Социально-зависимая категория общества

Обратимся теперь к категории социально-зависимых людей в вайнахском обществе в рассматриваемое время. Одним из самых древних социальных терминов, обозначавших людей сословно-зависимой категории, является «лай» — раб. Упо­минания о рабах (лаях) встречаются в древних преданиях че­ченцев и ингушей, которые сообщают сведения о благородных и неблагородных чеченцах. Благородных называли — «Оьз-да нах», а неблагородных — лаями (рабами). Сословие «лаев» сохранилось в Чечне и Ингушетии вплоть до XIX века. Можно предположить, что слово «лай» происходит от вайнахского слова «ла» — терпеть; «лай» вытерпел. Страбон применительно к Иберии (Грузии) считает, что «лаон» — это, как правило, за­висимое сословие, «образовавшееся в результате завоеваний инородных племен»61.

В рассматриваемое время в Чечне и Ингушетии, если плен­ник — «йийсар», принадлежавший к другому племени, «не мог быть выкуплен его близкими, он оставался у того, кто брал его в плен, и превращался в раба. Пленник «йийсар», превра­щенный в раба, здесь именовался «лаем»62. Лай был лишен эле­ментарных человеческих прав. Он не имел своего дома; ему разрешалось, согласно преданиям, возводить лишь пристройку к дому своего хозяина. Он также не имел права жениться, не имел земли, не имел своего сельскохозяйственного инвентаря, не имел права решающего голоса в соответствующих об­щественных органах управления и т. д. По преданиям «лай»’ вовсе не должен был носить оружие; если лай вырастит ска­куна, то его могли кто-либо из «оьзда нах» запросто обменять на быка63 и т. д.

В XVIII веке среди чеченцев и ингушей сословие «лаев» было не так уж много. К концу XVIII века лай фиксируются лишь в торной Чечне, в частности, в Чеберлое. Но и здесь к этому времени «традиционное сословное деление общества в имущественном отношении резко совпадает с классовым: среди бывших лаев встречались богатые, а среди «оьзда нах» (свободные люди) — бедные»64. Были случаи, когда лай из целого селения, как, например, из Чеберлоевского селения Цикарой жили богаче, чем «оьзда нах». Были и такие случаи, когда лай селения Цикарой хотели породниться со «свободными людьми» (оьзда нах) из селения Макажой, то последние, хотя и были беднее цикароевцев, неохотно желали породниться с ними из-за их якобы «низкого происхождения»65.

Некоторые сведения о наличии рабов (лаев) в Чечне и Ин­гушетии в рассматриваемое время дают документальные источники. Так, в письме на татарском (кумыкском — Ш. А.) языке

Герменчукского владельца Девлетгирея Черкасского на имя Кизлярского коменданта Фрауендорфа от 11 августа 1753 г. сообщалось о том, что в селении чеченца Шахгирея, находившегося в зависимости от владельца «Турлова сына», проживала семья Чукаевых, которая происходила из лаев66. Лай (рабы) как даровая сила пользовались определенным способом на меновом рынке. Так, например, в октябре 1758 г. чеченец Тувадук Зурмаутов фамилии (тайпа) Цувантурлы (Цонтарой — Ш. А.) из сел. Чечен-аул продал в Кабарду (Там-биев кабак) двух рабов (лаев) за 240 баранов. Там же в это время Солтан Марашев фамилии (тайпа) Ширди из селения Герменчук продал одного ясыря (пленника) за 114 овец и одну лошадь. Было время, — сообщает документ, — когда рабов лаев продавали за 7 аршин ситца67. Однако в связи с тем, что царская администрация препятствовала работорговле, цены на рабов во второй половине XVIII в. значительно возросли68.

В XVIII — нач. XIX в. у чеченцев и ингушей была и такая категория зависимых людей, как «йийсар» (чеч.) — пленник, невольник, по-видимому, от тюркского слова «ясырь» (плен­ник). Действительно, ясырями, как правило, являлись пленные горцы — иноплеменники, а также представители «царских властей. Ясырями могли быть чеченцы и ингуши, захваченные враждовавшими между собой обществами. Как правило, они не имели своих семей, Ясырей можно было продать, подарить, но убийство их запрещалось общественным мнением69. По истечении определенного времени, если пленный верно отслужил своему хозяину, то последний мог наделить его земельным участком с выплатой натуральной ренты. Тем самьм ясырь приобретал право «поставить свой собственный дом», иногда даже башню, но незавершенную, и обзавестись семьей своей. Потомство его именовалось «есар бераш» (дети ясырей — Ш. А.); оно всегда было в долгу перед семьей похитителя и вносило подать за пользование землей, отправляя и личные повинности70. В том случае, когда родственники не желали или не имели возможности выкупить ясыря, он превращался в лая и оставался в доме своего хозяина в качестве работника, а через некоторое время получал в аренду участок земли и обзаводился своим собственным хозяйством. «…Оставленный на произвол судьбы пленный, — указывают исследователи Р. Л. Харадзе и А. И. Робакидзе, — сам уже терял желание возвратиться домой, предпочитая оставаться у хозяина. Во всех случаях оставления на работу «йийсар» (ясырь) именовался «лаем». Лаем же он именовался и после того, как получал право вла­дения на средства производства…»71.

Мысль о социальной неравнозначности категории людей, называвшихся в вайнахском обществе «лаем», холопом, «ясы-рем» и азатом высказал еще ранее дореволюционный автор Ф. И. Леонтович. В частности, он указывает, что «ясырь может быть выкуплен и возвратиться на родину, тогда как лай, забывший свое происхождение, без связей с отечеством своих предков, составляет неотъемлемую собственность своего господина. Положение лаев в Чечне есть то безусловное рабство, которое существовало в древнем мире». И далее автор сообщает некоторые подробности о категории «лаев». «Несмотря на унижение, в котором находятся лай, рабское происхождение не почитается постыдным», — пишет автор. Дети отпущенника пользуются всеми правами вольных и равны всем. Прав­да, они не имеют ни веса, ни значения, потому что и то, и дру­гое основано в Чечне, как и в Дагестане, на многочисленности родства. Отпущенник же, человек одинокий, которого легко обидеть, оттого он большей частью пользуется свободой, не покидает своего бывшего хозяина, берет в замужество одну из дочерей или родственниц его и поселяется при нем, как член его семейства. Для того, чтобы отпустить раба на свободу, — указывает далее Ф. И. Леонтович, — необходимо предоставить ему письменную отпускную, составленную кадием и скреплен­ную двумя свидетелями (по-видимому, письменными подтвер­ждениями свидетелей — Ш. А.). Когда же раб откупается, обя­зательно соблюдается тот же обряд, при котором откупные деньги вручаются кадию села, который передает их владельцу раба. С этого времени отпущенник (выкупленный) называется «азатом».72

Как видим, со дня официального освобождения «лая» (хо­лопа), т. е. приобретения им юридического права независимо­сти от своего бывшего хозяина-владельца, он также про­должает пополнять эксплуатируемый класс людей, и образует новую социально-зависимую категорию людей, именуемую в чеченском обществе — «азат». И если лай-отпущенник (азат) не пользовался особым уважением и авторитетом, не имел права голоса в официальных общественных органах села или общества, то это не распространялось на детей «азата». Напро­тив, дети «азатов» пользовались в вайнахском обществе всеми

73

правами коренных жителей Чечни и Ингушетии.

В одном из рапортов на имя коменданта Кизлярской граж­данской канцелярии от 30 марта 1750 г. указывается на то, как владелец чеченского селения Аллы Цуканий Кичиев имел пленных ясырей — афганца Комара Куркаева и персианина Ахлаверды74, которых он использовал, по-видимому, в каче­стве холопов. В присланном летом 1751 г. в. Кизлярскую граж­данскую канцелярию письме владельца Герменчукского се­ления Девлетгирея Черкасского также содержится просьба о том, чтобы вернуть бежавшего от него знатного узденя Бама — та Шабанова черкесского ясыря Ахлаверды…75, находившегося у него также, по всей вероятности, на положении холопа. В рапорте от 15 сентября 1750 г. на имя Кизлярского ко­менданта сообщается о том, что другой чеченский владелец Расланбек Айдемиров имел при себе пленного персианина — ясыря по имени* Акбас Байсикулов76, которого он также использовал у себя в качестве холопа.

Интересно отметить, что в тех же официальных рапортах приводится предписание Кизлярского коменданта чеченским князьям и владельцам, чтобы они «впредь таковых персиан в холопство не покупали и у себя не держали…» в неволе77. Как видно, местные князья и владельцы, кроме всего прочего, по­купали ясырей и на невольничьем рынке, которых затем они использовали в своих хозяйствах в качестве холопов.

Имеющиеся в нашем распоряжении архивные материалы и опубликованные источники позволяют утверждать, что в Х1111 в. в вайнахском обществе была и такая категория зависимых людей, как холопы, которые по своему социальному по­ложению, по-видимому, стояла на одном уровне с лаями. В большинстве случаев холопы, которыми становились захвачен­ные в плен люди (ясыри), были людьми нечеченского и неин­гушского происхождения. Так, в письме, поданном Кизлярс — кому коменданту Оболенскому от чеченского владельца Рас — ламбека Айдемирова от 25 августа 1747 г., содержится просьба о том, чтобы вернули его холопов — и мужчин и женщин, находившихся в Кизляре. «…Я, не ведая, что они (холопы — Ш. А.) христианского закона, — указывает в письме Айдемиров, — купил и продал мне Акмурза за ногайцев…; оставшиеся от моего деда магометанского закона холопы бежали и Вы, милосердие, мне тех холопов или деньгами возвратить при­кажите…»78. Кроме того, в одном из документов того времени приводится краткое сообщение о результатах опроса одного из холопов владельца Г ерменчукской деревни Девлетгирея Черкасского в Кизлярской гражданской канцелярии от 19 июля 1751 г. В частности, его холоп показал, что зовут его Данбек Шапотоев, сын хана Шедерлама Запсулга Арыктун, калмычанин и реченый хан Шедерлам с калмыцким ханом же Дондук-Омбою калмыки его взяли в плен и познатнее про­давали разным людям…79.

Можно с полным основанием утверждать, что вайнахский термин «лай» и русский термин «холоп» равнозначны по свое­му социальному содержанию. Как свидетельствуют доре-

волюционные источники, и рабы и холопы, принадлежавшие чеченским и ингушским князьям и владельцам, как правило, являлись выходцами из среды другой национальности, по­павшими в свое время в плен. Холопов использовали в хозяй­ствах не только князья и владельцы, но и знатные вайнахские уздени и старшины.

Рассмотрим более подробно сообщение дореволюционного источника о социальном статусе «холопа» в вайнахском об­ществе. В рассматриваемое время холоп не считался в полном смысле слова членом общества, а являлся всего лишь вещью своего хозяина, имевшего над ним безграничную власть. Хо­лоп (лай) мог быть продан, наказан, лишен жизни по воле своего хозяина. Приобретенная холопом (лаем) вещь могла быть его собственностью до тех пор, пока его хозяину-владельцу не вздумается его присвоить себе, поскольку и он, и его труды, и вся его жизнь принадлежит владельцу. Каковы бы ни были притеснения со стороны хозяина, холоп не имел права поки­нуть его и переселиться к другому. Иногда случалось, что хо­лоп от страха жестокого наказания убегал от хозяина и просил защиты у какого-либо сильного и уважаемого в обществе человека. Такой человек принимал холопа (лая) к себе в дом, становился его заступником и просил его прежнего хозяина — владельца смягчить свое наказание и быть более милостли-вее. И таким образом, заручившись поддержки-обещания в своей просьбе у владельца, отпускал холопа обратно к нему. К тому же, защитник холопа не мог удерживать его у себя против воли хозяина, опасаясь преследования за якобы совер-

ЯП

шенное воровство.

Многочисленные документальные источники XVIII века свидетельствуют о том, что вайнахские князья, владельцы (фе­одалы), богатые уздени и т. д. при разных обстоятельствах: будь то сельскохозяйственные работы в горах, а также в собствен­ном дворе феодала (владельца), или же на выезде его за пре­делы своей территории по своим хозяйственным и другим де­лам везде и всюду ими использовались только холопы (лай) в качестве даровой силы. В одном из документов от 9 января 1726 года* читаем, что окоченской (чеченской) узденке из г. Терки Саламовой со своей холопкой после уплаты опреде­ленной пошлины царской администрацией разрешено проехать до Аксая для свидания с её родственниками.81 В другом документе, датированном 24 февраля 1726 года, говорится так­же, что чеченской узденке из г. Терки Бабуше Адрамановой (также после уплаты соответствующей денежной пошлины царской администрации) разрешено со своей холопкой Чер — хиковой да ещё с двумя работными людьми поехать до Аксая для провожания дочери.

В письме Кизлярского коменданта на имя чеченского вла­дельца Расламбека Айдемирова от 22 ноября 1762 г. среди прочих карабулакских жителей, участвовавших в заготовке сена для скота, назван знатный карабулакский уздень83 со своим холопом84. Или ещё другой факт. В письме Герменчукс — кого владельца Девлетгирея Черкасского на имя Кизлярского коменданта Н. А. Потапова от 11 ноября 1764 г. говорится, что уздень его по фамилии К^рманалиев имеет у себя беглого «холопа по имени Бомат…»

Князья, владельцы, старшины и богатые уздени жестоко эксплуатировали горцев-холопов. В результате чего участи­лись побеги последних в Кизляр.86 Так, например, в январе 1781 г. старшины Большой Чечни и Аджи-Аула письменно просили Кизлярского коменданта Куроедова: «Ежели же будут наши холопы магометанского закона от нас убегать и являться в российских границах, оных отдавать обратно…»87

Вайнахские старшины в своих прошениях часто назьвзают зависимых крестьян «холопами». Бегство последних, безуслов­но, было вызвано жестоким угнетением со стороны социальных верхов. Все это свидетельствует о наличии важнейших при­знаков феодального общества в Чечне и Ишушетии в рассмат­риваемое время.

К социально-зависимому сословию относятся также «ра­ботные люди». Архивные материалы XVIII в. называют их работниками или работницами. Среди материалов, выявлен­ных нами в архивном фонде «Кизлярского коменданта» (Рес­публика Дагестан), определённый научный интерес по данной проблеме представляет специальная «Книга для учёта пошлин, взимаемых с проезжих жителей» (с января по май 1726 г.). Книга эта примечательна тем, что сюда заносились царскими властями фамилии знатных и влиятельных окочен — ских (аккинских) владельцев и узденей с их холопами и ра­ботниками, обитавших в г. Терки и приезжавших для торга в крепость Святой Крест, Аксай и в гребенские казачьи городки. Известно, например, что в «Книге для учёта пошлин, взи­маемых с проезжих жителей» сообщается о том, что 9 февраля 1726 года с жителя г. Терки окоченца (чеченца) Курмана Богоматова «да при нем жена его Кихата Арасланбекова с их двумя работниками и столько же работницами», которые были пропущены властями через заставу «для торга в Аксай, была взята соответствующая пошлина» 88. Среди знатных и влия­тельных окоченских владельцев, старшин и узденей из г. Терки называются следующие: Сур кай Усманов с его двумя ра­ботниками; Умар Менкишиев с одним работником, Бабуша Абдурахманова с холопкой и двумя работниками, Бамат Касканов с одним работником, Ибрагим Гиреев с одним ра­ботником, Махмуд Мусаев с двумя работниками и т. д.89 По всей вероятности, и холопы, и работники, и беднейшая часть узденства в хозяйстве князей, владельцев, старшин и богатых узденей выполняли одну и ту же работу и пользовались в основном одинаковыми правами. Однако, на наш взгляд, работники были менее зависимы от своих владельцев, чем холопы или лай.

Говоря о развитии социальных (феодальных) отношений в Чечне и Ингушетии в рассматриваемое время, очень важно, на наш взгляд, рассмотреть вопрос о том, как же все-таки осу­ществлялась на деле феодальная эксплуатация между соци­ально-зависимой прослойкой общества и феодализирующей-ся частью населения? Был ли на самом деле юридически че­ченский крестьянин лично зависим от своего феодала или владельца?

В рассматриваемое время в Чечне и Ингушетии, как нам известно, отсутствовало крепостное право в той классической форме, в какой оно существовало в дореволюционной царской России до 1861 года. Зато испокон веков здесь существовала сословная неполноправность, которая по существу мало чем отличалась от крепостного положения. Тем более, что на служ­бе у эксплуататорской верхушки находились такие влиятель­ные силы, как религия и адаты.

В Чечне и Ингушетии в XVIII — нач. XIX в. в силу специ­фических условий развития общества и, в частности, отсут­ствия государства со всеми надлежащими атрибутами, не было государственного аппарата принуждения, а потому «феодаль­но-зависимое положение непосредственного производителя не было закреплено юридически в форме закона, который давал бы феодалу право лично подчинить крестьян своей власти и внеэкономически принуждать их работать на себя».90 Хотя крестьянин был формально свободен, фактически же он за­висел от владельца и феодала, которые различными способами заставляли его отбывать в свою пользу всевозможные по­винности.

Сословная неполноценность зависимой категории людей выражалась в основном во взимании с них различных видов феодальной ренты: продуктовой (натурального оброка), от­работочной (барщины) и денежной (денежного оброка).

Для Чечни и Ингушетии в рассматриваемое время самым распространённым видом повинности оставался натуральный оброк в виде ясака, известный как подать, налог. Одновре­менно существовала и отработочная рента. Однако денежный оброк взимался сравнительно редко. В вайнахском обществе одновременно существовали все перечисленные виды повин­ности. Судя по документальным сведениям, самым популяр­ным видом продуктовой ренты, получаемой вайнахскими вла­дельцами от своих подвластных, во всех горских владениях

Z 91

был ясак.

Дореволюционный исследователь истории чеченцев и ин­гушей У. Лаудаев отмечал, что ясак или подать платили по условиям владельца жителями; условия эти, смотря по обстоя­тельству, т. е. большему или меньшему влиянию князя на стра­ну, изменялись, т. е. подати увеличивались или уменьшались. Обыкновенно платили от количества рогатого скота, овец, лошадей и проч. Бывали примеры, когда от овец платили 3%, от скота — 1%, случалось, что от овец давали только 1 %, а от скота ничего не платили92.

Часть чеченцев, поселившаяся в верховьях рек Акташа и Ярухсу, — читаем мы в одном из документов, платила кумык­ским князьям дань баранами и обязательно должна была да­

вать вспомогательных воинов93. Размер ежегодного натурального оброка, вносимого крестьянами аксаевским (кумыкским) князьям во второй половине XVIII века, достигал одной мерки (бустург) пшеницы от каждого урда (около 0,5 га) посевной площади94. В одном из документов, датируемом 1773 г., читаем: «Ингуши утверждали, что платили кабардинским князьям со двора по барабану, а у кого нет, то на одну косу железа.. .».95

Существенным источником доходов для местных владельцев и князей являлась отработочная рента — барщина. Документальные сведения середины XVIII века сообщают нам, что жители различных сел по нескольку дней работали всенародно, «по своим обычаям для пахания на владельца» и «посеяния хлеба»96, а живущие по правому берегу реки Терека чеченцы своим владельцам и князьям «дань платят баранами», и выделяют с каждого двора рабочего на один день к посеву, жатве, сенокошению в хозяйстве феодала.97 Другой документальный источник, относящийся к указанному времени, повествует о том, что карабулаки, поселившиеся у кумыков, князьям последних «особенной дани не платят, кроме поставки вспомогательных воинов, и на один день с каждого двора рабочего к посеву, жатве и сенокошению».98

Наряду с выполнением отработочной и продуктовой повин­ностей, зависимое вайнахское население платило своим владельцам и князьям также и денежную ренту, что было для него весьма обременительно. По свидетельству одного из документов того времени, ингуши, выселившиеся на равнину, должны были платить своему князю по одному рублю с хозяйства. Князь обязан был защищать их от внешних врагов.99 Другой документ этого же периода сообщает, что ингуши, переселившиеся на р. Сунжу, должны были давать аманатов кабардинскому князю Батоко Жанботову и одновременно приносить в его пользу с каждого двора по одному рублю серебром и по две мерки проса.100

Из всего сказанного можно резюмировать, что в указанный период в вайнахском обществе сформировались и четко обозначились два антагонистических социальных класса: с одной стороны, социально-имущие сословные верхи (эксплуататоры) в лице князей, феодалов (владельцев), старшин, бога­тых узденей, чанков, торговцев (купечества), духовенства и т. д., а с другой — социально-зависимые сословные низы (эксплуатируемые) в лице лаев (рабов), ясырей, холопов, азатов, работных людей, бедных узденей и т. д. В то же время в обществе сохранялась зажиточная часть узденей, которая продолжала ещё находиться в вассальной зависимости от крупных и влиятельных князей и феодалов. Значительная часть вайнахских крестьян-общинников оставалась ещё свободной. Сословные верхи в зависимости от своего происхождения, размеров владений и положения, занимали различные места на феодальной иерархической лестнице.

Как в горах, так и на равнине все зависимые крестьяне отбывали различные феодальные повинности и подати. Во всех феодальных владениях и союзах сельских обществ Чечни и Ингушетии существовала отработочная повинность. От излишков своей продукции зависимые крестьяне отдавали владельцам и крестьянам повинности в виде тайповой помощи, дарения и различных приношений. При всем этом господствующей формой феодальной ренты XVIII в. в Чечне и Ингушетии оставалась продуктовая, которая базировалась на феодальной собственности на землю и зависимости крестьян от владельцев и князей.