ИСТОРИОГРАФИЯ

Начало археологического изучения раннесредневековых памятников Северного Кавказа было положено в середине XIX в. Так, в 1849 г. А. Фирковичем, совершившим поездку по Северному Кавказу с археологическими целями, в районе кабардинского селения Псыгансу были исследованы курган и подземный склеп, сложенный из кирпичейі. В этот же период (1849-1850 гг.) при земляных работах в различных местностях Северного Кавказа, в том числе и в Чечено-Ингушетии ( у крепости Воздвиженской, на р. Аргун и др.), была собрана коллекция из бронзовых и железных предметов2.

Толчком к повышению интереса к памятникам древней истории Северного Кавказа послужило открытие в Северной Осетии могильника близ селения Верхняя Кобань, что легло в дальнейшем в основу для выделения "кобанской культуры", получившей вскоре всемирную известностьЗ.

Важное значение в развитии кавказоведения и, в частности, в изучении раннесредневековой археологии Северного Кавказа имел V-й Археологический съезд, состоявшийся в Тифлисе в 1881 году. Его влияние на развитие историко-археологического и этнографического изучения Северного Кавказа в дореволюционный период было исключительно велико. Съезду предшествовала большая работа Подготовительного комитета, который объединил усилия ученых России, занимавшихся изучением Кавказа. Была разработана обширная программа как самого съезда, так и работ Подготовительного комитета. Впервые в план подготовительных работ к съезду было включено изучение памятников не только христианских и классических, но и первобытных времен. В связи с подготовкой к съезду была осуществлена серия полевых работ по заранее разработанному плану. Последние ознаменовались значительными результатами. Так, на территории Ингушетии в 187 9 г. произвел раскопки курганов у селения Кантышево и Назрань В. Б. Антонович4.

Значительное оживление археологического изучения Северного Кавказа наблюдается в 8 0-е годы XIX в., после у Археологического съезда.

Исследования могильников Северного Кавказа, в том числе и на территории Чечено-Ингушетии, позволило в ту пору графине П. С. Уваровой собрать большую коллекцию предметов, относящихся к разным историческим периодам. Проделанная ею работа нашла отражение в капитальном труде, значительную часть которого занимает описание могильников и вещей аланского времени5.

В 1886 г. на территории Чечено-Ингушетии работает крупная экспедиция Московского археологического общества под руководством профессора В. Ф. Миллера. Экспедицией были подвергнуты обстоятельному археологическому обследованию высокогорные районы верховьев рек Сунжи, Ассы, Терекаб. Результатом работы в Чечено-Ингушетии было исследование, подробное описание, обмер и зарисовка таких архитектурных памятников, как храмы Тхаба-Ерды и Алби-Ерды у с. Таргим, святилища Тушоли близ с. Мохде и Гальерды у с. Шуан и др. Изучались погребальные памятники (каменные склепы и ящики у селений Шуан, Хайрах, Таргим, Кайрах, Джейрах и др. и башенные постройки. В. Ф. Миллер впервые подразделяет склеповые сооружения на два типа: подземные и надземные.

В выявление и научную интерпретацию раннесредневековых археологических памятников Северного Кавказа, в том числе на территории Чечено-Ингушетии, немалый вклад внесли и местные краеведы. В 1886 году начинается деятельность одного из активных пионеров местного краеведения, преподавателя Владикавказского реального училища А. И. Долбежева. В течение 2 0 лет (1884-1904 гг.) он проводил работу по поручению Археологической комиссии, разыскал и исследовал большое количество различных, разновременных памятников материальной культуры Северного Кавказа. На территории Чечено-Ингушетии (селения Кайрах, Еголкас, Фуртоуг и др.) им были отмечены и частично исследованы раннесредневековые могильники, состоящие из каменных ящиков. Они дали небольшой, но выразительный погребальный инвентарь. В целом они отнесены к периоду Х-ХІІ вв.7 Этим же временем В. И. Долбежев датирует и осмотренные им пещерные могильники и катакомбы у с. Гоуст (ущелье р. Армхи), а также в ущелье р. Фортанги, у с. Бамут 8 .

В 1913 году небольшие раскопки археологических памятников раннего и позднего средневековья на территории Чечено-Ингушетии производил старший адъютант управления Сунженского отдела Терской области подъесаул Ф. С. Панкратов. Большой интерес представляют открытые им катакомбные погребения VIII-IX вв. ус. Алхасте. Результаты своих работ Ф. С. Панкратов освещал в статьях, помещаемых в газете "Терские ведомости" под псевдонимом Ф. С. Гребенец9.

Таковы в самом кратком изложении результаты археологических работ по изучению памятников раннего средневековья на территории Чечено-Ингушетии во второй половине XIX — начале XX веков

Признавая, что в целом этими археологическими исследованиями было положено начало историко­археологическому изучению края, необходимо отметить, что велись они бессистемно, от случая к случаю. Методика раскопок была несовершенной.

Одновременно с археологическими работами по изучению раннесредневековых памятников отдельными учеными были опубликованы работы по истории алан, основанные на письменных и лингвистических данных.

В центре научных интересов большинства ученых XIX века стояла, прежде всего, индоевропейская ("индоарийская") проблема, что и предопределило основное направление научных поисков и исследований по аланской проблеме: "Из горских народов Кавказа одни только осетины привлекли внимание ученого мира, заинтересовавшегося ими как единственным на Кавказе туземным народом, принадлежавшим к индоевропейской (арийской) семье народов"10; "… "открытие" осетинского языка было… оценено как факт большого интереса и значения. Было ясно, что осетинский язык на Кавказе — это лингвистический факт с серьезными историческими выводами"11. Это "открытие" явилось причиной того, что аланская проблема была изначально ограничена рамками проблемы этногенеза ираноязычных осетин, и решалась ретроспективным путгьм.

В 1802 году в Петербурге вышла на французском языке "Начальная история народов России", автором которой был польский ученый и путешественник, почетный член Российской Академии наук Я. Потоцкий, в которой, на основании отдельных данных письменных источников (грузинских, армянских) и языка было высказано предположение о сармато-мидийском происхождении алан и генетической связи их с ираноязычными осетинами. Вместе с тем, основываясь на лингвистические и исторические данные, он высказал мнение о переселении предков чеченцев на Кавказ из Крыма в I-IV вв. н. э.12

Несколько позже Г. Ю. Клапрот поддержал и развил это мнение — путем перекрестного сопоставления сведений письменных (в первую очередь, грузинских и армянских) источников, а также интерпретации отдельных лингвистических данных он приходит к выводу о тождестве осетин с овсами грузинских источников, а последних — с аланами, исходя, как и Я. Потоцкий, из убеждения о сармато-мидийском происхождении последнихІЗ. Эта концепция получила в последующем довольно широкое распространение в научной литературе. Однако были и критические замечания — так, академик А. Берже отмечал, что работы Г. Ю. Клапрота "страдают отсутствием критического взгляда и той правдивости, которая должна составлять неотъемлемую принадлежность всякого ученого труда"14.

В. де Сен-Мартен также считал алан ираноязычными предками осетин. Вместе с тем, им была высказана мысль о собирательном значении в письменных источниках термина "аланы", под которым могли скрываться и другие народы Северного Кавказа15.

Вопросы древней и средневековой истории осетин рассматривает в своем труде "Осетинские этюды" академик В. Ф. Миллер. К аланской проблеме он подходит так же, как и Г. Ю. Клапрот, ретроспективно, решая е°й в рамках в рамках исследования проблемы этногенеза осетин. На основании сравнительно-исторического материала, он устанавливает принадлежность осетинского языка к иранской группе индоевропейской языковой семьиіб. Особое внимание В. Ф. Миллер уделяет анализу древних письменных источников, среди которых первостепенное значение он придает грузинским. Ираноязычные предки осетин, по его мнению, известны в грузинских письменных источниках под именем оссов (ossi) с древнейших времен: "…грузины помнили о своих соседях оссах с тех самых пор, как начали помнить самих себя, так как оссы в предании о Фарнавзе тесно связаны с началом национального сознания грузин"…; "…начало исторической жизни грузин, вместе с тем и их сношений с оссами, восходит еще ко времени, предшествующему христианской эре; "Поселение оссов (ираноязычных предков осетин — Р. А.) на Кавказе восходит по грузинскому воззрению к мифологическим временам: их мифический родоначальник Уобос так же древен, как родоначальник грузин"17. Большое внимание уделяется и этимологическому анализу скифо-сармато-аланских личных имен, географических названий и этнонимов, обнаруженных "в греческих надписях понтийских колоний" и письменных источниках, которые, в основном, укладываются в хронологические рамки — V в. до н. э. — XIII в. н. э. С привлечением почти всех иранских языков (авестийского, санскритского, древнеперсидского, новоперсидского и др.), в том числе и иранского осетинского, В. Ф. Миллер проанализировал около 425 "варварских" имен. Более подробно этот анализ представлен в его специальной работе "Эпиграфические следы иранства на юге России". Объяснению поддалось: из 100 "ольвийских" имен — "менее половины"; из 160 "таманских" — более 100"; из 110 "в Пантикапее" (Керченский полуостров) — "не более 15 "; из 13 "таманских" — 2; из 40 "анапских" — "не более 7 или 8 могут принадлежать к иранским"

18. От общего числа проанализированных (425) имен они составляют около 41%, при этом: в Северном Причерноморье — около 58% из 260; на северокавказском побережье Черного моря и Керченском полуострове — около 15% из 163, что, очевидно, свидетельствует (даже если признать все без исключения поддавшиеся объяснению имена действительно иранскими) о незначительности иранского элемента на северокавказском побережье и Керченском полуострове и присутствие заметного слоя неиранского населения в Северном Причерноморье. Однако, объяснения определенного числа из этих имен на почве иранских языков, предложенные В. Ф. Миллером (а также К. Мюлленгоффом, Ф. Юсти и др.) получили в научной литературе далеко не однозначную оценку и вызвали у некоторых исследователей, в том числе и иранистов, ряд критических замечаний19. Так, известный ученый-иранист В. И. Абаев отмечает, что В. Ф. Миллер, К. Мюлленгофф, Ф. Юсти и др. "при разъяснении скифских (скифо-сармато-аланских — Р. А.) имен… были озабочены только подбором сходных по звучанию слов, не задаваясь вопросом, мог ли данный народ в тех условиях давать такие имена. Отсюда множество чрезвычайно искусственных объяснений, основанных на произвольных и отвлеченных манипуляциях словами и понятиями, без учета эпохи, культурного уровня, путей мышления; не видно, чтобы у авторов явилась мысль о том, что собственные имена могут быть выражением определенного, исторически обусловленного жизненного уклада и мировоззрения’^0. В результате перекрестного сопоставления грузинских источников с армянскими, греко-латинскими, византийскими, восточными письменными источниками, а также этимологического анализа личных имен, географических названий и этнонимов, обнаруженных в древних надписях Северного Причерноморья и в сочинениях античных писателей, часть которых поддалась объяснению на основе иранских языков (в том числе и осетинского), он, как и Г. Ю. Клапрот, приходит к выводу о тождестве этнических терминов осетины, оссы (овей), асы, ясы, аланы и генетической связи осетин (осов-алан) с сарматами и скифами21. При этом В. Ф. Миллер неоднократно подчеркивает собирательный характер этнических терминов "алан", "сармат", "скиф", изначально, по его мнению, обозначавших только этноязыковых иранцев: "… имя аланы было официальным, установившимся у византийцев, названием для осетин, как, впрочем, и вообще для северокавказских народов"22; "… Прокопий, как и другие писатели, распространяет имя аланов вообще на северокавказские народы"23; "Подобно тому, как у Прокопия название аланов прилагается ко всем северокавказским народам, так и у арабов аланами называются не только народности на Западном Кавказе, но и воинственные племена Дагестана и вообще северо-восточного Кавказа, может быть, предки некоторых народцев Дагестана и Чечни"24; "…арабские, как и западныя, свидетельства об аланах только отчасти касаются оссов (осетин — Р. А.), а частью могут относиться к другим племенам Северного Кавказа"25; "… уже до P. X. к сарматам причисляются вообще народы, известные в европейской и азиатской Сарматии, хотя, быть может, различные по языку и племени"2 6; "В настоящее время мы уже не решились бы утверждать, что под именем скифов вообще скрываются племена индоевропейския, но за то более, чем прежде, убеждены в присутствии среди скифов, в числе других этнических элементов — элемента иранского"27.

Здесь процитирована только лишь часть высказываний В. Ф. Миллера об этническом содержании терминов "алан", "сармат", "скиф", но и они, как видно, достаточно ясно и четко характеризуют его позицию по этому вопросу.

В самом конце XIX в. Ю. А. Кулаковский публикует ряд работ по истории алан, основанных, главным образом, на анализе сведений письменных источников28. наибольший интерес представляет работа "Аланы по сведениям классических и византийских писателей", в которой дается подробная сводка сведений греческих, латинских, византийских письменных источников об аланах. Вопрос об этнической принадлежности алан Ю. А. Кулаковский специально не рассматривает, так как уверен, что ираноязычность алан и генетическая связь их с осетинами безоговорочно доказана его предшественниками, в первую очередь, В. Ф. Миллером2 9.

В 1909 году А. А. Спициным впервые в научной литературе была высказана мысль о принадлежности катакомбных погребений ираноязычным аланамЗО. При этом она не была подкреплена более или менее серьезной аргументацией. Несмотря на это, некоторые современные авторы до сих пор ссылаются в этом вопросе на А. А. Спицына.

В 1916 году вышел в свет труд академика Н. Я. Марра "К истории передвижения яфетических народов с юга на север Кавказа", в котором ставится вопрос о кавказском происхождении алан ( сарматов, скифов)31.

В 1918-20 гг., после окончания гражданской войны на Северном Кавказа возобновляются археологические исследования. Одновременно продолжается и накопление археологических материалов по раннему средневековью. Основную работу в этом направлении вела Северо — Кавказская экспедиция ГАИМК, возглаемая А. А. Иессен, Б. Е. Деген-Ковалевским и др., которая впервые начала раскопки раннесредневековых городищ32.

В 1920-1923 гг. ряд экспедиций в горах Чечни и Ингушетии провел профессор Н. Ф. Яковлев. Результатом этих изысканий явилось написание двух работ, в которых значительное место отведено памятникам средневековьяЗЗ.

Создание национальных научно-исследовательских институтов истории, языка и литературы (в Ингушетии в 1926, в Чечне — 1930 годах) и особенно со времени их объединения (1934 г.) изучение истории Чечено-Ингушетии стало на более плодотворную и прочную основу.

В этот период впервые началось систематическое изучение археологических (в том числе и раннесредневековых) памятников на территории Чечено-Ингушетии. Так, в 1936 году А. П. Круглов исследовал Дуба-Юртовский катакомбный могильник на р. Аргун34.

В 1938 году разворачивает свои работы Северо-Кавказская экспедиция ИИМК АН СССР под руководством М. И. Артамонова. Последней были исследованы подкурганные катакомбные погребения у с. Алхан-Юрт, произведена разведка городищ по течению р. Сунжи35.

В 30-е годы начал исследование аланских памятников Северного Кавказа Е. И. Крупнов, руководивший экспедицией Государственного исторического музея на Северном Кавказе. Е. И. Крупнов вскрыл несколько катакомбных погребений в ИнгушетииЗб.

В 1938-1939 гг. Л. П. Семенов и Е. И. Крупнов исследовали два погребения на катакомбном могильнике у селения Верхний Алкун, а также одиночное катакомбное захоронение у с. Гоуст горной Ингушетии37.

Одновременно с изучением памятников и накоплением археологического материала, в частности по раннему средневековью, в 20-30-е годы публикуются сводные работы и статьи по истории алан, основанные на анализе данных археологии того времени, письменных источников и лингвистики. В центре внимания этих работ находятся такие вопросы, как: появление алан на Северном Кавказе; их связь со скифами, сарматами; отношение алан к другим народам Северного Кавказа; памятники аланской культуры и др. Так, в 1918-20 гг. академик Марр публикует ряд своих работ, в которых

, основываясь на лингвистический материал, развивает выдвинутый им ранее тезис о кавказском происхождении племгьн Северного Причерноморья и Северного Кавказа, известных в древних письменных источниках под названиями — "аланы", "сарматы", "скифы", не отрицая при этом участие в их генезисе этноязыковых иранцев. Более того, происхождение индоевропейских (в том числе и иранских) и тюркских языков Н. Я. Марр связывает с "яфетическими" языками Кавказа ( элементы которых прослеживаются далеко на северо-восток — в вершском или буришском языке южных склонов Гиндукуша, в языке енисейских палеоазиатов — кетов и др.), предшествовавших образованию индоевропейской и тюркской языковых семей3 8.

Во второй половине 2 0-х годов Г. А. Кокиевым были написаны в популярной форме "Очерки по истории Осетии", в которых наряду с другими рассмотрен вопрос о связи алан с осетинами. Автор считал, что этническое наименование алан покрывало собой исключительно ираноязычных предков осетин39, Однако в более поздних работах он уже отмечает, что любое из горских племен, за исключением кабардинцев, имеет все основания считать себя потомками кавказских алан40.

В 1927 году вышла в свет работа Ю. В. Готье "Кто были обитатели Верхнего Салтова?", который, как и А. А. Спицын, на основании связей катакомбных погребений салтовской материальной культуры с северокавказскими, придерживается мнения о принадлежности катакомбных погребений эпохи раннего средневековья Северного Кавказа и Верхнего Салтова "потомкам ираноязычных сарматов" — аланам, отождествляемых им только с предками осетин41.

Известный грузинский историк И. А. Джавахишвили считает сарматов (через них и алан) кавказскими племенами: "имя саурмат, сармат, сюрмат могло быть собирательным именем только адыгейско-чеченских и лезгинских племен"42.

Б. Е. Деген-Ковалевский, отрицая узкоэтнический характер термина "аланы", вместе с тем считает его изначальным именем кавказских племен. В результате анализа данных письменных источников и материалов археологических раскопок он пришгьл к выводу, что аланы сложились "из весьма разнородных, по-видимому, элементов, в которых ведущую роль играли северокавказские яфетиды под исконным именем алан, хотя и наполнившимся теперь иным, новым содержанием43. Отечественная война 1941 — 1945 гг. прерывает работу ученых по исследованию истории народов Северного Кавказа, в том числе аланской культуры. Исследования же по истории чеченцев и ингушей были прерваны 23 февраля 1944 г. на долгих 13 лет (1944 — 1957 гг.), когда все чеченцы и ингуши были по решению коммунистического правительства СССР высланы в степи Казахстана и Средней Азии.

В послевоенный период на территории края проводятся отдельные археологические работы по изучению памятников аланской культуры: Е. И. Крупнов исследовал некоторые раннесредневековые памятники бассейна Сунжи и верховьев Терека44; археологические раскопки на Алхан-Калинском катакомбном могильнике провела Л. Г. Нечаева45; Т. М. Минаева обследовала городища и поселения раннего средневековья в долине Сунжи46.

Систематические археологические работы на территории Чечено-Ингушетии развернулись лишь в 1958 г. после возвращения чеченцев и ингушей из ссылки и организацией объединенной комплексной Северо-Кавказской археологической экспедиции (СКАЭ) института археологии АН СССР, Чечено-Ингушского научно-исследовательского института истории, языка и литературы при Совете Министров ЧИАССР, республиканского музея краеведения. Коллектив СКАЭ под руководством Е. И. Крупнова уделил большое внимание и памятникам I тыс. н. э. Так, несколько отрядов под руководством Е. И. Крупнова, P. M. Мунчаева, В. И. Марковина, Н. Я. Мерперта, В. И. Козенковой и др. проводили полевые изыскания в крае. Материалы этих исследований освещены в работах Е. И. Крупнова47, В. А. Кузнецова48, В. А. Марковина49, В. Б. Виноградова50, М. Х. Багаева51. Названные авторы дают сводную характеристику памятников раннего средневековья Чечено-Ингушетии, намечают новые перспективы в их историко-археологическом исследовании.

В 1970-80 гг. на территории Чечено-Ингушетии выявлены и исследованы новые катакомбные могильники у селений Мартан-Чу, Аллерой, Джалка, Шаами-Юрт, Шалажи, Исти-Су, Ахкинчу-Барзой 52 .

Вместе с изучением археологических памятников в послевоенный период публикуются сводные работы и отдельные статьи (в которых в той или иной степени привлекаются и материалы Чечено — Ингушетии) по истории алан.

В 1947 году вышла в свет специальная статья Л. А. Мацулевича, посвященная аланской проблеме, в которой (опираясь на письменные источники и языковые данные) автор берет под сомнение ирано-язычное происхождение сармато-алан, и считает, что последние своими корнями уходят в "яфетическую" племенную толщу, то есть сармато-аланы являются исконными автохтонами Кавказа, название которых распространяется в последующем и на другие, в том числе и ирано­язычные, племена53.

Особое место занимает капитальный труд известного ученого-языковеда В. И. Абаева "Осетинский язык и фольклор", в котором обобщены и дополнены все предшествующие работы исследователей-иранистов по скифо-сарматской проблеме — исследуемой им, так же, как и его предшественниками исключительно в рамках этногенеза осетин54. Этот труд стал своеобразным стрежнем доминирующей по настоящее время в научной литературе теории об исключительной ираноязычности племен, известных в древних письменных источниках под названиями "скифы", "сарматы", "аланы", которые генетически связываются с ирано-язычными осетинами. Эта теория, в

свою очередь, оказывает значительное влияние на этническую интерпретацию всего комплекса исторических источников, на основе которых пишется древняя история Северного Кавказа — в частности, Чечено-Ингушетии. В этой связи представляется необходимым несколько более подробнее рассмотреть и проиллюстрировать основные положения данной работы.

"От истории языка к языку истории — таков естественный путь лингвиста-историка, такова неизбежная логика его исследовательской работы", — так В. И. Абаев формулирует основные цели и задачи своей работы. По его мнению, имеется "полное основание определить глоттогенез осетин краткой формулой: осетинский язык — это иранский язык, формировавшийся на кавказском субстрате".

Осетинский-иранский язык, который, как считает В. И. Абаев, "по многим своим признакам противостоит всем остальным новоиранским языкам", всгь же "по ряду признаков… можно отнести к одной определенной группе иранских языков, которую можно назвать северо-восточной". К этой же группе относятся "предполагаемые языки скифов и сарматов (в том числе и алані — Р. А.), которые, как можно думать, были в ближайшем родстве с осетинским", языки Припамирья ( шугнанский, ваханский и др.), ягнобский, афганский, а также мертвые языки — согдийский, хорезмийский, сакский. Вместе с тем: "Благодаря архаизму форм осетинского языка и необычайной сохранности в нем старого иранского наследия в ряде случаев более показательными оказываются параллели осетинского языка с древнеиранскими (авестийским и древнеперсидском — примерно VI-IV вв. до н. э.), а также с древнеиндийским (санскритом), чем с любым из живых иранских языков"55.

При этом однако, на наш взгляд, вероятно следует учитывать, что "исследования последних двух десятилетий (1970-1980 гг.-Р. А.) показали, что оба авестийских диалекта (

младоавестийский и гатический), будучи иранскими, принадлежали к так называемым искусственным языкам, каковыми пользовались в индоевропейской сакральной и исторической поэзии, но не в быту (выд. нами-Р. А.)".

"Осетинский словарь, как, впрочем, и другие стороны осетинского языка, — совершенно справедливо констатирует В. И. Абаев, — был до сих пор предметом научного интереса и изучения почти исключительно в иранской его части. Попав в научный оборот как раз в эпоху пышного расцвета индоевропейской лингвистики, осетинский язык разделил участь остальных индоевропейских языков, а именно стал рассматриваться односторонним образом, как материал для индоевропейских этимологий". С начала XIX века в этом направлении проделана очень большая работа, в результате которой "около 800 осетинских слов нашли себе более или менее удовлетворительные иранские и индоевропейские соответствия". Вместе с тем, как признает В. И. Абаев, "в процентном отношении эта цифра не так велика, так как общее число слов (вернее, основ) в осетинском следует принять минимально в 4000. Мы имеем, следовательно, около 20% разъясненных индо-европейских слов". Если к числу "разъясненных" слов прибавить "заимствования из больших языков Передней Азии: арабского, персидского, тюркских и грузинского", — около 800 (20%), а также "принять для остальных "разъясненных" так или иначе

слов максимальную цифру — 400 (еще 10%), то и тогда у нас останется около 2000 слов, т. е.

50% словаря"56.

Действительно, число "разъясненных" осетинских слов ("около 800") из иранских (в том числе и не относящихся к "северо-восточной" группе), индийских и других индоевропейских языков "не так велико" не только в процентном отношении, но и, как представляется, в сравнении с тем очень большим объемом целенаправленных работ, которые велись в этой области на протяжении более 150 лет. Кроме того, выражение "более или менее удовлетворительные" позволяет предположить, что В. И. Абаев не был вполне уверен в безупречности "иранских и индо­европейских соответствий" какой-то части из этих "около 800 осетинских слов". Опубликованное в последние годы отдельные работы ученых-лингвистов, в которых для целого ряда осетинских слов (из этих "около 800") устанавливаются нахские (чеченский, ингушский, бацбийский языки) соответствия, а в самих индо-европейских (праиндо-европейских) языках выявляется целый пласт лексики, заимствованнойІІ из северо-кавказских (прасеверо-кавказских) языков (кстати, не этим ли в определенной степениобъясняется "архаизм форм осетинского языка и необычайная сохранность в нем старого иранского наследия", в результате чего "в ряде случаев более показательными оказываются параллели осетинского языка с древнеиранскими авестийским и древнеиранским, а также с древнеиндийским — санскритом, чем с любым из живых иранских языков" ?!) очевидно свидетельствуют, что эти сомнения были не беспочвенны, а также — о перспективности целенаправленных научных исследований в области осетино-кавказских и индо — европейско-северо-кавказских языковых связей57. В перспективности исследований в области осетино-кавказских языковых связей уверен и В. И. Абаев. Для более успешной и плодотворной работы над дальнейшим анализом осетинского лексического материала (в первую очередь, оставшихся "около 2000 слов"), отмечает он, "необходимо привлечь широко кавказские языки, как соседящие с осетинскими, так и более отдаленные… Мы не сомневаемся, что на этом пути будут вскрыты отношения и связи не менее интересные, и сделаны выводы не менее плодотворные, чем те, которые принесло в своё время изучение осетино-иранских отношений"58.

Несмотря на отсутствие удовлетворительных словарей по кавказским языкам и вообще недостаточную изученность этих языков, В. И. Абаев уделяет большое внимание изучению осетино­кавказских языковых связей. В результате этих исследований он приходит к выводу, что кавказский элемент в осетинском языке "занимает особое место, не столько по количеству — понятие количества бывает здесь трудно применимо — сколько по интимности и глубине вскрывающихся связей. Кавказский элемент вошел в осетинский не просто как внешнее влияние — подобно тюркскому, арабскому и др., а как самостоятельный структурный фактор, как своего рода вторая его природа… кавказская языковая среда наложила заметный отпечаток на все стороны осетинского языка: на фонетику, морфологию, синтаксис, лексику, семантику, идиоматику"5 9. В пользу этого, в частности, свидетельствуют: Выявленные в осетино-кавказских лексических схождениях категории слов, "относящихся к достаточно важным в бытовом и культурно­историческом отношении областям (термины религии и культа, названия частей тела, названия животных, названия растений, термины хозяйства и материальной культуры, термины социального круга — Р. А.) и дающие представление о глубине и интимности осетино-кавказских культурных связей". Более того, "кавказская лексика в осетинском, если к ней присмотреться внимательнее, далеко выходит за пределы того, что можно было бы назвать искусственным языкам, каковыми пользовались в индоевропейской сакральной и исторической поэзии, но не в быту (выд. нами-Р. А • ) ".

"Осетинский словарь, как, впрочем, и другие стороны осетинского языка, — совершенно справедливо констатирует В. И. Абаев, — был до сих пор предметом научного интереса и изучения почти исключительно в иранской его части. Попав в научный оборот как раз в эпоху пышного расцвета индоевропейской лингвистики, осетинский язык разделил участь остальных индоевропейских языков, а именно стал рассматриваться односторонним образом, как материал для индоевропейских этимологий". С начала XIX века в этом направлении проделана очень большая работа, в результате которой "около 800 осетинских слов нашли себе более или менее удовлетворительные иранские и индоевропейские соответствия". Вместе с тем, как признает В. И. Абаев, "в процентном отношении эта цифра не так велика, так как общее число слов (вернее, основ) в осетинском следует принять минимально в 4000. Мы имеем, следовательно, около 20% разъясненных индо-европейских слов". Если к числу "разъясненных" слов прибавить "заимствования из больших языков Передней Азии: арабского, персидского, тюркских и грузинского", — около 800 (20%), а также "принять для остальных "разъясненных" так или иначе

слов максимальную цифру — 400 (еще 10%), то и тогда у нас останется около 2000 слов, т. е.

50% словаря"56.

Действительно, число "разъясненных" осетинских слов ("около 800") из иранских (в том числе и не относящихся к "северо-восточной" группе), индийских и других индоевропейских языков "не так велико" не только в процентном отношении, но и, как представляется, в сравнении с тем очень большим объемом целенаправленных работ, которые велись в этой области на протяжении более 150 лет. Кроме того, выражение "более или менее удовлетворительные" позволяет предположить, что В. И. Абаев не был вполне уверен в безупречности "иранских и индо­европейских соответствий" какой-то части из этих "около 800 осетинских слов". Опубликованное в последние годы отдельные работы ученых-лингвистов, в которых для целого ряда осетинских слов (из этих "около 800") устанавливаются нахские (чеченский, ингушский, бацбийский языки) соответствия, а в самих индо-европейских (праиндо-европейских) языках выявляется целый пласт лексики, заимствованнойІІ из северо-кавказских (прасеверо-кавказских) языков (кстати, не этим ли в определенной степениобъясняется "архаизм форм осетинского языка и необычайная сохранность в нем старого иранского наследия", в результате чего "в ряде случаев более показательными оказываются параллели осетинского языка с древнеиранскими авестийским и древнеиранским, а также с древнеиндийским — санскритом, чем с любым из живых иранских языков" ?!) очевидно свидетельствуют, что эти сомнения были не беспочвенны, а также — о перспективности целенаправленных научных исследований в области осетино-кавказских и индо — европейско-северо-кавказских языковых связей57. В перспективности исследований в области осетино-кавказских языковых связей уверен и В. И. Абаев. Для более успешной и плодотворной работы над дальнейшим анализом осетинского лексического материала (в первую очередь, оставшихся "около 2000 слов"), отмечает он, "необходимо привлечь широко кавказские языки, как соседящие с осетинскими, так и более отдаленные… Мы не сомневаемся, что на этом пути будут вскрыты отношения и связи не менее интересные, и сделаны выводы не менее плодотворные, чем те, которые принесло в сво°й время изучение осетино-иранских отношений"58.

Несмотря на отсутствие удовлетворительных словарей по кавказским языкам и вообще недостаточную изученность этих языков, В. И. Абаев уделяет большое внимание изучению осетино­кавказских языковых связей. В результате этих исследований он приходит к выводу, что кавказский элемент в осетинском языке "занимает особое место, не столько по количеству — понятие количества бывает здесь трудно применимо — сколько по интимности и глубине вскрывающихся связей. Кавказский элемент вошел в осетинский не просто как внешнее влияние — подобно тюркскому, арабскому и др., а как самостоятельный структурный фактор, как своего рода вторая его природа… кавказская языковая среда наложила заметный отпечаток на все стороны осетинского языка: на фонетику, морфологию, синтаксис, лексику, семантику, идиоматику"5 9. В пользу этого, в частности, свидетельствуют: Выявленные в осетино-кавказских лексических схождениях категории слов, "относящихся к достаточно важным в бытовом и культурно­историческом отношении областям (термины религии и культа, названия частей тела, названия животных, названия растений, термины хозяйства и материальной культуры, термины социального круга — Р. А.) и дающие представление о глубине и интимности осетино-кавказских культурных связей". Более того, "кавказская лексика в осетинском, если к ней присмотреться внимательнее, далеко выходит за пределы того, что можно было бы назвать заимствованием: она с несомненностью свидетельствует о длительном двуязычии в период формирования осетинского народа и языка"60;

Самоназвания отдельных осетинских племен кавказского происхождения: ir, digor, tual, а также название осетин, которое идет из грузинского osi, Oseti61;

В иранских словах, так же, как и в грузинских и русских заимствованиях осетинского языка, "выявляется ещ°й одна характерная закономерность: тенденция к полногласию"62 III;

"… тождество синтаксических функций осетинских падежей с соответствующими падежами в языках южнокавказской (грузинского, мегрельского) и восточногорской групп"63;

"… в осетинском, как в южных и восточных яфетических языках Кавказа, вместо обычной в индо-европейских языках системы предлогов, находим систему послелогов, которые, опять-таки как обычно в указанных яфетических языках, требуют родительного падежа"64;

"Если прибавить сюда такие факты, как двадцатеричный счет, то осетино-яфетические ( кавказские — Р. А.) схождения вырастают в целую систему, из которой, как из песни, слова не выкинешь"65.

Ираноязычные предки осетин, как считает В. И. Абаев, скрывались в составе народов "известных древним под именем скифов, сарматов, алан". Что касается собственно алан, то В. И. Абаев уверен, что тождество их с осетинами (осами, овсами грузинских источников) окончательно установлено работами Ю. Клапрота и, особенно, В. Ф. Миллера: "Перекрестное сопоставление исторических сведений из грузинских, армянских, византийских, латинских, арабских, русских ( летописных) источников не оставляло сомнения в том, что под названием овсов (осетин), ассов, ясов, язигов, алан скрывался один и тот же народ"; "что касается исторических доказательств тождества осетин с аланами, то они сведены вместе B. C. Миллером… Стержнем аргументации является сопоставление различных исторических свидетельств, из которого вытекает с необходимостью, что термины алан, ас, ясс, ос, (осетин) относились к одному и тому же народу"

66. "Лингвисту остается лишь найти, если возможно, — пишет В. И. Абаев, — материал, подтверждающий, подкрепляющий это и без того достаточно прочно стоящее положение. И такой материал имеется"67. Кроме аланских собственных имен и географических терминов рассматриваемых подробно в разделе "Скифский язык", В. И. Абаев детально анализирует "несколько аланских фраз, записанных в XII в. Византийским писателем Иоаном Цецем в его " Теогонии", рукопись которой "восходит не к самому И. Цецу (1110-1180), а представляет список XV в."68. Перевод части слов этой записи из осетинского языка соответствует "греческому переводу самого Цеца". В этой связи В. И. Абаев отмечает: "Имеющиеся в аланском тексте Цеца неясности не снижают его исключительного интереса и значения. Можно сказать без преувеличения, что мы имеем здесь одно из самых ярких и убедительных свидетельств языковой близости аланского и осетинского"69. Другим памятником аланского языка считается надпись на Зеленчукской могильной плите, датируемой приблизительно XI-XII вв.: "Несмотря на некоторые неясности, хорошо разбираемое" ос. furt "сын", и собственное имя Амбал, Анбал "позволяют рассматривать этот памятник как осетинский"7 0. При этом более или менее удовлетворительных толкований значений терминов "аланы", "осы", "ясы" — из иранских языков В. И. Абаев не дает ( см. ниже о "скифском словаре") имен, племенных названий и топонимических терминов, которые принадлежали тем народам, которых древние знали под именем скифов и сарматов. Далеко не все эти имена и названия удалось пока объяснить. Но если в этой массе терминов есть группа, носящая отпечаток ясной и поддающейся определению языковой индивидуальности, то это — группа иранская. Все, что не объяснено из иранского, в большинстве вообще не поддается объяснению7 5.

Справедливости ради следует отметить, что данные других языков (в частности, кавказских), тем более в таком объгьме как данные иранских языков (для разъяснения названных терминов привлекаются данные всех иранских языков — "мертвых" и "живых", в том числе и тех, которые не относятся к северо-восточной группе иранских языков, в которую входят осетинский и "скифский"), почти не привлекались. Кстати, это признает и В. И. Абаев, допуская при этом возможность наличия в составе племен известных античным авторам под названиями "скифы" и "сарматы" неиранских элементов: "Если под общим наименованием скифов и сармат скрывались также и некоторые неиранские элементы, что возможно, то приходится согласиться, что для их этнической и языковой характеристики сделано пока недостаточно"7 6; "Таким образом, с точки зрения лингвиста, скифская проблема может быть формулирована так: весьма возможно, что в состав народов, объединяемых древними под названием скифов и сарматов, входили и не-иранские элементы, но с научной достоверностью можем говорить только об иранском"77.

Немаловажным аргументом в пользу наличия неиранских элементов в скифо-сарматской среде является, по-видимому, неоднократно констатируемый В. И. Абаевым факт, что часть этих терминов не поддается объяснению из иранских языков: "Далеко не все эти имена и названия удалось пока объяснить (из иранских языков — Р. А.)"78; "Пересмотрев заново весь материал, мы должны признать, что имеется значительное количество слов, имен и названий, которые не могут быть объяснены ни из греческого, ни из иранского"79; "… значительный процент скифских собственных имен не удается всгь же объяснить из иранского"80.

Однако, несмотря на это, В. И. Абаев считает возможным обозначить термином "скифский язык" только лишь иранские элементы: "Термин "скифский язык" мы употребляем как общее название для всех иранских скифо-сарматских (в том числе и аланских — Р. А.) наречий и говоров, которые существовали на территории Северного Причерноморья в период от VIII-VII вв. до н. э. до IV-V вв. н. э."81. Более того, по мнению В. И. Абаева: "Пока неиранские элементы не выявлены с такой же отчетливостью как иранские, такое употребление вполне законно"82. Осетинский язык рассматривается им "как непосредственный продолжатель скифского"83.

На основании поддавшихся объяснению из иранских языков ("скифо-сармато-аланских") терминов

В. И. Абаев составил "Словарь скифских основ": "Элементы скифской лексики разбросаны в

собственных именах, топонимических и племенных названиях, сохраненных нам в многочисленных исторических, географических и эпиграфических источниках. В нижеследующем мы делаем попытку извлечь оттуда, и расположить в алфавитном порядке. Мы получим таким образом некие рудименты скифского словаря"84. При этом он подчеркивает, что избегал "натянутых и сомнительных сближений и толкований" и отваживался "на анализ лишь тогда", когда чувствовал "твердую почву под ногами"85. Однако приведенные В. И. Абаевым толкования значений целого ряда собственных имен представляются в достаточной степени искусственными (основанными на произвольных манипуляциях сходных по звучанию слов и понятий, без учета реалий эпохи, культурного уровня и мировоззрения населения оставившего эти имена). Толкователи "скифских" имен очевидно не задаются вопросом, могли ли "скифы", тем более жившие оседло в Причерноморских греческих городах-колониях (подавляющее большинство разъясненных собственных имен собрано с надмогильных плит этих колоний) давать своим детям такие имена как: "Женоубийца", "Шестиглавый", "Вдовец", "Безголовый", "Имеющий здоровую жену" ("здоровых жен"), "Находящийся в подчинении женщин", "Раб", "Мужеубийца", "Жертва" и др.86 В. И. Абаев критикует предлагаемое Юсти и Вс. Миллером разъяснение имени скифского вождя "Плотник": "При этом даже не ставится вопрос, могли ли существовать у кочевников-скифов профессиональные плотники"87. В то же время, объяснение другого скифского имени "Строитель" у него сомнений не вызывает, как и, вероятно, существование "у кочевников-скифов" профессиональных строителей88.

Вызывает сомнения и возможность существования у "скифов" таких имен как "Волкоед", "Пронзающий оленя", "Истребитель волков", так как олень и волк, как неоднократно подчеркивает

В. И. Абаев, были наиболее почитаемыми тотемными животными у "скифов": "часть скифов именовала себя по имени своего тотемного животного — оленя", а название другого тотемного животного — волка "попало под запрет, его нельзя было произносить"89. Если к тому же учесть признаваемые В. И. Абаевым, возможные неточности и искажения в передаче греческими (или латинскими) буквами действительной формы, звукового облика "скифских" имен (этнонимов и топонимов), а также отсутствие в источниках "даже намека" об их значениях90, то вряд ли возможно считать бесспорными и окончательными толкования происхождений и значений определенной части (в том числе — и приведенных выше) терминов, предлагаемые В. И. Абаевым и его предшественниками. Как считает известный специалист по ономастике В. А. Никонов: "На каждую сотню этнонимов трудно найти один, этимологию которого можно признать бесспорной"91. "Возможно, это утверждение слишком строго, — пишет Я. С. Вагапов, — но к нему надо прислушаться, чтобы не обмануться самому и не вводить в заблуждение других утверждениями в бесспорности толкования происхождения и значения рассматриваемого имени"92.

Некоторые вопросы и сомнения вызывают и толкования происхождения целого ряда лексем "скифского словаря" ("около 200 слов-основ"), 1У"извлеченных" из терминов (антропонимов, этнонимов, топонимов), разъясненных (вышеуказанным образом) из иранских языков, хотя по мнению В. И.Абаева "он не оставляет места для какой-либо ошибки или сомнения относительно языковой (иранской — Р. А.) принадлежности разобранных имен и названий"93. Правда, он всгь же признает, что "в некоторых случаях, помеченных вопросительным знаком (14 слов-основ — Р. А.), мы допускаем возможность иной интерпретации"94.

Значительная часть представленных в "скифском словаре" "слов-основ" "восстанавливается" из бытующих в современном осетинском языке лексем. Толкования происхождения из иранских (в основном, из древнеиранских — авестийского и древнеперсидского) и древнеиндийского (санскрит) языков большинства из них (но не всех), очевидно "не оставляет места для… сомнения относительно языковой (иранской — Р. А.) принадлежности" этих осетинских лексем. Это позволяет предполагать (с большей или меньшей долей уверенности) иранскую языковую принадлежность древних терминов, разобранных с помощью этих лексем.

Около 40 "слов-основ", которые связываются с иранскими (древнеиранскими) языками, отсутствуют в языке осетин. Конечно, это можно объяснить и тем, что "в лексике осетинского языка с течением времени должно было утратиться много старого, скифского (иранского — Р. А.) и появиться много нового, главным образом в результате смешения и под влиянием соседних кавказских языков"95. Тем не менее это объяснение остается всего лишь голословным предположением.

Вместе с тем, более 40 "слов-основ", бытующих в осетинском языке, нет в иранских языках, что не исключает их возможное бытование в "скифском языке", но в пользу ираноязычия "скифов" ("сарматов", "алан") они ничего не дают.

Слова, толкования происхождения которых вызывают сомнения (более 40 "основ"), встречаются во всех выделенных выше категориях "скифских слов-основ". Среди них выделяются лексемы, имеющие параллели в кавказских (в частности, в нахских) языках, в числе последних и те, которые не являются заимствованиями из каких-либо других (в том числе индоевропейских) языков. Приведем некоторые из них в том же алфавитном порядке, что и в "скифском словаре" В. И. Абаева.

"akasa (a-kas) — "целый", "невредимый", "здоровый" — agas —> igas (ос. oegas, igas); ср. пехл. kas -, перс, kali -, kastan "уменьшать"; ср. венгерское (из аланского) egesz "целый, здоровый" ("а — привативная частица "не-", "без-")96

"Скифская основа" akasa "восстанавливается" из ос. oegas, igas, которое возводится к пехл., перс, kas, kah, kastan) . Однако, не меньше оснований связать е°й (а также пехл., перс, kas, kah, kastan) с нах. каса "резать": чеч. инг. каста(н), цаста(н) "разрезать", "кромсать",

кисик, каск, кеск "кусок", "отрез", киес "прокос"97. Вместе с тем, не исключена связь ос. oegas, igas с чеч. йекъаз "нераздельный", "неуменьшенный", "целый" от чеч. йекъа (диекъа, виекъа, биекъа) "разделять", "уменьшать".

"alan, allan "название скифского племени", из агуапа "арийский", "ариец"; ос. allon "самоназвание осетин в сказках"98.

Этнический термин "alan, allan" В. И. Абаев не этимологизирует, ограничиваясь лишь тем, что возводит его к древнеиранскому агуапа (см. ниже — "агуа", "агуапа"). Это предположение никак не аргументируется. Осетинское allon он считает эквивалентным термину "alan, allan", что представляется не только неоспоримым, но явно ошибочным и основанным на случайном звуковом сходстве. В специальной статье, посвященной этому вопросу В. И.Абаев обосновывает свое мнение так: "Исходя из др. ир. агуапа, мы должны были закономерно получить в осетинском [через ступени al(y)ana, al(l)ana, al(l) an] allon… И мы, действительно, такую форму находим в осетинских сказках. Герой сказки попадает в дом людоеда в отсутствие последнего; жена людоеда прячет его; приходит домой людоед, и понюхав, говорит: "здесь пахнет… "аллоном — биллоном"; по-осетински: am allon-billon’ smag coeury. Allon-billon — очевидно, племенное название. Первая часть, allon, представляет идеальное, по осетинским фонетическим законам, соответствие старому агуапа. Во второй части billon можно видеть бессмысленную аллитерацию к первой"99.

Как видно, осетинское allon встречается только в сказках, и только в словосочетании allon-billon, а последние — только в речи "людоеда", и только в связи с "запахом"! Увидеть здесь в allon — "самоназвание осетин в сказках" можно, вероятно, только при очень большом желании.

В чеченском языке не только в сказках, но и в живой речи широко употребляется словосочетание "илла-билла", которое служит для категорического утверждения безусловности, несомненности предмета речи: Дан деза "надо сделать" (букв, "сделать надо") — илла-билла дан деза "(безусловно), надо сделать"; хьожа йогіу кхузахь "здесь пахнет" (букв, "запах идет здесь") — илла-билла хьожа йогіу кхузахь "(несомненно) здесь пахнет" и т. д. Звуковое сходство илла-билла с allon-billon представляется очевидным. Вполне вероятно, они имеют одинаковое значение и, более того, allon-billon в осетинском языке восходит к кавказскому субстрату — нахским языкам. Кстати, если бы это словосочетание бытовало в осетинском языке в форме илла — билла (как и allon-billon — только в сказках, только в речи "людоеда" и только в том же контексте), то первая часть, илла, с такой же закономерностью, что и allon, как свидетельствует В. И.Абаев, была бы получена из того же древнеиранского агуа, агуапа — авестийского airyalOO.

"alud "пиво", древнегерм. Alut, ос. oeluton: …ос. oeluton "пиво"; восходит к

древнегерманскому alut "пиво"; (англ. ale); сюда же финское olut "пиво", литов, alus, древнерусское олуй "пиво"101.

"Скифская основа" alud "пиво", как и ос. oeluton, в иранских языках не имеет параллелей. "Востанавливается" из древнегерманского alut. Ос. oeluton, через аланское alut, скифское alud, древнегерманское alut возводится к североевропейскому alud "пиво"102. В свою очередь, груз, alud, ludi "пиво", по мнению В. И. Абаева, происходит от ос. oeluton: "Усвоив название пива alut, у германских (или финских) племен, аланы, в свою очередь, передали его своим соседям на Кавказе, грузинам"; хевсуры "как и другие грузинские племена, судя по названию пива ludi, aludi, восприняли культуру пива у осетин (алан)"103.

Эти объяснения, на наш взгляд, трудно признать правомерными. Дело в том, что, по признанию самого В. И. Абаева, словГ oeluton со значением "пиво" в осетинском языке (как и в других иранских языках) нет104. "Загадочное слово oeluton" встречается в разговорной речи осетин в выражении "бери (или давай) побольше, ведь это не алутон"! Или "почему так мало? Ведь это не алутон"105. Значение этого слова в осетинском неизвестно. Уже в конце XVIII в. "алутон был достоянием легенд". В осетино-русско-немецком словаре Вс. Миллера значение алутон дается как — "чудесная пища" "золотого века", которая утоляла голод навсегда". В осетинском фольклоре отмечено два факта упоминания этого слова: в первом случае речь идгьт о "чаше, полной илатона" ; во втором — упоминается пиво, сваренное как алутон или "по-алутоновски" (aeluton — funx boegoeni). По мнению В. И. Абаева: "Первое из цитированных мест не оставляет сомнения, что алутон/илатон — какой-то напиток. Второе позволяет уточнить, какой именно: речь идгьт о пиве, сваренном каким-то особым образом". Исходя из этих двух фактов, В. И. Абаев "ухватился за значение "пивгь", как единственное конкретное и хорошо документированное значение" для oelutonl06. Однако если в первом случае возможно и подразумевается "какой-то напиток", то второе "из цитированных мест" достаточно прозрачно, на наш взгляд, указывает на то, что в данном контексте слово aluton никак не можетиметь значения "пиво", так как оно служит прилагательным к слову "пиво" — boegoeni. На основании своей догадки и звукового сходства ос. oeluton с древнерусским олъ, олуй, английским эль (ale), древнегерманским alut, а также с грузинским ludi, aludi "пиво", В. И. Абаев уверенно "восстанавливает" для него значение "пиво" 107. Для подкрепления этого тезиса он привлекает этнографический материал: "Ко дню праздника "Уацилла" (божество урожая — Р. А.) варили пиво. В день праздника наполняли большую чашу этим пивом, и оставляли на целый год в "кувандоне" (святилище). Через год, в тот же день, когда народ приезжал на богомолье, из этого пива давали в небольших дозах больным (в частности, эпилептикам). Считалось, что это исцеляет их. Так повторялось из года в год, и напиток назывался "алутоны баганы", т. е. алутоновское пиво. Вместе с пивом оставляли особо приготовленный пирог. Во время праздника "Уацилла" давали крошечные кусочки каждому богомольцу, предварительно обмакнув их в алутон. Богомольцы уносили кусочки домой, и делили их между членами семьи. Этот пирог назывался "алутоны уалибах", т. е. алутоновский пирог"108. Однако, как нам представляется, цитируемый материал не только не подкрепляет, но со всей очевидностью опровергает мнение В. И. Абаева. Судя по контексту, в нем идгьт речь о языческом ритуале, обряде очищения, освящения, который, по справедливому замечанию В. И. Абаева, "можно сравнить до некоторой степени с христианским "причастием"109. Слово oeluton, вероятно, имело значение — "прошедшее (-ий), ритуал (обряд) очищения, освящения", "очищенное (-ый), освященное (-ый)". В таком случае "алутон баганы", "алутоны уалибах", очевидно, означало: "прошедшее, ритуал (обряд) очищения, освящения, пиво", "очищенное, освященное пиво"; "прошедший, ритуал (обряд) очищения, освящения, пирог", "очищенный, освященный пирог". В свете изложенного мнение о том, что культуру пива и его название грузинские племена восприняли у осетин (алан) содержит значительный, на наш взгляд, элемент дискуссионности. Вместе с тем представляется возможной связь ос. алутон с чеч., инг. алу, алие "пламя, огонь"

— алудан, алиедан (букв, "пламя делать") "очищенный пламенем"; ср. чеч., инг. ціе, цій "огонь" — ціидан (букв, "огонь делать") "очищенный огнем", "кипятить", "варить", "жарить", "раскалять (о металле)".

"арга "водная глубь" (ар "вода" + суффикс — га?) — агр; ср. ос. arf "глубокий"110.

В других иранских языках arf "глубокий" и "восстановленное" из него арга "водяная глубь" не отмеченоШ. Предположение, что ар "вода" + суффикс га (который в иранских языках "обозначает движение от внутреннего пункта наружу"112) могло дать значение "водная глубь" представляется сомнительным, т. к.если бы в иранских языках действительно существовало бы слово арга (из ар "вода"+суффикс-га) , то оно скорее должно было бы иметь значение "из воды", а не "водная глубь". Вызывает сомнения и "словарная основа" ар "вода" (как и "восстанавливаемое" из нее av "вода", в ос. avg "стекло" и av-dew "демон"), так как не указывается в каком из иранских языков северо-восточной группы есть слово ар означающее "вода" (слово ab "вода" есть в языке фарси, но он не входит в упомянутую группу), но в том же "словаре" приводится др.-инд. и авест. ар со значением "достигать"113. Вместе с тем близкое "арга" по звуковому облику слова апар, апари (в диалектах епари, иепар), а также диалектные формы — ип, ипп, эпп, иэп "желоб, водопровод, русло, канал, широко представлено в чеч., инг. языках и восходит очевидно к родственным хуррито-урартским языкам (ср. урарт. епели "канал" )114. Что касается ос. arf "глубокий", то его надежнее связать с чеч., инг. кіуорг, кіуарг "глубокий", а также: уор, уар "яма" (ос. из чеч., инг. woerm "яма"115), арка, ахка "копать"; арк, эрк, ахк "узкое глубокое ущелье, впадина, гидроним"; название реки Аргун — чеч., инг. Уорга, Уарга.

"аг "находить", добывать", "рождать", ос. aryn/jerun (из bar —> war -?)116.

"Основа" аг "восстанавливается" из ос. aryn/jeryn. Последнее надежнее связать с нахским глаголом (с классными показателями в, д, б, й) ван, дан, бан, йан "нести" и его масдарно — причастной формой вар, дар, бар, йар "несущий", нашедших отражение в индо-европейских языках:

и.-е. bher, др.-инд. bhar "нести", "носить (в чреве)", "рождать", сл. + берь "сбор", + брати "собирать, брать", + дара "милость, дар", + бердиа "беременная"117.

"ardar "господин", "князь": ос. oeldar из oerm-dar (— armadara) "рукодержец"; "handhaber" ; из аланского усвоено в венгерский (aladar) и монгольский (aldar)"118.

В других иранских языках это слово не встречается. В венг. aladar "начальник охраны", в монг. aldar "слава", в калм. aldar "господин". В чеч. инг. в форме элдар/аьлдар имеет значение "благородный", более широко употребляется как личное имя — Элдар, Аьлдар. Из нахских языков aldar объясняется "скот имеющий", "богатство имеющий", то есть "богач, скотовладелец" . Начальный хь — в хьал, хьелий (хьалай) — протетический согласный, заменяющий гортанный смычный звонкий согласный "ъ", который в начале слова носит характер факультативного звука. Для хьал "богатство" и хьелий (хьалай) "крупный рогатый скот" восстанавливаются формы ал (ъал ) и элий (ъалай). Первая часть этого термина ал связана также с другим нахским социальным термином але (бацб.), аьли, аьла (инг.) эли, эла, аьла (чеч.) "князь", "господин", с хурр. allai "госпожа", "владычица", урарт. allau "господин"119.

"агпа — "дикий, свирепый", ос. aernaeg, др.-инд. агапа; авест. auruna, г(°й)па "дикий"120.

"Основа" агпа "восстанавливается" из ос. oernoeg "свирепый", которое возводится к др. инд., авест. arana, auruna, г(°й)па "дикий".

В то же время, представляется более вероятной связь ос. oernoeg с чеч. диера, диери, даьра, инг. даьр "злой, свирепый, раздраженный" с окаменелым показателем грамматического класса д -, образованного от нахского глагола +варан, +йаран, +даран, +баран "резать, кроить, кромсать". Соответствия этому глаголу известны и в индо-европейских языках: ср. и.-е. bher "резать", авест. бар "резать", сл. +йарота, болг. йарота "ярость, гнев", хорв. йар "горячий, крутой, жестокий", "гнев, ярость, жестокость"121. Ср. также чеч.,инг. эрнаг, аьрнаг (где — наг суффикс, обозначающий принадлежность) "возбужденный".

"arta -> ard — одно из важнейших религиозных понятий иранского мира "божество", "олицетворение света, правды", др.-перс, arta — авест. asa-, ос. ard "клятва", первоначально "божество, которым клянутся"122.

Представляется возможной связь ос. ard с нах. арда, эрта, элда, элта, йерда, йорда — различные варианты слова со значением "божество (языческое)", "святилище"123.

"агуа — "ариец", "арийский" — а1[у]а, др. перс, ariya; авест. airya; "агуапа" — "арийский" , "ариец" —> alyana —> allan (alan)124.

Толкование значения агуа, агуапа В. И. Абаев в своем "словаре" не дает. Правда, в самом начале данного труда, в сноске, высказывается предположение, что древние иранцы и индийцы называли себя агуа "арийцами", то есть "детьми неба" (от корня аг "небо")".125 Однако это объяснение вероятно вызывало серьезные сомнения и у самого В. И. Абаева, так как он все же не решился включить его в "скифский словарь". Среди "различных, часто взаимоисключающих" толкований значения агуа специалистам по индоиранской проблеме наиболее убедительной представляется интерпретация П. Тиме, по которой агуа связывается по происхождению с ari, обозначавшем в ведийскую эпоху "чужак, пришелец, иноземец".126 Исходя из этого, предполагается, что "ведийское агуа первоначально должно было означать "имеющий отношение к пришельцам", "благосклонный к пришельцам", а агуа (арий) — "гостеприимный" (в

противоположность нечестивым варварам), а также "хозяин, человек благородного происхождения, свободный", "благородный, свободный человек"127.

Данное толкование также представляется нам в достаточной степени противоречивым и сомнительным. В первую очередь вызывает сомнение сама возможность такого кардинального изменения значения одного и того же слова, в одних и тех же (в данном случае индоиранских) языках — "чужак, пришелец, иноземец", в "хозяин, человек благородного происхождения, свободный", "благородный, свободный человек". Как уже было нами отмечено выше, по сформулированному В. А. Никоновым "закону ряда" "названия не возникают в одиночку, они соотнесены друг с другом, они стоят как бы в ряду названий, коротком, это пара названий, или более длинном"128. Следовательно, слово ari, в основе которого лежит понятие "чужой" в индоиранских языках (если ari действительно индоиранское слово) должно было изначально возникнуть с другим (соотнесенным с ним) словом, в основе которого лежало понятие "свой", т. е. ari "чужой" не могло возникнуть (и существовать) в одиночку, без слова с понятием "свой" или наоборот. Если в индоиранских языках было слово (а оно должно было быть) в основе которого лежало понятие "свой", то не ясно: во-первых, почему оно не стало основой для самоназвания индоиранцев; во-вторых, почему в основу самоназвания индоиранцев легло понятие "чужой"; в-третьих, почему это понятие "чужой", лежавшее в основе слова ari "должно было" измениться на (ещгь одно!?) понятие "свой".

Кроме того, если агуа (из ari) действительно исконно индоиранское слово, ставшее основой самоназвания индоиранских племен, то получается, что изначально они сами себя называли (и считали) "чужаками, пришельцами, иноземцами", что, на наш взгляд, лишено какой-либо логики и представляется крайне сомнительным. Не менее сомнительным представляется и объяснение "самоназвания" индоиранских племен ("ведийское агуа") — "имеющий отношение к пришельцам", "благосклонный к пришельцам", так как в таком случае "ведийское агуа" также не могло быть самоназванием индоиранцев (которые, в сущности, сами и являлись пришельцами), а должно было, судя по контексту, относиться к местному, аборигенному, не индоиранскому населению ( "благосклонному к пришельцам") той территории (или территорий), куда индоиранцы "пришли" (Сев. Индия, Центральная и Передняя Азия).

Таким образом, приведенная выше интерпретация термина агуа (из ari "чужак, пришелец, иноземец") может, на наш взгляд, иметь место, если при этом учитывать, что ari (агуа) не исконно индоиранское слово. Скорее всего в этом случае (агуа из ari "чужак, пришелец, иноземец"), оно идет из языка (или языков) древнего, до индоиранского населения Сев. Индии и шире — Передней и Центральной Азии, для которого индоиранцы и были "чужаки, пришельцы, иноземцы". Позднее индоиранцы могли заимствовать ari (агуа) как самоназвание у покоренных ими племен, но вложив в него новый смысл — "хозяин, человек благородного происхождения, свободный", "благородный, свободный человек".

Следует отметить, что ari "чужак, пришелец, иноземец" сближается с чеч., инг. ар, ара, арие "место, пространство снаружи, вне чего-либо", "территория, неограниченная какими-либо границами", "неограниченное пространство", "чужая территория". Ср. арара нах (-ра — окончание исходного падежа, нах — "люди", "народ") — "люди (народ) места (территории, пространства) снаружи, вне чего-либо", "чужие", "посторонние", "иноземцы", "пришельцы"129.

Исследования 1980-90-х гг., в результате которых выявляются факты, свидетельствующие о генетической связи древнего населения Северной Индии, Ирана, Афганистана, Средней Азии, Северо-Западного Китая с носителями северокавказских (в том числе и нахских) языков, а также — связи последних с индоевропейскими языками, позволяет предположить, что это соответствие не случайноІЗО. Вместе с тем, чеч., инг. аре, арие имеет и значение "равнина", "степь"131 (Ср. также лак. ар "равнина"132). В таком случае агуа должно было означать "равнинные", "степные" или "равнинники", "степняки".

"as "сарматское племя", "асы", "яссы", "осетины", ос. Asi (перенесено на балкарцев)"133.

Из осетинского и других иранских языков не объясняется. Правда, В. И. Абаев, ссылаясь на Фасмера, осторожно замечает, что этот термин восходит "может быть к авест. asi "быстрый".134 В основе современного названия "осетины" лежит груз, этнический термин оси, овси. Сами осетины этим термином (Аси) обозначают балкарцев. Встречается в хакас, ас "рот, устье реки",

в хант. ас "река, большая река, большая протока", в эст. ас "влажный луг", в венг. асо "долина, низменность"135.

Вместе с тем, " в нахских языках аса "полоса ровной земли", вероятно, вначале "долина". В устойчивом словосочетании эсира мох — "степной ветер" это вайнахское эсира состоит из окончания исходного падежа — ра и того же — ас-, обнаруживая в нем и былое значение "степь". За аса надо видеть древнее нарицательное слово со значением "река", "долина", общая для древних языков Евразии"136. Ср. также нах. ас "родник, источник"137.

"da "давать"; ос. doedtun, авест. dadami "я даю"138.

"Восстанавливается" из авест. dadami "я даю" (?) и ос. doedtun (значение не дается). Ср. чеч., инг. дала, бала, вала, йала "давать, дать" с показателями грамматических классов139.

"da "устанавливать", "создавать", "творить", др.-инд. dha-, авест. da-"140.

"Основа da "восстанавливается" из др. инд. dha-, авест. da-. В ос. нет.

Соответствует нахскому глаголу дан (ван, йан, бан) "делать" с классным показателем д-, чеч., инг. дан, ван, бан, йан141.

"danu "река", авест. danu "река", ос. don "вода", "река".

"Скифское" слово danu "река" ("малоупотребительное в других иранских языках") "восстанавливается" из авест. danu, ос. don, которые возводятся, вместе с др. инд. danu "сочащаяся жидкость", "капля" к и.-е. danu "течь"142.

Предлагаемое объяснение "скифской основы" danu "река" в свете новых данных представляется односторонним и неубедительным. "Дело в том, что корень dan/dun в значении "низ, впадина, русло, вода, влага" представлен во многих языках, в том числе и славянских, семитских и нахских, ср. араб, д-н-у "низ, низина, низкий", данийа "быть низким", …дунйа "низкий, низший, земной", егип. даниуна, хеттск. аданаванай "народ Аданы, народ моря", др. греч. данайой "данайцы, греки-мореплаватели"…, мифический ДАНАЙ — "бог источников, персонифицированный образ влаги", 5 0 дочерей Даная — Данаиды — это образ рек и водоемов, Данаид — бочка — бездонный сосуд… Сюда же, …сл. дно, донья, бездонный, бездна.., др. англ. denn "нора", deny "долина", нем. denne "углубление, долина", скандинавск. Danir "датчане,

даны, жители низменности" и т. д."143.

Особого внимания заслуживает и нахский материал: нахский глагол дан (ван, йан, бан), совр. чеч. дан (ван, йан, бан) "идти, двигаться, течь" с классным показателем д — (ср. и.-е. danu "течь"), от глагола дан "течь" — дана "текущая"; чеч. тіуьна (диал. тіуна, тіона, тіони), инг. тіин "влажный, мокрый, сырой" восходит к тіана —> дана (оглушение д — дало чеченские названия рек Таьнга, Жима Тана — жима "малая, маленькая"), ср. чеч. диал. тіано "сырость", "влажность", "влага"144.

"dar "держать", "владеть", "носить (о платье)", авест. dar-, ос. darun"145.

"Восстанавливается" из авест. dar — (кстати, авест. dar — имеет только значение "держать") и ос. darun. Встречается и в других и.-е. языках: перс, dar-, бел. darag, арм. dar-, пар. der — "иметь", "держать"; ягн. dor-, парф. dar-, пехл. dar-, авест. dar — "держать"; др. инд. dhar — "держать"; сл. държ; русское "держать" и др.146

Совпадает с нахским причастием, имеющим четыре варианта, обусловленных категорией грамматического класса: дар, вар, бар, йар "имеющий, сущий, являющийся". "Образуется это причастие от вспомогательного глагола ва, йа, да, ба "есть, имеется"147. Сюда же нахская масдаро-причастная форма дар, вар, бар, йар "делающий" и название действия по глаголу "делать"148.

"darana ср. ос. doeroen kaenun "сокрушать", "громить", др. инд. dar — (drnati) "рвать", "раздирать", русск. деру, драть"149.

Др. инд. dar-, ос. doeroen, русск. деру, драть, а также и.-е. der "колоть"", "раскалывать", "сдирать шкуру" соответствуют нахскому классному глаголу даран (варан, баран, йаран) "резать, кромсать, кроить" с классным показателем д-, также как и.-е. ЬТЇег "резать", авест. бар "резать" связаны с нахской формой баран "резать, кромсать, кроить" с классным показателем б — . 150

"hunura "способность", "дар", авест. hunura"151.

В ос. нет. Соответствует чеч., инг. хьунара "способность", "талант".

"капа "конопля", ос. goen id; более старая форма сохранилась в koettag "холст", "полотно" (из koentag, ср. tag "нить"); ср. также сванское (из осетинского?) кап "конопля"152.

В других, в том числе и иранских, языках не отмечено. Чеч., инг. кан "колос", канаш, кенаш "колосья", вероятно, из пранахского ган-//к1ан — "разветвление, почка (растения)"153.

Объяснение kaettag "холст", "полотно" из koentag представляется искусственным (tag "нить" — см. ниже). Ср. чеч., инг. гат, гатаг, гатиг, "холст", "полотно", "полотенце". Вероятнее ос. goen из кавказских языков, в частности, из сванского кап (а не наоборот).

"karsa "резкий"(?), "строгий"(?), ос. karz, авест. kfrfsa — "худой", др. инд. krsa-"154.

Основа karsa "резкий, строгий" "восстанавливается" из ос. karz. Однако предполагаемая связь ос. karz в указанных значениях с авест. kfrfsa, др. инд. krsa "худой", "тощий" "представляется неубедительной на фоне связей его с вайнахским карзах "буйный", "необузданный". Осетинское karz "скорее всего нахское наследие в осетинском"155.

"os — "жена", "женщина", ос. osoe, us к др. инд. yosit?"156

"Скифское os "восстанавливается из ос. osoe, us "женщина". В иранских языках неизвестно. Возводится (предположительно) к др. инд. yosit.

Вместе с тем не исключена связь ос. osoe, us с чеч., инг. сие, стие "самка", "женщина", су -, сту-, уст — "жена" (в сложн. словах: су(н)нана, сту(н)нана, устнана "тгыца" — букв. су(н)-, сту(н)-, уст — "жены" + нана "мать"; су(н)да, сту(н)да, устда "тесть" — букв. су(н)-, сту(н)-, уст — "жены" + да "отец"), сиесаг "жена" — букв, "самка", "женщина" + саг "человек". Ср. также чеч., инг. осал, уосал — "немужественный", "немужчина".

"porata "река", ос. ford "большая река", "море":

…"река Прут по скифски" (Геродот)… судя по осетинскому ford, получило нарицательное значение "большой реки", в скифский язык попало, возможно, из какого-то другого языка, так как падежных иранских соответствий не видно"157.

"Скифская основа" porata "восстанавливается" из ос. ford/furd "большая река", "море", которое, по мнению В. И. Абаева, "безупречно соответствует старому названию реки Прут" — Пората. В иранских языках не отмечено.

Ос. ford/furd, вероятно, соответствует чеч. хіорд, хіурд, хіоьрд "море". Возможность заимствования последнего из осетинского языка представляется сомнительной, т. к., судя по фольклору, легендам и преданиям, ос. ford/furd используется в основном значении "большая река", а в значении "море" с незапамятных лет используется заимствованное из тюркских языков денжиз — чеч. хіорд (хіурд, хіоьрд) имеет только одно значение — "море"158.

Что касается старого названия реки Прут — Пората, то объяснение его как "большая река" ( или "широкая"159) также вызывает определенные сомнения — река Прут не больше и не шире Дуная, Днестра, Днепра, Дона, поэтому характеристика "большая", "широкая" именно для этой реки представляется спорной. Вместе с тем, "и.-е. prut "фыркать, прыскать", герман. frut "пениться, шипеть" (швед, frudo "пена волны", англ. froth "пена, пениться, кипеть" и т. д.) …слав, р rudъ "поток, напор, быстрое течение" …дает… основания с достаточной долей вероятности предполагать, что река Прут получила свое название по стремительному, быстрому течению. Не случайно є Vo название в греческом было передано как пюретес "лихорадка, горячка"160.

"saka "олень", ос. sag "олень" собств. "ветвисторогий", "сохатый", от saka "ветвь, сук"; ср. др. инд. sakha- "сук", перс, sax "сук", "рог", лит. saka "сук", "ветвь", "олений рог", латыш, sakas "вилы", русск. соха, сохатый (олень), ср. ос. sagojnoe "вилы" при sag "олень"; отсюда тотемическое племенное название saka "скиф", "принадлежащий к тотему оленя"161.

"Скифская основа" saka "олень" "восстанавливается" из ос. sag "олень" (на основании которого предполагается, что название среднеазиатских кочевников saka означало "олень" или принадлежащий к тотему "оленя", "сохатый")162. Из "восстановленного" таким образом "скифского" слова saka "олень", "восстанавливается" (и предполагается "существование") др. иран. saka "ветвь, сук"163, к которому, в свою очередь, возводится ос. sag "олень", из которого и "восстанавливается" "скифская основа" saka "олень"… !? Предлагаемое В. И. Абаевым толкование происхождения и значения "скифского" saka представляется нам в достаточной мере запутанным и сомнительным, т. к.: во-первых, ни в одном из индо-иранских языков ос. sag (как и "скифское" saka) в значении "олень" не встречается; во-вторых, в индо-иранских языках не отмечена форма saka "ветвь, сук"; в-третьих, ни в одном из приведенных В. И. Абаевым языков ( как впрочем и в других индоевропейских языках) понятие "сук", ветвь" не лежит в основе названия оленя: ср. лит. saka "сук", "ветвь", "олений рог" — но elnus, alnis "олень", "лось" (кстати, русск. нарицательное название лося, реже оленя — "сохатый" восходит к русск. "соха", а не к русск. "сук").

"sir —

siryn, serun"167.

"танцевать (плавно)", "идти иноходью (о лошади)", ос.

В этой связи представляется ошибочным и предположение В. И. Абаева, что ос. sag "олень" исконно "иранское слово, усвоенное отсюда в языки чеченской группы: чечен, saj, ингуш, sej, тушин (бацб. — P. A.) sag (?)", а также каб. sFE, абхаз, са (а-са) "олень"164. Тем более, что чеч. сай (диал. саг), инг. сей, бацб. саг "олень" связано с нах. саг "олень", "человек", "мужчина"165 (в основе которого лежит нах., чеч., инг., са "свет", "душа", "живое", "животное", "человек"166) и очевидно имеет в нахских языках древние корни, возможно (ср. каб. sFE, абхаз, са, а-са "олень"), восходящие к прасеверокавказской языковой общности.

"Скифское" sir "восстанавливается" из ос. siryn, serun. В иранских языках не встречается. Ср. чеч., инг. шиера, шара "гладкий", "скользский", шиерша, шарша "скользить", "идти плавно".

"sugda — "чистый", "святой", ос. sugdoeg, из sukta, suxta прош. прич. от sue — "жечь", собств. "очищенный огнем".168

В иранских языках не отмечено. Ср. чеч., инг. суй "искра", ціе "огонь", ціена, ціина "чистый", ціанда, ціада "очистить", ціийдан "очистить огнем", "кипятить", "варить", адыг, сы "гореть", баск, су "огонь", суцка "огненный"169.

"taka — "быстрый", "сильный" (от корня tak — "течь"), авест. taka-, ос. toex "быстрый", "стремительный", "сильный", ос. toexun "лететь"170.

Ср. чеч., инг. така "поток воды во время дождя", тіах — эквивалент быстроты, ловкости, стремительности "taka "нить", "ткань", "одежда" ос. tag id"171.

В иранских языках не отмечено. Ср. чеч., инг. тай "нить", "нитка", тега, тага "шить", тегун, тоьгун "шов"

"tanu — "тело", авест. tanu id, ос. toen "нижняя часть живота"172.

Ср. чеч., инг. toen мужск. пол. орган.

"tap — "греть", авест. tap-, ос. tavun"173.

Ср. чеч., инг. туов, тав "жар", туовха, тавха "жаровня" "yava — "просо", др. инд. yava — "ячмень", авест. yava "ячмень", ос. joew "просо"174.

Ср. чеч. 1ав "просо (очищенное)", "икра (рыбья)".

Выше мы привели далеко не полный перечень "скифских слов основ", толкование происхождения которых вызывают сомнения. К таковым, по нашему мнению, относятся и такие "основ", как: атау "строить", andan "сталь", arga "освящать религией", "благославлять", od "душа", pada "след", "потомство", panaka "доска", san(a) "вино", sauka "огонь", sava "утро", vac "слово" и др.175

Полученные "результаты в разборе скифских имен и названий нельзя, разумеется, считать окончательными", но и они, как считает В. И. Абаев, создают достаточную базу "для перехода… к опытам систематизации лексических и грамматических фактов". При этом он признает, что эти опыты "так же мало претендуют на название "скифской грамматики", как наш лексический перечень на название "скифской грамматики"17 6.

В заключении данного раздела (Скифо-аланские этюды: Скифский язык) В. И. Абаев совершенно справедливо констатирует: "Наш очерк некоторых явлений скифской речи весьма далек от того, чтобы его можно было назвать описанием языка. Он дает не более полное представление о всей системе скифской речи, чем несколько уцелевших обломков от разных частей тела могут дать о действительном строении и физиономии древней статуи. Достаточно сказать, что из нашего описания почти полностью выпадает такой фундаментальный раздел грамматики, как морфология. Ограниченность и специфичность материала — почти исключительно собственные имена — полное отсутствие фразеологии, ставит исследователя в тесные рамки. А дефектность передачи вносит во многие предполагаемые разъяснения элемент неуверенности и гадательности"177. При этом, как было нами отмечено, В. И. Абаев неоднократно подчеркивает, что далеко не все эти имена получили разъяснения из иранских языков. Достаточно ясно и четко этот факт ещгь раз признается им ниже (в заметке "Термин "скиф"): "… значительная часть "варварских" имен и названий из Северного Причерноморья скифо-сарматской эпохи средствами иранских языков разъяснена быть не может. К числу таких терминов относится и термин "скиф"; "Прослеживая изменения в составе "варварских" слов и названий от Геродота до II-III вв. н. э. можно констатировать, что иранский элемент усиливался постепенно, достигнув максимума к первым векам нашей эры. Не случайно, что у самого раннего автора, Геродота, мы находим наибольший процент терминов и слов, не имеющих удовлетворительного иранского объяснения"178. Несмотря на эти факты ( полученные самим же В. И. Абаевым в результате своих же капитальных исследований "скифо — сармато-аланского языка"), он делает довольно категоричный вывод об исключительной ираноязычности "скифо-сармато-алан" и генетической связи их только с ирано-язычными предками осетин: "… в каждом разделе нашего очерка — в лексике, фонетике, словообразовании — мы получили некоторую сумму положительных, твердых и бесспорных данных, которые не могут быть поколеблены никакими будущими изысканиями и открытиями. Эти данные характеризуют скифский ( сарматский, аланский — Р. А.) язык, как иранский язык, обладающий чертами своеобразной и хорошо выраженной индивидуальности. Из всех известных иранских языков он ближе всего к осетинскому. Эта близость настолько ярка и отмечена такими чертами преемственности, что скифский (в том числе сарматский, аланский — Р. А.) и осетинский языки могут рассматриваться как две ступени развития одного и того же языка"17 9. Этот тезис он последовательно отстаивает и в более поздних своих работах180.

Однако весь в совокупности материал, рассмотренный В. И. Абаевым, в том числе и полученная им "некоторая сумма положительных данных" — даже если не учитывать, что они имеют определенный элемент дискуссионности, признаваемый и самим В. И. Абаевым ("элемент неуверенности и гадательности") ; даже если считать их вслед за В. И. Абаевым, "твердыми и бесспорными" — оснований для такой категоричности, по нашему мнению, не дают. Вместе с тем, полученные им "положительные данные" позволяют с достаточной долей уверенности предполагать, что определенная часть населения Причерноморья и Северного Кавказа, известного древним авторам под именем алан (скифов, сарматов) была ираноязычной. Это было в свогь время отмечено специалистами: "вместо более или менее ограниченных по территории и частью разобщенных племен скифов и сарматов ираноязычной группы в Причерноморье, автор (В. И. Абаев — Р. А.) создает грандиозную скифо-сарматскую народность, предков осетин, включая сюда любое племя, получившее у греков одно из этих имен; их историю он отождествляет с историей древних осетин, ищет корни осетинского этноса в этой истории, т. е. впадает в ряд явных преувеличений"181. Специалистами также было обращено внимание и на игнорирование В. И. Абаевым комплексного метода при решении проблемы этногенеза осетин, в частности, аланской проблемы182.

В 1959 году выходит в свет специальная работа по истории средневековой Алании З. Н. Ванеева. В которой рассматривается ряд вопросов: социально-экономическая структура Алании, христианство и просвещение у алан, этническое содержание племенного названия "аланы" и др. Автор полагает, что под этническим названием "аланы" скрывались только пришлые ирано-язычные племена — предки осетин183.

Узкоэтнический характер термина "аланы" и аланской культуры отвергал известный археолог, профессор Е. И. Крупнов. Он писал: "Если для археологических культур степной и лесостепной полосы такие признаки как курганные, ямные, катакомбные погребения или погребения в срубах и т. д. и могут являться устойчивыми признаками, характеризующими определенную культуру определенной эпохи, то в условиях Кавказа эти признаки, как правило, теряют свою устойчивость и исключительность… На примерах способов погребения эпохи раннего Средневековья как нельзя лучше убеждаешься в том, что на Кавказе и особенно в горной его части такие признаки, как погребение в каменных ящиках и других, ранее казавшиеся устойчивыми, позволяющие характеризовать собою определенные комплексы памятников, в действительности не являются таковыми"184. В более поздней, обобщающей работе, характеризуя памятники аланской культуры Северного Кавказа, Е. И. Крупнов пишет: "В подавляющем большинстве — это могильники, состоящие из довольно разнообразных типов погребальных сооружений: индивидуальных или семейных катакомбных, подземных коллективных склепов, просто грунтовых захоронений и наконец случайных вещей.185 Вместе с тем собственно алан Е. И. Крупнов считает этноязыковыми иранцами18 6.

Вопросу об этнической принадлежности катакомбных погребений уделяет внимание Л. Г. Нечаева в своей специальной статье "Об этнической принадлежности подбойных и катакомбных погребений сарматского времени в Нижнем Поволжье и на Северном Кавказе". Из огромного количества "сарматских" памятников ("преимущественно могильников") легче всего, по мнению Л. Г. Нечаевой, определить аланские: "Расчленение сарматских памятников по племенам действительно целесообразней начинать с выделения именно аланских древностей, поскольку аланы, которых считают предками осетин, — единственное из ирано-язычных племен, уцелевшее как самостоятельное этническое объединение до наших дней. Поэтому в отношении алан можно проследить ретроспективным путем всю историю погребального обряда — от позднесредневековых могильных памятников (в отношении которых наиболее ясно, что они принадлежат осетинам) через погребения раннесредневековые до памятников сарматского времени"187. Таковыми, как считает Л. Г. Нечаева, являются раннесредневековые подземные и позднесредневековые наземные склеповые погребальные сооружения, построенные ирано-язычными "аланами" — предками осетин, переселившимися в горы, где им "пришлось воспроизводить катакомбы в камне"188. При этом никак не объясняется широкое распространение подземных и наземных склепов в это время за пределами Осетии, в том числе на территории Чечни и Ингушетии. Как видно, принадлежность катакомбных погребений ирано-язычным кочевникам — сармато-аланам доказывается на основе сугубо местных, кавказских погребальных сооружений — наземных склепов!? Доказанная таким образом принадлежность катакомбных погребальных сооружений кочевым сармато-аланским племенам принята большинством археологов.

Целый ряд отдельных статей и монографических работ посвятил аланской проблеме В. А. Кузнецов. В первой своей монографии "Аланские племена Северного Кавказа", изданной в 1962 г., он приходит к выводу, что "аланская культура Северного Кавказа не могла быть единой" и термин "алан", "введенный в историографию греко-римскими писателями как собирательное наименование ряда племен, обитавших на Северном Кавказе, требуют раскрытия его этнического содержания, что можно сделать в первую очередь археологическим путем". "Опыт изучения истории и культуры северокавказских алан, — как справедливо заключает В. А. Кузнецов, — показывает, что без дальнейшей разработки аланской проблемы невозможно создать полноценной научной истории современных осетин, вайнахских народов, карачаевцев и балкарцев". В то же время собственно алан и асов он считает этноязыковыми иранцами, предками осетин: "историческая Алания состояла из двух этнически однородных племен — асов на территории Карачая и Балкарии и алан на территории Северной Осетии и отчасти Чечено-Ингушетии"189.

В ареал аланской культуры В. А. Кузнецов включает территорию от Кубани до Аргуна, в том числе и горные районы Карачаево-Черкессии, Кабардино-Балкарии, Северной Осетии, где распространены каменные ящики, склепы, скальные захоронения, но не включает горную зону Чечено-Ингушетии (за исключением западной части Джейрахского ущелья, где выявлены несколько катакомбных могильников), на территории которой также имеют распространение могильники из каменных ящиков, склепов, скальных захоронений.

Аланскую культуру он подразделяет на три локальных варианта — западный, центральный, восточный. В последний, вместе с памятниками предгорной (катакомбы) и горной (каменные ящики, склепы, скальные захоронения) зон Северной Осетии, включена и часть Джейрахского ущелья и предгорная зона Чечено-Ингушетии до реки Аргун. Позднее, в специальной статье "Аланская культура Центрального Кавказа и е°й локальные варианты в V-XIII вв." он разделяет аланскую культуру на горную и предгорную зоны. Предгорная зона делится на два локальных варианта — западный (от Кубани до Баксана) и восточный (от Баксана до Аргуна), а горная зона (опять-таки за исключением горной зоны Чечено-Ингушетии) выделяется в единый "горнокавказский" локальный вариант аланской культуры190.

Более четко и определенно изложены взгляды В. А. Кузнецова на этническое содержание термина "алан", аланскую культуру Северного Кавказа и, в целом, на аланскую проблему в последующих работах, в первую очередь, в монографиях "Алания в X-XIII вв." и "Очерки истории алан": "В. Ф. Миллером была окончательно установлена генетическая связь между средневековыми аланами и современными осетинами";

"Границы и историческая территория Алании тесно связаны с расселением ирано-язычных сарматских племен… Наиболее надежным и достоверным критерием для суждения об аланах являются их катакомбные могильники, характерные для этих сарматских племен и совершенно не присущие местному кавказскому субстратному этносу";

"Предгорные равнины Центрального Предкавказья были заняты ирано-язычными аланами… Это был единый этнический массив… От Пятигорья до Аргуна простиралась территория восточных алан — предков современных восточных осетин-иронцев"191;

"Трудами многих ученых твердо установлено ираноязычие алан и их прямые генетические связи с иранскими (по языку) племенами сарматов… появление алан на исторической арене не означало появление качественно нового населения и смены одного этноса другим. Скорее всего, позднесарматские племена в 1-м веке нашей эры слились в одно или несколько крупных этнополитических объединений, покрытых общими для всех иранцев Юго-Востока Европы этническим наименованием "аланы". Этнической основой алан Северного Кавказа, в таком случае, стали аорсы и сираки, с включением в их среду среднеазиатских-массагетских элементов, а затем и местных кавказских. Именно такое понимание происхождения и этнического содержания термина "аланы" следует иметь в виду при нашем дальнейшем изложении… история алан — часть кардинальной проблемы древнего иранства на территории нашей страны, его исторической роли. Но если многие ираноязычные народы древности давно ушли в небытие, аланы вопреки всему сумели выстоять. Они по сей день сохранили живую этническую традицию в лице современных осетин, говорящих на аланском (хотя и несколько трансформировавшемся) языке";

"… история, алан является начальным этапом истории осетин, формировавшихся и развивавшихся на почве Кавказа";

Аланы — это "объединение всех или почти всех родственных по языку и культуре позднесарматских (ираноязычных — Р. А.) племен под общим названием"192.

В 1966 г. вышла работа Ю. С. Гаглойти "Аланы и вопросы этногенеза осетин", в которой, на основании анализа сведений письменных источников (греческих, латинских, византийских и т. д.), автор рассматривает такие вопросы, "как время и условия появления алан на Северном Кавказе, место алан среди скифо-сарматских племен, конкретное этническое содержание термина "аланы", соотношение между аланами и осами-ясами-асами"193. Автор считает, что этнической основой северокавказских алан явились ирано-язычные сираки и аорсы, и на основании того, что во II в. до н. э. они частично локализуются на Северном Кавказе, делает вывод о существовании в это время аланского этнического элемента в этом районе194. Под аланами автор подразумевает только ираноязычных предков осетин195.

Традиционная трактовка алан, как этноязыковых иранцев и памятников "аланской культуры" ( в том числе и катакомбный обряд погребений), как принадлежавших мигрировавшим на Северный Кавказ носителям иранских языков, дается в монографических работах и специальных статьях по раннесредневековой истории Северного Кавказа большинства ученых-кавказоведов — В. Б. Ковалевской196, Е. П. Алексеевой197, Т. М. Минаевой198, М. Г. Волковой199, А. В. Гадло200 и др.

Вместе с тем, некоторыми специалистами берется под сомнение поддерживаемая многими археологами точка зрения о том, что катакомбный обряд погребения был занесен на Кавказ ираноязычными кочевниками. Так, по мнению М. П. Абрамовой, придерживающейся традиционных взглядов по аланской проблеме, "катакомбный обряд погребения был знаком местным племенам Северного Кавказа, в том числе и тем из них, которые жили в Центральном Предкавказье ещгь до появления здесь сарматских племен"201. Отвергая точку зрения о том, что появление катакомбного обряда погребения на Северном Кавказе связано с массовым притоком на эту территорию ираноязычных племен где-то на рубеже нашей эры, М. П. Абрамова считает, что "катакомбный обряд погребений не может служить критерием при выделении ираноязычных этнических группировок на Кавказе"2 02. К такому же выводу пришла и М. Г. Мошкова, в своей специальной статье "К вопросу о катакомбных погребальных сооружениях как специфическом этническом определителе": "все археологические материалы с территории первоначального расселения савромато-сарматов говорят о том, что невозможно увязать между собой два господствующих в науке положения — с одной стороны, отнесение алан к кругу ираноязычных сармато-массагетских племен и, с другой, — привнесении аланами или какими-то другими сарматскими племенами I в. до н. э. (внутри которых вызревал аланский союз, как пишет В. Б.

Виноградов) катакомбного способа погребения на Северный Кавказ"203.

Аланы только как ирано-язычные племена трактуются и В. Б. Виноградовым. В своей книге "Сарматы Северо-Восточного Кавказа" он отмечает, что разделяет массагето-сарматскую теорию происхождения алан. "Вместе с тем, — пишет он, — с нею вполне согласуется возможность длительного пребывания алан внутри поволжско-приуральско-закаспийских племенных союзов до выхода их на историческую арену в качестве самостоятельной силы. В Северном Прикаспии на территории аорской конфедерации оформилось и окрепло аланское объединение, сокрушившее вів. н. э. сираков на Северо-Восточном Кавказе. Аланы и принесли сюда катакомбный обряд погребения" 2 04. Однако эта концепция вызывает сомнения и возражения205.

Эти же взгляды по аланской проблеме обнаруживает и Х. М. Мамаев. Считая алан пришлыми ираноязычными племенами, он противопоставляет их вайнахам и связывает с ними все бытовые и погребальные (катакомбы) памятники раннего средневековья предгорной зоны Чечено-Ингушетии206.

Подобной точки зрения придерживался в свое время и М. Х. Багаев207. Позже в статье "Некоторые черты материальной культуры вайнахских племен в раннем средневековье", М. Х. Багаев уже ставит вопрос о необходимости выявления этнической принадлежности бытовых памятников раннего средневековья равнинной Чечено-Ингушетии. Автор пишет, что на равнинной территории Чечено-Ингушетии открыто большое количество ("более 11 десятков") бытовых памятников (городищ, поселений) раннего средневековья208. Отмечая, что этнический состав этих поселений до сих пор не известен, М. Х. Багаев берет под сомнение утвердившееся в научной литературе мнение о принадлежности их только ираноязычным племенам. "Для такого вывода, — пишет автор, — имеющихся археологических данных недостаточно"209. В своей работе М. Х. Багаев ставит вопрос о том, что "древние следы чеченцев и ингушей надо искать среди алан и через алан"210.

В конце 1970-х и в 1980-е гг. выходит ряд статей Я. С. Вагапова, посвященных изучению остатков "аланского языка с учетом данных нахских языков"211. Существенное место этому вопросу Я. С. Вагапов уделяет в своей монографической работе "Вайнахи и сарматы", в которой "делается попытка сбора, систематизации и анализа того слоя "сарматского" языка, который, — по мнению автора, — является нахским по происхождению". На основании подробного анализа более 300 этнонимов, топонимов и антропонимов он приходит к следующему выводу: "Исходя из всей совокупности рассмотренных в этой работе языковых фактов, можно заключить, что доля местного северокавказского населения среди сарматов была значительной, а среди сирахов и алан нахоязычное население составляло основной костяк. Естественно, не исключается наличие в аланском племенном союзе с самого начала иранского компонента, а позже и тюркского"212.

Такова в самом кратком изложении историография исследуемой темы, в которой мы попытались обобщить основные работы по аланской проблеме, а также работы, прямо или косвенно освещающие памятники "аланской культуры" территории Чечено-Ингушетии. При этом несколько больше внимания и места мы уделили работам, в которых, по мнению ряда исследователей, окончательно установлена исключительная ираноязычность алан (В. Ф. Миллер, В. И. Абаев). Однако работы В. Ф. Миллера и В. И. Абаева основания для таких утверждений, на наш взгляд, не дают. В целом, надо отметить, что аланской проблеме посвящено огромное число научных исследований. В то же время, многие вопросы (этническое содержание термина "алан", истоки и этническая принадлежность катакомбного обряда погребения и "аланской культуры" в целом) остаются дискуссионными до сих пор213.

Многими археологами декларируется тезис о собирательном характере термина "алан", о смешанном этническом составе населения, оставившего памятники "аланской культуры"; вместе с тем, при этнической интерпретации ими археологических памятников "аланской культуры", термин "алан" становится синонимом одних лишь пришлых ираноязычных кочевников.

Наличие ирано-язычного элемента (в числе других этнических элементов) в составе населения Причерноморья и Северного Кавказа, именуемого в письменных источниках "аланами", не вызывает каких-либо сомнений. Однако, серьезные сомнения вызывают у нас укоренившиеся в научной литературе недостаточно обоснованные, тенденциозные толкования места и роли "алан" в истории Северного Кавказа и особенно Чечено-Ингушетии, выраженные в безоговорочном отождествлении их исключительно с прикочевавшими на Кавказ ираноязычными предками осетин. Эти и некоторые другие вопросы аланской проблемы на наш взгляд нуждаются в более веской аргументации. В связи с чем разработка этногенетических критериев применительно к "аланской культуре" Северного Кавказа (в первую очередь, Чечено-Ингушетии) представляется чрезвычайно актуальной и крайне необходимой. При этом необходимо строго учитывать комплексный характер проблемы этногенеза, так как только "комплексный подход способен уберечь от неоправданных выводов, односторонности, которые могут быть продиктованы исследователю материалами каждой дисциплины в отдельности"214.

В историко-этнической интерпретации как археологических памятников (особенно "катакомб"), так и письменных источников, историки, касающиеся этой проблемы, с самого начала оказываются под большим влиянием исследований иранистов (особенно К. Мюлленгоффа, М. Фасмера, В. Ф.

Миллера и В. И. Абаева), в которых остатки языка алан интерпретируются с привлечением данных только иранских языков. При этом результатам такого подхода к проблеме придается решающее значение. Об этом можно судить по такому высказыванию В. И. Абаева: "Можно сказать без преувеличения, все, что мы знаем в настоящее время о происхождении осетин и об их древнейшей истории, основано на 9/10 на данных языка"215. В то же время он же отмечает, что "лингвистические доказательства не играли решающей роли для установления тождества осетин и

алан. Прямые исторические свидетельства были достаточно красноречивы"216. Эта ситуация, при которой проблема иранства алан в среде лингвистов считается решенной на основе исторических данных, а историки находятся под решающим впечатлением исследований лингвистов, не повышает атмосферу высокой требовательности к анализу самих источников, относящихся к проблеме.

Между тем известно, что осетины как этнос формировались на кавказском субстрате. И если учесть возможные неточности в интерпретации письменных источников и отдельных лингвистических данных историческая наука не располагает достаточными данными для решения вопроса о том, какого из предков осетин — ираноязычных пришельцев или местный субстратный слой населения предгорной зоны Северного Кавказа, древние источники называют аланами, осами, овсами — в пользу одних лишь ираноязычных пришельцев.

ПРИМЕЧАНИЯ

I Алан В. И. Абаев считает частью сарматов.

II Выявленный в последние годы большой пласт северокавказско-индоевропейских лексических схождений, охватывающих все сферы жизнедеятельности древних людей (скотоводство, земледелие, металлургия, орудия и производственные процессы, предметы производства, а также названия диких животных и растений и т. д.), как считает С. А. Старостин, является "результатом заимствования", а, "в качестве заимствующей" стороны выступал протоиндоевропейский". При этом : "контакты должны были осуществляться до распада общеиндоевропейского единства", а "ПСК ( протосеверокавказский — Р. А.) диалект, из которого осуществлялись заимствования в ПИЕ ( протоиндоевропейский — Р. А.) по-видимому, уже несколько отличался от исходного общесеверокавказского языка" (Старостин С. А. Индоевропейско-северокавказские изоглоссы. С. 152, 153). Вместе с тем, по мнению Я. С. Вагапова и А. Д. Вагапова, весь комплекс выявленных лексических соответствий позволяет говорить о генетическом родстве индоевропейских и северокавказских (в первую очередь, нахских) языков: "Сравнительно-историческое изучение индоевропейской и нахской лексики в отраслевом плане обнаруживает е°й сходство. Так, имеет общее происхождение более пятидесяти названий частей тела, среди которых такие понятия названий частей тела, среди которых такие понятия, как "голова", "рог", "глаз", "рот, уста", "губа", "челюсть", "зуб, клык", "подбородок", "борода, усы", "шея", "грива, волосы головы", "коса", "спина, бок", "ребро", "плечо", "локоть", "рука", "кисть", "палец", "кулак", "нога", "колено", "голень", "икра ноги", "живот", "чрево", "почка", "зад, тыл", "волос, шерсть", "шкура, кожа" и др. Сходство индоевропейской и нахской лексики не ограничивается родством названий частей тела и распространяется практически на всю лексику, включая термины родства, аппелятивы, названия природных явлений, основные группы глаголов, прилагательных, местоимений, отмечаются также общности в морфологическом инвентаре. Все это позволяет придти к выводу о генетическом родстве индоевропейских и нахских языков" (Вагапов А. Д. К вопросу о генетическом

родстве индоевропейских и нахских языков//Проблемы происхождения нахских народов. Махачкала, 1996. С.106-107); "Не исключена возможность, что развитие исследований в данном направлении с привлечением данных всех северокавказских и индоевропейских языков даст возможность представить точнее картину связей индоевропейских и северокавказских языков. Пока же складывается представление, что индоевропейский язык в своем исходном состоянии представлял собой одну из ветвей единой семьи языков северокавказского типа на определенном этапе их развития. Вероятно, уже в ту эпоху нахские, дагестанские и абхазо-адыгские языки успели разойтись между собой не в меньшей степени, чем, скажем, нахские с протоиндоевропейскими. Такая постановка вопроса поддерживается не только набором классных показателей в нахских и их совпадений с окаменелыми показателями индоевропейских, но и особой близостью между собой нахско-индоевропейских лексических особенностей" (Вагапов Я. С. Индоевропейско-нахские лексические общности с классными показателями в их составе. Грозный, 1994. С.30-31).

III Следует отметить, что полногласие характерная особенность чеченского и ингушского языка.

IV Сами "основные словарные формы", выставленные в "словаре", тем более "извлеченные" из разъясненных вышеуказанным образом ("Женоубийца", "Шестиглавый", "Безголовый", "Раб" и т. д.) терминов, также в достаточной мере гипотетичны и не бесспорны, что видно и из разъяснения В. И.Абаева: "Мы нашли наиболее целесообразным выставить в качестве исходных нормализованные древнеиранские формы с учетом особенностей скифской группы. Иными словами, мы выставляем формы, которые, как мы думаем, совпали бы с древнейшими скифскими, если бы последние до нас дошли" (Абаев В. И. Осетинский язык… С.151). Таким образом, — "скифские слова-основы" устанавливаются "сравнительным путем", опираясь на осетинский-иранский и древнеиранские языки, а затем, "с учетом особенностей скифской группы", для них устанавливаются "нормализованные древнеиранские формы"!?

1. Фиркович А. Археологические разведки на Кавказе // ЗРАО. Т. IX. Вып.

2. 1857. С.371-405. 2. Ханыков Н. В., Савельев П. С. Древности, найденные на Кавказе // ЗРАО. Т

. IX. Вып. 1. 1857. С.50-60.

3. Крупнов Е. И. Древняя история Северного Кавказа. М., 1960. С.28.

4. Антонович В. Б. Дневник раскопок, веденных на Кавказе осенью 187 9 г. //У АС. Протоколы

Подготовительного комитета. Тифлис, 187 9.

5. Уварова П. С. Могильники Северного Кавказа // МАК. Вып. VIII. Тифлис, 1900.

6. Миллер В. Ф. Терская область. Археологические экскурсии // МАК. Вып.1. 1888. С.1-42.

7. ОАК за 1890 год. (Из отчета В. И. Долбежева об археологических поисках в Терской области). СПб, 1893. С.87-96.

8. ОАК за 1904 год. СПб, 1907. С.229.

9. Гребенец А. П. Древнейшие могильники в Ассиновском ущелье // Газ. "Терские ведомости". Владикавказ, 1914, №54-56; Он же. По Алханчуртской и Сунженской долинам // Газ. "Терские ведомости". Владикавказ, 1914. №58-60.

10. Баев Гаппо. Предисловие к берлинскому изданию "Поэмы об Алгузе" // Поэма об Алгузе. М., 1993. С.16

11. Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор. Ч. III. M.-JI., 1949. С. 37.

12. Potocki J. Histoire primitive des peuples de la Russie. SPb., 1802. PP. 73, 86 — 89.

13. Klaproth J. Reise in den Kaukasus und nach Georgien unternommen in den JaHren 1807 und

1808. Halle — Berlin, 1812 — 1814. В. I. S. 77; В. II. S. 577.

14. Берже А. Этнографическое обозрение Кавказа // Труды третьего международного съезда

ориенталистов в С.-Петербурге в 1876 г. Т. I. С.294-326

15. V. de Sant-Martin. Etudes ethnographiques et historiques sur Les peoples nomades qui se

sont succede au nord du Caucase dans Les six premier siecles de notre ere. Les Alains. Paris 1850. P. 140.

16. Миллер В. Ф. Осетинские этюды. Ч. I-III. М. 1881-1887.

17. Миллер В. Ф. Осетинские этюды. Ч. III. С.24, 25, 75.

18. Миллер В. Ф. Осетинские этюды. Ч. III. М. 1887 г. С.79, 133; Он же. Эпиграфические следы

иранства на юге России. ЖМНП. 1886, Октябрь. С.232-283.

19. Колобова К. М. К вопросу о сарматском языке // Из истории докапиталистических формаций. М

.-Л., 1933. С. 416, 429, 433.

20. Абаев В. И. Осетинский фольклор. Ч. III. М.-Л., 1949 г. С. 201.

21,	. Миллер	В. Ф.	, Осетинские .	.. С.41,
22 ,	. Миллер	В. Ф.	, Осетинские .	.. С.41.
23 ,	. Миллер	В. Ф.	, Осетинские .	.. С.44.
24 ,	. Миллер	В. Ф.	, Осетинские .	.. С.45.
25 ,	. Миллер	В. Ф.	, Осетинские .	.. С.47.
26,	. Миллер	В. Ф.	, Осетинские .	.. С.87.
7 .	Миллер ]	В. Ф.	Осетинские..	. С.118.

28. Кулаковский Ю. А. Христианство у алан // ВВ. Т. V. Вып. I. СПб. 1898; Он же. Аланское послание епископа Феодора // ЗИ00ИД. Т. XXI. Одесса, 1898.

29. Кулаковский Ю. А. Аланы по сведениям классических и византийских писателей//ЧИОНЛ. Кн. XIII. Киев, 1899. С.2, 3.

30. Спицин А. А. Исконные обитатели Дона и Донца // ЖМНП, новая серия. Ч. XIX. 1909, январь. С. 72 .

31. Марр Н. Я. К истории передвижения яфетических народов с юга на север Кавказа // Изв. Императорской АН. VI серия. Т.15. Петроград, 1916. С.1395.

32. Деген-Ковалевский Б. Е. Работа на строительстве Баксанской гидроэлектростанции // ИГАИМК Вып. 110. М.-Л., 1935.

33. Яковлев Н. Ф. Ингуши. М., 1925; Он же. Вопросы изучения чеченцев и ингушей. Грозный,

1927 .

34. Круглов А. П. Археологические раскопки в Чечено-Ингушетии летом 1936. Грозный, 1938. 35. Северо-Кавказская I экспедиция // КСИИМК. Вып. 1. 1939. С.27-29.

36. Крупнов Е. И. Археологические памятники в Ассинском ущелье // Тр. ГИМ. Вып. XII. М.,

1941. С.187.

37. Семенов Л. П. Археологические разведки Ассинского ущелья//КСИИМК. Вып. XVI. 1952. С

.117-118; Крупнов Е. И. Археологические памятники верховьев р. Терека и бассейна р. Сунжи//Тр.

ГИМ. Вып. XVII. М., 1947. С. 39.

38. Марр Н. Я. Ossetica — Japhetica // Изв. Российской Академии наук. VI серия. Т. XII.

1918. С.2071; Он же. Племенной состав населения Кавказа // Тр. комиссии по изучению

племенного состава населения России. Вып. 3. Пг., 1920; Он же. Кавказские племенные названия

и местные параллели // Тр. комиссии по изучению племенного состава населения России. Вып.5.

Пг., 1922; Он же. Термин скиф. Пг., 1922; Он же. Скифский язык. Л., 1926; Он же. От шумеров и

хеттов к палеоазиатам // ДАН. 1926, ноябрь-декабрь; Он же. Новый среднеазиатский язык и его числительные (в освещении яфетической теории) // ДАН. 1926, ноябрь-декабрь.

39. Кокиев Г. Очерки по истории Осетии. Владикавказ, 1926. С.17-18.

40. Кокиев Г. К. К вопросу о происхождении и времени расселения балкарцев и карачаевцев на нынешней территории // Газ. "Социалистическая Кабардино-Балкария." №28-30, 1941.

41. Готье Ю. В. Кто были обитатели Верхнего Салтова? // ИГАИМК. Т. V. Л., 1927. С.65.

42. Джавахишвили И. А. Основные историко-этнологичеокие проблемы истории Грузии, Кавказа и Ближнего Востока древнейшей эпохи // ВДИ. 1939. №4. С. 42.

43. Деген-Ковалевский Б. Е.Аланы до гуннского нашествия // История СССР с древнейших времен до образования древнерусского государства. Ч. III-IV. М.-Л., 1939. С.42.

44. Крупнов Е. И. Археологические памятники… С.39.

45. Нечаева Л. Г. Могильник Алхан-Кала и катакомбные погребения сарматского времени на

Северном Кавказе: Автореф. канд. дисс. Л., 1956.

46. Минаева Т. М. Археологические разведки в долине р. Сунжи // Сб. тр. Ставропольского пед.

института. Вып. XIII. Ставрополь, 1958.

47. Крупнов Е. И. Древняя история Северного Кавказа. М., 1960; Он же. О чем говорят памятники

материальной культуры Чечено-Ингушской АССР. Грозный, 1961.

48. Кузнецов В. А. Аланские племена Северного Кавказа // МИА, 1962. №106.

49. Марковин В. И. В ущельях Аргуна и Фортанги. М., 1965.

50. Виноградов В. Б. Сарматы Северо-Восточного Кавказа. Грозный, 1963; Он же. Центральный и Северо-Восточный Кавказ в скифское время. Грозный, 1972.

51. Багаев М. Х. Раннесредневековая материальная культура Чечено-Ингушетии. Рукопись канд. дисс. М., 1970. Хранится в архиве ИА АН СССР.

52. Мамаев Х. М. Аллероевский катакомбный могильник // Тезисы докладов и сообщений III Крупновских чтений. Грозный, 1973. С.16; Виноградов В. Б., Дударев С. Л., Мамаев Х. М., Петренко

В. А. Археологические разведки в Чечено-Ингушетии // АО 1973 г. М., 1974. С. 101; Виноградов

В. Б., Петренко В. А. Раскопки у с. Мартан-Чу // АО 1976 года. М., 1977. С.91; Дударев С. Л.,

Мамаев Х. М. Разведки в Чечено-Ингушетии // АО 1976 года. М., 1977. С. 96; Виноградов В. Б.

Культовые места аланского Алхан-Калинского городища // Пятые Крупновские чтения по археологии Кавказа. Махачкала, 1975. С. 86; Виноградов В. Б., Мамаев Х. М. Некоторые вопросы раннесредневековой истории и культуры населения Чечено-Ингушетии (по материалам новых могильников) // Археология и вопросы этнической истории Северного Кавказа. Грозный, 1979; и др. 53. Мацулевич Л. А. Аланская проблема и этногенез Средней Азии // СЭ. №VI-VII. 1947. С. 128-140. 54. Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор. Ч. I-III. М.-Л., 1949. 55. Абаев В. И.

Осетинский язык… Ч. ІІІ. С.14; Алиев Играр. Очерк истории Атропатены. Баку, 1989. С.125.

56. Абаев В. И. Осетинский язык… С.103.

57. Николаев С. Л. Северокавказские заимствования в хеттском и древнегреческом // Древняя Анатолия. М., 1985; Старостин С. А. Культурная лексика в общесеверокавказском словарном фонде

// Древняя Анатолия. М., 1985; Он же. Индоевропейско-северокавказские изоглоссы // Древний

Восток: этнокультурные связи. М., 1988; Вагапов Я. С. Вайнахи и сарматы. Грозный, 1990; Он же.

Проблема происхождения нахского этноса в свете данных лингвистики // Проблемы происхождения нахских народов. Материалы научной конференции состоявшейся в Шатое в 1991 г. Махачкала,

1996; Он же. Индоевропейско-нахские лексические общности с классными показателями в их

составе. Грозный, 1994; Вагапов А. Д. Славяно-нахские лексические параллели. Грозный, 1991 г.; Он же. К вопросу о генетическом родстве индоевропейских и нахских языков // Проблемы происхождения нахских народов. Материалы научной конференции, состоявшейся в Шатое в 1991 г. Махачкала, 1996; Он же. Индоевропейско-нахские глагольные сходства // Тезисы докладов I международного симпозиума кавказоведов. Тбилиси, 1991; Он же. Индоевропейские и нахские языки. Грозный, 1992; Он же. К происхождению гидронимов Причерноморья с корнем ДОН // Альманах "Чеченец" №5. Грозный, 1997; Он же. Термины родства в индоевропейских и нахских языках // Тезисы докладов девятого международного коллоквиума Европейского общества кавказоведов. Махачкала, 1998; Он же. К вопросу о пранахском консонантизме // Тезисы докладов научной конференции. Грозный, 1998; Он же. Сходные элементы в структуре основы индоевропейских и нахских языков // Актуальные проблемы адыгской филологии. Тезисы докладов региональной научной конференции. Майкоп, 1999; Он же. Происхождение чеченцев с точки зрения языкознания // Нохчийн филологин проблемаш. Джохар, 19 99.

Абаев В. И.

Осетинский язык.

С. 153

121. Абаев В. И. Осетинский язык… С.156

126. Бонгард-Левин Г. М., Ильин Г. Ф. Индия в древности. М., 1985. С.130.

127. Бонгард-Левин Г. М., Ильин Г. Ф. Индия… С.130; Абаев В. И. Из истории слов // Вестник языкознания. 1958, №2. С.114.

128. Никонов В. А. Введение в топонимику. С.38.

129. Мациев А. Г. Чечено-русский словарь. М., 1961. С.41.

130. Крюков М. В., Сафронов М. В., Чебоксаров Н. Н. Древние китайцы. М., 1978. С.10; Пейрос И. И. Австро-тайская гипотеза и контакты между сино-тибетскими и австронезийскими языками //

Древний Восток. Этнокультурные связи. М., 1988. С.321-322; Хить Г. Л., Долинова Н. А. Расовая

дифференциация человечества. М., 1990. С.194; Старостин С. А. Культурная лексика… С.89; Он

же. Индоевропейско-северокавказские изоглоссы. С.152-154; Вагапов Я. С. Проблема происхождения… С.174-182; Он же. Индоевропейско-нахские лексические общности… С.30-31; Вагапов А. Д. К вопросу о генетическом родстве индоевропейских и нахских языков. С.87-106; Он же. Индоевропейские и нахские языки. Грозный, 1992; и др.

131. Вагапов Я. С. Вайнахи и… С.19.

132. Николаев С. Л. Северокавказские заимствования… С.61.

133. Абаев В. И. Осетинский язык… С. 157.

134. Абаев В. И. Осетинский язык… С.157.

135. Мурзаев Э. М. Словарь народных географических терминов. М., 1984. С.58.

136. Вагапов Я. С. Вайнахи и… С.21.

137. Вагапов А. Д. К вопросу о генетическом… С.102.

138. Абаев В. И. Осетинский язык… С. 161.

139. Вагапов Я. С. Вайнахи и… С.76.

140. Абаев В. И. Осетинский язык… С.161.

141. Вагапов Я. С. Проблема происхождения… С.180-181.

142. Абаев В. И. Осетинский язык… С.162; Агеева Р. А. Происхождение имен рек и озер. М., 1985. С.85.

143. Вагапов А. Д. К происхождению…

144. Вагапов Я. С. Вайнахи и… С.56.

145. Абаев В. И. Осетинский язык… С. 163.

146. Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. T. I М.-Л., 1958. С

.346-347.

147. Вагапов Я. С. Вайнахи и… С.111.

148. Вагапов Я. С. Проблема происхождения… С.178.

149. Абаев В. И. Осетинский язык… С. 163.

150. Вагапов Я. С. Проблема происхождения… С.178.

151. Абаев В. И. Осетинский язык… С. 168.

152. Абаев В. И. Осетинский язык… С.17 0.

153. Вагапов А. Д. К вопросу о генетическом… С.105.

154. Абаев В. И. Осетинский язык… С.17 0.

155. Вагапов Я. С. Вайнахи и… С.82.

156. Абаев В. И. Осетинский язык… С.174, 391.

157. Абаев В. И. Осетинский язык… С. 177.

159. Агеева Р. А. Происхождение имен рек и озер. М., 1985. С.87.

160. Вагапов А. Д. К происхождению гидронимов…

161.	Абаев	В. И.	Осетинский	язык..	. С.179.
162 .	Абаев	В. И.	Осетинский	язык..	. С.37,	49,	198 .
163 .	Абаев	В. И.	Осетинский	язык..	. С.179.	, Сн.	1.
164 .	Абаев	В. И.	Осетинский	язык..	. С.49,	105,	312, 318

165. Вагапов А. Д. Происхождение чеченцев… С.7.

166. Вагапов Я. С. Вайнахи и… С.97; Он же. Проблема происхождения… С.160.

167. Абаев В. И. Осетинский язык… С. 182.

168. Абаев В. И. Осетинский язык… С. 183.

169. Шемирзов Х. М. Методика определения архаичных элементов культуры и этногенеза нахских народов // Проблемы происхождения нахских народов. Махачкала, 1996. С.79.

170 .	Абаев	В. И.	Осетинский	язык..	. С.184.
171.	Абаев	В. И.	Осетинский	язык..	. С.184.
172 .	Абаев	В. И.	Осетинский	язык..	. С.184.
173 .	Абаев	В. И.	Осетинский	язык..	. С.184.
174 .	Абаев	В. И.	Осетинский	язык..	. С.190.
175 .	Абаев	В. И.	Осетинский	язык..	. С.153, 154,
174,	175,	180,	181, 185, 338-347.
176.	Абаев	В. И.	Осетинский	язык..	. С.202.

177. Абаев В. И. Осетинский язык… С.239.

178. Абаев В. И. Осетинский язык… С.243, 244.

179. Абаев В. И. Осетинский язык… С.243.

180. Абаев В. И. Об аланском субстрате в этногенезе балкарцев и карачаевцев // О происхождении балкарцев и карачаевцев. Нальчик, 1960; Он же. Дохристианская религия алан // Доклад на XXV

Международном Конгрессе востоковедов. М., 1966; Он же. Этногенез осетин по данным языка //

Происхождение осетинского народа. Орджоникидзе, 19 67; и др.

181. Граков Б. Н., Мелюкова А. И. Об этнических и культурных различиях в степных и лесостепных областях европейской части СССР в скифское время // Вопросы скифо-сарматской археологии. JI., 1952. С.41.

182. Козенкова В. И. Некоторые археологические критерии в этнографических исследованиях (на материалах кобанской культуры Кавказа) // Памятники эпохи раннего железа и средневековья Чечено-Ингушетии. Грозный, 1981. С.54-55.

183. Ванеев З. Н. Средневековая Алания. Сталинир, 1959. С.41.

184. Крупнов Е. И. Галиатский могильник, как источник по истории алан // ВДИ. 1938, №- 2/3/. С

.113-114; Он же. Из итогов археологических работ // Изв. СО НИИ. Дзауджикау, 1940. С.132.

185. Крупнов Е. И. Археологические памятники верховьев р. Терека… С.38.

186. Крупнов Е. И. Древняя история Северного Кавказа… С.398.

187. Нечаева Л. Г. Об этнической принадлежности подбойных и катакомбных погребений сарматского времени в Нижнем Поволжье и на Северном Кавказе // Исследования по археологии СССР. Л.,

1961. С.151.

188. Нечаева Л. Г. Об этнической… С.154; Она же. Происхождение осетинских погребальных склепов и этногенез осетин // Тезисы докладов годичной научной сессии. Май 1967 г. Л., 1968.

С.67-69.

189. Кузнецов В. А. Аланские племена Северного Кавказа. М., 1962. С.11, 123-131, 133,

190. 190. Кузнецов В. А. Аланская культура Центрального Кавказа и ее локальные варианты в V-X III вв. // СА. №2. 1973; Он же. Аланская культура Центрального Кавказа и ее локальные

варианты в V-XIII вв. // МАДИСО. Т. III. Орджоникидзе, 1975.

191. Кузнецов В. А. Алания в X-XIII вв. Орджоникидзе, 1971. С.5, 10, 14.

192. Кузнецов В. А. Очерки истории алан. Орджоникидзе, 1984. С.5-6, 7-69.

193. Гаглойти Ю. С. Аланы и вопросы этногенеза осетин. Тбилиси, 1966. С. 8.

194. Гаглойти Ю. С. Аланы и вопросы этногенеза осетин… С. 100.

195. Гаглойти Ю. С. Аланы… С.100.

196. Ковалевская В. Б. Классификация и хронология аланских украшений VI-IX вв. // МИА. №114. 1963; Она же. Северокавказские древности // Степи Евразии в эпоху средневековья. М., 1981;

Она же. Кавказ и Аланы. М., 1984; и др.

197. Алексеева Е. П. Древняя и средневековая история Карачаево-Черкесии. М., 1971; Она же.

Этнические связи сармат и ранних алан с местными племенами Северо-Западного Кавказа. Черкесск, 1976.

198. Минаева Т. М. К истории алан Верхнего Прикубанья по археологическим данным. Ставрополь, 1971.

199. Волкова Н. Г. Этнонимы и племенные названия Северного Кавказа. М., 1973.

200. Гадло А. В. Этническая история Северного Кавказа IV-X вв. JI., 1979.

201. Абрамова М. П. К вопросу об аланской культуре Северного Кавказа // СА, №1. 1978. С.81.

202. Абрамова М. П. К вопросу… С.82.

203. Мошкова М. Г. К вопросу о катакомбных погребальных сооружениях как специфическом этническом определителе // История и культура сарматов. Межвузовский сборник. Изд-во Саратовского ун-та, 1983. С.28-29.

204. Виноградов В. Б. Сарматы Северо-Восточного Кавказа… С.106; Он же. Центральный и Северо — Восточный Кавказ в скифское время; Он же. Культовые места аланского Алхан-Калинского городища… С.86-89.

205. Мацулевич Л. А. Аланская… С.128, 137, 140; Абрамова М. П. Некоторые вопросы аланской

культуры Северного Кавказа // Тезисы VI Крупновских чтений. М., 1976; Она же. К вопросу о

катакомбных и склеповых сооружениях юга Восточной Европы // Тезисы VIII Крупновских чтений. Нальчик, 1978; и др.

206. Мамаев Х. М. Алхан-Калинское "кострище"//Археология и вопросы атеизма. Грозный, 1977. С.34-37; Он же. Население плоскостной зоны Северного Притеречья в эпоху раннего средневековья. (Материальная культура по данным погребальных памятников). Автореф. канд. дисс. М., 1985.

2 07. Багаев М. Х. Раннесредневековая материальная культура Чечено-Ингушетии: Автореф. канд. дисс. М., 1970.

208. Багаев М. Х. Некоторые черты материальной культуры вайнахских племен в раннем

средневековье // МАДИСО. Т. III. Орджоникидзе, 1975. С.51.

209. Багаев М. Х. Некоторые черты… С.52.

210. Багаев М. Х. Гипотезы о происхождении чеченцев и ингушей // VIII Крупновские чтения (

тезисы докладов). Нальчик, 1978. С.44.

211. Вагапов Я. С. Аланы, албаны // Альманах "Аргун", №2. 1977. С. 50-54 (на чеченском языке); Он же. Случайность? Вряд ли // Газ. "Комсомольское племя". Грозный, 1977. 7 декабря; Он же. Кем был Иордан // Газ. "Комсомольское племя". Грозный, 1977, 28 апреля; Он же. Некоторые нахские топонимы и этнонимы с корнем — А // Вопросы вайнахской лексики. Грозный, 1980; Он же. Лингвистические данные о местонахождении аланских городов Malac и Дедяков // Вопросы исторической географии Чечено-Ингушетии в дореволюционном прошлом. Грозный, 1984.

212. Вагапов Я. С. Вайнахи и сарматы. Грозный, 1990. С. 9, 110.

213. Виноградов В. Б. Историография актуальных проблем археологии Северного Кавказа // Вопросы истории исторической науки Северного Кавказа и Дона. Вып. 2. Грозный, 1980. С.19-26.

214. Левин М. Г. Этнографические и антропологические материалы как исторический источник // СЭ. №1. 1961. С.21. 215. Абаев В. И. Осетинский язык… С.11.

216. Абаев В. И. Осетинский язык… С.41.