Ремесла

К концу XIX века Северный Кавказ все более и более входил в сфе­ру российского фабрично-заводского производства. Местные промыслы довольно успешно продолжали с ним конкурировать. Тут сказывалась и традиция кустарного производства, и материальные затруднения рядово­го труженика, не имевшего лишних средств. Большая часть потребностей населения удовлетворялась более доступными и недорогими предметами кустарного производства. Особым уважением у населения пользовался «пхьар» — мастеровой. Основой этого слова является архаизм «пхьа» (тетива лука, стрела), который в зависимости от контекста мог означать «поселение», «мастерскую», а также иносказательно «кровную месть». Родство слов «мастер-умелец» и «поселение» — как плод деятельности человека-умельца — вполне может навести на мысль, что слово «пхьар», определяющее человека, умеющего что-то сотворить своими руками, восходит к глубокой древности. У ингушей сохранились термины «аьш — ка пхьар» — мастер по железу, кузнец, «дошо пхьар» — мастер по золоту, «дото пхьар» — мастер по серебру, «дахчан пхьар» — мастер по дереву, плотник. К слову «пхьар» по значению примыкает термин «говзо», или «говзанча», т. е. «умелец». Так, строителей башен, храмов, усыпальниц и других сооружений каменного зодчества называли «гіоговзанча» — уме­лец (мастер) по камню.

г 55

К рубежу XIX — ХХ веков искусство инкрустирования предметов зо­лотом и серебром сохранилось лишь в воспоминаниях. Объяснить это можно и дороговизной самого материала, и конкуренцией дагестанских мастеров, достигших в этом деле высокого уровня специализации. Но кузнечное ремесло имело самое широкое распространение. В народе до сих пор живы термины «пхьоале» — кузня, «лайси» — меха для раздувания углей, «нажарг» — наковальня, «варбаст» — молот-кувалда, «моарзагїа» — щипцы и др. Кузня обычно располагалась на окраине села, часто у реки. Самыми обычными предметами производства сельских кузнецов были ножи, молотки, топоры, подковы, щипцы, стремена, обода для колес и

За прялкой

кадушек и др. Производство серпов, кос, ножниц, цепей стало постепен­но вытесняться фабрично-заводскими предметами. Есть упоминания в народе, что в не столь отдаленные времена в Ингушетии были и свои ювелиры и оружейники. По крайней мере, сабли и кинжалы еще произ­водились в середине XIX века, но к его концу это ремесло почти угасло. Отчасти этому способствовало и то, что царская администрация не толь­ко преследовала производителей оружия, но временами вводила запреты на его ношение, из-за чего нередко случались кровавые стычки между жителями и представителями власти, которые никак не хотели учитывать местные традиции, по которым мужчина не имел права быть безоруж­ным, — он должен был быть вооружен хотя бы кинжалом.

С введением в строй железной дороги через Ингушетию в 1893 году усилилось ее хозяйственное развитие. В частности, с начала ХХ века в край стали привозить различные металлы и жесть, которая долгое вре­мя играла важную роль в хозяйственной жизни ингушей. Если в давние времена в башнях использовались очаги для приготовления пищи и обо­грева, которые не имели дымоходов, то в XIX — XX веках в домах на рав­нине использовались «товПа» — нечто среднее между очагом и камином: очаг устраивался у стены и от него дым отводился через каменную или обмазанную глиной турлучную трубу. Иногда их делали из самана. Эти устройства были не очень рентабельны, т. к. пропадало немало тепла.

В ХХ веке эти («товПа») посте­пенно стали заменяться жестя­ными печами. Их достоинство состояло в том, что они быстро нагревали комнату, на них было удобно готовить пищу. При хо­рошей теплоотдаче этим печам требовалось меньше топлива, чем для очагов-каминов. Недо­статком этих печей было то, что если они переставали гореть, то быстро воцарялся холод. Тем не менее, печурки эти использо­вались повсеместно и в течение длительного времени.

Обо всем вышесказанном до­вольно точно поведал в 1925 году Н. Яковлев: «Для отопления и приготовления пищи служил про-

стейшего устройства камин с турлучной, обмазанной глиной трубой. Ни­каких заслонок, которыми можно бы было закрывать трубу для сохра­нения тепла в помещении, не было и в помине. Ветер свободно гулял в довольно широкой трубе и в комнате. Нельзя сказать, чтобы при такой си­стеме отопления температура в помещении зимой, как только переставали поддерживать огонь в камине, была особенно высокая. Теперь понятно, почему переход от такого широкотрубного сквозного камина к простой железной печурке следует считать для ингуша более естественным, чем к русской, например, печке, и в то же время все-таки известным шагом вперед. Чтобы окончательно понять это, следует учесть, кроме нужд со­гревания жилых помещений, чем, как мы видели, ингуш совсем не из­балован, есть еще его топливные возможности и потребности его кухни. Лесов на плоскости давно нет, и, чтобы добыть хоть немного хворосту, ингуш должен ехать довольно далеко к предгорьям…» (37, 208-209)

Первоначально кузнецы являлись одновременно и жестянщиками. Но постепенно потребность в жестяных печах настолько возросла, что ремесло жестянщика обособилось, а жестянщик стал делать печурки не только на заказ, но и на сбыт, поскольку потребность в них была посто­янной.

Кузнечное ремесло стало вытесняться фабрично-заводской более каче­ственной и дешевой продукцией. Постепенно на долю кузнецов осталось лишь ремесло по подковыванию лошадей. Хотя и долго сохранявшееся,
жестяное производство также имело тенденцию к отмиранию, поскольку место жестяных печурок стали занимать обыкновенные печи.

Войлочный ковер. К. Эльжеркиева, 1889 г. р.

Горы и предгорья Ингушетии богаты лесами. В них имеется немало цен­ных пород деревьев, таких, как дуб, чинара, граб, груша, бук и др. Вполне естественным было развитие в прошлом в Ингушетии деревообработки. Культ дерева в старину у ингушей был настолько развит, что даже имелось божество «Хырх-ерда», «хы» — древесный ствол, «ерда» — божество: в лесу определяли наиболее могучее дерево и с ним связывали некоторые, теперь уже забытые обряды. Особо почитали матицу («оарц») — бревно, которое поддерживало всю кровлю дома. Матица пользовалась святостью, по­скольку за нее цепляли надочажную цепь; также считалось, что в опреде­ленное время у матицы собираются души мертвых. Матицу обрабатывали с особой тщательностью. Она как бы олицетворяла собою основу жилища, и потому одну из клятв могли произнести с ее именем.

Широкое распространение в прошлом имела деревянная посуда. Обычно ее делали из груши или липы. Изделия из груши почитались больше, хотя изделия из липы делались чаще всего потому, что это де­рево легко поддавалось обработке. Е. Крупнов, исследуя надземные склепы, отмечал, что в них «… встречаются в значительном числе раз­личные деревянные сосуды: чашки, миски, кружки, кубки. Все они сде­ланы из мягких пород дерева, преимущественно из липы, но уже на примитивном токарном станке. На них сохранились явные следы вра­щения сосудов в процессе изготовления.

В числе прочего инвентаря этих склепов находились деревянные резные коробки, трехструнные балалайки («пандыр»), мало отличаю­щиеся от подобных ингушских музыкальных инструментов недавнего прошлого». (21, 96)

Сумка для хранения предметов женского рукоделия, футляр для часов, тесьма

Из твердых пород дерева изго­тавливались сохи — «нух», вилы — «шода», лопаты — «бахь», грабли — «йолхьинг» и другие орудия земле­делия.

Помимо изготовления посуды было довольно развито ремесло бон­дарей, которые изготавливали кадуш­ки — «пед», обтянутые обручами — «та­неш», маслобойки, корыта, чаны и др.

Обычно геометрическими узора­ми украшали сундуки, двери, налич­ники окон. Иногда сундуки обивали жестяными полосками с пунсонным узором.

Особого искусства требовало из­готовление арбы. Наибольшее внима­ние мастера уделяли колесам и осям.

Для труженика было большой редко­стью иметь сплошную железную ось.

Обычно она изготавливалась из кара­гача — «муш» или другого крепкого дерева. На трущуюся часть оси позд­нее стали приделывать железные на­кладки. Верх арбы делали из досок, но иногда и из ивового плетня. В го­рах, и то не везде, применялись двух­колесные арбы. На равнине они име­ли повсеместное распространение. В начале ХХ века наиболее зажиточная часть крестьян стала пользоваться четырехколесными телегами, заим­ствованными у казаков.

В каждой семье имелись и дет­ские люльки, изготовленные особым Гребень для расчесывания шерсти

* — ни

Чаша для процеживания, половник, дуршлаг, кружка

%

Деревянная шкатулка, казачий рубель

местным способом. Из дерева изготавливались скамейки — «гїанд» и трехножные небольшие столики — «шу». Было довольно развитым гончарное производство. Из глины делались чаши — «кад», кружки — «чами», стаканы — «пела», маленькие плош­ки — «ц! азилг», кувшинчики — «суралг», кувшины — «кхаба», большие кувшины для зерна и воды — «геба», большие кувшины с заостренным дном для сбивания масла — «кувра». Гончары разбирались в разных сортах глины, умели ее отмачивать. В глиняную массу для прочности и вязкости добавляли каменную крошку. Для ее производства существовали специаль­ные мельницы-дробилки. Готовое изделие покрывали тонким слоем особо вязкой глины (поливная керамика). Изделия изготавливались на гончарном круге, сушились в прохладном месте (чтобы не растрескались) и затем под­вергались обжигу. До сих пор в горах еще сохранились следы обжиговых пе­чей. Успешно с местными гончарными изделиями конкурировали изделия кубачинских («кубче») мастеров. Постепенно гончарную посуду вытеснила привозная посуда из фаянса и стекла, по-ингушски — «ингале пхьегїа». Наряду с деревянной, гончарной имелась и металлическая посуда. Из бронзы изготавливались клепаные огромные котлы, вместимостью туши целого быка — «уст бода ей». В этих котлах на свадьбах и других торжествах варилось мясо. До принятия ислама в них варили и пиво. Котлы разных размеров состояли из пластин, настолько искусно скле­панных, что они совершенно не протекали. Металлическими были и

В краеведческом музее, г. Назрань

разного рода кувшины — кумганы («гіумагіа»). Изготавливались они из латуни или меди. Было развито кожевенное производство. Шкуры крупного скота («нихь») и мелкого скота («ц! ока») специальными скребками освобожда- ли от мездры, а затем в специальных чанах держали в кислотном растворе, который назывался «сулла», основным компонентом которого являлась кислота, выделявшаяся из помета птиц. Затем прошедшую эту обработ- ку кожу замачивали в растворе с дубильными веществами. Далее кожу мяли катками или руками. При этом иногда использовали отруби, при- дававшие коже приятный светлый оттенок. Из готовой кожи делали обувь («нахьара маьчи»), ремни («оаса»), бурдюки («кит»), мешки («лаьжг»), сбрую («дирст», «журал», «т! он») и другие изделия. Сыромятную обувь, которая имела свойство размокать от воды, периодически положено было сма- зывать жиром. До сих пор сохрани- лась пословица: «Свиную кожу надо смазывать свиным жиром» — «Хьак- хий ц! ока хьакхий даьтта хьакха деза». Она свидетельствует, что в до- исламский период обувь шили и из свиной кожи. Впрочем, сегодня эта пословица чаще всего употребляется в переносном значении (например, в значении: он заслуживает того, что сам заслужил). Сыромятная обувь делалась просторной, т. к. в нее наби- вался ковыль («кГаж») и лишь затем всовывалась нога, одетая в шерстя- ной чулок. На икры ног надевались ноговицы («пезгаш»). Они напуска- лись на сыромятную обувь, а сверху ремешками подвязывались под ко- леном. Обувь («маьчи») с пришитой подошвой называли «пашмакх» — башмак. В обиходе обычными для всех были тапочки — «хулчи». Рань- ше имелась такая поговорка: «Не дай нам иметь такое потомство, которое

по утрам будет искать свои «хулчи»! Бурдюки обычно делали из тщательно очищенной козьей шкуры, мехом на­ружу. Обычно бурдюки с водою брали, уходя на по­левые работы. Например, в предании о переселении Дудара из фяппинского общества в Осетию пове­ствуется, что он-де был на покосе, но ему мешал принесенный им бурдюк, который постоянно ска­тывался, и тогда он якобы сказал: «Уйду и буду жить на таком месте, на котором бурдюк не будет скатываться». В Закавказье бурдюки исполь­зовались для хранения вина. В Ингушетии не сохранилось сведений о таком их предназначении. Хотя в Ингушетии, даже иногда и после приня­тия ислама, изготавливались слабоалкогольные напитки — пиво («йий») и брага («них»). Также ингуши изготавливали напиток «масхам», позаим­ствованный из Кабарды, по крепости этот напиток приближался к вину. Кожаный мужской пояс, а иногда и конская сбруя украшались ин­крустированными серебряными бляшками («метташ»). Кузнечное и плотницкое ремесла всецело принадлежали мужчине. В гончарном и кожевенном производстве применялся как труд мужчины, так и труд женщины. Например, заготовкой глины и дров, производ­ством кожи, то есть всем тем, где необходимо было приложить много физического труда, занимался мужчина. Как в древности, так и в период рубежа XIX — XX веков, большое значение в хозяйстве ингушей имело шерстяное производство. Мужчи­ны только стригли шерсть, всю остальную работу с этим материалом исполняли уже женщины. Иногда к этому труду, особенно при чесании шерсти, могли привлекаться и дети. Овечью шерсть различали на весен­нюю и осеннюю. Ее сортировали и по цвету. Шерсть необходимо было тщательно промыть, просушить и основательно расчесать. Лишь затем начинали из шерсти сучить нити для ткания сукна. Тут использовались прялка с прялицем («йоач1анг»). Для сукна нити пряли как можно тонь­ше, чем и измерялось искусство пряхи. Для чулок и носок нити прялись уже потолще. Домотканое сукно различали по тонкости и по прочности изготовленного полотна, из которого шили одежду. Сукно окрашивали в черный, белый, охристый, красный цвета. Красители имели раститель­ное происхождение.

Бойкой торговлей в ингушских селениях занимались лотошники (ко­робейники), преимущественно из армян и евреев. Обычно у них покупа­ли такие ткани, как шелк («даьре»), бязь («боза»), кисея («киси»), иглы, наперстки, гребни и др. предметы. Ингушскими мастерицами широко применялся войлок: в постель­ных принадлежностях, в виде паласов, ковров, которые часто делали аппликативными. Изготавливались они следующим образом: брали два войлока разных цветов, допустим, оранжевого и красного; на обоих вы­резался один и тот же орнамент, затем эти орнаменты меняли местами и сшивали их с основой. Войлок также шел на изготовление голенищ (т. н. «бурок»), из него делали подседельники и попоны, шили домаш­нюю обувь, применяли при изготовлении одеял. Позднее одеяла стали делать из шерсти. Из обработанных шкурок молодых барашков («мер — лушек») женщины шили мужские шапки. Также из овчин изготавли­вались шубы — «кетар». Немалое место в жизни мужчин уделялось бурке, войлочное полотно которой изготавливалось из овечьей шерсти с добавлением козьей. Бур­ка исполняла функции и плаща, поскольку была непромокаема, и пальто, поскольку хорошо сохраняла тепло и защищала от ветра. Если, бывало, всадник вынужден был заночевать в безлюдном месте, он особым образом заворачивался в бурку, которая при этом становилась для него спальным ложем и шатром. Из козьего пуха вязали большие шали, которыми женщины укрыва­ли себя с головы до пояса. Они им заменяли и пальто, и бурку. Из тростникового растения «шаша» мастерили циновки — «аьргаш». Так как во многих домах той поры полы были глинобитные, то на пол стлали войлочные паласы и плетеные циновки. Из особого кустарника («магаск» или «ц! увна саьрг») изготавливались корзины, основы для седел, кнутовища, метлы. Особого искусства требовала обработка конопли. Ее стебли размола­чивали, затем вымачивали, после этого особыми гребнями вычесывали так, что оставались лишь нити. Сохранилась рабочая песня, которая на­певалась при обработке конопли: «Ставя гордые шесты, Изготавливая охапки пряжи, Вычесывая очажной золою, Очищая изогнутым ребром, Изготавливаем коричневые мотки, — Да будут длинные, крепкие нити, И с ними пусть будут красивые бурки К весенней пахотной поре». (2, 200)

Названные здесь «бурки» нельзя путать с бурками, обозначающи­ми одежду (плащами, пальто), — здесь этим словом обозначена обувь. В песне отразились некоторые элементы трудового процесса: натяги­вание нитей на шесты, применение очажной золы и скребка (изогну­тое ребро). Конопля давала прочную и влагоустойчивую нить, которая была незаменима при шитье, из нее же изготавливали мешки и ве­ревки. Применение же конопли в качестве наркотического средства совершенно не имело места.

Еще в 30-х годах XIX века русский офицер, исследователь И. Бларам — берг отмечал, что ингуши, в отличие от других народов, весьма подна­торели в изготовлении мельниц, которые у них имеются в каждом, даже небольшом горском ауле. Позднее Н. Грабовский отмечал:

«У ручьев, протекающих вблизи горских аулов, взоры путника неволь­но останавливаются на каких-то маленьких безобразных грудах, только верхом своим напоминающих, что они похожи на строение. По однооб­разному шуму внутри этого оригинального строения можно только дога­даться, что это мельница. Устройство мельниц у горцев чрезвычайно про­сто: складывается четыре бревенчатых или каменных стенки, последние без цемента, высотою в 1,5-2 аршина, и набрасывается земляная крыша; внутри, где могут, сидя на корточках, поместиться три человека, вделы­ваются в коробку из древесной коры два жернова, один из которых (верх-

ний) вращается на оси, прикрепленной к сколоченному крестообразно из двух досок колесу, приводимому в движение струей воды, бьющего под пол мельницы, где находятся и колеса». (15, 108)

Отношение к мельнице у ингушей было особенным. В горах не было профессиональных мельников, т. к. небольшие мельницы, подобные вы­шеописанной, являлись собственностью небольших горских аулов. На равнине же строились более крупные мельницы, и там уже появилась профессия мельника. С ним расплачивались натурою, скажем, с меш­ка помола забиралась определенной величины чаша муки — гарнец* «боал». Мельник был уважаемым человеком, иногда он содержал одно­го — двух работников. Профессия мельника считалась настолько мирной, что с ней даже связана притча следующего содержания.

«В мире и достатке жил мельник. Как-то у него остановились на ноч­лег абреки, которые хвастали тем, что они не пашут, не сеют, не жнут, но в достатке живут. Соблазнился мельник таким житьем, продал мель­ницу, на вырученные деньги снарядил коня и оружие, а затем примкнул к шайке абреков. Как-то поскакали они угонять княжеский табун, но удача изменила им — охрана встретила их огнем. Бывшему мельнику пуля попала в голову, но он от этой раны не погиб. Понесли его к ле­карю. Лекарь особым скребком стал скоблить черепную кость, чтобы извлечь пулю. Тут один из присутствующих попросил лекаря быть осторожнее и не повредить мозг. Услышав эти слова, полуочнувшийся мельник сказал лекарю: «Скобли смело. В этой голове нет мозгов. Если бы они были, я бы не продал мельницу и не избрал бы бранный путь».

Этими словами народ определенно выразил свое пренебрежение к грабительскому (воровскому) ремеслу и тем самым возвысил значение мирного труда.

Подтверждением того, что мельнице отдавалась дань уважения с древнейших времен, являются два нартских сказания ингушей — «Сеска Солса и Селик Пиръа» (5, 37) и «Когда оживут нарты». (5, 261)

В обоих сказаниях, подобно финской Калевале, мельница челове­чеством (нартали) была обретена в потустороннем мире мертвых, что призвано было подчеркнуть ее необычайность. К тому же, по второму сказанию, эта потусторонняя мельница была настолько волшебной, что давала помол без всякого зерна и в определенный момент спасла нартов от голодной смерти.

Прекрасные природные условия давали ингушам возможность развивать различные промыслы, в частности — пчеловодство. Мало — мальски рачительный хозяин, особенно в горах, обязательно имел

‘ Гарнец — русская мера объема сыпучих тел, равняется 3,2798 л.

Охотничий промысел, особенно в горах, также являлся своего рода трудовой деятельностью. Герои ингушских нартских сказаний и сказок, если не участвуют в бранных делах, обычно занимаются своим люби- мым промыслом — охотой. Вплоть до ХХ века, даже после сплошной исламизации населения, охотники все еще продолжали чтить божество охоты «Елта», а затем — божество злаков, туров и оленей «Хагар-ерда». Сохранился фрагмент молитвы, обращенной к Елте: «О божий Елт! Гости пришли к тебе. Идя впереди, дай нам самое крупное из рогатых. Наше выстреливающее ружье направь в круглую го- лову. Наше верно намеченное (ружье) направь в некрасивое сердце (зве- ря). Жирного тура дай нам, о божий Елт, тучного мясом, плотного салом дай нам. У тебя, при зверях находящегося духа, просим мы, ты у бога проси». (2, 180)

свою пасеку. Ульи обычно делались из плетеных прутьев, обмазанных глиной. Сверху улей прикрывался утепленной крышкой. Помимо вну­треннего потребления излишки меда шли на продажу. Использовался мед и в народной медицине.