Гостеприимство

Об институте гостеприимства на Кавказе, в частности, у ингушей, имеется достаточное количество разных публикаций. Об ингушском гостеприимстве в XIX веке писали Энгельгардт Зиссерман, Грабов — ский, уже в советское время — Яковлев. Институт, или, как чаще его называют, обычай, гостеприимства не является монополией лишь кавказских народов. Он известен повсеместно, но в разной степени и обрядности. Но на Северном Кавказе, как представляется, обычай гостеприимства приобрел, пожалуй, свои самые классически завер­шенные формы.

Генезис этого обычая восходит к отдаленнейшим временам, к дого — сударственному периоду развития человечества. Человек, выйдя за рам­ки территории своего племени, оказывался совершенно беззащитным и одиноким. Ему оставалось обратиться за помощью к какому-либо пред­ставителю другого племени или народа, который мог бы предоставить ему кров и защиту. Таким образом, гость и хозяин вступали во взаим­ные обязательства. Принявший гостя уже сам мог в любое время рас­считывать на ответное гостеприимство.

Человек, деятельность которого не ограничивалась только узкими рамками своей родоплеменной группы, стремился приобретать на сто­роне как можно больше друзей. Прямым путем к этому было гостепри­имство. Не зря у ингушей существовала поговорка: «Друг в чужедаль­ней стороне — все равно что воздвигнутая там башня». Как известно, в древности свою защиту ингуши видели в родовой башне (отсюда по­говорка: «Тепло тому, кто в родовой башне, холодно тому, кто в дальней стороне»). Гость и хозяин становились друзьями — «доттаПий», иногда и клятвенными.

В прежние времена про известного в Ингушетии мужчину говорили, что у него есть друзья в Чечне, Осетии, среди казаков, грузин и кабардин­цев. В свою очередь, кунаки из этих мест, ступив на территорию Ингуше­тии, уже считались гостями того человека, до которого они еще не доехали.

Накир Озиев. Пиршество

Скажем, ступил чужестранец на землю Ингушетии, и на него наткнулась ватага шаловливой молодежи, тут чужестранцу достаточно было сказать, что он гость такого-то, проживающего в таком-то селе. Уже одно это заяв­ление являлось для него надежной защитой, ибо было весьма нежелатель­но приобрести себе врага в лице названного хозяина. Наоборот, в таких случаях считалось высокоэтичным чем-либо помочь гостю, а может быть, даже и проводить его до дома названного им хозяина. «Верность долгу гостеприимства еще сохранилась у ингушей от древних времен, — отмечал Н. Яковлев, — когда этот обычай был един­ственным средством упрочения и развития торговли и сношений между отдельными племенами, и все еще занимает почетное место в ряду дру­гих достоинств, необходимых для местного «джентльмена» — человека, безупречного во всех отношениях». (37. 209) В старинной ингушской молитве говорится: «Не дай Бог скорым ветрам дуть к нам. Не посылай нам жестокие бури. Дай нам масляное лето, приносящее и радость, и насыщение. Посеянное сделай для нас плодородным, чтобы питаться нам взра­щенным, хороших потомков дай нам. Да не оскудеет наш дом Бога чтящими гостями». Гости бывают самые разные, и отношение к ним бывает соответствую­щее. Не всякий зашедший в дом является гостем. Родственник, односель­чанин удостаиваются должного внимания, но они не являются гостями в подлинном смысле этого слова. Особенно ценными считаются гости из другой страны, другой национальности, даже если хозяин с ними никогда и не был знаком. Отношение к гостю было самое трепетное. Хозяин и все домочадцы, по случаю пришедшие родственники всячески обязаны были выказывать свое радушие. Приветствуя пришедшего гостя, хозя­ин был обязан повторять: «Слава Всевышнему! Как хорошо, что ты нас навестил!» Особого внимания удостаивался и конь гостя: его водили по двору, купали, давали лучший фураж; в зимнее время накрывали войло­ком… Гостя вели прямиком в кунацкую — «хьаьша ц1а». Ею могла быть как отдельная комната в длинном доме, так и отдельно построенный в стороне домик, что мог позволить себе не каждый хозяин. Об убранстве ингушской кунацкой во второй половине XIX века писал Н. Грабовский: «Кунацкие поопрятнее: вместо очага в них делают камины; у малень­кого окошечка сбоку камина, на почетном месте, стоит местного изделия кровать; около дверей висят две-три бычачьих шкуры, служащие право­верным подстилкою при совершении намаза. На колышках, вбитых по стенам вокруг всей сакли, на четверть от потолка обыкновенно красу­ются разных форм и величины бутылки, привязанные веревочками за

горлышки, глиняные и деревянные тарелки и чашки, также схваченные шнурками в просверленные около краев дырки. Все это, нужно заметить, почти всегда служит не более как украшением, и чем больше развешено таких украшений, тем почтеннее хозяин, тем гостеприимнее считается кунацкая. На тех же колышках приезжие развешивают свое оружие, сед­ла и платье». (15, 108-109) Тут Н. Грабовский допустил некоторую неточность: не приезжие раз­вешивают в кунацкой седла, оружие, бурки, а встречающая их молодежь или сам хозяин. Вообще хозяевами делается все возможное, чтобы гость не утруждал себя ничем. Учитывая, что гость с дороги устал и наверняка го­лоден, стараются на первых порах не досаждать ему разными вопросами и после мытья рук ставят на стол легкое угощение, чтобы тем самым слегка насытить гостя, перед тем как будет подано основное угощение, приготов­ление которого требует времени. Впрочем, об этом уже ранее шла речь, и потому, не останавливаясь на нем, обратим внимание на поведение как самого гостя, так и его хозяина. Гость обязан быть весьма любезным, дотошно расспрашивать хозяи­на о здоровье и благополучии его и его семьи. Те же расспросы делает

и хозяин, но он не имеет права спрашивать гостя ни о цели его приезда, ни о том, на сколько дней он приехал. На эти вопросы загодя может от­ветить сам гость, если он посчитает это необходимым. Со стороны хо­зяина такое любопытство считалось совершенно неуместным, так как у гостя могли быть какие-то причины скрывать цель своего пути. Хозяева также не должны были докучать гостю своим чрезмерным любопыт­ством — гостю надо было дать возможность отдохнуть наедине. Но, с другой стороны, обделить гостя общением также являлось проявлением невоспитанности. Приходилось соблюдать определенную меру в обще­нии. Обычно с гостем общался не так активно сам хозяин, а кто-либо из старших из семьи хозяина. Хозяин обычно стоял у порога и садился в сторонке лишь после настойчивых просьб. За столом роль обслуживаю­щего у ингушей обычно исполняют молодые люди, подростки. Но для гостя, в порядке исключения, эту роль мог брать на себя и сам хозяин, как бы не доверяя столь ответственное дело «малоопытному» юноше.

Поскольку всем хорошо было известно, что гость «священен», а по­тому и любой урон, нанесенный ему, одновременно является и величай­шим оскорблением, наносимым хозяину.

Путник, вынужденный в каком-нибудь селе остановиться на ночлег, в прикидку определял наиболее примечательную усадьбу, зная, что для бедствующего жителя проявление полного и достойного гостеприим­ства является довольно тягостным. Но все же гость мог оказаться и в малоимущей семье. В таких случаях ближайшие соседи и родственники обязаны были этому хозяину оказать необходимую помощь, ведь если он будет где-то ославлен гостем, то такое пятно ляжет и на все село.

Бывали и такие курьезные случаи. Скажем, хозяин отказывается за кого-то выдать свою дочь или не идет на примирение из-за какой-либо застарелой вражды. Тогда к нему подсылали гостя, заранее его обо всем проинструктировав. Такой «гость» из общения с хозяином и его близ­кими за столом, как бы случайно узнав об этом казусе, мог заявить: «Я не притронусь к этой еде, если ты откажешь в счастье своей дочери и не выдашь ее за такого-то» или: «Я не притронусь к еде, если ты не пойдешь на примирение».

Если гость, не притронувшись к еде, покинет дом хозяина, то на по­следнего падет величайший позор. Часто хозяин, скрепя сердце, бывает вынужден идти на согласие и дать гостю слово, что он исполнит его просьбу. Или другой случай. Скажем, гость намеревался пойти в гости к такому-то, но кто-то другой уговорил его не ходить туда в гости, а идти к нему — это тоже было, пусть небольшое, но все же ущемление до­стоинства несостоявшегося хозяина. Чтобы откупиться, переманивший гостя хозяин должен был в порядке штрафа отдать козу.

Этикет гостеприимства строжайше запрещал хозяину извиняться за недостаточно, по его мнению, богато накрытый стол, а гостю упрекнуть или даже как-то по-другому выказать свое неудовольствие по этому по­воду. Об этом имеется и такая притча:

«Богатырь Али оказался в гостях у бедного горца. Хозяин поставил на стол кукурузный чурек и рассол от сыра. Затем хозяин сел в стороне, вытащил из ножен кинжал и положил его к себе на колени.

Приступая к еде, богатырь Али вытащил из ножен саблю и положил ее рядом. Гость закончил кушать, и тогда горец спросил его:

— Я вытащил кинжал, чтобы им ударить тебя, если бы ты пренебрег моей скудной едою. А ты почему оголил саблю?

— Оголил, чтобы рубануть тебя, если бы ты стал оправдываться, го­воря, что у тебя бедная еда, — ответил богатырь Али». (25, 265-266)

Как обычно, в таких случаях народ апеллирует к авторитету рели­гиозных или светских известных личностей. В данном случае к Али, являвшемуся пророку Мухаммеду двоюродным братом и зятем. Есть и другая притча, по которой уже пророк Ибрахим встает от стола, не до­тронувшись до еды, так как узнает, что хозяин дома различает гостей по их статусу и, исходя из этого, то богато, то бедно встречает гостей, что является совершенно недопустимым.

tta рубеже столетий

В знаменитой героико-эпической песне «Гяза, сын Олдама», запи­санной еще в конце XIX века, перед одноименным героем одновре­менно встают три тяжелейшие задачи: в эту ночь по такому-то месту проезжает его кровник и ему представляется единственная возмож­ность вернуть долг крови за убитого отца; в этот же день некие люди изготовились опозорить его тем, что собираются похитить его невесту; в-третьих, вестовой сообщает, что вот-вот прибудут к нему в гости быв­шие отцовские друзья — кабардинские князья. Из этого затруднительно­го положения героя выручает его мудрая мать своим советом: прежде всего необходимо принять своих дорогих гостей, лишь затем совершить справедливую месть и наказать пожелавших похитить его невесту.

На первое и самое ответственное место здесь, как видим, постав­лено гостеприимство, ибо, как поучает мать, и кровнику ты успеешь отомстить, и без невесты не останешься, но вот если, отвернувшись, уедут твои гости, то они вновь никогда к нам не вернутся, и ты будешь опозорен этим поступком.

Имеется и такая притча, которая поучает: если у тебя в доме покой­ник, но в это время к воротам является гость, спрячь покойника под кровать и, как ни в чем ни бывало, достойно встреть гостя.

Случалось, что гостеприимство выходило, что называется, боком. К примеру, в начале ХХ века абрек, бежавший от преследования, явился в далекие горные ингушские аулы Нилх и Кек и объявил себя их гостем. Власти, узнав это, выдвинули жителям аулов ультиматум: выдать абрека, иначе аулы будут уничтожены. Абрек долго не покидал эти аулы, а жители, следуя святому обычаю гостеприимства, и не ду­мали выдавать его. Все кончилось тем, что башни обоих этих аулов были взорваны, а их жители выселены в Сибирь. Абрек же успел по­кинуть эти места. Такой же ультиматум был предъявлен и другому абреку, скрывавшемуся в селении Сагопши. Чтобы не подвергнуть село уничтожению, а жителей ссылке в Сибирь, он добровольно сдал­ся властям.

Полное гостеприимство длится в течение трех дней, во многих сказа­ниях мы находим этому подтверждение. Есть и данные документа, что ингуши три дня (4, 5, 6 марта 1770 г. по старому стилю) не отпускали из своей тогдашней «столицы» Ангушта царских чиновников, а с ними и академика И. Гюльденштедта, принимавших присягу ингушей на вер­ность России. Такое внимание бывает проявляемо к почетным гостям.

По прошествии трех дней гостеприимство считается оконченным. Го­стя не выпроваживают, но в дальнейшем отношение к нему бывает по­добным обращению с рядовым домочадцем: он участвует в хозяйствен­ных делах, ест из общего котла. Теперь, по прошествии трех дней, хозяин

имеет право расспрашивать его: кто он, откуда, какова цель его приезда и прочее.

Для дорогого гостя обязательно устраивалась вечеринка — «ловзар». Помимо обычной вечеринки тут непременным было исполнение вели­чальной песни, посвященной гостю. Тексты этих песен были довольно устойчивыми, даже трафаретными, но в них упоминалось имя очеред­ного гостя. Например, такая величальная песня:

«Огромное, как самая высокая гора,

Чистое, как горный родник,

Широкое, как необъятное море,

Яркое, как утренняя звезда,

Красивое, как восходящее солнце,

Благодатное, как материнская грудь,

Сладкое, как виноградный напиток,

Обнимающее тебя, как льнет к телу Кисейная рубашка в ветреный день,

Из глубин души идущее — такое Горячее приветствие шлем мы тебе!

Как славят льва, так пусть славят тебя,

Пусть потомство твое будет неиссякаемо,

Словно вечно живущий волчий род!

Да не очутишься ты в бесславном бою,

И не лишишься ты чести и дружбы друзей!

Восходящее солнце славит Беслана (имя гостя),

Заходящее солнце славит Беслана,

Пусть не падут честь и слава твои,

Что подобно гордому Казбеку Средь дальней горной гряды!» (2, 209)

В те времена, когда не было никаких средств массовой информации, чужедальний гость своими сообщениями заполнял этот пробел. Да и сам гость из бесед с хозяином и его приближенными обогащался новой информацией.

Гостеприимство считалось завершенным, когда хозяин (его брат, сын) проводит гостя до безопасного для него места. Скажем, некий кабардинец по делам из Кабарды едет в Грузию через Ингушетию. В Ингушетии ему пришлось остановиться переночевать и стать гостем. Утром ему будет дан попутчик, который будет его оберегать вплоть до самой границы с Грузией. Тут с гостем прощаются окончательно, и сам обряд гостеприимства этим актом проводов считается завершенным.

Такой важный и в то же время усложненный и достаточно обремени­тельный обычай, как гостеприимство, не мог не породить анекдоты.

Например, следующий шуточный анекдот:

«Сидят за ужином гость и хозяин. Вдруг распахивается окно, и какой — то горец, целясь ружьем в гостя, говорит хозяину: «В прошлом году ты убил моего гостя, теперь я рассчитаюсь с тобою, убив твоего гостя!»

Видя, направленное на себя ружье и реальную угрозу своей жизни, гость якобы воскликнул: «Вы здесь убиваете друг друга, но я-то тут при чем? Чем я виноват?»

И тут, говорят, хозяин стал утешать гостя, говоря: «Ты, дорогой гость, не переживай! Клянусь тебе, как только вот к этому, целящемуся в тебя гор­цу придет следующий гость, я его непременно убью в отместку за тебя».

Пошутить на Кавказе любят. Обычно такие анекдоты ходят в местной деревенской среде. Как говорят, шутки шутками, но не дай Бог, чтобы в них отражались какие-то реалии.