вытесняемые же ими народы должны были искать убежище в стороне от обычного пути народов, на севере или на юге от него. Те из них, которые искали это убежище на юге, оттеснялись к Черноморскому побережью и берегам Азова или к Кавказским горам. Таким образом, они были припер­ты к стене и не имели выхода, будучи заперты со всех сторон. С севера их теснили победители, с запада преграждали путь Черное и Азовское моря, с востока — берега Каспия, с юга — сплошная стена гор… Народ, теснимый отовсюду, искал убежище в ущельях и здесь боролся с другими народами, раньше сюда загнанными… То, что творилось на севере Кавказа, творилось и на юге. Со стороны Колхиды, Иверии, Армении загонялись в горы побеж­денные народы, не имея выхода ни на восток, ни на север, ни на запад… Таким образом, Кавказ становился «горой языков»… которая представляет капитальный интерес для этнографии. Нет другой местности на земном шаре, где на сравнительно небольшом пространстве скучивалась такая масса разноплеменных и разноязычных народов. Если когда-либо удастся решить небольшое число запутанных вопросов о национальности разных народов, некогда сменявших друг друга в древние времена и Средние века в необозримых степях Южной России, то только под условием изучения этнографии Кавказа». Миллер был убежден, что «современные маленькие народы Кавказа есть скудные остатки древних крупных народов, некогда бродивших в степях и, может быть, известных древним и средневековым историкам под другими именами» [179, с. 3].

В результате этих событий в самых высокогорных ущельях Кавказа ока­зались осетины, балкарцы и карачаевцы с их иранским и тюркским язы­ками, не свойственными Древнему Кавказу, а в предгорьях расселились адыго-черкесо-кабардинцы, ногайцы и другие народы.

Этническая история этих народов изучена недостаточно и далеко не равномерно. Более обстоятельной библиографией обросли вопросы этногенеза осетин, не вызывают особых возражений основные положе­ния по вопросу об этнической истории вайнахских и адыгских народов, сыгравших большую роль в этнической и социально-политической исто­рии Северного Кавказа. Можно считать установленной этническую связь между скифо-сармато-аланами и осетинами, хотя, может быть, и не столь прямолинейно, как это принято в некоторых работах.

Подвергается серьезным сомнениям лишь трактовка места и роли ира­ноязычных скифо-сармато-аланских племен в истории Северного Кавказа, выраженная в безоговорочном отождествлении этих племен только с со­временными осетинами [129, с. 130].

Предлагаемая книга является попыткой разобраться в источниках, по­родивших традиционное толкование наследия скифо-сармато-аланских племен в этнической истории Северного Кавказа. Наибольшее внимание, естественно, уделено самой запутанной проблеме — этнической истории балкарцев, карачаевцев и осетин. В связи с этим затронута более широкая проблема — время проникновения тюркских племен в Восточную Европу и на Кавказ.

Балкарцы, карачаевцы и осетины в лице своих далеких предков попа­ли в гущу исконно кавказских племен по крайней мере уже в первые века новой эры. Географическое размещение этих народов давно привлекает внимание ученого мира, но до сих пор остаются невыясненными многие важные вопросы их истории и культуры, а именно: какой путь развития прошли предки этих народов на подступах к Кавказу, где искать их этни­ческие корни, когда и как они замкнулись в горах, какова картина их взаи­моотношений и взаимовлияния их культур и языков вне Кавказа и в его ущельях. Вопросы эти чрезвычайно важны и трудноразрешимы без вни­мательного анализа всего комплекса имеющихся источников.

В непосредственной связи с этими проблемами определенный инте­рес могут вызвать впервые вводимые в научный оборот шумеро-балкаро­карачаевские лексические схождения и скифо-тюркские параллели. Эти материалы вместе с данными балкаро-карачаевского языка пролива­ют ощутимый свет на затрагиваемые вопросы. Давно известные в науке археолого-этнографические, этнотопонимические материалы и сведения письменных источников автор старается рассматривать не только в узких северокавказских рамках, но и на широком историко-географическом фоне от Алтая до Дуная, от Поволжья до Кавказа, т. е. на территории рас­селения древнетюркских и ираноязычных племен от первых веков до XVIII столетия.

Следует пояснить, что данная работа не является специальным исследо­ванием одного отдельно взятого вопроса, а преследует цель — посмотреть с различных точек зрения на факты, прежде освещавшиеся только с одной, индоиранской, позиции. В результате такого подхода представля­ется возможным наметить новые направления поиска, а также подвергнуть сомнению или даже пересмотреть ряд традиционных версий по узловым проблемам кавказоведения. Необходимо отметить, что за истекшие 180 лет историческая наука обогатилась громадным количеством новых фактов, памятников, документов, исследований. А между тем вопросы этногенеза и этнической истории во многом еще продолжают трактоваться на основе традиционных установок.

Автор не претендует на роль арбитра в сложных этнических пробле­мах, его цель — показать необходимость более критического подхода к интерпретации наиболее существенных исторических фактов, яв­лений, а также, письменных, археологических и иных источников. Роль арбитра в этом случае автор оставляет за специалистами, а читате­лей, проявляющих интерес к истории кавказских народов, предостерега­ет от слепой веры в недостаточно обоснованные, но прочно вошедшие в литературу толкования многих вопросов истории Северного Кавказа.

Нет сомнения в том, что поднимаемые в книге вопросы и предлагаемый способ всестороннего анализа источников, интерпретация многих пись­менных документов, археологических памятников, фольклорных и этно­графических, этнотопонимических материалов не оставят кавказоведов равнодушными, а вызовут научные дискуссии, которые являются движу­щей силой науки и всегда полезны для ее поступательного развития [133, с. 4].

Автор надеется также, что предпринятые им усилия в освещении ранних этапов этнической истории Северного Кавказа вызовут отклики в научной литературе, будут способствовать более осторожному и комплексному под­ходу при освещении этой сложной, но очень интересной проблемы кавка­зоведения.