Брак

Древнейшей формой брака, и не только у ингушей, является, как об этом свидетельствует этнография, похищение девушек из другого племени, селения или рода. То, что было обычным и приемлемым на определенной исторической стадии развития, со временем подверга­лось изменениям. Так и этот обычай стал со временем неприемлемым и потому исчез из житейской практики многих народов. Однако рудимен­тарно, и уже в виде вредного обычая, он долго сохранялся, в частности, у народов Северного Кавказа, в их числе и у ингушей.

«Пойдет как-нибудь под вечер невеста по воду, — отмечал Н. Яков­лев, — где-нибудь за кустом уже поджидает жених с парой молодцов — родственников — хвать ее на коня, и был таков. Укроется он где-нибудь в доме влиятельного, известного на всю Ингушетию человека — жени­ху не принято отказывать в гостеприимстве и покровительстве в таких случаях. Затем начинаются долгие переговоры с использованием очень авторитетных людей до тех пор, пока не будет согласия и благословения на брак родственников невесты. В целом, осуждая обычай умыкания, тем не менее, надо отметить, что к нему необходимо подходить с диф­ференцированных позиций».

Сегодня основным условием сватовства девушки является ее личное согласие. Лет сто назад бывали случаи выдачи девушек замуж и про­тив их воли. Народ всегда осуждал браки не по любви, которые не спо­собствовали созданию крепкой семьи, какой представляли себе ингуши идеальную семью.

Но случалось, что любящие юноша и девушка не могли вступить в брачные отношения по вине родителей (прежде всего отца) девуш­ки. Основными причинами этого являлись или «худородность» юноши, или его материальная несостоятельность.

Также свою роль могла сыграть и какая-то застаревшая вражда, неког­да существовавшая во взаимоотношениях семей (или родов) юноши и девушки. Переступить через волю родителей, по ингушским понятиям, большой грех. И все же, в случае отказа родителей юноши и девушки, любящие нередко шли на инсценирование похищения, и при этом никто не мог упрекнуть девушку в том, что она пошла против воли родителей. Им ничего не оставалось делать, как пойти на мировую. Бывали случаи, когда родители (преимущественно отец) оказывались чрезмерно упря­мыми и весьма щепетильными и потому не давали согласия на брак и добивались возвращения своей дочери. В таких случаях возвращенная в дом родителей девушка становилась несчастной — никто уже к ней

Полковник Мурцал Куриев с семьей

не сватался, поскольку не хотел наживать себе врага в лице отвергнутого же- ниха. Такие случаи были, но довольно редко. Народ всячески осуж- дал похищение девуш- ки без ее согласия. Тут не может быть никакого разговора о том, что та- ков обычай. Обычая по- хищать девушек против их согласия, принятого в народе за норму, нет. Это считалось неприличным, хотя отголоски данного явления докатились и до сегодняшних дней. Приемлемым и одо- бряемым в народе яв- лялось самое обычное сватовство. К нему про- водилась большая под- готовительная работа. Прежде всего, юноша и девушка каким-то образом знакомились друг с другом. Традиционно знакомство происходило у сельского водного источника, куда девушки ходили по воду, а юноши чуть ниже по те- чению поили и купали своих коней. Обмен взглядами и некоторыми репликами происходил довольно скупо и прилюдно. Порицались встре- чи юноши и девушки один на один. На свадьбах и других торжествах, когда собирались близкие и дальние родственники, тоже имелась воз- можность для знакомства. В те годы и вплоть до последнего времени у ингушей имелось хорошее игровое действие («ловзар»), в переводе — «игра». Оно устраивалось в честь дорого гостя, на свадьбах и других торжествах (родился долгожданный ребенок, вернулся кто-то из даль- них и продолжительных странствий и т. д.). Обычно ловзар проводился во дворе, если позволяла погода, или в доме. В один ряд рассаживались юноши, на некотором отдалении от них выстраивались девушки. Для юношей считалось зазорным сидеть развалившись или опершись, об- локотившись. Также и девушки обязаны были стоять, «словно свечи» («ккрамаш сана»). Каждая сторона имела своего тамаду. Их знакомила

девушка — представительница семьи хозяина дома. Затем тамада парней и тамада девушек делали вежливые расспросы. Активная роль отводи­лась тамаде юношей. После дежурных расспросов о здоровье и прочем он говорил, что они собрались весело и во взаимном согласии провести время и т. д. Непременными на «ловзаре» были шуточное сватовство, танцы и исполнение девушками песен или мелодий «для прослуши­вания» («ладувгїа йиш»). Иногда юноши и девушки могли друг дру­гу загадывать загадки в форме небольшого рассказа. Танцы и мелодии для прослушивания исполнялись на гармони, которая в начале ХХ века прочно вошла в местный обиход. В то время барабан еще не привился, его функцию заменяли хлопки юношей. Одним из признаков воспитан­ности девушки являлось ее умение играть на гармони: на вечеринках «ловзар» девушки обычно передавали гармонь друг другу. Нередко де­вушка входила в круг танца вместе с гармонью. Обычно процедура «ловзар» проходила следующим порядком: сидя­щий справа от тамады юноша в шуточной форме сватал тамаду девушек за тамаду юношей. После получения притворного согласия от тамады девушек она и тамада юношей исполняли обычно принятый у ингушей парный танец. Затем попеременно проводились шуточное сватовство и танцы. «Сватают» всегда юноши за сидящего от него справа парня. Обычное содержание шуточного сватовства сводится к всемерному восхвалению «жениха» и обращению к девушке с просьбой «выйти за него замуж». Обычно девушка для видимости выдерживает небольшую паузу и затем произносит: «Если он возьмет, я согласна выйти за него замуж». Шуточное сватовство может быть пространным, а может быть и весьма коротким, смотря за кого сватают. В шуточном сватовстве до­пускается чрезмерная гиперболизация качеств «жениха». Тут уместны шутки, к месту приведенные притчи, пословицы и поговорки. Обычно шуточное сватовство начинается со своеобразного зачина. Например: «Да не будем мы двуличными и не вздумаем Обманывать тебя ни притворной любовью, Ни двуличными мыслями о ней, Все то же самое да не вздумаешь сделать и ты. Вместе должны мы лелеять и пестовать любовь. Если будут едиными наши мысли, То проведем мы время столь сладостно, Сколь сладостен мед из пчелиных сот, На фарфоровой тарелке разложенный…» Затем сватающий переходит к основной части — всемерному возве­личиванию юноши — потенциального «жениха»:

«Сердце его, что волка храбрее, бьется в груди,

Словно коршун, зажатый в цепких руках.

Клокочет оно у него, словно коршун, сидящий на дереве…

Не подумай, что, в Терек войдя, он от страха В лодке вниз по реке поплывет…

Да ради тебя, если надо, он разметет Вон те дальние хребты черкесские…

Сколько дней и ночей он грустит о тебе!

Вспомнив тебя, подстегнет он коня, играючи…

Думает он о тебе и тоскует ночи напролет,

То воет он, подобно голодной волчьей стае,

То стонет, подобно продрогшей красной лисице…

Из-за Терека зорко поглядывая,

Он следит за этой его стороной.

С этого берега зорко поглядывая,

Он следит за той его стороной — С четырех сторон света все он видит и слышит…

Мать родила его в ту ночь, когда щенилась волчица,

Имя дали ему в ту ночь, когда рычал лев,

Цвет лица его булатный, сердце его волчье…

| ^ ^ | А будешь ты шуршать шелками,

Звенящей будет посуда твоя,

И будет для тебя одна лишь работа — Чистить полотном серебро монет до блеска…»

Далее «сват» превозносит благородство и красоту девушки, дает ей наставления, как она должна будет вести себя в замужестве. Обыч­но это «сватовство» завершается словами: «Если при жизни не вкусишь сладости любви,

Умерев же, уже никогда

ты не насладишься ею,

Пусть сердце твое забьется, как бьется оно У доброго коня, скачущего в дальний путь.

Труден ответ, и не беда, если слегка побледнеешь,

Дай же ответ нам, сказав одно только храброе

слово: «Да!» (2, 248-256)

Шуточное сватовство заключает в себе как устойчивые фразеологиз­мы и клише, так и свободные вариации. Чем их больше, тем искуснее считается «сватающий». Для сравнения с предыдущей приведем дру­гую концовку шуточного сватовства:

«Устреми ты к нам пристальный свой взгляд,

Дорогая наша Асе Бусулмат.

Навостри свои уши к нашим речам.

Если замуж пойти за него ты согласна,

Смело скажи: «За него я пойду!»

И клянусь: не найти тебе лучшего парня

Ни на этом, ни на том реки Терека берегу…» (2, 258)

Вместо обычного трафаретного ответа («Я согласна выйти за него» или «Если он меня возьмет, я согласна пойти за него»…) девушка иногда дает более пространный, свидетельствующий о ее уме ответ. К приме­ру, когда сватающий утверждает, что труды и заботы юноши посвяще­ны благу страны и за это люди его ценят и чтут, девушка отвечает так: «Раз своими трудами и земными плодами Он содержит и кормит всю нашу страну,

За что она славит его, а он ее ценит и чтит,

Я согласье даю, что замуж за него пойду». (2, 260)

В народе шутку расценивают как прелюдию к серьезному разгово­ру. На вечеринке «ловзар» юноша может попросить кого-либо из своих друзей шуточно засватать за него полюбившуюся ему девушку, тем са­мым он как бы преодолевает первую ступень к подлинному сватовству. Хотя шуточное сватовство никаких обязательств на девушку не возла­гает, тем не менее оно ею не забывается. Раз сватовство шуточное, то в нем наблюдается большое раздолье для шуточного озорства. Юноши, участвуя в шуточном сватовстве, имели возможность показать свою остроту ума и речи. Сватающий, вознося до небес как подлинные, так и вымышленные достоинства потенциального жениха, может перед де­вушкой нарисовать и негативную картину, если она выйдет замуж не за восхваляемого «жениха», а за какого-то другого:

«Будет жаль, если ты достанешься тому лежебоке,

Что будет спать под дырявым насквозь продранным одеялом,

При этом блохи шею его кусают…

Да упасет Всевышний тебя от того, кто,

Как бороною, подолом шубы дороги метет…

Да отврати его Всевышний от тебя!» (2, 252)

Разнообразие в вечеринку «ловзар» вносили танцы, загадки, песни — диалоги юноши и девушки. Танцы были непременной составляющей этого игрища: «Ингушский танец первой начинает девушка, и только

после того, как она сделает три круга, на танец выходит юноша. Танец юно­ши и девушки — это институт, имеющий свою историю и яв­ляющийся импрови­зацией жизни. Мысли юноши устремлены к девушке, но ин­гушский этикет не позволяет свободно общаться с ней. То, что юноша входит в танец только после того, как девушка сде­лает три круга, озна­чает, что он должен преодолеть столько же этапов реального сватовства, прежде. чем иметь счастье об­

щения с ней. В танце степенность считается высшей добродетелью. Во время танца юноша не должен касаться в своих движениях девушки и умело, красиво вести ее по кругу. Юноша во время танца оказывает внимание всем присут­ствующим, и в то же время остается в паре с девушкой». (26, 60)

Еще в начале XIX века, как это было засвидетельствовано И. Бла — рамбергом, у ингушей имелся и коллективный танец, при котором де­вушки и юноши, взявшись за руки, образовывали круг. Но с усилением позиций ислама и появлением строжайшего запрета на взаимные при­косновения юноши и девушки коллективный танец ушел в прошлое, и к концу XIX века и позднее у ингушей прочно вошел в быт парный танец.

К концу XIX века среди ингушей, по традиции, еще продолжали су­ществовать песенные диалоги между юношей и девушкой. Вот один из них:

Юноша: «От тоски по тебе душа печалится,

Больше, чем душу свою, тебя я люблю,

Чтоб мне умереть за тебя,

Во всем ты цветом красивая, Сераж.

Как сокол хватает сову,

Словно добычу свою,

Как кот хватает мышей — Играет пищей своей,

К себе забрал бы любя.

Чтобы мне умереть за тебя,

Во всем ты цветом красивая, Сераж».

Девушка: «Не смотри, не поглядывай

На ту (мою) грудь —

Разве не видел ты лебединые яйца?»

Юноша: «Видеть-то видел я лебединые яйца, Да боюсь, что, доставшись слепой сове, Лебединые яйца протухнут.

Чтоб мне умереть за тебя,

Во всем ты цветом красивая, Сераж».

Девушка: «Не смотри, не поглядывай На мой стройный стан — Не видел ты разве в черкесском лесу Ввысь растущий стройный прут?»

Юноша: «Видать-то видел в черкесском лесу Ввысь растущий стройный прут,

Да боюсь, что на краю села Вплетут его в старый плетень.

Чтоб мне умереть за тебя,

Во всем ты цветом красивая, Сераж».

Девушка: «Не гляди, не поглядывай На чернью расписанное серебро,

Что лежит на моей груди[3].

Не видел ты разве красивые письмена?» Юноша: «Видеть-то видел я Те красивые письмена,

Да боюсь, что прочтет их кто-нибудь из дураков. Чтоб мне умереть за тебя,

Во всем ты цветом красивая, Сераж.

Уж очень мне надоело из-за тебя Спорить с матерью, родившей тебя,

Словно Шамилю, громом и молнией

*Праздничная рубаха на груди девушек застегивалась продолговатыми бляшками застежками из серебра с позолотой, которые по-ингушски назывались «метташ».

Спорившему с московским царем Из-за высоких гор».

Девушка: «Пусть в уста тебя целуют Те, кто краше всех,

Пусть твой гордый стан обнимут Те, кто всех других стройнее.

Да не прекратится твой род,

Пока жив род волчий,

Да будет славиться имя твое,

Пока славится львиное имя!» (2, 226-228)

Песни-диалоги юноши и девушки были и другого характера. Их со­держание сводилось к тому, что девушка исполняла роль преследуемой стороны, а юноша выступал в роли преследователя. К примеру, одна из песен начинается так:

Юноша: «Слушай, дочь богатого князя,

Должна ты замуж пойти за меня».

Девушка: «Чтоб не пойти за тебя,

Я б замуж вышла за волка,

Сырую ягнятину едящего».

Юноша: «Если б ты вышла за волка,

Сырую ягнятину едящего,

Я стал бы умелым охотником И вслед за тобою погнался бы…»

Далее девушка попеременно поет, что она превратилась бы в цен­ного зверя, в птицу, в пояс княгини, в тапочки княжны, в мельничное колесо, в мельничный жернов, в рыбку… На каждое ее притворное пре­вращение юноша поет, что он, поочередно, превратился бы в княжеских гончих, в крыло той птицы, в платок, в сафьяновый башмак, в речной поток, в верхний жернов, в удочку рыбака и т. д. Помимо устойчивых песенных клише, которые могут быть использованы разной парой юно­шей и девушек, такие песни давали простор для импровизаций. Ска­жем, девушка могла бы пропеть, что она превратится в уточку, а юноша при этом отреагировал словами, что он превратился бы в орла, а затем схватил бы и унес уточку. Таким образом, каждая из сторон имела воз­можность проявить свои индивидуальные творческие способности на радость неравнодушным участникам вечеринки.

Исполнение таких песен-диалогов представало в виде мини­спектакля. Естественным завершением песенного диалога являлся пар­ный танец. Такие песни поднимали общее настроение, давали возмож­ность юноше и девушке лучше познакомиться друг с другом.

Драматические действия, подобные приведенным, были любимы народом. Помимо самих «исполнителей» в подобных театрализован­ных действах активное участие принимали и «зрители». Еще одним из таких театрализованных действий являлось загадывание на вечеринках загадок, имевших форму притчи. Вот одна из них:

Спрашивает юноша: «Девушка, стоят три кружки. Одна из них зо­лотая, вторая серебряная, а третья оловянная. Скажи, какую бы ты вы­брала кружку, чтобы напиться воды?»

Отвечает девушка: «Я бы выбрала серебряную кружку».

Своим ответом девушка дает понять, «что она не высокомерна и счи­тает себя вместе с тем не хуже других». (25. 351) После ответа девушки, каким бы он ни был, в знак благодарности юноши вежливо привстают, а тамада или загадавший загадку благодарят девушку.

На вечеринках присутствует и своего рода распорядитель, роль ко­торого, прежде всего, сводится к тому, чтобы танцы проходили органи­зованно. Именно от него зависит, какую девушку вывести в круг для очередного танца.

Роль тамады сводилась также к тому, чтобы умело регулировать очередность танцев, шуточного сватовства, песен-диалогов, прослуши­вания «мелодии для слуха», загадывания загадок; а также следить за

общим порядком и объявлять перерыв, когда в этом возникнет необхо­димость.

Свою роль на вечеринке играли и «зрители»: женщины, дети… Сре­ди них были и юноши, которые следили: не была ли прикосновением или неудачным словом затронута честь их сестры, которую они сопро­вождали на эту вечеринку. В самом драматическом действии «ловзар» зрители непосредственно не участвовали: их роль сводилась к одобри­тельным (или порицательным), вполголоса сделанным замечаниям. Подростки из этой зрительской среды своими хлопками сопровождали танцы.

В предварительном сговоре потенциальных жениха и невесты не­малую роль играют подружки и родственницы, которые могут даже устроить тайное свидание молодых, а также могут выступать в роли посредниц.

В те годы довольно живучей была следующая форма общения юноши и девушки. Она была официальной и называлась «йо^х б^рг тохар» — своеобразные смотрины. Проходил этот обряд следующим образом.

К семье девушки посылался вестовой с извещением, что если им по­зволят, то в такой-то день к ним придут юноши, чтобы познакомиться с их девушкой. Получив согласие, молодой человек вместе с родствен­ником дома девушки, а с ними могут быть и еще несколько юношей, идут в гости. Там для них накрывают стол. Причем угощение должно быть не слишком богатым, но и не слишком бедным. Входит девушка и еще две-три, по количеству явившихся юношей. Начинаются взаим­ные распросы, проводится шуточное сватовство и т. д. Естественно, что в окна и двери подглядывают и подслушивают родственные де­вушке женщины и дети. Присутствующие мужчины не проявляют за­интересованности — все, что надо, им потом сообщат женщины. Часто такие «смотрины» проводятся, когда юноша и девушка заранее уже могли прийти к взаимному согласию, так что иногда эти «смотрины», по сути, становились «смотринами» за молодым человеком. Но если допустить, что юноша и девушка ранее не были знакомы, что на юно­шу эта девушка не произвела должного впечатления, все же со сторо­ны юноши должны были послать в семью девушки официальных сва­тов. Поскольку с первого же сватовства у ингушей не принято давать положительного ответа, вся процедура на этом заканчивается, но зато не пострадала честь девушки (ведь ее все же пытались засватать!). Но чаще всего такие «смотрины» являлись прямой дорогой к началу на­стоящего сватовства.

Впервые вопросы ингушского сватовства были затронуты в конце 70-х годов XIX века Н. Грабовским, который отмечал: «Один из род-

ственников задумавшего жениться отправляется к родным девушки, которую хотят сватать, и делает предложение выдать ее за называемого человека, зовут девушку и спрашивают, согласна ли она выйти за него. Это допрашивание — ни больше и ни меньше как форма, которую обы­чай требует исполнить, и после этого, согласна или нет девушка, реша­ют выдать ее». (15, 120)

Хотя Н. Грабовский и пишет, что испрашивание согласия девушки на брак является формальным актом, все же это является показатель­ным и, как известно, мнение девушки было не последним в решении ее судьбы. Конечно же, были случаи, когда девушку выдавали замуж и вопреки ее желанию, но это было, скорее, исключением.

Более реальную картину ингушского сватовства дает Н. Яковлев, по­бывавший у ингушей в самом начале 20-х годов прошлого века:

«Сватают в присутствии отца жениха уважаемые и известные своей «доблестью» родственники. «Мы давно тебя знаем и любим, уважаем твой род, — говорят они отцу невесты, — и хотим с тобой породниться. У нас есть жених — у тебя невеста…» Если тот считает их фамилию не­достаточно знаменитой и партию для себя неподходящей, он отвечает уклончиво, что дочь моя, мол, больна, да и с лица неказиста, кривая и проч. Но сваты не сдаются: «… не ради лица, мол, сватаемся, но из уважения к тебе и твоей фамилии хотим породниться с тобой на пользу всему ингушскому народу». Сватовство повторяется 2-3 раза… и лишь на третий раз отец невесты, который успеет уже посоветоваться со сво­ими родичами, даст окончательный ответ». (37, 225-226)

Из этой цитаты критическому осмыслению подлежат слова «что дочь моя, мол, больна, да и с лица неказиста, кривая и проч.». Такое нагова­ривание отца на свою дочь для ингушей совершенно не свойственно. Тут, скорее всего, произошло какое-то взаимонедопонимание автора и его информатора. В действительности же, отец будет выдвигать причи­ны, совершенно не порочащие его дочь, а таких причин всегда найдется предостаточно. Ежели же отец, в принципе, не против этого сватовства, то он на первый, а иногда и на второй заход сватов выдвигает причи­ну: мы должны посоветоваться с родственниками, мы еще не со всеми успели посоветоваться и пр.

От воли отца многое зависит — ведь, в конце концов, именно он дает согласие на брак, но в неменьшей степени вопрос бракосочетания за­висит от матери и других близких женщин. Именно они проводят свое­го рода «разведку» обо всем, что касается потенциального жениха и его семьи, рода. Не менее активны и женщины с жениховой стороны, разными путями выпытывающие все, что касается невесты и ее окру­жения.

Ингуши со всевозможной основательностью относятся к вопросам бракосочетания. Особенно в изучаемое время разводы среди ингушей были редки, а если какой и случался, то это считалось сверхординарным событием и большим несчастьем, особенно для женщины, и тем более, если у нее имеются дети. В ингушской житейской практике довольно нередки были случаи, когда овдовевшая женщина, имея на руках всего лишь одного мальчика, всю свою жизнь посвящала ему и не выходила повторно замуж, даже если такая возможность и появлялась. Родители, как жениха, так и невесты, вполне естественно, искали достойную пару. Идеалы юноши и девушки были созвучны требова­ниям своей исторической действительности. С двух сторон большое значение придавалось родовитости, авторитету семьи, людской молве о юноше или девушке, их характеру и этикетному поведению; выясняли: имеется ли что-либо порочащее их и их семьи и пр. Именно об этом говорит следуюшая притча.