О СКИФО-ТЮРКСКИХ ПАРАЛЛЕЛЯХ

…Язык савроматов скифский, но издревле испорченный.

Геродот

Ученые — сторонники ираноязычности всей массы скифо-сармато­аланских племен — часто обходят стороной это высказывание отца исто­рии [93, кн. 4, с. 117], потому что оно порождает вполне естественный во­прос: а каким же языком был издревле искажен язык савроматов, если и предки их (скифы), и потомки их (аланы) были ираноязычными? Геродот не стал бы акцентировать внимание на этом факте, если бы речь шла о незначительных расхождениях между двумя какими-нибудь диалекта­ми иранского языка. Тем более что В. И. Абаев рассматривает «скифо­сарматские говоры как одно лингвистическое целое» и считает, что «вряд ли различия между племенными говорами внутри скифского или внутри сарматского были более значительными» [2, с. 149]. Вероятно, утвержде­ние Геродота было продиктовано серьезными языковыми различиями, о чем он не преминул сказать особо. Ведущие скифологи считают, что по­нятие «скифы» в различных аспектах — географическом, политическом и этническом — это далеко не одно и то же, что основным признаком, по ко­торому их отличал Геродот, был язык [380, с. 75]. Следовательно, для этни­ческой истории потомков скифо-савроматского мира огромный интерес представляет выяснение того языка, который настолько и с самого начала [83, с. 20] «испортил», т. е. видоизменил, язык савроматов. Сам Геродот пы­тается объяснить это легендарным происхождением савроматов от брака скифов с мифическими амазонками. Но в этом случае очень важно учесть, что скифы называли амазонок своим термином — ойорпата, что со скиф­ского греки переводили как «убийца мужчин» [93, кн. 4, с. 103; 83, с. 17]. Слово, переданное греками как ойор, есть не что иное, как общетюркское ойр, йэр, эр, т. е. «мужчина», «муж» [272, с. 321]. Заслуживает внимания и то, что амазонки, по словам автора III в. до н. э. Филострата, кормили своих детей кобыльим молоком — кумысом, являющимся традиционным тюрк­ским напитком [83, с. 177; 53, с. 27; 238, с. 105-106; 239, с. 79-80]. Кроме того, амазонки ездили верхом, стреляли из лука, говорили на языке, не понятном скифам [93, кн. 4, с. 113-114], которые для сношения с аргип — пеями, исседонами, иирками и другими соседями амазонок брали с собой переводчиков на семи языках [47, с. 28]. Все это наводит на мысль: а не тюркским ли языком был «испорчен» язык савроматов? Приводимые ниже материалы дают достаточно оснований для правомочности этой мысли. Необходимо предупредить читателей, что употребляемый автором в этих разделах книги термин «тюрки» или «тюркский» не имеет никакого отно­шения к известным тюркам «тюгю» V-VI вв., представлявшим собой уже сформировавшуюся этническую общность. Автор употребляет эти тер­мины чисто условно, чтобы постоянно не прибегать к развернутой харак­теристике синтеза и синкретического этнообразовательного процесса с участием каких-то пока еще четко не проявляемых пратюркских или про- тотюркских этнических элементов.

Поскольку амазонки зачастую помещаются на Северном Кавказе, под­нятый вопрос перекликается с проблемой: с какими из тюркских племен впервые столкнулись древние кавказцы — носители кобанской археоло­гической культуры. В поисках ответа на этот вопрос нельзя умолчать тот очевидный факт, что значительная часть топогидронимики высокогорий Балкарии и Карачая, включая высочайшие пятитысячники Центрального Кавказа, перевалы, ледники и реки, носит тюркские названия. Допустимо предположить, что какие-то группы древних тюрок заняли эти террито­рии задолго до расселения в предгорьях Северного Кавказа аланского или адыгского этносов. В противном случае вопрос: каким образом, ми­нуя эти народы, а точнее, через их головы, балкарцы и карачаевцы заня­ли самые высокогорные районы Центрального Кавказа? — останется без ответа. В широком историческом плане все эти вопросы объединяются в одну сложную проблему первого проникновения в Восточную Европу и на Кавказ тюркоязычных племен и возможного присутствия тюркских пле­мен еще в среде массы номадов, объединенных обобщенным названием — «скифские племена». При обзоре темы прежде всего надо иметь в виду, что «чрезмерное расширительное применение термина «скифы» к племе­нам, сходным со скифами по обычаям или сходным с ними, или, наконец, к племенам, расположенным вдоль торгового пути на восток, восходит еще ко времени до Геродота. Такое употребление этого термина встречается даже у Гекатея Милетского. Он называет… скифами меланхленов и исседо — нов, которых Геродот только сближает со скифами» [347, с. 47].

Вот как писалось по этому поводу в одном из первых томов ведущего исторического издания середины XIX в.: «О скифах и сарматах написано множество, но чрезвычайно мало с критическим тактом и с обширным знанием источников и новейших пособий. Именно во всей этой массе сочинений не достает надлежащего внимания к различию скифов и сар­матов в собственном или этнологическом смысле от употребления этих имен в обширнейшем или политическом и в самом обширном — географи­ческом значении. Если же греки и римляне в дошедших до нас сочинени­ях употребляли эти два имени не в народном смысле исключительно, то само собой разумеется, что многочисленные народы могли быть разного происхождения и языка… Были ли между ними, черноморскими скифами в теснейшем или обширнейшем смысле, уже и народы тюркского про­исхождения?.. По всей вероятности, они были уже во времена Геродота» [295, с. 114-115].

Еще выдающийся ученый прошлого века А. Н. Аристов писал, что «весь­ма возможно, что часть скифов Геродота и других древних авторов принад­лежала тюркскому племени, как полагают многие из новейших исследова­телей» [36, с. 400]. Одним из таких исследователей был и Э. Н. Эйхвальд, который приводит много доводов в пользу того, что среди скифов были и тюркские племена. В частности, он писал, что «к скифам причисляемы были нередко и разные турецкие поколения… Есть бесчисленные дока­зательства тому, что под скифами могли разуметь и турецкие племена… Геродот упоминает тюррагетов и турков (кн. 4, с. 21)… вверх по Днестру Геродот помещает турков, живущих охотой… Тирас или Тюрас (Днестр) до сих пор у турков называется Тур… Во всех изданиях имя их пишется иур — ки — юрки вместо турки… Племя тюрков упомянуто Плинием и Помпонием Мелой, у Страбона — тюрагеты… У Страбона встречается племя урги. Это не встречается ни у одного древнего автора и, следовательно, неправильно переписано переписчиком. Описка могла быть в написании слов тюрки и урки» [314, с. 57-60, 63, 75-78]. Здесь, очевидно, Эйхвальд имеет в виду скифское племя Геродота, переведенное комментаторами как иирки.

Большой знаток истории скифов Ф. Г. Мищенко писал, что «наличность в Европейской Скифии арийского и частнее иранского элемента установ­лена убедительно профессором В. Ф. Миллером; только следует искать его не в господствующей части скифского населения Южной России, а в тех зависимых от царских скифов пахарях и каллипидах, которые, буду­чи оттеснены сюда более воинственными завоевателями, и представляли много общего с сарматами, также, вероятнее всего, принадлежавшими к иранской ветви» [346]. Мнение Ф. Г. Мищенко о том, что царские скифы не были ираноязычными, поддержал и другой выдающийся знаток скифов — В. В. Латышев [350, с. 18-19 и сл. ]. Близки к солидарности с этой точкой зрения и Б. Н. Граков, А. М. Мелюкова [347, с. 50-51]. Прежде чем «списать» эти мысли и предать их забвению как безнадежно устаревшие, необходи­мо опровергнуть нижеследующие сведения самого Геродота и массу явно тюркских элементов в языке и культуре скифских племен, которые совер­шенно чужды их ираноязычным потомкам — сарматам и алано-осетинам.

1. Как известно, к кругу скифских Геродот относит около 15 племен: каллипиды, алазоны, скифы-пахари, скифы-кочевники, царские скифы, андрофаги, невры, будины, савроматы, гелоны, аргиппеи, исседоны, аука — ты, иирки (юрки), фиссагеты (массагеты) и др. Но к собственно скифам по языку он относил только первые пять племен [95, с. 17-18]. Об осталь­ных же он часто говорит, что они имеют свой отличный от скифов язык. Такими племенами он считал савроматов, аргиппеев, иирков, андрофа­гов, будинов и т. д. Кстати сказать, этноним будин трудно не сопоставить с тюркским судын (будин) — «народ», «племя».

Интересно сообщение Геродота о племени невров, которые, по его сло­вам, не были этнически скифами. «Скифы и живущие среди них эллины, по крайней мере, утверждают, что каждый невр ежегодно на несколько дней обращается в волка, а затем снова принимает человеческий облик» [93, с. 213]. «Волк считался тотемным животным невров и почитался ими», — пишет комментатор и переводчик Геродота Г. А. Стратоновский [93, с. 521]. В таком случае можно вспомнить, что волк являлся тотемным животным, прародителем и божеством древних тюрок, как, впрочем, и у многих дру­гих народов [54, с. 237, 290; 90, с. 23-24]. Китайские авторы писали о тотем­ном волке тюрков: «Хан по его характеру и свойствам есть волк»; уместно будет привести слова из инструкции китайских военачальников при напа­дении на тюрков: «Таковую должно употреблять меру: гнать кочевых и на­падать на волков». Наконец, нельзя не отметить легенду древних тюрков о том, что прародительницей их была волчица. Одно из древнетюркских племен, ведущих свое начало от сына этой волчицы, называлось Асян или Ашан. Этот этноним происходит от слова ашин, т. е. «благородный волк» [90, с. 23]. Непосредственную связь с этими данными имеют многие балкаро­карачаевские топонимы — Ас-кала (крепость ас), Аш-Тотур (название урочища), названия месяцев в календаре: Тотур-ай и др. В этих названиях сохраняется и имя народа ас (восходящее к волку), и имя божества — по­кровителя волков — Тотур [103, с. 13]. А в эпических сказаниях балкарцев и карачаевцев сыновья одного из нартских героев — Дебета — обращаются друг к другу со словами: «Ах ты, волк мой быстроногий…» [305, с. 86].

По сведениям Аммиана Марцеллина, «в середине между аланами, по­лучившими свое имя от гор, живут невры по соседству с высокими вер­шинами, на отвесных скалах…» [83, с. 188]. Не вызывает сомнений то, что у одного из самых компетентных авторов речь идет о жителях Кавказа.

2. Большое сходство с тюркскими племенами обнаруживают иирки, или июрки, которых комментаторы Геродота считают предками двуязыч­ных мадьяр, занимавших северокавказские равнины [75, с. 84-85, 324, 371]. У Геродота иирки помещены в окрестностях высоких гор, земля в их краях «твердая, как камень, и неровная», — пишет он. А комментаторы ви­дят в этой оценке солончаковые степи — бывшее морское дно [93, с. 192, 519]. Можно предположить, что здесь могли подразумеваться «черные земли» и степи-буруны Кумо-Манычской впадины. Само название — юрю — ки, июрки — очень близко этнониму древних тюркских племен июрков на Балканах и Анатолийском нагорье, а также этнониму иркан, от кото­рого происходит название Каспийского моря — Ирканское [113, с. 28-30]. С иирками Геродота вполне сопоставимы ирканцы Страбона и ирканы Помпония Мелы, жившие у Ирканского (Каспийского) моря [169, с. 116, 124; 271, с. 485-486]. Можно допустить связь между этнонимом ирканы и назва­нием племени и области Иркуун в районе «горы Эльбурз» Шереф ад-Дина Йезиди и Низам ад-Дина Шами, описавших походы Тимура в окрестности Эльбруса в 1395 г. [278, с. 122, 182]. В связи с отмеченными фактами инте­ресно заметить, что В. И. Абаев считает термин Гиркания происходящим от названия «волчья страна» [2, с. 28]. В этом случае необходимо вспомнить, что река Терек у арабских географов называлась Волком, а рудимент этого названия сохранился в нынешнем названии одного из рукавов Терека под именем Берючюк — «волчонок» [127, с. 51].

3. Сведения Геродота об иирках и аргиппеях, отождествляемых В. В. Латышевым, С. Я. Лурье, Г. А. Стратоновским с предками башкир и ма­дьяр [93, с. 519; 173, с. 100; 171, с. 249-288] по образу жизни и занимаемой территории, буквально повторяются Плинием и Помпонием Мелой при описании племени турки и тирки. «После долгого перехода по этой каме­нистой области (скифов — иирков. — И. М.), — пишет Геродот, — придешь в стра­ну, где у подножия высоких гор обитают люди… Имя этого народа — аргип — пеи» [93, с. 193]. Эти аргиппеи, по словам Геродота, все лысые, говорят на особом языке, одеваются по-скифски.

Помпоний Мела почти дословно повторяет геродотовское описание окрестностей Меотиды, земли будинов, и повествует: «В близком сосед­стве с ними фиссагенты и турки, живут в обширных лесах и добывают средства к жизни охотой. Затем суровая и пустынная страна, на широком пространстве покрытая непрерывной цепью скал… Они отличаются весь­ма справедливыми нравами, живут в лесах… головы у женщин и у мужчин голые. Поэтому они считаются священными, и не только их самих не оби­жает никто из столь диких племен, но даже другие, прибегнувшие под их защиту, становятся неприкосновенными» [169, с. 119, 122].

Продолжим геродотовскую характеристику аргиппеев: «…никто из лю­дей их не обижает, так как они почитаются священными, и у них даже нет боевого оружия. Они улаживают распри соседей, и если у них найдет убе­жище какой-нибудь изгнанник, то его никто не смеет обидеть. Имя этого народа — аргиппеи». Аргиппеи Геродота, в V в. до н. э. живущие рядом с иирками, в середине I в. н. э. Помпонием Мелой названы турками, по всей видимости, поэтому Плиний в 70-х гг. I в. н. э. тех же аргиппеев называет тирками и помещает в тех же местах, рядом с фиссагетами и зихами — пред­ками адыгов [271, с. 483; 169, с. 180].

Наличие среди геродотовских скифов тюркских племен доказывают слова автора V в. н. э. Зозима, сказанные им в адрес гуннов: «Некоторые называют этот народ Уннами, другие говорят, что его следует называть царственными скифами или тот народ, про который говорит Геродот, что он живет у Истра, со сплюснутыми носами, маленького роста» [83, с. 199]. Речь, как мы видим, идет о представителях тюрко-монгольской расы. Кроме того, есть все основания сопоставить бритоголовых аргип­пеев и турков со средневековыми бритоголовыми тюрками — болгарами и хазарами, о чем пишет «Именник болгарских князей» и Моисей Каган — катваци [32, с. 155; 124, с. 120-121].

Этноним иирки можно сопоставить и с этнонимом иркан и гиркан, кото­рые, по мнению многих ведущих историков и тюркологов, можно связать с древнетюркским этнонимом и титулом — гурхан [37, с. 105; 32, с. 422; 140, с. 100; 184, с. 397]. В пользу этого свидетельствуют и сообщения Иосифа Флавия о том, что аланы, «живущие вокруг Танаида и Меотийского озера… замыслив вторгнуться с целью грабежа в Мидию (территория Ирана и Азербайджана. — И. М.) и еще дальше ее, вступили в переговоры с ца­рем ирканцев, ибо он владел проходом, который царь Александр запер Железными воротами. и когда тот открыл им доступ, аланы напали на ничего не подозревавших мидян…» [168, с. 484]. Эти слова позволяют думать, что речь идет о Дербентских воротах, находившихся тогда в руках гуннов, к которым и относится термин Флавия — ирканцы. По сведениям Диодора Сицилийского (I в. до н. э.), гирканцы жили у южного побережья Каспийского моря [376, с. 249]. В этом контексте очень уместны слова Плутарха (46-120 гг. н. э.). Он писал, что «после смерти Дария Александр с отборнейшими силами вступили в Гирканию; увидев морской залив, пока­завшийся не меньше Понта, но имевший более пресную воду… он предпо­ложил, что это Меотида, однако естествоиспытатели за много лет до Алек­сандра знали, что это так называемое Гирканское, или Каспийское, море» [376, с. 9, 78]. Плутарх очень хорошо знает иберов, легов, гелов, албанцев и других кавказцев. По словам же Леонти Мровели, в 70-х гг. I в., т. е. во времена Иосифа Флавия, гунны владели и Дарьяльским проходом, отку­да пришли в Картли братья Базук и Амбазук. Последнего, как известно, на рубеже V-VI вв. н. э. Прокопий Кесарийский прямо называет гунном и вла­детелем Дарьяльского прохода [148, с. 112]. Известно также, что овсы вре­мен Вахтанга в середине V в. н. э. были гуннами Северного Кавказа [160, с. 108; 178, с. 33, 69-70]. Гуннами называет войско Амбазука и автор VI в. Захарий Ритор [160, с. 109].

На прямую связь скифов («доителей кобылиц», «пьющих кобылье моло­ко», «из кумыса делающих сыр» и «употребляющих конину») со средневе­ковыми куманами указывают слова П. Карпини, характеризующие послед­них: «Когда же он умрет, то… перед ним ставят стол и корыто, полное мяса, и чашу с кобыльим молоком и вместе с ним хоронят кобылу с жеребенком и коня с уздечкой и седлом, а другого коня съедают…» [238, с. 32].

4. По мнению ряда крупных специалистов, «целый ряд языков засвиде­тельствован почти исключительно ономастикой. Таков и скифский язык» [2, с. 239; 282, с. 53]. Но и «известные скифские имена в большинстве слу­чаев иранские, отчасти фракийские, отчасти пока необъяснимые. То же касается этнонимики и топонимики» [347, с. 40]. Обратимся именно к этой, пока не разъясненной категории скифских имен, этнонимов, топонимов и отдельных лексем.

В надписи Ассархадона под 673 г. до н. э. говорится о «царе страны Ишкуза (Ашкуза, Аскуза) — Партатуа» [161, с. 65; 160, с. 72; 32, с. 19]. По нашему мнению, этот этноним скифов совершенно тождествен древне­тюркскому этнониму Аскизи или Ашкиши, известному по трудам Махмуда Кашгарского и Ибн Хордадбеха [37, с. 490-587]. На древней родине тюрк­ских племен — Алтае, в среднем течении реки Абакан имеется речка Аскизи, этот район прежде входил в Аскизскую думу, ныне представляет собой Аскизский административный район. На этой реке расположено селение Аскиз, возле которого открыт известный могильник из каменных ящиков, относящийся к упоминавшейся карасукской культуре. В этом рай­оне жили алтайские тюрки рода Сагай [36, с. 346; 310, с. 71-91; 311, с. 149]. Известно, что многие тюркские племена называли себя именем рек, на берегах которых обитали, как свидетельствует «Армянская география». Известные алтайские этнонимы Чу-киши, Ку-киши, Туба-киши, Алтай-киши означают — «чуйский человек», «люди с реки Ку», «люди с реки Туба», «ал­тайские люди» и т. п. Следуя этим традициям, можно сказать, что этноним Аскузы есть Ас-кизи или Ac-киши, т. е. «Ac-люди» или «Аш-человек» [36, с. 279; 239, с. 5-6; 139, с. 174]. В прямую связь с этим этнонимом можно по­ставить сообщение Ибн Саида, переданное В. В. Бартольдом в следующих словах: «Из кавказских народов самым западным, по Ибн Саиду, был народ каса, косоги наших летописей; далее к востоку жили аркеши (или азкеши), абхазы и аланы. Все они были христианами; кроме абхазов, все считались тюрками» [388, с. 109]. В этом этнониме видится имя древнетюркского пле­мени ас, происходящего от легендарной волчицы. Родоплеменные группы ас сохранились до сих пор у казахов, узбеков, киргизов, ногайцев и баш­кир [36, с. 404; 13, с. 112]. Если же верно чтение этнонима как шикуз, то со­ответствующую этимологию его как тюркского этнонима иш-гуз (ич-огуз), воспетого в эпическом сказании огузов «О Деде Коркуде», предлагает О. Сулейменов. 24 рода огузов согласно эпосу делились на два крупных объединения: иш-огуз — «внутреннее племя» и таш-огуз — «внешнее пле­мя». Одна из песен повествует о том, что «таш-огузы восстали против иш — огузов» [41; 226, с. 77]. Исследователи предполагают переход тюркского иш-огуз в ассирийское иш-гуз; по их мнению, гласная «о» теряется в се­митской передаче. Арабы, например, огуз превращали в гуз. Византийцы именовали огузов их самоназванием — узы [226, с. 77; 36, с. 418; 37, с. 91; 78, с. 194].

Есть еще один вариант этимологии этнонима скифов. В комментариях Евстафия к Дионисию (XII в. н. э.) говорится, что скифы получили свое имя от слова, означающего на их языке «сердиться», потому, что они очень раз­дражительны [83, с. 142; 171, с. 282, 288]. Известно, что на многих тюрк­ских языках, и в частности на татарском, башкирском, слово ашу означа­ет «злиться, сердиться». Прибавив к этому слову термин киши, кизи, мы получаем интересующий нас этноним ашукизи или ашукиши, т. е. «злой мужчина». Вполне уместно здесь напомнить и то, что слово ас на чуваш­ском языке означает «беситься, шалить, озорничать» [272]. Такая частица в этнониме скифов весьма характерна.

В индоевропеистике утвердилось мнение, что имя скифского царя Ишпака восходит к авестийскому спаа — «собака» или к мидийскому спак — «собака». В индоевропейских языках этот термин распространен очень мало, поэтому говорить об индоевропейском его происхождении не приходится. Он заимствован, как считают Фасмер и Трубачев, но отку­да? Трубачев находит для славянского слова прототип — тюркское кобяк. Иранские же примеры остаются без «родителей». Но прямой переход «ко­бяк — собака» недоказуем [226, с. 269]. Имена Испак, Исмак очень распро­странены в среде башкир, каракалпаков, карачаевцев и балкарцев по сей день. С позиции тюркских языков имя Ишпак, Испак означает «след видь», что тождественно понятию «идти по следу» [226, с. 268]. Но есть возмож­ность видеть в этом имени и вариант — Асбек, т. е. «Бек асов». В любом из этих случаев можно полагать, что ассирийские надписи — самый древний документ, «могущий подтвердить факт существования в VII в. до н. э. тюрк­ского этнонима иш-огуз, титульного имени ис-пак» [226, с. 270].

5. Скифы считали своим родоначальником Таргитая, рожденного от брака дочери Борисфена и Зевса. У Таргитая было три сына: Липоксай, Арпаксай и Колаксай [93, с. 188]. Имя Таргитай пока не получило бесспор­ной этимологии, хотя буквально тождественно имени Таргитай — авар­ского посла 583 г. к римскому императору Маврикию, имени тюркского вождя Таргицай, почти сохраняется в имени Тарагай, сына известного золотоордынского хана Хулагу, и вообще стоит в ряду такого множества тюркских имен XIII в., как Актай, Асутай, Ашиктай, Баритай, Бурилтай, Бурунтай, Даритай, Камтай, Кутай, Колимтай, Кутуктай, Кяхтай, Манзитай, Ойратай, Сабуктай, Сартактай, Субектай, Субетай, Тубтай, Уйгуртай, Усутай, Хокутай, Чагатай, Чутай и многие другие. Кроме того, по своей структуре оно близко к таким тюркским социальным терминам, как курултай, и то — понимим Алтай, Тарбагатай, Чагатай, Сартактай. Частица «тай» в этих именах означает принадлежность к какому-то народу, обществу или госу­дарству [37, с. 109, 293]. Следовательно, имя Таргитай может означать «на­род Тарги», может быть — Тургу, Турку? Имя Таргитай очень близко к имени родоначальника хазар — Тагарма и родоначальника всех кавказцев гру­зинской хроники Леонти Мровели — Тагармосу с небольшой метатезой Тагар — Тарга и с характерным окончанием «ма», «тай», «мос», подчерки­вающим принадлежность к Тагару — Таргу.

Здесь весьма уместно утверждение В. И. Абаева о том, что в скифском языке «самый распространенный вид — метатезы с участием р: в группе из двух согласных р не мирится с положением на втором месте и перескаки­вает на первое». Этому факту он приводит множество примеров [2, с. 213]. Пользуясь этим, мы можем предположить переход тагры в таргы. И если учесть, что в греческом языке буква «у» означала звук г, гъ и нг, то наше предположение получает дополнительную аргументацию для чтения тангри, тагри, тагъри как тарги, таргъы, тарнгы и пр. [326, с. 226-227; 330, с. 413-432; 335, с. 165; 338, с. 519].

В балкаро-карачаевском языке при помощи «ма» образуются многие термины: адам + ма — «человек Я», сары + ма — «желтый Я». Возможно, в этот ряд могут стать этнонимы: карай-ма (караим) «смотрю, надзираю» или кара-ма — «черный Я»; таким же образом образован этноним туркмен (турк-ме), что означает: «турк Я», как и в этнониме ку-ма (куман), т. е. ку я, означающем: «лебедь Я», и восходящем к легендарному тотему — Лебедю [326, с. 99]. Таким образом, Тагар-ма с позиций тюркского языка означа­ет: тагар Я. Тюрко-скифские параллели могут быть подтверждены и тем, что в Моисеевой книге «Бытие» Аскеназ, Рифат, Тагарм являются родными братьями — сыновьями Гомера (киммерийцами) и внуками Иафета (Бытие. Гл. 10, 3) [171, с. 265]. В связи с именем Таргитай очень важно учитывать, что слово тарх/тарг на тюркских языках означает «кровный родственник», «единокровный», «соплеменник» [365, с. 72].

Имена сыновей Таргитая считаются будто бы иранскими и озна­чающими три сферы скифской мифологии — верхнюю (небо), среднюю (землю) и нижнюю (подземелье) [47, с. 84-85]. Полагают, что частица «ксай» в этих именах означает осетинское хшай — «повелитель, владыка, царь». Следовательно, Кулаксай означает Кула+ксай, т. е. «владыка солнца» или «солнца царь». Возникает сомнение: почему же именем верховного боже­ства — светила — назван младший сын при наличии живых старших? Имя другого сына — Арпаксая — считается означающим «владыка глубины», по­тому что слово арф по-осетински означает «глубокий».

Для доказательства же наличия и промежуточного божества земли исследователи прибегают к следующим аргументам: «Лингвистические исследования показывают, что все имена, которые называет Геродот в легенде о происхождении скифов, являются иранскими, но отражают за­кономерности одного из скифских диалектов, во многом близкого осетин­скому языку. Последнему, как и ряду скифо-сарматских диалектов, был свойствен переход «ри» в «ли»… Такая закономерность показывает, что «Липа» в имени Липоксай должно соответствовать форме «Рипа» в других более архаичных скифских диалектах» [47, с. 85]. Таким образом, натяги­вается недостающее звено в их толковании — название «гора» и «владыка гор». Но разве лингвистическая наука знает множество скифских диалек­тов, скифо-сарматских диалектов и даже их архаичные формы, если язык скифский «известен только исключительно ономастикой»?! [2, с. 241; 282].

Во-вторых, известно, что ламбдаизм — переход р/л является закономерно­стью тюркских языков [42, с. 117; 246, с. 12].

Теперь посмотрим, как объясняются эти имена с позиции тюркских языков. «Матерью» сыновей Таргитая была река, на тюркских языках река обозначается словом чай, сай [317, с. 224]. Поэтому ничего удивительного нет в том, что в их именах фигурирует слово «река» — сай. Кроме того, в греческом языке звуки ш, ч передаются как кс[314, с. 83-84], поэтому окон­чание ксай означает не осетинское хшаи, а просто шай или чай. Арпаксай будет Арпачай (Арпашай, Арпасай), Кулаксай — Кулакчай и Липоксай — Липокчай. В первом случае мы можем видеть сочетание ирано-тюркского названия путем сложения иранского слова арф — «глубокий» и тюркского сай, чай — «река» и получить имя Арпачай — «Глубокая река». Это слово можно вознести и к тюркскому Арпачай, т. е. «Ячменная река». Во втором названии слово кулак в тюркских географических терминах означает «боковая», «рукав», и поэтому Кулакчай и Кулаксай будет означать «боко­вая река» или «рукав реки», а может, просто — «приток». Слово липок на балкаро-карачаевском и других тюркских языках означает лыппык, ял — пак «плоский», что, вероятно, передает понятие «разливающейся реки» (Лыппыксай). Нет ли в этом имени намека на Днепровские (материнские) лиманы — лиманы Борисфена? Имена этих юношей неотделимы от таких тюркских топогидронимов и этнонимов, как Ени + сай (Енисей), Янь + сай, Бури + чай, Арпа + чай, Кара + чай, Ачи+чай, Кок + сай, Майли + сай, Кин + сай, Одз + жай, и многих других, где отчетливо читается тюркское чай, сай — «река». Имя скифского Арпаксая очень близко имени княжеского рода тю­рок — Арпад, о которых говорит Константин Багрянородный [142, с. 140].

Тюркскими являются и имена скифских царей — Янгир, т. е. «душегуб» [314, с. 57], Атей, означающее «отец». Вполне возможно, что тюркским ока­жется и имя Партутай с упоминавшимся характерным окончанием «тай».

Некоторые древнетюркские племена чередовали звуки м и б [90, с. 114; 110, с. 11; 321, с. 16], точно так же они чередуются в балкаро-карачаевском. Например, слова: биик-миик, т. е. «высоко», муну-бу, т. е. «это», и т. д. С учетом этой закономерности можно вспомнить и имя царя Мадия, ко­торое сопоставляется с именем Бадий, так широко распространенным в карачаево-балкарской среде, а может быть, и с известным именем Батый с той же частицей «тай».

6. Очень интересно сообщение Геродота о том, что скифы прежде всего и превыше всех богов почитают богиню Табити, соответствующую греческой Гестии — богине домашнего очага, городов и государств, т. е. всего окружаю­щего [93, с. 201; 95, с. 86; 158, с. 27]. Хотя в контексте недавней газетной ста­тьи крупный специалист по индоевропейским языкам О. Н. Трубачев и отме­тил, что скифы были предками современных осетин [344], однако в своих специальных работах он приходит к выводу, что «часто в «скифском много псевдоскифского». В «скифском нескифскими» являются и имена богов. По крайней мере, часть этих имен не этимологизируется как иранские, на­пример Табити, несмотря на попытки Миллера, Трацмера, Белецкого» [282, с. 54]. Имя этой богини очень близко к имени героя балкаро-карачаевских эпических сказаний — бога кузнечного ремесла Дэбета, рожденного от брака Солнца и Луны и всегда связанного с огнем очага.

Верховное божество скифов «носило имя Папай — отец» [22, с 15; 95, с. 85]. Общеизвестно, что на тюркских языках это слово означает: «отец», «предок» (бабай, баба). «Богиней лесов, лесных зверей, охоты, земли у ски­фов была Апи — мать» [22, с. 15; 95, с. 81-83, 86]. Это имя не что иное, как тюркское «мать» (апа). Есть прямая возможность с этим именем связать балкаро-карачаевсжое божество лесов, зверей, охоты — Апсаты, восходя­щее, вероятно, к форме Апи-сат. Слово сат на многих тюркских языках означает понятие «святой», «священный», отсюда это имя будет означать «святая мать» [49, с. 45-46]. В балкаро-карачаевском фольклоре она и ее дочь — волшебная красавица Фатимат (Бадымат) — изображаются в обра­зе премудрых ланей. Приведенные факты дают основание серьезно усо­мниться в утверждениях, будто бы все скифские божества носят бесспор­но иранские или осетинские имена [47, с. 22-23].

В последние годы, когда речь заходит о языке скифо-сармато-алан — ских племен, исследователи, как правило, ссылаются именно на ту ра­боту К. Мюлленгофа [343, с. 5, 7], которая у индоевропеистов еще в 30-х гг. характеризовалась как «устаревшая и ничего не дающая для вос­становления реального языка скифов и сарматов» [342, с. 416]. Их мнения сводились к тому, что многие ученые «говорили о языке скифов-иранцев, скифов-осетин, скифов-индусов (санскрит), выворачивали на все сторо­ны несопротивляющийся языковой материал, ломали или вытягивали его на прокрустовом ложе «иранских языков». И вполне естественно, что подобные манипуляции, несмотря на свою явную бесплодность, по сей день оказываются серьезным тормозом в деле продвижения науки вперед, преградив все иные возможности подхода к изучению скифо — сармато-аланского языка. А между тем, широко употребляя термин «скифский язык», даже «диалекты скифского языка», отдельные авторы забывают, что нельзя упускать из виду их условность. «Скифский язык, как нечто единое, цельное и монолитное для всех племен, известных у греков и римлян под именем «скифских», есть фикция» [342, с. 433]. Сам Геродот, как мы видели, писал, что особый язык был и у аргиппеев, и у бу — динов (кн. 4, с. 23, 106). Сообщения Страбона, Плиния и других свидетель­ствуют, что «всякое неизвестное или мало известное племя принимает имя скифов». А у целого ряда античных авторов встречаются сведения о том, что эти «скифы говорили на разных языках» [342, с. 434]. В этой связи нельзя не отметить, что многие исследователи, пользующиеся работами В. И. Абаева при освещении этнических вопросов истории Северного Кавказа, упускают из виду, что, «вместо более или менее ограниченных по территории и частью разобщенных племен скифов и сарматов ира­ноязычной группы в Причерноморье, автор создает грандиозную скифо­сарматскую народность, предков осетин, включая сюда любое племя, получившее у греков одно из этих имен; их историю он отождествляет с историей древних осетин, ищет корни осетинского эпоса в этой истории, т. е. впадает в ряд явных преувеличений» [347, с. 41]. Прямым продолже­нием такой тенденции является и новая книга В. А. Кузнецова [343, с. 347]. Осетиноведов не смущает даже такой факт, что многие скифо-сармато­аланские слова вовсе отсутствуют в словарном фонде осетин, для них достаточно, что эти слова встречаются в Авесте или в древнеиндийском языке. Почему бы эти слова не связать с таджиками, афганцами, курдами, иранцами, иронами Бухарской области, т. е. с теми, кто продолжает зани­мать прежние сако-массагетские области?

7. По утверждению такого крупного специалиста, как О. Н. Трубачев, «нередко в скифских глоссах фигурируют псевдоскифские» [282, с. 53]. Общеизвестно, что, по словам Иоана Цеца, скифы называли Азовское море — Карбалык. Это слово получило в науке широкое признание как тер­мин, означающий «Гигантская рыба» [187, с. 207; 316; 355, с. 171]. Никто не отмечает, что это скифское название состоит из двух тюркских слов: кар — «могучий», «обильный», «крупный», «мощный» [141, с. 161-162] и балык — «рыба». Можно вспомнить, что у кипчаков был одним из мощных родовых подразделений род карбалык [36, с. 367]. Уместно напомнить, что в мифо­логии саяно-алтайских тюрков земля якобы покоится на трех громадных рыбоподобных существах — кербалык [353, с. 539].

Одним из популярных напитков у упоминавшегося скифского племени аргиппеев Геродот называет напиток асхи [93, с. 192-193]. Комментируя Геродота, Г. А. Стратоновский пишет: «Слово асхи (ачи) можно сравнить с древнетюркским ачуг (горький)» — и ссылается на башкирское блюдо ашха, о котором говорит С. Я. Лурье [93, с. 519; 173, с. 100]. Но поскольку у Геродота речь идет о напитке, а не о кушанье, то это слово больше под­ходит к балкаро-карачаевскому напитку ацтхи (ачтхи), и, более того, с учетом естественных трудностей для эллинов фонетически точно воспро­изводить слова «варваров-номадов», это слово тождественно балкаро­карачаевскому термину ицхи (ичхи) — «напиток». Относительно напитка асхи следует отметить еще и такой факт. Многие авторы считают его напит­ком казанских татар — ашы [386, с. 96]. И. Забелин писал, что ашы — асхи — это сок вишен, и приводит мнение путешественника XVI в. Павла Иовия об этом напитке. Ф. Г. Мищенко считает, что дерево «Понтик», из плодов которого аргиппеи делали асхи — это род черешни [385, с. 96]. В этой связи очень интересно отметить, что византийского посла Зимарха в 569-571 гг. алтайские тюрки и их правитель Дизибул угощали великолепным напит­ком «не из винограда, но похожего на виноградный сок» [386, с. 85].

В. И. Абаев пишет, что скифское слово маза — «большой», «великий» восходит к авестийскому маз, а в осетинском языке его нет [2, с. 173]. Хотя оно и восходит к Авесте, но широко бытует у тюркских народов в тех же значениях в форме мазаллы, часто употребляется в форме маза йок, т. е. «нет сил», «нет мочи». С учетом отмеченного перехода м/б можно указать тюркское слово база — «сила», базын — «надеяться на силу». Очень интерес­но и слово мажа — «лучший», «отборный» [284; 291]. Здесь же можно от­метить, что в Малой Букеевской Орде у киргизов был мощный род — маза [36, с. 380].

В «Декрете в честь Протогена» (III в. до н. э.) царские скифы названы скифским термином сай [33, с. 57; 95, с. 22; 34, с. 635]. До сих пор не объ­ясненный термин сай/сый — не что иное, как половецко-караимское и балкаро-карачаевское слово, означающее «почет», «почитать», «уважать»; отсюда происходят у них термины: сайгъа/сыйла — «почтение», «почести», «уважение»; сайгъылы/сыйлы — «почетный», «почитаемый», «избранный», «уважаемый». От этого же слова происходят термины; сайла — «выбор», «выбирай»; сайлама — «выборный» и многие другие [330, с. 459-460]. Отсюда можно заключить, что «царские скифы» в буквальном смысле бы­ли «почетные скифы» (скифы — базилеи Геродота).

Обращают на себя внимание слова В. И. Абаева: «Не случайно, что у самого раннего автора, Геродота, мы находим наибольший процент тер­минов и слов, не имеющих удовлетворительного иранского объяснения. К числу их относится, надо полагать, и термин скул/скол». Этот элемент в самоназвании скифов — сколты, по мнению Абаева, «был, по всей вероят­ности, каким-то важным термином доиранского населения Юга России» [2, с. 244]. Поскольку этот термин в основном относился к потомкам леген­дарных сыновей Таргитая и также до сих пор не разъяснен, то заслуживает внимания примечательная догадка филолога М. Джуртубаева о том, что балкарское слово схылты, означающее «знать», очень близко по смыслу к геродотовскому термину.

Описывая реку Гиппанис, под которой греки подразумевали реку Буг и реку Кубань, Геродот говорит, что в нее впадает горький источник, «име­нуемый скифами эксампей, а эллинами «священные пути» [33, с. 57, 93, 200, 208]. Трудно судить, почему греки называли источник «священными путями», а вот скифское слово эксампай объяснить можно. Геродот пи­шет, что «название источника и местности, откуда он вытекает, по-скифски Эксампей, а на эллинском языке Святые Пути» (кн. 4, с. 52, 81). В своем капитальном анализе античных источников И. В. Куклина совершенно справедливо отмечает, что этимологию слов, которые Геродот передает и переводит как «скифские», не всегда можно объяснять с иранского [368, с. 7]. По словам В. Ф. Миллера, не поддается объяснению с иранского и термин эксампей [179, с. 132]. Однако К. Мюлленгоф первую часть сло­ва — эксам переводил как «невредимый», «неповрежденный», а вторую часть — пей — он возвел к иранскому слову пакта, пантаас — «путь, тропа» [2, с. 175; 369, с. 469]. Однако М. Фасмер считал, что такая этимология с точки зрения лингвистики — неудовлетворительна [368, с. 7]. Дело в том, что Геродот не говорит, что это перевод термина на эллинский язык, а го­ворит, что «по-скифски Эксампей, а на эллинском языке Святые Пути». Достаточно вспомнить, что во многих местах, когда возникала необходи­мость, Геродот всегда подчеркивает: «скифы называют энареями…», «кол­хидское полотно у эллинов носит название сордонического…», «скифами их называют эллины…», «называли их по-скифски аримаспами…», «эта река у скифов называется Пората, а у эллинов Пирет…», или же: «в перево­де на эллинский язык…» и т. п. А в данном случае он приводит лишь два параллельных названия, а не перевод одного и того же термина. Кроме того, если согласиться с Мюлленгофом, то слово эсен — это общетюркское «невредимый», «здоровый», «неповрежденный» [354, с. 183]. Более того, слово эсен или эшан весьма близко к слову аршан — «святая вода, целебная вода» [369, с. 53], а слово бай первоначально, в досакское время, означало сверхъестественную силу, а позднее — «богатый» [382, с. 154]. Как утверж­дал Эйхвальд, в этом названии также отражена закономерность грече­ского языка заменять звук ш на кс, поэтому название источника должно звучать как Эшампай [314, с. 80]. Это слово состоит из двух тюркских: эсен — «здоровье» и бай — «богатый». Отсюда скифский термин можно по­нять как «богатый здоровьем», т. е. эсенбай. Это название вполне примени­мо к району реки Гиппанис-Кубани — благодатной оздоровительной зоне Кавказских Минеральных Вод с многочисленными источниками горьких, кислых, горячих вод. Синоним скифского Эсанбая сохранился в названии источника и города — Эсенток (Ессентуки), что означает «полный здоро­вья», т. е. эсен + ток — «полный». Эти названия полностью отвечают своему содержанию, так как наличие многих минеральных вод способствовало укреплению здоровья. Наше объяснение подтверждается еще и тем, что, по словам Геродота, у этого источника стоял огромный медный котел ем­костью в 600 амфор, сделанный из наконечников стрел. В связи с этим уме­стно напомнить, что одна из пяти гор Кавминвод именуется Темир-кубшек, т. е. «Железный котел» [180, с. 119-136].

По сообщению Плиния, скифы называли Кавказ своим термином — Краукасис, т. е. «белый от снега» или «белоснежный» [169, с. 185; 83, с. 110]. Юлий Солин в начале IV в. н. э. писал, что скифы называют Кавказ — Круказ [83, с. 181], что означает «снежный». На карачаево-балкарском языке крау — каш или краукас означает буквально «рябой от инея» и состоит из слов: крау — «иней» и каш или кас — «рябой». Но в скифском названии, передан­ном эллинами как краукас, можно увидеть и метатезу карукас, и в этом случае слово будет означать: «рябой от снега» (кар — «снег»), что совпа­дает со скифским названием. Перевод термина краукас как «блестящий лед», который предложили Ф. Ейлерс, М. Мэрхофер, не убеждает, так как Плиний говорит: «белый от снега», «белоснежный», а Юлий Солин пере­водит как «снежный». Надо думать, что они отличали лед от снега. Более того, Ян Потоцкий писал, что на ирано-персидском языке «белый от сне­га» переводится та часть громадного горного кряжа, который именовался Парапамисом [372, с. 235]. Здесь следует еще отметить тот факт, что вторая часть этого термина — кас или каш — представляет собой общетюркское слово, означающее «гора», «возвышенность» [369, с. 265], а первую часть можно перевести с помощью карачаево-балкарского языка как кар-ау, т. е. «снежная пелена». Таким образом, скифский термин краукас — «белый от снега» на карачаево-балкарском может означать Кар-ау-каш, т. е. «гора, по­крытая снежной пеленой».

Считается, что греческое название пантикапей есть скифо-осетинское выражение «дорога рыб», состоящее из ирано-осетинских слов: панти — «дорога» и каф — «рыба» [2, с. 170; 47, с. 24; 83, с. 11; 103, с. 14]. Такое назва­ние можно было бы оправдать по отношению к Керченскому проливу, так как о рыбных богатствах Меотиды и Кубани говорит множество известий Плиния, Страбона, Помпония Мелы, Никифора и др. Но ведь Пантикопеем греки называли и правый нижний приток Днепра — Ингулец [83, с. 15]. Представляется более правдоподобным и отвечающим своему названию греко-тюркское объяснение этого наименования. Мы уже говорили, что на тюркских языках слово кап означает «ворота». К этому слову в приве­денном названии прибавлено греческое слово понт. Отсюда название пантикапей будет означать «ворота понта». Такое название соответствует и Керчи с Керченским проливом и нижнему притоку Днепра, откуда начи­нается вход в Черное море — Понт. В пользу такого толкования свидетель­ствуют и слова Аммиана Марцеллина о том, что «из Меотийского болота огромное количество воды прорывается через узкий Пантикопейский пролив в Понт» [377, с. 287].

Завершая скифо-тюркские лексические параллели, нельзя не отметить, что из 200 скифо-аланских глоссов многие в осетинском языке неизвестны, тогда как 53 слова свободно бытуют до сих пор в балкаро-карачаевской живой речи. Можно было бы подумать, что эти слова — позднейшие заим­ствования из дигорского, но этому противоречит тот факт, что большин­ство из этих слов бытует и в других тюркских языках. Достаточно назвать такие вовсе отсутствующие в осетинском слова, как ана, зор, сир, тири, сары, каш, сай, ши, аз/ыз, бай, ам/эм, yap, базук, гару, маза, пара, фахму, хунер и многие другие в тех же значениях, в которых они употребляются

В. И. Абаевым [2, с. 151-190]. Теперь рассмотрим этнографические мате­риалы, имеющие отношение к нашей теме.

8. Начнем с материальной культуры. Наряду с упоминавшимся на­питком асхи-ицхи основной повседневной пищей скифов было кобылье молоко — кумыс и сыр из него — иппак, как писали Геродот, Гиппократ и Страбон [95, с. 47; 271, с. 275, 277, 284]. Интересно, что Гиппократ прямо уточняет, что скифы «пьют кобылье молоко и едят иппак (сыр из кобылье­го молока)» [376, с. 269]. Не приходится останавливаться на том, что кумыс и сыр из него считаются специфическими тюркскими традиционными эле­ментами пищи. Они хорошо зафиксированы у гуннов и у других племен еще в первых веках [53, с. 27; 239, с. 78-79]. По нашему мнению, термины иппак и гиппакможно сопоставить с карачаево-балкарским словом аппак, т. е. «белый-белый». Но, разбирая эти термины, филолог С. Я. Байчоров пи­шет, что «современное карачаево-балкарское гыпы ак, гыфы ак — молоч­ные продукты, приготовляемые добавлением к молоку кефирных гриб­ков» [49].

В. И. Абаев пишет: «Напиток кефир, а заодно и его название (в том числе и русское «кефир»), считается кавказского происхождения. Однако перво­источник, насколько нам известно, не установлен» [3, с. 627]. Соответствие скифо-сарматского иппак — гиппак с балкаро-карачаевским гыпы-ак при­водит Байчорова к убеждению, что Геродот и Гиппократ зафиксировали тюркский термин, означающий молочные продукты, заквашиваемые ке­фирными грибками [49, с. 54]. Интерес к этимологии этого термина усили­вается тем, что в отечественной науке еще с прошлого века установлен­ной родиной кефирных грибков являются окрестности Эльбруса по верховьям Кубани [128, с. 187-188]. Добавим к сказанному, что Геродот и его предшественники Гомер, Гесиод, Эсхил часто называли скифов «дои — телями кобылиц» и «млекоедами» [95, с. 18, 47; 271, с. 275, 815]. Страбон уточнял, что «теперь еще есть так называемые «обитатели кибиток» и «ко­чевники», занимающиеся скотоводством и питающиеся молоком, сыром, и главным образом сыром из кумыса». При этом Страбон приводит слова Эсхила: «…что из кумыса сыр едят, то скифы справедливые» или «…в земле галак-тофагов, что дома имеют в повозках» (Гесиод). У всех этих авторов среди скифов называются племена — гиппомолги, т. е. «доители кобылиц», и галактофаги — «питающиеся кислым молоком» [271, с. 275, 277, 284, 815]. Весьма кстати и следующее сообщение Страбона, характеризующее некий кочевой народ, живущий рядом с «георгами» — земледельцами: «Скифское племя, живущее над ними (георгами. — И. М.), было кочевым, последнее употребляло в пищу не только мясо вообще, но в особенности конину, а также сыр из кумыса, свежее и кислое молоко; последнее, особым обра­зом приготовленное, служит у них лакомством». Вот почему Гомер называ­ет все население части света «галактофагами». Не может быть сомнения в том, что здесь речь идет о кочевом тюркском племени. А Геродот в тех же местах у устья Дона, за будинами, к востоку от фиссагетов помещал иир — ков, над ними же аргиппеев. Следовательно, кочевой народ, живущий, по Страбону, над георгами или, по Геродоту, над иирками, является аргиппея — ми, которых Помпоний Мела прямо называл тюрками.

Доителями кобылиц были и есть все тюркские племена и народы. Все они являются млекоедами, молоко в различных видах, особенно разно­видности айрана и вообще молочные продукты составляли их основную пищу. У балкарцев и карачаевцев молоко и молочные продукты настоль­ко почитались, что их название превращено в табу. Скрывая название «молоко», они просто именуют его имя табуизированным термином акъ, т. е. «белый» [272, с. 116-117]. Чтобы осведомиться о наличии молока или молочных продуктов, они спрашивают: «Акъ бармыды?», т. е. «Белое есть?». Древнегреческий термин «галактофаги» или «млекоеды», а еще более у Евстафия — «млекопийцы» [171, с. 282] на тюркских языках будет акъ-ицер или акъ-ичер, т. е. «пьющий белое (молоко)». Общеизвестно, что греческие названия других племен почти всегда являлись либо кличками, либо фик­сацией какой-либо особенности их быта, одежды, среды обитания и пр. (троглодиты — пещерники, меланхлены — черноризцы, гениохи — кучера и т. д.). Отсюда питающиеся молоком номады и получили свое прозвище «галактофаги», что на тюркском будет акъ-ицер. Позднее у эллинских авто­ров первых веков эта кличка превратилась в этноним гуннского племени — акацир. Такое разъяснение гуннского этнонима более соответствует дей­ствительности, нежели тюрко-персидское толкование его как «главный народ» [32, с. 56] или «лесной человек» [81, с. 15]. Поскольку гунны — коче­вой народ, то вряд ли их можно было считать лесными людьми, так как в лесах народ кочевать не может.

Широко известно, что большое место в материальной культуре скифов занимал войлок, из которого изготовлялась одежда, башлыки, им покры­вали они свои повозки и пр. [93, с. 193, 205; 271, с. 276]. Столь же широкое применение имел войлок у всех тюрко-кочевнических племен — у древних тюрков Алтая, у гуннов и др. [96, с. 22; 239, с. 102-103]. В наши дни войлок является одним из специфических отраслей домашнего промысла кир­гизов, казахов, алтайцев, балкарцев, карачаевцев и других тюркских на­родов. Изготовление различных войлоков и изделий из него является на Кавказе отличительной особенностью мастерства балкаро-карачаевских женщин. В XVII-XVIII вв. их продукция пользовалась большим спросом у многих народов Кавказа [12, с. 208].

9. Не менее интересные скифо-тюркские параллели дает и духовная культура скифов. Кроме отмечавшихся скифских божеств, надо сказать и о том, что скифы верили и поклонялись различным «хозяевам земли, воды», всякого рода оборотням и т. п. [95, с. 86]. Все эти поверья были характер­ными для древних тюрок, гуннов, болгар, хазар и являются особенностью этнографии современных тюркских народов: чувашей, татар, кумыков, балкарцев, карачаевцев [95, с. 86; 82, с. 342; 90, с. 80; 128, с. 311; 239, с. 104; 260, с. 81]. Хорошо известно, что скифы поклонялись мечу. Божественным даром и предметом поклонения он был и у гуннов, считавших его мечом верховного бога — Тейри, а греки именовали «мечом Марса» [119, с. 90-91, 102]. Сравнительное изучение тюрко-монгольского эпоса привело иссле­дователей к выводу, что «преклонение перед оружием привело к возник­новению культа «бога-меча», буквально «меча» [177, с. 109].

Известное развлечение скифов — погоня за зайцами, приведшее в свое время в замешательство войско Дария и часто изображаемое на скифских предметах, в 1883 г. наблюдал М. М. Ковалевский в балкарском селении Былым. Великолепно знавший все законы и обычаи кавказских народов, выдающийся ученый не нашел этому развлечению других параллелей, как случай, описанный Геродотом [95, с. 29; 144, с. 575]. Отголоски этого развлечения запечатлены и в карачаево-балкарском нартском эпосе [304, с. 103-104].

10. По словам Геродота скифы «гадают при помощи множества ивовых прутьев следующим образом: принеся большие связки прутьев и положив их на землю, они раскладывают их порознь и затем, перекладывая пру­тья по одному, гадают; произнося предсказания, они вместе с тем снова собирают прутья и раскладывают их поодиночке. Таков у них исконный способ гадания». Обычай гадать на прутьях отмечает Аммиан Марцеллин и у аланов. Есть сведения, что подобный обычай сохранился у дигорцев, но никем подробно не описан. Однако достоверно известно, что «наибо­лее древнее археологическое свидетельство культового использования прутьев таволги дает Кенкольский катакомбный могильник в Киргизии. Этнографически различные проявления культа таволги отмечены прежде всего в среде тюркоязычных народов (алтайцы, чуваши, казахи, киргизы, узбеки, тувинцы) и их ближайших соседей. Древность связанных с тавол­гой религиозных представлений подтверждает магическая формула ша — маистской по содержанию рунической «Книги гаданий» IX в.: «Одна тавол­га становится сотней таволг» [339, с. 57-59]

11. Известно, что орнамент являет собой один из элементов традици­онной культуры народа. Считается почти всецело признанным фактом, что для многих тюркских племен Алтая, Енисея, для половцев Южно-Русских степей было очень характерно украшать различные предметы, костяные накладки лука, седел, колчанов и пр. орнаментом, состоящим из циркуль­но круглых кружков с точкой по центру [217, с. 156-157]. На известной вазе из Кульобского кургана, где изображена целая композиция из жизни скифов, бросается в глаза то, что у первого, четвертого, пятого, шестого и седьмого скифа (т. е. за исключением только двух изображенных) на шта­нах, кафтанах, башлыках, на обкладках колчанов изображены систематич­но размещенные узоры именно из подобных орнаментальных кружков.

12. О скифском обычае побратимства мы знаем со слов Геродота сле­дующее: «Клятвенные договоры совершают так: в большой глиняный ковш наливают вина и примешивают к нему кровь договаривающихся, сделав укол шилом или небольшой надрез ножом на теле, затем погру­жают в чашу меч, стрелы, секиру и дротик. По совершении этого обряда они долго молятся, а затем пьют смесь как сами договаривающиеся, так и достойнейшие из присутствующих» (кн. 4, с. 70). Подобный обычай бук­вально сохранился у половцев: «Половец прокалывает себе иглой палец и выступающую кровь дает сосать тому, кого избирает себе в постоянные спутники и друзья, после чего сосавший кровь своего товарища становит­ся для него как бы собственностью, его кровью и телом. Иногда употре­бляется и другой обряд. Желающие вступить в побратимство наполняли напитком медный сосуд, имеющий подобие человеческого лица, пили из него оба, собирающийся в путь и его спутник, и после этого уже никогда не изменяли друг другу» [382, с. 222-223].

13. В связи с рассматриваемым вопросом представляют значительный интерес и антропологические характеристики. Известно, что Геродот ха­рактеризует аргиппеев, которые употребляли напиток асхи, следующими словами: «У подножия высоких гор, выше цирков, живут люди, которые, как говорят, все плешивые от рождения — как мужчины, так и женщины, кур­носы и с большими подбородками; они говорят на особом языке, одевают­ся по-скифски» (кн. 4, с. 23). Очень важно, что исследователи считают, что «плешивость аргиппеев, вероятно, следует понимать, как слабое развитие растительности на голове и лице, действительно наблюдающееся у неко­торых монгольских племен» [375, с. 263]. Гиппократ (460-377 гг. до н. э.) писал о скифах, что они похожи только на самих себя и не похожи ни на один другой народ, «отличаются толстым, мясистым, нечленистым, сырым, немускулистым телом; благодаря тучности и отсутствию растительности на теле обитатели похожи друг на друга: мужчины на мужчин, женщины на женщин» [375, с. 296]. Нетрудно понять, что речь идет о представителях монголоидной расы.

Эти сведения совпадают с характеристикой гуннов Аммиана Марцел — лина: «…все они отличаются плотными и крепкими членами, толстыми затылками… лица у них безбородые, безобразные, похожие на скопцов» [179, с. 118; 206, с. 236].

14. Перечисленные скифо-тюркские параллели дополняются и рядом археологических фактов. Скифский метод бальзамирования трупов, опи­санный Геродотом, полностью совпадает с методом бальзамирования у гуннов и горно-алтайских тюрков, как справедливо отмечали С. Руденко и Г. А. Стратоновский [93, с. 521; 248, с. 56]. Геродот сообщал, что по легенде скифов на их землю «упали с неба золотые предметы: ярмо, секира и чаша… в память об этой чаше еще до сего дня скифы носят чаши на поясе» [93, с. 189]. В прямую связь с этой особенностью скифов ставит Ф. Г. Мищенко этимоло­гию термина «скиф». Он писал: «Этимология греческого имени, если толь­ко оно не искажение какого-либо из туземных имен, приводит нас к слову скюфос — «чаша», «кружка»; эолийская форма скютос» [346, с. 200 и сл. ]. Нельзя не обратить внимания на тот очевидный факт, что неотъемлемой деталью десятков и сотен сохранившихся половецких и древнетюркских каменных изваяний является именно изображение чаши, которую они, как и скифы, всегда носят на поясе [236, с. 50-52; 384, с. 180-229]. По сообще­нию Низами, кочевые тюрки до принятия мусульманства поклонялись из­ваянию с чашей как божеству [226, с. 276]. Половцы являются чуть ли не единственными продолжателями обряда захоронения с конем и в срубах, так свойственных скифам. Все это находит прекрасное подтверждение в ка­питальном труде С. А. Плетневой, где рассматривается прямая связь между скифскими чашами, котлом, отлитым из бронзовых наконечников стрел, и гунно-половецкими традициями, которые отражены и в этнографической культуре тюркских народов XVIII-XIX вв. [367, с. 22-23].

Отмеченный ряд скифо-тюркских параллелей, проявляемых в мате­риальной, духовной культуре, в языке, по данным археологии и письмен­ных источников, дает основание сделать вывод о том, что незаслуженно и преждевременно отвергнута идея о наличии в массе племен, объеди­ненных под эгидой скифов либо в географическом, либо по хозяйственно­бытовому признаку, племен с тюркской речью. Масса специфических черт культуры скифов сохранилась только у тюркских племен (конина, кумыс, айран, чаша на поясе, каменные изваяния, захоронения коней, войлок и т. д.) и считается их этнографической особенностью. Ни один из перечис­ленных элементов не встречается у сармато-алано-осетин, считающихся потомками скифов. Среди скифов были тюркоязычные племена. В против­ном случае невозможно объяснить такой феномен, как сохранение массы скифских элементов только у тюркских племен. Этот вывод подтвержда­ется и скрупулезным анализом античных источников и археологических материалов, которые свидетельствуют о том, что «территорию первона­чального обитания скифских племен следует очертить в Южной Сибири, в Туве» [368, с. 192-193], т. е. на прародине тюркских племен. Вероятно, нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что не все племена, именовавшие­ся у греков и римлян скифами и сарматами, говорили на одном, иранском, языке. С полной ясностью эта точка зрения нашей ведущей лингвистиче­ской школы высказана виднейшим иранистом Б. В. Миллером, сыном и последователем В. Ф. Миллера, много сделавшего для изучения вопроса о языковой принадлежности скифов и сарматов: «Обширность террито­рии распространения иранских языков в настоящее время и в древности… исключает всякую возможность предположить существование некогда на всем этом обширном пространстве какого-то единого народа, соз­давшего единый иранский праязык» [347, с. 41]. Изложенные в этом раз­деле факты позволяют думать, что были правы такие исследователи, как Мищенко, Латышев, Цейсс, Нейман, Нибур и другие, считавшие «царских скифов» ветвью урало-алтайских, а не иранских народов, поскольку и сам В. Ф. Миллер ничего существенного не смог противопоставить их доводам и вынужден был заключить, что «вопрос о том, что царские и кочующие скифы принадлежали к неарийскому племени», остается отложенным до новых повторных исследований, хотя не считает доказанным и факт их иранства [179, с. 116 и сл. ].

С рассмотренными вопросами тесно перекликается следующий раз­дел нашей работы, касающийся скифо-хазарских нашествий в Закавказье и Переднюю Азию.