Асы, аланы и дигоры в свете балкаро-дигоро-карачаевских параллелей

…По существу, исторический процесс непрерывен, и всякий разрез производится по живому месту, один «рукой опытного хирурга», другой «топором мясника».

М. Н. Петров

Балкарцы и дигорцы издавна занимают два непосредственно сосед­ствующих ущелья Центрального Кавказа по верховьям рек Черек и Урух. Балкарцы называют своих соседей — дюгер, а те именуют балкарцев — асы, ассиаг, а Карачай зовут — Стур-Ассиаг, т. е. Большой Ассиаг [79, с. 98].

Чтобы одновременно называть эти соседствующие народы, не­обходимо было прибегать к форме «ас-дигор» по типу таких этнотопони — мов, как холамо-безенгийцы, Карачаево-Черкесия, Кабардино-Балкария, Чечено-Ингушетия и т. п. Недаром же балкарцы, чтобы подчеркнуть род­ство с дигорцами, говорят: «Малкъар басиаты, дюгер бадинаты» — «Бал­карские басиаты и дигорские бадинаты».

В этой связи вспоминается «Армянская география» VII в., в которой со ссылкой на автора II в. — знаменитого географа античности Птолемея — го­ворится: «Народы в Сарматии распределены следующим образом, начи­ная с запада и направляясь к востоку. Во-первых, 15) народ Агван [не Албан], 16) Аштигор на юге. С ними вместе живут 17) Хебуры, 18) Кутеты, 19) Аргвелы, 20) Мардуйлы и 21) Такуйры. За 22) Дигорами, в области Ардоз Кавказских гор, живут 23) Аланы, откуда течет река Армна, которая, направляясь на север и пройдя бесконечные степи, соединяется с Атлем.

В тех же горах за Ардозцами живут 24) Дачаны, 25) Цехойки, 27) Пурки, 28) Цанарки [Цанары], в земле которых находятся ворота Аланские и еще другие ворота Кцекан [Цекан], название по именам народа» [231, с. 28-30].

В этом отрывке важно то, что перечень народов идет с запада на восток Сарматии, т. е. Южно-Русских степей, и начинается с известных тюркских племен — хазар и басилов.

Исследователи давно видят в термине Аштигор смешанный народ, название которого состоит из двух этнонимов: аш (ас) и тигор (дигор). Об этом говорит и сам автор географии, который в следующей фразе от­метил просто: «за Дигорами», т. е. без этнонима аш. Это дает нам право полагать, что автор под этнонимом аштигор имел в виду два тесно со­седствующих народа, а когда нужно было определить границы аланов, он указывает, двигаясь с запада на восток, одних дигоров как исходный ориентир. Такая конкретизация земель свидетельствует о том, что автор размещал сперва племя аш или ас, затем дигоров, а за ними, в области Ардоз, аланов. Вероятно, близкое соседство, а может, и языковая близость асов и дигоров были причиной тому, что он вначале назвал их смешан­ным этнонимом — Аштигор. По мнению многих авторов, в т. ч. и самого К. Патканова, область Ардоз, где живут аланы или ардозцы, представляет одну из центрально-кавказских областей, которую В. Ф. Миллер отожде­ствил с Владикавказской равниной [179, с. 107].

В капитальном труде В. И. Абаева [2] термин Ардоз не поддается этимо­логии с ирано-осетинского, в котором ар означает «находить», «рождать», а ард/арт является «культовым термином», «божеством» или означает «огонь». Слово доз/тоз, тюз бытует только у дигорцев в значении «рав­нина», как и у балкаро-карачаевцев и других тюркских народов, у которых Ардоз/Артюз означает «Срединная равнина».

Такая локализация аланов точно совпадает с территорией восточ­ного варианта археологической культуры собственно аланов в бассейне Терека. Подтверждением этого соответствия являются слова автора гео­графии о том, что вместе с дигорами живут кутеты, такуйры и двалы, в ко­торых можно распознать подразделения осетин — тагаур, куртати и двал. В том случае, когда могла возникнуть возможность перепутать народы (как агван и албан), автор непременно отмечает, что это разные народы. То же самое он делает при повествовании о четырех болгарских подразделе­ниях: Купи-Булгар, Дучи-Булкар, Огхондор-Блкар и Чдар-Болкар, отмечая, что эти этнонимы неизвестны Птолемею, тогда как о басилах, хазарах, ала­нах и асах такой оговорки нет [193, с. 140-143]. Относительно народа агван (не албан), о котором говорится сразу после упоминания басилов и хазар, можно высказать предположение, что они из древнетюркского племени адван, из того же древнего рода Дулатов, что и болгары, имевшие свою родовую тамгу, исходящую из общей тамги Дуло. Адваны сохранились в среде алтайских кыргызов [36, с. 286, 352]. Но большой интерес пред­ставляют этнонимы ас и дигор, которыми дигорцы и балкарцы называют друг друга. Племя асов (аттасии) Страбон называет среди кочевых наро­дов на реке Яксарт (Сырдарья), именующихся общим именем — скифы. Наряду с Яксартом Страбон помещает ассиев и в Иркании (у Каспийского моря. — И. М.). Этих асов исследователи отождествляют со средневековы­ми асами Северного Кавказа. Уместно отметить, что на Яксарте в 50-х гг. I в., т. е. во времена Страбона, сложился мощный союз гуннских племен, объ­единенных в государственное образование чи-чи [92, с. 33, 119; 134, с. 123; 169, с. 122, 172, 175; 271, с. 483]. В контексте нашей темы очень важно, что Страбон рядом с асами (ассиаками) на Яксарте размещает и племя пасиан, потому что этнонимы ассиак и пасиан в форме ассиаг и басиан дигорцы и грузины сохранили за названием балкарцев. Недавно С. Я. Байчоров вы­сказал вполне реальное предположение, что древнеболгарский этноним Эсегэль тождествен осетинскому Ассиаг с добавлением древнетюркского слова эль [49, с. 53; 50, с. 133-136].

Таким образом, имя подразделения болгар — эсегэль, упомянутое Ибн Рустэ и Гардизи, очень близко термину ассиаг-эль (эсе-гель), что означает «народ ас» или «племя ас». В связи с этим нельзя не вспомнить, что еще в надписи на памятнике Кюль-Тегину (732) среди гаогюйских тюрков упо­минается племя исгиль, а в среде западных тюрков рода нушиби было под­разделение асиги, весьма близкое дигорскому названию балкарцев [36, с. 296-298; 38, с. 121; 306, с. 22].

Плиний (79) помещает часть асиев (ассиак) в Кавказских горах рядом с исседонами и гиппербореями, а часть в устье реки Дунай [169, с. 172]. По сообщению Страбона, река Истр на языке варваров называется Матоас, что означает «мутный» [271, с. 314, 817]. Здесь можно указать, что «мутный» на карачаево-балкарском языке звучит мотхос. Вполне возможно, что к этим словам восходит и название Меотис (Азовское море), получившее последнее свое имя от этнонима ас. Заслуживает внимания и следующее сообщение Страбона о том, что фракийцы делятся на 22 народности, но наибольшей известностью пользуются среди них асты, обитающие у Меотийского озера. В области астов, продолжает Страбон, в их водах во­дится огромное количество рыбы паломиды [271, с. 292, 816]. Это опреде­ление области при помощи рыбных богатств полностью совпадает с по­добной же характеристикой устьев Кубани и земли болгар Никифором и Феофаном (IX в.), отмечавшими наличие здесь особой болгарской рыбы — ксист [166, с. 262]. Такую же характеристику устью Дона и Азовского моря дают путешественники XIII в. Рубрук писал, что купцы и корабли из Константинополя часто заходят сюда, «чтобы закупить сушеной рыбы, именно осетров, чебаков и других рыб в беспредельном количестве» [12, с. 35]. Об обилии рыбы в этих районах, особенно осетров, говорит со ссылкой на Страбона и автор XV в. Г. Интериано [12, с. 51]. Все это вместе заставляет вспомнить скифское название Азовского моря — Карбалык. Но в сообщении Страбона привлекает внимание этноним асты, являющийся составной частью термина аштигор (астигор). В этих этнонимах явно чи­тается персидское слово аст, т. е. «восемь». Отсюда этноним астигор мож­но трактовать и как аст-тигор, аст-угор, аст-агур или аст-гур. Все эти этнонимы означают: «восемь тигоров», «восемь угоров», «восемь агуров», «восемь гуров». Одним словом, они свидетельствуют о тюркском проис­хождении этнонима с возможными разночтениями. В этом случае уместно напомнить, что еще Махмуд Кашгарский и Рашид ад-Дин среди огузов на­зывали тюркское племя дигур (тигор) [112, с. 84-85; 113, с. 34]. А слово гур на монгольском языке, с помощью которого оформлены тюркские этнонимы, но заключению В. В. Радлова, В. В. Бартольда, Н. А. Аристова и других, озна­чает «народ» [37, с. 269], как в этнонимах: сары-гур, он-гур, уй-гур, кутур-гур, ути-гур и др. В этом же ряду стоит и этноним дигур или тигур. Имея в виду, что в тюркских этнонимах сплошь и рядом встречаются числовые обозна­чения количества племен, входящих в их состав, типа: тогуз-огуз (9 огу­зов), отуз-татар (30 татар), уч-ок (3 племени) и т. п., нашу трактовку этно­нима астигор можно признать приемлемой, если добавить, что печенеги, представители огузских племен, по словам Константина Багрянородного, составляли объединение восьми родоплеменных групп [142, с. 140]. С этими предположениями согласуется и тот факт, что известный военный деятель прошлого века И. Ф. Бларамберг, получив ответственнейшее зада­ние составить по всем имевшимся тогда свидетельствам сводное описание народов Кавказа, приводит слова Константина Багрянородного о том, что «в 833 г. во время внутренних волнений среди хазар три их племени, под именем кабары или кавары, будучи побеждены своими соплеменниками, укрылись у маджар, или угров, и создали под именем кавары восьмое угорское племя, принесли с собой хазарский язык…» [12, с. 407]. Не они ли «восьмой народ» — аст + угор?

Не обратив внимания на отмеченные факты, В. И. Абаев предпринял попытку сопоставить этноним дигор с этнонимом адыг, предположив в них одинаковый корень дыг [3, с 380]. Однако много ездивший в составе линг­вистической экспедиции по Балкарии и Карачаю Абаев при этимологии этого термина не обратил внимания на то, что слово дигор, если уж исхо­дить из его корня, с таким же успехом можно было сопоставить с тюркским словом дагэр, состоящим из даг — «гора» и эр — «человек», равнозначным термину «горный человек», или «горец». Не потому ли дигорцы называли свои земли «страной гор» [269, с. XIV]. Кроме того, нельзя не вспомнить и болгарское племя утигор, оставшееся в Предкавказье после распада державы Кубрата и подчинившееся хазарам. Именно в связи с ними на­зывали дигоров утигорами исследователи прошлого века, а, по словам Я. Рейнеггса, дигоры говорили «на одном из самых старых тюркских наре­чий» [228, с. 102, 106, 107, 111]. Не лишено смысла и сопоставление этнони­ма дигор и тигор с тугарами русских летописей.

Крупнейший специалист по истории тюрко-хазарских племен М. И. Артамонов пишет, что этноним утигор означает «малые угры» [32, с. 66, 87]. В связи с этим хотелось бы сказать, что слово ути (учи) с балкаро­карачаевского переводится не как «малый», а как «край», «конец», и поэто­му можно предположить, что этот этноним мог означать «крайний народ». А разве утигоры не были крайним народом тюрко-болгар, затертым в уще­лья Кавказа после распада кубанской Болгарии? В поисках места житель­ства они вынуждены были двинуться к перевалам через Кавказ, и прежде всего к Дарьялу и Клухору. Такое окраинное положение их в среде тюрк­ского мира всего Юго-Востока Европы могло породить этноним — «край­ний народ», или Астигор, т. е. «восьмой народ Хазарии».

Вполне возможно и другое объяснение. На многих тюркских языках назва­ние утигор — «малый народ» могло переименоваться и на азтигор, т. е. «ма­лые тигоры (угоры, агуры)», так как слово аз означает «малый», «мало» [272].

Исследователи, пытающиеся превратить в аксиому тождество асов, аланов и дигоров, должны иметь в виду перечисленные варианты этимо­логии этих слов, учитывать факт сохранения этнонима ас в родоплемен­ных названиях казахов, киргизов, ногайцев, башкир, и помнить сведения о тигорах и тюркском языке асов.

В X в. Ибн Даста, описывая народы, населявшие горы на южной окраи­не Хазарии, называет в горах племена тулас и лугар [306, с. 16]. В. А. Куз­нецов уже отмечал, что этноним тулас очень близок географическому самоназванию балкарцев таулу + ас, что означает «горный ас», или про­сто «горец» [134, с. 73]. В том же X в. Ибн Рустэ говорил, что аланы делятся на 4 колена, «а почет и власть среди них принадлежит племени дахсас» (дагсас) [127, с. 51]. Здесь без труда видно тождество этнонимов тулас и дагсас, состоящих из слов тау, даг, т. е. «гора» и «ас». Таким образом, эти этнонимы означают понятие «горный ас». Но почему-то осетиноведы счи­тают, что В. Ф. Минорский «правильно подметил и исправил «дугсас» на «руксас» и прочел этот этноним с осетинского как «рухшас», т. е. «белый ас» [134, с. 126]. Не было у него и достаточных оснований читать этноним ас через какую-то промежуточную форму как арс. И столь же очевидно, что это делается для того, чтобы во что бы то ни стало доказать недоказуемое, а именно, что аорсы одно и то же, что ас [134, с. 123]. Если уж возводить этот этноним к арс, то надо бы отметить, что еще Садреддин Димашки име­новал одно из половецких племен этнонимом арс [32, с. 407].

Наличие горных асов (дагсас) косвенно свидетельствует о том, что были и равнинные асы, иначе не было необходимости для появления эпитета «горный». И такой этноним зафиксирован китайскими источни­ками I и XIV вв.: «Владение Яньцай переименовалось в Аланья; состоит в зависимости от Кангюя… Обыкновения и одеяния народов сходны с кангюйскими [55, с. 229]. На карте XIV в. (1369) китайские авторы отме­чают, что область Виент-чай, или Иент-сай, именуется Алан-Асы [253, с. 65, 71]. Вот уже около 140 лет эта никем основательно не проанализирован­ная фраза используется для отождествления асов и аланов, имя которых исследователи будто бы узрели в слове аланья. Однако фраза нуждается в серьезном разборе, прежде чем стать аксиомой. Начнем с того, что она исходит из уст авторов «Истории младшей династии Хань», заканчива­ющейся 22-м г. н. э., и рукописной карты XIV в. По утверждению Иакинфа (Н. Я. Бичурина), «сведения эти собраны китайским правительством и не оставляют ни малейшего сомнения в их достоверности» [229, с. 6].

Итак, что же такое область Янь-цай (Янь-цай, Виент-чай, Иент-сай)? Те же источники уточняют: «От Кангюя на северо-запад через 2 тыс. ли нахо­дится владение Яньцай, которое может выставить более ста тысяч войска и в обыкновениях сходствует с Кангюем. Оно принадлежит к Великому озеру (Каспийскому морю)… Яньцай — есть название народа, кочевавшего на северо-восточных и восточных берегах Каспийского моря» [229, с. 26]. Поскольку нашим ориентиром служит Кангюй, то отметим, что «россиа — не зовут ее Киргиз-Кайсаками. При династии Хань назывались Кангюй». Многие известные тюркологи и историки единодушны и том, что кангюй — цы — это масса тюркских племен, тождественная канглы, печенегам и кип­чакам [55, с. 229; 36, с. 278-280; 90, с. 23-24]. Еще за 130 лет до н. э. китай­ский посол Чжань Цянь писал, что «восточная часть кангюйцев признавала над собой власть хуннов». Крупнейший знаток истории тюркских племен

Н. А. Аристов пишет, что, «вероятно, это были кипчакские роды, обитав­шие к западу от Тарбагатая, на северо-востоке и севере от собственно кан — глов… Удалившиеся в конце I в. н. э. от пределов Китая в Кангюй, северные хунны провели два с половиной века, отделявших их от времен появления в Европе, в земле кипчаков». Имя кипчаков впервые начинает фигуриро­вать уже в V в. до н. э. в Западной Монголии, а в конце III в. до н. э. они покоряются хуннам [36, с. 309; 94, с. 55-57; 90, с. 213, 268]. Кроме того, тот же Чжань Цянь отмечал на среднем течении Сырдарьи многочисленный народ (120 тыс. семей) под названием кангюй, принадлежавший к племени канглы, остатки которого обитали в тех же краях еще в XIX в. [36, с. 192]. Таким образом, становится очевидным, что племя кангюй, с которым «во всем сходствовали яньцаи», было тюркским народом, подвластным гун­нам и сродни кипчакам и канглы.

Китайские источники продолжают уточнять, что «Кангюй, кочевое вла­дение, в обыкновениях совершенно сходствует с юечжысцами, признает власть юечжысцев и хуннов» [55, с. 150], а юечжысцы, по тем же источни­кам, «совершенно сходствуют с хуннами» [55, с. 151]. Таким образом, на­роды янь-цай, кангюй, юечжы и хунны, по сведениям китайских до­кументов, во всем сходствуют между собой, а их земли находились в непосредственной смежности друг с другом: Кангюй занимал степи от Сырдарьи к северу, Янь-цай — к северо-западу от Кангюя, а Юечжы — сте­пи между Сырдарьей и Амударьей [55, с. 152]. Новейшие исследования показали, что область Кангюй занимала земли Каракалпакии, Узбекистана, Юго-Западного Казахстана [286, с. 21-22] и тождественна с Хорезмским царством. Вряд ли сейчас можно оспаривать тюркоязычность племени кангюй/канглы [366, с. 34 и сл. ].

Обратимся к термину янь-цай. В китайских источниках под областью Янь подразумевались, вероятно, земли финно-угорских племен, лежащие на северо-западе от Кангюя: «Владение Янь лежит от Яньцая на север; со­стоит в зависимости от Кангюя, которому подать платят кожами зверьков мышиной породы» [55, с. 229]. Само слово янь на алтайском языке озна­чает «большой» и весьма распространено в топонимике Горного Алтая. Достаточно сказать, что здесь имеется 37 топонимических названий — рав­нин, полян, ложбин, гор, рек, урочищ, озер и много других с приставкой и эпитетом янь в значении «большой» [201, с. 169 и сл. ]. Вторая часть ука­занного термина цай — не что иное, как общеизвестное тюркское слово чай, сай, цай — «река» [317, с. 224]. Следовательно, область янь-цай китай­ских источников означает в буквальном смысле «большая река». Разве это понятие не подходит к Сырдарье (Яксарту) или, применительно к землям финно-угорских племен, к огромным водным системам Волги — Урала?

Слово алан, будто бы тождественное аланья, некоторые ученые воз­водят к авестийскому арриан, к индоевропейскому олень [2, с. 246; 134, с. 123, 126], хотя Аммиан Марцеллин, основной источник о европейских аланах, писал, что свое имя аланы берут от названия горы на Алтае [170, с. 339]. Это пояснение вполне соответствует действительности, так как на тюркском языке горцев-алтайцев, а также на татарском, турецком и дру­гих тюркских языках слово алан означает: «долина», «поляна», «прогали­на», «лужайка», «поляна среди лесов» и пр. Именно так характеризовал этот термин и Н. Г. Чернышевский, долго занимавшийся татарской топони­микой [86, с. 93-102; 201, с. 17-18; 239, с. 255; 258, с. 13; 291, с. 26; 284, с. 44]. Среди алтайцев даже существует родоплеменная группа, именующаяся аландан келген, т. е. «пришедшие с равнины», получившие свое название потому, что их предки некогда переселились в горы с плоскостных райо­нов предгорий Алтая.

Мы уже отмечали, что слово ас — это древнетюркский этноним леген­дарных потомков волчицы. На многих тюркских языках оно означает: «гора, имеющая перевал», «горный перевал», «переваливать через гору», «гора», «возвышенность» [272]. Как древнетюркский этноним, он неодно­кратно отмечается в Орхоно-Енисейских надписях VIII в. Покинувшие свое отечество — горы — и переселившиеся на равнину именуются аланья-ас, т. е. «равнинный ас». Оставшиеся на земле отцов — в горах — назывались дагсас, т. е. «горный ас». Оставшиеся на родине отцов всегда пользуются большим почетом и уважением. Вот откуда, на наш взгляд, у аланов почет и власть у племени дагсас.

Этноним асян состоит из двух тюркских слов: упомянутого ас и ян, что означает «сторона», «душа». Отсюда термин асян можно перевести как «на­род со стороны гор», либо «душа горного перевала». Оба понятия близки термину «горец» или «горцы». Из сказанного вытекает, что существовали два тюркских этнонима: алан в значении «равнинник» или «степняк» и ас в значении «горец». Письменные источники говорят о том, что существо­вали асы-горцы (дагсас) и асы степные [90, с. 299]. Теперь становится по­нятным, что китайские источники отметили извечное стремление горцев на равнину и необычность переселения их в долины: область Янь-цай (т. е. область Большой реки) переименована в Аланья-Ас (т. е. в долину гор­цев). Именно поэтому, вероятно, появляются в VI в. так называемые «степ­ные азы» среди множества тюркских племен Азии.

Суммируя все изложенное, приходим к естественному выводу, что ки­тайская фраза никакого отношения к аланам европейских источников не имеет, она еще и не фиксирует этнонима алан, а говорит о географическом понятии: аланья — «долина». Этнонимом это географическое понятие ста­ло, по-видимому, позднее, таким же образом, как от термина ас появил­ся этноним асы, от термина тау — «гора» — этноним таулу — «горцы», от «поле» — половцы и т. п. Следовательно, этнонимы алан и асы определяют два народа — степняков и горцев. На языке алано-осетин, как отмечалось, эти термины не имеют никакого смысла.

Но если слова алан, ас и ос не находят надежной этимологии на ирано­осетинском, грузинском и других соседних языках, а являются тюркски­ми этнонимами и имеют вполне достоверную этимологию, бытующую в тюркоязычной среде, если асы — это распространенное до сих пор среди тюркских народов родоплеменное имя, а письменные источники прямо называют асов народом тюркской расы, а их язык «яко от печеженьска рода родиси» — «смешанный из хорезмийского и печенежского»; если асская девушка родом бе-бо — «болгарка» и, наконец, если именем асы осетины называют балкарцев, тогда на чем же все-таки базируется став­шая популярной аксиома о тождестве аланов и асов? Вопреки сведениям многих восточных авторов и документов XIII-XIV вв.: Хамдаллаха Казвини, Бедреддина Элайна, Бейбарса, Эннувейри, Эль-Омари, Шереф ад-Дина Йезиди, Низам ад-Дина Шами, Абульфеды, аль-Бируни и др., четко разли­чавших аланов и асов [278, с. 2-39, 91, 181, 503; 134, с. 126], есть два со­общения европейских путешественников XIII в. — монахов Г. Рубрука и П. Карпини и автора XV в. Иосафата Барбаро.

Из сведений этих авторов исследователи, начиная с Ю. Клапрота, бе­рут лишь следующую фразу Рубрука: «К югу у нас были величайшие горы, на которых живут по бокам, в направлении к пустыне, Черкесы и Аланы, или Аас… Накануне Пятидесятницы пришли к нам некие Аланы, кото­рые именуются там Аас» [238, с. 106]. Если вникнуть в суть сообщае­мого, то нетрудно увидеть, что автор как раз говорит о том, что аланы и асы — разные народы. Само слово «некие» свидетельствует, что знания его об аланах весьма скудные, да вдобавок эти «некие» называются там, на местах, асами. Эти слова подчеркивают, что термин аланы у него упо­треблен в собирательном, политическом смысле: «некие аланы, которые именуются там Аас». Разве эта фраза не похожа на сведения русских до­кументов XVI-XVII вв. «о неких черкесах», которые на деле почти всегда оказывались чеченцами, ингушами, осетинами и др. Еще более шатки для такого отождествления весьма примитивные знания географии и народов Восточной Европы другого путешественника — Плано Карпини, который, перечисляя народы, покоренные монголами, пишет: «Аланы, или ассы, обезы, или георгианы… малая Индия, или Эфиопия» [238, с. 57]. Эти авто­ры путали даже черкесов с киргизами [238, с. 57, 226]. Если авторы путают грузин и абазин или абхазов, Индию и Эфиопию, черкесов и киргизов, то где гарантия, что они четко отличали аланов и асов? Такой гарантии нет. А легко поверившие в слова путешественников должны вслед за тожде­ством аланов и асов признать и все другие невероятные отождествления. Ничего утешительного не дают и слова Иосафата Барбаро, на которого ча­сто любят ссылаться ученые, отождествляющие эти племена.

И. Барбаро писал: «Название Алания произошло от народа аланы, ко­торые на их языке называются Ас» [228, с. 33]. Примечательно, что ис­следователи не обратили внимания на то, что фраза Иосафата, при внима­тельном чтении, как раз говорит не в их пользу, а против них. Во-первых, очевидно, что термин алан он также употребляет в собирательном значе­нии: «аланы, называющие себя Ас», т. е. речь идет о народе, именующем себя асами, но в широких кругах известном как аланы. Во-вторых, речь идет о народе, «который на их языке (т. е. на языке аланов. — И. М.) называется «Ас». А ведь асами на языке осетин (т. е. аланов) называются именно балкарцы!

Вот и все доводы в пользу отождествления аланов и асов, которыми так прямолинейно и безоговорочно пользуются исследователи, легко пове­рившие в незыблемый авторитет Ю. Клапрота в тогдашней науке. Для пол­ной ясности рассмотрим более детально и другие аргументы Клапрота:

1. Продолжим уже упоминавшуюся цитату из работы Клапрота: «У Дио­дора Сицилийского упоминается, что скифы переселили одну колонию индийцев в Сарматию… У Плиния мы находим упоминание о потомках ми — дийцев и сарматов на Танаисе. Птолемей сообщает, что в устье этой реки живет народ осилы… эта мидийская колония является, по-видимому, той, которая, согласно данным грузинских хроник, была образо­вана жителями Картель-Сомхети, приведенными сюда хазарами. Современные осетины происходят от этой колонии… Поскольку осе­тины утверждают, что они пришли с Дона, то вполне вероятно, что они являются этими мидийскими сарматами древности; незнакомые слова в их языке, вероятно, являются сарматскими» (?!).

2. «По-осетински дон означает «вода» или «река», и этот сарматский ко­рень мы до сих пор находим во многих названиях рек Восточной Европы, например: Дон, Данаприс, Днепр, Данастр (Днестр), Дуна, Дунай и др.».

3. Слова Рубрука, Карпини и Барбаро он считает бесспорными.

4. Константин Порфирородный, писавший около 948 г. н. э., говорит следующее: «В 18-20 милях от Таматарха находится речка под названием Укрух, которая отделяет Зихию от Таматарха… Зихия тянется на 300 миль от Укруха до Никопсиса, на котором построен город под таким же назва­нием… За Зихией находится Папагия, за Папагией — Казахия, за Казахией — Кавказский хребет, а за Кавказом — страна аланов».

Комментируя эти слова, Клапрот заключает, что на территории совре­менной Осетии в X в. жили аланы [228, с. 108-111, 175-179].

Аланы, конечно, жили в X в. на территории современной Осетии, но доказательством тому вовсе не являются приведенные Клапротом слова. Однако посмотрим, насколько эти утверждения ученого соответствуют действительности.

1. Сарматия занимала огромную территорию от Балкан до Алтая. Европейская ее часть простиралась до Дона (Танаиса), азиатская — на вос­ток от нее. Куда именно были переселены те мидийцы, уточнить никто не может. А вот Юстиниан, как отмечалось, довольно определенно различал язык мидийцев и скифов.

2. Сообщение Плиния о том, что на Танаисе жили потомки мидийцев и сарматов, ничего не говорит об осетинах и о тождестве мидийцев и сарма­тов. Наоборот, он перечисляет различные народы — «потомков мидийцев и сарматов», как если бы мы сказали: «На Волге живут потомки русских и татар». Разве такая фраза может свидетельствовать о тождестве народов.

3. Что касается этнонима осилы, то это более всего подходит к этнониму басилы, известному Птолемею, нежели к этнониму осетины, введенному в науку грузинскими историками спустя более 1500 лет после Птолемея [34, с. 37]. Больше того, этот этноним можно понять и как асиль в значении «народ ас» (ас-эль).

4. Утверждение осетин, что они будто бы пришли с Дона, не может быть научным аргументом, так как многие народы — адыги, балкарцы, карачаев­цы, дигорцы и др. — выводят своих предков из Египта, Аравии, Крыма и т. п. Но это далеко не научные факты.

5. Повисает в воздухе и предположение Клапрота о том, что незнакомые слова осетинского языка являются сарматскими. Почему же они должны быть именно сарматскими, а не иными?

6. То, что дон по-осетински значит «река», вовсе еще не означает, что это сарматский корень. Топогидронимов с корнем дон великое множество по всему свету, тем более что тот же Плиний писал: «Самый Танаид (т. е. тот самый Дон. — И. М.) скифы зовут Сином, а Меотийское озеро — Темарундой, что значит на их языке «мать моря». Значит, скифы не называли Дон осе­тинским термином [169, с. 180].

Надо учитывать, что многие гидротопонимы образованы с помощью тюркского словообразовательного суффикса дан, указывающего «откуда», как в терминах: суу-дан — «из воды», тау-дан — «из гор», кар-дан — «из снега» и т. п. Опрометчиво пытаться объяснять из осетинского языка такие топо­нимы, как мага-дан или киргизский топоним керки-дон и т. д.

7. Рубрук и Плано Карпини говорят, что аланы не пьют кумыс и всяче­ски избегают его, а это противоречит мнению, будто бы аланы были по­томками скифов — традиционных доителей кобылиц.

8. О несостоятельности ссылок на пленных из Картель-Сомхети и слова путешественников Рубрука, Карпини, Барбаро мы уже говорили.

9. В своих суждениях Клапрот не совсем последователен. Он писал, что «эти ассы являются или самими осетинами или жившими в их стране (Алании) татарскими племенами балкар и чегем, которых и теперь осе­тины называют ассами» [228, с. 110]. Совершенно выбивают почву из-под утверждений Клапрота и его последователей сведения того же Рубрука, что монголы называли половцев термином ак-ас, т. е. «белый ас» [56, отд. 1], а ведь очень хорошо известно, как четко различали монголы аланов и кипчаков, когда столкнулись с их объединенными силами на Северном Кавказе в 1222 г., т. е. во времена того же Рубрука и Карпини.

10. Сообщение Константина Порфирородного, писавшего в 948 г. [142, с. 153], Клапрот прямолинейно перенес на этническую карту своего вре­мени, запамятовав, что в X в. на Центральном Кавказе Кабарды еще не было. Стало быть, и территория аланов находилась значительно западнее от современной Кабарды и Осетии.

Надо полагать, что нетрудно сделать вывод о научной состоятельности суждений Клапрота. Коль скоро был упомянут Константин Порфирородный, надо бы сказать и о том, что он отдельно называет земли аланов и асов: «асы южнее аланов, которые граничат с Хазарией» и помещаются у Дарьяльского прохода, там, где их размещал и Абульфеда в XIV в. [32, с. 356-359; 134, с. 123-128]. Вероятно, неспроста он применял к предводителям аланов тер­мин «правитель», а к асам титул «архонт», т. е. князь [37, с. 601].

В итоге всего изложенного можно утверждать, что эти племена были со­вершенно различными. Ни письменные источники, ни слова путешествен­ников, ни русские летописи не содержат фактов, могущих способствовать отождествлению столь разных народов. В то же время все исторические материалы свидетельствуют о том, что история и культура этих двух племен с самого начала были тесно переплетены, а их территории постоянно на­ходились в смежности друг с другом, возможно, так же, как и территория балкарцев и дигорцев ныне. Все это, естественно, не могло не отразиться и на языке, и на культуре этих испокон века соседствующих народов.

Язык дигорцев и балкарцев Черекского ущелья сближает «цоканье». Исследования языковедов свидетельствуют, что цокающий диалект осе­тинского (говор дигорцев. — И. М.) и карачаево-балкарского языков был ха­рактерен тюркским племенам и языку древних болгар Прикубанья [16; 24; 23; 48; 49; 50; 51], которые, несомненно, сыграли огромную роль в этниче­ской истории дигорцев и балкарцев. В их языке В. Ф. Миллер насчитывал 11 лексических схождений в топонимике, названии отдельных предметов [179], а В. И. Абаев довел их число до 200, и, везде отмечая эти схожде­ния, он никогда не подчеркивает, что эти параллели обнаруживаются только на дигорском диалекте, а на иронском они не наблюдаются. А такая оговорка чрезвычайно важна. Она в корне меняет существующую историческую интерпретацию этих схождений. В. И. Абаев неоднократ­но отмечал, что язык дигорцев настолько отличается от языка осетин — иронцев, что наблюдаются расхождения даже в таких основополагающих элементах языка, как местоимения [5, с. 21]. По его словам, «в балкарском языке сохранился ряд старых осетинских слов (дигорских. — И. М.), ко­торые в самом осетинском языке уже мало или вовсе не употребляются» [2, с. 283]. «Десятичный иранский счет настолько чужд современным осе­тинам, — пишет он, — что сохранившие его кое-где дигорские пастухи ка­тегорически называют его «ассонимаима», т. е. балкарский счет». Об этом писали еще Миллер и Гр. А. Дзагуров [179; 109]. В своей монографии «Осетины» Б. А. Калоев пишет: «Собранный нами в Балкарии во время экс­педиции 1968 г. материал показывает, что до сих пор многие старики здесь хорошо знают десятичный иранский счет, которым широко пользуются также колхозные чабаны» [129, с. 33]. Следует обратить внимание, что этот счет «кое-где сохранили пастухи-дигорцы, а широко пользуются балкар­ские чабаны», осетинам-иронцам он вовсе не знаком.

Эти факты в свое время породили не совсем верное, как мне кажет­ся, мнение, что балкарцы — это отуреченные осетины, что «на территории Балкарии жили прежде аланы-осетины, что балкарцами были усвоены осетинские мелодии, танцевальные ритмы, двенадцатиструнная осетин­ская арфа» и т. п. [129; 130].

Занимаясь расшифровкой Зеленчукской надписи, которая читается только на дигорском диалекте осетинского языка, Миллер писал: «Другое имя Бакатай — видимо, автор-резчик ошибся и не нанес букву «р», иначе придется допустить существование имени Бакатай у предков осетин, которого сейчас нет» [181, с. 115]. Ничего удивительного нет в том, что надпись на плите читается на дигорском диалекте, потому что аш — дигоры жили именно в тех районах, а имена, встречающиеся на плите, и сам текст, вопреки удивлению Миллера, легко читаются на тюркском язы­ке даже не специалистами, а просто знающими греческий алфавит и тюрк­скую речь. И речь в этой надписи идет не о смерти какого-то мальчика, а о серьезном историческом назидании потомкам (см. следующий раздел).

Если Миллер усомнился в прочтении имени Бакатай, то как же объяс­нить его попытки толковать с ирано-осетинского имя скифского родона­чальника Таргитай? Как быть со скифскими именами Партутай, Атей?

Все исследователи единодушны в том, что проникновение иранского языка и формирование осетинского народа проходило в два этапа: пер­вый связан с сарматами III-IV вв., второй — с аланами IV-XIII вв. [2, с. 267; 5; 134, с. 71; 242]. По утверждению тех же ученых, балкарцы и карачаев­цы на теперешней территории появились только в XIII-XIV вв. [2, с. 275; 6, с. 132-133; 134, с. 87; 129, с. 31]. В. И. Абаев, изучая балкаро-дигорские лексические схождения, приходит к выводу, что «осетинские элементы (дигорские, как есть на самом деле. — И. М.) в балкарском и карачаевском языках — не результат заимствований от современных осетин, а наследие старого алано-тюркского смешения, происходившего во всех ущельях от Черека до Теберды». Суммировав эти выводы ученых, мы вправе задать вполне резонный вопрос: если балкарцы и карачаевцы на их теперешней территории до XIII-XIV вв. не жили, а после XIV в. никаких особых этниче­ских перемещений в горных районах Центрального Кавказа не происхо­дило, то как же они могли перенять, сохранить те староосетинские слова, которые даже у самих осетин вовсе не сохранились? Если эти слова были дигорскими, проникшими сюда вместе с сарматами в III-IV вв., то каким об­разом они попали в язык балкаро-карачаевцев, прибывших сюда ни мало ни много, а ровно 1000 лет спустя после сарматов?

Скорее всего, истоки этих схождений надо искать не в алано-тюркских, а в сармато-тюркских смешениях. А таковыми могли быть лишь сармато­гуннские смешения, происходившие во всех ущельях от Терека до Теберды. Это существенно меняет картину и время зарождения этих схож­дений. Во всяком случае, наличие на территории Дигории массы тюркских топонимов, наименование Дарьяльского ущелья в осетинской среде име­нем одного из гуннских племен — ущельем сабиров (Савири-ком), тюрк­ская этимология Дарьяла как «узкая дорога», сообщения древних авторов (Плиния в I в.) о том, что у этого прохода стояла крепость «Кумания», от­ражающая древнетюркский этноним Ку-киши, или Куман, что на рубеже V-VI вв. Дарьяльским проходом владели гунны под предводительством Амбазука, свидетельствуют о том, что гунно-сарматские смешения были вполне реальным историческим фактом. Как отмечалось выше, исследо­ватели давно установили факты постоянного прохождения гуннов через это ущелье в Закавказье и обратно, факты постоянного контроля со сторо­ны гуннов всех подступов к этому проходу.

Археологические памятники являются материальным свидетельством тому, что на территории Дигории в VII-VIII вв. могли проживать тюркские племена. В совокупности с такими тюркскими памятниками, как могильник Кешене-аллы, Кишпекская гробница, Тамгацик и др. [52; 160], такие могиль­ники Дигории, как Камунта, Галиат, содержащие элементы тюркской погре­бальной обрядности — сопровождение покойного тушей коня, деревянная утварь, деревянные седла, совершенно повторяющие подобные изделия из тюркских погребений Алтая VI-VIII вв., допускают такую постановку во­проса [80, с. 22-23, 85 и сл. ]. А керамика дигорских могильников своими светло-охристыми тонами, нехарактерными для аланов Центрального Кавказа, ассоциируется с керамикой из памятников верховьев Кубани и Кавминвод, где расселялись асы и дигорцы в раннем Средневековье [34, с. 31-32, 111-112, 114]. Архитектурно-археологические памятники Дигории, Балкарии и Карачая эпохи позднего Средневековья особенно хорошо проявляют их общность. В свое время по ряду существенных при­знаков архитектурного облика и погребального обряда надземные скле­пы этих областей были объединены нами в отдельный вариант склеповой культуры северокавказских народов [192]. Эти общие элементы в культу­ре и языке балкарцев и дигорцев не могли появиться спонтанно, после XIV в., а имели, безусловно, глубокие исторические корни, складывались на протяжении многих веков, начало чему, вероятно, было положено еще в период сармато-гуннских и алано-болгарских смешений.

Особенно интересные параллели у этих народов наблюдаются в их фольклоре и, в частности, этногенетических преданиях.

Балкарские и дигорские предания связывают происхождение своих народов с двумя братьями — Басиатом и Бадинатом. Вот как передавали это предание дигорцы по записи 1849 г.: «За 900 лет до настоящего време­ни выходец из нынешней Венгрии, по имени Бадыль, из племени аваров вместе с братом, оставив свое отечество, пришел на Кавказ. Брат Бадыля поселился в Балкарии, а сам он пошел вверх по Уруху и водворился в Дигории (горной стране); на месте своего водворения застал он 5 или 7 дворов, неизвестно когда там поселенных, дворы эти признали его своим главою, покровителем, предводителем, он же признал их своими узденя­ми; по водворении своем он женился, избрав жену из племени карачаев­ского, фамилии Крым-Шамхалова; от этого брака (законного) было у него семь сыновей: Туган, Кубат, Каражай, Абисал, Кабан, Чегем, Бетуй. Потомки этих семи фамилий образовали высшее сословие, названное от имени ро­доначальника баделяты. По смерти отца вышепоименованные семь сыно­вей разделились между собой… По именам этих сыновей происходят семь княжеских фамилий Дигории (вообще Осетии. — И. М.): Тугановы, Кубатиевы, Каражаевы, Абисаловы, Кабановы, Чегемовы и Битуевы» [269, с. 9, XIV].

Почти в тех же словах это предание существует и у балкарцев, оно было опубликовано в 1911 г. М. Абаевым [1, с. 586-627]. Высшее сословие бал­карцев по имени Басиата именуется басиатами. При верховном басиате, именовавшемся олий, в Балкарии существовал народный суд, обозначен­ный древнетюркским термином тёре, т. е. «закон», «обычай» [37, с. 39]. На этом Тёре решались все важнейшие вопросы жизни народа, выносились решения, их оглашали специальные глашатаи — бегеули, находившиеся при верховном олии. На балкарском Тёре в особо важных случаях собира­лись и дигорцы, и карачаевцы.

Примечательно, что по установившимся обычаям дигорцы постоянно заключали брачные союзы с балкарцами и «лишь в исключительных слу­чаях баделяты-дигорцы выдавали своих дочерей за сыновей старшин других осетинских обществ, но и то только в случаях их физических или психических недостатков» [269, с. 20].

В связи с этими словами дигорцев прошлого века встает вопрос о правомерности именовать все средневековые архитектурные памятни­ки Центрального Кавказа «зодчеством феодальной Алании», потому что феодальные отношения были достаточно развиты только в Дигории, а в остальных осетинских обществах не известно ни одного княжеского рода или семьи. Поэтому книга В. А. Кузнецова [135] более отвечала бы истори­ческой действительности, если бы носила название «Зодчество феодаль­ной Асии», так как она построена исключительно на памятниках Дигории, Балкарии и Карачая, где обитали асы, или овсы грузинских источников. Не потому ли Вахушти называл овсов этих областей наиболее почетными, имеющими помещиков и крепостных? Княжеские башни, мавзолеи, но­сящие имена своих владетелей, имеются только в этих областях. Именно на территории Дигории, Балкарии и Карачая имеется масса христианских церквей и храмов. И наоборот, на территории осетин-иронцев нет ни одного княжеского поименованного сооружения, ни одного христианско­го храма или церкви, кроме часовни у сел. Нузал.

Все эти факты привели Г. А. Кокиева к выводу о том, что в Дигории «одновременно с асами-дигорцами появились ногайцы и поселились в сел. Уалаг-кау, Стыр-Дигора и др.». Участие ногайцев в этногенезе дигорцев он объяснял некоторыми физическими чертами дигорцев, а также упо­мянутыми тюркскими фамилиями дигорских баделят [149, с. 19]. Мнение Кокиева заслуживает серьезного внимания, потому что ногайцы после распада Золотой Орды вряд ли могли расселиться в чужеродной для них среде ираноязычного народа, если бы там не обитали тюркоязычные на­роды, близкие им по языку. Безусловно, их притягивала туда память о да­леком этническом и языковом родстве. О том, что в Дигории обитали тюр — ко — и угроязычные народы — мадьяры, писали К. Ган, Ж. Бессе. По словам последнего, «ни одна другая нация не похожа так на венгров, как карача­евцы и дигорцы» [12, с. 333; 228, с. 221].

Весь рассмотренный материал о балкаро-дигоро-карачаевских парал­лелях позволяет высказать предположение о том, что дигоры, очень близ­кие по своему этнониму с болгарами-утигорами и тождественные огузам — тигорам, попав в ущелья Центрального Кавказа, подверглись ассимиляции со стороны ираноязычных племен — предков иронцев. Такое вполне воз­можно, если учесть судьбу болгар, ушедших на Дунай и Волгу, где они так­же подверглись языковой и культурной ассимиляции, судьбу ассимилиро­вавшихся горцев — двалов, тагауров, куртатинцев. В свете исторических ма­териалов, проанализированных в этом разделе, перед исследователями, отождествляющими асов с осетинами, встает очень щекотливый вопрос: если асы — это осетины, то почему же они своим именем называют другой народ, своих соседей, — балкарцев и карачаевцев? Предвидя его, некоторые пытаются утверждать, что будто бы старое название — асы — сохранилось за новым народом, занявшим земли асов. Такие случаи вполне возможны в письменных источниках или у соседних народов, не заметивших этни­ческих перемещений в глубоких горных ущельях. но ведь это делают не какие-то далекие письменные источники, не какие-то несведущие соседи, а сами осетины своими устами, своим именем называют дру­гой народ. Вот этот феномен вряд ли могут объяснить ученые, пытающиеся отождествлять асов с современными осетинами.