|
Проблемы тяжелого положения ингушей во второй половине XIX и Следует выяснить, не только какова была наличная земля в горах и Еще Вахушти Багратиони, автор первой трети XVIII века, отмечал, ный срок вегетации ячмень и реже, По статистическим данным, при- |
|
|
|
‘ „ |
|
*• . |
|
|
В горах полезная земля, при всем том, что ее было мало, являлась частной собственностью отдельных патриархальных семей. Причем часто случалось, что эти семьи, состоящие из двух-трех поколений («ц! а» — по ингушски), не могли разделиться. Совсем другой порядок землепользования существовал на равнине. Об этом Г. Вертепов сказал следующее:
«Каждое ингушское селение на плоскости составляет отдельную общину. Земля, принадлежащая селению, считается общественным достоянием всего населения его. Распоряжается землею общественный сход, состоящий из представителей всех наличных домов (дворов). Пользование землею состоит в следующем: весь сельский земельный надел делится на части; одна часть предназначается под распашку, другая — под сенокосы, третья — под выпас скота. По истечении некоторого промежутка времени, обыкновенно 3-6 лет, сенокос идет под выгон, выгон под распашку, а пахота под сенокос».
Далее автор приводит довольно интересные сведения о том, как же эта земля распределялась уже среди самих общинников:
«Вся пахотная земля делится на подворные участки (паи) по числу дворов каждого селения, платящих государственную подымную подать и другие повинности. Каждый такой двор, будь он из 4-5 работников или только из одной вдовы с малолетними детьми, пользуется равным паем. Паем не пользуются только дворы тех сыновей, которые самовольно отделились от своих родителей… Сам процесс деления пахот-
tta рубеже столетий
ной земли на отдельные паи совершается так: вся сельская пахотная земля делится в присутствии всех наличных пайщиков (представителей от каждого правоспособного двора) на кварталы, по числу кварталов селения, или на десятки; участки отдельных кварталов, или десятков, распределяются по жребию, вынимаемому выбранными для этого лицами от каждого квартала, или десятка. Затем уже каждый квартал, или десяток, делит свой участок на равные паи, в первом случае — по числу дворов, входящих в каждый квартал, и во втором — на 10 равных паев. Паи распределяются между членами квартала, или десятка, опять-таки по жребию. Величина пая определяется обыкновенно раньше, назначенная к переделу земля предварительно измеряется избранными от сельского общества депутатами, которые тут же и вычисляют величину надела на каждый платежный дым. В среднем на дым пахотной земли приходится три-четыре загона (полосы), что составляет около 4,7 десятины, или 1,7 десятины на наличную душу мужского пола. Кроме того, многие арендуют землю под распашку у казаков соседних станиц». (10, 172-173)
Из всего сказанного видно, что пользование землею было общинным, при этом соблюдался демократический принцип уравниловки: даже вдова с детьми участвовала на равных в дележе земли. Хотя паи и были одинаковыми, однако силы семей (количество рук, наличие рабочего скота) не у всех были одинаковы, и потому «безлошадные» попадали в зависимость от тех, кто мог помочь им в обработке земли. Существовала на селе и форма взаимопомощи при пахоте, при сборе урожая. Однако эта помощь существовала не как правило, а как исключение. Отрицательной стороной общинного распределения земли являлось то, что общинник не был особенно заинтересован в поддержании плодородия достававшегося ему пахотного надела, ибо через несколько лет этот участок, как правило, переходил в собственность другого пайщика.
Известный исследователь Ингушетии советский историк Е. И. Крупнов[1] отмечал, что после образования (после 1858 года) больших ингушских сел и определения размера общего земельного владения для всего села «.русское правительство установило ту же форму сельскообщин — ного владения землей, какая наблюдалась до революции у терских и кубанских казаков, у которых вся станичная земля являлась общественным достоянием, периодически делилась на участки, поступающие в подворное пользование». (21, 157)
|
Сакля в с. Средние Ачалуки. Фото А. Вильямса |
|
|
|
|
|
Е. И. Крупнов отмечает, что общинно-передельная земельная собственность была искусственно насаждена и узаконена среди ингушей царским правительством. В предреволюционный период (до 1917 г.) форма общинного распределения земли стала себя изживать: ранее на несколько лет закрепляемые за пайщиками участки перестали перераспределяться и начинали постепенно переходить в их частную собственность. Это обстоятельство уже само по себе обусловливало возможность продажи или дарения земли, что способствовало обезземеливанию маломощных крестьянских хозяйств, вынужденых продавать часть своей земли, и усилению довольно крупных землевладельцев (т. е. кулаков), которые уже имели возможность использовать наемную силу. Иногда имели место случаи освоения участков ничейной земли: целинных неугодий, лесных участков, где вырубали лес, унавоживали почву и т. д. Такой освоенный ранее целинный участок назывался «ирзу» и являлся собственностью тех, кто его освоил. У горцев хозяйство было скотоводческо-земледельческим, а у жителей равнин оно имело характер земледельческо-скотоводческий. |
|
Ценность земли определялась и ее расположением: земля, находящаяся вблизи села, ценилась дороже, т. к. легче было ее удобрять и осуществлять над нею надзор. Особенно в горах, а отчасти и на равнине, ценился навоз крупного и мелкого рогатого скота. Обычно навоз измерялся корзинами определенного размера. В связи со скудостью почвы большего и постоянного удобрения требовали горные земельные наделы. Они часто состояли из тонких пластов, лежащих на скальной породе, и потому были весьма ранимы и быстро теряли свое плодородие. В редких случаях в качестве удобрения употребляли и древесную золу. Вспашка земли в горах также имела отличие от равнинной. Так, в горах из-за того, что земляной покров был неглубок, невозможно было применять плуг, потому что он вместе с выворачиванием земли выносил и камни, или же лемех плуга цеплялся за скальную основу. Об особенностях пахоты в горной зоне Е. Крупнов писал: «Пахали обычно в конце апреля горской деревянной сохой, впрягая в нее по нескольку пар волов. Вспашка была неглубокой. Непосредственно после пахоты следовал сев, причем никаких орудий для этого не существовало. Орудием заделки сева являлась горская борона-волокуша из терновника. Прополке подвергалась вся пашня с помощью мотыги, а чаще всего просто руками, не менее двух раз до уборки урожая. Жали хлеб серпом или косили косою в августе и сентябре. Молотьба проводилась копытами крупных животных (быков и лошадей), которых прогоняли по току, а очистка и сортировка зерна — с помощью лопаты и деревянного лотка путем веяния на ветру». (21, 121-122) Горцы в меру своих сил как-то пытались эстетизировать свой тяжелый труд. Это касается, в частности, трудовых песен. Вот одна из них, исполнявшаяся при севе зерна: Когда бросаем в землю, Тебя (зерно) мы измеряем «гирдами»*, Когда будем жать тебя, Да будем измерять большими арбами. Пусть из каждого «гирда» будет арба, Как за бороздою идет борозда. Пусть так за арбою идет арба, И пусть в согласии живет вся наша семья. (2, 197) По рассказам старожилов, подобную песню припевал сеятель при разбрасывании по полю зерна, которое он доставал из лукошка. |
|
*Гирда — мера сыпучих тел (от 9 до 12 кг). Равнялась 24 горстям — «кана». |
|
|
|
. |
И при пахоте, и при жатве также исполнялась небольшая трудовая песня-пожелание:
Пусть много будет зерна, чтоб мерками его мерить,
Пусть поровну приходят ненастные и солнечные дни,
Пусть хлеба у нас всегда вдоволь будет,
Пусть мир и согласие в доме царят. (1, 198)
Тяжелый труд прополки также пытались скрасить трудовой песней следующего содержания:
«Чарх-чарх» (звукоподражание) — пусть ударяет мотыга, «Чарх-чарх» — пусть рубит корни травы,
Убирай с поля сорняки.
Пусть ядрится гордая кукуруза,
Пусть будет в доме достаток,
Пусть благодать не иссякает,
А когда везем урожай — от натуги Пусть волы тяжело вздыхают,
Да будет так, пусть так и будет,
Пусть так и будет, пусть так и будет… (2, 198)
Эти песни исполнялись в ритме работы. Они как-то скрашивали однообразный труд земледельца. Примечательно, что во всех приведенных трудовых песнях настойчиво звучит пожелание большого урожая, семейного благополучия и хорошей погоды, которая в горах бывает иногда весьма капризной. Имеются рудиментарные записи трудовых песен-пожеланий, исполнявшихся при молотьбе, помоле зерна, при изготовлении конопляной пряжи, при взбивании масла и т. д.
Продолжая свое исследование о характере земледелия у ингушей, Е. Крупнов далее отмечает: «Совсем иное положение стало наблюдаться в связи с переселением горных ингушей на плоскость. В конце XIX века земледелие становится главным занятием населения, развивалось главным образом у плоскостных ингушей, у которых позднее начинают развиваться садоводство и огородничество». (21, 122)
На равнине, вероятно, была глубокая вспашка плодородных черноземных земель. Первоначально применялись деревянные плуги с железным навершием, призванным разрезать земельные пласты. Со второй половины XIX века в равнинной части Ингушетии появился железный плуг заводского производства, что не только облегчило труд пахаря, но и способствовало более глубокой вспашке и лучшему отвалу земляного пласта.
Вместе с железным плугом в культуре земледелия, уже на рубеже указанных веков, стали применяться более совершенные, фабричного изготовления орудия труда: зазубренные серпы, косы, соломорезки, бороны, сенокосилки.
Они сменили деревянные лопаты, гладкие серпы, короткие косы, деревянные волокуши-бороны.
Традиционными культурами были ячмень, овес, просо, а затем кукуруза, пшеница, фасоль.
Особенно заметную роль в местном земледелии сыграла позднее других злаков появившаяся кукуруза. Несколько уступая по своим питательным свойствам пшенице, она значительно выигрывала по урожайности, что постепенно выдвинуло ее на первое место среди злаковых культур. Из кукурузы готовили хлеб — чурек, а также использовали ее в качестве прекрасного корма для скота и птицы. Исключительная любовь ингушей к этой культуре выразилась в том, что ей придали особую святость уже в самом имени. Кукуруза по-ингушски называется «хьажк! а», что в переводе означает «пшеница из (места) исламского паломничества». Имеется даже небольшая легенда следующего содержания:
«Пятимат была дочерью пророка Мухаммеда и женою богатыря Али. Как-то сидела Пятимат, и на землю упало две капли ее грудного молока. На том месте, куда капнуло молоко, выросли два стебля кукурузы. Оттуда и пошло кукурузное семя. Так как оно пошло из дома пророка Мухаммеда, кукурузу и назвали «хажк! а» — пшеница из места паломничества». (5, 307)
На рубеже ХК-ХХ веков незначительно в горах, но весьма успешно на равнине стало развиваться огородничество. Тут преимущественно использовался женский и детский труд. Огороды располагались обычно на приусадебных участках. Выращивали лук, чеснок, огурцы, затем стали внедряться подсолнечник, картофель, позднее всех — помидоры. По рассказам старожилов, в первой четверти ХХ века помидоры вначале выращивали как декоративные (наравне с цветами) растения, а не ели потому, что при надкусывании они забрызгивали одежду, и потому их называли «неблагородными» («эзди йоацараш»).
В начале ХХ века в Ингушетию стали проникать капиталистические отношения. Так, ингуши приобретали предметы фабричнозаводского производства, что значительно ущемляло их кустарные промыслы. Зажиточные крестьяне стали использовать наемных рабочих-батраков, особенно при уборке урожая, сенокошении, пастьбе скота. Стали появляться ссыпные склады, в которых накапливалось товарное зерно. Интересные сведения в этом плане приводит известный историк Ш. Э. Дахкильгов:
|
|
«В памяти старожилов сохранился факт, когда в 1894 году здесь, у железнодорожного вокзала «Назрань», впервые поставили «тараз» — весы для взвешивания кукурузы, скупаемой у окрестного крестьянства. Идиг Илдарович Кетиргов (Гелисханов) вскоре стал одним из богатейших в округе гильдейским купцом. Уже в 1901 году пристанционный поселок превратился в торгово-экономический центр Ингушетии, где функционировали 33 торгово-промышленных заведения, 8 ссыпных амбаров, две сушилки кукурузы, два керосиновых бака большой емкости, принадлежавшие назрановским купцам». (38, 276) Эти данные Ш. Дахкильговым были взяты из «Терского календаря» на 1901 год (Владикавказ, 1900, с. 128-129).
Как видно, зажиточные сельские жители имели излишки товарного зерна, чем не преминули воспользоваться представители торгового капитала.
Отношение народа к вопросам земледелия наглядно предстает в его пословицах:
«Тот не живет настоящей жизнью, кто зерно не растит»,
«Пахарь всегда ждет хорошей погоды»,
«Сказанное весною услышали осенью»,
«Во время пахоты руками не машут»,
«Лучше свою голову держать в поле, чем у поля вешать лошадиный череп от сглаза»,
«Тот, кто хватается за землю, тот заполнил сапетку»,
«Рука, привыкшая к плугу, сильнее руки, привыкшей к кинжалу», «Сказанное при пахоте нашлось при жатве»,
«Телок кормится выменем, человек кормится землею» и др.
Второй важнейшей отраслью народного хозяйства ингушей было скотоводство, причем его горные и равнинные формы ведения значительно отличались друг от друга. Уже было отмечено, что сельскохозяйственное производство у ингушей имело свои специфические особенности, исходя из земельных и климатических условий. Так, в горах было значительно меньше удобной земли, причем она располагалась на сложном рельефе. Также в горах позднее приходила весна и раньше наступали зимние холода, из-за чего вегетативный период у растений был короче, чем на равнине, а значит, были разными условия содержания скота и обеспечения его кормами. Из-за сложности рельефа местности в горах было затруднено содержание крупного рогатого скота, который в силу своей массы трудно удерживался на горных склонах, тогда как овцы и козы, имея значительно меньший вес и довольно острые и цепкие копытца, могли пастись и в труднодоступных местах. В горах крупный рогатый скот был намного ниже и массивнее такого же, пасущегося на равнине. Но и на равнине, и в горах крупный скот использовался как тягловая сила, хотя в мясомолочном отношении он во многом выигрывал. Кроме того, для его содержания требовались значительные пастбищные угодья. Недостаток же мяса и молока в горах возмещался получением этих продуктов от овец и коз. Их молоко было более питательным, чем коровье, а овечьи сыры пользовались большой славой, как продукт, укрепляющий организм человека, особенно его мышечную систему.
Равнинные жители улучшали породы своего крупного рогатого скота путем его скрещивания с карачаевскими, кабардинскими, казачьими породами. Также на равнинной и в предгорной местности стали ис-
|
пользовать буйволов, которые были сильнее волов и давали более качественное молоко, чем коровы. Но недостатками содержания буйволов являлось то, что они имели крутой норов, небольшие надои, а их мясо плохо поддавалось термической обработке. Буйволы были довольно плохо приспособлены к горной местности, и потому там их предпочитали не разводить. К тому же для крупного скота требовалась обильная кормовая база, которая в горных условиях, как известно, довольно скудна. Мелкий скот, овцы и козы, более неприхотливы к корму. Они могут пастись не только на крутых слонах, но и быть на подножном корму. Их содержали как при домашнем хозяйстве, так и в кошарах, которые часто находились вдали от аулов. Кошары назывались «метт», или «мотт», — овечья стоянка, в отличие от «доахан мотт» — стоянка крупного рогатого скота, которые практиковались в ограниченных случаях. Обычно «мотт» (кошара) представляла собой огороженный частоколом загон, который охранялся пастухами и овчарками кавказской породы, смело вступавшими в единоборство с волками — главными врагами скотоводов. Издревле и до сего дня горцы используют пещеры, в которые они на ночь, а нередко и на зиму сгоняют овец и коз. Содержание мелкого скота в пещерах специально было значительно безопаснее. К тому же некоторые пещеры специально оборудовались: вход в них перегораживали каменной стеной, оставляя проход, закрывающийся на ночь и в непогоду. |
|
К примеру, выход «пещеры Калой Канта», находящейся на горном плато повыше аула Эгикала, перегорожен большой каменной стеною, сложенной на крепком известковом растворе. Немало пещер, пригодных для содержания мелкого скота и лошадей, имеется на северных склонах «Маьтлоама» — Столовой горы. В таких пещерах иногда, если позволяла площадь, хранили сено, заготовленное впрок на зиму, а также делались загородки для содержания молодняка (ягнят). Отгонное животноводство — перегон мелкого скота зимой на равнинные земли ингуши-горцы не практиковали, они предпочитали его полу — стойловое содержание. В благоприятные зимние дни овец выпасали на южных склонах гор, на которых снег быстрее таял. Издревле и до сего дня наиболее распространенной породой овец в горах Ингушетии является так называемая «тушинская» порода по — лугрубошерстных, довольно неприхотливых овец. Они белошерстные, с черными головами. Еще жрецы при принесении в жертву древним богам овцы произносили, обращаясь к богу Дяла: «Ты видишь этих черноголовых, а телом чистой, белой шерстью покрытых овец. Их привели мы тебе. О-о, великий, могучий наш Дяла!» (2, 186-187) Помимо этой породы, ингуши разводили и овец черного окраса, мясо которых отличалось высокими вкусовыми качествами, а грубая шерсть |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
шла на изготовление бурок. Исследователь Ш. Ахмадов также отмечал, что в местном крае «славились черкесская и калмыкская породы овец». (27, 26) Хорошей славой пользовались овцы балкаро-карачаевской породы, шерсть которых была более тонкой и нежной, чем у местных пород. На равнине ингуши практиковали разведение заимствованной у казаков тонкорунной породы, здесь же разводили и курдючную породу овец. По рассказам старожилов, у некоторых особей этой породы курдюки достигали таких размеров, что под ними сооружались различные приспособления (колесики, волокуши), чтобы курдюки не волочились по земле. Из-за строптивого характера коз содержать было труднее. Разводили их в ограниченном количестве для получения пуха и для использования в качестве поводырей овечьих стад. В давние времена домашние и дикие (так называемые «туры») козы были высоко почитаемы. Одно из местных божеств «Тамаш-ерда» виделось в облике козла, в облике тура мыслилось и охотничье божество «Хагар-ерда». При праздновании Нового года обязательным было заклание козла или козы. С этими животными связывали плодородие земли и скота. С принятием ислама все эти обычаи с середины XIX века стали исчезать. Весьма важной и нужной отраслью скотоводства являлось коневодство. В народе различались скаковой (для верховой езды) конь («ды»), обычная лошадь («говра») — для езды в качестве тягловой силы, рабочая лошадь, «алача» — холощеный жеребец. К концу XIX века продолжали еще по традиции использовать «вирб! арза» — мула, лошака, которых предпочитали завозить из Грузии. Хотя мулы отличались физической выносливостью и неприхотливостью, качествами, унаследованными от лошади и осла, их использование в начале ХХ века было уже малозначительным. В качестве тягловой силы нередко держали ослов (в просторечье — ишаков). Эти животные экономически весьма выгодные: они могут питаться сорной травой, колючками; физически весьма выносливы. Но |
|
почему-то в народе они стали символом глупости и упрямства. Никогда ни один ингуш не использовал это животное для верховой езды — дабы не навлечь на себя общественное непонимание. Лишь дети, и то в отсутствие взрослых, могли себе это позволить. На равнине ослов — ишаков предпочитали не содержать, в горах — другое дело, ибо это животное может протащить довольно большой груз по таким крутым и узким тропам, по которым не всякий конь пройдет. Но и в горах ослы использовались исключительно в качестве вьючных животных. Известно, что в середине XIX века в Ингушетии, по примеру Кабар — ды, начали было создаваться конезаводы. Так, известно, что основатель и первый старшина селения Долаково по имени Долак занялся этим промыслом и разводил коней на продажу. Однако развившееся в крае конокрадство сделало невыгодным этот бизнес. Но для собственных нужд (изредка — на продажу излишка) довольно сильные крестьянские хозяйства занимались разведением коней. Большая часть этих животных закупалась в соседней Кабарде. «Лошадь с клеймом кабардинских конезаводчиков пользовалась большой популярностью не только на Кавказе, но и в России, и даже за рубежом… Лошадь карачаевской породы не так высока и красива, но не уступала кабардинской в резвости и экстерьере. Она отличалась неприхотливостью в содержании, подвижностью под седлом и была незаменимой как вьючное животное в условиях горного бездорожья. Карачаевскую, как и кабардинскую, лошадь не подковывали и не запрягали». (20, 65-66) Особенно у ингушей славились кони, выводившиеся кабардинскими князьями Шолоховыми. Также славились кони серой масти в яблоках и с черными коленями — «гош! аьржа сира ди». Ингуши считали, что знаме- |
|
|
|
X I X |
|
|
|
|
нитые кабардинские кони ведут свою родословную от ногайской породы. (18, 417) Покупные дорогие кони приобретались исключительно для верховой езды, иметь их было престижно. Одним из ведущих признаков настоящего мужчины являлось наличие у него верхового коня. Иногда считалось, что весьма примечательный конь приносит славу своему наезднику.
Для повседневных хозяйственных нужд использовались кони местной породы. Содержание коней было делом нелегким, т. к. это животное нуждается в обильном и калорийном корме. Летом коней выгоняли в ночное (пасли сельский табун ночью). А вот как в этом плане использовалась знаменитая гора Мятлоам, сообщает Л. Семенов. Он пишет, что на этой горе «лошади сильно дичают на воле, бродят табунами по обрывам и в лощинах, купаются в котловане, наполненном мутной водой, пугливо разбегаются при появлении человека». (31, 35)
Известно, что к началу ХХ века «от роста посевных площадей и уменьшения пастбищ пострадало также коневодство, которое нуждалось в обширных пастбищах». (20, 390)
Содержание скота почти исключительно зависело от кормовой базы. А она, особенно в горах, была весьма скудной. К примеру, Н. Грабов — ский пишет, для того чтобы подготовить покосное место, «прежде всего, нужно было крутые покатости гор очистить от камня; но так как величина многих из этих камней не позволяла людской силе сдвинуть их, то покосные места должны были остаться между ними. Здесь-то, под палящими лучами солнца, горец работает косою и сгребает накошенную траву в небольшие копны. Непривычный человек едва ли бы сумел свободно ходить по этим покосным местам». (15, 113-114)
Некоторые покосные места в горах бывали на такой крутизне, что по ней невозможно было пройти даже просто пешему человеку. В таких местах горец обычно один конец длинной веревки привязывал наверху склона к камню, дереву или кустарнику, другой конец плотно прикреплял к поясу, а затем всю веревку наматывал на себя. Сделав такое приспособление для самозащиты, горец приступал к сенокошению, постепенно разматывая веревку. Можно себе представить, сколько вращательных движений приходилось делать горцу и при косьбе, и при сгребании сена, при доставке его на сравнительно удобное место. Из-за крутизны местности и частых осенних ветров в горах сено не скирдовалось, а копнилось. Причем под копну часто подкладывалась большая разлапистая ветвь дерева. В зимнее время, по мере необходимости, горец впрягал в эту ветвь какое-либо тягловое животное и с его помощью волоком доставлял копну к кутану или к жилищу. Часто такая волокуша («токхор») могла состоять из 2-3 копен. Поскольку в горах все же не хватало сена для прокорма скота, горцы также делали запасы из листьев и веток деревьев (ветошный корм).
Г. Вертепов, изучив различные статистические материалы, пришел к выводу, что в начале ХХ века «недостаток сена у ингушей выражается цифрой 633450 пудов, т. е. значительно больше половины всего необходимого для них количества. Однако, несмотря на это, около пятой доли
всего собираемого ими сена вывозится на продажу. Неприхотливые в пище сами, ингуши, тем не менее, заботятся о скоте и недостаток сена пополняют, с одной стороны, суррогатами его… а с другой тем, что скот более чем следует ходит на подножном корму». (10, 184-185)
Чтобы иметь хотя бы какие-то средства для приобретения сельхоз — инвентаря, ткани, керосина и других крайне необходимых вещей, жители должны были продавать излишки своего производства. Но, как видим, на продажу шли не только излишки, а и то, что необходимо было сохранить в хозяйстве: дрова, сено, скот, птица, молочные продукты. Часто земледелец и скотовод вынуждаем был все это отрывать от себя самого.
Некоторым подспорьем в хозяйстве ингуша была аренда покосных участков и лесных угодий у казаков, многие из которых из-за возложенной на них тяжелой воинской повинности не в состоянии были полностью эксплуатировать имевшийся у них земельный фонд.
Луговодством и травосеянием ингуши не занимались. Лишь в горах, из-за того что тонкий земельный слой быстро истощался, горцы иногда вынуждены были унавоживать покосные места. В горах имели место случаи применения орошения как посевов, так и сенокосных угодий. Притом что на равнине покосы были обширнее и продуктивнее, тем не менее, горское сено славилось своими более высокими питательными свойствами.
Говоря о скудости кормовой базы для скота, Е. Крупнов отмечал: «Кормовой кризис, который всегда остро ощущался в горах, вызвал в нагорной Ингушетии своеобразный вид договора между владельцем скота и пастухом — «фоат». (21, 125) Это была своеобразная форма эксплуатации: богатый скотовод отдавал на определенный срок какое-то количество скота в наем нуждающемуся горцу с условием, что по истечении срока договора наемщик возвращал владельцу весь арендованный у него скот, плюс — половину приплода. Наемщик за свои труды получал другую половину приплода.
Значение скотоводства в жизни рядового крестьянина наглядно отразилось в народных пословицах и поговорках:
«У пастуха, который рано встает, овца двойню приносит»,
«У кого ноги бывают в навозе, у того руки бывают в масле»,
«В хлеву скот — на столе достаток»,
«У кого на поле пасутся овцы, у того в доме не иссякает благодать», «Хорошей хозяйке корова молока больше дает»,
«Имеющий дойную корову имеет сытную пищу»,
«Не иссякнет благодать в доме косаря»,
«Не было овец у того, кто волков боялся»…
tta рубеже столетии
|
|
Садоводство в горах практически не было развито, и тому имеются свои причины: во-первых, горец не мог себе позволить пахотную землю отводить под сады, а во-вторых, горец щедро пользовался лесными дарами и ягодами: лесными грушами и яблоками, алычой, мушмулой, тутовником, орехами (фундук), диким чесноком (черемша), лесными ягодами — «дитта комараш», полевыми ягодами — «мангал комараш» и др. Все это служило хорошим дополнением к пищевому рациону, а заготовленное впрок в зимнее время восполняло витаминную недостаточность. Например, в больших емкостях на зиму замачивали груши. Также груши сушили, а затем с добавлением слегка прожаренного зерна мололи и заготавливали особую муку — «цу» наподобие русского толокна, которая сохранялась всю зиму. Вообще, груша у ингушей считалась почитаемым деревом; ее нельзя было рубить (пока не засохнет), при ней запрещалось ругаться и произносить проклятия и т. д.
|
М. М. Зязиков |
|
Из грушевого толокна на топленом масле делались «ма- жаргаш» (колобки), которые обычно брали в дальнюю дорогу или на охоту, т. к. они не портились и были высококалорийными. С выходом на равнину, когда лесных даров стало меньше, бывшие горцы стали заниматься садоводством. Во многом этому они научились у русских (казаков) и отчасти у кабардинцев. Ингуши довольно быстро освоили разведение культурных пород яблонь, груш, слив, грецкого ореха и др. В Ингушетии умели, скажем, на дикую грушу привить грушу садовую и т. д. Была освоена и обрезка деревьев, особенно успешно садоводство развивалось в селах, расположенных в поймах рек Ассы и Камбилеевки. Частич- |
|
|
но внедрялось и виноградарство, но из-за почвенно-климатических условий широкого распространения оно не получило.
Основным препятствием для успешного развития садоводства являлось то, что крестьянин не мог позволить себе такую щедрость, как выделение земли под сады, когда эта земля могла бы дать так необходимый хлеб насущный.
Сочетание лесных даров и садоводства удовлетворяло потребности населения во фруктах.
