Наследники ямной культуры

Археологическая наука давно установила, что наследницей ямной куль­туры в Южно-Русских степях была так называемая срубная культура, полу­чившая свое название от погребального деревянного сруба под курганной насыпью. В степях Средней Азии и Минусинской котловине родственная ямной афанасьевская культура была сменена этнически однородной с нею так называемой андроновской культурой. Таким образом, еще в ямно — афанасьевское и срубно-андроновское время наблюдается разделение древней тюркской культурной общности на восточную и западную группы.

Наследниками ямной и срубной культур были скифо-сарматы, а афа­насьевской, вероятно, были массагеты, считающиеся прямыми предками современных туркмен.

Краткие сведения о Скифии

С именем скифов связаны почти пять веков истории Восточной Европы, Передней Азии, Кавказа, Южной Сибири и других регионов. Это время совпа­дает с образованием античных государств Греции, сыгравших огромную роль в формировании европейской цивилизации. Скифия была тесно связана с Грецией и окружавшим ее миром. Скифская держава, включавшая не только степи Северного Причерноморья и Крым, Северный Кавказ и Приуралье, но и племена, населявшие лесостепную область, явилась звеном культурных и торговых связей между Передней Азией, Средней Азией и Европой. Скифия очень тесно была связана с греческими городами Причерноморья и провин­циями раннего римского периода. Скифское государство, втягивая окрестные племена в культурно-экономические связи, содействовало одновременно и развитию общественных отношений и росту культуры этих племен. Своими военными походами они способствовали развитию военной демократии, укреплению патриархальной племенной аристократии (ил. 3,4).

Древние авторы о скифах и сарматах

Основными письменными источниками о скифах к сарматах являются античные авторы. Ведущее место среди них занимают Геродот, Гиппократ,

Страбон, Птоломей и др. Скифы являются одним их первых народов, от­меченных письменными документами древнегреческих авторов. Все они, начиная с Гесиода и Эсхила, называют скифов и сарматов доителями ко­былиц, пьющими кумыс, конеядами и т. д. По их словам, эти народы ведут кочевой образ жизни, живут в войлочных шатрах-юртах на повозках вме­сте с детьми и бытовой кладью.

Среди скифов в плодородных дельтах и долинах рек выделялись, скифы-пахари, однако, ведущее место занимали скифы-кочевники, или так называемые царские скифы, представляющие собой особый социаль­ный слой среди разновидностей племен, объединенных общим названи­ем «скифы».

Описывая территорию расселения, границы и реки Скифии, их сосе­дей, военные походы скифов и т. д., ни один из древних авторов ничего не сказал об их языковой принадлежности. Так что о языке скифов мы можем судить только по сохранившимся отдельным личным именам и терминам, по названиям местностей и рек.

Зарождение традиционной культуры тюркских племен

В этнографической науке большое место занимает так называемый рет­роспективный метод анализа источников традиционной народной культу­ры. Взгляд на историческое прошлое через специфические черты совре­менной культуры действительно дает важные исторические сведения.

Применяя этот метод для определения возможных истоков традици­онной культуры тюркских народов, мы обнаруживаем, что для многих из них особенно характерны такие ведущие черты материальной и духовной культуры, как:

■ захоронение умерших в курганах, деревянных срубах и колодах;

■ сопровождение покойников жертвенными конями;

■ употребление в пищу конины, кумыса, айрана и т. п.;

■ проживание в войлочных шатрах (юртах), изготовление войлочных изделий (предметов одежды, быта, убранства и т. п.);

■ ведение подвижного (кочевого) образа жизни с разведением пре­имущественно мелкого скота, лошадей и т. п.

Приступая к поиску хронологических и географических истоков этих специфических особенностей, нетрудно убедиться в том, что на Алтае, который принято считать древней родиной тюркских народов, для этих истоков нет ни археологических, ни иных признаков. Сочетание всех име­ющихся научных факторов приводит к выводу, что древнюю прародину тюркских народов и их культуры надо искать в других регионах. Таким регионом оказывается Междуречье Волги и Урала (Итиля и Джаика, или Яика). Здесь на рубеже IV-III тыс. до н. э. зародилась так называемая кур­ганная, или ямная, археологическая культура, в которой сочетаются все перечисленные специфические особенности культуры тюркских народов. Надо отметить, что эти черты не характерны для культуры ни одного из индоевропейских народов ни в древности, ни в настоящее время. А этот факт имеет большое и принципиальное научное значение при изучении историко-культурного наследия тюркских народов, в т. ч. и карачаево — балкарского народа.

Расселение и древние контакты пратюркских племен

В начале III тыс. до н. э. сформировавшаяся в междуречье Волги и Ура­ла ямная культура с курганным обрядом захоронения стала постепенно распространяться в прилегающие районы. В своем продвижении на север она вступает в контакт с культурой племен финно-угорской группы — с предками марийцев, мордвин и др. В направлении на запад эта культура смешивается с культурой древнейших праславянских племен на берегах Днепра, Днестра, Дуная и их притоков.

Мощное расселение курганной (ямной) культуры наблюдается в вос­точных и юго-восточных направлениях — в глубь Средней Азии, Казахста­на, Алтайского нагорья и на Юг Туркмении. В этих областях зарождается очень близкая к ямной и этногенетически однородная афанасьевская археологическая культура, получившая свое название от наименования горы «Афанасьево» близ Минусинской котловины. В своем продвижении на восток древние ямники-европеоиды постепенно смешивались и приоб­ретали вид монголоидных типов, хотя еще в VIII в. до н. э. на Горном Алтае встречались достаточно «чистые» европеоидные представители. Чем даль­ше в глубь Азии, тем все больше с течением веков монголоидные черты от­ражались на облике древних европеоидных ямников. Через Приаральские степи и Юг Туркмении древние пратюрки-ямники проникали в соседние об­ласти Ирана и Афганистана. Там они смешивались и вступали в этнокультур­ные контакты с ираноязычными племенами и народами (ил. 1).

В процессе расселения древние ямники вступали не только в куль­турный, но и в языковой контакт со многими племенами, говорившими на древнеиндийском, иранском, финно-угорском, праславянских и кав­казских языках. Этим обстоятельством объясняется факт наличия массы тюркизмов в названных языках и обнаружение многих терминов из этих языков в наречиях тюркских народов.

Все имеющиеся научные данные археологии, этнографии, этнотопонимии и другие факты говорят о том, что Алтайское нагорье является вторичной прародиной части тюркских племен, откуда они в историческое время на­чинают периодические военные и мирные перемещения обратно на запад, в прежние районы своего зарождения — Приуралье и Южно-Русские степи.

Кавказ и древние пратюрки. Майкопская культура

Древнейшие пратюрки — носители ямной (курганной) культуры широ­ко расселялись и в направлении Кавказа. Здесь они сталкивались и всту­пали в этнокультурные и языковые контакты с древнейшими кавказскими племенами, которым ранее не было свойственно возводить курганные насыпи над могилами усопших. Курганы на Кавказ и далее — в Переднюю и Малую Азию принесли с собой древние ямники — предки современных тюркских народов (ил. 2).

Древнейшим археологическим свидетельством проживания на Север­ном Кавказе пратюркских племен является так называемый Нальчикский могильник конца IV тыс. до н. э. Этот могильник располагался на террито­рии района Затишье нынешнего города Нальчика. Материалы этого мо­гильника показывают теснейшие связи и контакты кавказских племен и древнейших ямников. Позднее эти контакты и связи все более расширя­ются. Памятники древних ямников обнаруживаются у станицы Мекенской в Чечено-Ингушетии, у сел. Акбаш и Кишпек в Кабарде, у сел. Былым в Бал­карии, во многих районах Краснодарского края и Карачаево-Черкесии: у станицы Келермесской, Новолабинской, хут. Зубовского, у города Усть — Джегута и т. д. Всего на Северном Кавказе древнеямных археологических комплексов насчитывается более 35.

Все имеющиеся историко-археологические и этнокультурные факты говорят о том, что древнейшие предки тюркских народов проживали на Северном Кавказе уже более 5 тыс. лет тому назад. Позднее, в середине III тыс. до н. э., на Северном Кавказе формируется так называемая майкоп­ская археологическая культура, получившая свое название по кургану, раскопанному в нынешнем городе Майкопе. Следует отметить, что май­копская культура — это исключительно курганная культура. А курганы из­древле не были присущи Кавказу, а являются этнокультурным признаком именно степей, где и зарождалась курганная культура. Майкопская куль­тура на ранних стадиях развития еще сохраняет свои степные формы и погребальный обряд в широких грунтовых просторных ямах, обложенных деревом, с подстилкой из коры дерева, органических веществ или про­сто чистой желтой глины, никаких каменных сооружений в этих курга­нах и погребениях еще не было. И лишь позднее, в конце III тыс. до н. э., точнее, примерно в последней трети тысячелетия, в майкопской культу­ре наглядно просматриваются ощутимые местные черты погребального обряда, отражающиеся в различных каменных включениях в основаниях курганов, каменных подстилок в погребальных камерах, каменных кур — ганчиков внутри земляной насыпи непосредственно над могилой и т. п. Однако сама курганная форма и обряд остаются неизменными. Влияние курганников было настолько сильно, что даже такие типично кавказские погребальные детали, как каменные ящики и даже огромных размеров каменные дольмены, сооруженные из громадных валунов, сами «входи­ли» под курганную насыпь, что особенно хорошо видно на памятниках у станицы Новослободненской.

Курганная культура со своими сцецифическими этнокультурными признаками в конце IV тыс. до н. э. начинает проникать и на территорию нынешней Турции (в Анатолию). Ранее здесь неизвестные и вновь по­явившиеся памятники этой культуры обнаружены в долинах реки Амук на северо-западе Сирии, у подножий гор Аманус, в турецкой провинции Хатай, в местностях Норсун-тёпе, Тёпесик, Коруку-тёпе и других областях

Турции и Сирии. Сюда проникали носители этой культур со своими тра­дициями, скотоводческим укладом жизни, умением разводить лошадей и т. п.

Продвижение пратюрков в Закавказье и Переднюю Азию

В последней трети III тыс. до н. э. курганы начинают проникать с Се­верного на Южный Кавказ через Дербентский проход — территорию Да­гестана и Краснодарский край. Такой путь продвижения наглядно можно проследить через курганы у станицы Новотитаревской и у сел. Утамыш в Дагестане. Археологи Закавказья единодушны в том, что курганная куль­тура здесь появляется внезапно, как совершенно чуждая для местных пле­мен. Эти памятники известны во многих районах Закавказья, но наиболее ранние расположены у сел. Бедени в Грузии, это и курганы Уч-тёпе в Азер­байджане и др.

Отсюда — далее на юг — курганная культура достигает берегов озера Урмия в Передней Азии.

На территории Закавказья, Передней и Малой Азии древние ямники — овцеводы впервые сталкиваются с оседло-земледельческими племенами. Происходит закономерный симбиоз двух культур и смешивание различ­ных этнокультурных течений. В результате этого симбиоза формируется новая оседло-земледельческая и скотоводческая этническая общность, сочетающая оба вида экономического уклада.

Этот симбиоз на территории Древней Месопотамии (современный Ирак) дает огромный толчок в формировании известной всему миру ци­вилизации шумеров (сомаров, суваров). Между носителями майкопской культуры Северного Кавказа и древними шумерами (суварами, сомарами) складываются самые тесные культурно-экономические связи, проявля­ющиеся в том, что в городах Шумера и майкопских курганах неоднократно обнаруживались уникальные аналогичные предметы вооружения, укра­шений и т. п. Важно отметить, что эти предметы встречаются в городах Шу­мера и северокавказских майкопских курганах, но почти не встречаются в памятниках на пространстве между ними — ни в Закавказье, ни в других районах Северного Кавказа. Взаимные контакты между майкопцами и шу­мерами носили характер отношений между давно оторвавшейся частью древних пратюркских племен с их прародиной на Северном Кавказе и в прилегающих степях Евразии. Создается впечатление, что эти связи носи­ли транзитный характер, вероятно, объясняющийся близостью их тради­ций и культур.

Есть множество подтверждений тому, что древние шумеры были давно оторвавшейся от основной массы частью пратюркских племен. Поэтому в их языке так много тюркских терминов, о которых писали многие ученые прошлого века и сегодняшних дней.

Анализ древних шумерских клинописных текстов, проведенный мно­гими учеными, свидетельствует о том, что большинство шумерских слов буквально повторяют общетюркские, в т. ч. и карачаево-балкарские сло­ва, а порой и целые фразы. Например, в песне о Гильгамеше (Бильгаме — ше) встречается балкарская фраза «Союм этейик», т. е. «Совершим закла­ние», «Принесем жертву». Или же в надписи, посвященной божеству Гудею (удивительно напоминающее «Кудай» — бог (каз. яз.), на его памятнике XXIV в. до н. э. можно прочесть карачаево-балкарское слово «ЗАНЫМДА — ГЫННАН», т. е. «От того, кто рядом». Таких уникальных совпадений множе­ство. Остановимся на нескольких лексических схождениях:

Таких совпадений очень много, более четырех сотен. И приведенных схождений вполне достаточно, чтобы убедиться в родстве шумерского и карачаево-балкарского-языков.

Имеющиеся в нашем распоряжении научные данные говорят о том, что расселение древних ямников-пратюрков — это распад древней тюркской общности, представленной первоначально ямно-афанасьевской этно­культурной общностью. Этот распад по хронологии совпадает с распадом древней индоевропейской общности. Взаимные столкновения в резуль­тате этих процессов и обусловливают обнаружение массы взаимопро­никавших языковых схождений между тюркскими и индоевропейскими языками. Этот период истории мы склонны считать первым этапом в исто­рии формирования карачаево-балкарского народа, протекавшим более 5 тыс. лет тому назад, на территории Северного Кавказа.

Что входит в понятие этногенеза

Этногенез — греческое слово, состоящее из понятий «этнос» — народ, и «генезис» — развитие. Термин «этногенез» обычно понимается в значе­нии «происхождение народа». Этногенез любого народа — это сложный и длительный историко-культурный процесс, охватывающий многие века и тысячелетия. Этот процесс неразрывно связан с различными перемеще­ниями племен, смешением их культуры и языка. Поэтому процесс проис­хождения народа нельзя объяснить данными одной какой-либо науки. Его изучение должно базироваться на данных многих смежных научных дисциплин, сведений древних и средневековых письменных документов (письменных источников); данных археологии, этнографии, материаль­ной и духовной культуры, фольклора, антропологии, сведений соседних народов об изучаемом этносе и его предках. И лишь когда данные этих наук стыкуются между собой, можно говорить, что найдено правильное направление в изучении этого сложного исторического процесса.

Безусловно, главное место в изучении этногенеза занимает язык на­рода.

Понятие о языковых семьях и группах

Языки народов мира принято подразделять на языковые семьи: индо­европейскую, семито-хамитскую, урало-алтайскую и др. В эти семьи они объединяются по своему грамматическому строю, морфологии, фонети­ческому звучанию, словарному фонду и другим показателям. Например, иберийско-кавказская семья языков подразделяется на картвельскую группу, абхазо-адыгскую, нахско-дагестанскую и пр. Тюркская группа, вхо­дящая в урало-алтайскую семью, делится на кипчакские, огузские и другие, индоевропейские языки подразделяются на германские, славянские и др.

Нередко наблюдаются ошибочные тенденции связывать происхожде­ние того или иного народа с племенем, имя которого фигурирует в назва­нии языковой группы.

Так, очень часто к потомкам кипчаков относят все тюркские народы, язык которых относится к кипчакской группе тюркских языков. При этом забывается, что большинство языковых групп, в том числе и кипчакская, названы так чисто условно. Из этого положения никак нельзя выводить заключение, что эти все народы имеют одну общую, единую систему эт — нообразования.

Источники изучения этногенеза

Как отмечалось, основным источником изучения происхождения на­рода является его язык. Недаром принято считать, что язык народа — это история народа. Зародившись в глубочайшей древности, язык вместе с его носителем проходит сложный путь развития, в ходе которого он сме­шивается с соседними языками, обогащается, испытывает определенное влияние и влияет сам на соседние языки. История знает примеры и язы­кового смещения, и ассимиляции одного языка другим. И тем не менее, многие языки сохраняют свои особенности. Именно эти сохранившиеся специфические особенности языка позволяют считать язык основным ис­точником по этногенезу. Вторым важным источником в данном вопросе являются сведения древних письменных источников, в которых возмож­но обнаружить описание территории расселения отдельных племен и на­родов, изменения их границ, пути и причины их миграции в различные районы, сообщения о смешении различных народов и т. п. Однако надо всегда иметь в виду, что отдельные племена и народы редко фиксируются в этих источниках из века в век под одним и тем же именем. Нередко в различные исторические периоды в письменные хроники попадают име­на отдельных подразделений тех же племен, которые начинают играть бо­лее важные исторические роли, а потому попадают на страницы древних летописей.

Очень серьезную роль играют в этом вопросе материальные памятни­ки, оставленные древними племенами, т. е. археологические источники. Среди этих памятников могут быть и остатки жилищ, орудий труда и быта, оружие и прочие предметы обихода древних племен. Нередко многие из этих древних предметов проходят сквозь века и бытуют в традиционной культуре народа. По специфическим особенностям этих предметов можно определить их место в процессе изучения этногенеза.

Совокупность многих археологических признаков: погребальный об­ряд — ведущее археологическое определение, набор особенных предме­тов быта, традиции возведения жилищ, изготовления одежды, украшений и др. — составляет понятие археологической культуры, распространенной в определенном регионе, в определенное время.

Археологические культуры принято считать этнографией (народоопи­санием) древних племен и народов. Следовательно, отражение археологи­ческих памятников и археологической специфики древности в этнографии современных народов представляет собой неоценимый источник для изу­чения происхождения народа. Многие этнографические данные — способ приготовления и употребления пищи, покрой одежды и обуви, традицион­ные формы жилищ, мифологические и религиозные обряды и обычаи явля­ются не менее важным этническим определителем, чем язык и археология.

Этнография народа, его традиционная культура отражает также симби­оз и смешение культуры много веков соседствовавших народов. Важное место в процессе изучения этногенеза занимает и фольклор, в котором народ всегда отражает свое понимание происхождения. Многие сюжеты фольклора на протяжении веков наслаивались один на другой, обогаща­лись различными историческими явлениями и фактами, часто видоизменя­лись. Однако историческое зерно в народных сказаниях, легендах и преда­ниях всегда можно отыскать и очистить от второстепенных наслоений.

Состояние изученности этногенеза карачаево-балкарцев

Происхождение карачаево-балкарцев представляет одну из сложней­ших проблем кавказоведения. Тот факт, что тюркоязычный народ занима­ет самые высокогорные районы Центрального Кавказа, обитает в тесном окружении кавказских и иранского (осетинского) языка, издавна привле­кал к их истории и формированию культуры особое внимание многих уче­ных прошлого и настоящего. Сложность проблемы порождала массу раз­личных, порой взаимоисключающих гипотез по данному вопросу. Такая ситуация складывалась потому, что эта проблема никогда не была пред­метом специального изучения в совокупности всех данных: письменных источников, археологии, антропологии, этнографии, языка, топогидрони — мии (названия мест, гор, ущелий, урочищ, рек, озер и т. п.), фольклора и других смежных научных дисциплин.

Попытку осветить данный вопрос предприняли в 1959 г. на Всесоюз­ной научной сессии по проблеме происхождения балкарцев и карачаев­цев. Однако и на этой сессии данная проблема не была проанализирована всесторонне. Многие гипотезы строились на поверхностных, случайных фактах и совпадениях, особенно теория о кипчакском происхождении этих народов. Дело в том, что кипчаки, широко известные в Южно-Русских степях с XII в., на Северном Кавказе, особенно в его центральных районах, не зафиксированы ни письменными документами, ни археологически­ми памятниками, а по антропологическим признакам не соответствуют карачаево-балкарцам. Отличаются они и по языку, который относится к йокающим наречиям тюркских языков, тогда как карачаево-балкарцы го­ворят на джокающем диалекте тюркских языков. Более веско была аргу­ментирована на данной сессии теория о болгарском происхождении бал­карцев и карачаевцев.

Указанная сессия, несмотря на множество недостатков, пришла к за­ключению, что балкарцы и карачаевцы являются древнейшим кавказским народом, сформировавшимся на базе древних кавказских, иранских и тюркских племен.

Г л а в а I ОБЩИЕ СВЕДЕНИЯ О БАЛКАРЦАХ И КАРАЧАЕВЦАХ

География и территория расселения карачаево-балкарцев

алкарцы и карачаевцы являются одним из самых высокогорных тюрк­ских народов. Они занимают ущелья и предгорья Центрального Кав­каза по долинам рек Кубань, Зеленчуки, Малка, Баксан, Чегем, Черек и их притоков. На территории Балкарии и Карачая расположены почти все известные «пятитысячники» — высочайшие вершины Кавказа — Минги-тау, Дых-тау, Коштан-тау, Гюльча и др. Здесь же находятся крупнейшие ледники и фирновые поля: Азау, Терскол, Иткол, Чегет и др.

Территория Балкарии и Карачая богата горными массивами, лесами, плодородными долинами и альпийскими лугами.

Характеристика карачаево-балкарского народа

Балкарцы и карачаевцы — древнейший народ Кавказа. Истоки их исто­рии и культуры неразрывно и тесно связаны с историей и культурой как многих кавказских народов, так и многочисленных тюркских народов от Якутии до Турции, от Азербайджана до Татарстана, от кумыков и ногайцев до алтайцев и хакасов. В бывшем Советском Союзе тюркские народы за­нимали по численности второе место после славянских народов, а всего в мире тюркоязычные народы составляют более 200 млн человек.

В высокогорных ущельях Кавказа карачаево-балкарцы проживают в тесном окружении народов, говорящих на иных языках: картвельском, адыгском, осетинском и др. С XIV-XV вв. балкарцы и карачаевцы стали по­степенно обособляться территориально, но во всем остальном — это еди­ный народ. Ближайшие соседи называют балкарцев — асы (осетины), бал­кар (кабардинцы), азы, овсы (сваны), а карачаевцев, например, мегрелы называют аланами. Термином «алан» балкарцы обращаются друг к другу.

Хозяйство и культурно-экономические связи

Балкарцы и карачаевцы с древнейших времен занимались и занима­ются горным, отгонным, или яйлажным, скотоводством. Скот на лето вы­гоняют на летние пастбища — «жайлыкъ». От этого термина и происходит широко распространенное понятие «яйлажное скотоводство».

Ведущей отраслью скотоводства у балкарцев и карачаевцев было овцеводство, однако большое место занимало и разведение крупного ро­гатого скота, и коневодство. Огромное количество скота, в несколько раз превышающее уровень у соседних народов, обеспечивало балкарцам и карачаевцам все жизненно необходимое. Продукция скотоводства одева­ла, кормила, обувала народ, она же шла на общекавказские рынки, где на нее выменивали все необходимые товары: ткани, посуду, соль и пр.

Высокоразвитое горно-рудное дело обеспечивало балкарцев и карача­евцев медью, свинцом, каменным углем, селитрой и др. Пахотных земель в Балкарии и Карачае было мало, поэтому земледелие не играло такую же, как скотоводство, важную роль в их экономике.

Тем не менее каждый клочок земли тщательно обрабатывался, очи­щался от камней, орошался при помощи умело проведенных иррига­ционных сооружений. Во многих местах и сейчас можно видеть гор­ные склоны, изрезанные громадными террасовыми полями древних карачаево-балкарцев — земледельцев.

Балкарцы и карачаевцы имели самые дружественные культурно­экономические связи со всеми соседними народами. Эти контакты часто приводили к множеству смешанных браков и межэтнических родствен­ных взаимоотношений.

Культура, просвещение, наука

Историко-культурное наследие карачаево-балкарского народа вобра­ло в себя многое из культуры кавказских народов и всего тюркского мира. Это нашло отражение в мифологии, эпических сказаниях и других жанрах фольклора, а также в древнейших религиозных представлениях, в кото­рых упоминаются и высочайшие горные вершины, и моря, и бескрайние степные просторы Евразийских степей. В религиозных представлениях ве­дущее место занимают общетюркские божества Тенгри (Тейри), Умай и др. Древнейшие истоки культуры испытали влияние таких мировых религий, как христианство и мусульманство, бытуют до сих пор среди карачаево- балкарского народа в виде различных обычаев, обрядов, народных игр и представлений. С древних времен предки балкарцев и карачаевцев име­ли свою письменность в виде рунических надписей кавказских болгар, в большом количестве обнаруженных на территории Карачая и Балкарии в памятниках VII-XII вв. Уже в начале XVIII в. балкарцы и карачаевцы имели письменность на основе арабского алфавита, о чем красноречиво говорит так называемая Холамская надпись 1715 г., найденная в ауле Холам, над­пись 1709 г. и др. В настоящее время балкарцы и карачаевцы пользуются русским алфавитом. Среди множества народов бывшего СССР балкарцы и карачаевцы занимали первое место по числу имевших высшее образова­ние на тысячу человек.

Древние сведения о балкарцах и карачаевцах

Современное имя балкарцев восходит к имени древних кавказских болгар, которых уже во II в. до н. э. древние армянские источники разме­щали «в земле болгар, в Кавказских горах». Арабский автор X в. Ибн Ру — стэ писал, что в отдаленнейших пределах Грузии живут племена таулу-ас, т. е. «горные асы». Это название вполне тождественно географическому самоназванию карачаевцев и балкарцев — «таулу», т. е. горцы.

Многие видные ученые XIX и XX вв. — Менандр Византиец, Г. А. Кокиев и др. — называли один из крупнейших торговых путей вдоль реки Кумы, мимо Эльбруса, через Карачай в Колхиду (Грузию), которым владели рим­ляне, «^оручон» — по имени карачаевцев. Анализ всех доступных материа­лов приводит академика П. Буткова к выводу, что уже в X в. на современ­ной территории Балкарии жили балкарцы.

В 1395-1396 гг. всемирный завоеватель Тимур и его летописцы имено­вали балкарцев и карачаевцев асами и вели с ними ожесточенную борьбу. Асами до сих пор именуют балкарцев и карачаевцев их ближайшие исто­рические соседи — осетины.

В 1404 г. архиепископ Иоан Галонифонтибус называл карачаевцев «ка — рачеркесами», так же именовал их путешественник 1643 г. Арканджело Ламберти.

Таким образом, с древнейших времен и до XIV в. в письменных доку­ментах балкарцы и карачаевцы назывались асами, болгарами, карачерке — сами, таулуасами…

В грузинских документах XIV в. и позднее балкарцы и Балкария назы­вались «басианами», «Басианией». Наиболее ранним упоминанием этого названия является золотой Цховатский крест (ил. 35). На этом кресте по­вествуется о том, как некий эристав Ризия Квенипневели попал в плен в Басианию и был выкуплен оттуда на средства Спасской церкви сел. Цхова — ти Ксанского ущелья. Басианию и быт басианов подробно описывал в сво­ем трактате историк и географ Грузии царевич Вахушти в 1745 г. Название «басиани» происходит от имени хазарского племени «баса» с прибавлени­ем к нему грузинского указателя множественности «ани».

В январе и феврале 1629 г. терский воевода И. А. Дашков отправил в Москву два письма, в которых писал, что в земле, где живут «балкарцы», имеются залежи серебра. С тех пор имя балкарского народа постоянно фигурирует в русских официальных документах. В 1639 г. в Грузию от­правляется русское посольство в составе Павла Захарьева, Федота Елчи — на, Федора Баженова. Они 15 дней гостили у карачаевских князей Крым — шаухаловых в ауле Эль-Джурт близ современного города Тырныауза. О балкарских кабаках (селениях) говорится и в 1643 г. в отписке терского воеводы М. П. Волынского. А в 1651 г. московские послы Н. С. Толочанов и А. И. Иевлев, следуя в Грузию, две недели гостили у балкарских князей Айдаболовых в Верхней Балкарии. Сведения о балкарцах и карачаев­цах содержатся в документах европейских и русских ученых и путеше­ственников 1662, 1711, 1743, 1747, 1753, 1760, 1778, 1779, 1793-1794, 1807­1808 гг. В 1828 г. академик Купфер называет карачаевцев «черкесами», та­кое название за балкарцами и карачаевцами было закреплено еще с 1636, 1692 гг. в путевых заметках грузинских и европейских авторов. В подоб­ных документах балкарцев и карачаевцев очень часто называли «горски­ми черкесами».

В данной работе известного балкарского археолога и историка И. М. Мизиева показана плодотворность комплексного использования историко-лингвистических и этнотопонимических данных при освещении сложнейших этнических проблем Центрального Кавказа.

Работа не является исследованием одного отдельно взятого вопроса, а охватывает несколько очень сложных и взаимосвязанных проблем. Она построена по строго выдержанному единому принципу, пронизывающему ее от начала и до конца. Основная его суть заключается в том, что при под­ходе к каждому из затрагиваемых вопросов он знакомит читателя с тради­ционно устоявшимся в историко-лингвистической литературе мнением, излагает все аргументы своих предшественников и проводит их критиче­ский анализ, демонстрируя таким образом, насколько эти аргументы соот­ветствуют действительности. Далее автор показывает, могут ли быть иные решения, а если таковые возможны, то как их можно обосновать.

За редким исключением, он не навязывает читателю своих убеждений и выводов, а ведет с ним оживленную беседу, выстраивая стройную си­стему фактов, оставляя место для дальнейших рассуждений и раздумий. Большинство из этих фактов общеизвестны, но они почти всегда оценива­лись исследователями только с одних позиций. Другие же факты, как пока­зывает автор, не учитывались, и все это вызывает у И. М. Мизиева соответ­ствующую реакцию, что иногда придает его изложению острый, полемиче­ский характер и в определенной степени оправданно эмоциональный тон.

Его метод научной полемики находится в полном соответствии с марк­систско-ленинской методологией исследования, анализа и использова­ния отдельных фактов и явлений при освещении исторических проблем. Все это, вместе взятое, заставляет читателей думать, подвергать сомнению те или иные утверждения и концепции, которые прежде воспринимались нами как хрестоматийные истины, как единственно возможные трактовки. Примечательно то, что И. М. Мизиев рекомендует такой же критический подход и по отношению к своим предположениям, которые иногда также построены на натяжках и потому малоубедительны.

При оценке любой научной работы прежде всего встает вопрос: «Что в ней нового?» Ответ на этот вопрос может быть одним: «В работе И. М. Мизиева много нового». Это и метод его научной полемики, заста­вивший засверкать новыми гранями ряд фактов, казалось бы, изученных с исчерпывающей полнотой. Новизну ей придает и умелое использование исторических, языковых, археологических и других фактов в комплексе. При решении некоторых из рассматриваемых здесь вопросов языковеды шли своим путем, а историки — своим. И. М. Мизиеву почти удалось нащупать плодотворные узы контакта истории и исторического языкознания при рас­смотрении отдельных этапов этногенетического симбиоза разноязычных племен и народов как на подступах к Кавказу, так и в недрах его ущелий.

Автор не является языковедом, но, несмотря на это, его отличает утон­ченное знание родного языка, что дало ему возможность выявить инте­ресные языковые факты, которые нередко и спорны, а во многих случаях заставляют глубоко задуматься. Например, нам кажется, что приведенные им интересные скифо-тюркские схождения непременно заставят корректи­ровать бытующие утверждения о безусловной ираноязычности всей массы скифо-аланских племен. Сторонники подобной теории теперь вынуждены будут говорить об этом с постоянной оглядкой на работу И. М. Мизиева.

Может возникнуть вопрос: «Представляют ли интерес языковые наблюдения автора?» На этот вопрос можно вполне определенно ответить: «Да». И в первую очередь это относится к той главе, в которой автор говорит о необходимости учета данных балкаро-карачаевского и других тюркских языков при изучении этнической истории Центрального Кавказа. Конечно, недостатки встречаются и здесь, однако они никак не могут повлиять на об­щую оценку труда И. М. Мизиева, который собрал большой материал, попы­тался с позиций историка осмыслить его, или, говоря иначе, он предложил языковедам заняться этими материалами, представляющими значительный интерес в историческом аспекте. Конечно, в работе встречаются отдельные сопоставления, на наш взгляд, излишне прямолинейные, проведенные без учета закономерностей развития карачаево-балкарского и других тюркских языков. Но мы должны быть признательны ему за то, что он обращает наше внимание на целый ряд проблем, остающихся вне поля зрения языковедов. Среди последних и вопрос о новом прочтении Зеленчукской надписи (XI в.), аланской фразы Иоана Цеца (XII в.), глоссария венгерских яссов (XV в.).

Разумеется, не все приемлемо в работе И. М. Мизиева. Автор сделал лишь первый шаг в решении сложной проблемы, а он, как известно, сопряжен с рядом упущений, а то и ошибок. Задача специалистов-тюркологов, и в пер­вую очередь специалистов по карачаево-балкарскому языку, пропустить его наблюдения сквозь призму законов развития тюркских языков. Многое отсеется, многое будет вызывать, споры. Но несомненно и то, что останутся рациональные зерна, способные дать добрые всходы. Состояние историко­сравнительного изучения языка и истории балкарского и карачаевского на­родов находится на таком уровне, что каждую работу, вносящую в решение этих вопросов определенную лепту, следует приветствовать, с тем чтобы стимулировать дальнейшие поиски. С учетом данного обстоятельства мы считаем возможным констатировать, что появилась именно такая работа, которая старается сдвинуть с места залежавшуюся, затянувшуюся тиной, но очень злободневную проблему. И. М. Мизиев никогда не шел в науке «бла­гоустроенными», проторенными тропами, он всегда искал новый подход к решению волнующих его проблем, всегда умел подвергнуть сомнению то, что обычно преподносилось как готовый шаблон. И в данном случае он сознательно подставляет себя под огонь скоропалительной критики от­дельных авторов, которые, при более глубоком и спокойном прочтении книги, рано или поздно вынуждены будут сказать, что она заставляет ду­мать, заставляет возражать, искать, спорить, т. е. двигать науку вперед.

Конечно, с позиций наших привычных представлений трудно с перво­го знакомства с книгой согласиться с ее автором, но еще труднее его опро­вергнуть. В предлагаемой своим коллегам дискуссии он опирается на об­ширную источниковую базу. И. М. Мизиев очень своевременно выступил с серьезной и деловой научной темой, а своевременность — это уже успех.

И. X. Ахматов,

доктор филологических наук, профессор