ИСТОРИЯ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА. СОВРЕМЕННАЯ СИТУАЦИЯ В РЕГИОНЕ

Менталитет северокавказских народов всегда был тесно связан с особым интересом к истории. Возмож­но, это объяснимо традиционным для кавказцев почи­танием предков и уважением к старшим — прекрасным нормам, достойным подражания. В то же время харак­терно, что современные события и явления часто оце­ниваются сквозь призму мифологизированных пред­ставлений о прошлом. Это делает актуальным наше обращение к истории и современной историографии. Нет такого народа в мире, который не хотел бы знать свое прошлое, свою биографию, и оценивая это про­шлое, лучше осознавать свое настоящее и предугады­вать будущее. Подобное желание свойственно и кав­казцам, тем более что народы Северного Кавказа отно­сительно малочисленны, но сплочены и воспринимают себя и свое место в мире с обостренным вниманием. Поэтому исследования историков и этнологов привле­кают к себе общественный интерес и способны оказы­вать формирующее воздействие на этнопсихологию и национальное самосознание. Примером такого влия­ния может быть добавление к названию Республики Северная Осетия средневековой номинации Алания (хотя исторически то и другое далеко не идентично). Пожалуй, наиболее активным спросом в последние пол­тора — два десятилетия стали пользоваться проблемы происхождения и древнего расселения предков совре­менных народов, на волне демократизации, плюрализ­ма и гласности вокруг этих проблем сложилась целая литература, полная острых противоречий. Между пред — ставитслями различных национально-государственных образований развернулась настоящая идеологическая борьба: кто древнее, чьи предки были цивилизованы и престижны и занимали огромные территории и т. д. Смысл и подоплека подобных идей не вызывает со­мнений — она имеет политическую направленность и в конечном итоге выход на перераспределение земли и ресурсов в свою пользу, ссылаясь на владение данной территорией в древности и требуя восстановления «ис­торической справедливости». Надо ли говорить о том, что подобного рода разработки и «исследования» под­держиваются некоторыми местными политическими и экономическими элитами и национальными группами радикалов. Один из современных политологов по это­му поводу пишет: «Важнейшим фактором в обсуждае­мых конфликтах является использование истории в интересах той или иной разновидности национализма» (1,с. 12) .

В этой небольшой главе мы рассмотрим современ­ное состояние кавказоведения. В формировании этого состояния в разной мере участвуют научные центры Северного Кавказа и интеллигенция национальных республик. Обратимся к конкретным фактам, излагая их в кратком виде, достаточном для понимания. Нами выделены несколько главных тенденций в современ­ном кавказоведении Северного Кавказа (2). Почти то же самое сформулировал В. Д. Дзидзоев: проблемами наиболее острой полемики на Кавказе являются этно­генез народов и историческая территория их обитания, межнациональные и межгосударственные отношения, Кавказская война XIX в. и т. д. (3, с. 12, 211). С этим трудно не согласиться.

Мифы о великих предках. Одним из типичных создателей исторических мифов о великих предках был кандидат исторических наук и заслуженный деятель науки Кабардино-Балкарской Республики (следователь­но, официально признанный ученый) И. М. Мизисв. В 1980-1990-х годах им было издано несколько моно­графий и немало статей в периодической печати КБР, посвященных далекому прошлому балкарцев и кара­чаевцев. Идейная основа этих публикаций — ничем не сдерживаемая идеализация ранней истории тюркоязыч­ных народов (выше уже говорилось, что балкарцы и карачаевцы тюркоязычны). И. М. Мизисв пытался обо­сновать грандиозную по внешним эффектам концеп­цию о том, что тюркоязычными были уже такие наро­ды IV — III тыс. до н. э., как шумеры и касситы Ближ­него Востока, а затем и многие другие известные древ­ние народы, например скифы (ираноязычие коих можно считать установленным наукой). Таким образом, пря­мые тюркоязычные предки современных балкарцев и карачаевцев во времени занимали 6 тысяч лет, а тер­риториально — от Алтая до Дуная, от Урала до Ин­дии. Впоследствии и этого показалось мало, и И. М. Ми — зиев в соавторстве с К. Т. Лайпановым стали утверж­дать, что «этноним тюрк появился, во всяком случае, не позже неолитического периода развития человеческо­го общества» (4, стр. 114). В этой формулировке обра­тим внимание на слова «не позже неолитического пе­риода» — следовательно, этноним «тюрк», а отсюда и сами тюрки, по логике ученых Мизиева и Лайпанова, могли возникнуть в позднем палеолите, т. е. на позднем этапе древнего каменного века. Хронологически это 20-15 тыс. лет до н. э. Но кто и как это установил при полном отсутствии каких-либо следов древнейших па — лсоязыков, дошедших до нас из позднего палеолита? Какое отношение подобные фантазии имеют к под­линной истории карачаевцев и балкарцев, сложивших­ся как современные народы в XIV-XV вв. нашей эры и на глазах истории? Правда, в более поздней статье И. М. Мизнсв несколько омолодил начало истории своего народа, отнеся это событие ко времени более 5000 лет, но конечный вывод однозначен — «балкарцы и карача­евцы древнейший народ Кавказа» (5, с. 99 — 100). В этом же журнале, изданном на семи языках мира, Ми — зисв назван «ученым с мировым именем» (5, с. 1). Любопытно, что одну из своих публикаций в местной прессе И. М. Мизисв назвал «Извращать историю амо­рально» (6).

Предаваясь безудержным и недоказуемым «патрио­тическим» фантазиям, И. М. Мизиев в то же время пы­тался убедить неопытного читателя в том, что совре­менная наука о народах Северного Кавказа находится почти на уровне XIX в., что в кавказоведении царят схоластика и догматизм, застой, а сам он новатор, пред­лагающий «новое, более соответствующее исторической действительности толкование конкретных источников».

С более скромными в отношении древностей кара­чаевцев и балкарцев претензиями выступил А. И. Бай — рамкулов, издавший несколько больших книг. В одной из них он пытается доказать двухтысячслетний воз­раст названных народов (7). В любом случае это пре­тензии на большую древность. В книге издания 1998 г. Байрамкулов утверждает, что аланы были тюркоя­зычны, и где бы они не находились — на Кавказе или в Западной Европе — это были, разумеется, карачаевцы и балкарцы (8). Здесь нетрудно заметить претензии на огромные «исторические» территории. Дилетантские фантазии А. М. Байрамкулова к науке также не име­ют отношения, но от местных ученых они получили положительную оценку.

Говоря об истории тюркоязычных народов Север­ного Кавказа, нельзя не упомянуть имя кумыкского писателя М. Аджиева. Его идейные принципы тс же: идеализация истории тюрок, гипертрофированные кар­тины их былого могущества и величия, особенно кип­чаков. Оказывается, с IV до XVIII в. на юге России и Украине существовала Великая Степная Страна, кото­рая «стараниями московских историков вычеркнута из истории России, из своей собственной истории». Но это не все: половцы забыли свой язык и теперь называют­ся иначе — казаки, русские, украинцы, гагаузы, кумыки, карачаевцы, болгары, сербы, чехи…. На Алтае кипчаки 2500 лет назад «одними из первых в мире познали образ Бога, создателя мира сего». Кипчаки, естественно, занимали огромную территорию от Дуная до Байкала, от Москвы до Босфора (9, с. 20-21). Почему забыли Великую Степную Страну? — спрашивает М. Аджиев. Ответ прост — она существует только в воображении самого Аджиева, что и было справедливо продемонст­рировано в рецензии В. Каджая: статьи М. Аджиева «могли смело претендовать на первый приз за лучшую мистификацию на научную тему или пародию на пссв — доученость, которая ну просто захлестнула нашу, став­шую такой плюралистической, прессу…, это чистейшей воды ахинея и галиматья», что ранее убедительно дока­зали А. Новосельцев и А. Кузьмин (10, с. 38).

Наукообразное мифотворчество получило распрос­транение и в историографии абхазо-адыгских народов. Эти коренные народы Кавказа, подобно тюркам, име­ют богатое и яркое прошлое, не нуждающееся в кра­сивых, но фантастических декорациях, якобы возвели­чивающих народ. Указанное прошлое адыгов требует постоянного сбора, обработки и изучения огромного эмпирического материала раньше выработки новых концепций, идущих вразрез с современной парадигмой (концептуальной схемой, господствующей в фундамен­тальной науке) истории адыгских народов. Но «нова­торы» от кавказоведения не могут ждать. И вот в местной печати появляется статья К. Уженева о том, что «адыш-черкесы не одно столетие занимали огром­ное пространство от моря до моря и что они являются носителями майкопской культуры, проживавшими от Хата до Кабарды», и утверждения К. Кагермазова, что бжедуги происходят от киммерийцев, шапсуги от эт­русков, камергойцы от спартанцев, кабардинцы от ски­фов…

Здесь нельзя обойти и большую статью А. Бакиева, помещенную в официальной республиканской газете «Кабардино-Балкарская правда» в 1992 г. Видимо, эта статья звучала в унисон с настроениями тогдашнего руководства КБР. Что же нового поведал читателям

А. Бакиев? Прежде всего он заявляет о несостоятель­ности бывшей советской науки и о «замалчивании и от­кровенной лжи>> в изучении истории адыгов и других народов Кавказа и приходит к выводу, что адыгский этнос один из «самых древних на земле» (выше мы познакомились с аналогичными утверждениями о тюр­ках). По Бакиеву древнейшее прошлое адыгов отно­сится к XIII-XII тыс. до н. э., когда в Средиземноморье процветала атлантическая працивилизация. Адыгский язык «происходит» от языка атлантов и, следователь­но, по логике автора, современные адыги потомки ат­лантов (11, стр. 3).

В мир увлекательных открытий в сфере древней истории активно вошел экономист А. Ж. Кафоев. Не останавливаясь на всех его публикациях, отмстим его устойчивый интерес к известному каменному извая­нию «Дука-бек», стоявшему на р. Этоко недалеко от Пятигорска. Упомянутый памятник датируется первой половиной XVII в. и является поздним, его происхож­дение остается неясным (12, с. 96). А. Кафоев одно­значно считает его кабардинским воином и датирует без доказательств и аргументов 375 г., т. е. IV в., иначе «пришлось бы вести речь о слишком запоздалом перио­де появления предков кабардинского народа на ны­нешней территории» (13). Итак, «слишком запоздалый период», а не объективная научная истина, не зависи­мая от чьих либо эмоций или политических целей. Справедливости ради заметим, что далеко не все исто­рики и археологи Кабардино-Балкарии болеют такими болезнями, и А. Ж. Кафосву противостоят объектив­ные и серьезные исследования памятников расселения кабардинцев на современной территории с XV по XVII — XVIII вв. — например, монография А. Х. Нагосва (14, с. 73-74).

В процесс современного исторического мифотвор­чества включились и историки Чечни и Ингушетии. Суть концепций нам уже знакома: глубочайшая древность

своих народов, их некогда обширные территории, мо­гущество, приобщенность к древним цивилизациям. Так, по утверждению А. Измайлова, современные вайнахс — кис народы (чеченцы и ингуши) являются потомками древних египтян, они «древние выходцы из Египта», по­клонявшиеся древнеегипетским богам Осирису и Тоту (15). Автор не разъясняет, как древние египтяне ока­зались на Северном Кавказе, когда это произошло и какими источниками документировано. Согласно дру­гой версии (автор Ю. Хаджиев), вайнахи — потомки этрусков, т. с. древних племен, живших в пределах Аппенинского полуострова в I тыс. до н. э. и создав­ших развитую цивилизацию, оказавшую влияние на цивилизацию Рима (16). Безусловно, быть родствен­никами этрусков престижно. Но не реально. Ингушс­кий историк Н. Кодзоев «установил», что древние пле­мена Колхиды (Западной Грузии) говорили на древне — ингушском языке, но затем были вытеснены грузинами на Северный Кавказ. Наконец, приведем примеры ста­рания некоторых авторов «создать» раннюю государ­ственность у вайнахов. Так, И. М. Сигаури в своей мо­нографии 1997 г. пишет, что, поскольку вайнахи входи­ли в раннефеодальную Аланию, «Алания — нахское го­сударство». В коллективном труде «Чеченцы: история и современность» говорится об общсчеченском ранне­феодальном государстве XIV в. Симсир, которое исто­рической науке почему-то неизвестно (17, с. 4; 18).

В Северной Осетии некоторыми учеными постули­руются идеи о том, что носители блестящей кобанской культуры I тыс. до н. э. были ираноязычны, и что в горах Центрального Кавказа и среди кобанцев прожи­вали «значительные группы скифских племен» (Б. В. Тсхов, 19, с. 5-6); поэтому никакой проблемы местного кавказского субстрата нет, и этногенез осетин чисто иранский или арийский. Концепция двуприродности осетин, т. с. интеграции этнического кавказского суб­страта и ираноязычного скифо— сармато—аланского суперстрата, наиболее адекватная существующим строго научным данным и обоснованная великим осетинским ученым В. И. Абаевым — игнорируется. Вершиной ис­торического мифотворчества в Осетии представляется брошюра B. JI. Хамицсва и А. Ч. Балаева «Давид Со­слан, Фридрих Барбаросса. Алания от Палестины до Британии» (20). «Только национальные историки мо­гут написать историю осетин». Оказывается, древняя история осетин «закодирована в Библии», Иисус Хрис­тос и его мать Мария — скифы, населявшие во време­на Христа Палестину, из 12 св. апостолов 11 были ски­фами (в понимании Хамицсва и Балаева осетинами), и лишь предатель Иуда был иудеем. Осетины оказались далее уже не скифами — северными иранцами, а вос­точными германцами, хранителями древнегерманских традиций, языка и культуры. Более того, по Хамицеву и Балаеву «осетинский язык лежит в основе германс­ких языков», а германский император XII в. из динас­тии Гогенштауфенов Фридрих I Барбаросса преобра­зился в осетина из рода Алгузонов и выходца из Ниж — не-Архызского городища на р. Большой Зеленчук. Надо ли говорить о том, что все эти измышления есть плод буйной фантазии, также не имеющей никакого отно­шения к науке? Зато «вся история осетинского народа сама по себе должна быть напоминанием, как нашим врагам, так и друзьям» (20, с. 10). До науки ли тут?

Споры об аланском наследии. Эпоха раннего средневековья на Северном Кавказе, особенно в его цен­тральной части тесно связана с аланами. Аланы в сво­ей основе — это сарматский племенной мир на позднем этапе истории, крупное политическое объединение раз­ных ираноязычных групп сарматского происхождения, покрытых общим именем «аланы». Аланы были рас­пространены на значительной территории Восточной Европы и Средней Азии, отдельные их группы в разнос время продвинулись на территорию нынешней Венг­рии и в Западную Европу. Это реальные исторические факты. Интересная история и культура алан относи — тельно хорошо изучены и популярны НС только в отс — чсствснной, но и в зарубежной историографии. Все это способствует развитию «творческой» активности ряда историков и филологов, направленной на формирова­ние в общественном сознании народов Северного Кав­каза устойчивого комплекса престижных предков в лице алан (речь здесь не идет об осетинах, родство которых с аланами давно установлено). Очевидное гетерогенное происхождение алан, вхождение ряда сс — всрокавказских народов в состав аланского племенно­го союза и раннефеодальной государственности дало возможность радикальным историкам настаивать на приоритетном положении своих народов в контексте аланской истории. Московский ученый В. А. Шнирсль — ман справедливо заметил в специальной статье, что борьба за аланское наследие приобрела политический оттенок. Идет перетягивание аланского «одеяла» на себя (21, с. 101; см. также о явлении — 22, с. 55-61).

Особенно отмеченный процесс заметен в Карачае и Балкарии. Выше уже было сказано о «трудах» по ала — новедению карачаевского историка А. М. Байрамкуло — ва, всех алан, где и когда бы они не находились, объя­вившего изначальными тюрками. В аннотации к одной из книг Байрамкулова сказано, что ее автор «сделал намного больше в деле установления исторической прав­ды о происхождении карачаево-балкарского народа, чем все остальные авторы вместе взятые» (8, с. 4).

На аланское наследие претендуют и ученые Чеч­ни. Лингвист Я. С. Вагапов ряд аланских надписей читает по-вайнахски. В связи с изучением аланской проблемы Я. С. Вагапов обвиняет алановедов в тен­денциозности, которая «служила цели вытравить с Се­верного Кавказа саму память о карачаевцах, балкар­цах, ингушах, чеченцах», а читателю будто бы внушает­ся «мысль о том, что к местным ссвсрокавказским на­родам история алан не имеет никакого отношения» (23). Но это не так: в этногенезе карачаевцев и бал­карцев аланы сыграли роль субстрата — основы (что признано большинством специалистов), а этнокультур­ные контакты алан и средневековых вайнахов не раз рассматривались, хотя, конечно, сделано в этом отноше­нии еще недостаточно.

Борьба за письменность. Важным критерием принадлежности к цивилизации является наличие пись­менности, письменной культуры. Поэтому претенденты на причастность к древним цивилизациям должны до­казывать наличие у их предков своей письменной тра­диции. Это ставит перед претендентами серьезные про­блемы.

Некоторые из них «успешно» преодолеваются. При­менительно к вайнахам Р. С. Плиев нашел выход в том, что чеченцы и ингуши признаны родственниками эт­рускам Италии I тыс. до н. э., имевшим высокую циви­лизацию с собственным письмом. Согласно А. Измай­лову, вайнахи потомки древних египтян, также создав­ших письменную цивилизацию. Автор из Кабардино — Балкарии А. Алишев предложил свой вариант балка­ро-карачаевского алфавита, основанного на этрусской письменности. Так чьи же предки древние этруски — вайнахов или балкаро-карачаевцев?

Примерно то же утверждается относительно пись­менности у древних предков адыгов. Вслед за Г. Ф. Турчаниновым адыгский ученый М. Аутлев отметил, что предкам абхазо-адыгской группы народов «уже в эпоху бронзы не чужда была письменная культура» (2, с. 75). К сожалению, подтверждающих эти выводы сколько — нибудь обоснованных данных нет. То же можно ска­зать и относительно попыток X. Шахмирзова связать линейное письмо Крита первой половины II тыс. до н. э. с адыгскими языками; чешский ученый Ч. Лоукотка в 1946 г. так выразился о попытках некоторых иссле­дователей дешифровать критское письмо: «…однако большинство из них оказалось дилетантами или фан­тазерами». Эта выразительная оценка полностью при­ложима к творениям X. Шахмирзова.

Парадоксальная ситуация сложилась вокруг извес­тной в научной литературе Зслснчукской надписи, най­денной в 1888 г. в верховьях р. Большой Зеленчук. Уникальный памятник был изучен В. Ф. Миллером, при­шедшим к заключению о том, что греческими буквами были написаны алано-осстинские слова. Выводы В. Ф. Миллера получили признание в науке. Но с 60-х го­дов XX в. начались настойчивые попытки ревизии Зе — лснчукской надписи XI-XII вв. — ее сумели прочитать по-кабардински, по-балкарски, по-вайнахски (чеченс­ки). Таким образом, один текст читается с позиций четырех языков, принадлежащих разным языковым группам: иранской, адыго-абхазской, тюркской, нахо — дагестанской.

В качестве третейского судьи выступил американ­ский лингвист JI. Згуста, далекий от кавказских при­страстий. В 1987 г. вышла его монография, содержа­щая глубокий и тщательный анализ Зсленчукской над­писи (24). JI. Згуста отверг все упомянутые выше дилетантские фантазии касательно чтения надписи и убедительно подтвердил алано-осетинский вариант

В. Ф. Миллера. Теперь желающие предложить иное чтение надписи обязаны доказать несостоятельность чтения В. Ф. Миллера — JI. Згусты, но таких опро­вержений нет.

Мы познакомились с некоторыми далеко не полно показанными здесь тенденциями в современном кавка­зоведении. Но можно ли в этом контексте говорить о кавказоведении как о науке? Даже на изложенных выше фактах видно, что в историю и культуру (как составную часть истории) народов Северного Кавказа хлынули любители-дилетанты, не подготовленные про­фессионально. История, как, очевидно, все гуманитар­ные дисциплины, внешне кажется легко доступной любому образованному человеку и поэтому она не толь­ко демократична, но и проницаема. Поэтому мы не дол­жны удивляться нашествию дилетантов. Суть в том, что претензии дилетантов на «открытия» и сенсации, на создание бутафорских концепций открыто одобряются и поддерживаются некоторыми местными дипломиро­ванными учеными, которых можно считать професси­оналами (да и сами они активно участвуют в мифот­ворчестве). В каждом национальном образовании Се­верного Кавказа сложился и функционирует свой на­учный центр, своя школа, стремящаяся выработать соб­ственную версию истории и культуры своего народа и подобрать комфортную и престижную нишу для него в мировой истории. Этим занимаются некоторые упомя­нутые профессионалы, продвигающие произведения дилетантов и фантастов. Как правило, местные власти поддерживают «свои» кавказоведческие школы, кон­цепции которых приобретают вид идеологии и опреде­ленно влияют на этнопсихологию читателей (25, с. 97; 26, с. 26 — 29 и др.).

Разумеется, не все ученые из республиканских на­учных центров подвержены приспособлению к изме­нившейся конъюнктуре и конформизму. Но они часто оказываются в изоляции и даже подавляются. Так, в Азербайджане статус предателя азербайджанской на­ции приобрел крупный историк-кавказовед И. Г. Алиев, выступавший много лет против этнонационализма в науке (27). К чему это все в конце концов привело, известно всем: к войне между Азербайджаном и Арме­нией за Нагорный Карабах.

Поэтому историческое мифотворчество, проявивше­еся на Северном Кавказе, нельзя игнорировать, его сле­дует рассматривать как часть современного кавказо­ведения, но как знание околонаучное и деструктивное по социальным последствиям. Более того, как проявле­ние этнонационализма оно опасно. Участие дипломи­рованных ученых в создании и пропаганде историчес­ких мифов свидетельствует о недостаточной цивили­зационной и профессиональной культуре, политическом конформизме и явном непонимании социальной сущ­ности науки как инструмента объективного познания действительности.

Не следует думать, что подобные явления свойствен­ны только народам Северного Кавказа и сегодняшнему кавказоведению. Это явления широко распространен­ные и присущие определенному этапу экономического и социального развития, движения общественной мыс­ли и национального самосознания. В качестве примера относительно истории России и русского народа приве­дем труды советского академика Н. С. Державина, воз­родившего корни русских в палеолитической культуре Среднего Приднепровья, а она, по мнению академика, была самой развитой из всех одновременных культур Европы. Державин пытался доказать, что во второй половине I тыс. до н. э. славянские колонии на западе Европы распространились до Рейна, а Гамбург был древ­ним славянским городом, среди предков славян он ви­дел скифов, сарматов, этрусков. Какие знакомые кар­тины! И те же основные идеологические цели — глубо­чайшая древность предков и собственная укорененность, владение громадными территориями, причастность к этрускам…. Серьезная наука давно отвергла эти и по­добные измышления.

Мы рассмотрели некоторые околонаучные тенден­ции современного кавказоведения и причины, породив­шие эти тенденции исторической некрофилии. Это как бы верхний пласт кавказоведения, один из его этажей. Но есть и другой пласт кавказоведения, который мож­но условно назвать кавказоведением фундаментальным и не подверженным политической, идеологической и эт — нонациональной конъюнктуре. Его истоки уходят в XVIII в., когда появились первые русские этнографи­ческие описания народов Кавказа. Подробно этот воп­рос освещен советским ученым-этнографом М. О. Кос — веном (28), причем только на этнографическом мате­риале (хотя историческое и археологическое изучение и накопление материалов шло почти параллельно). Российская и советская наука заложила прочные ос­новы научного кавказоведения, выдвинув ряд выдаю­щихся ученых. Если говорить о кавказоведении исто — ричсском, его позитивные достижения суммарно изло­жены в обширном коллективном труде «История наро­дов Северного Кавказа» в двух томах (29). Следует заметить, что российское и советское кавказоведение играло роль инструмента сближения народов Кавказа и интеграционных процессов. Бесспорно, прав кабар­динский историк Х. Г. Тхагапсосв, когда он пишет: «Одна из главных задач кавказоведения — научно обосно­ванные методы, позволяющие противостоять разруши­тельным процессам» (30, с. 133).

Проблема Кавказской войны XIX в. Кратко рас­смотрим еще одну спорную и актуальную проблему — Кавказскую войну 1817-1864 гг. и се последствия. Ар­хивными документами и в дореволюционной историог­рафии история кавказской войны освещается подроб­но, но, по-видимому, неадекватно: доминирующим был акцент на действия российских властей при недоста­точном понимании и учете менталитета горцев и их рефлексии на эти действия. Сказывалось (и сказыва­ется) отсутствие у горцев своих документальных ар­хивов и письменной исторической традиции в XIX в.; русские документы и свидетельства очевидцев не все­гда беспристрастны. Данное обстоятельство не благо­приятствует объективному исследованию и создает условия для различных спекуляций. Что мы имеем в виду?

Социолог B. C. Полянский в недавней статье об ис­торической памяти верно заметил: «Члены локальных этнических групп обычно бывают особенно чувстви­тельны и мнительны. В исторической памяти они обра­щают внимание больше всего на негативные факторы, на причиненные им в прошлом лишения, унижения» (31). Далее B. C. Полянский отмечает возросший сре­ди горских народов интерес к Кавказской войне и фик­сирует неприязненное отношение к русским, идею об «исторической вине» и ответственности русского наро­да за Кавказскую войну. Действительно, в газете «Кав-

казский дом» в октябре 1992 г. была опубликована статья «Историко-правовая оценка насильственного включения ссверокавказских народов в состав Рос­сийской Империи и его последствий», где история Рос­сии вообще преподносится как сплошная цепь агрес­сий, жестокости и вероломства. Число подобных выс­туплений можно увеличить.

Известно, что не все народы Северного Кавказа были присоединены к России насильственно: кабардинцы, ин­гуши и осетины вошли в состав Российской Империи добровольно и сами об этом ходатайствовали. В Кав­казской войне они, подобно балкарцам, карачаевцам и ногайцам, не участвовали. Войной и сопротивлением были охвачены Северо-Западный Кавказ (адыгские племена) и Северо-Восточный Кавказ (Дагестан и Чеч­ня ). Причины возникновения Кавказской войны в ли­тературе трактуются по-разному. В монографии М. М. Блиева и В. В. Дегосва «Кавказская война» (32) в ка­честве такой причины называется действие так назы­ваемой набеговой системы, т. е. военно-грабительских набегов на соседей, в том числе на русские поселения и казачьи станицы на Терекс, появившиеся в XVI в. Набеговая система была по существу формой присваи­вающей экономики, а ее действие было исторически обусловлено уровнем развития производительных сил и социальных отношений. Не все историки (особенно Дагестана (33; 34, с. 27-32)) принимают версию Бли — сва и Дсгоева, но нельзя с нею не считаться. Второй причиной, вызвавшей упорное сопротивление горских «демократических» обществ, было неприятие админис­тративно-правовой системы и нормативных актов, при­несенных Россией на Северный Кавказ. Кавказские народы веками жили независимо от чужой власти и воли, создали свою систему самоуправления на основе обычного права и пс могли принять чуждые и непонят­ные российские законы и порядки. Горец был слишком независим, горд и свободолюбив. Видимо, А. С. Пушкин это понимал лучше некоторых историков, когда писал:

Так буйную вольность законы теснят,

Так дикое племя под властью тоскует,

Так ныне безмолвный Кавказ негодует,

Так чуждые силы его тяготят.

Россия завоевывала горный Дагестан, Чечню и Се — веро-Западный Кавказ, а борьбу обществ Дагестана и Чечни против завоевателей в 1834 — 1859 гг. воз­главил выдающийся вождь горцев, имам Чечни и Да­гестана Шамиль. Им было создано воснно-тсократи — ческос государство — имамат. Война закончилась по­бедой России и насильственным включением Чечни и Дагестана, несколько позже адыгских племен Севе­ро-Западного Кавказа в состав Империи. Но, несмот­ря на установленный здесь колониальный режим (впрочем, учитывающий местные традиции и особен­ности ), присоединение Северного Кавказа к России имело бесспорно прогрессивное значение, ибо спо­собствовало социально-экономическому, политичес­кому и культурному развитию народов региона, их включению в экономическое и культурное простран­ство России и при посредстве России и СССР выходу северокавказских народов на уровень международ­ных контактов и связей. Трудно возразить одиозно­му в глазах некоторых дагестанских историков В. В. Дегоеву, когда он утверждает, что «имперский пери­од» с середины XIX в. до конца XX в. в истории народов Северного Кавказа, «имманентно неспокой­ного», оказался самым спокойным. Появилась устой­чивая динамика развития, появилась «блистательная горская интеллигенция…», произошло раскрепоще­ние творческих сил народов (35, с. 123). Традици­онному изоляционизму горских народов и их отста­ванию был положен конец — по В. В. Бартольду ос­новным содержанием истории какой-нибудь страны является степень се участия в мировом культурном общении (36, с. 653), что также нельзя не признать справедливым.

Независимо от причин, приведших к Кавказской войне XIX в. (что может быть предметом дальнейших дискуссий, подогреваемых национальными эмоциями и амбициями), ее основной результат — вхождение в Российское государство как акт прогрессивный по своим последствиям для горских народов — не вызывает со­мнений.

Здесь не рассматриваются даже бегло многие дру­гие актуальные и спорные проблемы истории народов Северного Кавказа и кавказоведения. Но и то, что из­ложено выше, свидетельствует о необходимости раз­вития тех традиций научной объективности и гуманиз­ма, которые изначально составляли основу российского кавказоведения. Северный Кавказ — живой историко­этнографический и культурный музей, достояние совре­менной цивилизации, и оно должно тщательно изучать­ся и приумножаться.

«Перестройка* и распад СССР. Кавказ и уг­роза распада Российской Федерации. Этнокуль­турная мозаика Северного Кавказа, сложившаяся и устоявшаяся исторически из различных по языку и происхояодению компонентов, представляет уникаль­ное явление. В регионе живут народы трех разных языковых семей. Многонациональность дополняется многоконфсссиональностью — христианские и мусуль­манские народы живут чсрссполосно, на стыке северо- кавказских степей и Нижнего Поволжья они граничат с буддистами-калмыками. В то же время нельзя не учитывать и разный уровень социально-экономическо­го культурного развития народов Северного Кавказа, их продвинутости по пути современной цивилизации. На передовых позициях находятся адыги и осетины, наиболее заметные консерватизмом и архаикой соци­альной структуры, быта, психологии отличаются вайна — хи, некоторые высокогорные этнографические группы Дагестана. Это, безусловно, создаст объективные труд­ности при определении государственной национальной политики в регионе, необходимость ее особой гибкости и толерантности.

Несмотря на разлитая в исторических судьбах, языке, культуре, социальной психологии, народы Северного Кав­каза создали свой самобытный и неповторимый мир, при­несший кавказским народам мировую известность. Но кавказский дом в последние годы «революционных» ре­форм дал глубокие трещины, угрожающие обвалом. Не допустить этого, сохранить в регионе мир и спокой­ствие, сотрудничество и сближение, а не разъединение и противопоставление народов, превратить Северный Кавказ из зоны конфликтов в зону безопасности и ус­тойчивого развития — выбор без альтернатив. Любой иной путь кажется бесперспективным (37 — 0 ситуа­ции в целом).

Упомянутые глубокие трещины в общем для всех кавказском доме в 90-е годы ушедшего XX в. прониза­ли фундамент, коснувшись жизненных интересов всех народов и этнических групп. Над Северным Кавказом, как единым экономическим, политическим и культур­ным пространством, нависла реальная угроза распада. Угроза подрыва и даже ликвидации совместной жизни и сотрудничества северокавказских народов с Россией и русским народом, насчитывающих не менее двух сто­летий. Нет сомнений в том, что в этот исторический период главным его содержанием стало единство на­ших народов, совместное развитие в составе Российс­кой Империи и Советского Союза, и именно это един­ство стало основой устойчивости в регионе.

Распад и деформации единого политического про­странства последних лет на Кавказе отразились на разобщении нашей культуры и функционировании на­уки в регионе. Утрачивались научные связи, распада­лись научные школы. Сказанное в первую очередь от­носится к кавказоведению. «Наука едина и нераздель­на», — указывал выдающийся русский ученый и мысли­тель В. И. Вернадский и среди первоочередных задач российской науки называл чрезвычайное разнообразие как сстсствснноисторичсского, так и этнического со­става русского государства. Данное положение было сформулировано в 1917 г., но оно исключительно зло­бодневно и сегодня. Тем более, что В. И. Вернадский далее говорит: «Огромная сплошная территория, добы­тая кровью и страданиями нашей истории, должна нами охраняться, как общечеловеческое достижение, делаю­щее более доступным, более исполнимым наступление единой мировой организации человечества… задача со­хранения единства Российского государства — умень­шение центробежных сил в ее организации — являет­ся одной из наиболее важных задач государственной политики… насильственная политика в решении на­циональных вопросов в значительной мере поддержи­валась недостаточным знанием и недостаточной осве­домленностью русского общества и правительства о местной жизни, местных особенностях и национальной жизни составляющих Россию народностей. Именно здесь лучшим спаивающим средством и лучшим источ­ником единения являются возможно широкое и воз­можно полное знание и связанное с ним понимание… должна оказываться широкая государственная помощь изучению истории, языка, этнографии, литературы на­селяющих Россию народностей» (38, с. 7 — 10).

Можно ли утверждать, что за прошедшие с тех пор почти 100 лет положение радикально изменилось, и российское общество, правительство и органы управле­ния на местах хорошо осведомлены о народах Север­ного Кавказа и особенностях их национальной жизни, национального самосознания? Вряд ли, хотя справед­ливости ради необходимо подчеркнуть, что в годы Со­ветской власти во всех национальных республиках и областях региона были открыты свои научно-исслсдо — ватсльскис институты, высшие и средние учебные за­ведения, созданы издательства и начат широкий вы­пуск печатной продукции на национальных языках. В совокупности с массовым образованием и подъемом национальных культур это был гигантский шаг вперед, и отрицать или замалчивать такие факты невозможно. И тем не менее слабое знание Кавказа и особенностей его народов в срсдс государственного аппарата и поли­тического руководства Российской Федерации сохра­нилось. Кратко остановимся на некоторых процессах, протекавших на Северном Кавказе в последние 10 — 15 лет, раздиравших этот прекрасный край и представ­лявших реальную угрозу для всей Российской Федера­ции.

В задачи настоящего издания, разумеется, не вхо­дит специальное и детальное рассмотрение такого геопо­литического события, как крах СССР в декабре 1991 г., и всех вытекающих отсюда последствий. Но Северный Кавказ был составной частью советской политической системы от начала и до конца ее существования, и последствия бесславного распада этой системы, успеш­но выстоявшей и победившей во второй мировой войне, пожалуй, глубже всех коснулись именно Северный Кавказ. Поэтому очень бегло коснемся одного из круп­нейших событий мировой истории XX в. — катастрофы СССР, одной из ведущих держав мира.

Вспомним времена «развитого социализма», факти­чески объявленного после отстранения от высшей вла­сти одиозного Н. С. Хрущева в октябре 1964 г., когда на высший пост первого секретаря ЦК КПСС пришел Л. И Брежнев. Со второй половины 70-х годов советс­кая экономика стала входить в глубокий кризис. По­ставленная в конце 50-х годов Хрущевым грандиоз­ная задача догнать и перегнать экономику США оказа­лась плановой экономике СССР не по плечу. В 70-х годах началось падение темпов роста как в промыш­ленности, так и в сельском хозяйстве (особенно в пос­леднем, со второй половины 70-х годов начался массо­вый ввоз зерновых, до 40 млн. тонн в год). Экономи­ческий кризис приобрел системный характер, обострив­шийся в начале 80-х годов.

В марте 1985 г. на пост Генерального секретаря ЦК КПСС был избран М. С. Горбачев, осознавший глу­бину кризиса советской экономической и политической системы и необходимость не косметических, а ради­кальных реформ. В СССР была объявлена «перестрой­ка», призванная реконструировать государство и обще­ство. Были объявлены и разрешены демократизация, гласность и плюрализм, что освободило общество от идеологических оков. В стране начались совершенно новые для СССР процессы, в том числе в проявлениях быстро нараставших центробежных сил. Так же быс­тро и во весь рост встали многочисленные и острые, ранее латентные национальные проблемы. Активную форму они приобрели между Арменией и Азербайджа­ном за Нагорный Карабах (населенный армянами, но входивший в Азербайджан), за ним последовали войны Грузии с южными осетинами и абхазцами. Централь­ные власти и Горбачев, занявший позицию лавирова­ния, справиться с катастрофической ситуацией не смогли, в 1990 г. последовал выход прибалтийских республик из СССР. В сфере экономики ситуация также была катастрофической, производство продолжало падать, ни одна из начатых горбачевских реформ не дала ожида­емых результатов. Распад СССР в этих условиях стал неизбежен, тем более что в политической сфере сфор­мировалась «демократическая» оппозиция Горбачеву и открылось резкое противостояние между Горбачевым как президентом СССР и Ельциным как президентом РСФСР. Распад был ускорен консервативным путчем в августе 1991 г., потерпевшим неудачу. После прова­ла путча 8 республик заявили о своем суверенитете и независимости, деятельность КПСС была запрещена.

В начале декабря 1991 г. президенты России, Укра­ины и Белоруссии, собравшись в Беловежской пуще, объявили о ликвидации СССР, а М. С. Горбачев заявил о прекращении им функций президента СССР.

После развала СССР как единой и объединяющей государственной организации на Кавказе усилилось обо­стрение этнополитических проблем. По данным совре­менных политологов (А. Г. Плисв), до 20 народов Кав­каза имеют взаимные территориальные претензии. Аб­хазия, Южная Осетия и Нагорный Карабах претенду­ют на политическую самостоятельность, новый харак­тер приобрела проблема так называемых разделенных народов — осетин, лезгин, чеченцев (около 200 тыс. чеченцев — аккинцев живет в пределах Дагестана). Если раньше они жили и свободно передвигались в рам­ках одного государства СССР, то теперь они оказались в разных государствах со всеми вытекающими отсюда последствиями. На Северном Кавказе наблюдается бурный рост национального самосознания, связанный в политической практике с государственно-нацио­нальным строительством, в области идеологии зачастую с этническими принципами вообще, с обращением к своему великому историческому прошлому в частно­сти (с этим интересным явлением общественной жизни мы познакомились выше). Перемены в государствен­но-национальном устройстве в начале 90-х годов со­провождались принятием новых республиканских кон­ституций, выявивших тенденцию к изменению своего статуса: большая часть бывших ссверокавказских рес­публик, имевших статус АССР, объявила о своем суве­ренитете в составе РФ (хотя базовое понятие сувере­нитета подразумевает независимость государства не только во внутренней, но и во внешней политике; в данном случае понятие суверенитета имеет «усечен­ную» форму). Самоопределение в рамках одного госу­дарственного образования — возможная форма нацио­нально-территориального устройства, обеспечивающая народам оптимальные варианты национального разви­тия, и признание федеральным центром суверенитета северокавказских республик и расширение их прав и полномочий было единственно верным в той ситуации решением. Рассматриваемый процесс не нес в себе прямой угрозы распада РФ, хотя в конституции Дагес­тана предусматривалось право Республики Дагестан «на изменение своего государственно-правового статуса». Можно не сомневаться в том, что в обозримом будущем

Дагестан на выход из РФ не пойдет (39): его эконо­мика, как и некоторых других республик Северного Кавказа, является дотационной из федерального бюд­жета.

Наряду с указанными позитивными принципами ак­тивизировались силы, объединяющиеся в этнополити — ческис движения и открыто стремившиеся к сепара­тизму, отделению Северного Кавказа от Российской Федерации и противоборству с Россией, как извечным врагом кавказских народов. Стали с этой целью вына­шиваться планы воссоздания несостоявшсйся в 1920- 1924 гг. Горской республики, развалившейся вследствие внутренних центробежных тенденций, причем по пла­нам идеологов ГР и Конфедерации горских народов Кавказа Горская республика выйдет из состава Рос­сии. В мае 1998 г. 80-лстие Горской республики широ­ко праздновалось на «нейтральной почве» в г. Сухуми с приглашением представителей Северного Кавказа.

Одновременно антироссийские — антирусские тен­денции активизировались в идеологической и конфес­сиональной сфере с опорой на самыс агрессивные и непримиримые формы ислама. В глазах новоявлен­ных мюридов и фанатиков все немусульманс и в пер­вую очередь христиане, — «гяуры», т. е. неверные, под­лежащие уничтожению или покорению в результате священной войны «джихада». Разумеется, в первую очередь русские. Все эти идеи нашли концентрирован­ное выражение в книге дагестанского автора Магоме­да Тагасва (40), изданной в 1997 г. при помощи «Цен­тра международных и стратегических исследований и планирования» Конфедерации народов Кавказа. Та­ким образом, книга Тагасва отражает не только его личные взгляды и убеждения. Очевидно, в значитель­ной степени это и есть «стратегическое планирование» Конфедерации народов Кавказа. К чему же призыва­ет народы Северного Кавказа М. Тагасв?

В предисловии сказано, что книга учит, как добить­ся освобождения Дагестана и всего Северного Кавказа, зовст к национально-освободительной борьбе против «русского ига», которое в другом месте своей книги на­зывает игом «русско-фашистским». Освобождение же Северного Кавказа, согласно Тагаеву, возможно только через изгнание русских путем вооруженной борьбы, «война с Москвой должна быть превращена нами из обыкновенной национально-освободительной в тоталь­ную». Для войны с Россией Тагаев предлагает сфор­мировать Повстанческую Армию Имама численностью 80 тысяч солдат и корпус офицеров. Книга М. Тага — ева поражает патологической ненавистью к России и русским.

В Дагестане нашла пристанище мусульманская сек­та ваххабитов. Течение ваххабитов возникло в Аравии в XVIII в. (последователи Муххамеда ад Ваххаба; 41, с. 48 — 65). Ваххабиты требуют возврата к патриар­хальной простоте жизни первых веков ислама, строго­го исполнения обрядов и запретов, воюют с европейс­ким культурным влиянием и т. д. В Саудовской Аравии ваххабизм стал господствующей религией, отсюда про­исходит «международный террорист № 1» Бен Ладен, подозреваемый в организации беспрецедентных терак­тов 11 сентября 2001 г. в США. Из Дагестана вахха­биты распространяются в Чечню и Карачай, становив­шиеся на Северном Кавказе очагом терроризма (серия взрывов не только здесь, но и в центральной части Рос­сии). Но необходимо подчеркнуть, что в дагестанском обществе, как и во всех республиках Северного Кавка­за, существуют не только деструктивные националис — тические и экстремистские силы, нацеленные на отрыв региона от РФ. Есть и иные силы, противостоящие национал-экстремистам и хорошо сознающие трагичес­кую пагубность подобной политики для своих народов. Выше говорилось о том, что Дагестан на выход из РФ не пойдет, это авторитетное мнение дагестанских уче­ных. В частности, оно подтверждается тем, что во вре­мя вторжения чеченских боевиков в Дагестан летом 1999 г. дагестанцы не поддержали их и дали им отпор.

Социальная база ваххабизма в Дагестане незначитель­на (по данным прессы, несколько десятков тысяч чело­век), но она имеет тенденцию роста, и ваххабизм по­степенно формирует еще один очаг противостояния на Северном Кавказе. Весьма показателен тот факт, что Верховный суд Дагестана вышеупомянутого «яст­реба» М. Тагаева привлек к уголовной ответственности и за разжигание межнациональной вражды в июле 2004 г. осудил к 10 годам заключения строгого режима (42). В республике есть здравомыслящие силы, и можно не сомневаться в их успехе. Такие же силы существуют во всех республиках Северного Кавказа.

Социальная ситуация в Дагестане сложная и доста­точно напряженная, как и везде на Кавказе: здесь обо­стрены национально-этнические чувства и эмоции, ре­альное влияние в республике принадлежит крупным этническим группам — аварцам, кумыкам, даргинцам. Это создаст дополнительные факторы напряженнос­ти. Руководство Дагестана проводит взвешенную на­циональную политику не только у себя в республике, но и относительно соседей по Северному Кавказу — в свое время председатель Госсовета Дагестана М. Ма­гомедов вместе с президентом Ингушетии Р. Аушевым не подписал обращение лидеров ссвсрокавказских рес­публик, одобрявших ввод федеральных войск в Чеч­ню. В то же время Дагестан не заявлял о государ­ственном суверенитете и в своей конституции провозг­ласил себя неотъемлемой частью Российской Федера­ции. Это вопреки стратегическим целям некоторых руководителей Чечни об объединении Чсчни-Ичкерии и Дагестана в единое независимое государство, контро­лирующее Прикаспийский регион и учреждение в Чеч­не летом 1997 г. движения «Исламская нация», целью которого стало воссоздание имамата Шамиля в его «исторических границах».

Сепаратизм и агрессивный национал-экстремизм в наиболее открытых формах проявился в последнее вре­мя именно на Северном Кавказе. Какие бы глубокие исторические и идеологические корни нс имели эти явления, объективно они представляют угрозу распада Российской Федерации, следовательно, новой катастро­фы глобального масштаба.

Конфликт между Северной Осетией и Ингу­шетией. Основой для вооруженного столкновения между соседними народами и республиками стал тер­риториальный спор за Пригородный район Республики Северная Осетия — Алания и город Владикавказ. Из­вестная напряженность и даже неприязнь в межнаци­ональных отношениях осетин и ингушей спонтанно существовала и раньше, но, тем не менее, более 40 ты­сяч ингушей жили в селах Пригородного района, 17 тысяч во Владикавказе. До столкновений дело нс до­ходило, и необходимо признать толерантность осетинс­кого народа, как и ингушей.

Исторически ингуши на предгорной равнине в рай­оне Владикавказа фиксируются по крайней мерс с

XVIII в. (аул Ангушт в Тарской долине, откуда рус­ское название народа). В целом же, согласно русским документам (43, с. 133) ингуши получили разрешение русского правительства на расселение в предгорной равнине, ранее кабардинской, в конце XVIII — начале

XIX вв. Заселение района Назрани ингушами относит­ся к 1810 — 1811 гг. (44, с. 92). После Октябрьской революции 1917 г. большая часть правобережья Тере­ка при его выходе из ущелья на равнину была заселе­на ингушами, а Советская власть в 20-е годы временно определила Владикавказ столицей и Северной Осетии, и Ингушетии. Через некоторое время центр Ингуше­тии был переведен в Назрань. Но ингушское населе­ние в Северной Осетии осталось.

После депортации ингушей в 1944 г. территория Пригородного района была передана Северной Осетии и заселена осетинами. Реабилитация и возвращение ингушского народа из ссылки в 1957 г. нс привели к возвращению Пригородного района, но в виде компсн — сации за него восстановленная Чечсно-Ингушская АССР получила три района Ставропольского края с русским (казачьим) населением. Эти районы на левобережье Терека, лежащие в отдалении от Ингушетии и рядом с Чечней, стали осваиваться чеченцами. Ингуши данную территориальную компенсацию за счет русских земель не приняли и желали возвращения в Пригородный район Ингушетии, а не Осетии. Это создало острую проблему в отношениях двух народов, до поры не актуализиро­ванную.

С наступлением «перестройки» и гласности, глубо­кого системного кризиса СССР, ранее дремавшие в глу­бине проблемы стали выходить на поверхность поли­тической жизни. В Ингушетии возникло и стало попу­лярно движение за возвращение Пригородного района в состав Республики Ингушетия (причем этот район пропагандистами реванша считался исторической «ро­диной» ингушского народа, что неверно). Одновремен­но ставился вопрос о том, что столицей Ингушетии дол­жен быть г. Владикавказ. Все это обострило межна­циональные отношения с осетинами. Особой остроты противостояние достигло в мае 1990 г., когда на I съезде народных депутатов РСФСР один из лидеров ингушс­ких радикалов Б. Богатырев выступил с агрессивной речью и заявил, что ингуши «построили Владикавказ три тысячи лет тому назад» — следовательно, это ин­гушский город. В Назрани и Владикавказе состоялись массовые митинги. Началось приобретение оружия и формирование военизированных подразделений с обе­их сторон.

Вооруженное столкновение состоялось 31 октября 1992 г., когда отряды ингушских боевиков вторглись в Пригородный район и двинулись к Владикавказу. В течение пяти дней шли бои. В результате ингушские отряды недалеко от Владикавказа были остановлены, а затем отброшены на исходную территорию. Очеред­ной «блиц-криг» в очередной раз провалился, дав с обе­их сторон сотни убитых и раненых, а ингушское насе — лсние Северной Осетии се покинуло и, потеряв свое имущество, разделило горькую участь беженцев. Со­бытия октября — ноября 1992 г. были преступлением, как против осетинского, так и против ингушского на­рода. Преступлением, оставшимся безнаказанным.

В настоящее время осетино-ингушское противосто­яние преодолевается, по словам президента Северной Осетии А. С. Дзасохова, проблема ингушских беженцев исчерпана, поскольку их основная часть вернулась в Осетию (45, с. 216). Эти факты могут стать примера­ми государственной и человеческой мудрости со сторо­ны осетинского руководства и населения. Однако про­цесс примирения был сложен, особенно до прихода к власти А. С. Дзасохова.

Новое обострение ситуации произошло в июле 1997 г., когда президент Республики Ингушетия Р. Аушсв вы­ступил с обращением к руководству РФ и всем между­народным организациям с требованием введения на тер­ритории Пригородного района федеральной формы прав­ления. «Ингушский народ никогда не смирится с фак­тами отторжения у него Родины», — говорится в обра­щении. В ответ на это президент Северной Осетии А. Х Галазов выступил с угрозой выхода республики из Российской Федерации в случае введения в Пригород­ном районе федерального правления. Федеральное правление в Республике Северная Осетия — Алания не было введено, но конца противостоянию двух со­седних республик и народов не было видно, ибо Север­ная Осетия принципиально требовала сохранения тер­риториальной целостности республики, а Ингушетия не менее принципиально требовала восстановить терри­ториальную целостность республики. Камень преткно­вения — Пригородный район, который в ингушских документах именуется «исторической Родиной». В этих формулировках нетрудно видеть новые попытки ис­пользовать историю в политических целях.

Острый конфликт между Северной Осетией и Ин­гушетией стал ударом по государственному строю РФ и поставил сс перед угрозой развала: в вооруженную борьбу вступили два субъекта федерации. В условиях этого чрезвычайного положения федеральные власти России оказались нс на высоте положения и нс заняли изначально беспристрастную и жесткую позицию. Фе­деральный центр нс дал принципиальной политической и правовой оценки событиям и нс назвал виновников пятидневной войны, не говоря уж об их привлечении к уголовной ответственности, и тем самым продемонстри­ровал свою слабость и склонность к лавированию. Вновь приходится говорить о незнании и непонимании руко­водством РФ народов Северного Кавказа, их истории, традиций, менталитета, этнопсихологии, и это нередко приводит к тяжелым ошибкам и последствиям.

Война в Чечне. Самой тяжелой и драматичной ошибкой высшего руководства страны стала война в Чечне, развязанная президентом РФ Б. Н. Ельциным и его окружением. Чечня никогда добровольно нс вхо­дила в состав Российской Империи и была одним из главных очагов сопротивления в годы Кавказской вой­ны (независимо от вызвавших сс причин). Выше уже говорилось о склонности кавказцев к исторической памяти, и чеченцы это завоевание Россией всегда по­мнили. И не только помнили, но и действовали: опуб­ликованы данные о том, что в период с октября 1937 г. по февраль 1939 г. на территории Чечено-Ингушетии бесчинствовали 80 вооруженных группировок числен­ностью 400 боевиков (46, с. 16). В период Великой Отечественной войны руководитель чеченского сопро­тивления Тсрлоев назначил на 10 января 1942 г. вос­стание против Советской власти (46, с. 19), кроме того, в той же публикации содержатся документы о полити­ческом бандитизме в Чечне, о связях с германскими фашистами, о конкретных налетах бандгрупп и т. п. Активность их особенно возросла, коща осенью 1942 г. германская армия вступила в Чечено-Ингушетию и при­близилась к Грозному. В итоге советское командова — нис было вынуждено перебросить в Чечню две сибир­ские стрелковые дивизии, дабы прикрыть тыл сражав­шихся войск.

После распада СССР и начала «парада суверените­тов», когда Б. Н. Ельцин заявил: «Берите суверенитета столько, сколько проглотите», Чечня «проглотила» по максимуму: на I съезде чеченского народа осенью 1990 г. была принята Декларация о суверенитете Чеченской Республики, на сессии Верховного Совета Чечено-Ин­гушетии она была подтверждена. Однако национал — радикалов, рвавшихся к власти в республике, одно за­явление о суверенитете не устраивало. Стал усиленно пропагандироваться идеологический тезис о «колони­альном порабощении» чеченского народа Россией, на­чалась подготовка II съезда чеченского народа. Он состоялся в июне 1991 г. Национал-радикалы, к кото­рым примкнул Д. Дудаев, на нем оказались в большин­стве и одержали верх. Национал-радикалы заявили, что Чечня остается колониальным придатком России, по­этому необходимо выйти из состава РСФСР и СССР, для чего сохранявшуюся местную властную верхушку необходимо свергнуть путем вооруженного восстания. Не будем останавливаться на действиях чеченской оп­позиции, резко выступавшей против явного авантюризма радикалов и национал-экстремистов. Здесь важно под­черкнуть, что такая оппозиция в Чечне была изначаль­но, но она проиграла и постепенно эмигрировала в Рос­сию. В октябре 1991 г. были одновременно проведены президентские и парламентские выборы. Д. Дудаев был объявлен «всенародно избранным», т. с. легитимным президентом Чеченской Республики Ичкерия. Выше об этом уже говорилось.

Итак, использовалась идея о том, что порабощенная Чечня является колониальным придатком России. Одна­ко известно, что в этой «колонии» накануне II ми­ровой войны чеченцев было 387,8 тыс. человек (46, с. 16), сейчас их более миллиона — рост в три раза! Чечено-Ингушетия всегда была республикой РСФСР дотационной и до 80% доходной части сс бюджета по­крывалось из бюджета Федерации (47, с. 23). Факти­чески Чечня жила за счет России, и когда это «порабо­щение» окончилось, началась невиданная криминали­зация: в начале 90-х годов по фальшивым кредитным авизо и чекам «Россия» было украдено около 4 трилли­онов рублей. Возродилась своего рода «набеговая сис­тема» — налеты местных жителей на товарные поезда: за 8 месяцев 1994 г. разграблено около 1,7 тыс. ваго­нов и контейнеров (47, с. 25). По данным историка Д. А. Напсо, в Чечне в 90-е годы ежегодно происходило 500-550 умышленных убийств, за 1991-1994 гг. из России в Грозный было перекачано около 20-30 млн. тонн нефти на переработку, и половина этой нефти ушла за рубеж, откуда Д. Дудаев получал доллары (48, с. 180). Нет необходимости перечислять здесь все — об­щая картина достаточна ясна.

Запоздалая реакция Москвы свелась к предложе­нию Верховному Совету РФ в ноябре 1991 г. объя­вить о введении в Чечне режима чрезвычайного поло­жения. Верховный Совет это предложение отверг. Тогда Б. Н. Ельцин, взяв ответственность на себя, издал Указ о введении чрезвычайного положения в Чечне. В последней эта силовая акция была воспринята одно­значно как имперское вмешательство во внутренние дела суверенного государства (хотя и не признанного ни на российском, ни на мировом уровне). Д. Дудаев призвал народ к сопротивлению и стал на этой волне национальным героем. В ближайшие дни он издал Указ, согласно которому Чеченская Республика объявлялась самостоятельным государством, вышедшим из Российс­кой Федерации. Указ был утвержден парламентом ЧР и вступил в силу. Начали формироваться свои государ­ственные структуры. Начался распад Российской Фе­дерации. Этннзация всех органов власти и хозяйствен­ных организаций, обострившаяся криминогенное^ и нескрываемая неприязнь к «колонизаторам» вызвали массовый отток русского населения Чечни, занятого

преимущественно в промышленности, транспорте, куль­туре. Экономика, социальная сфера, культура пришли в упадок, жизненный уровень основной массы населе­ния тоже резко упал. Возросла роль мафиозных струк­тур. Демократические силы Чечни, пытавшиеся бороться за правовое государство, фактически оказались разог­наны Дудаевым при полном безучастии так называемо­го «простого» народа, боровшегося за выживание. Пре­зидент Чечни установил по существу диктаторский режим.

• Оппозиция режиму Д. Дудаева сохранилась в ок­раинном Надтеречном районе во главе с У. Автурха — новым. При поддержке Москвы силы оппозиции, имея на своей стороне российские танки, 26 ноября 1994 г. предприняли штурм Грозного. Штурм был отібит, боль­шая часть танков сожжена на городских улицах, оп­позиция и военные понесли большие потери. Это было поражение. В Москвс окончательно осознали глуби­ну опасности, исходящей из мятежной Чеченской рес­публики. Мятежники оказались хорошо подготовле­ны и вооружены современным оружием и боеприпаса­ми, либо брошенными на складах уходившими рос­сийскими воинскими частями, либо проданными рос­сийскими военными. Эту первую чеченскую военную кампанию Э. Пайн и А. Попов назвали «стратегией безумия» (47, с. 32).

В этой обстановке Б. Н. Ельцин издал обращение к жителям Чеченской Республики и потребовал до 15 де­кабря 1994 г. добровольно сдать все оружие и нс про­тиводействовать федеральным властям и силам право­порядка, а Д. Дудаеву предложил сесть за стол перего­воров без предварительных условий. Оружие сдано нс было, срок ультиматума Ельцина был продлен на 2 суток, но вновь безрезультатно. Дудаев от переговоров не отказался, и они должны были начаться 12 декабря. Но 11 декабря федеральные войска были двинуты на Чечню. В предновогоднюю ночь был предпринят тан­ковый штурм Грозного, снова провалившийся: десятки

161

6 Заказ № 1610
танков на улицах города были сожжены, сотни солдат погибли. Операция по «наведению конституционного порядка» превратилась в войну федерального центра против одного из субъектов федерации, вышедшего из повиновения, т. с. в войну гражданскую.

Мы не будем здесь подробно рассматривать ход че­ченской войны. Это не входит в наши задачи. Отмс­тим только, что в 1995 г. федеральные силы полностью взяли под свой контроль Грозный и предгорно-равнин­ную часть Чечни — уже 22 января министр обороны РФ П. С. Грачев заявил о завершении общевойсковой операции, а руководство дальнейшими действиями было передано МВД РФ. Но в середине июня 1995 г. Ша­миль Басаев со своим отрядом боевиков совершает нашумевший рейд на Буденновск и захватывает в нем районную больницу вместе с ее персоналом в качестве заложников. Возникает вопрос: как чеченский бата­льон численностью более 200 человек прошел через «зачищенную» территорию до Буденновска и не был остановлен до трагических событий в больнице? От­вет дал сам Ш. Басаев на встрече с группой журнали­стов в Буденновской больнице 15 июня — боевики про­пускались за крупные взятки работникам ГАИ и воен­ным (49).

С тех пор прошло около 10 лет, перманентная вой­на в Чечне продолжалась, но в иных формах. Феде­ральным силам не противостоит какая-либо армия, и «правильной» войны — фронт и тыл — нет. Силы че­ченского сопротивления разделены на отдельные фор­мирования под командованием опытных полевых ко­мандиров, хорошо вооружены и материально поддер­живаются мусульманскими странами Ближнего Восто­ка (прежде всего Саудовской Аравией), откуда прихо­дят и иностранные добровольцы, наемники и инструк­торы. Есть сведения о том, что чеченский контингент формирований подбирается по тейповому признаку, и это, безусловно, обеспечивает дисциплину и спаянность членов формирования, повышая боеспособность. Естс — ственной базой для укрытия и действий чеченских фор­мирований стали горные территории — ущелья, прекрас­но известные боевикам. Горная война приобрела ма­невренный характер, когда боевики организуют заса­ды, внезапные налеты, минирование и т. д., а федераль­ные части пытаются эти группы боевиков блокировать и уничтожить (напр., группу с захватом Салмана Раду­ева). Мирное чеченское население поддсрясиваст и нс выдаст боевиков (и это понятно в силу вековых тра­диций и горского менталитета), поэтому, нанеся удар, они могут тут же раствориться среди мирных жите­лей. Это вызывает со стороны федеральных сил так называемые «зачистки» крупных населенных пунктов и целых районов, где предполагается присутствие бое­виков, с проверкой всех людей, построек и документов. Со стороны чеченского населения следуют постоян­ные жалобы на насилия и нарушения прав человека, мародерство российских военных во время «зачисток» (напр., в стан. Ассиновской в июле 2001 г.), а затем снова следуют налеты и взрывы, новые жертвы. Заме­тим, что в ведении такого рода борьбы в Чечне накоп­лен опыт.

Политологи JI. Дзугаев и А. Цуцисв в одной из не­давних статей писали: «Чеченская национальная идея — это идея свободы и ее обретения в вековечном про­тивостоянии русской колонизации. Ингушская нацио­нальная идея на наших глазах возникла и укрепилась как идея «возвращения» отторгнутых территорий, весь дух ингушской государственности вращается вокруг этой национальной задачи» (50, с. 23). И та, и другая наци­ональная идея иллюзорны и глубоко ошибочны, что, очевидно, объяснимо невысокой политической культу­рой и глубоко архаизирующим традиционализмом мен­талитета вайнахов. На преодоление этих тенденции в этнопсихологии народов понадобится время и огром­ные усилия прежде всего собственной социальной эли­ты и интеллигенции вайнахских народов. А такие силы у вайнахов сеть.

Сейчас партизанская война в Чечне затухает. Как уже говорилось, она сопровождалась распространени­ем агрессивного ваххабизма, перекинувшегося в Кара­чай, и терроризмом в форме неожиданных взрывов в ряде российских городов, сопровождавшихся больши­ми жертвами среди мирного населения. Чудовищные террористические акты, совершенные 11 сентября 2001 г. в США и во многом изменившие лицо современного мира, бесспорно стоят в одном ряду с террористичес­ким акциями в России и демонстрируют нам связи и взаимодействие чеченских боевиков и ваххабитов Се­верного Кавказа с международными террористически­ми силами, действующими под зеленым знаменем исла­ма. Подобные методы борьбы свидетельствуют не толь­ко о действительно существующем «цивилизационном разломе» в нашем мире, но и о слабости и пароксизме лидеров и идеологов непримиримой террористической борьбы не только с Россией, но и с Соединенными Штатами Америки.

Нельзя не сказать и о другой противоборствующей стороне — правительстве и высшей политической элите Российской Федерации, в условиях реального и начав­шегося в 90-е годы распада РФ сделавших ставку на силовые методы (при шуме о демократизации). Рос­сийская общественность видела нарастание конфрон­тации с Чечней и возможность военного столкновения и выступала против (так, в ноябре 1991 г. Верховный Совет РСФСР отверг предложение Ельцина о введе­нии в Чечне чрезвычайного положения, понимая, что оно приведет к вооруженному конфликту). В ходе уже начавшейся войны протесты общественности воз­росли. В январе 1996 г. к президенту РФ Б. Н. Ельци­ну с призывом остановить чеченскую войну обрати­лись 100 представителей интеллигенции России «Че­ченская война представляется диким анахронизмом в глазах россиян и мирового сообщества», — говорилось в этом обращении. Число подобных выступлений мож­но увеличить — например, позиция КНК (Конфедера­

ция народов Кавказа), обращение руководителей ссвс — рокавказских республик и краев к Б. Н. Ельцину от 8 декабря 1994 г. — за три дня до начала войны. Но эти призывы и протесты во внимание приняты нс были.

Высшее политическое руководство РФ в своих от­ношениях с Чечней допустило грубые ошибки, демон­стрирующие не только незнание и непонимание Кав­каза и его специфики, но и общую политическую несо­стоятельность.

В Москве возобладали круги, явно ориентирован­ные на применение силы в Чечне; один из близких тогда к Б. Н. Ельцину людей, считавшийся «специалис­том» по Кавказу, С. М. Шахрай заявил, что встреча пре­зидентов России и Чечни — позор России. Но действи­тельный позор России начался 11 декабря 1994 г., ког­да войска вошли в Чечню и завязалась война, в которой российская армия фактически потерпела поражение, несмотря на численное и техническое превосходство.

Вооруженное насилие декабря 1994 г. логически связано с вооруженным насилием октября 1993 г. в Москве и представляет звенья одной цепи событий, ха­рактеризующих происходящий процесс «демократиза­ции». Поэтому кавказскую политику правительства Ельцина следует рассматривать в контексте общего­сударственной политики последнего десятилетия XX века. В результате кавказская политика президента и правительства РФ и война в Чечне стали дестабилизи­рующим фактором для всей Российской Федерации. Война в Чечне свидетельствовала о кризисе власти в РФ, об отсутствии в ее правящих кругах взвешенной и научно обоснованной национальной политики, отража­ющейся на взаимоотношениях субъектов Федерации с центром и на прочности всей государственной системы в целом. Горький опыт войны в Чечне показывает, как нельзя в конце XX — начале XXI в. разрешать спор­ные вопросы и конфликтные ситуации, оставаясь при этом действительно демократическим обществом и пра­вовым государством. С другой стороны, политический сепаратизм и этнонационализм, возобладавшие в Чечне под зеленым знаменем ислама («Чечня — субъект Ал­лаха!» и проч.), бесперспективны и разрушительны для судеб самого чеченского народа. Общий же итог — процесс саморазрушения с угрозой распада Российс­кой Федерации. Совершенно очевидно, что все это от­носится в первую очередь к Северному Кавказу, как наиболее сложному региону РФ. Отсюда вытекает не­обходимость знания, понимания и внимательного отно­шения ко всем народам Северного Кавказа, т. е. знания хотя бы общих основ современного научного кавказо­ведения.

Заканчивая рассмотрение чеченской трагедии, сле­дует отметить, что именно Чечня в 90-е годы стала лидером сил сепаратизма в России. И это не случай­ность. В 1994 г., до начала войны, московский анали­тический фонд «Геоцентр» совместно с аналитически­ми службами при Президенте РФ провел специальное исследование так называемых факторов первичного риска для большинства субъектов Федерации. Про­анализированы 12 исходных параметров, их общая сумма выявила очаги потенциального сепаратизма. На первом месте оказался кавказский регион с ядром в Чечне и Ингушетии. «Примечательно, что Чечня и Ин­гушетия остаются главными очагами при всех трех сценариях дезинтеграции — этническом, геополитичес­ком и экономическом», — говорится в публикации (51). Безусловно, в последнее время в Чечне происходят позитивные перемены. Практика мирного строитель­ства Чечни последних лет свидетельствует, что рес­публика избрала правильный вариант приобщения к современной цивилизации при помощи России.

Положение русского населения. История сла­вяно-русского населения Северного Кавказа начина­ется с похода князя Владимира на Корсунь в 988 — 989 гг., когда устанавливается русское влияние в При­азовье и появляется русское княжество Тмутаракань на кавказском берегу Керченского пролива (55, с. 177 — 182). Здесь был найден знаменитый камень с над­писью Глеба Святославича, печать «от Ратибора», древ­нерусские иконки и т. д., и, согласно А. В. Гадло, «с кон­ца X в. русский этнический компонент влился в со­став разноязычных этнических общностей Северного Кавказа и, установив с ними тесные и разносторонние связи, стал активным участником экономической и по­литической истории ссвсрокавказского региона XI — XIII вв. и одним из создателей общей средневековой культуры населявших его народностей» (56, с. 208 — 209). В эпоху господства Золотой Орды присутствие славян на севере Кавказа прерывается, и после паде­ния Орды вскоре продолжается — с XVI в. начинает­ся движение русских и украинцев в лице казаков в долине Дона, Кубани и Терека, формируются казачьи войска, затем идет уже массовая крестьянская коло­низация крал (57). Один за другим появляются рус­ские города, прокладываются дороги, благодаря чему контакты с кавказцами становятся все более активны­ми. Мы уже кратко касались этих вопросов выше. Сейчас заметим, что общего и цельного объективного исследования актуальной проблемы освоения Северно­го Кавказа русскими, исследования на современном уровне состояния источников и свободного от полити­ческих пристрастий, нет. Это долг отечественного кав­казоведения перед обществом.

На многонациональном Северном Кавказе со всей сложностью его внутренних проблем 6-милионное рус­ское население является не только самой многочис­ленной и государствообразующсй нацией, но и безус­ловно стабилизирующим фактором. Известный дагес­танский ученый и политик Р. Г. Абдулатипов по этому поводу свидетельствует: «Призывы к Кавказу отделить­ся от России, как призывы к России уйти с Кавказа — это провокационное невежество, которое строится на недопонимании взаимосохраняющсго и взаиморазви — вающего потенциального влияния Кавказа и России.

Всякие иные региональные державы (напр., Турция или Иран. — В. К.) в сотни раз в меньшей степени спо­собны играть на Кавказе роль стабилизатора и арбит­ра… исторически особую роль в этнокультурном диа­логе в данном пространстве играет Россия» (58, с. 57). С этим нельзя не согласиться.

Надо ли доказывать, что стабильное положение и устойчивое социально-экономическое, культурное и на­циональное развитие Северного Кавказа в значитель­ной степени зависит от положения и самочувствия русского населения. Если этот вопрос не столь актуа­лен в пределах Ставропольского и Краснодарского края и Ростовской области, то в национальных республиках Северного Кавказа он существует, хотя и в разной сте­пени. Каково это положение? Затронем данный воп­рос в самом общем и сжатом виде.

Общую ситуацию с русскими на Северном Кавказе уже обрисовал А. В. Авксентьев: «У русского этноса есть свои проблемы на Северном Кавказе. Трагедия Чечни это не только трагедия чеченского народа, севе­рокавказского региона и всей России. Это и этническая трагедия того русского населения, для которого Чечня была родиной нескольких поколений. Большинство русских покинуло Чечню, но оставшиеся оказались в совершенно бесправном положении…, но дело не толь­ко в Чечне, хотя в этой республике проблемы русских оказались гораздо более острыми…, русские покидают Дагестан, Северную Осетию, Кабардино-Балкарию, Ка­рачаево-Черкесию» (59, с. 12). А. В. Авксентьев пола­гает, что основные причины оттока русских имеют не политический, а экономический характер — русское население было занято в основном в промышленном производстве, а оно почти остановилось — работы нет. С этим следует согласиться. В этой связи А. В. Авксен­тьев приходит к выводу о том, что «только политичес­ки слепой может не видеть, что сейчас идет активное выдавливание России с Кавказа. Это удалось сделать антироссийским силам в Азербайджане и Грузии. Сей­час стремления этих сил направлены на Северный Кавказ». Если это так, выдавливание русских можно расценивать как следствие широкомасштабной анти — российской политики, а нс только безработицы.

В наиболее тяжелом положении оказалось русское население Чечни, начавшее покидать эту республику с 1991 г. — контуры надвигающихся событий уже обо­значились, дискриминация русских «колонизаторов» на­растала, поддержка со стороны федерального центра отсутствовала. С началом войны в Чечне в конце 1994

г. началась и массовая миграция русских. Статистика показывает пик этой миграции в январе 1995 г. — только в Ставропольский край за 10 дней прибыло бо­лее 10 тысяч человек, всего более 60 тыс. вынужден­ных переселенцев, из которых в пределах края оста­лось 40 тыс. человек (60, с. 160).

Одновременно начались нападения чеченской сторо­ны на близлежащие районы Ставропольского края, в пер­вую очередь на Курской район. Зафиксировано много случаев нападения на людей с целью похищения и вы­купа, угонов скота, транспортного бандитизма, о чем со­общалось в местной прессе. Губернатор Ставропольско­го края обращался к правительству РФ с просьбой при­дать краю статус пограничной территории, а границу с Чечней усиленно охранять от бандитизма. В 1994 — 1995 гг. краевая Дума семь раз обращалась в органы федерального центра по вопросам безопасности от Чеч­ни, но безрезультатно. Стоит ли удивляться внезапному появлению отряда Басаева в Буденновске?

Массовая миграция русских из Чечни была связана с оставлением там домов, квартир и иного рода имущества, приобретавшихся целыми поколениями русских людей при их отсутствии на новых местах жительства. Траге­дия этих людей мало популярна в правительственных кругах и в российских СМИ. Крупное столкновение с русскими произошло летом 1991 г. в Ингушетии — в ре­зультате чисто бытовой ссоры ингуши окружили станицу Троицкую и организовали массовое избиение казаков, нс ожидавших нападения. Этот факт оглашался на I Съезде народных депутатов РСФСР и был доведен до прави­тельства, но никакой реакции не последовало.

Казачья проблема заслуживает особого внимания. Уже говорилось, что казачество является субэтносом русского народа, перед Российским государством каза­чество имеет заслуги, отмеченные царскими властями особым статусом казаков. В дореволюционной России казачество, организованное в казачьи войска, было со­словием, располагавшим огромным земельным фондом наряду с другими льготами. Ликвидация казачьего зем­левладения и привилегий Советской властью привела казачество к восстаниям и активному участию в граж­данской войне на стороне белых. После окончания вой­ны Советская власть провела так называемое расказа­чивание (напоминающее раскулачивание) и массовые репрессии казаков. Казачьи земли были отобраны и пе­рераспределены. В условиях земельной тесноты на Северном Кавказе казачьи земли были переданы мало­земельным народам и — соответственно — вошли в тер­ритории ссвсрокавказских республик. Так были пере­распределены земли терского казачьего войска.

В последнее время в России началось движение за возрождение казачества и его традиций, восстанавли­ваются атрибуты старой казачьей самоорганизации — войсковые круги, должности, звания, награды и знаки отличия и пр. Раздавались голоса о восстановлении казачьих войск и казачьего землепользования, т. с. воз­врата к дореволюционному положению казачества. Но реальны ли подобные претензии? В 1991 г. Верховный Совет РСФСР принял федеральный Закон о реабили­тации репрессированных народов, где пункт 6 предус­матривает и территориальную реабилитацию (усиленно проталкивавшуюся Ингушской республикой в борьбе за Пригородный район Северной Осетии). В таком слу­чае казачество является одним из первых репрессиро­ванных еще в 20-е годы народов и имеет право на территориальную реабилитацию, в том числе и на тср- ритории Пригородного района. Однако вопрос так нс стоит и стоять нс может, ибо новый передел земель на густо заселенном и многонациональном Северном Кав­казе может привести к самым тяжелым последствиям, пагубным нс только для заинтересованных сторон, но и для государственных интересов РФ. Необходимо при­знать, что идеи о возрождении прежних казачьих войск с земельными фондами и социальными привилегиями в наше время несостоятельны, а руководителям каза­чьего движения следует сублимировать социальную энергию казачества на иные и реальные в нынешних условиях цели и задачи, не наносящие ущерба межна­циональным отношениям на Северном Кавказе.

Война в Чечне и стремление федерального центра к применению силовых методов, естественно, вызвали у народов Северного Кавказа настороженность и нега­тивную реакцию, что рикошетом ударило по отноше­нию к русским в национальных республиках. Активи­зировалось такое понятие, как русофобия. Происхо­дит отток русского населения из Карачаево-Черкесии (61, с. 45 — 47), изменяется демографическая картина в казачьих станицах, наиболее благополучным и спо­койным представляется положение русского населения в Северной Осетии и Кабардино-Балкарии. В свою оче­редь та же чеченская война с ее жестокостями, изгна­нием русских, бандитизмом, террористическими актами против невинного населения в разных российских го­родах, заложничество с продажей заложников форми­рует ответную кавказофобию в России. Внешним ее выражением стало пренебрежительное словоупотреб­ление «лицо кавказской национальности» — оскорби­тельное и недопустимое, но допускаемое иногда даже на нс бытовом уровне в средствах массовой информа­ции. Подобные проявления еще раз показывают не­знание Кавказа и его народов, их истории и культуры, особенностей их менталитета и этнопсихологии. В от­меченном незнании и непонимании во многом можно упрекнуть наше отечественное кавказоведение.

Судя по имеющейся информации, положение русско­го населения в других районах распавшегося СССР не лучше. Необходимо подчеркнуть, что в литературе отме­чался происходящий процесс денационализации русских, подавление их национального самосознания и очернение русской истории, успехи советской национальной полити­ки в отношении народов в значительной мерс за счет русского народа (по-видимому, имеется в виду дотацион — ность многих республик из федерального или союзного бюджета (62, с. 378; 63, с. 18). Таким образом, в совре­менной российской действительности острые проблемы существуют не только в национальных республиках РФ, но и внутри самой России, и касаются также и русских. Нет особых сомнений в том, что стабильность и благопо­лучие толерантного русского народа, как основной госу — дарспюобразующей нации страны, являются гарантом ста­бильности и благополучия для всех народов Российской Федерации, для Российского государства.

Рассслспис народов Ссвсрпого Кавказа в первой половипе XIX в. по «Истории пародов Северного Кавказа», 1988 г.