Общественное устройство и обыденная жизнь

Фамцльные образования

собенностью ингушского народа является то, что каждый его представитель четко и ясно осознает свое происхожде­ние, знает свои корни, конкретную фамильную принад­лежность. Иноплеменнику невозможно «затеряться» в ингушском обществе. Конечно же, в нем есть роды инонационального проис­хождения, но, хотя их представители уже давно стали настоящими и полноправными ингушами, все же их происхождение всем извест­но.

Первоначально фамильные роды состояли из больших патриар­хальных семей — «ваьры» или «ц! а», обычно состоявших из трех по­колений (дед, сыновья, внуки — все члены одного коллектива). Раз­личные авторы XVIII — XIX веков Л. Штедер, Н. Харузин, В. Миллер, Б. Далгат, позднее — В. Христианович отмечали в ингушской среде большие семьи с численностью от 20 до 70 членов. Это были на­стоящие «фамилии». Некоторые такие семьи из-за невозможности поделить хозяйство сохранялись в горах еще и в начале ХХ века. Главой такой семьи являлся ее самый старый предок, которого назы­вали «цкнда», — буквально «отец дома», большим уважением поль­зовалась и его жена «цкн-нана» («мать дома»). Все члены семьи были подчинены им и обязаны были беспрекословно исполнять все их распоряжения, которые обычно касались вопросов ведения хозяй­ства, взаимоотношений с родственниками и соседями и т. д. Но чаще

—

Жители горной Ингушетии

и очаг

главой становился наиболее способный и уважаемый член фамилии независимо от возраста. Изучая такие большие семьи, Е. Крупнов отмечал:

«Оказывается, что по всем существенным особенностям такая боль­шая патриархальная семья с наличием главы семьи и всем внутренним распорядком, типичным для определенной стадии развития родовой организации, очень близка к известной сербской «задруге», хорватской «скупщине», сванской «коче». (21, 153)

Временами, после смерти «хозяина дома» («цкн-да»), во главе па­триархальной семьи («ц! а») становилась «хозяйка дома» («цкн-нана»), вдовая старуха. Она заведовала всеми домашними и хозяйственными делами. Образ «жер-бабы» в ингушском нартском эпосе предстает в об­разе женщины — хранительницы благодати. Так, в нартском эпосе «жер — баба» имеет особые припасы, например, она из пары ребер баранины и горстки муки приготавливает столько мяса и галушек, что ими насыща­ются 63 нартских богатыря.

До сих пор в народе сохраняется особое уважительное отношение к женщине, и когда говорят: «ц1ен-нана», то означает, что данная жен­щина полновластная хозяйка, всецело посвящающая себя семье и вос­питанию детей.

Следует отметить, что сохранение в Ингушетии сильных фамиль­ных традиций, перераставших затем в земляческие и общественные связи, не означало сохранения так называемых «первобытно-общинных пережитков». В ингушской фамилии, или тейпе, отсутствовала коллек­тивная собственность на основные средства производства и с незапа­мятных времен господствовала частная собственность. Введение той же общинной собственности на обрабатываемую землю царским пра­вительством в 60-х годах ХК века в равнинной части Ингушетии было своеобразным регрессом.

Большие патриархальные семьи к началу ХХ века лишь рудимен­тарно сохранялись, да и то только в некоторых горных аулах, в горах, на равнине к рубежу XIX — XX веков повсеместно уже появились одно­двухколенные моногамные семьи («дезал»). Выделением моногамной семьи еще в глубокой древности заканчивается цикл развития ингушской фамильной организации и переход к тейпу, как организации социального типа. Совокупность мелких хозяйств, объединенных в большой плоскост­ной аул — общину, состоящую из фамильных тейпов, складывавшихся по земельному принципу, представляла собой новую картину.

Дом

Жилища горных и равнинных ингушей отличались друг от друга. Хотя из горных селений постоянно происходил отток населения на рав­нину, в горах старые каменные сакли и башни по-прежнему были оби­таемы. Больших домов, как на равнине, здесь не строили из-за слож­ного рельефа местности. Однако к старым башням, там, где это было возможно, вплотную пристраивались небольшие каменные сакли или турлучные однокомнатные домики.

Совсем другая картина наблюдалась на равнине. Здесь не было и не строилось башен (за исключением единственной башни Овлура в селении Гамурзиево, и та была разрушена по распоряжению местной администрации). На рубеже веков на равнине ингуши обычно строили турлучные дома, благо, материала для них было предостаточно. Он со­стоял из прутьев, которые шли на плетеную стену, и глины, которой она обмазывалась. Несколько позднее было освоено производство самана.

Большое значение придавалось выбору места под возведение дома. Если какое-то место бывало облюбовано скотом или птицами или же отличалось хорошей растительностью, то оно считалось пригодным для строительства дома. Также учитывалась близость водного источ­ника. Стремились построить дом так, чтобы он, по мере возможности, находился в центре усадеб и угодий.

Как уже отмечалось, с 1858 года стали ликвидироваться хутора и образовываться укрупненные села (количеством не менее 300 дворов). Однако во вновь образованных селах люди одной фамилии предпочи-

? . > Ч > —

тали селиться в своем квартале (по-ингушски «кур»). Между воротами и домом всегда располагался обширный двор, сами дома не выходили фасадами на улицу, а строились в глубине двора. Вместо фундамента под дом укладывались большие камни или де­лались на растворе каменные стойки, на которые по всему периметру дома клались бревна. Над ними возводились стены из плетня. Под кам­ни (или стойки) всегда закладывалась своего рода строительная жертва, состоявшая из монет, зерен и прочего. Это было магическое действо (имитативная магия), призванное обеспечить дому богатую и счастли­вую жизнь. Перед началом строительства в жертву приносился белый баран (редко бык) и совершались исламские молитвы. К строительству приступали лишь после того, как был заготовлен весь необходимый ма­териал. По традиции, у ингушей еще со времен строительства башен в горах, здесь, на равнине, также стало правилом завершать строитель­ство дома в течение одного года. Предпочтительными считались сроки: от весеннего равноденствия до осеннего равноденствия. Впрочем, к ХХ веку это правило уже было необязательным. Довольно трудоемкими и тяжелыми были работы по установлению балок и опор, по созданию плетня — основы стен, по возведению кров­ли. Обычно такие работы требовали тяжелого физического труда. Нани­мать для этого большое количество рабочих было, во-первых, довольно затратно, а во-вторых, трудно было найти эту рабочую силу, т. к. ингуш к ингушу никогда на работу не нанимался. Другое дело, использовать дармовой труд родственников, соседей. Тут вступал в силу обычай «белхи» — от слова «болх», работа (кстати, такая практика существует и поныне). Исследователи отмечают: «На белхи сходился широкий круг родственников и соседей, которые заготавливали необходимый материал. В последующие белхи выклады­вали стены, сооружали крышу, обмазывали дом снаружи и изнутри. В работах принимала участие молодежь. Везде слышались разговоры, шутки, смех. Для приглашенных готовили угощение». (6, 63) Во время белхи одна из девушек исполняла на гармони музыкаль­ные номера. Заканчивались белхи общим ужином и танцами с шуточ­ным сватовством. На такие белхи сельская молодежь, не избалованная праздным досугом, шла с охотою. Если родственник или сосед мог при­нять участие в белхи, но не делал этого, он тем самым ставил себя как бы вне коллектива, а этого сельский житель позволить себе не мог; не зря в народе говорили: «Погас очаг у того, кто поссорился с селом» — «Юртаца ийПачачун к! ур лекъаб». Большая роль отводилась матице, которая была длиною во весь дом и на которой на расстоянии примерно в метре друг от друга крепились

поперечные балки. Большого умения и немалого приложения сил тре­бовалось для того, чтобы поднять, правильно и надежно закрепить пря­мо по центру крыши довольно тяжелое бревно — матицу. На поперечные балки также накладывался плетень или просто плотно прижатые друг к другу толстые прутья. Кровля снизу обмазывалась, сверху на нее насы­пали довольно толстый слой глинистой земли. Крыша была двускатной. В ХХ веке более состоятельные хозяева стали возводить дома с чердач­ным помещением и кровлей из черепицы. Как отмечают исследователи, с конца XIX века «в результате развития капиталистических отношений и втягивания Северного Кавказа во всероссийский рынок на жилище народов края все сильнее стало ощущаться воздействие русской домо­строительной культуры. Это нашло свое реальное отражение в исполь­зовании нового строительного материала (пиленых досок, обожженного кирпича, черепицы, кровельного железа и пр.), в улучшении конструк­ций, появлении печи с плитой и трубой, в увеличении площади окон и остеклении рам, настиле деревянных полов, потолков, стандартной меблировке помещений и т. д.». (9, 42) Такой модернизированный тип дома могли себе позволить лишь состоятельные люди. Простой люд до­вольствовался более простыми домостроениями: без чердака, крытыми соломой и глиной, с глиняным полом.

Дома обычно строились длинные и неширокие, примерно 20×5 ме­тров. Вот как описывает дом и прилегающие строения ингуша среднего достатка начала ХХ века Н. Яковлев:

«Часто к такому неразгороженному, заброшенному на вид двору — пустырю вдалеке примыкают еще один — два дома, это — постройки ближайших родственников, родных или двоюродных братьев хозяина. Сам дом обращен фасадом внутрь двора и производит приятное впечат­ление чистотой своих выбеленных стен и опрятностью красной чере­пичной крыши. Фасад украшен во всю длину узкой крытой терраской с перилами и деревянными столбами. Где-нибудь в сторонке, против дома, вы видите сложенную кукурузную солому — главный корм ско­та. Сена мало, и его приберегают к самому трудному времени — весне. Иногда вы можете заметить, как у входа в баз (помещение для скота) на четырех высоких столбах высится над землею копна сена, сберегаемого таким образом и от скота, и от сырости, и от вора. Но вот интересное незнакомое сооружение привлекает ваше внимание: сплетенная из хво­роста, выше человеческого роста, длинная и узкая, не более 1 аршина в ширину, большая корзина, или, по-местному, «сапетка». Сверху она покрыта миниатюрной двухскатной крышей из соломы или из черепи­цы. Дощатое дно приподнято на четверть от земли и стоит на камнях или кольях. Это распространенное по всему Северному Кавказу соору­жение служит для хранения кукурузы в початках, главного хлебного растения, разводимого теперь ингушами и постепенно занявшего у них место прежних проса и пшеницы. Такая узкая, легко проветриваемая сапетка, или, по-ингушски, «доа», вполне приспособлена для хранения легко преющей кукурузы в сырую осень и зиму, которыми так отлича­ется здешний климат». (37, 201-202)

Оригинальным строением предстает деление дома на комнаты. Во — первых, дом строился длинным, с таким расчетом, чтобы каждая комна­та была отдельной и имела свой выход на террасу.

В центре дома располагалась основная комната, так называемая «ком­ната матери» («наьна ц! а»). Как исключение эта комната могла иметь одну, иногда две смежные с нею комнаты, так как тут готовилась пища для всей семьи и в этой и смежной комнатах на ночь располагались ста­рая хозяйка дома и внуки — дети ее сыновей. Ставшему взрослым и же­нившемуся члену семьи к дому пристраивали дополнительную комнату с отдельным выходом на уже удлиненную террасу. Но тут постепенно, с дроблением семьи, женившиеся сыновья, если это позволяли размеры земли, стремились выделиться, получить свою долю земли и возвести на ней свой собственный дом.

В стародавние времена очаг («кхуврч») являлся святыней. Древние предки ингушей были огнепоклонниками и, как следствие — солнцепо­клонниками. Они оставляли в наследство своим потомкам магические знаки крестов, свастик, спиралей, лучистых кругов — символов огня и солнца и выразителей понятий чистоты, жизни, добра, справедливости и т. д. Один из этих символов автором знамени Ингушетии помещен в его центре: это символическое изображение солнечного круга с тремя отходящими лучами. Лучи эти изогнутые, чем подчеркивается враще­ние солнца. Оно у ингушей называлось исцеляющим — «дарбан малх», золотым и божественным — «даьла дошо малх». До сего дня сохрани­лась в народной среде поговорка: «Хоть и грозит пожаром, огонь милее; хоть и грозит засухой, солнце милее». Святость очага в горах сохраня­лась и в описываемое время. Об этом Н. Яковлев сообщал следующее: «Каждый вечер хозяйка сгребала железной лопаткой жар на очаге в кучу и, прикрыв сверху золой, приговаривала: «Дай бог, чтобы огонь сохранился» или: «Дай бог, чтобы огонь век был целый». На праздни­ках на очаг в виде жертвы клали кусочек «хинкала» — род галушек, ку­сочек сала и т. п. Над очагом висела железная цепь, на которую вешался котел для варки пищи. Эту цепь, теперь давно уже лежащую без упо-

Семья Тутаевых из Таргима. 20-е годы ХХ века

требления, горец-ингуш хранит и сейчас, как родовую святыню. Он не продаст ее вам ни за какие деньги, считая это делом зазорным для своей родовой чести». (37, 255) В башнях огонь горел, не угасая десятилетиями и веками. Одним из тяжелейших было проклятие: «Чтоб огонь погас в вашей семье!» («Хьа даь йов ц! и»). Сохранение огня символизировало собою сохранение ро­дового коллектива (семьи) и предохранение его от всяческих напастей. У многих горных хозяек «матерей огня-дома» («цкн — нана») эти нега­симые очаги разом погасли утром 23 февраля 1944 года, когда внезапно и скоротечно началась, проводимая самыми жестокими методами, де­портация всего народа в Казахстан и Среднюю Азию. О своих погас­ших очагах долго еще горевали пожилые женщины, волею злосчастной судьбы не сумевшие сохранить святой очажный огонь, переданный им многими поколениями матерей. На равнине была совсем другая картина, поскольку там значительно изменился сам образ жизни. Вместо дымных очагов стали появляться камины, а следом и печи. Огонь же по-прежнему еще почитался, но теперь он уже не пользовался столь высокой святостью, которою был наделен в горах. Важное значение у ингушей придавалось обрядовой стороне вселе­ния в новое жилище, дом. Об этом имеется следующее свидетельство. «У вайнахов на ночь перед поселением в новый дом помещали петуха и, после того как он кукарекал перед выходом солнца, запускали кошку. Затем в дом входила старшая женщина — хозяйка дома («ц1ен-нана»), неся тлеющие угли со старого очага и горшок из-под масла («геба»). Но, прежде чем войти, она опускала через порог горшок, и, если на последний при этом успевало упасть несколько капель масла, это счи­талось добрым предзнаменованием. После этого женщина резала около очага петуха и его кровью кропила углы и проемы окон и дверей нового дома, а остатками масла смазывала дверные «пяты», а после появления дверных петель — и петли. До восхода солнца она должна была успеть развести огонь в очаге и замесить тесто. В огонь при этом бросали копчик курицы и концы крыльев зарезанного петуха. Перед восходом солнца у порога дома собиралась вся семья. При этом мужчины держали в руках по три ветки дуба и граба, а женщины — по три ветки тиса и березы. С восходом солнца они входили в дом — сначала женщины, бросавшие в огонь по одной тисовой ветке и все березовые, а затем и мужчины. Последние складывали дубовые ветки к опорному столбу, а ветки граба — в красный угол. Оставшиеся тисовые ветки рас­кладывали по углам и под стены». (6, 67-70)

И

Семья из горной Ингушетии. Конец XIX века

Перенесение горящих углей из старого очага в новый дом знамено­вало собою святость, преемственность и неиссякаемость всего того, что связано с семьею и ее жилищем. Из старого дома в новый перено­сили и веник — это тоже был своего рода акт преемственности от ста­рого жилья к новому. Не только у ингушей, а и у многих других наро­дов считалось, что петушиный крик отпугивал злые силы и каким-то магическим способом способствовал пробуждению солнца. К кошке, врагу грызунов, извечно было почтительное отношение. Также кошка символизировала домашний уют и как бы являлась оберегом жизни и здоровья детей. Различные акции, связанные с солнцем, одни — до его восхода, а другие — с его восходом, несомненно, восходят к давне­му времени поклонения солнцу. Тут вспоминаются ритуалы, которые были связаны с древнеиранским божеством солнца Митрой. Напри­мер, при поклонении этому божеству необходимо было находиться в пещере (в святилище или другом месте) и выходить из нее для по­клонения Митре лишь с появлением солнечных лучей. Так, например, еще в середине XIX века поступали представители некоторых родов, когда они поклонялись своему местному божеству.

К началу ХХ века многие названные магические обряды, увязан­ные с новосельем, начали уходить в прошлое. Теперь все чаще стали появляться мусульманские обряды, чтение сур из Корана, проведение «мовлида». Но по-прежнему приносились в жертву домашние живот­ные.

С появлением нового типа жилья, развитием межнациональных связей и капиталистических отношений произошли значительные изменения в ассортименте домашней утвари и орудий производства. Еще в 1892 году исследователь Г. Вертепов отмечал, что в домах ин­гушей «в последнее время вводится и европейская мебель». (10, 164) В новое время деревянная посуда уже почти не применялась, более ограниченно, чем прежде, стала употребляться глиняная посуда. Те­перь на первое место стала выходить покупная фаянсовая посуда. В домах появились ранее невиданные самовары, котлы, кастрюли, круж­ки, ложки фабрично-заводского производства; такого же производства сундуки, зеркала, деревянная мебель. Наряду с традиционными ап- пликативными коврами все чаще стали пользоваться популярностью узорчатые, чаще всего привозимые с Востока ковры. На них, по тра­диции, развешивалось как дедовское, так и современное оружие. На видном месте выставлялась гармонь, свидетельствующая, что в этом доме проживает девушка, умеющая на ней играть. В исключительных случаях в домах стали появляться пианино и граммофоны.