Ингушская женщина

Несмотря на огромное почтение и уважение, с одной стороны, с дру- гой — жизнь ингушской женщины была нелегкой: на ее плечи ложились многие хозяйственные работы; она обязана была позже всех ложиться и раньше всех вставать; непременным должно было быть ее подчеркнуто уважительное отношение к свекрови и свекру. Так, женщины в песнях жаловались на свою судьбу: «Говорят, иней лег на вершину Казбека. Говорят, лед сковал воды Терека. Иней тот ведь ветер унесет, И лед лучи солнца растопят. Но кто ж с моей головы иней развеет И кто растопит на сердце моем лежащий лед?» недалеком прошлом так называе- мые борцы с пережитками прошлого утверждали, что горская женщина была чуть ли не рабыней. Конечно же, это далеко от истины. Какой мужчина будет, как с рабыней, обращаться со своей матерью, сестрой, дочерью и, наконец, с матерью своих детей? Раз- умеется, все обстояло не так просто. А разве легче была доля мужчины — воина- защитника, пахаря, дровосека и охот- ника? В ингушском обществе женщина была весьма почитаема и защищена. Она являлась хранительницей очага, мира, согласия и спокойствия в доме. Святое слово «Родина» по-ингушски звучало «Наьначе» — в приближенном переводе: «материнская земля». В народе бытовали термины «Нана-Палг1айче» — «мать Ингушетия», «Нана-Наьсаре» — «мать Назрань». Поединок двух сражающихся пре- кращался, если между ними становилась женщина, бросавшая на зем- лю снятый с головы платок.

Убить женщину означало нажить себе, вместо одной (как за мужчи­ну), две кровные мести и плюс к тому же — вечный позор, передавав­шийся даже потомству. Строжайший запрет существовал и на убийство женщины, как ответчицы за кровную месть, а вот сама женщина при этом могла вооруженной рукою свершить акт кровомщения, но и при этом никто не имел права поднимать на нее руку. Бить жену считалось уделом ничтожных мужчин. Жизнь, честь и достоинство женщины, как святыню, оберегали ее отец, муж, братья и сыновья. Идеальный образ женщины воплощен в нартских героинях Села Сата и Маьлха Аза, в народных преданиях. Так, в одном из них сестра мужественно мстит за кровь невинно убиенных своих семерых братьев. Тема взаимоотноше­ний мужа и жены довольно развита в произведениях устного народного творчества. Например, в притче «Настоящий мужчина с женою не де­рется». «Известному мужчине Уциг Малсагу необходимо было поехать к шамилевским наибам. В этом опасном пути ему нужен был мужествен­ный и храбрый попутчик. Начал он людей расспрашивать, и ему посо­ветовали: «Есть известный абрек Умарий Элла. В бранных делах только он может уступить тебе». С помощью односельчан абрека Уциг Малсаг дошел до его дома. И тут он увидел мужчину крупного сложения, который вел себя поклади­сто перед женой… За воротами мужчина столкнулся с Уциг Малсагом. Разговорились, и Уциг Малсаг узнал, что этот мужчина как раз и есть тот самый Умарий Элла.

Уциг Малсаг не сказал ему о цели своего приезда, попрощался и по­ехал далее. В этой поездке он погиб. Говорят, после этого Умарий Элла часто горестно восклицал: «Эх, Уциг Малсаг! Если бы ты взял меня с собою, то ты погиб бы только после меня! Не успел я тебе сказать, что настоящий мужчина не тот, который храбрится перед женщинами». (25, 207)[2]

Питание

Ингушские пословицы и поговорки гласят: «Пустой мешок не сто­ит» («Даьсса гали уралаттац»); «Продрогшего лучше, чем печка, еда согревает» («Шелвеннача Шайхача пишкал д! айха даар тол»); «Кто любит меня, тот любит мой живот» («Со везачоа са гийг еза»); «Горя­чая каша лучше длинной болтовни» («Д! аьхача хабарал д! айха худар тол»). Из приведенных народных изречений наглядно видно, какое большое значение в народе придавалось пище.

В описываемый период, если подходить обобщенно, питание ин­гушей было не на должном уровне, что, естественно, сказывалось на здоровье нации. В этой связи Г. Вертепов отмечал:

«Вообще ингуши очень умеренны в пище и довольствуются тем, от чего русский крестьянин давно бы умер с голоду; кусочек сыру и чашка кислого молока зимою, арбуз и головка луку летом, с кусочком ячменной или кукурузной лепешки, вполне удовлетворяют ингуша, как и всякого другого туземца Северного Кавказа». (10, 179)

Конечно же, у каждого народа своя кулинария, свой пищевой ра­цион, всецело зависящие от среды проживания, типа хозяйствования и т. д. К примеру, у русских в прошлом существовала поговорка: «Что русскому хорошо, то немцу смерть». Понятно, что это изречение мог­ло возникнуть во времена, когда началось более тесное сближение двух народов (в Петровские времена), нечто подобное происходило и при активном взаимодействии горцев и русских. Весьма показатель­на в этом отношении анекдотичная притча: «Пришел казак в гости к ингушу. Но он был настолько беден, что поставил на стол ту пищу, ко­торую обыкновенно потреблял. А это были кукурузный чурек и чашеч­ка кисло-соленого раствора, в котором сохранялись сыры. Еда, прямо

сказать, совершенно чуждая казаку. Гость, поблагодарив за гостеприим­ство хозяина, вернулся домой и поведал следующее:

— Кунак поставил мне кушать «точило» и «мочило». Точило я все же кое-как съел, но вот мочило было настолько злое, что я никак его кушать не смог».

Здесь необходимо пояснить, что при заточке инструментов точиль­ный камень смачивают и потому рядом ставят емкость с водою, в кото­рую периодически окунают затачиваемый предмет.

Прежде чем коснуться народной кулинарии, необходимо обратить­ся к ассортименту продуктов питания. Их можно подразделить на мясомолочные, хлебные, растительные и др. Наиболее доступной и ценимой была баранина. Ценилось и более редкое мясо коз. Менее до­ступным, но также желанным, было мясо крупного рогатого скота (го­вядина, буйволятина). Употреблялась и конина. Впрок заготавливали вяленое мясо, обычно — баранину: приготавливался рассол, в который добавляли разные душистые, отпугивающие насекомых травы: мяси­стые части надрезались, чтобы туда мог проникнуть рассол; продер­жав мясо в рассоле в течение определенного времени, его вывешивали под навесом и оно вялилось на воздухе. Часто вяленое мясо выручало хозяина, когда к нему приходил гость. Впрок заготавливался и кур-

дюк: его соответствующим образом надрезали с двух сторон и он растягивался, словно мехи гармошки, за­тем его обильно пересыпали солью и также вывеши­вали на просушку. Такой курдюк становился слегка прозрачным и долго сохранялся. Летом все эти про­дукты вялились на ветру. Зимою их подвешивали над очагом или печкой. Мясо, подвешенное над очагом, не только провяливалось, но и копти­лось на дыму и потому дольше сохранялось. Традиционно в почете была курятина. Не­редко она выручала хозяина при приеме не столь редкого гостя. Позднее в хозяйстве ин­гушей стали появляться индюки и гуси. Счита­лось проявлением особенного уважения, когда на стол ставилась приготовленная индюшатина.

Гусь не пользовался популярностью, хотя и упо­треблялся в пищу, но ценилось гусиное перо. Позднее стали разводить уток, но не для еды, а для добычи пера. Неупотребление в пищу уток ранее объясняли тем, что их противное кряканье якобы является одним из голосов, исходящих из ада, при этом самих уток называли то «боа — башк» (тюркизм), то «адские лягушки» («жожагіатара пхьидаш»). Но такое отношение к уткам длилось недолго, и люди вскоре оценили их вкусовые качества.

Молоко в цельном виде ингуши, за редким исключением, не упо­требляли, предпочитали пить простоквашу («ета шура»), из нее же готовили творог. Он мог быть жирным или обезжиренным, смотря по тому, были с молока сняты сливки или нет. Творог («к! олд») мог за­готавливаться впрок. При этом его спрессовывали в небольшие кру­ги, которые хранились в кадках, наполненных подсоленной сыворот­кой («мордз»). Для приготовления сыра использовалась специальная закваска-сычужка («шоа»). Она делалась следующим образом: желудок ягненка наполнялся молоком, предпочтительно молоком первого надоя — молозивом («пкъи»), перевязывался с двух сторон и подвешивался над очагом (печкой). Постепенно он усыхал, находящееся в нем молоко так­же усыхало до пастообразной консистенции и уже могло идти в употре­бление. Небольшой щепотки этой массы хватало на то, чтобы закваси­лась сырная паста. С помощью дуршлага ее прессовали в круги-сыры («нахча») и так же, как и круги творога, хранили в кадках с соленой сывороткой.

С особой остротой вставал вопрос о приобретении соли, которая в начале ХХ века уже продавалась в лавках, а до этого добывалась в

солеварнях в местечке Берхате. Там из колодцев доставали круто со­леную воду, из которой на печах выпаривали соль, имевшую хорошие вкусовые качества. Во второй половине XIX века этот источник был объявлен казенным владением — продажа соли была прибыльным про­мыслом. Также до появления соли из России ее покупали у кумыков. Соль нужна была не только для обычного употребления в пищу, но и для сушки (вяления) мяса, курдюка, для приготовления раствора, в ко­тором хранились круги творога, сыров.

Прокисшее молоко покрывалось сверху сметаной («гіоа»), ее сгре­бали специальной ложкой. В основном сметана шла в пищу в цельном виде. Из нее же делалось сливочное масло («налх»). Этой цели служили как остродонные большие глиняные кувшины («кувра»), так и масло­бойки («къулг), в которых пестом («пицха») взбивалась сметана. Кув­шин же песта не имел, его просто раскачивали и тем самым взбивали масло. Процесс этот был довольно длительный и однообразный. Види­мо, поэтому данный вид работы сопровождался небольшой трудовой песенкой. Эту работу делали женщины и дети. Раскачивая, желательно, резкими движениями, кувшин со сметаной, они в такт работе напевали следующую песенку:

«Кура, кура, кура ба,

Курал дукхагіа налха ба,

Тиркал дукхагіа шара да.

«Кура», «кура», «кура» есть,

Больше «куры» масло есть,

Больше Терека пахта есть…»

В этой песенке вместо Терека могла называться и другая река, напри­мер, Камбилеевка («Г1алми»), Сунжа («Шолж»), Асса («Эса»), Фортан — га («Фарта»). Песенка не только скрашивала одно­образный ритм работы, она же как бы магически выражала желание полу­чить как можно больше продуктов этого труда.

Из сливочного масла, путем его прожарки, из­влекалось масло топленое («дежа даьтта»). Завозное растительное масло в Ин­гушетии стало появляться

лишь в начале ХХ века. Маслобойка и чаши

Наравне с пшеничной и кукурузной мукою на мельницах умудря­лись молоть кукурузную сечку — «ишк» и витаминную муку из смеси сухофруктов (чаще — груш) с прожаренным зерном. В результате по­являлось толокно — «цу». Свое место в ассортименте продуктов питания занимали яйца до­машней птицы, мед, орехи и фрукты. Выращивали лук, чеснок, фа­соль, картошку и прочие культуры. В повседневном питании горца преобладали молочные и мучные блюда. Вот некоторые из них: «Маькх» — хлеб из пшеницы (ржи, ячменя). «Сискал» — хлеб кукурузный (раньше — из проса). «Хьалт! ам» — галушки из пшеничной или кукурузной муки. Варили еще и крупные галушки из кукурузной муки («селий хьалт! ам»). «Олг» — лепешки из пшеничной или кукурузной муки. «Топаш» — колбаски из кукурузной муки, печенные на углях. Так­же пекли початки молодой кукурузы. «Гарзаш» — лапша из пшеничной муки, варенная в молоке. Также могла вариться и в бульоне. «Юо» — мамалыга из кукурузной сечки. На блюдо с мамалыгой клали измельченный творог, иногда поливали маслом. «Юодар» — творог в топленом масле и «ета шура» — простоквашу ели с хлебом или чуреком. В натуральном виде, также с хлебом или чуреком, ели «пкъи» — молозиво, «шар» — пахту, «т! оа» — сметану, «налх» — сливочное мас­ло, «лок» — остаток после топленого масла. Следующие блюда изготавливались с начинкой: «ЧЫьпалг» — лепешка, начиненная творогом с зеленью или кар­тошкой, своего рода тонкий пирог. «Хингал» — длинный пирожок, начиненный вареной тыквой. На­чинка могла быть творожная, картофельная, мясная. Эти два блюда могли также жариться на жиру или топленом мас­ле. Однако более правильным считалось сначала их просто испечь на сухой сковороде (печной плите), затем обмакнуть в кипяченой те­плой воде (для смягчения), затем обмазать топленым маслом или же масло подать в отдельной пиалке. Коронными считались мясные блюда: «Дулх-хьалгіам» — вареное мясо с галушками и соусом. «Кхерза дулх» — мясное жаркое с разными специями. «Кхерза думи» — слегка поджаренный сушеный курдюк, обсыпан­ный мукою.

«Мухь теха сискал» — чурек, в котором запекался внутренний жир животных. «Б! ар» изготавливался двух видов: 1. Куски желудка, начиненные рубленными печенью, лег­кими, сердцем, внутренним жиром, затем заши­вались и варились. 2. Из хорошо очищенных бара­ньих кишок сплетали толстую косу и варили ее. «Даттараш» — жаркое из потрохов живот­ных. В местной кулинарии большое место отводилось «берхГа» — соусу (приправе, подливе). Он был разных видов. Самым элементарным был «миста берхГа» — кисло-соленый раствор, в котором храни­лись круги сыров или творога. Чурек («си­скал») имел свойство быстро черстветь, и, чтобы не есть его всухомятку, куски чурека макали в этот раствор (вспомним «мочило») и съедали. Для блюда «дулх-хьалгіам» делали специальный мясной соус, который назывался «дулха берхГа». Соус под птицу имел свой рецепт и назывался «котам-берх! а». С началом разведения картофе­ля появился соус «коартолий берхГа». По сути, это тот же традиционный соус, но уже с добавлением жидкого пюре. Основными компонентами этих двух видов соусов являлись бульон, соль, перец, чеснок, лук, яйца, мука, сметана, разные душистые травы. Эти компоненты употреблялись в разных пропорциях. Тут некоторые хозяйки имели свои секреты в из­готовлении этих соусов. По большей части от них зависел вкус мясных блюд. Помимо соуса («берх! а») на стол всегда в отдельных плошках («ц! азилг») ставили соль, перец, толченый чеснок.