С самого начала процесса градообразования Владикавказ формиро­вался как многонациональный социум. Он был миграционным ареалом для представителей многих российских губерний, ряда европейских этносов, народов Закавказья и Ближнего Востока, зоной стыка русской и других этнокультурных систем, входящих в состав российского обще­ства и сопредельных районов.

Первыми жителями крепости были русские — военные и отставные, осетины, армяне-торговцы. К 1852 году русское население крепости со­ставляло 2,5 тысячи человек. Впоследствии оно увеличилось в ходе ука­занных выше миграций и к 1914 году достигло 49993 человека82.

Значительную часть городского населения составляли осетины. В 1852 году их было 883 человека83.

Владикавказская крепость строилась на осетинской земле, поэтому изначально имела осетинский форштадт, который состоял из поселения Дзауджикау. Его называли Владикавказский аул. Сохранилось его опи­сание: “С южной стороны укрепления примыкал старый осетинский форштадт, он обнесен был высоким деревянным палисадом и бойница­ми, вдоль которого тянулся впереди глубокий ров; в нескольких местах имелись тесные калитки, способные пропустить только одного челове­ка или одну лошадь”84.

Осетины взяли на себя обязательства по обороне крепости от посто­янных набегов горцев, в основном ингушей. Осетинский отряд охранял южную часть крепости — самое неспокойное место. Жители аула служи­ли и в иррегулярных частях российских войск. В 1852 году осетин в ауле было 883 человека85.

Они вынуждены были уступить крепости часть предоставленной им земли, а взамен получили земельные участки по реке Камбилеевке, где занимались сельским хозяйством. В конце 1850-х годов в областной ад­министрации появилась идея выселить осетин из аула в район Камбиле — евки. Чтобы обустроиться в этом районе осетины ездили в Галашевс — кий лес за строительным материалом, но им препятствовали казаки Кам — билеевской и Тарской станиц. Поэтому желающих переселяться не было. Осетины во главе с благочинным владикавказской Осетинской церкви Аксо Колиевым обратились осенью 1857 года к экзарху Грузии архи­епископу Евсевию86. Экзарх Грузии вступился за осетин и просил ко­мандующего войсками Левого крыла Кавказской линии генерал-лейте — нанта Н. И. Евдокимова оставить их в ауле. Просьбу решили удовлетво­рить только для пожелавших приписаться к городскому сословию. Ува­жив просьбу экзарха Грузии, начальник штаба тем не менее указывал: “В сущности они (осетины) не такие ревностные христиане, какими их представляет духовное начальство”87.

Сами владикавказские осетины обратились в январе 1859 года к Н. Н. Евдокимову с прошением, в котором напоминали, что они выходцы из разных осетинских ущелий, приняли святое крещение, построили еще в 1815 году осетинскую церковь, были наделены землей, лесом и про­чими угодьями, охраняли эту землю больше 50-ти лет, не раз обагряли ее своей кровью, терпели от набегов соседей-ингушей большой матери­альный ущерб, все повинности выполняли с готовностью. В прошении также напоминалось, что во время прихода Кази-муллы осетины высту­пили на стороне гарнизона крепости, а в 1841-1846 годах, когда Ша­миль подступал к Назрани, а затем к Кабарде, они заняли караулы в крепости, участвовали во всех экспедициях против непокорных.

Осетины просили также утвердить за ними отмежеванную землю, разрешить им пользоваться лесом, освободить от поземельной повин­ности за земли, занятые их домами, предоставить право выбора выбор­ных лиц, в бытовых вопросах придерживаться норм обычного права, отменить требование городских властей построить дома “правильной архитектуры”, учитывая бедность жителей аула. Вместе с тем они пред­лагали выселить “кое-кого” в христианские аулы88.

Но Н. Н. Евдокимов твердо был убежден в необходимости выселе­ния осетин. В секретном послании Д. А. Милютину он писал, что “осо­бенные льготы можно доставлять только тому классу граждан, который действительно в каком-нибудь отношении может принести несомнен­ную пользу обществу, а не тем, которые по своей лености и привычке к безнравственной и распутной жизни составляют только бремя и в выс­шей степени вредны для благосостояния будущего города”89.

Н. Н. Евдокимов всех горцев расценивал как военных противников и преступников. В официальном ответе на прошение осетин он указы­вал, что бедным и незнающим ремесел нет смысла жить в городе. Он даже добился санкции Д. А. Милютина на отобрание камбилеевской зем­ли у тех, кто оставался в городе.

В феврале 1859 года экзарх Грузии второй раз обратился с просьбой ос­тавить осетин в городе, чтобы не наносить ущерб православию в Осетии90.

Начальник Владикавказского округа полковник Йедлинский тоже просил оставить осетин в городе, сообщал Командующему войсками Терской области генерал-лейтенанту князю Святополку-Мирскому, что осетины обязываются исполнять все городские повинности, а за пользо­вание землей нести и земскую. В феврале 1862 года он дал свое согла­сие. У Йедлинского продолжали требовать списки лиц, способных не­сти повинности и списки неспособных. В городе было оставлено 50 се­мей владикавказских осетин, обязавшихся нести все повинности, “иметь дома правильной архитектуры”, одновременно вести хозяйство на отве­денной земле по реке Камбилеевке и отбывать еще и сельские повинно­сти наравне со всеми жителями осетинского аула.

Сохранился список глав осетинских семейств, изъявивших жела­ние остаться в городе и имеющих средства нести городские повинно­сти: майор Петр Жукаев, ротмистр Тембулат Жукаев, подпоручик Да­вид Тарханов, прапорщик Хусина Баев, прапорщик Уба Алдатов, пра­порщик Дмитрий Газданов, юнкер Асахмат Аликов, юнкер Василий Коченов, юнкер Кургоко Жукаев, юнкер Георгий Мамуков, юнкер Мам — сур Газданов, всадник Николай Жукаев, Ипполит Кусов, Баби Цали — ков, Гугу Цаликов, Михаил Галуев, Ксил Хубаев, Доле Тибилов, Ас — ланко Тибилов, Цици Калманов, Афако Гасиев, Сосланбек Дзгоев, Леван Гусалов, Наурук Сокаев, Мистикуй Туганов, Кавдын Цаликов, Бизико Беликов, Тембулат Алдатов, Вири Гониев, Гадо Эккаев, Сослан — джери Доев, Корой Колиев, Потка Дзиов, Пси Дзуцов, Маци Кантеми­ров, Папей Гуринов, Гисо Уртаев, Гисо Хатагов, Батако Бигаев, Гапу Аликов, Бибиц Акиев, Абрек Доттоев, Асламурза Дзампаев, Асланбек Цалоев, Иманкиз Карсанова (всего 45 семей)91. Был составлен и спи­сок несостоятельных и подлежащих выселению 101 семьи. Среди них оказалось 7 семей, построивших в городе дома, но “за незнанием дела” не оформивших документы, хотя и плативших все повинности. Часть осетин была выселена в Ольгинское92. В феврале 1864 года еще 39 состоятельных семей изъявили желание остаться в городе на тех же условиях, но отказ Начальника Терской области был категоричным93. В том же году поступало множество прошений от состоятельных осе­тин о постройке домов в городе.

В результате 50 осетинских семей (380 человек) остались в городе, а Владикавказский аул стал Осетинской слободкой Владикавказа. Со вре­менем население города увеличивалось за счет выходцев из осетинских селений. На первое января 1877 года осетин было 1800 человек94. Они селились не только на Осетинской слободке, но и на Владимирской, Тенгинской. Зажиточные осетины приобретали дома и в центральной части города.

К Осетинской слободке тянулось население горной полосы Осетии. Владикавказская полиция отмечала, что “к туземцам, имеющим в горо­де оседлость, по их народному обычаю всегда наезжает много одно — сельцев и родственников”95. Осетины — жители горной полосы, испы­тывая малоземелье, пытались обосноваться в равнинных селениях, и городе. Например, группа выходцев из Алагирского ущелья в середине 70-х годов XIX века поселилась на Осетинской слободке сначала у род­ственников, а затем возвела самовольные постройки за городской сте­ной, под башней. Их было 21 двор — Хетагуровы, Хубецовы, Джанаевы, Козаевы, Губаевы, Шавлоховы, Мурашевы, Ногаевы, Сикоевы, Коцие — вы, Туаевы, Дзбоевы, Джимиевы, Цгоевы. Прошло 10-12 лет, прежде чем городская полиция обратила на это внимание и стала требовать вы­селения. К этому времени люди уже имели арендованную землю, рабо­

ту. Но они были изгнаны из города, за исключением тех, кто мог приоб­рести землю под усадьбу и построить дом96.

В 1881 году Владикавказский полицмейстер сообщал Начальнику Терской области, что в восточной части Осетинской слободки “постро­ены в беспорядке разными туземцами без планов и без разрешения го­родского управления сакли и другие пристройки к оным, которые или пересекают улицы или если оказались на распланированных участках, то совершенно не соответствуют правилам устава Строительного и как по сим причинам, так и вследствие произвольного захвата бесправны­ми владельцами городской земли, подлежат сносу, разве только за неко­торыми исключениями при соблюдении всех условий, требующихся для приобретения в частную собственность городской земли под постройку домов”. Еще больше самовольных построек было возведено вокруг раз­рушившейся башни. Городские власти и полиция в середине 80-х годов XIX века провели кампанию против самостроя: по приговорам миро­вых судей многие сакли были снесены, а осетинам было предложено поселиться в 3 части города, на Тенгинской слободке, или покинуть го­род. В составленном а апреле 1887 года списке осетин, имевших само­вольные постройки в 1 части города значатся Хубаевы, Дзанаевы, Хета- гуровы, Хубецовы, Атаровы, Еналдиевы и Мамиевы из Нара; Сикоевы, Хурумовы, Дзоциевы из Зарамага; Бежановы, Булацевы, Кумалаговы, Читоевы, Макиевы, Уртаевы, Дзаховы из Турсовского; Тархановы и Бизиковы из Хидикуса; Караевы, Косаевы, Цибировы и Бидаровы из Коби; Дзибоевы, Дзоциевы и Джибиловы из Даргавса; Козаевы и Кучи — евы из Тиба; Гуриевы, Таучеловы, Бзиковы из Куртатинского общества; Мурашевы из Гори, Джимиевы из Саниба, Ногаевы из Худисан, Бугуло — вы из Тменикау. Исходными пунктами миграций были не только гор­ные, но и равнинные селения. В указанном списке перечислены Тиби — ловы, Абаевы, Бираговы, Порсиевы, Параевы, Кочиновы, Цаликовы, Хамицевы, Гуниевы, Тархановы, Дзахсоровы, Гацоевы из Ольгинско — го; Туаевы и Ватаевы из Гизели, Бедоевы и Бацоевы из Хумалага97.

Остаться в городе было дозволено только тем из осетин, кто мог купить землю, возвести постройку по плану, предоставить удостовере­ние от своего общества, заверенное полицией, свидетельство от Влади­кавказской полиции. Пытаясь смягчить эти условия и добиться отсроч­ки выселения, осетины составляли массу прошений к областному на­чальству и даже просили разрешения обратиться с просьбой к Госуда­рю Императору во время его посещения края. На все свои прошения они получали отрицательные ответы и требования выплатить 80 копеек на гербовую марку за каждое обращение98.

Осетинское население увеличивалось за счет отходников, а также за счет учащейся молодежи. Этот процесс был оптимизирован активным развитием городской общественно-культурной среды, включающей и на-

3 Заказ №1611 33 родное образование. К 1911 году, как отмечала местная пресса "… на­родность эта (осетины — З. К.) сильно тяготела к городу Владикавказу, образовала в нем уже две осетинские слободки и составляет значитель­ную часть городского населения”99.

Одной из первых и многочисленных общин Владикавказа была ар­мянская. Известно, что в истории Армении было много мрачных стра­ниц, связанных с постоянными вторжениями иноземных захватчиков — персов, римлян, арабов, турков-сельджуков, татаро-монгол… Но самым страшным оказался период османского завоевания. В результате много­летних османо-персидских войн за территорию Закавказья Западная Армения отошла к Турции, а Восточная — к Персии. Армяне предприни­мали отчаянные попытки освободиться от порабощения, обращаясь за помощью к единоверным христианским государствам, в том числе к России. Петр I обещал оказать помощь армянам после окончания вой­ны со шведами. В XVIII веке Россия начала свои походы в Закавказье, русские войска вышли к Каспийскому морю, а воодушевленные армяне подняли освободительное движение. Однако целый ряд объективных причин побудил Россию заключить мир с Персией, что вызвало новую волну экспансии османов и поражение армян.

Но российское правительство было заинтересовано в расширении связей с армянами, грузинами, греками. Еще в 1711 году Петр I издал Указ, в котором эта линия четко прослеживается: “Персидский торг ум­ножить, армян, как возможно, приласкать и облегчить в чем пристойно, дабы тем подать охоту для большого их приезда”100. Стремление армян­ских, грузинских, азербайджанских купцов расширить торговлю с Рос­сией объяснялось и тем, что там они пользовались личной безопаснос­тью и могли торговать с большой выгодой для себя. Петр I неоднократ­но указывал своим послам, отправленным к правителям Армении, Гру­зии и Азербайджана, что “ежели они, армяне, пожелают селиться в го­рода и уезды, лежащие по Каспийскому морю, ехать и в оных селиться и жить”. Эту политику продолжили и преемники Петра I. Многие армяне и грузины по своей воле переселились в российские владения — города Моздок, Кизляр. В 1736 году по Эрзерумскому договору восточная часть Армении отошла к Персии, а над Западной нависло турецкое иго. Поли­тика Турции сводилась к насильственной исламизации под угрозой фи­зической расправы. Вековой опыт освободительной борьбы убедил ар­мян в необходимости внешней поддержки, усилилась ориентация на Россию. Торгово-экономические контакты Армении и России способ­ствовали образованию армянских поселений во многих русских горо­дах. Русский кабинет проявлял к ним особое внимание. Грамота Екате­рины II от 1779 года дозволяла армянам-переселенцам пользоваться не только всеми правами и преимуществами российских подданных, но и перевозить все свое имущество, беспрепятственно строить фабрики и заводы, освобождаться от рекрутской повинности, податей на десять лет101. Российское правительство рассчитывало, что активная торгово­предпринимательская деятельность армян будет полезна экономике Рос­сии. Екатерина II намеревалась основать на юге страны ряд армянских населенных пунктов. В мае 1785 года она указывала князю П. С. Потем­кину: “Мы дадим дозволение выходящим из-за Кавказских гор селить­ся в Кавказской губернии и признаем за полезное основание города для армян, буде число их такое соберется, что к исполнению оного будет достаточно”102. По распоряжению императрицы Командующий Кавказ­ским корпусом князь П. С. Потемкин лично выбирал места для поселе­ния армян.

В “Общих правилах для Комитета переселения христиан из Азиатс­кой Турции” предлагалось разделить всех поселенцев на три категории: “купцов или торгующих, мастеровых и вообще упражняющихся в ка — ком-либо промысле, хлебопашцев или поселян”. Рекомендовалось так­же “водворять переселенцев христиан целыми селениями”.

После русско-персидской войны в 1813 году был заключен Гюлис — танский договор, согласно которому к России была присоединена часть армянских областей. Остальные армянские области — ханства Эриванс — кое и Нахичеванское, вместе с городом Эчмиадзином, перешли к Рос­сии после второй войны с Персией в 1826-1828 годах, по Туркманчайс — кому договору 1828 года, который окончательно закрепил присоедине­ние к России Восточной Армении. В пределы России тогда же пересе­лилось более 90 тысяч человек из областей, оставшихся за Персией. На Восточную Армению была распространена административная система Российской империи. В марте 1828 года была образована Армянская область, включающая Эриванский, Нахичеванский уезды и Ордубадс — кий округ. В 1849 году была создана Эриванская губерния, состоявшая из Эриванского, Нахичеванского, Александропольского, Норбаязетско — го и Ордубадского уездов. Остальные районы Восточной Армении вошли в Тифлисскую и Елизаветпольскую губернии.

Эти две губернии стали основными пунктами миграции армян на Северный Кавказ. Во Владикавказской крепости после присоединения Восточной Армении к России поселились первые 96 человек103.

Западная Армения, в которой во второй половине XIX столетия про­живало более трех с половиной миллионов армян, осталась под игом империи Абдул-Гамида — “Маккиавели мусульманского мира”. Здесь про­должали господствовать варварские формы социального устройства, армянский народ был на краю моральной и физической гибели. Требо­вания России о гарантиях для армян, живущих в Турции, включенные после войны 1878 года в условия Сан-Стефанского договора, были све­дены на нет Берлинским конгрессом. Турция открыто заявляла, что ар­мянский вопрос нужно разрешить путем уничтожения армян. Летом 1894 года турки опустошили Сасун, было вырезано более 30 тысяч человек. Осенью 1895 года резне подверглось армянское население Константи­нополя, Трапезунда, Эрзерума, Себастии, Вана, Баязета и других мест. Погромы совершали как регулярные турецкие войска, так и разбойни­чьи банды. С неслыханной жестокостью и зверством они убивали муж­чин и стариков, женщин и детей, грабили имущество, сжигали дома.

Героическая оборона армян в некоторых районах (Зейтун, Ван) сбе­регла десятки тысяч жизней, но страшным итогом массовой резни 1894- 1896 годов было 300 тысяч погибших армян.

В конце XIX — начале XX веков Российское правительство прини­мало активное участие в судьбах армянского населения. Армянский ка- таликос Геворг V обратился к Наместнику на Кавказе графу Воронцо — ву-Дашкову с призывом взять под свое покровительство многострадаль­ный армянский народ.

12 апреля 1897 года был издан закон о причислении переселенцев к старожильческим обществам. Положения этого документа отразились на беженцах-армянах, турецко-подданных, которые большим потоком устремились в местности Северного Кавказа. Правительство обещало, что “турецким подданным-армянам, прибывшим самовольно в преде­лы Кавказского края и желающим покинуть на свой счет добровольно Империю, будет предоставлено соответственное к этому содействие”. Тем же армянам, которые избрали Терскую область своей родиной, “раз­решается остаться на местах постоянного их жительства и приписываться к мещанским обществам”. Обязательным условием для таковых явля­лось принятие российского подданства; армяне-новоселы с 1903 года должны были отбывать воинскую повинность наравне с прочим насе­лением; приобретать недвижимость переселенцы могли только по исте­чении 20-летнего срока принятия русского подданства104. К концу XIX века армянское население Владикавказа составляло 1,7 тысяч человек105.

В годы первой мировой войны в бывшей Османской империи про­изошла одна из величайших трагедий: младотурецкие националисты — правящая клика султанской Турции — организовали варварское истреб­ление двух с половиной миллионов армян и превратили в пепел всю Западную Армению. Это чудовищное злодеяние стало кульминацией практики физического уничтожения армян, начатой еще султаном Аб — дул-Гамидом в 90-е годы XIX века. Младотурки превзошли кровавого султана в стремлении “отуречить” славян, армян, греков, евреев и дру­гие народы, населявшие империю. Геноциду подверглись прежде всего армяне, которые из-за приверженности к христианству и политической ориентации на Россию стали препятствием в осуществлении кавказс­кой политики Турции.

В 1918 году советская Россия вынуждена была вернуть Турции Кар­скую область и покинуть территорию Западной Армении. Население

Карса осталось на произвол судьбы. Турки устроили страшную резню христианского населения области. Хлынувшая масса беженцев попол­нила армянское население Северного Кавказа. Владикавказ вновь при­нял большую группу армян. К 1915 году их насчитывалось 6,6 тысяч человек. Формирование армянской общины проходило около столетия (20-е годы XIX века — 20-е годы XX века) с различной степенью интен­сивности.

Основные переселенческие потоки относятся к 20-30-м годам XIX века, когда в городе появились мигранты из Восточной Армении, к пе­риоду геноцида конца XIX века, ко времени первой мировой войны, когда Владикавказ принял массу беженцев из Западной Армении. К ноябрю 1920 года армянская община состояла из 12 тысяч человек106. Потомки армянских переселенцев — семьи Григорян, Саркисянц, Аракелянц, Ки — рокосян, Манукянц, Захарян, Оганесянц, Симонянц и другие — живут во Владикавказе и сегодня.

Немногочисленные миграции продолжались долгое время. Многие армянские семьи попали во Владикавказ после скитаний по Ленинака — ну, Ставрополью, Краснодарскому краю.

Армяне компактными группами жили в районах современной пло­щади Штыба, улицах Чермена Баева, Армянской, Свободы (бывшая Краснорядская), Цаголова (бывшая Тарская), Войкова (бывшая Шос­сейная). Целые группы армян проживали по улицам, прилегавшим к центральному городскому рынку: Ростовской, Маркуса (бывшей Марь­инской), Рамонова (бывшей Кузнечной), а также в Апшеронских казар­мах. Большую заботу о переселенцах проявляла городская управа, был создан комитет помощи беженцам-армянам. Адаптационные процессы западных армян в начале XX века проходили легче. К этому времени в городе уже была сплоченная армянская община с церковью, благотво­рительным обществом, которая помогала пережить тяжкие испытания.

Другой христианской этнической группой Владикавказа были гре­ки. Греческая диаспора на Северном Кавказе стала складываться в на­чале XIX века с приходом строителей из Гюмушхана (Турция). Это были понтийские греки, которые обосновались во многих районах Северного Кавказа. После присоединения Грузии к России многочисленные груп­пы мастеровых греков из различных мест Трапезундского пашалыка нелегально прибывали в Грузию в поисках работы. Турецкое правитель­ство пыталось предотвратить отход греков в Россию, но генерал А. П. Ермолов взял их под свою защиту. “Греки нашли у нас убежище от зло­деев и убийств” — уверял он107. Они продолжали работать на различных строительных объектах. Одна из таких групп во главе со Спиридоном Чекаловым работала на Военно-Грузинской дороге и в 1827 году обо­сновалась в крепости Владикавказ, составив ядро будущей общины — первой на Северном Кавказе.

Первыми греками-горожанами Владикавказа стали выходцы из Тра­пезунд ского пашалыка-г. Гюмушхана, г. Трапезунда, с. Харторс, с. Хар­тера, с. Котиля, с. Такфчюки, с. Холек, с. Имера, с. Хакакса, с. с. Базба, с. Варену, с. Санта, с. Пария, с. Чатах, с. Тамерчуки, с. Каятера, с. Кро — ми, с. Мандрия, с. Шуша и других. Через некоторое время к ним присо­единились несколько семейств из Афин, Салоник, Корица (Албания), из Сербии108. Со временем их численность увеличивалась. Миграции греков проходили по маршруту Трапезунд-Ахалцихе-Тифлис-Владикав — каз. До Батуми шли водным путем, поездом ехали до Тифлиса, а затем добирались до Владикавказа по Военно-Грузинской дороге. Кроме стро­ителей в город прибывали молодые люди с целью получения образова­ния. С 70-х годов XIX века греки стали принимать российское поддан­ство. К трапезундским грекам со временем примыкали греки из Тифли­са, Алаверды, Эриванской губернии, Ахалцихе, Кутаиси, Цалки, Бату­ми, Ставрополя, Ростова-на-Дону и других мест. В 1897 году во Влади­кавказе насчитывалось 487 греков.

В 1917-1918 годах над греческим населением Карской области на­висла опасность турецкого геноцида. Часть греков ушла в Грецию, дру­гая — в Грузию, а многие вместе с армянами ушли в Россию, на Север­ный Кавказ. Они следовали по маршруту Карс-Гумри-Ереван-Тифлис — Владикавказ. Беженцы пополнили городскую греческую общину. Во Владикавказе было представлено около 105 греческих фамилий, мно­гие из которых и сегодня живут в городе — Анастасеевы, Василиади, Граматикопуло, Георгиади, Дмитриади, Михайловы, Какулиди, Попан- допуло, Панаэтовы, Чиплаковы и другие109. В топонимике старого горо­да они оставили свой след — улицу Греческую.

Видное место в этнической структуре города принадлежало евре — ям-ашкеназам.

В 1804 году им было предоставлено право поселения в Кавказской губернии. Кавказская администрация с особой благосклонностью при­нимала евреев-ремесленников, так как в крае ощущался недостаток в ремесленной продукции. Но Северный Кавказ не входил в “черту осед­лости”, которая охватывала территорию Украины, Белоруссии, Польши, части России. Поэтому в 1825 году министр финансов России Е. Ф. Кан — крин поднял этот вопрос и в 1827 году евреи подверглись выселению. Следствием этой акции стало резкое подорожание на предметы ремес­ленного производства. Местные власти стали подавать прошения в Пе­тербург с просьбой вернуть евреев-ремесленников. В 1831 году евреи снова появились во Владикавказе, но не надолго. В 1835 году было вновь издано Положение о запрете евреям жить на Кавказе. Исключение было сделано только для ремесленников — им было предоставлено право вре­менного проживания. В целях предотвращения очередного выселения Главнокомандующий Кавказской линии послал в Петербург статисти­ческие данные, по которым число евреев не превышало 10 тысяч чело­век. 18 мая 1837 года было вынесено решение оставить их на постоян­ное жительство110.

Евреи-ашкенази были представлены в городе не только ремеслен­никами, но и военными. В России евреи не допускались к военной служ­бе. Но с августа 1827 года по Указу Николая I их стали призывать в армию. В воинских частях, стоявших в окрестностях Владикавказа, слу­жило более 200 солдат-евреев. В 1850 году князь П. С. Потемкин создал “Израильский полк”, который принимал участие в русско-турецкой войне и был расформирован после смерти П. С. Потемкина111. В армии сложи­лась практика воспитания еврейских детей-кантонистов. По окончании срока службы они получали разрешение оседать на Кавказе, в частно­сти в Осетии. Во второй половине XIX века во Владикавказе были по­селены евреи, отслужившие в царской армии 25 лет. Такое разрешение получили участники русско-турецкой войны 1877-1878 годов за заслуги на Кавказском фронте.

29 октября 1860 года был издан циркуляр № 5833 “О мерах к рас­пространению торговой деятельности евреев и об отмене воспрещения постоянного жительства их в торговых городах Северо-Восточного бе­рега Черного моря”. Главное управление признавало полезным “в ви­дах развития промышленности дозволить евреям-ремесленникам, кото­рые по ст. 28 и 289 п. 6 Св. Закона”, изданного в 1857 году, “могли иметь лишь временное пребывание на Кавказе и в Закавказье, причисляться к городским сословиям этого края с теми льготами по платежу податей и повинностей, которые дарованы каждой местности, по испрошении на то увольнительных свидетельств от прежних обществ и приемных при­говоров от местных городских сословий”112.

В 1862 году ашкеназам было разрешено поселение в пределах Терской области. Они наделялись всеми правами и преимуществами жителей области. Затем вновь происходит ужесточение режима и со­здаются особые правила для евреев “в отношении прав их на избра­ние места жительства в пределах Империи”. Этими правилами, из­ложенными в Уставе о паспортах, определялись с одной стороны, те местности, где евреям разрешалось иметь постоянное место житель­ства, то есть “общая черта оседлости” евреев, с другой — те катего­рии еврейского населения, которым разрешалось иметь постоянное или временное место жительства за пределами упомянутой “черты оседлости”113.

Правительственным распоряжением (№64 от 1865 года) евреям-ре — месленникам разрешалось проживать по узаконенным паспортам и би­летам повсеместно вне черты, для постоянной оседлости, “дозволялось” вступать и в гильдию114.

С марта 1866 года по октябрь 1870 года велась переписка с директо­ром Финансового департамента Главного Управления Наместника Кав­казского о разрешении евреям приписываться к городу Владикавказу.

Начальник Терской области в своем обращении к начальнику Глав­ного Управления Наместника Кавказа просил принять во внимание, что некоторые из временнопроживающих во Владикавказе евреев “… име­ют уже здесь свою оседлость, своими торговыми оборотами немало со­действуют благосостоянию города, могут иметь благотворное влияние на развитие промышленности среди городского населения”. Он хода­тайствовал о разрешении временно приписывать этих евреев к городу и уровнять их в правах с двадцати двумя еврейскими семьями, которые уже были гражданами Владикавказа115.

Временнопроживающие в городе евреи обращались к Командую­щему войсками Терской области господину генерал-лейтенанту князю Святополку-Мирскому со следующим ходатайством: “Общество наше состоит из жителей, поселившихся в крепости Владикавказ большей частью в 1830-1831 годах, а некоторые прибыли не позднее 1844 года и с разрешения местного и Главного здесь начальства обзавелись дома­ми, засвидетельствованные и утвержденные командующими войсками и комендантами. Ныне согласно Высочайше изданного общего закона для всех евреев, Владикавказский городовой суд через местную поли­цию требует, чтобы мы собственные дома наши, приобретенные долги­ми тяжкими трудами до 20 лет тому назад, продали бы и оседлой жизни не имели бы”. Они просили оставить за ними право на владение недви­жимостью, объясняя свою “полезность” городу тем, что их ремеслен­ная и торговая деятельность приспособлены к местному военному по — селению116.

Содержащиеся в этом ходатайстве факты подтверждаются и други­ми источниками. Согласно “Именному списку евреям, проживающим в городе Владикавказе с отметкой кто из них имеет собственные дома и кто проживает на квартире”, составленному в ноябре 1860 года, среди них были лица, поселившиеся во Владикавказской крепости в 1840-1850 годах. Они выкупали дома у военных или строили свои. Например, ку­пец третьей гильдии из Полтавской губернии Хаким Сахаров обосно­вался в крепости в 1843 году в доме, купленном у военных. Витебский мещанин Мейер Сахаров жил в крепости с 1844 года и построил соб­ственный дом с разрешения начальника войск Терской области гене — рал-майора Зотова. Соломон Анцышевич, мещанин из Витебской гу­бернии, жил в крепости с 1843 года, имел собственный дом. Тифлис­ский гражданин Арон Кринский стал жителем крепости в 1846 году, где также приобрел собственный дом. Большинство указанных в списке евреев появилось во Владикавказе в 1850-х годах из Могилевской, Пол­тавской, Минской, Киевской, Волынской губерний, но не имели соб­ственных домов. В 1852 году в порядке исключения 26 еврейских семей получили разрешение на жительство во Владикавказе117. В 1860-70-х го­дах многие евреи ходатайствовали о причислении их к городским сосло­виям. Сохранился список лиц, изъявивших желание причислиться к ме­щанскому сословию Владикавказа, составленный в октябре 1866 года. Среди них торговец Авраам Прилуцкий из Тифлисской губернии, шапоч­ник Иосиф Реймеров из Херсона, стекольщик Улия Гельнштейн из Пол­тавы, портной Семен Лейбович из Феодосии, торговец Мойша Жеребке — вич из Подольской губернии, торговцы братья Давыдовы, портной Мов — ша Соловьев, ювелир Янкель Генкен из Могилевской губернии, шапоч­ник Абрам Сальман из Тифлиса и другие. Все они имели семьи118. В 1866 году часть евреев была причислена к купцам второй гильдии119. В 1867 году к городу было причислено еще 22 еврейские семьи120.

В начале XX века в городе наблюдалась новая миграционная волна еврейского населения, в которой следует выделить два потока: “арис­тократический”, представленный российскими учителями, врачами, фар­мацевтами, инженерами, и “буржуазный”, представленный крупными торговцами и ростовщиками. Численность еврейского населения неук­лонно увеличивалась: если в 1899 году их было 764 человека, в 1905 году — 993 человека, то в 1914году — 1154 человека121.

Первые персы и азербайджанцы появились во Владикавказской кре­пости в качестве торговцев. Азербайджанцы (или “русско-подданные персы”) стали поселяться в крепости в 1850-х годах “разновременно”. Они занимались торговлей, многие обзаводились собственностью и ста­новились горожанами. Другие торговцы периодически покидали город и жили на родине. Они не привозили свои семьи, даже если имели во Владикавказе собственность. Это были выходцы из Закавказья — Елиза — ветпольской, Бакинской, Тифлисской и Эриванской губерний (из На­горного Карабаха и внутренних районов).

С 1870-х годов стало развиваться отходничество среди “персидско — подданных”, которые прибывали во Владикавказ целыми группами. Только с января по июнь 1898 года в город прибыло 500 человек (среди них не было женщин и детей). В консульских книгах они значились как чернорабочие, башмачники, хлебники, банщики, мелкие торговцы. Все они были родом из Тавриза и его окрестностей. Дешевизна на рабочие руки, отсутствие рабочих мест и малоземелье были причиной отхода из Тавриза. Земель в стране было немало, но невозделанных, потому то обедневшее население не в состоянии было не только возводить новые ирригационные сооружения, но и поддерживать старые. Правительство не оказывало никакой помощи, засуха губила посевы, поэтому из года в год увеличивалась площадь невозделанных земель и численность без­работных, направляющихся на заработки в Россию, в частности на Кав­каз. Инфляция приводила к падению курса “грана” (персидская монет­ная единица). В 1894 году 3 грана соответствовали одному рублю, а в 1898 году — 5 рублям. Работа в России была прибыльной: заработав сто рублей, персидский рабочий по возвращении менял их на 500 гран (за эти деньги можно было приобрести небольшой дом с земельным участ­ком)122.

Кроме бедняков на заработки прибывали разорившиеся представи­тели персидской знати, которые стеснялись у себя на родине зарабаты­вать на жизнь физическим трудом и отправлялись в поисках работы на чужбину. •

Современники отмечали и такую категорию прибывших из Пер­сии как любители азартных игр и других развлечений, имевшие про­блемы с законом. Нарушение шариатских норм в стране строго пре­следовалось духовенством. Виновные попадали под суд светских вла­стей и несли строгое наказание — от продолжительного заключения до смертной казни.

По данным Владикавказского городского полицейского управления в марте 1900 года азербайджанцев (“русско-подданных персов”) насчи­тывалось 60 семей, а персов из Тавриза — до одной тысячи человек123. Сохранился “Список всех шиитов, имеющих здесь (во Владикавказе — З. К.) оседлость или известное занятие, не лишенных по суду прав и име­ющих по закону право голоса (1901 год)”. В этом документе перечисле­ны русско-подданные персы, а не все шииты. Среди них — торговцы А. Гаджиев, С. Захарбеков, Р. Ахмедов, Г. Асанов, К. Алескеров, Даргахов, владельцы кирпичных заводов М. Рахимов, М. Исмайлов, И. Ибраги­мов, Алиев, Фараджев, члены мечетского прихода братья Бабабековы, Алиев, Касимов, Дадашев, Абдипов, Багиров, Кулубеков, Ибрагимов, Гусейнов, Зейналов, Гаджиев, Ахмедов, Рахимов, Зохрабеков, Гамидов, Абдулов, Кафаров, Ризаев, Кязинов, Назыров, Фейзулаев, Гасанов124.

По материалам Терского областного правления в 1899 году азербай­джанцев было 50 семей и “столько же несемейных”125.

В 1903 году азербайджанцев было 800 человек, персов — две тысячи человек, вместе с сезонными рабочими 126.

Многочисленной этнической группой Владикавказа были поляки. Как известно, во второй половине XVIII века произошло три раздела Польши, в результате которых к России отошли значительные террито­рии, населенные поляками, белорусами/украинцами, литовцами и дру­гими. Вначале они селились в близлежащих к исторической родине го­родах и селах, а затем перемещались на восток и юг.

В начале 30-х годов XIX века во Владикавказе служила большая группа поляков-офицеров Черниговского пехотного полка и Литовско­го пионерского батальона, осужденных к ссылке на Кавказ127. Среди них было немало членов польских обществ, примыкавших к декабристам. Известно, что в 1852 году во Владикавказской крепости проживало 154 католика (очевидно, речь идет о поляках)128. После подавления царским правительством польского восстания в 1863 году часть восставших по­ляков была выселена в Сибирь, другая — на Кавказ. Некоторые из них были приписаны к Владикавказу, где в 1876 году насчитывалось уже 1153 человека римско-католического исповедания129. В 1867 году в мес­тные войска прибыли рекруты-поляки130.

Численность поляков в городе увеличивалась в ходе общей колони­зации края за счет переселенцев из Варшавской и других Привислинс — ких губерний, из Прибалтийских земель, российских губерний, в ос­новном Воронежской. В 1882 году их было 1021 человек, в 1899 году — 1037 человек, к 1914 году — 1879 человек131. Приток поляков усилился в годы первой мировой войны. Во Владикавказе появилась масса бежен — цев-поляков, заботу о которых взял на себя Комитет Владикавказского польского общества. К этому времени в городе сложилось компактное поселение поляков в районе от улицы Московской (современная Киро­ва) до улицы Госпитальной (современная Титова), а центр общины — “польский квартал” располагался по улице Евдокимовской (современ­ная улица Горького)132.

Значительное место в этнической структуре Владикавказа занима­ли немцы. Их предки появились в России в разное время и из разных областей Германии. Уже в XII веке немецкие поселения были в Прибал­тике, в Москве. Приток переселенцев усилился при Петре I, в частности в Петербург. Основная масса немецких эмигрантов появилась в России во второй половине XVIII — первой половине XIX веков. Это были кре­стьяне, селившиеся колониями в сельских местностях. Правительство Екатерины II в 1762-1763 годах издало Манифесты, призывавшие крес­тьян переселяться в Россию, обещая им льготы и благополучие на но­вых землях. В Манифесте от 22 июля 1763 года было указано: “Коль скоро прибудут иностранцы в Резиденцию нашу…, то имеют объявить решительное свое намерение, в чем их желание состоит, записаться ли в купечество или в цехи, и быть мещанином, и в котором городе, или поселиться колониями и местечками на свободных и выгодных землях для хлебопашества и других многих выгодностей…”133.

В 1764-1774 годах возникли поселения на Волге, в Санкт-Петербур — гской губернии, на Украине, а после присоединения Крыма к России — и в Крыму. В начале XIX века немецкие колонии появились в Грузии и Азербайджане. Среди колонистов преобладали выходцы из Вюртенберга, Баварии, Тюрингии, Верхней Саксонии134.

Причины переселения этих колонистов были различны, но главная из них — аграрное перенаселение Германии. Переселения проходили на добровольной основе, с образованием привилегированных немецких деревень. Колонисты жили в России почти в полной изоляции от рус­ского крестьянства. Позднее они стали селиться небольшими компакт­ными группами чересполосно с другими этносами или дисперсно в го­родах. В связи с тем, что царское правительство выделило колонистам наделы на основе права единонаследия, а немецкие семьи были много­детны, стали возникать дочерние колонии-выселки в Киевской и Харь­ковской губерниях, в Поволжье, на Северном Кавказе. Колонисты нео­днократно обращались в кавказскую администрацию и имперские уч­реждения с просьбой об отведении им земли для образования сельско­хозяйственных колоний. В Терской области проходила интенсивная ко­лонизация. Первым немецким поселением стала Владикавказская не­мецкая колония.

В 1860 году во Владикавказ прибыли поверенные от 50 немецких семейств из Саратовской губернии. Граф Евдокимов хотел предложить им земли на левом берегу Камбилеевки, но князь Барятинский решил поселить их в черте города, наделив 7 тысячами десятин городской земли135.

Первоначально предполагалось поселить тридцать семей на правом берегу Терека, а двадцать семей — на левом. Но учитывая малочислен­ность переселенцев и возможные препятствия при общении через реку, берега которой соединялись не всегда надежным временным мостом, было решено поселить всех немцев на правом берегу. В рапорте помощ­ника по управлению Терской области Н. Н. Евдокимову указывалась еще одна причина принятия такого решения. Для немецких поселенцев пред­полагалось строительство церкви и училища, поэтому более логичным было устройство единого поселения. Уже к концу 1861 года из Саратов­ской губернии прибыли 34 немецких семейства. Стали съезжаться во Владикавказ немцы из Нальчика, Моздока, Пятигорска136.

Таким образом, в 1861 году в километре от Владикавказа, на его северной окраине образовалась немецкая колония. Численность ее ме­нялась от 40 до 49 семейств, а с 1865 года стала постоянной — 43 семей­ства. На выгодных условиях немцы купили у правительства землю и должны были создать образцовые хозяйства, показав “туземному” на­селению улучшенные способы земледелия.

Поэтому правительство оказало колонистам финансовую поддерж­ку: при поселении каждая семья получила безвозмездно сто рублей137.

В связи с преобразованием Владикавказской крепости в город встал вопрос о перемещении колонии в более удобное место. Было принято решение о поселении немцев в так называемый Потемкинский воен­ный пост, находившийся в нескольких верстах от Владикавказа. Это было в 1866 году, а через год, по указу Наместника, колония была преобразо­вана в селение Михайловское. Здесь обосновалось 304 человека (62 се­мьи). К 1870 году их было 74 двора138.

Второе поселение немецких колонистов появилось в 1882 году на землях помещика Муссы Кундухова. После его переселения в Турцию земли его отошли начальнику Военно-Осетинского округа генерал-май­ору Эглау. Это была “дочерняя” колония переселенцев из Кубанской и Саратовской областей — Эммаус. Еще одна колония была образована в 1887 году в пяти верстах от станции Беслан — Дзанхотов-Ларс, где посе­лились немцы из Бессарабии, Таврической губернии и Ставрополья. При селении Заманкул был хутор Скут-Кох, где насчитывалось 186 немец­ких крестьян139.

Большая часть немцев-колонистов обосновалась в Моздокском ок­руге.

Во Владикавказе немцы жили дисперсно, в 1876 году их было 251 человек, в 1882 году — 220 человек, в 1899 году -510 человек, в 1911 году — 568 человек140.

Известно, что под термином “татары” в российских источниках ча­сто имелись в виду другие тюркские и кавказские народы, поэтому ста­тистические данные по татарам следует использовать крайне осторож­но. В этнической структуре Владикавказа одно из видных мест занима­ли действительно татары.

После присоединения к России Казанского и Астраханского ханств татары, жившие в пограничных районах, как и казаки, наделялись опре­деленными правами и вольностями. Но в отличие от казаков они входи­ли не в дополнительные воинские подразделения, а в состав регулярной армии. Татары участвовали в создании первых засечных линий против кочевников на юго-восточных границах России, в строительстве и обо­роне городов-крепостей. Вместе с российскими войсками они участво­вали в Кавказской войне, а после ее окончания многие татары рассели­лись в городах Северного Кавказа — Ростове, Екатеринодаре, Ставропо­ле, Моздоке, Владикавказе141.

Владикавказская татарская община в основном сформировалась в ходе общей колонизации. Ее ядро составили переселенцы из Пензенс­кой и Казанской губерний. В 1882 году их было 320 человек (вместе с ногайцами и каракалпаками)142. По материалам Всероссийской перепи­си населения 1897 года в город Владикавказ прибыло из Пензенской губернии 676 человек, из Казанской — 108143.

Татары — отставные офицеры и немногочисленная торгово-купечес — кая элита — жили в центральной части Владикавказа, а остальные были поселены, в основном, на Владикавказской и Молоканской слободках.

Население Владикавказа формировалось не только в ходе организо­ванных правительством или стихийных массовых переселений, но и не­больших “одиночных” миграций, исходным пунктом которых были, как правило, соседние районы — Грузия, Ингушетия, Чечня, Кабарда.

Владикавказские грузины составляли крупную этническую группу. Их переселение в Осетию объясняется в основном экономическими об­стоятельствами, но довольно часто причиной становилась необходимость скрываться от кровной мести.

Миграция происходила из многих уголков Грузии, особенно из со­предельных районов. По материалам Первой Всеобщей переписи насе­ления 1897 года из Тифлисской губернии во Владикавказе обоснова­лось 3033 человека, из Кутаисской губернии — 241 человек. В Рачинс — ком уезде Кутаисской губернии недоставало пахотных земель, а в ре­зультате ряда неурожайных лет (конец 90-х годов XIX века) положение крестьян в Рачи значительно ухудшилось. Это стало причиной мигра­ционного потока в Алагир и Владикавказ.

Если в крепости грузин было немного (99 человек вместе с армяна­ми в 1852 году, в основном торговцы)144, то с преобразованием крепости в город численность грузин заметно увеличилась. В 1882 году их было 160 человек145. В середине 80-х годов XIX века во Владикавказе было 300 грузинских семей, в основном из Рачи, Хеви146. Современники ука­зывали на существование в городе “мохевской” части, где компактно проживали грузины-мохевцы147. Они появились во Владикавказе в на­чале XX века. В городе были грузинские улицы, название которых со­хранилось до сих пор. Крупные торговцы, предприниматели, владель­цы гостиниц жили в центре города, а основная масса грузинских пере­селенцев обосновалась на Владимирской и Молоканской слободках, и на Шалдоне. Грузины из Душетского уезда в начале 90-х годов примы­кали к Осетинской слободке, самовольно возводили постройки148. В 1899 году в городе было 816 грузин, в 1905 году — 1001 человек, а в 1914 году — 3806 человек149. Грузинское население Владикавказа формировалось в ходе одиночных миграций.

Кабардинцы, кумыки, чеченцы и ингуши не основали во Владикав­казе этнических групп. Основу этого горского населения составляли муж- чины-отходники, прибывавшие на сезонные работы или занимавшиеся извозным промыслом.

Исторической территорией проживания ингушей была горная поло­са восточнее реки Терек. В XVIII веке миграция ингушей ограничива­лась горными районами и была направлена с запада на восток и юго — восток150. К концу XVIII века часть осетин и ингуши освоили новое миг­рационное направление — в сторону верховий реки Камбилеевки, где заняли, в основном, поселение Ангушта. Там обосновались выходцы из Джерахского ущелья, к которым позднее присоединились галгаевцы. В двух верстах от Ангушта было основано селение Заурово со смешан­ным осетино-ингушским населением. Некоторых авторов ввело в заб­луждение внешнее созвучие двух разных поселений — Заурово и Дзауга (Дзауджикау), которые в действительности находились на отдалении более 4,5 верст друг от друга151. Это заблуждение стало основанием для ошибочного утверждения о том, что Владикавказ был основан на месте Заурова.

После основания Владикавказской крепости ингуши стали обращать­ся с просьбой о разрешении вести в ней торговлю и создать рядом свое поселение, но российская администрация отказала им в этой просьбе152.

На протяжении XVIII века и осетины, и чеченцы, и ингуши нео­днократно просили российское правительство разрешить им выселить­ся с гор на равнину и заняться земледельческим трудом. Желая устано­вить более тесные экономические и политические связи с этими наро­дами, правительство в конце XVIII века — первой трети XIX века при­ступило к поэтапному переселению горцев. Ингуши получили в пользо­вание равнинные земли, выкупленные российским правительством у кабардинских феодалов. Первыми поселениями на этих землях были Назрань и Ачалуки, примыкавшие к Северо-Восточному Кавказу, где в то время шла Кавказская война. Поэтому ингуши стремились поселить­ся на более безопасной Владикавказской равнине. Но к 40-м годам XIX века эта равнина уже была заселена осетинами и казаками. Несмотря на запреты администрации ингуши самовольно занимали земли между Тереком и Камбилеевкой. В 50-х годах XIX века все самовольно обо­сновавшиеся поселения (Базоркино, Далаково, Кантышево и другие) были переселены в Назрановский округ. На примыкавшей к Владикав­казу территории, а также в бассейне реки Камбилеевки были созданы казачьи станицы Тарская, Тарский хутор, Камбилеевские хутора, Сун­женская, Воронцово-Дашковская и другие.

По данным “Кавказского календаря” за 1852 год во Владикавказс­кой крепости ингушей не было153.

По сведениям на 1 января 1877 года в городе Владикавказе было 76 чеченцев, 73 кумыка, 41 ингуш и 6 кабардинцев154. Ингуши выкупали или арендовали садово-огородные участки на Шалдоне, а когда Шал — дон вошел в состав города, они оказались в городском пространстве. Городская управа неоднократно обращалась с просьбой к полицмейсте­ру о сносе построек, самовольно сооруженных ингушами на арендован­ных ими огородных участках155. В августе 1888 года Владикавказский полицмейстер докладывал начальнику Терской области о желании ин­гушей приобрести “земельные участки под усадьбы в черте города для оседлого жительства”, указывая при этом, что увеличение численности туземного населения привело к обострению криминогенной обстанов­ки. Полицмейстер предлагал не давать разрешение селиться в городе даже при наличии положительной характеристики от своего общества. Самовольные постройки решено было снести156.

Отмена законов, запрещавших горцам проживать в городах и иметь недвижимость, привела к резкому увеличению численности городского населения за счет горцев. В 1897 году осетин в городе стало 2916 чело­век, ингушей — 378 человек, чеченцев — 82 человека, кабардинцев — 82 человека, лезгин — 133, черкесов — 36157. Всего кавказских горцев (осе­тин, кабардинцев, лезгин, чеченцев, ингушей, черкесов, кумыков) в 1899 году было 3339 человек, а к 1914 году их стало 10740 человек158. В 1907 году был образован Назрановский округ. Госсовет и Госдума постано­вили “назначить местопребыванием управления Назрановского округа местечко Назрань”. Но в Назрани не оказалось подходящего админист­ративного здания и управление временно решено было разместить во Владикавказе, до 1 января 1917 год,59а. Шли годы, но в Назрани все еще не было построено здание для администрации, поэтому в декабре 1916 года был продлен срок временного пребывания управления Назрановс­кого округа до 1 января 1920 года160. Это обстоятельство позволило час­ти ингушей обосноваться во Владикавказе.

Сводные цифровые данные по динамике этнического состава город­ского населения, извлеченные из разных источников, дают следующую картину.

Мы признаем определенную степень неточности приведенных данных, обусловленную разнородностью источников, различными критериями в определении этнической принадлежности, совмеще­нием ее с конфессиональной (“мусульмане”, “католики”, “лютеране” и т. п.), неопределенностью понятий “иностранные подданные”, “кав­казские горцы”, “другие национальности”. Их содержание не было одинаковым в разных источниках и в разные годы. Очевидно, под “иностранными подданными” следует понимать и персов из Таври­за, а цифровые перепады отражают сезонные колебания персов-от — ходников. Источники не всегда отличали персидско-подданных от рус — ско-подданных персов (азербайджанцев), обозначая их термином “шииты”. Большая часть источников до 1897 года не упоминает гре­ков. Вероятно, часть их попадала в графу “иностранные подданные”, а принявшие российское подданство — в графу “другие национально­сти”. Стабильную динамику роста численности “кавказских горцев” давали осетины, что подтверждают и другие источники. Отсутствие в таблице сведений по осетинам за некоторые годы означает, что они включались тогда в графу “кавказские горцы”, а отсутствие сведе­ний по татарам, персам и азербайджанцам означает их учет в графе “мусульмане”. Соответственно, данные о поляках следует извлекать из графы “католики” или “лица римско-католического вероиспове­дания”, о немцах — из графы “лютеране”.

При всей условности приведенных данных они отчетливо фиксиру­ют динамику численности всех этнических групп и показывают, что пер­воначально сформировавшиеся группы в течении второй половины XIX — начала XX века пополнялись новыми мигрантами. Это относится, преж­де всего, к осетинам, русским и армянам, рост численности которых был самым высоким.

4 Заказ № 1611

Многочисленные миграционные волны способствовали формиро­ванию этнических и этнодисперсных групп, каждая из которых обрела свою нишу в структуре городского населения.

§1. История основания и развития Владикавказа. Динамика численности населения

60-70-е годы XIX века стали важным этапом в истории русско-осе — тинских отношений. Русская пограничная линия была приближена к Осе­тии, началось переселение осетин в урочище Моздок, где была основа­на крепость. Решающим фактором активизации русско-осетинских от­ношений стал Кучук-Кайнарджийский договор 1774 года, по которому Россия добилась признания подданства Кабарды. Был поставлен воп­рос о присоединении Осетии к России и начат переговорный процесс.

В ходе переговоров появилась идея основания крепости в Осетии. В “Докладе астраханского губернатора П. Н. Кречетникова Екатерине II с описанием внутреннего устройства Осетии и предложениями экономи­ческого и политического освоения края” от 24 апреля 1775 года было предложено основать укрепление с “довольными обширностями” на берегу Терека у Эльхотовских ворот. Строительство крепости губерна­тор расценивал как средство оптимизации русско-кавказских отноше­ний: “сей же город лежит в самом сердце гор, прикрывает Малую Ка­барду от Большой, и делает лучшую дорогу в Грузию, то и неоспоримо, что Малая Кабарда будет совсем в наших руках. Да и Большая в лучшее по соседству обуздание неминуемо придет, тогда ближний способ возы­меем и о Грузии помыслить, как ей быть, и от терпимых ею несносных от разных народов разорений охранить, ибо от Татартупа до Меретинс — ких границ только два дня езды”62.

Будущий город виделся Кречетникову и торговым центром Север­ного Кавказа, он предлагал: “… оной город сделать знаменитым и уст­роить надежным укреплением и тем себя утвердить, и завесть торги, коим удовольствием народ тамошний обольстить разными привозимы­ми изобилиями, чрез что они и успокоиться могут”. Он считал, что но­вый город принесет России “великую славу и пользу государственную”63.

Однако основать крепость — символ своей власти на Центральном Кавказе — российское правительство решилось только в 1783 году после заключения Георгиевского трактата. Осетинские старшины считали, что крепость должна была располагаться у входа в Дарьяльское ущелье и обеспечивать безопасность движения на дороге через Главный Кавказс­кий хребет. Позднее их поддержал кахетинский царь Ираклий II.

Реализация проекта была возложена на командующего войсками Кав­казской линии П. С. Потемкина. Дарьяльское ущелье находилось в зна­чительном отдалении от Кавказской военно-пограничной линии и рус­ских войск, что побудило командующего пересмотреть вопрос о месте возведения крепости. Он остановил свой выбор на Эльхотовском уро­чище, где и была заложена крепость, названная в честь Григория По — темкина-Таврического “Потемкинской”. Ставился вопрос о строитель­стве крепости в районе осетинского селения Дзуарикау, жители которо­го были привержены к христианству и лояльны к российской власти. К тому же в этом месте были обнаружены залежи руды64. Тогда же нача­лось строительство укреплений по реке Камбилеевке и недалеко от Моздока на правом берегу Терека. Но дорога от Моздока до Тифлиса оставалась незащищенной, поэтому осетинские старшины и Ираклий II продолжали настаивать на необходимости строительства городка у вхо­да в Дарьяльское ущелье.

Учитывая эти ходатайства, а также собственные интересы, российс­кое правительство решило построить крепость в предверии Дарьяльс — кого ущелья, что было подтверждено Указом Екатерины II. 10 марта 1784 года отряд под командованием генерала Толмачева в составе трех бата­льонов пехоты, 600 казаков и 8 орудий переправился на правый берег Терека и стал у входа в Дарьяльское ущелье, а 12 марта по распоряже­нию Толмачева было заложено укрепление, названное Владикавказом. Были соблюдены традиционные церемонии — парад войск и артилле­рийский салют, а на следующий день начались строительные работы, завершившиеся в середине апреля65. По описанию В. А. Потто, “29 ап­реля Селенгинский пехотный полк и два егерских батальона с артилле­рией, под общим начальством полковника Нагеля выступили из Моздо­ка к Григориополисскому редуту. К нему присоединились еще 70 Гре — бенских и 70 Семейных казаков, находившихся в Моздоке для содержа­ния форпостов. Казаки пошли в авангарде и держали боковые цепи, дабы оградить отряд от возможного нападения со стороны Чечни или кабар­динцев. Кругом царило однако полное спокойствие, и отряд, дойдя до осетинского селения Зауров, остановился у входа в Кавказские тесни­ны. Здесь, 6 мая 1784 года, после торжественного молебствия с водоос­вящением, при громе русских пушек заложено четвертое, последнее укрепление (первыми тремя были Григориополисское в Малой Кабар — де, Камбилеевское и Потемкинское — З. К.), названное Владикавказом, в знак нашего владычества над Кавказскими горами. Крепость сравни­тельно была большая, вооруженная 12 орудиями, и по повелению импе­ратрицы Екатерины II в ней воздвигнута первая православная церковь”.

В конце XVIII века осложнилась военно-политическая обстановка. Успехи России на Кавказе вызвали негативную реакцию Турции и Ира­на. В 1786 году Турция открыто готовилась к войне. Россия вынуждена была пойти на уступки — были снесены все четыре укрепления, а нахо­дившиеся в них воинские части были выведены на Кавказскую линию.

Но, как известно, это не помогло избежать войны, и только после ее окончания и подписания в 1791 году Ясского договора победившая Рос­сия смогла вернуться к вопросу о крепостях. В 1793 году стала восста­навливаться вся линия укреплений от Моздока до Дарьяла. Владикав­казская крепость была восстановлена у осетинского аула Дзауджикау. В 1804 году Владикавказский разрозненный гарнизон был преобразован во Владикавказский гарнизонный батальон, командир которого одно­временно являлся и комендантом крепости. По описанию современни­ков крепость имела вид четырехугольного редута с бастионами, на каж­дом из них располагалось по полевому орудию. Она была окружена рвом и земляным бруствером. Гарнизон в то время состоял из строительного отряда корпуса инженеров путей сообщения, команды артиллеристов и пехотного полка; его командир одновременно являлся и комендантом крепости. В подчинении у него был Донской казачий полк, расположен­ный за крепостью в особых казармах, обнесенных плетневым забором. Внутри крепости находились каменная церковь, деревянные казармы с обширным госпиталем и офицерскими домами. Между Тереком и кре­постью находился форштадт, разделенный на две части, в одной из ко­торых располагались казармы роты строителей и дома женатых солдат, а в другой — около 30 осетинских семей37.

В 1830-х годах крепость имела осетинские поселения на двух фор­штадтах: на южном — Ирыкау, а на западном, на левом берегу Терека — аул Тулатовых, выходцев из Кобанского ущелья, основанный в 1825 году. В 1847 году он был удален из крепости, а на его месте основана Влади­кавказская казачья станица.

В 1837 году крепость имела вид бастионной сомкнутой цитадели, вооруженной семью орудиями разного калибра и вмещала две роты гар­низона68. В 1840 году началось преобразование крепости. Был усилен ее гарнизон. Он состоял из 77-го Тенгинского, 78-го Навагинского, Вилен­ского егерского полка, 6, 7 и 8-го Кавказских линейных полков и артил­лерийской команды. Новое местонахождение крепости считалось более удачным в военно-стратегическом отношении. Впоследствие она нео­днократно подвергалась преобразованиям. К середине XIX века Влади­кавказская крепость имела довольно сложную структуру. Она включала собственно цитадель, старый и новый форштадты, штаб-квартиры во­енных команд, станицу Владикавказского казачьего полка, штаб-квар — тиру Тенгинского пехотного полка, расквартированного здесь в 1846 году69. Границы крепости были значительно расширены, она имела ка­менную стену с башнями и бойницами.

Крепость обеспечивала сообщение с Закавказьем по Военно-Гру­зинской дороге и была важнейшим звеном в системе пограничных ук­реплений Кавказской линии. К 50-м годам XIX века Владикавказская крепость претерпела значительные изменения: расширение границ, уве­личение численности населения, развитие торговли, промышленности и бытовой культуры ее обитателей. Преобразование крепости в город исследователи связывают с именем наместника А. И. Барятинского. Но впервые эта идея была выдвинута его предшественником М. С. Ворон­цовым. В августе 1852 года к нему обратился с докладной запиской на­чальник Военно-Осетинского округа комендант крепости генерал ба­рон И. А. Вревский. Он сообщал о значительном увеличении торгового оборота и указывал на его несоответствие мизерным сборам, взимае­мым с торгующих в крепости купцов. Воронцов поручил управляюще­му гражданской частью Ставропольской губернии, которой подчинялась Владикавказская крепость по гражданским делам, генералу Завадовс — кому увеличить размеры гильдейских пошлин. Но, как выяснилось, по существующим законам денежные сборы допускались только в горо­дах, а в крепости, к тому же находящейся за карантинной линией, пред­писывалась даже беспошлинная торговля. Поэтому в январе 1853 года М. С. Воронцов писал Завадовскому: “Находя полезным возвести Вла­дикавказ на степень города в видах лучшего устройства в нем обще­ственного хозяйства, я, для предварительного испрошения на это высо­чайшего соизволения, покорнейше прошу… сообщить мне соображе­ния ваши: каким бы образом полагали вы возможным учредить этот новый город в административном порядке. Какое бы вы думали дать ему внутренне управление (принять во внимание как военное положе­ние, так и безуездность его)… одним словом, прошу вас сообщить мне проект тех оснований, на коих бы вы полагали устроить Владикавказ как город… прошу вас сообщить мне сведения о величине населения, положении промышленности, оборот торговых капиталов, примерную ценность обывательских недвижимых имуществ, примерный баланс городских доходов и расходов и пр.”70. Вскоре М. С. Воронцов ушел с поста наместника, а А. И. Барятинский через несколько лет вернулся к этому вопросу. В феврале 1858 года он потребовал от ставропольского губернатора те же сведения, которые запрашивал в свое время Ворон­цов. А. И. Барятинский тоже не получил этих сведений, поэтому отпра­вил чиновника своей канцелярии Ю. Я. Рудаковского во Владикавказ с целью сбора необходимых данных. Он описал внешний вид, хозяйствен­ные занятия, дал численную, сословную, этническую характеристику населения и пр. На основе этих материалов был составлен проект пре­образования крепости в город и “Положение о городе”, включавшее 94 параграфа. Проект был представлен для обсуждения кавказской адми­нистрации. Активное участие в нем принял генерал, командующий ар­мией Левого крыла Н. Н. Евдокимов. Он решительно высказался против подчинения будущего города ставропольскому губернатору, а также пред­ложил не включать в состав города жителей Осетинского аула, пересе­лить казаков из Владикавказской станицы в Камбилеевскую и Сунжен­скую, а освободившуюся площадь причислить к городу; поселить во Владикавказе 30-40 дворов немецких колонистов, которые бы распрос­траняли свои методы сельского хозяйства.

В 1859 году после окончания Кавказской войны проект был направ­лен в Петербург. А. И. Барятинский в своем отношении Председателю Кавказского комитета писал: “По мере успехов нашего оружия в крепо­сти Владикавказ начала быстро развиваться торговля, привлекшая туда как из Закавказского края, так и из внутренних губерний России разно­го звания промышленных людей. Находя для себя выгоды свободной торговли, они стали обзаводиться в крепости оседлостью, строя там лавки, заводы и другие промышленные заведения… Чтобы изменить к лучшему положение окружающих Владикавказ покорных нам горских народов, необходимо привлечь к Владикавказскому рынку новые капи­талы, которые произведут именно это благодетельное действие, какое всегда и везде являла правильная торговля. Выгодно вознагражденный труд усилит их деятельность. Невозделанные ныне поля их обратятся в богатые нивы. Скотоводство и вообще все отрасли сельского их хозяй­ства поднимутся. Избыток произведений труда инородцев еще более убедит их в преимуществах мирной жизни…”71.

Император Александр II одобрил идею А. И. Барятинского и 31 мар­та 1860 года подписал Указ Правительствующего Сената о преобразо­вании крепости Владикавказ в город, в котором подчеркивалось: “В видах развития на Кавказе торговли и промышленности и водворения начал мирной гражданской жизни между покорными горскими племе­нами, признав полезным, согласно представлению нашего наместника Кавказского, обратить находящуюся на Военно-Грузинской дороге из России в Закавказье, впереди главного хребта Кавказских гор, крепость Владикавказ с прилегающими к ней крепостным форштадтом в город и даровав разные льготы и преимущества лицам, желающим водвориться в сем городе”72. Император утвердил Положение об управлении горо­дом Владикавказом и штат его управления, составленные наместником и рассмотренные Кавказским комитетом. Указ оговаривал право намес­тника во истечении трех лет вносить изменения и дополнения в “Поло­жение…” и штат управления. Городская администрация состояла из полиции, городового суда, архитектора, врача и стряпчего73.

К 1858 году численность жителей Владикавказа составляла 2. 642 человека (1500 мужчин и 1142 женщины). Военнослужащих в гарнизо­не насчитывалось 4 тысячи человек, жителей Осетинского аула — 890 человек, Владикавказской станицы — 947 человек74.

С образованием в 1863 году Терской области Владикавказ получил статус областного города.

Во второй половине XIX века усилилось миграционное движение из внутренних губерний России. В. О. Ключевский связывал это явле­ние с отменой крепостного права "… когда начался отлив населения из центральных черноземных губерний, где оно долго искусственно сгу­щалось и насильственно задерживалось. Отсюда население пошло раз­носторонними струями в Новороссию, на Кавказ, за Волгу и далее за Каспийское море, особенно за Урал в Сибирь, до берегов Тихого океа­на”75. Это была “народная” колонизация. Переселения носили характер бегства от государства и были следствием конфликта между крестьянс­ким миром и государственными структурами.

Во второй половине XIX века на Кавказе проводилась и государ­ственная колонизация. Наместник Кавказа князь М. Романов 26 июля 1865 года представил Александру II записку о заселении Предкавказья, в которой подчеркивалось государственное значение освоения края.

Развитие капитализма в русской деревне, углубление социальной дифференциации, рост безземелья и нищеты стали причинами актив­ного миграционного движения из внутренних губерний России. Прави­тельство расценивало эти миграционные потоки как средство предотв­ращения крестьянских волнений. В 1881 году был издан Закон о добро­вольном переселении крестьян на казенные земли — основной пересе­ленческий Закон Российской империи.

Официальная статистика фиксировала большой механический при­рост населения Владикавказа. В документах выделяются две категории переселенцев — “прибывшие на жительство” (они переселялись соглас­но правительственным указам и могли рассчитывать на получение ста­туса коренных или “иногородних имеющих оседлость”) и “все прибыв­шие” (отходники, сезонные рабочие).

В 1899 году жителей Владикавказа, не имевших оседлости в городе, насчитывалось 6428 человек, т. е. 13,1%; спустя 15 лет их удельный вес составлял уже 23,5%77.

Анализ приведенных данных показывает, что менее половины при­бывших получали официальный статус. Эти люди обзаводились хозяй­ством, были заняты на государственной службе. Остальные находили временное пристанище на заводах, в различных городских учреждени­ях, либо были сезонными рабочими.

На конец XIX — начало XX в. приходится новая волна миграций из внутренних губерний России. По свидетельству очевидцев, было “труд­но проехать хотя бы раз по Ростово-Владикавказской железной дороге, чтобы не встретить довольных молокан, с увлечением рассказывающих

о прекрасных местах в Терской области, или занятых расспросами и расчетами о заветной мечте их за последнее время — об устройстве сво­ем на Кавказе”78.

В конце 1890 года во Владикавказе было основано общество всепо — моществования переселенцам, в функции которого входили забота о вре­менном приюте переселенцев в городе, строительство для них бараков, облегчение дальнейшего пути, “приискание для них временных зара­ботков на пути следования к месту, избранному ими для водворения”79.

Миграция из российских губерний приняла такие масштабы, что к началу XX века стала создавать большие проблемы. В 1905 году Кавказ был официально закрыт как переселенческий район, но переселения про­должались, хотя и в меньших размерах.

Мы располагаем статистическими данными, показывающими чис­ленность мигрантов во Владикавказ из российских губерний.

Больше всего переселенцев прибыло во Владикавказ из Ставро­польской, Тифлисской и Саратовской губерний (свыше одной тыся­чи человек из каждой). Первые две находились в тесной территори­альной связи с Терской областью, а большая миграционная волна из Саратовской губернии связана с историей образования немецких по­селений.

В городе обосновалось немало мигрантов (от 500 до 1 тысячи) из Воронежской, Калужской, Курской, Пензенской, Харьковской, Тамбов­ской, Кубанской, Обл. Войска Донского. Большей частью это были рус­ские переселенцы, но среди них были поляки (Воронежская губерния) и татары (Пензенская губерния).

Сравнительно небольшое число мигрантов (от 100 до 500 человек) дали городу Астраханская, Виленская, Владимирская, Гродненская, Ека- теринославская, Казанская, Киевская, Ковенская, Могилевская, Москов­ская, Нижегородская, Орловская, Подольская, Полтавская, Рязанская,

Самарская, Санкт-Петербургская, Симбирская, Таврическая, Тульская, Уфимская, Херсонская, Черниговская, Варшавская, Калишская, Сувал — кская, Седлецкая, Бакинская, Дагестанская, Елизаветпольская, Кутаис­ская, Эриванские губернии. Кроме русских переселенцев из этих губер­ний пришли поляки, украинцы, немцы, евреи, грузины, армяне, азер­байджанцы.

Высокий уровень миграции привел к превышению механичес­кого прироста населения над естественным. Но в конце XIX — на­чале XX века стало очевидным увеличение естественного приро­ста.

Увеличение естественного прироста было следствием актив­ного репродуктивного поведения горожан молодого и среднего по­коления. Для них город имел особую притягательную силу как центр экономического, социального, административного и куль­турного развития. Здесь создавались промышленные предприятия, торговые заведения, банки; строились дома, развивалась городс­кая культура: появился театр, библиотеки, музеи, учебные заведе­ния. С 1852 года по 1914 год численность городского населения увеличилась более чем в 22 раза (с 3653 человек до 76983 чело­век). Конечно, официальная статистика не является адекватным отражением реальной ситуации, она не всегда располагала точны­ми сведениями о сезонных рабочих, отходниках и других. Но не­смотря на условность приведенных цифр, следует признать рост численности городского населения значительным, а его причина­ми — высокий уровень миграции и активное развитие экономики, социальной и культурной жизни.

Россия исторически сложилась как цивилизационно неоднородный кон­гломерат народов, как многонациональное государство с этнокультурной сим — биотичностью. Геополитическое расположение России между Западом и Востоком — двумя мощными центрами цивилизационного влияния — обус­ловило своеобразие ее общественного и культурного развития. Дихотомия “Запад-Восток”, взаимодействие этих качественно различных социокультур­ных систем привели к складыванию в России своеобразной евразийской цивилизации.

Полиэтничность государства была в значительной степени следствием колонизации — массовых миграций, ставших для России “явлениями внут­реннего быта”1. В. О. Ключевский считал колонизацию основным фактом русской истории, который “неминуемо отзовется на общем положении дел немаловажными последствиями”2. Действительно, заселение русскими Во­сточно-Европейской равнины, а затем Северного Кавказа, Сибири и других регионов имело важное значение в хозяйственном освоении огромной тер­ритории, в расширении и упрочении государственных границ, в формирова­нии полиэтничных регионов, русскоязычных анклавов на национальных окраинах.

Если русская культура в значительной степени является результатом вза­имодействия Запада и Востока, то еще более рельефно эта симбиотичность проявлялась на “стыках” русской и других этнокультурных систем, входив­ших в состав российского общества. В этноконтактных регионах создавался своеобразный социокультурный ландшафт. В максимальной степени это яв­ление было присуще городам, игравшим роль основных узлов этнокультур­ных контактов.

Северный Кавказ был миграционным ареалом не только для русского населения, но и для представителей ряда европейских, закавказских и ближ­невосточных этносов. Основная масса мигрантов осваивала городское про­странство региона, в котором значительное место занимал город Владикав-

каз — этноконтактная зона с активным взаимодействием и взаимовлиянием различных культурных традиций.

Этот город представляется интересным объектом исследования, свое­образной лабораторией по изучению исторического опыта межэтнического общения. Полиэтничность была основной структурообразующей характе­ристикой Владикавказа. История города насыщена миграционными собы­тиями, которые привели к формированию в нем диаспорных и этнических групп. Культура Владикавказа представляла сложнейший синтез культурных систем, носителями которых были разные этнические, конфессиональные и социальные группы горожан.

Современники отмечали, что “во Владикавказе Россия стоит лицом к лицу с Азией, и потому здесь царствует оригинальная смесь азиатского с русским”3. Адаптационные процессы, установление и развитие межэтничес­ких отношений образовали своеобразное этнокультурное пространство. Вза­имодействие различных этнических групп, толерантность, общая открытость к экономическим, бытовым и культурным контактам создавали атмосферу этнопсихологического комфорта и во многом определили особенности вла­дикавказского менталитета.

Диаспорные группы представляют интерес как с точки зрения истори­ческих условий их образования и дальнейшего развития, так и в качестве своеобразных моделей этнических процессов, возможных между контакти­рующими народами. В последние десятилетия феномен диаспоры приобре­тает все большую актуальность, так как она часто оказывается в центре меж­этнических конфликтов и противоречий. Диаспора дает уникальный опыт трансграничных контактов, который должен стать предметом изучения и ос­мысления.

Полиэтничность города обусловила его поликонфессиональность, на­личие в нем представителей едва ли не всех известных миру конфессий. Сегодня в России происходит беспрецедентная трансформация обще­ственного сознания: увеличивается число верующих, строятся новые и восстанавливаются старые храмы, усиливается роль религиозного фак­тора в государственной жизни. Уникальность этого процесса, отсутствие. аналогов в мировой истории ставят много вопросов перед современной гуманитарной наукой. Среди них — роль религии в городской культуре, ее воздействие на межэтнические отношения, а также прогнозирование хода дальнейшего развития религиозности в этноконтактных регионах. В этой связи усиливается актуальность обращения к опыту межконфессиональ — ного общения. Владикавказские религиозные общины — христианские (православные, католические, протестантские), мусульманские (суннит­ская и шиитская), иудейская, многочисленные сектантские группы в сво­ем большинстве были этноконфессиональными общностями, сохраняв­шими свою этнокультурную самобытность, но сумевшими за время со-

вместного проживания выработать формы толерантного сосуществова­ния. Владикавказ сохраняет свою полиэтничность и поликонфессиональ — ность. Сегодня национальные общины города переживают рост этничес­кого самосознания, что проявляется в оживлении традиционно-обрядо — вой жизни, в стремлении сохранить язык, в повышении интереса к своей истории и культуре.

Предметом исследования является городская культура как целостная система, в которой синтезированы этнические традиции и новые урбанизи­рованные формы. Системообразующими факторами были капиталистичес­кое развитие, урбанизационные процессы и межэтническое взаимодействие, приведшие к трансформации традиционной культуры горожан и появлению паллиативных форм, сочетавших уходящие и зарождавшиеся городские тра­диции.

Отличительной особенностью этой системы были богатая этническая специфика, обусловленная полиэтничностью и поликонфессиональностью горожан, и высокий уровень развития владикавказского культурного комп­лекса, способного к восприятию и потреблению европейской городской куль­туры, транслируемой из российских столичных центров. Еще одной особен­ностью городской культуры было наличие в ней сословно-социальных вари­антов.

В качестве компонентов городской культуры выделяются хозяйство, ма­териальная культура, общественно-культурная среда и досуг горожан, кон­фессиональное состояние и праздничная жизнь. Выбор этих сфер городс­кой жизнедеятельности обусловлен их тесной взаимосвязью, а также нали­чием в каждой из них традиционного слоя и последующих напластований. Каждый из перечисленных компонентов может быть самостоятельным объек­том изучения, но в данном случае эти сферы городской жизни интересуют нас как составляющие единой системы.

Предметом исследования являются также диаспорные, этнические, эт — нодисперсные и этноконфессиональные группы. Под диаспорой понимает­ся часть этноса, проживавшая вне своей исторической родины или террито­рии обитания этнического массива, сохранявшая этническое самосознание, культурную самобытность и сформировавшая в ходе адаптации к принима­ющему обществу совокупность конфессиональных, благотворительных, куль — турно-просветительских и образовательных учреждений.

Хронологические рамки настоящего исследования охватывают период от основания Владикавказской крепости до Октябрьской революции (1784- 1917 гг.). Этот временной срез включает присоединение Осетии к России, вовлечение местной экономики в российский хозяйственный комплекс, зна­чительное усложнение этнической и социальной структуры населения.

Внутренней гранью в данном исследовании являются буржуазные ре­формы 60-70-х годов XIX века, определившие периодизацию общеистори­ческого развития России, а для Владикавказа ставшие временем развития городской культуры.

Городская культура — явление многоплановое, для ее изучения необхо­димо синтезировать исследовательские подходы, сложившиеся в отечествен­ной науке на базе историко-этнографического и историко-культурного ис­следования. Такие попытки усматриваются в появлении в историографии российской культуры следующих объектов исследования: 1. общественный быт как система социальных взаимоотношений, включающая в себя обы­чаи, культурные, этические и моральные традиции и новации, обществен­ную активность людей и др; 2. “общественно-культурная среда” как система взаимодействия культурных традиций и новаций, развитию которых способ­ствует образование, деятельность культурно-просветительских учреждений, книги, периодика и система их функционирования4.

В монографии применяется системный метод исследования городской культуры, ее членение на отдельные компоненты, имеющие тесную взаимо­связь. Определение механизма этого взаимодействия возможно применени­ем структурно-функционального метода, предполагающего изучение их ме­ста и роли в городской культуре. В процессе выявления трансформации тра­диционной культуры и появления паллиативных и новых форм проведен историко-сравнительный анализ.

В исследовании межэтнического взаимодействия сложились свои тра­диции. Как правило, анализу подвергаются экономические, социальные, политико-правовые, идеологические и другие аспекты межнациональных — связей, рассматривающиеся в отдельности или во взаимодействии. Такой методологический подход вполне оправдан. Но тенденции гуманизации со­временной науки дают возможность и иных подходов. Один из них — всесто­ронний анализ материальных и социальных форм повседневной жизни че­ловека.

В отечественной науке человек долгое время был отчужден от различ­ных сфер проявления национального — от экономики до культуры. Этничес­кая обезличенность и унификация, порожденные тоталитарным режимом, не допускали иной постановки проблемы. Современная наука позволяет приблизиться к пониманию прошлого непосредственно через его субъекта и носителя — человека. В последние годы все больше утверждается взгляд на историю как на повседневную жизнь человека в ее историческом развитии, проявлении постоянных, отличительных, неизменных свойств и качеств в соответствии с географическими и временными условиями, рождением и закреплением новых форм жилья, питания, перемещения, работы, досуга3.

Методологией, адекватной поставленным задачам, представляется по­нятие об этнических структурах повседневности — специфических для каж­дого народа, привычных, повторяющихся в общественно-культурном опыте людей фактах и явлениях. Именно этот уровень обыденности формирует основы национальной самобытности. Этнические структуры повседневно­сти характеризуют не только культуру жизнеобеспечения, но и многообраз­ные явления духовной жизни. Каждая этническая группа имеет определен­ный набор структур повседневности. При исследовании городской жизни, включающей материально-предметные, соционормативные, эстетические, ритуально-культовые аспекты, а также многообразные связи и взаимоотно­шения людей, следует исходить из положения, что структуры повседневнос­ти не всегда связаны с многовековыми рациональными традициями. Они историчны и изменчивы, проявляются в различных формах в зависимости от социальных, экономических, культурных и других факторов. Активнее всего эти факторы действуют в городах.

Этноурбанистика как самостоятельное научное направление находится в стадии формирования. Город долгое время не попадал в предметную об­ласть этнографии.

Необходимость этнологического исследования города была при­знана российскими учеными еще в середине XIX века. Сотрудники отдела Этнографии Русского Географического общества неоднократ­но разрабатывали программы по изучению города, предпринимали попытки описания бытовой культуры горожан, в основном городских верхов6. Но их усилия не привели к научным результатам. Этнологи рассматривали город как безэтничную структуру, элемент цивилиза­ции, разрушавший традиционную культуру этноса, основу которой оп­ределял огромный массив сельского населения. Интересы этнологов долгое время замыкались в пределах сельской культуры, а ее архаич­ные формы были главным предметом исследования. К 1950-1960-ым годам обозначился интерес ученых к динамическим процессам этно­культурного развития, начался новый этап в изучении города, в ос­новном, современного. Это значительно расширило предметную зону этнографической науки, которая обратила пристальное внимание на не изучавшиеся прежде слои населения. Историографическая ситуа­ция определялась утвердившимся к этому времени в советской этног­рафии принципом: носителем традиционной культуры считалось кре­стьянство, а ее городского варианта — рабочий класс. Наряду с теоре­тическими работами, обосновывавшими актуальность этнографичес­кого изучения города, появились исследования, посвященные быту ра­бочих, этнокультурным проблемам, связанным с развитием городско­го образа жизни, его влиянием на бытовую культуру, другим урбани — зационным процессам современности7.

Было выработано определение понятия “город” в целях этнографичес­кого изучения: “Город — это местный экономический и культурный центр, относительно крупное поселение, с более сложным, чем у сельских поселе­ний, социальным и этническим составом жителей, большинство которых занято в производстве для обмена и в обмене, что порождает совокупность особенностей домашнего и общественного быта, отличающих городской образ жизни”8.

Важным аспектом этнографических исследований было выделение со — циально-бытовых групп горожан на основании ряда признаков, связанных с историей формирования населения и его социальной характеристикой, осо­бенностями производственного быта, материальными условиями жизни, отношением к общественной деятельности отдельных групп горожан, спо­собами проведения досуга, особенностями праздничных традиций, соблю­даемых обрядов9.

Интересным направлением этноурбанистики является изучение особен­ностей формирования городского населения — процесса адаптации диаспор — ных групп в условиях города, взаимодействие их между собой и коренным населением в полиэтничной среде. Это позволяет выявить моменты эволю­ции бытовой культуры, понять механизм складывания общих и сохранения групповых особенностей, сохранения и трансформации народных традиций10.

В основном этнографические исследования проводились по современ­ным городам. Культура городов нового времени не особенно привлекала оте­чественных урбанистов. Только в последние десятилетия появилось несколь­ко монографических исследований по “старым городам” — Петербургу, Тби­лиси11.

В исторической урбанистике сложились свои традиции. Она начиналась с историко-правового аспекта изучения города, которым занимались И. И. Дитятин, А. Г. Михайловский, Г. И. Шрейдер, С. В. Бахрушин12. Затем стал популярным новый жанр — статистико-экономические исследования, прово­дившиеся до 1920 — 1930 годов. В них освещался производственный быт, а также некоторые стороны жизнеобеспечивающей культуры рабочих13.

К этому же времени относится появление ряда исследований по куль­туре города. В работах первых отечественных урбанистов И. М. Гревса, Н. П. Анциферова, Н. К. Пиксанова выработана концепция изучения го­рода как социокультурного явления, как центра культурных ценностей; выявлялась роль города в общероссийском культурном процессе14. Но, к сожалению, это направление не получило дальнейшего развития. Николай Анциферов призывал изучать город "… хорошо организован­ным коллективом разных специалистов, объединенных в градоведчес — кий институт”, но сетовал на отсутствие единомышленников и учени­ков15. Тогда же появился взгляд на город как на “отображение обще­ственной структуры”, который сыграл серьезную роль в его дальней­шем изучении.

Важным фактором выдвижения городоведческих сюжетов в число акту­альных была роль городов в процессе развития феодальных, а затем капита­листических отношений — стержневых проблем советской исторической науки. Появилась традиция выделять феодальные, познефеодальные, доре­форменные и капиталистические города. Основные интересы отечествен­ных исследователей были связаны с социально-экономическими и демогра­фическими процессами. Изучалась социальная структура русских познефе — одальных и пореформенных городов, социальная мобильность горожан, мещанство как основная часть населения16. Появились работы о порефор­менных городах, был выработан тезис о необходимости изучения города в неразрывной связи с селом, о взаимодействии города и деревни в социаль­но-экономическом строе России17. Особое место в историографии заняли исследования городского самоуправления в XIX веке18.

Серьезным вкладом в развитие отечественной урбанистики стал выпуск серии сборников “Русский город”, где публиковались исследования и мате­риалы по различным проблемам истории русского города19.

В последние десятилетия появились исследования различных аспектов жизни города, в том числе и культуры, в которых ставятся проблемы обще — ственно-культурной жизни современных городов, а также особенности го­родской жизнедеятельности на разных этапах общественного развития и в разных историко-культурных регионах. Следует отметить коллективный труд “Очерки русской культуры XIX века”, в первом томе которого рассматрива­ются проблемы общественно-культурной среды, выявляется роль городов в общественно-культурной жизни России, ставится проблема городской куль­туры как целостной системы в структуре общественной жизни20*В работах JLB. Кошман рассматривается социокультурное состояние и развитие рус­ского города в XIX веке. Автор исходит из понимания культуры города как сосредоточения развивающихся новационных процессов и традиционного уклада жизни, но главное внимание уделяет выявлению именно новаций в общественно-культурной жизни, городу как фактору модернизации обще­ства21.

В монографии А. И. Куприянова “Русский город в первой половине XIX века: общественный быт и культура горожан Западной Сибири” также рас­сматриваются институты современной (профессиональной) культуры — шко­лы, библиотеки, театрально-концертная жизнь, благотворительная и филан­тропическая деятельность. Даже в такой “традиционной” сфере как празд­ничная культура автор прослеживает только новационные процессы22.

Анализ историографической ситуации, сложившейся в отечественной истории и этнологии, позволяет сделать следующие выводы:

1) этноурбанистика как самостоятельное научное направление находит­ся в стадии формирования;

2) существующий принцип “разделения труда” между историками и эт­нографами в изучении городской культуры представляется малоперспектив­ным;

3) полноценное исследование городской общественно-культурной сре­ды возможно только путем междисциплинарного, историко-этнографичес — кого подхода.

Региональная урбанистика пережила в своем развитии основные тен­денции, характерные для отечественной науки в целом. Этнографическому исследованию города Северного Кавказа пока не подвергались. Вопросы, связанные с городской культурой, в той или иной мере освещались в истори­ческих исследованиях23.

Историография Владикавказа включает небольшой круг работ по эко­номическим, социально-политическим и историко-краеведческим пробле­мам.

Основу дореволюционной историографиии составляют исследования, в которых описывается история основания Владикавказской крепости. В. Ф. Миллер, ссылаясь на археологические материалы, указывал, что Владикав­каз построен в местности, где некогда находился ясский (осетинский) город Дедяков (Тетяков), разрушенный в 1227 году24. П. Г. Бутков, В. А. Потто, К. А. Ка­менский связывают появление крепости с установлением русско-кавказских отношений и обстоятельно описывают историю ее строительства, реконст­рукции и развития25. В статьях К. А. Каменского, (выступавшего в местной прессе под псевдонимами “Кара-ага”, “Бывалый”, “Старый солдат”) описы­вается история основания крепости, предлагается авторская этимология на­званий осетинского поселения, рассматривается столкновение русских час­тей с шейхом Мансуром, после которого на несколько лет была прервана жизнедеятельность крепости. Каменский обращает внимание на полиэтнич — ность населения крепости, указывая среди ее жителей осетин, армян, гру­зин, “русскую ремесленную массу”, терских казаков и караногайцев. Автор приводит сведения о земельных наделах горожан, о доходах и расходах го­рода, о фабриках, заводах, торговых заведениях и ставит вопрос о необходи­мости основания во Владикавказе высшего учебного заведения. П. Ницик и А. Г. Ардасенов в юбилейных очерках, посвященных 100-летию Владикав­каза, рассматривают историю крепости, ее преобразование в город, отмеча­ют быстрые темпы экономического и социально-культурного развития, ис­следуют демографические процессы, прежде всего, рост численности насе­ления26. П. Ницик писал о русско-кавказских отношениях, обосновывал важ­ное стратегическое значение Владикавказской крепости, перечисляя воен­ные укрепления, войсковые соединения. Автор приводит сведения об эконо­мической и общественной жизни крепости, о строительстве в ней церквей. Формирование городского населения в ходе миграционного движения на Кавказ из внутренних губерний России исследовал А. Долгушин. Он зафик­сировал миграционные волны русских, казаков и немцев-колонистов27.

Вопросы, связанные с экономическим развитием города, были затрону­ты в той или иной степени почти всеми указанными авторами, но самый обстоятельный очерк составлен экономистом Юдиным. Он описал все объек­ты промышленного производства, существовавшие к 1870 году. Анализ дея­тельности отдельных предприятий, в частности винокуренного завода Кур­ганова, привел автора к выводу о позитивном влиянии городской промыш­ленности на развитие экономики и улучшение условий жизни окрестного сельского населения, у которого появилась заинтересованность в увеличе­нии посевов, в развитии пчеловодства28. Позднее этот тезис стал объектом жесткой критики со стороны советских историков.

В дореволюционной историографии города следует выделить работу Д. В. Раковича “Прошлое Владикавказа”. Историю основания крепости он рас­сматривает в контексте русско-кавказских отношений, отмечая влияние Кав­казской войны на жизнь крепости. Он описывает формирование Владикав­казского гарнизонного батальона и крепостные укрепления29. В “Очерках Кавказа” Е. Маркова содержатся сведения о хозяйственных занятиях горо­жан, о наличии ремесленных кварталов30.

Советские историки считали город частью общества, поэтому связан­ные с ним вопросы рассматривали в тесной связи с основными тенденция­ми социально-экономического и политического развития края в целом. Ос­нование Владикавказа было следствием установления русско-кавказских отношений, что определяет необходимость изучения градообразования в широком контексте этой проблемы. Известно, что вопрос о присоединении Осетии к России был дискуссионным, подвергалась сомнению доброволь­ность характера этого процесса. В последние годы в связи с обострением межнациональных отношений эту тему стали поднимать исследователи, втя­нутые в межэтнические конфликты, с целью поиска “исторической прав­ды”. Противостоять потоку околонаучной экстремистской литературы мо­жет только академическая наука, фундаментальные исторические исследо­вания. Известным кавказоведом М. М. Блиевым создана концепция и перио­дизация русско-осетинских отношений. Он разделил длительный процесс присоединения к России на два основных периода и пришел к выводу, что военными конфликтами был осложнен период установления российской администрации, наступивший после действительно добровольного акта при­соединения. Тем самым М. М. Блиев объяснил противоречие между тезисом о добровольном характере присоединения Северного Кавказа к России и фактами военного противостояния, аргументированно обосновал идею бе — зальтернативности российской ориентации. В его монографиях рассматри­вается установление русско-осетинских отношений, переговорный процесс, в ходе которого появилась идея основания крепости — будущего города, а также его роль в социально-экономическом и культурном развитии края31.

Монографических исследований, специально посвященных старому Владикавказу, пока нет. Историография города включает только историчес­кие очерки, научно-популярные издания и ряд статей.

Первый исторический очерк был издан в 1947 году. Его автором был известный ученый Л. П. Семенов, описавший историю основания и пере­стройки крепости, ее преобразование в город, развитие Владикавказа в по­реформенное время. Основу этого очерка составили хранящиеся в ЦГА РСО — А (Фонд Семенова, 781) его рукописи “История Владикавказской крепости до 60 годов XIX века” и “Краткий очерк истории города Орджоникидзе от его возникновения до 1900 года”32.

Б. В. Скитский рассматривал раннюю историю Владикавказа, привлекая сведения археологов. Он считал, что на месте Владикавказа находилась упо­минаемая Ал-Масуди аланская крепость, а в XIII веке — многолюдный ясс­кий город Дедяков…33

Одним из первых историков города был Д. Смычников — автор ряда ста­тей по историко-краеведческим вопросам. Особый интерес представляет его работа “Наш город времен Пушкина”. Главным источником стал “Генераль­ный план крепости Владикавказской с показанием во оной и вне оной казен­ного строения и форштадтов” — ценный письменно-графический памятник, составленный в 1827 году и позволивший осветить ряд вопросов по ранней истории города. Сопоставляя этот план с “Путевыми записками” А. С. Пуш­кина, Д. Смычников “привязал” указанные поэтом эпизоды к конкретным местам и улицам крепости, а также дал описание цитадели, бастионов, улиц и строений34.

В 1957 году был издан краткий исторический очерк “Город Орджони­кидзе”, в который вошла указанная работа Л. П. Семенова и история Влади­кавказа советского времени, написанная А. А. Тедтоевым. В этой работе Л. П. Семенов внес некоторые уточнения по поводу перестройки крепости35. В 1972 году очерк был еіце раз переиздан, но уже в соавторстве с известным историком-краеведом Г. И. Кусовым, который дополнил его материалами по культуре города36.

Весомый вклад в изучение города внесла В. И. Ларина, в работах которой рассматривается история города, его экономическое развитие в период капитализма, роль Владикавказа в установлении хозяйствен­ных и культурных связей Осетии с Россией, влияние российской куль­туры на формирование городской среды, на быт горского осетинского населения. Автор приводит фактический материал, показывающий бы­стрые темпы развития городской экономики в конце XIX — начале XX века, но рассматривает проблему не в исследовательском, а в идеологи­ческом русле. К сожалению, мы нередко сталкиваемся с нарушениями логики научной работы, в частности принципа соотнесения научного утверждения с конкретным объектом. Далеко не полное описание ак­тивно развившейся городской культуры В. И. Ларина завершает неожи­данным и вовсе не вытекающим из текста выводом о том, что до рево­люции Владикавказ “утопал в грязи и мраке”. Искусственно снижая реальный уровень экономического и социокультурного развития горо­да, автор “разбавляет” фактический материал пространными коммен­тариями об эксплуатации рабочих.

С аналогичной проблемой столкнулся Л. П. Семенов в указанных выше работах. Перечисляя факты, свидетельствующие о развитии экономики и культуры дореволюционного Владикавказа, в заключении он прибегает к той же формуле: “… несмотря на довольно быстрый рост Владикавказа как ад­министративного и культурного центра Терской области, он до революции оставался городом чиновников и отставных военных. Благополучие города было только внешним, в действительности же он тонул в нищете и беднос­ти”38. Впрочем, в историографии города есть образцы более “воинственно­го” подхода к изучению культуры дореволюционного Владикавказа. “Город казарм, город церквей и духанов, город картежных домов и притонов. Та­ким он оставался вплоть до Великой Пролетарской революции и оконча­тельного установления советской власти на Северном Кавказе”, — писал Г. Апресян в своей работе, посвященной Владикавказскому театру. Автор с возмущением отмечал, что в городе было “… понастроено 24 храма божья”, а попов, дьяков и прочих служителей культа насчитывалось свыше 200 че­ловек. Театр Г. Апресян рассматривал исключительно как орудие колониза­торской политики России. “Не стало театра крепостников и колонизаторов, — восклицал он, — его место занял театр строителей социализма”39.

Иначе оценивает экономическое состояние дореволюционного Влади­кавказа JI. B. Куприянова. Рассматривая роль железнодорожного строитель­ства в превращении военно-колонизационных феодальных центров в горо­да капиталистического типа, развитие индустрии и формирование промыш­ленного пролетариата, социальный и профессиональный состав населения, автор определяет Владикавказ как один из развитых капиталистических го­родов Северного Кавказа40.

Вероятно, идеологическим давлением следует объяснить и тот факт, что работы, посвященные культуре дореволюционного Владикавказа, не поощ­рялись и не публиковались. До сих пор в Отделе рукописных фондов СОИГ — СИ хранится рукопись В. И. Хурумова “Как рос и хорошел наш синий го­род”, где высокопрофессионально описаны архитектурные подробности го­родских сооружений, история строительства отдельных зданий, в том числе церквей. К рукописи приложены фотографии архитектурных памятников, жилых домов41. В том же фонде обнаружено письмо из Москвы известного историка-краеведа, жившего прежде во Владикавказе В. В. Плышевского, датированное 1971 годом, в котором он просит содействия в опубликовании своей монографии “Предреволюционный Владикавказ. Очерки хозяйства и культуры”. К письму приложен “конспект” — проект исследования, из кото­рого явствует намерение автора всесторонне рассмотреть городскую эконо­мику и многие объекты общественно-культурной среды — образование, куль — турно-просветительские, научные и спортивные общества, церкви, формы досуга горожан и прочее42. Рукопись не была издана, ее судьба не извест­на. До нас дошли только статьи В. В. Плышевского по истории и культуре города43.

В монографии Н. П. Гриценко “Города Северо-Восточного Кавказа (V — середина XIX века)” рассматривается история основания и жизнедеятель­ности Владикавказской крепости. Основываясь на воспоминаниях декабри­стов, а также на сведениях “Кавказского календаря”, автор описывает вне­шний вид крепости, жилые постройки, хозяйственные занятия, существо­вавшие до преобразования в город44.

Владикавказской крепости посвящена статья Ф. Х. Гутнова “Владикав­каз”, где с привлечением нового архивного материала рассматривается ис­тория строительства и преобразования крепости, формирование ее населе­ния45. Следует отметить статью Р. С. Бзарова “Владикавказский аул”, в кото­рой исследуется история поселения осетин во Владикавказе, впервые вво­дятся в научный оборот посемейные списки осетинского населения46. Цен­ный вклад в изучение Владикавказа внес краевед Г. И. Кусов, работы которо­го (прежде всего, научно-популярное издание “Встречи со старым Влади­кавказом”, включающее рассказы, воспоминания, этюды о жителях города) помогают воссоздать отдельные аспекты городской повседневности47.

В монографических исследованиях, посвященных различным пробле­мам истории Осетии, в той или иной связи затрагиваются вопросы, связан­ные с историей и культурой Владикавказа. М. С. Тотоев, рассматривая раз­витие культуры и общественной мысли, русско-осетинские культурные свя­зи, большое внимание уделяет Владикавказу, выявляя его роль в распрост­ранении русской культуры в Осетии48. Некоторые вопросы городской куль­туры освещаются А. Хачировым в процессе изучения формирования осе­тинской интеллигенции49. В “Исторических этюдах” Б. П. Берозова на ос­нове материала, извлеченного из архивов Москвы и Грузии, описывается история возникновения осетинских сел и казачьих станиц в равнинной Осе­тии, в том числе история преобразования Владикавказской крепости в го­род50. Владикавказ был центром развития осетинской культуры, поэтому стал предметом особого внимания в исследованиях Ю. В. Хоруева по раз­витию местной периодической печати, А. А. Хадарцевой — по истории осе­тинской драмы и др51.

Новый этап в своем развитии переживает церковно-историческая наука, появляются исследования по истории конфессиональной жизни. Среди них следует отметить работу Гедеона, правящего архиерея Ставропольско-Ба­кинской епархии “История христианства на Северном Кавказе до и после присоединения его к России”. На основании многочисленных источников он рассматривает древнехристианские археологические памятники, историю Кавказской и Владикавказской епархии52.

Исследователи города оставили недостаточно изученными вопросы фор­мирования городского населения, наличие в нем диаспорных групп. Не вы­явлена история их появления в городе, процессы адаптации, этническая спе­цифика хозяйства и культуры, характер межэтнического общения в различ­ных сферах жизнедеятельности. В работах многих авторов город предстает как этнически обезличенный социум. Диаспорные группы не были предме­том специального исследования. Исключение составляет монография В. А. Шахбазова по греческой диаспоре и публицистические очерки по еврейской общине М. Петрушанского и О. Метревели53.

Требуют должного изучения вопросы, связанные с общественно-куль­турной средой. Выявлены далеко не все объекты социокультурной инфра­структуры — библиотеки, учебные заведения, культурно-просветительские, научные и другие общества, недостаточно изучена роль интеллигенции в развитии городской культуры.

Совершенно не изучена конфессиональная жизнь города — история ос­нования многочисленных культовых учреждений, их роль в общественной и культурной жизни горожан, не исследован опыт межконфессионального вза­имодействия. Остаются неисследованными проблемы городской этнологии: хозяйство и материальная культура, празднично-досуговая сфера, традиции и новации в жизни горожан.

Источниковую базу исследования составляют архивные документы, опуб­ликованные источники, периодическая печать, полевой этнографический ма­териал, публицистика, фотоматериал.

Основная часть материала по истории и культуре города хранится в раз­личных фондах ЦГА РСО-А. В фондах “Терское областное правление. Кан­целярия общего присутствия” (11) и “Канцелярии начальника Терской обла­сти” (12) содержатся документы по истории основания крепости, списки первых горожан — представителей разных этнических групп, которые кроме статистических данных включают сведения об исходных пунктах миграции, экономическом состоянии, хозяйственных занятиях. Для характеристики го­родского хозяйства и бытовой культуры репрезентативным источником ста­ли многочисленные постановления и протоколы заседаний Владикавказс­кой городской Думы, циркуляры и указы по административно-хозяйствен­ным вопросам, рапорты Ремесленной управы и ремесленного головы, со­держащие сведения о городских цехах, торговых домах, о различных кампа­ниях и товариществах. (Ф. 212 — “Владикавказская мещанская управа”).

Интереснейшим источником для изучения общественно-культурной сре­ды являются документы фонда “Терское областное правление по обществам и союзам” (ф. 199). Уставы, отчеты, протоколы заседаний различных куль­турно-просветительских, научных, благотворительных, национальных, спортивных и других обществ, сословных клубов, профессиональных сооб­ществ, отчеты попечительских советов по состоянию отдельных учебных заведений, национальных школ, библиотек, содержат информацию об обра­

зовании, общественной жизни, культурно-просветительской деятельности городской интеллигенции, о досуге горожан.

В архивных фондах отложились материалы, позволяющие исследовать конфессиональные аспекты городской культуры — ежегодные отчеты Вла­дикавказской духовной консистории, Владикавказской епархии, рапорты Благочинного церквей I округа, “Исповедные росписи”, “Ведомости о лю­дях православного исповедания, бывших и не бывших на исповеди и святом причастии”, отчеты настоятелей отдельных церквей, переписка представи­телей городских этнических групп с администрацией Терской области по поводу строительства культовых учреждений и др. (ф. 143, 296).

Сведения, характеризующие различные аспекты городской жизнедеятель­ности, извлечены из фонда городского головы Г. В. Баева (224), Л. П. Семе­нова (781) и других фондов ЦГА РСО-А.

В отделе рукописных фондов СОИГСИ также хранятся документы по истории и культуре Владикавказа, среди них — воспоминания старожилов (ф. 5), материалы начальника Владикавказского округа (ф. 1), исторические справки и фотоматериал с видами города (ф. 5), записки путешественников (ф. 4. On. 1).

Большая часть архивных источников впервые вводится в научный оборот.

Следующую группу источников составляют опубликованные материа­лы, среди которых следует отметить сборник документов и материалов “Ис­тория Владикавказа” (1781-1990 годы), в который включено более 300 доку­ментов по дореволюционному городу: правительственные указы, рапорты Владикавказского городского общественного управления начальнику Терс­кой области, отчеты Владикавказского полицмейстера, переписка должнос­тных лиц, дневниковые записи современников, статистические отчеты и др54. В работе использованы и другие сборники: “Осетины глазами русских и иностранных путешественников (XIII- XIX века)”, Орджоникидзе, 1967; “Городу Орджоникидзе — 200 лет”. Сборник документов и материалов. Орд­жоникидзе. Ир. 1985; Сборник документов по истории народного образова­ния в Осетии. Орджоникидзе. 1962. В них содержатся фрагментарные све­дения по городской культуре.

Важным источником стали материалы Первой всеобщей переписи насе­ления Российской империи 1897 года, содержащие разнообразные сведения о формировании населения, сословно-классовом и этническом составе, хо­зяйственных занятиях разных этнических групп и др55.

Ценный фактический материал содержится в ежегодных отчетах началь­ника Терской области и наказного атамана Терского казачьего войска: дан­ные о предприятиях, торговых заведениях, хозяйственных занятиях, о соци­альном и этническом составе населения56. Обстоятельные экономические очерки и характеристика городского населения опубликованы в Кавказском и Терском календарях, в Сборнике сведений о Терской области.

Высокий источниковедческий потенциал имеет дореволюционная пе­риодика, в основном газеты “Терские ведомости”, “Казбек”, “Кавказ”, “Новое обозрение”, “Приазовский край” и другие. Большая часть сведе­ний извлечена из газеты “Терские ведомости”, выходившей во Владикав­казе с 1868 по 1917 год. Кроме публицистических статей и заметок в ра­боте широко использованы материалы городской хроники, рекламы, раз­личные объявления и сообщения, в которых сохранилась яркая культур — но-историческая информация по городской повседневности. Объявления о купле-продаже, о торгах отличались довольно объемными коммента­риями, сохранившими подробные сведения о структурах повседневнос­ти, прежде всего, городском жилище — его планировке, видах строитель­ных материалов, внутренней отделке, интерьеру. Реклама торговых до­мов и магазинов содержит информацию о продуктах питания, одежде, парфюмерии и других структурах обыденности. Источник характеризует новые, урбанизированные, этнически не маркированные явления быто­вой культуры горожан. Сообщения корреспондентов о различных собы­тиях культурной жизни позволяют исследовать состояние общественно­культурной среды и связанные с ней формы проведения досуга, а также характеризуют конфессиональные аспекты городской культуры: офици­альную церковную обрядность, массовые богомолья, крестные ходы, ре­лигиозные праздники.

Городская хроника и реклама содержат уникальный и разнообразный материал, который должен быть подвергнут анализу на предмет происхож­дения и особенностей бытования отдельных фактов культурной жизни. Да­леко не все из них закрепились в городской обыденности и перешли в тради­цию, поэтому были отобраны только те культурные явления, упоминание о которых неоднократно повторяется в источниках в течение изучаемого пе­риода, а также подтверждается другими материалами. Только в этом случае факт можно рассматривать как явление, характеризующее культурную сре­ду общества. Как указывал Ф. Бродель “… какой-либо факт повторяется и, повторяясь, обретает всеобщий характер, или, еще лучше, становится струк­турой. Он распространяется на всех уровнях общества, характеризует его образ существования и образ действий, бесконечно их увековечивая”57.

Материал, характеризующий различные аспекты городской жизнедея­тельности, был извлечен из журналов “Владикавказские епархиальные ве­домости”, а также сборников “Статьи неофициальной части “Терских ведо­мостей”.

Важным источником стал полевой материал кафедры российской исто­рии и кавказоведения Северо-Осетинского государственного университета имени K. J1. Хетагурова, фонды которого формируются с 1990 года в ходе этнографической практики студентов исторического факультета, а также полевой материал автора данной минигЕ^ж^гоГрМ предус-

2 Заказ № 1611

матривает сбор материала но этническим группам города, работу в армянс­ком, славянском, грузинском, еврейском, татарском, азербайджанском и дру­гих национально-культурных обществах, в городских церквях, мечетях и других культовых учреждениях, беседы со старожилами. Собранный и об­работанный этнографический материал позволяет исследовать этническую специфику городской культуры, степень сохранности в ней традиционного слоя, взаимодействие традиций и новаций.

В качестве источника в работе используется публицистика, представ­ленная путевыми заметками писателей, путешественников, общественных деятелей, посетивших город в разное время. Географическое положение Владикавказа сделало его объектом внимания многих путешествующих из России в Закавказье. А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, А. П. Чехов, Л. Н. Тол­стой, М. Горький, И. Чавчавадзе, Г. И. Успенский и другие оставили свои впечатления о внешнем виде, благоустройстве, примечательных особеннос­тях городского быта58.

В дневниковых записях ученых и путешественников Штедера, Г. Ю. Клап­рота, И. Бларамберга, Н. Нефедьева, Н. И. Пирогова, Е. Вердеревского, П. Зубова и других содержатся интересные сведения по истории и культуре города, отражающие состояние культурной среды старого Владикавказа59. Особой наблюдательностью отличаются путевые заметки М. Владыкина, в которых обстоятельно описаны городские улицы и бульвары, общественный сад, театр, церкви, а также горожане разных национальностей, этническая специфика в их материальной культуре — одежде, транспорте и т. п60.

К этой же группе источников относятся воспоминания декабристов, со­сланных на Кавказ. В них зафиксированы отдельные явления материальной и духовной культуры горожан61.

Ценным источником являются фотографии, хранящиеся в местных му­зеях, отделе рукописных фондов СОИГСИ, в частных коллекциях. Они дают представление об архитектурных памятниках, городских домах, их внутрен­нем убранстве, об одежде горожан.

Цель настоящей монографии — комплексное историко-этнографическое исследование городской культуры Владикавказа и изучение исторического опыта межэтнического и межконфессионального взаимодействия.

Поставленная цель предполагает постановку и решение следующих за­дач:

— Изучение формирования полиэтничного населения города, истории отдельных диаспорных групп.

— Выявление этнической специфики в хозяйственной деятельности го­рожан, особенностей адаптации диаспорных групп к городской экономике.

— Исследование общественно-культурной среды: образования, обществен­ной деятельности, культурной жизни и связанного с ней досуга, взаимодей­ствия традиций и новаций, а также характера межэтнического общения.

— Анализ конфессиональных аспектов социокультурного развития го­рода, роли церкви (мечети, синагоги, кирхи и др.) в жизни города и горожан, опыта межконфессионального общения.

— Исследование праздничной культуры города, выявление в ней этни­ческих традиций и форм новой европейской культуры.

Обозначенный круг проблем не может осветить всю многогранность го­родской повседневности, многие ее аспекты пока остаются вне исследова­тельских интересов кавказоведов. Эта монография — первая попытка ее изу­чения, поэтому есть надежда, что она положит начало этнографической ур­банистки на Северном Кавказе. Хочется выразить искреннюю признатель­ность всем, кто взял на себя труд ознакомится с рукописью этой книги и оказал большую помощь советами и замечаниями — докторам историчес­ких наук, профессорам Л. Б.Заседателевой, М. М.Блиеву, М. А.Агларову, Б. Х.Бгажнокову, Ю. Ю.Карпову, Б. К.Мальбахову, К. Ф.Дзамихову, Р. С.Бзаро — ву, Ф. Х.Гутнову, В. Д.Таказову и А. Х.Хадиковой.

Считаю приятным долгом выразить глубокую благодарность своим дру­зьям, усилиями которых стало возможным издание этой монографии.